Sindroma unicuma. Внешние связи

8.1

А наутро — больная голова. Пульсирующая боль в висках сказалась на настроении, и без того не блестящем.

На консультации по матмоделированию процессов я просидела вареной амебой и после звонка поплелась в медпункт к Клариссе Марковне с мольбой о помощи. Фельдшерица сперва осмотрела всевозможные слизистые и покровы, прежде чем наделить спасительной таблеточкой для больной головы, зафиксировала самочувствие в медицинской карточке и вытолкала взашей.

На консультации у Стопятнадцатого я давила в бок невыспавшемуся Капе и выглядывала с галерки виновника моих злоключений. Увы, Мелёшин не объявился, видимо, отсыпался, оторвавшись на полную катушку в отличном танцинге.

На меня накатило разочарование. Убегая вчера от Мэла, я интуитивно ждала, что он догонит, остановит и объяснит, а потом раскается в свинском поведении. И в общежитии, когда ворочалась не в силах заснуть, до последней минуты надеялась, что он объявится, чтобы поговорить. Постучит в окно и попросит впустить для оправдательного разговора. Наивная.

На большом перерыве я заглянула в туалет. Взялась за ручку кабинки, чтобы выйти, как вдруг услышала дробный цокот и голоса, один из которых принадлежал Эльзушке. Следовало бы выскочить из укрытия с громким криком, чтобы у разговаривающих девиц приключилось заикание, а потом феерично удалиться, но я выбрала другой вариант и притаилась, потому что в обрывке разговора проскользнула фамилия Мелёшина.

Простучав, каблуки остановились у окна. Поплыл сигаретный дым, и пришлось зажать рот, чтобы не раскашляться. То-то будет позору, если меня обнаружат подслушивающей и ославят на весь институт.

— …Мэл не успел ответить, — поведал тихий голосок с придыханием. Такими голосками обычно нашептывают на ухо сплетни в темном углу, озираясь по сторонам. Эх, кабы посмотреть, кто говорит, да вдруг выдам себя ненароком?

— И что дальше? — отозвалась нетерпеливо Эльзушка.

— А ничего. Дегонский создал aireа candi[16] и окатил им себя.

— Разве такое бывает?

— Значит, бывает. Не удержал, видно. Говорят, страшный смерч создал.

Эльзушка засмеялась:

— Если говорят, что страшный, делим на сто, и на деле получается плюгавенький циклончик.

— Можешь не верить, — обиделась невидимая собеседница. — В общем, Дегонского своим же заклинанием отбросило к дереву и сильно ударило. А потом секунданты оформили как надо: отбуксировали за ограду, вызвали скорую и вовремя смотались.

— Кто за Мэлом был?

— Пестрый… Макес, — вспомнил голосок.

— Надо полагать, — отозвалась задумчиво Эльзушка. — А за Дегонским?

— Такой высокий и некрасивый, с четвертого курса.

Собеседница не ответила. Видно, затянулась сигаретой и смотрела в окно.

— А Изка что?

— Изка? — удивилась незнакомка. — Цветет и пахнет. Нашла ухажера не из наших, какого-то делового, вдвое старше.

— А Мэл что?

— Почем мне знать о Мэле? — ответил раздраженно голосок.

— Ну, подробности димикаты[17] тебе известны, — сказала Эльза с усмешкой. — Хотя кроме секундантов никого не допускают. Откуда?

— У меня свои проверенные источники, — пояснила горделиво информаторша. — Говорят, чтобы напоследок уесть Изку, Мэл примчался вчера на цертаму с каким-то чучелом.

— С каким чучелом? — спросила заинтересованно Эльзушка, и мне почудилось, выпустила коготки, принявшись точить их об оконный косяк. А чучелом-то назвали меня. Чучелом, которое привезли на край леса, чтобы позлить Изку. Блондинку, которой накануне всё объяснили.

— Не знаю, но их видели вместе. А Изка вчера как раз не поехала. Ну, Мэл увидел, что прискакал впустую, и у него сразу пропал интерес. Зато сегодня почти отыгрался.

Молот с грохотом ударил по наковальне, и наступило озарение. Вот почему меня настойчиво уговаривали поехать на зимнюю забаву! Чтобы использовать в качестве разменной пешки при выяснении своих ферзекоролевских отношений.

— Дегонский теперь не игрок, — заключила Эльза, и что-то зашелестело. Девицы встали с подоконника и медленно поцокали к выходу. Остановились напротив моей кабинки, и у меня захолонуло сердце.

— Кто бы знал, что появится третий лишний? — сказал голосок, и по дверце стукнуло. Хорошо, что я не успела отодвинуть щеколду, а сплетницы не стали проверять кабинку.

Эльзушка весело захихикала, и её поддержал тоненький повизгивающий смех.

— Мэлу полезно, — сказала Эльза. — А то мальчик зарвался: меняет подружек чаще, чем машины.

— Говорят, между ними давно нелады. Что-то они не поделили, и Дегонский запитал благие чувства к Мэлу.

Девицы опять засмеялись.

— Два быка сцепились за рога, а знаешь, кто в выигрыше? — сказала сквозь смех Эльзушка.

— Неа.

— Изка. Катается на тачке с шофером и в ус не дует.

— Точно, — согласился голосок, и каблуки уцокали из туалета, а я съехала вниз по стенке, не заботясь о чистоте кабинки. Не до того было. Унять бы предательскую дрожь в ногах и охладить горящие щеки.

Не помню, сколько просидела неподвижно. Очнулась, когда стукнула дверца по соседству. Выползши, я долго плескалась у раковины, остужая раскрасневшееся лицо. В зеркале отражалась кабинка, на которой моя провидческая рука вывела не далее как неделю назад: «М+И+Д =?». Стоило рисовать не вопрос после знака равенства, а чьи-то ветвистые рога.

Вот так. Не я — героиня романа, а другая, из-за которой бьются в парке. Мне отвели роль второстепенного персонажа, ставшего средством для достижения цели.

Автоматически одевшись у раздевалки и считая шаги, я побрела из института, но на повороте к общежитию заметила столпотворение у институтских ворот и услышала громкие голоса. Сходить, что ли, посмотреть? Может, там раздают по дешевке лекарства от беспредельной простоты?

Благотворительностью никто не занимался, но, несмотря на морозец, у кованой решетки оказалось тесно. В основном, толпились парни, но в сторонке я увидела переговаривающихся девчонок. Внимание собравшихся сконцентрировалось на Мелёшинском «Мастодонте», точнее, на инвалиде, коим стал танк. Разбитые фары, погнутый и вырванный с мясом бампер, проколотые и спущенные шины, глубокие вмятины на крыше и капоте, словно кто-то тяжелый прыгал по машине как на батуте; три сквозных дыры в лобовом стекле, каждая в окружении мелкой сетки расходящихся трещин, полностью замутивших стекло…

Рядом с этой красотой стоял мрачный Мэл и подбрасывал в руке телефон.

Осторожно пробравшись между зрителями, я подошла поближе. По левому боку «Мастодонта» протянулись жуткие царапины, словно их оставила царапучая пятерня, вспахавшая полированную поверхность. Или чья-то шипованная перчатка. На задней дверце нарисован белой краской глаз с закрашенным зрачком, а на передней красовалось предупреждение: «Вход заказан», и я мгновенно поняла, где Мелёшина всегда будут ждать с распростертыми объятиями.

Толпившиеся парни выдавали, в основном, ругательства и нечленораздельные междометия, поражаясь наглицизму вандалов, угробивших чудо-транспорт.

С визгом тормозов завернула и остановилась возле танка яркая гоночная машина, казавшаяся игрушечной по сравнению с «Мастодонтом». Из машинки вылезли Дэн и Макес, и, растолкав любопытных, подошли к Мэлу. Макес поглядел на поруганный автомобиль и витиевато выругался.

Я могла бы крикнуть, чтобы товарищи следили за культурностью речи, ведь в толпе стоит особа нравственно чистая, которую воротит от подобных высказываний, но представила себя на месте хозяина, над чьей драгоценной машиной поглумились с варварской жестокостью, и промолчала.

Дэн пошел в обход танка и, скрывшись сзади, присвистнул. Значит, с другой стороны зрелище не менее разорительное.

— Ну что? — спросил Макес, разглядывая анфас подбитого «Мастодонта». — Отделение вызвал?

Мелёшин отрицательно покачал головой.

— Сильно отделали, — заключил Дэн, подходя. — Днище пробито, багажник изнахрачен. Видел?

— Видел, — ответил Мэл.

— Спрашивается, как им удалось передать привет при свете дня? — спросил Дэн. — Мимо беспрерывно шляется народ, и наши без конца бегают курить.

Мелёшин пожал плечами:

— Значит, как-то удалось.

— Он не хочет вызывать отделение, — пояснил пестроволосый Дэну, точно поставил диагноз неизлечимому психу.

— Чеканулся? — Дэн присел на корточки, разглядывая остатки бампера.

Мелёшин, переминаясь, выбрал номер на телефоне и сделал короткий звонок, отвернувшись спиной к сочувствующим зрителям.

— Вызвал? — спросил Макес.

— Эвакуатор.

Дэн потрогал пальцем разбитое стекло фары, и когда оно высыпалось на снег, смачно выругался.

— Когда поставил?

— Около десяти, — сказал Мэл, засунув руки в карманы куртки.

— За… — Дэн посмотрел на запястье, — три часа они умудрились превратить машину в говешку, а никто не заметил. Тут же наверняка стоял грохот на весь район. Свидетели есть?

— Нет.

— Почему не хочешь отделение?

— Потому, — объяснил Мелёшин, и, пробежав взглядом по толпе любопытных, встретился со мной глазами. Некоторое время осознавал, потом нахмурился и отвернулся.

Попятившись, я вышла бочком из толпы, стараясь шагать неслышно, будто скрип снега мог привлечь внимание. У калитки напоследок взглянула на сборище и вздрогнула, натолкнувшись на лицо Мэла, угрюмо смотревшего мне вслед. А потом его заслонил Дэн, поднявшийся с корточек, и я пошла в общежитие на обед.

Прием пищи прошел мимо меня. Вроде бы мы с Радиком что-то варили, и я что-то отправляла в рот, жуя, но не чувствовала вкуса.

— Ты не заболела? — растормошил меня парнишка и приложил ладонь ко лбу. — Бледная, и глаза блестят.

— Разве? — удивилась я отстраненно.

— Вроде бы температуры нет. Зову, а ты как кукла. Не пугай меня больше, ладно?

— Не буду, — пообещала, но как уследишь за собой?

— Тебя что-то беспокоит? — допытывался Радик. — Зверь прикрыл лапами нос и выглядывает.

— Да-да, выглядывает, — поддакнула я машинально и очнулась: — Какие лапы? А-а, всё нормально, не волнуйся. Обычные женские проблемы.

Объяснение подействовало на парнишку безотказно. Он покраснел как рак и не лез с расспросами. И все же Радик интересовался не впустую. Что меня беспокоило? Всего лишь прорва информации, свалившейся за короткое время. Я совершенно не понимала противоречивость поступков Мелёшина: его нежность и ласковые слова и, как противопоставление, димиката с Дегонским и месть блондинке.

Мне не хватало духу признать, что искренность Мэла оказалась фальшивой, потому что я боялась окончательно разочароваться в нём.