Сказки Франции

Бернар Клавель ПОЮЩЕЕ ДЕРЕВО

Миленькому Мирку

Стояло ясное январское утро. Седое и хрупкое утро, похожее на стариков-горцев с припорошенными инеем усами, с глазами, в которых искрится солнце. Накануне всю ночь густыми хлопьями валил снег. А когда наступил день, сильный порыв северного ветра прогнал путаницу облаков. Лес, начинавшийся за домом у подножия горы, заснул в ничем не нарушаемом ледяном молчании. Между деревьями пролегли голубые тени. Ветви елей прогибались под тяжестью снега, потому что утреннего ветра хватило лишь на то, чтобы разогнать облака.

Изабель и Жерар жили неподалеку от того леса, в доме своих бабушки и дедушки. Это был совсем маленький домик с серыми стенами и зелеными ставнями. Он стоял в стороне от деревни, очертания которой в это утро лишь угадывались где-то вдали, на берегу замерзшей речки.

Невозможно было различить даже дорогу, бегущую меж полей и пересекающую луг. Стоя у окна, дети пытались отыскать ее взглядом. Ее легко можно было разглядеть до первого поворота у большого клена, уже два года как засохшего, который дедушка никак не решался спилить, но дальше все сливалось.

Глядя в окно, прижав носы к стеклу, Изабель и Жерар увидели, как пролетела сначала одна птица, затем другая, а потом целая стая, которая уселась на крышу беседки из виноградных лоз, обрушив оттуда комья снега.

— Им холодно, — сказала Изабель. — Надо дать им зерен или покрошить хлеба.

Она взяла горсть зерна, а Жерар открыл окно.

— Закрой сейчас же, — крикнул дедушка, — а то впустишь в кухню зиму!

Дети рассмеялись. Ну разве может зима войти в дом!

Изабель бросила зерна на тропинку, которую дедушка расчистил, чтобы ходить по ней к поленнице за дровами. Бабушка закашлялась и, сняв с кухонной плиты чугунные кольца, засунула в печку огромное полено.

Едва окно закрылось, две птицы слетели с беседки и принялись клевать зерно. Некоторые, казалось, чего-то побаивались, но, поскольку никакой опасности не наблюдалось, они в свою очередь слетели вниз, а за ними и многие другие их собратья попадали с крыши на землю — почти не раскрывая крыльев.

— Им ни за что не хватит зерна, — сказала Изабель. — Их слетается все больше и больше.

— Хватит, хватит! — крикнула бабушка. — Если ты отдашь им все зерно, моим курам нечего будет есть!

— Если ты будешь продолжать их кормить, сюда в конце концов слетятся птицы со всего леса, — подхватил дедушка.

Изабель послушалась и вернулась к окну. Она долго стояла рядом с братом, протирая стекло, когда оно запотевало и уже ничего нельзя было разглядеть. Вдруг рна схватила Жерара за руку, воскликнув:

— Смотри, там, на дороге!

Жерар посмотрел вдаль. За мертвым великаном кленом по снегу передвигалось какое-то забавное животное. Очень похожее на заводного кролика, которого несколько лет назад принес Жерару в подарок Дед Мороз. Точно так же, как игрушечный, он подпрыгивал, переваливался справа налево и ежесекундно останавливался. И как тот кролик, он был одет в серую шубку и у него были длинные уши, которые соединялись на макушке.

Это было настолько удивительное явление, что дети позабыли о птицах. Разинув рот, они как завороженные наблюдали за этим странным существом, чьи глаза временами вдруг ярко вспыхивали.

Кролик, шагавший на задних лапах, добрался до окружавшей сад изгороди, и теперь детям была видна только его голова.

— Похоже, он направляется сюда, — пробормотал Жерар.

— Ну да, он обходит сад.

Кролик исчез, и воцарилось долгое, немного томительное молчание. Сдерживая дыхание, дети прислушивались. Вскоре на каменных ступеньках крыльца зазвучали шаги, и птицы так стремительно взмыли вверх, что дети от неожиданности вздрогнули.

— Вы ничего не слышали? — спросил дедушка.

Оба малыша покачали головой.

— Что бы это такое могло быть? — проговорила бабушка. — Обычно в такой час почтальон еще далеко.

Старики в окно не смотрели, а дети ни о чем не осмелились им рассказать. Не могли же они, в самом деле, ответить: «Это большой заводной кролик величиной с человека, который сам пришел сюда и сейчас топает на крыльце».

Снова послышалось шарканье ног о камень, а потом раздался стук в дверь. Старики переглянулись, затем посмотрели на дверь. Наконец, когда постучали еще громче, дедушка крикнул:

— Войдите!

Дверь медленно отворилась, и прежде всего в кухню ворвалась струя холодного воздуха. Это кролик с серым мехом впустил зиму в дом. Потому что именно он стоял на пороге, пораженный теплом и смолистым запахом дров, горящих в очаге, на котором тушился настоящий кролик.

Бабушка спешит к двери, чтобы побыстрее закрыть ее. А кролик как ни в чем не бывало говорит:

— Здравствуйте, здравствуйте. Я пришел слишком рано, уж вы простите меня, но…

Серый мех раздвигается сверху, появляются большие очки, потом совершенно красный нос, а затем жесткие, как щетка, усы и, наконец, все лицо, заросшее такой же, как у дедушки, седой бородой.

— Так это же Венсандон! — восклицает дедушка. — Это Венсандон!

Ну конечно! Это действительно был Венсандон. Но только когда он снял шапку-ушанку и сбросил шубу, воротник которой был поднят до самых глаз, дети уверились, что это и в самом деле не заводной кролик, а человек. Они никогда прежде его не видели, но дедушка часто рассказывал им о своем старом друге.

А папаша Венсандон, вытирая очки и слезящиеся глаза, все повторял:

— Я вас почти не вижу. Когда после холода я попадаю в тепло, у меня начинают слезиться глаза. Да и очки запотевают.

Хоть он никого и не видел, но говорить и слушать мог сколько угодно. Вскоре, усевшись у очага рядом с дедушкой, он принялся рассказывать разные истории времен своей молодости. И дедушка тоже стал рассказывать свои истории. Они говорили одновременно, и, хотя никто их не слушал, оба, казалось, были счастливы.

Дети вернулись к окну. Зерен на тропинке больше не видно, но две-три птицы упрямо продолжают их искать. По снегу пробегает тень, это большущая черная птица снижается и садится на засохшее дерево. Жерар оборачивается.

— Дедушка, на мертвое дерево сел коршун! Скорей иди сюда! Скорей посмотри, дедушка!

Дедушка не двигается с места, но Венсандон поднимается и подходит к детям. Круглые очки у него на носу теперь стали совсем прозрачными. Он говорит:

— Это не коршун, это ворон. А дерево — клен, но он не мертвый.

Дедушка кричит из своего кресла:

— Он уже два года как мертв. Я спилю его, как только смогу.

— А я тебе говорю, что он не мертвый, — утверждает Венсандон. — Деревья никогда не умирают…

— Что ты мне тут рассказываешь, — с озадаченным видом говорит дедушка. — Уверяю тебя, вот уже две весны, как на нем не появляются почки. Говорю тебе, он мертв и годится только на дрова.

Венсандон оглядывает всех, но кажется, что он не видит их, а видит что-то другое, где-то далеко-далеко, на самом краю горизонта.

— Повторяю вам, что деревья никогда не умирают, — говорит он. — И я вам докажу это… Я докажу вам это, я заставлю петь ваш старый клен.

Непохоже, чтобы дедушка ему поверил. Но он молчит. Венсандон — его друг, и он, верно, не хочет ему противоречить.

Дети переглядываются. Правильно ли они поняли?

Но Венсандон уже снова сидит в кресле, и вновь потекли его бесконечные истории. Он пообедает вместе с ними и останется у них до самого вечера.

Когда он уходит, дедушка провожает его до клена. Они кружатся вокруг большого дерева, как будто играют в прятки, и кажутся совсем маленькими в сгущающихся сумерках, которые словно отдаляют все и делают пейзаж похожим на новогоднюю открытку.

Когда дедушка возвращается, дети бросаются к нему с вопросом:

— Ну, и что он тебе сказал?

— Венсандон по-прежнему утверждает, что клен не умер. Во всяком случае, он пообещал мне, что заставит его петь.

— Но как, дедушка, как он это сделает?

— Это его секрет. Вы потом сами увидите. Я ничего не могу вам сказать, потому что он мне ничего не объяснил. Придется подождать.

Напрасно дети настаивали — дедушка молчал.

Прошло время. Снег начал таять, и весенние дожди смыли со склона холма последние следы зимы. Дети уже позабыли о папаше Венсандоне, как вдруг однажды вечером, возвращаясь из школы, они заметили, что в окружающем их пейзаже чего-то не хватает. Не было могучего клена. Вместо него торчал огромный пень да валялось на земле несколько веток, куски коры и ворох опилок, похожий на забытую солнцем кучку снега.

— Наверное, это дедушка спилил дерево, — сказал Жерар. — Не надо было этого. Господин Венсандон обещал заставить дерево петь.

— Ты в это веришь? — спросила Изабель.

— Да, раз господин Венсандон пообещал.

А вот бабушка говорит, что мертвое дерево может запеть только в огне.

— Нельзя, чтобы его сожгли, — сказал мальчик. — Пошли, пошли быстрее.

И они побежали к дому. Положили у крыльца свои ранцы и бросились к поленнице, сложенной в деревянном сарае, который дедушка построил в глубине сада.

Дверь сарая была открыта настежь, а перед входом стояла тележка. Дети бежали быстро, очень быстро. Они совсем запыхались и раскраснелись, когда прибежали туда. В эту минуту из сарая вышли дедушка и Венсандон. На тележке лежал кусок кленового ствола. Дети посмотрели на Венсандона, и в их ясных глазах промелькнул укор, но старик только усмехнулся в усы. Он подошел к тележке и принялся ласково поглаживать кленовый ствол, как будто гладил собаку.

Руки у Венсандона большие, с широкими крупными пальцами, с выпуклыми, странной формы ногтями. Когда Венсандон поглаживает дерево, он словно проводит по нему наждачной бумагой, такие у него шершавые ладони. А если он пожмет вам руку, то вам обязательно покажется, что на нем железные рукавицы, какие надевали когда-то средневековые рыцари.

Погладил он дерево и, подмигнув, сказал:

— Не тревожьтесь, оно у меня запоет. Я вам это пообещал, а слово свое я всегда держу.

— Оно запоет в печи, — ухмыльнулся дедушка. — В точности так, как всякое другое умершее дерево. Совсем нетрудно заставить его петь таким образом.

По всему было видно, что дедушка шутил. Тем не менее Венсандон сделал вид, что сердится.

— Да помолчи же ты! — крикнул он. — Ты в этом ничего не понимаешь. Говорю тебе, что оно запоет еще лучше, чем когда было живым и прочно стояло на земле, подставив голову солнцу. Лучше, чем в те дни, когда оно было сплошь усеяно птицами и насквозь пронизано ветром.

Дети молча слушали эти удивительные слова. Так как они, похоже, сомневались в нем, Венсандон обнял их за плечи и крепко сжал своими большими жесткими руками. Он сжимал их крепко-крепко, чуть не до боли, но в исходившей от него силе было нечто такое, что внушало доверие. Он снова подошел к тележке и стал ощупывать лежавший на досках толстый ствол. Он наклонялся к нему, постукивал по нему пальцем, прислушивался, потом выпрямлялся и покачивал головой, совсем как доктор у постели больного, лежащего в горячке. Но в отличие от доктора вид у Венсандона был совсем не озабоченный. Он продолжал выслушивать свое дерево, лишь время от времени повторяя:

— Хорошо… Очень хорошо… Оно совсем здоровое… Оно запоет… Вот увидите, это я вам говорю, оно запоет лучше, чем в те времена, когда на ветвях его было полным-полно птиц.

Наутро и дерево, и тележка исчезли. В дровяном сарайчике осталось лишь несколько веток да куча опилок. Дети принялись за поиски. Наконец на чердаке они обнаружили свой клен. Но на этот раз их разочарованию не было границ. Дерево невозможно было узнать — оно все было распилено на толстые доски и теперь казалось и в самом деле мертвым.

— Господин Венсандон посмеялся над нами, — сказала Изабель. — Он никогда не заставит петь это дерево. Да и вообще, разве может кто-нибудь заставить петь мертвое дерево? Разве что колдун. А этот Венсандон никакой не колдун.

— Откуда ты знаешь?

Изабель с испугом посмотрела на брата.

— Ты думаешь, что он колдун? — проговорила она.

Жерар напустил на себя серьезный вид и ответил:

— В этом нет ничего невозможного. Мне кажется, я знаю кое-что… кое-что знаю.

Он просто хвастал, стараясь показать себя более осведомленным и сообразительным, чем сестра, а на самом деле знал о папаше Венсандоне не больше нашего с вами.

Но весной все так наполнено жизнью, что очень скоро дети забыли о старом дереве. Еще прежде чем в деревьях пробудились соки, дедушка вырыл в лесу два молодых клена и посадил их у дороги по обе стороны от старого пня. Теперь эти маленькие деревца оделись листвой, и в их ветвях заводил свою песню налетавший откуда-то из-за горизонта ветер, гнавший по голубому небу большие облака.

Прошла весна, и в один из июльских дней дедушка выкатил из дровяного сарая тележку и стащил с чердака самые большие доски, выпиленные из клена.

— Теперь, — сказал он, — в путь, к Венсандону в его мастерскую.

Изабель взобралась на тележку, дедушка потащил ее за оглобли, а Жерар подталкивал сзади. Больше часа добирались они до деревни. Целый час шагали под жарким солнцем.

Венсандон жил на самой околице. Окна его дома смотрели на струившуюся рядом речку. Едва заслышав скрип тележных колес по гравию двора, Венсандон вышел на порог. Он смешно всплеснул руками и крикнул:

— Черт побери! Вот это серьезные клиенты! Давненько я их поджидаю!

На нем была светлая рубашка и поверх — синий полотняный фартук, спускавшийся чуть не до самой земли. Засученные рукава открывали худые руки, отчего ладони его казались еще крупнее.

Он помог дедушке перенести доски в глубину длинной темноватой комнаты, куда дети зайти не осмелились. Оттуда шел какой-то странный запах, и они так и остались стоять на пороге, держась за руки.

Венсандон провел их в другую комнату, посветлее. По потолку пробегали мятущимися волнами отблески отражавшихся в реке солнечных лучей.

— Позвольте-ка мне сначала закончить то, что я делал, — сказал Венсандон.

Дедушка кивнул в знак согласия, и старик Венсандон вернулся к своей работе. Своими огромными руками, которые могли показаться такими неуклюжими, он ловко управлялся с совсем крошечными и хрупкими предметами. Венсандон объяснил, что сейчас он полирует колесико от замка к шкатулке с секретом. Он все делал из дерева, даже замки и шарниры. Дерево он ставил намного выше металла.

— Дерево, — приговаривал он, — благородный материал. Живой. Всегда живой. Металл хорош для изготовления инструментов, которыми дерево обрабатывают. Но само дерево… дерево…

Когда он произносил это слово, его глаза теплели.

Венсандон был не такой, как все: он был влюблен в дерево.

И в самом деле, он говорил о дереве как о живом существе, как о родном человеке, с которым прожил вместе долгие годы. Из дерева он мог сделать все что угодно. Маленькие шкатулки с инкрустациями из слоновой кости и деревянной мозаики. Столики с такими тонкими ножками, что детям казалось: дунь — и они упадут.

Стены мастерской украшали лежавшие на полках или подвешенные на штырях инструменты. Были тут рубанки всех форм и размеров, пилы, стамески, долота, фуганки, наборы разнообразных резцов, циркули и многие другие орудия, названия которых дети услышали впервые. Кроме того, здесь стояли банки с клеем, бутыли с лаком, лежали бруски воска и повсюду — куски дерева. Дерева всех видов, форм и оттенков.

Когда Изабель, девочка очень любопытная, направилась к маленькой дверце и уже готова была ее открыть, Венсандон бросился к ней со словами:

— Нет, нет, туда нельзя… В этой комнате как раз и находится мой секрет.

Изабель подумала было о потайной комнате Синей Бороды, но тут же рассмеялась. Она уже давно не верила во все эти сказки.

— Там мой секрет, — повторил Венсандон. — Ты узнаешь его, когда услышишь, как запоет твое дерево.

Стремительно пронеслось лето с его каникулами и замечательными прогулками по полям и лесам. Два дерева, посаженные дедушкой, заметно подросли. На них уже садились птицы. К началу учебного года их листья начали желтеть, и скоро порывистый осенний ветер унес их вдаль. Оба маленьких клена казались мертвыми, но Изабель и Жерар знали, что они просто уснули на зиму. Так как детям теперь приходилось писать трудные домашние задания, учить уроки, они позабыли о большом клене и об обещании папаши Венсандона.

Однажды утром, это было в четверг, за несколько дней до наступления Нового года, дети, проснувшись, поняли, что выпал снег. Вокруг дома царила полная тишина, и свет, просачивающийся сквозь прорези ставен, казался белее обычного. Несмотря на то что в доме было холодно, они быстро вскочили с постели.

— Птицы, — сказала Изабель. — Надо подумать о птицах.

Она собиралась открыть окно, чтобы бросить наружу пригоршню зерен, как вдруг заметила замешкавшегося на белоснежной тропинке заводного кролика.

— Венсандон! — воскликнула она. — Это господин Венсандон!

Это и вправду был он, в своей серой шубе и шапке с ушами, но на этот раз под мышкой у него был какой-то длинный сверток, завернутый в коричневую бумагу. Старик шел медленно, обходя сугробы и с трудом отыскивая дорожку. Он прошел мимо двух маленьких кленов, едва различимых в сером утреннем свете, затем его шапка потанцевала какое-то время над оградой и исчезла.

— Это он! — повторяли дети. — Конечно, он!

Они не знали, что принес Венсандон, но сердце у каждого отчаянно колотилось. Как только старик коснулся подошвами каменного порога, Жерар побежал открывать дверь. Ворвавшийся вместе с Венсандоном воздух был весь в крошечных снежинках. Огонь в очаге заворчал громче, а потом наступила тишина. Все четверо смотрели на Венсандона, на его тщательно перевязанный сверток. Венсандон положил его на стол, снял очки, долго протирал их, высморкался, снова надел очки и подошел к огню, потирая свои большие руки, да с таким шумом, словно работал напильником.

— Здесь будет получше, чем снаружи, — произнес он.

Детей охватило нетерпение. Стоя по обе стороны стола, они смотрели на сверток, не осмеливаясь дотронуться до него. Казалось, старику нравилось томить их ожиданием. Он наблюдал за ними краешком глаза, посылая дедушке с бабушкой заговорщические улыбки. Наконец он повернулся к детям и сказал:

— Ну, чего вы ждете, почему не разворачиваете пакет? Не мне же это делать.

Четыре ручонки взлетели одновременно. Но узлов на свертке было много и завязаны они были прочно.

— Одолжи нам свои ножницы, бабушка…

— Нет, — произнес господин Венсандон. — Надо учиться бережливости и терпению. Развяжите осторожно узелки, чтобы все было в целости и сохранности, а я заберу домой и бечевку и бумагу.

Ничего не поделаешь, пришлось набраться терпения, трудиться до боли в ногтях и даже поругаться немного. Венсандон посмеивался. Дедушка с бабушкой с таким же нетерпением следили за каждым жестом детей. Наконец бумага была снята, и под ней оказался продолговатый деревянный футляр, блестевший точно янтарь. С одной стороны он был чуть шире. Венсандон не спеша подошел к столу и открыл футляр.

Внутри, на ложе из зеленого бархата покоилась скрипка.

— Ну вот, — только и сказал старик. — Все гораздо проще, чем вы думали. Не считая струн, бархата и конского волоса на смычке, все остальное было скрыто в сердце вашего дерева.

— Боже мой, — повторяла бабушка, восторженно сложив руки. — Боже мой, как это прекрасно!

— Вот это да… надо же, — бормотал дедушка. — Я знал, что ты многое умеешь, но чтобы такое!

Старый мастер улыбался. Он несколько раз пригладил усы и наконец сказал:

— Теперь понимаете, почему я не хотел пускать вас в мою сушилку. Вы бы увидели там скрипки, гитары, мандолины и многие другие инструменты. И сразу бы обо всем догадались. Ну да! Я скрипичный мастер. Я делаю скрипки… А клен, знаете ли, такое дерево, которое поет лучше всех.

Он медленно протянул свою большую ладонь, чтобы погладить инструмент, а затем отдернул назад, и все увидели, что она дрожит.

— Ну что же, — сказал он Жерару. — Разве тебе не хочется попробовать поиграть? Неужели не хочется, чтобы твое дерево запело? Ну же, возьми ее, она тебя не укусит, будь спокоен.

Мальчик вынул скрипку из футляра и приложил ее к подбородку, как, он видел, это делали музыканты. Он провел смычком по струнам, и они издали чудовищный скрежет. Бабушка заткнула уши, внезапно разбуженная кошка тут же забралась под буфет. Раздался всеобщий хохот.

— Ну и ну, — сказал дедушка, — и это ты называешь пением!

— Ему еще надо учиться, — проговорил Венсандон и, взяв скрипку, приставил ее к подбородку.

И старый скрипичный мастер с огромными ладонями принялся играть. Он играл, медленно шагая по комнате к окну. Дети, застыв на месте, смотрели на него и слушали.

Это была очень нежная музыка, казалось, она рассказывала историю, похожую на старинные легенды, дошедшие к нам из глубины веков, точно так же, как из-за горизонта вместе с ветром прилетают птицы.

Венсандон играл, и в его скрипке пела душа старого дерева.