Скажи "Шалом"

Скажи "Шалом"

Все началось с того, что моя дочка Ренана (как известно, наша младшенькая) с услужливой поспешностью пододвинула мне стул, едва я подошел к столу. Затем мой второй сын, Амир, поинтересовался, не хотел ли бы я, чтобы он помыл мою машину. И, наконец, самая лучшая из всех жен огорошила меня заявлением, что в молодые годы я написал пару действительно неплохих рассказов.

— Зря стараетесь, — сказал я. — Вы не получите попугая.

Корень зла был в том, что наш сосед Феликс Зелиг не так давно завел у себя дома попугая, чем привел в восторг всю мою семью. Будто бы он мог говорить на нескольких языках и смеяться — этаким булькающим смехом, как граф Дракула, это так смешно, папочка, — и мог даже правильно произносить звук "ррр". Как настоящий будильник…

— Это настоящий будильник, — сказал с поклоном Феликс Зелиг, когда встретил меня пару дней спустя с черными от бессонных ночей кругами вокруг глаз. — Вы бы не хотели его купить?

Я не хотел. Зачем мне покупать попугая у Феликса Зелига, если мне и держать-то его дома негде? Но уже на следующий день, выдержав настоящую фронтальную атаку всех моих близких, я посетил зоомагазин Злобника и приобрел великолепный экземпляр с серо-зеленым оперением.

— Только одно условие, — предупредил я старого Злобника. — Скотина может говорить, сколько ей вздумается — но горе ей, если громко. Мне не нужно дома никакой аварийной сигнализации.

Злобник дал честное слово, что наш попугай ведет себя, как человек, и говорит крайне редко.

— Эти серые африканцы — самые умные из них всех, — заверил он. — Недавно, знаете ли, один мой знакомый полицейский рассказал мне такую историю. Звонит у него на службе телефон, он снимает трубку и звонящий сообщает, что к нему в комнату зашла большая кошка. Мой знакомый отвечает: "Ну и что? Это же не повод, чтобы звонить в полицию". А голос отвечает: "Для кого как. Это попугай звонит". Здорово, правда?

После того, как Злобник закончил смеяться, он дал мне еще один совет по уходу за попугаями. Попугай, подчеркнул он, из тех существ, кому очень нужен контакт с человеком и который очень изнежен. Потому мне следует сначала его приучить сидеть на моем пальце и только после этого начинать уроки языка. Каждый успех должен вознаграждаться ядрышком арахиса, посоветовал Злобник.

— Но следите, чтобы он со своим клювом к вам не слишком близко приближался, этот маленький обжора, — заключил он дружески.

Термин "маленький обжора" заставил меня задуматься.

Вообще-то я хотел иметь маленькую обжору, но между мужской и женской особью попугая, по-видимому, разницы особой нет, во всяком случае, явно различимой.

Попугай показал себя вполне скромной и гордой птицей, которая не размножается в неволе, да, вероятно, также и на свободе. Он прирожденный холостяк и не знает иной страсти, кроме разговоров. В этом он сродни политикам.

— Давайте, я займусь его воспитанием, — предложил мой сын Амир. — Самое позднее, через неделю он будет встречать каждого гостя громким "шалом", уж положитесь на меня.

Прямо на следующий день и засел Амир перед клеткой, засунул туда палец и начал первую лекцию: "Скажи: шалом! Скажи: шалом! Скажи: шалом! Скажи: шалом!.." Недостаток места не позволяет мне привести тут полный текст урока. Во всяком случае, по его результатам весь запас орехов был съеден Амиром. Попугай пучился на него своими стеклянными глазами, не проронив ни звука, как золотая рыбка из магазина Злобника, и пребывал в таком состоянии все время занятий. Наши гости не слышали от него ни "шалом", ни чего-либо иного.

"Он сегодня не в том настроении", — бурчали мы в оправдание.

Амир продолжал свои попытки целых три недели. Мы поддерживали его орехами и бананами, мы пытались попеременно воздействовать на попугая то дружеским сочувствием, то горькими упреками, мы просили и ругали, мы щекотали и царапали его — все бесполезно. Мало-помалу мы стали понимать, что этот мошенник Злобник продал нам немого попугая.

И вдруг, в одно незабываемое утро, когда мы получили важный звонок из-за океана, настолько искаженный грозовыми атмосферными явлениями, что я даже не понял имя звонившего, внезапно у меня за спиной громко и отчетливо прозвучало: "Скажи! Скажи! Скажи! Скажискажискажи!..".

Вот он и клюнул, наш попугай, пусть даже не на ту удочку! По крайней мере, теперь мы точно знали, что он был обучен, что его дрессировали, что он мог говорить. Ему нужен был для этого лишь звонок из-за океана с как можно более плохим качеством связи, тогда все и получалось. Амир поклялся научить проклятую птицу говорить и "шалом", или он вырвет ей все ее серо-зеленые перья. Как подсказала ребенку эпоха технического прогресса, он установил в клетке магнитофон, который непрерывно вдалбливал ее упрямому обитателю одно и то же слово: "Шалом… Шалом… Шалом…". Лента моталась столь долго, сколько позволяли батарейки. Но ничего не изменилось.

Однако, двумя днями позже, как раз, когда по телевизору начались вечерние новости, из клетки раздалось: "Кто! Кто! Кто!..".

Что за — кто? Почему — кто? Кто это — кто? Только после долгих раздумий до нас дошло, что речь могла идти о моем заокеанском собеседнике. Еще один маленький шаг вперед. Мы решили назвать нашего попугая Ктокто.

"Необходимо, — разъяснил я семье, — хоть в чем-то идти навстречу животному, говорит оно шалом или нет".

По-видимому, оно больше предпочитало "или нет". На следующие выходные Ктокто расширил свой словарь в совершенно ином направлении:

— Вафф! — пролаял он. — Гр-ваувау.

Очевидно Франци, наша собака всех возможных мастей, тоже получила звонок из-за океана. Она пролаяла в ответ, и с тех пор они оба часто беседовали друг с другом, но это бывало, только когда к нам кто-то приходил. С уходом гостя Ктокто быстро замолкал. С другой стороны, он научился танцевать. Если ему напевать "Алелуйя" и при этом вдобавок двигать бедрами, он начинал раскачиваться, но только не пел. Он свистел. Этим он подражал футбольным судьям, которых видел по телевизору. Больше всего он любил это делать поздно ночью, чередуя крики "Скажискажискажи" и "Ктоктокто".

Я пошел к Злобнику и пожаловался:

— Наш попугай лает днем и свистит ночью. Где же ваше честное слово? Я спать не могу!

— Конечно, не сможете, — возразил бывалый зооторговец. — Клетку-то на ночь надо завешивать.

И он продал мне толстую полиэтиленовую пленку, бельгийское производство, никакой подделки. Я отправился домой, дождался наступления сумерек и нахлобучил пленку на клетку, после чего упал в кровать и проспал как куль с мукой до 3 утра, когда самая лучшая из всех жен встала и стащила пленку обратно.

— Разве бедная птичка должна жить в темнице? — спросила она.

Ее гуманистические побуждения делают ей честь. А попугаю это доставило радость. Мой же сон был попросту уничтожен. Иногда я искренне жалею, что попугаи не могут летать.

Когда Ренана простудилась, Ктокто немедленно начал кашлять. Ренана, как никто в нашей семье, радовалась состраданию Ктокто. Так продолжалось довольно долго, но однажды возымело нехорошие последствия. Когда наша умница Ренана находится дома одна, она никогда не открывает дверь без того, чтобы предварительно не спросить своим тоненьким детским голоском: "Кто там?".

Однако однажды дома оказался один Ктокто. Было это уже к вечеру. Человек из прачечной принес наше белье и постучал в дверь.

Изнутри прозвучал тонкий детский голосок:

— Ктотам?

— Белье, — ответил человек из прачечной.

— Ктотам?

— Человек из прачечной с бельем.

— Ктотам?

— Белье!

— Ктотам?

— Б-е-л-ь-е!

Как долго длилась эта фонетическая драма, никто не знает. Когда мы вечером пришли домой, мы нашли свой сад, покрытый рубашками, подштанниками и полотенцами, разбросанными во всех направлениях, как евреи в диаспоре. Человек из прачечной, как мы слышали, был найден в жутких конвульсиях и отправлен в больницу.

Мы осторожно вошли в квартиру. Нас приветствовал хриплый возглас:

— Белье! Белье! Бельебельебелье!..

Вместе со "скажискажискажи", "ктоктокто", "ваффваффвафф" "ктотамктотамктотам" и различными формами кашля это представляло прямо-таки значительный словарный запас. И вскоре он еще больше расширился с помощью мировой истории, которая от всех нас требовала принятия судьбоносного решения.

Часами сидели мы в эти дни у экрана телевизора и следили за долгими, трудными мирными переговорами от Кэмп-Дэвида до Эль-Ариша. Снова и снова слышали мы это слово, наполнившееся особым смыслом: слово "шалом"[1].

И на четвертый день это случилось.

— Шалом, — протрещал Ктокто.

Наш попугай стал голубем мира.