Sindroma unicuma. Внешние связи

15.2

— За мной! — приказал декан и, ускорив шаги, начал открывать двери, одну за другой. Толкнет, убедится, что в очередной аудитории идет учебный процесс, и идет дальше. А я семеню следом с бесценной сумкой под мышкой и теряюсь в догадках, кто мог кричать с жутким надрывом, заставляя сердце трепетать от страха.

Из дверей выглядывали любопытствующие преподаватели и студенты, но Стопятнадцатый не торопился проводить разъяснительную беседу.

— Без паники! Это плановая аварийная тренировка! — сообщил громовым басом, продвигаясь вперед и проверяя помещения.

Новый крик разрезал пространство: не разобрать, мужской или женский. Какой-то бесполый режущий визг.

— Всем вернуться на места! Не предпринимать самостоятельных действий без разрешения преподавателя! — продолжал вещать декан, и зеваки, высыпавшие в коридор, послушно втягивались в аудитории и кабинеты.

Стопятнадцатому не нужно было кричать, надрываясь. Его бас разносился громким эхом по этажу не хуже воздушной волны после звонка.

Повернув налево, мы оказались в другом коридоре с низким потолком. От третьего, пронзительного крика, прозвучавшего в непосредственной близости, у меня заложило уши. Разве живые существа могут издавать столь ужасные вопли?

— Здесь! — воскликнул декан, толкнув ближайшую дверь. — И как мне раньше не пришло в голову?

Мы очутились в небольшой прихожей, из которой в другое помещение вела дверь из матового стекла — от пола и до потолка. Идеальная чистота, — отметила я машинально, оглядев закуток. Взгляд выхватил медицинскую стерильность раковины, этажерку, шкафчики, пару табуреток и составленные штабелем коробки с черепами и перекрещенными костями на каждом торце.

Покуда голова соображала, зачем меня занесло невесть куда, за матовостью мелькнула темная тень и с силой ударилась об стекло, отчего то пошло паутиной трещин. Отшатнувшись в испуге, я спряталась за декана. Что это было?

Дальнейшие действия Генриха Генриховича повергли в состояние полнейшей прострации. Мужчина вынул швабру из каморки, которую я поначалу не заметила, и, просунув через ручки наружной двери, перекрыл путь к бегству из лаборатории.

— Ну-с, — сказал, потирая и разминая руки. — Приступим.

И, открыв стеклянную дверь, вошел.

А у меня какой выбор: ждать в прихожей или нырять в неизвестность за Стопятнадцатым? Об этом он умолчал. А ведь я собиралась начать новую жизнь с сегодняшнего дня и намеревалась превратиться в паиньку. Решено: буду действовать согласно кодексу студенческого поведения. Коли на декане лежит ответственность за мою безопасность, спрошу у него, что делать и как поступать.

Крепко прижимая сумку к груди, точно самое большое сокровище в мире, я приоткрыла дверь, чтобы просунуть голову и быстренько поинтересоваться у Генриха Генриховича своей судьбой. Матовое стекло оказалось очень толстым и наверняка бронированным, иначе разлетелось бы на кусочки после удара. А потом мне стало недосуг размышлять о преимуществах прочных дверей, ибо зрелище, открывшееся взору, классифицировалось как «Мамай прошелся».

В лаборатории царил разгром: столы перевернуты, вентиляционные шахты раскурочены, шкафы разбиты и повалены, светильники поколоты. Приборы разметало по разным углам, а у дальней стены валялись навалом помятые металлические бочонки. Под потолком, ближе к окнам, крутилась бесформенная кучка тряпья, с которой периодически стекали черные густые потеки и, отрываясь, шмякались вниз.

Впав в оцепенение, я уставилась на разруху и очнулась, когда под подошвой захрустело битое стекло. Сама не заметила, как ноги завели меня внутрь погрома. В это время потолочная тряпка метнулась навстречу.

— Пригнитесь! — крикнул Стопятнадцатый. Не успев сообразить, к кому обращен приказ, я присела, и сверху что-то просвистело. Послышался звук удара, и короткий вскрик резанул по ушам.

— Что же ты за тварь? — спросил озадаченно декан.

Подняв голову, я огляделась. Бесформенная масса опять крутилась под потолком, а на стене, на уровне моего роста, остались маслянистое пятно с потеками, смотревшееся грязной кляксой, и глубокая узкая вмятина, словно от кинжала с длинным лезвием. Или от клюва.

Меня угораздило спрятаться за прямоугольным бачком, упавшим на бок. Пол вокруг усеивали осколки стекла. На двух окнах жалюзи отсутствовало, на третьем — повисло на единственном уцелевшем крюке. Декан успел перебраться за перевернутый стол по соседству и, опустившись на корточки, что-то делал, но его широкая спина полностью загораживала обзор.

Что за опыт проводили в лаборатории, и что стало с отчаянным экспериментатором? Словно отвечая на вопрос, из угла, закрываемого фигурой Стопятнадцатого, послышался сдавленный стон.

Проползши до ножек бачка, я мельком отметила торчащие из днища обрывки проводов в разноцветных оплетках. Выглянув из укрытия, увидела неподалеку истерзанный висограф с красными огоньками датчиков — аккумуляторы еще жили, несмотря на неоспоримую кончину прибора. Ненавижу этот аппарат. Изначально висограф обладал широкой областью применения и разнообразными функциями, которые с течением времени свелись к конкретной цели — замеру разности висорических потенциалов.

Из-за спины Стопятнадцатого раздался тихий полустон-полувсхлип, исполненный муки, и мой взгляд различил среди свалки лабораторных приспособлений неестественно вывернутую ногу. Женскую ногу в чулке и туфле, а еще краешек платья или юбки под белым халатом.

Не успев как следует изумиться, я заметила, что тряпка, болтавшаяся под потолком, задергалась как припадочная и ринулась торпедой на декана.

— Генрих Генрихович! — закричала мужчине, потому что тот, увлекшись помощью раненой, не придал значения приближающейся опасности. То, что черное бесформенное пятно неслось к Стопятнадцатому с недружелюбными намерениями, не вызывало сомнений.

Дальнейшее произошло в считанные секунды.

Декан на удивление резво поднялся и, выставив руку, сделал неуловимый пасс пальцами. Прежде чем меня откинуло на пятую точку, я успела увидеть прозрачную волну, отбросившую тряпку назад и распластавшую по окну, где и выяснилось, что у прижатой к стеклу аморфной массы имеются крылья. Жуткие скособоченные обрубки, весьма похожие на крылья!

Вихрь, созданный заклинанием, опал. Эпицентр невидимого фронта предназначался твари, которая отлепилась от окна и билась теперь о потолок и стены, оставляя склизкие черные разводы и руша недорушенное.

Поднявшись на четвереньки, я отряхнулась и проверила наличие сумки на плече. С одной стороны, хорошо, что турбулентностью смело с пола осколки и лабораторную мелочевку, иначе бы моим ладоням не поздоровилось. С другой стороны, падение пришлось на чувствительный копчик.

Стопятнадцатый сосредоточенно наблюдал за мечущейся под потолком тряпкой, а за перевернутым столом, прислонившись к стене, полулежала Евстигнева Ромельевна, и её правый бок пропитался багровой краской. Глаза женщины были закрыты, а сама она дышала тяжело и часто.

Ужасная краска и пятно ужасное, — подумала я заторможено. Халат уже не отстирать, его место на помойке. Что же забыла здесь проректриса? Неужели, как и Стопятнадцатый, шла по коридору и, услышав страшные вопли, решила выяснить, в чем дело?

Царица что-то пробормотала, и декан опустился на корточки, загораживая её. А мои гипотезы о причинах пребывания Евстигневы Ромельевны в лаборатории не успели как следует развиться, потому что мы оба — и я, и Генрих Генрихович — упустили момент, когда тварь, кружившая под потолком, стрелой понеслась на мужчину. Я не заметила, потому что меньше всего ожидала увидеть проректрису в беспомощной позе в двух шагах от меня, а декан не заметил, потому что отвлекся. За что и поплатился.

Оказывается, у крылатого и клювастого монстра имелись уродливые лапы с когтями, которые он выпустил на подлете и вцепился в плечо мужчине.

Съемка была замедленной, как в кошмарном сне, от которого невозможно пробудиться.

Жуткое создание яростно махало крыльями-обрубками и с клекотом тюкало острым клювом по плечу Стопятнадцатого, а он, поднявшись на ноги, пытался скинуть тварь. Неожиданно мерзкое существо отбросило огненной струей, и я увидела, что Евстигнева Ромельевна опустила обессиленно руку. Тварь протяжно завопила, возвратившись под потолок, и начала бессмысленно долбиться о стены, пуская вниз тягучие черные кляксы.

Звуки пропали, словно в немом кино. Оглушенная, я не сразу сообразила, что декан обращается ко мне.

— Альрик! Альрик! — кричал он, зажимая плечо, а по его пиджаку расползалось темное пятно, увеличиваясь на глазах.

Альрик! Точно!

Что-то толкнуло меня изнутри, заставляя пятиться на четвереньках и не отводя взгляда от вьющегося под потолком монстра. Толкнув ногой дверь, я успела просочиться в прихожую, прежде чем новый удар сотряс стекло. Трещины расползлись и расширились.

И тут я поняла, что Евстигнева Ромельевна пролила на себя не краску.

Не помню, как мне удалось извлечь швабру — руки тряслись как у пьянчужки, зубы стучали точно ударные в духовом оркестре, а в ушах звенело после контузии. Вынырнув из кошмарной лаборатории, я заметалась: в какую сторону бежать? Как найти профессора?

По памяти добралась до места, где натолкнулась на Стопятнадцатого, и вывернула к лестнице. От быстрого бега в глазах замелькали радужные круги, и я остановилась, чтобы отдышаться, но, вспомнив о чудовище под потолком, плюнула и поковыляла дальше, хватаясь одной рукой за ноющий бок, а второй — за сумку.

Надо отметить, коридор опустел. Ни зевак, на паникеров, ни мародеров. Интересно, студентов эвакуировали или продолжают занятия, помня о плановой аварийной тренировке?

Зато двумя этажами выше, куда ввалилось мое запыхавшееся тело, жизнь текла в обычном русле — студенчество маялось под дверьми в ожидании очереди. Наверное, видок у меня был соответствующий, потому что встречные шарахались в стороны как от прокаженной.

Где же проходит практикум у Альрика? — силилась я вспомнить номер аудитории, но в голове смешались цифры, имена и лица.

Неподалеку толпилась группа студентов. С заплетающимися ногами я доползла до подоконника и, задыхаясь, спросила у какого-то парня:

— Где?… Где Вулфу?

— Здесь, — ответил тот, глядя на меня как на седьмое чудо света, или, скорее, как на институтский ужас номер один.

Альрик здесь!

Работая локтями и игнорируя недовольно бурчавших, я ринулась к аудитории. Студенты повернулись на звук открывшейся двери, равно как обернулся и профессор в накинутом на плечи халате, рисовавший что-то на доске для стоявшего рядом двоечника-балбеса.

Ура, Альрик нашелся! Мы спасены: проректриса, Стопятнадатый и я.

— Альрик Герц… — выдохнула я прерывающимся голосом, не в силах отдышаться, и показала пальцем за свою спину: — Там… оно…

Мужчина раздумывал мгновение и стремительно похромал к двери, а второкурсники, вывернув шеи, смотрели с жадным любопытством и негромко переговаривались. Подойдя, профессор загородил меня от посторонних взглядов и поинтересовался резким тоном, мол, неужели в этом институте кому-то хватает наглости прерывать важный практикум:

— Что случилось?

Вглядевшись, он провел пальцами по моей щеке, и на ладони остались красно-коричневые разводы.

— Ваша? Вы ранены? — спросил отрывисто.

— Нет, — замотала я головой, потянув мужчину за рукав. — Скорее! Там Стопятнадцатый…

— Генрих Генрихович? — удивился профессор. Помолчал, прожигая меня взглядом, и повернулся к студентам: — Все свободны. Практикум переносится на пятницу, начало в шестнадцать ноль-ноль.

Народ разочарованно загудел. Кому охота томиться ожиданием еще сутки и переться в институт под вечер? Лучше сразу отстреляться — и дело с концом. Однако учащиеся не решились выказывать недовольство и потянулись из аудитории. Разве что балбес, тосковавший у доски, с радостью вырвался на свободу.

Пока второкурсники вытекали за дверь, я нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Непредвиденная заминка позволила отдышаться и утихнуть звону в ушах. И долго мы будем торчать у двери, прежде чем последний оболдуй покинет аудиторию? — взглянула свирепо на мужчину. В любое мгновение Стопятнадцатому могут выклевать глаза, а профессор, опершись плечом о косяк, ждет, пока помещение опустеет. Ну, коли не жаждет поторопиться, вернусь обратно и объясню декану, что его любимый Альрик не больно-то разбежался, спеша на помощь, и что мы прекрасно справимся без хваленых символистиков.

Задрав гордо голову, я протолкалась через толпу второкурсников, и, ловя любопытные взгляды, заторопилась к лестнице. Вскоре профессор догнал меня, сноровисто спускаясь по ступенькам, несмотря на хромоту.

И что на меня нашло? Весьма неудачное времечко, чтобы обижаться непонятно на что. На Альрике, как и на декане, лежит ответственность за студентов, пришедших на занятия, поэтому его долг — проследить, чтобы учащиеся покинули аудиторию живыми и здоровыми.

Мужчина не стал комментировать неуравновешенный поступок с бегством, хотя — я не сомневалась — с легкостью прочитал на моем лице перепады эмоций.

По дороге я обрывочно сообщила:

— Евстигнева там… А оно летает… У нее кровь вот здесь… — показала на бок, переставший ныть. — А оно Стопятнадцатого в плечо…

Профессор слушал невнятный рассказ и не прерывал. Мы спустились по лестнице, причем Альрику не нужно было пояснять, в какую сторону идти. Видимо, он сразу догадался, где произошло ЧП. Теперь уже мужчина широко шагал впереди, прихрамывая, а мне приходилось бежать следом, чтобы не отстать.

В двух шагах от знакомой двери раздался вопль, протяжный и выворачивающий спокойствие наизнанку. Миновав прихожую, профессор стремительно вошел в помещение лаборатории, я же, подумав, на всякий случай перегородила выход шваброй и уставилась на узор из трещин на матовом стекле.

Идти за Альриком или нет? Он не сказал, что мне делать: дожидаться здесь, в прихожей, или пойти следом, в гости к крылатому убийце.

За матовой преградой сверкнули одна за другой четыре зеленые вспышки. Раздался тонкий вопль, вытягивающий жилы и опять заложивший уши, а затем новый удар о стену сотряс прихожую до основания.

Наступило затишье, затяжное и оттого подозрительное.

Я посмотрела на часы. Уже две минуты прошло, как стихли крики, а никто не вспомнил обо мне. Может, в лаборатории произошло непоправимое? Вдруг помощь профессора запоздала, или сам он пострадал? И живы ли проректриса и Стопятнадцатый?

Такой хороший и отзывчивый дяденька не может умереть среди бела дня, подставив спину какой-то летающей мухе. В конце концов, Генриху Генриховичу еще тянуть меня до выпускного курса, — попыталась я перебороть возникший страх бесстыдным заявлением. Сейчас зайду, узнаю, всё ли в порядке, потому что не трусиха, и благополучно покину лабораторию, потому что мне там делать нечего. Там теперь уверенные и сильные мужчины, которые обязательно справятся с возникшими проблемами.

Приоткрыв дверь, я на четвереньках проползла в узкую щель и спряталась за знакомым бачком. Разгром остался на прежнем месте, крылатая тварь по-прежнему моталась под потолком и на вид стала больше и жирнее. Темных пятен на стенах прибавилось, равно как и рикошета, оставленного острым клювом чудища.

Значит, жива тварюга, — послала я под потолок полную злобного разочарования мысль. После артиллерийского залпа многоуровневыми заклинаниями летающей скотине давно пора скопытиться, а не порхать бабочкой под разбитыми светильниками.

Мужчины, оба на корточках, склонились над проректрисой. За время моего отсутствия декан успел снять пиджак, и его плечо перетягивал кусок белой ткани, пропитавшейся кровью. Это Альрик порвал халат на импровизированные бинты.

Пока Стопятнадцатый и профессор хлопотали над раненой, потолочный монстр очнулся, и, растопырив жуткие крылья, ринулся на мужчин.

— Альрик! — завопила я что есть мочи, но профессор вскочил раньше предостерегающего крика, точно у него имелись глаза на затылке. Мужчина в мгновение ока создал постреливающий разрядами шар, выпустив его в… приближающуюся птицу! Только сейчас, наблюдая, как кувыркается в воздухе бесформенная масса, отброшенная огромным piloi candi[43], я различила в ней жалкое подобие птицы — ненормальной, чудовищной, страшной, с кривым клювом и изогнутыми лапами, растущими из одного места, и с крыльями, скособоченными наиуродливейшим образом, — но все-таки птицы!

Кошмарное создание с визгом отлетело назад и принялось биться в окна. Выдержат ли стекла?

— Значительная потеря крови, но внутренние органы не задеты. В целом кровотечение мы остановили, — резюмировал Стопятнадцатый, оторвавшись от лежащей женщины. — Нужно переливание. А еще зашить рану. Обе.

Альрик согласно кивнул, разглядывая кружащую под потолком тварь, с которой периодически срывались вниз склизкие черные ошметки.

— Медикаменты у окна в холодильнике, он пока цел, — добавил бодро декан, внешне не ослабленный ранением. — Но подлюка не дает и носа высунуть. Если ты отвлечешь, я доберусь.

Профессор снова кивнул, наблюдая за дергаными рывками крылатого чудища.

Мужчины не замечали меня, замершую поблизости на четвереньках, словно позабыли, что на белом свете существует такая студентка Эва Папена. Ну и ладненько. Полюбовалась на бесплатное зрелище, пора и честь знать. Здесь полно умных и расторопных дядечек, которые знают, что нужно делать.

Стоило шевельнуться, как Альрик поманил меня пальцем.

— Эва Карловна! Ползите сюда, но осторожно.

Пригнув голову, я переместилась к мужчинам за порушенный стол.

— Держите, — велел профессор, сунув в руки остатки халата. — Рвите и прижимайте к ране. Как пропитается, меняйте. Советую пока не высовываться.

Встав в полный рост, он крикнул Стопятнадцатому:

— Давай! — И начал выпускать с обеих рук зеленые, фиолетовые, белые, голубые шары, даже молнии выпускал, в то время как декан ринулся к окну, пиная и расшвыривая мешающуюся под ногами свалку, чтобы расчистить путь к заветному холодильнику.

Что тут началось! Тварь носилась под потолком и с изматывающим слух визгом кидалась на мужчин, выставив клюв и когтистые скрюченные лапы. Однако профессор проявил недюжинную реакцию, умудряясь виртуозно уклоняться от крылатого чудища и одновременно награждать его заклинаниями, в то время как Генрих Генрихович, схватив стойки от разбитых штативов, отмахивался ими как саблями.

Слабый стон напомнил мне о порученных обязанностях. Проверив наличие сумки на плече, я непослушными руками оторвала полоску от полы бывшего халата и подползла к Евстигневе Ромельевне. Ее лицо было бледно, под глазами залегли синюшные тени, шикарная прическа растрепалась, а губы обесцветились, слившись с кожей.

При взгляде на багровый бок меня затошнило. Почудилось, что через распоротую острыми когтями одежду видны внутренности.

Закусив губу, я свернула в несколько раз полоску и приложила к тому месту, где, как мне показалось, находилась рана. Ответом стал слабый стон Царицы. Убрав прядку, упавшую женщине на висок, я обхватила её ладони — леденущие, как из морозилки. Дыша на пальцы, начала растирать, пока руки проректрисы не порозовели, и пропустила момент, когда наступило затишье.

Поменяв полоску, я осторожно выглянула из-за стола. Чудовищная птица молчаливо висела над потолком, Альрик спрятался за остатками шкафа, а декан прислонился к упавшему вентиляционному зонту. Ему так и не удалось добраться до медикаментов.

Я снова перевела взгляд на профессора. Он мял запястья, а потом перешел на плечи. Видимо, у него началась отдача. Поймав мой взгляд, Альрик спросил одними губами: «Все в порядке?»

«Да» — кивнула я в ответ. Мне начало казаться, что у летающего уродца появился интеллект. Теперь страшилище не билось попусту о препятствия и не орало без повода. Размахивая крыльями, увеличившимися в размерах, оно не двигалось с места, удерживая в поле зрения мужчин и меня с проректрисой.

Профессор закончил разминать плечи и шею. Достав из-за ворота рубашки медальон на цепочке, он начал водить над ним пальцами и неслышно наговаривать. В завершение, поцеловав блеснувшую на свету штучку, мужчина опустил её за ворот и, откинув голову, закрыл глаза.

У него мужественное лицо, — подумала я. Волевое. Сильное. И сам Альрик несокрушим как скала. Он не даст нам умереть: ни Царице, ни Стопятнадцатому, ни мне. В тот миг моя вера в профессора была сродни вере в могущественное непобедимое божество, и я без колебаний принесла бы на его алтарь любую жертву.

Неожиданно Альрик открыл глаза и подмигнул мне, вызвав прилив смущения.

— Оно растет, слышишь? — сказал из своего угла Генрих Генрихович. — Осторожнее с заклинаниями.

— Уже заметил, — отозвался профессор.

Тварь дернулась сильнее обычного, но не стала нападать. Наверное, тоже отдыхала от буйного времяпровождения.

— Удавка не работает, заклинания не действуют! — снова крикнул Альрик. — У него иммунитет.

— Тьфу, — сплюнул декан и что-то пробурчал. Наверное, выругался. — Тоже заметил.

Я вернулась к Евстигневе Ромельевне и, сменив пропитавшуюся кровью полоску новой, снова принялась растирать руки женщины, согревая дыханием.

Нужно лишить недосягаемого монстра преимущества. А какое преимущество у крылатой тварюги? Она сверху, и у нее выгоднее диспозиция. Значит, надо спустить чудовище на пол. Но как его сбить с потолка, если ни одно заклинание не подействовало? Любое живое существо давно бы умерло в тяжких мучениях, а это, взявшееся невесть откуда, похоже, питалось энергией направленных вис-волн и росло на них как на дрожжах.

Если предположить, что над потолком поселилась нежить, у которой не бьется сердце, не бежит кровь по сосудам и нет легких, остается принять за основу, что это механизм, управляемый головой или туловищем, а у всякого механизма есть уязвимые точки — междоузлия, соединяющие подвижные элементы, или шарниры. Крылья крепятся к туловищу твари и удерживают её на весу. Если повредить их у основания, то у нас появится малюпасенький шанс.

Рассуждая, я не заметила, что перешла от обособленного местоимения «они», подразумевающего декана и профессора, к единому «нас». Нужно озвучить идею, и Альрик подтвердит, есть ли в ней крупицы здравого смысла.

Заменив пропитавшуюся полоску свежей, я проползла на четвереньках до края стола и высунулась из убежища.

— Что это за гнилушка с крыльями? — крикнул профессор.

— У Евстигневы спроси. Если выберемся, — ответил Стопятнадцатый из своего укрытия, и мне не понравился мрачный тон мужчины.

Зря он так. Нельзя сомнениями губить веру тех, кто слабее. А из четверых хомо сапиенс, присутствующих в лаборатории, только я оказалась самой слабой, и мне жизненно необходимо верить — в силу Генриха Генриховича, в неисчерпаемые возможности профессора, в чудо, наконец.

— Альрик Герцевич! — позвала громким шепотом и замахала рукой, призывая обратить внимание.

Мужчина спросил беззвучно: «Как?» Наверное, он специально разговаривал с деканом громко, чтобы притянуть интерес крылатого чудища к себе, а не ко мне и Царице.

— Нормально, — кивнула я. — Альрик Герцевич, нужно перебить крыло у основания! Она тяжелая и сразу свалится, только надо целиться поточнее.

Мужчина посмотрел на меня со странным весельем, а затем и вовсе заулыбался. Чему радоваться-то? Над нами зависла старуха с косой, вернее, с крыльями, а ему весело. Даже Стопятнадцатый, ослабленный раной, растерял оптимизм.

— Генрих Генрихович! — крикнул профессор. — Поступило предложение подрезать летуну крылья.

— Как? — отозвался из своего угла декан.

— Secanossi[44]!

— Ты серьезно? — в голосе Стопятнадцатого просквозили изумленные нотки.

— Кто живец? — крикнул Альрик вместо ответа.

— Н-не… уверен, что у меня получится secanossi[44]… — ответил Генрих Генрихович после недолгого молчания и добавил гораздо тише: — По твоему сигналу.