Подкрался лисенок с тыла к черному хадгыыру и стал подслушивать, о чем там говорят. А там как раз старик, глубоко вздохнув, сказал своей жене:
— Ах, старуха, если бы у нас был сын, то было бы кому пасти семерых наших черных коз!
Отошел лисенок на несколько шагов, сделал вид, что осип, и стал плакать и причитать:
— Горе мне, нет у меня матери, чтобы размять мою печень, нет у меня отца, чтобы погладить меня по голове! Коли нашелся бы человек, который взял бы меня, бродягу, в сыновья, я бы всегда помогал ему и делал бы всю черную работу!
Услыхали это старики и бросились наперегонки из хадгыыра. Подняли они плачущего лисенка, лежавшего на земле, принесли его к себе и накормили до отвала. Взяли они его в сыновья, доверили ему пасти семерых своих черных коз. Но каждый день становилось одной козой меньше. Спросили они лисенка:
— Куда же они деваются?
И лисенок отвечал:
— Они оступились, взбираясь по скалам, да так там и остались.
На седьмой день вернулся лисенок домой без единой козы. Наутро старик отправился вместе с сыном-лисенком вызволять коз, застрявших в скалах. И впрямь, с высоты скалы меж высоких зубцов увидел своих коз.
Лисенок говорит старику:
— Батюшка, а батюшка, ты старый человек, ноги у тебя слабые, заходи-ка ты снизу, из долины, а я зайду сверху!
Кряхтя, старик с трудом вскарабкался на скалу, и тут он понял, что лисенок содрал с семерых его коз шкуры, мясо сожрал, а шкуры набил травой. Плута же и след простыл!
Спустившись с крутых гор, старик огляделся и увидел, что его жена сидит как ни в чем не бывало перед черным хадгыыром и ищет у лисенка в голове. Оказывается, спровадив старика, лисенок вернулся домой, что-то наврал старухе и попросил ее:
— Матушка, поищи у меня в голове!
Старик рассвирепел и закричал издали во весь голос:
— Жена, жена, убей лисенка, что лежит у твоих ног!
Глуховатая старуха, ничего не поняв, переспросила:
— Что он сказал, дитя мое?
А тот ответил:
— Он сказал: «Испеки лисенку лепешку на желтом масле!»
Когда же старуха принялась распускать желтое масло, лисенок
окунул в него свой хвост и давай хлестать им старуху по лицу, пока ее не убил. А сам сожрал жир и был таков.
Кряхтя и задыхаясь, прибежал старик и видит: сидит старуха рядом с котлом, лицо ее все в глубоких складках. Заорал старик:
— Лисенок содрал шкуру со всех семерых наших черных коз, а ты еще смеешься, старая сука!
И так он разъярился, что сердце его разорвалось на части.
А тем временем лисенок, умирая от жажды, нашел посреди замерзшей реки, на льду тонкую струйку воды и стал пить из нее. Тут идет ему навстречу волк. Едва завидев его, лисенок изрыгнул жир. Удивился голодный волк:
— Как же это — тебя рвет жиром, когда я чуть ли не умираю с голоду?
А лисенок и говорит:
— Трижды окуни свой хвост в воду этой узкой канавки и поболтай им туда-сюда, а потом посиди на льду и трижды взвой, запрокинув вверх голову, и с неба посыплется много желтого масла.
Волк так все и сделал, но с неба не то что масла, а вообще ничего не посыпалось. Когда же он с удивлением взглянул на лисенка, тот с хохотом убежал от него. Захотел волк вскочить да догнать его, но хвост его накрепко примерз ко льду, так лисенок и убежал. Встретился ему по дороге еще один старик.
— Старик, а старик, возьмешь меня в сыновья? Я связал для тебя волка, убей его!
Пошел старик за лисенком и действительно увидел волка, примерзшего ко льду. Убив его, привел старик лисенка в свою юрту и велел двум своим сыновьям почитать его как старшего брата.
Однажды лисенок напал на единственного белого коня старика, перегрыз ему шейную артерию и уже собирался было сожрать его, да старик схватил лисенка, повесил его в отверстии дымохода и ушел за дровами, чтобы опалить и спустить с него шкуру. А когда отец ушел, его мальчики принялись лизать кал и мочу, пущенные лисенком со страху, приняв их за масло. Тут лисенок и говорит им:
— Ах, братцы, братцы, ну что вы нашли там хорошего, сзади у меня течет всего лишь масло, а вот изо рта потечет сахар!
Мальчики и спрашивают:
— Как же нам до него добраться, нам не достать!
А лисенок отвечает:
— Принесите мне нож, я отрежу чуток и дам вам!
Принесли ему мальчики нож, и он освободился. Потом стянул с обоих мальчиков кожу, сварил мясо в котле и был таков.
Вернувшись, старик почуял запах мяса и подумал:
— Ну и дельные у меня сыновья! Пока я ходил, они содрали шкуру с лисенка и сварили его.
Он отрезал себе немного от почки и печени, но, проглотив чуточку, прислушался: «Когда я жевал его почечку, она издала звук: бюрт-бюрт, а когда я жевал его печеночку, она издала звук: барт- барт. Что за чудеса?»
Помешал он в котле и увидел головы своих мальчиков; упал он без чувств в кипящий котел, тут и пришел его конец.
И вот лисенок опять остался без крова и приюта и снова умирал с голоду. Нашел он на заброшенной стоянке войлочную стельку. Лисенок назвался ламой и стал раздавать этой стелькой благословение. Отправился он к сотне черноголовых птиц, спустившихся к стоянке в поисках поживы, и говорит им:
— Я — знаменитый лама! Да придёте и примете мое благословение! — И птички пришли к нему. Произнося заклинания и делая вид, что раздает благословение, лисенок прокусывал каждой из них крыло и сожрал их всех до единой.
Набив себе брюхо, он решил поспать. Уже укладываясь, он заметил, как что-то тенью шмыгнуло мимо него. Приглядевшись, лисенок увидел зайчонка в силке. «Вот кого я съем!» Как прыгнет — тут ловушка и захлопнулась. Ведь этот заяц предназначался охотником на приманку орлу.
Гнался лисенок за горным козлом.
— Эй, малый, что ты гонишься за мной?
— Хочется мне съесть то, что свисает у тебя меж задних ног.
— Ну и глуп же ты еще, мой мальчик!
— Если я глуп, раздави меня о скалу!
— И раздавлю!
Разбежался горный козел, готовясь нанести лисенку удар, а тот и отскочи в сторону.
— Почему же ты отскочил в сторону? — спросил козел.
А лисенок ответил:
— Ах, дедушка, дедушка, уж больно я боюсь твоих глаз, закрой их!
Закрыл горный козел глаза да так ударился о скалу, что разбил голову и упал замертво.
Съев его шуляты, лисенок отправился дальше и повстречал семерых волков. Он подошел к ним и срыгнул. И сказали волки:
— Как же это так, почему ты срыгиваешь такое добро, какого мы сроду и в глаза не видели!
— А я опустил хвост в прорубь на замерзшей реке, посидел на льду, поглядел в небо, повыл, вот с неба и свалились мне жир да масло, — ответил лисенок.
Сделали волки все так, как сказал им лисенок, выли, выли в небо — ничего!
А лисенок побежал к бедному старику и сказал ему:
— Я приклеил накрепко семерых волков, идите скорее и берите их!
Старик побежал туда и спросил волков:
— Куда мне ударить вас, чтобы вы сразу подохли?
— Мы подохнем сразу, если ударить между хвостом и льдом.
Ударил он по их совету, и волки попадали один за другим. Погрузил он их всех в мешок, перекинул его за спину, и всякий раз, как он останавливался в пути, чтобы передохнуть, один из волков выбирался из мешка и клал в него вместо себя камень. На седьмом привале выбрался из мешка последний, седьмой волк, и в мешке осталось только семь камней. Подойдя к своей юрте, старик закричал:
— Эй, старуха, выходи поскорее, я принес добычу!
Старуха так заспешила, что проглотила иголку и наперсток, и бросилась к нему. А там стоял старик с камнями за плечами.
— К чему нам эти твои камни? — спросила старуха.
А старик сказал:
— Это ты их сожрала, — и рассек старухе грудь, но не нашел там ничего, кроме иголки и наперстка.
А лисенок побежал дальше. И увидел он старуху-джелбеге, она спала, лежа на одном своем ухе, а другим укрывшись.
— Что нового, бабушка? — спросил лисенок.
— Ничего особенного, мой мальчик! Я очень мерзну. Когда твоя бабушка встает, бедная, ей никак опять не лечь, а когда она лежит, ей никак не встать. Разведи-ка мне огонь, мальчик, — сказала она.
Лисенок развел огонь:
— Ложитесь к огню, а я лягу к скале.
Но джелбеге хотела зажарить и съесть лисенка и поэтому сказала:
— Нет, нет, мальчик мой, это ты, маленький, ложись к огню, а я лягу к скале.
Чуть только джелбеге вздремнула, лисенок закричал:
— Ой, ой, бабушка, огонь опаляет мой бело-рыжий мех, а ведь он должен украшать юношей! Подвиньтесь чуть-чуть!
Джелбеге отодвинулась немного. Но едва она опять задремала, как лисенок закричал опять:
— Уй-юй, бабушка, огонь опаляет мой рыжий мех, а ведь он должен украшать девушек! Подвиньтесь-ка еще немного!
Джелбеге подвинулась чуть-чуть, да и свалилась со скалы, тут ей и конец пришел.
Встретил лисенок бродячего ламу с узким деревянным коробом за спиной. Поднял одну лапу и стал хромать и притворяться, что движется с большим трудом. Стал бродячий лама ловить его, но лисенок, хромая, все-таки убегал от него. Казалось, вот-вот изловит лама лисенка, да никак это ему все-таки не удавалось. И подумалось ламе: «С таким грузом мне его не догнать! Но если я его сброшу и побегу за лисенком налегке, я его, конечно же, поймаю!»
Сбросил он свой груз и побежал, а лисенок — от него, да еще прикидывается, что еле-еле успевает убежать. Прикидывался, прикидывался, да и скрылся за холмом. А там собрался с силами, быстренько обогнул холм и вернулся к коробу бродячего ламы. Открыл его, а оттуда посыпались сахар, боорсак и всякие другие лакомые кусочки. Лисенок сожрал, что мог; что мог, прихватил с собой и побежал дальше. А навстречу ему трусит медведь. Зажмурил лисенок один глаз, как будто ослеп на него. Медведь и спрашивает:
— Что с твоим глазом, лисенок?
— Глаз сладкий, как сахар. Я вынул один и съел его, — отвечал лисенок.
— Ну, коли так, вынь и мне один глаз, съем-ка я его!
Вырвал лисенок медведю один глаз и кинул ему в рот кусок сахара.
Медведь не смог устоять перед его сладостью:
— Ах, будь у меня хоть кто-нибудь, кто стал бы кормить меня, я съел бы, право, и второй глаз, вот было бы славно! — сказал он.
Тут лисенок как заплачет, а медведь и спрашивает его:
— Что ты плачешь, лисенок?
— Ах, а мне вот частенько приходило в голову, что я мог бы стать кому-нибудь опорой. Но не было у меня еще никого, о ком бы я мог позаботиться!
Обрадовался медведь:
— Ну, коли так, вынь мне еще один глаз! А потом корми меня!
Вынул лисенок у медведя оставшийся глаз, быстро кинул ему в
рот сахар и повел за собой слепого медведя, обдумывая, как бы это его убить и съесть.
К ночи пришли они к крутому, отвесному обрыву. Разжег лисенок костер, и расположились они на ночлег. Сам лисенок лег к огню, а медведя положил у обрыва. Только медведь задремал, а лисенок как закричит:
— Дедушка, дедушка, огонь выжигает дыры в моем бело-рыжем меху, а ведь он должен украшать юношей! Пожалуйста, подвиньтесь чуть-чуть!
Медведь немного подвинулся. Но только он начал опять засыпать, лисенок как закричит:
— Дедушка, дедушка, огонь опаляет мой рыжий мех, а ведь он должен украшать девушек! Подвиньтесь чуть-чуть!
Медведь хотел еще немного подвинуться да свалился с обрыва и покатился вниз.
Давным-давно, в стародавние времена, победил тарбаган всех живых существ. Только черного коршуна он никак не мог осилить.
Однажды, когда черный коршун пролетал ниже облачного неба и выше ветвистых деревьев, тарбаган сказал ему:
Что значит мое имя — Берет убитое?
Что значит мое прозвище — Выполняет обещанное?
Коли я выпущу свою стрелу, сохнуть тогда крыльям
Бедного слепого маленького черного коршуна!
Расхваставшись, выстрелил тарбаган, да не прицелился хорошенько. И не попала его стрела в черного коршуна, а лишь рассекла ему хвост. Рассердился стрелок-тарбаган Берет убитое — Выполняет обещанное и сказал:
Говорится же: высокомерье
Ведет к паденью.
Так со мной и случилось.
Если уж мне не выпало счастья
Властвовать над миром.
Пусть стану я червем.
Прорывающим темные норы.
Пусть стану я зверем.
Живущим в черной земле.
Пусть горло мое рвется
От черной воды, что я пью!
Пусть желудок мой лопнет
От сухой травы, что я ем!
Во время похудания
Пусть не будет никого худее меня,
А во время обрастания жиром
Пусть не будет никого жирнее меня.
Пусть своим жиром смажу я
Плечи того, у кого есть пальцы.
Пусть буду подвешен я
К седельному ремешку [104] того,
У кого есть седло.
Так клял и проклинал он себя до тех пор, пока не потерял дар речи, и рыл он себе нору, пока не истерлись когти на пальцах. Закричал он: «Ангыйт, ангыйт»— и юркнул в нору.
Некогда, в стародавние времена, не было на всей нашей земле лучшего стрелка, чем тарбаган.
Как-то раз участвовал он в больших состязаниях, на которые собрались лучшие стрелки со всех стран света, чтобы решить, кто же из них самый меткий на свете.
Когда дошла очередь до тарбагана, он сначала подстрелил ворону, пролетавшую по небу, а летевшего вслед за ней черного коршуна сбить не смог. Выстрел его лишь рассек черному коршуну хвост, и тарбаган так озлился, что откусил себе большие пальцы, взрыл землю и забился в ямку. С тех пор тарбаган уж более не охотился на человека, но сам стал его добычей. А у черного коршуна теперь рассечен надвое хвост. О том, что тарбаган в те давние времена питался мясом человека, свидетельствует железа у него под мышкой.
Когда состязания окончились и звери, собравшиеся на них, разъехались по родным местам, архар, которому не удалось попасть на состязания, встретив тарбагана, спросил его, кто выиграл состязание. Тарбаган ответил:
— Выиграл человек.
Огорчился архар и изрек:
— Сохнуть твоей надутой губе на седельном ремешке [105], высыхать моим гордым рогам в горном ущелье! — И он заплакал и плакал до тех пор, пока два из четырех его глаз не высохли от плача.
Вот так и получилось, что у архара теперь всего два глаза, а от остальных двух остались только пятна. А это правдивая история о том, почему рога убитого архара оставляют высоко в ущельях гор, а тарбагану протыкают нижнюю губу и подвешивают его к седельному ремешку.
Когда-то пришли все живые твари на праздник, на собрание, где предстояло решить, кто над кем будет главным. И вышло так, что надо всеми должен властвовать человек. Тогда большинство тварей стали плакать и рыдать:
— Этот человек отнимет у нас наши места!
А тарбаган и архар, оба, не смогли прийти на это собрание. После собрания мимо пролетало много черных коршунов. Тарбаган спросил черных коршунов:
— Чем кончилось собрание?
— Человек теперь наш враг!
Архар тоже спросил:
— Чем кончилось собрание?
И опять ответили черные коршуны:
— Человек теперь наш враг!
И тогда один черный коршун сказал тарбагайу:
— Вот теперь настало время, когда твои толстые губы высохнут на седельных ремешках [106]!
А архару:
— Вот теперь настало время, когда твои пышные рога останутся в горах!
Однажды, в давние времена, одна богатая семья перекочевывала с зимовья на летние пастбища. Никто и не заметил, что на старой стоянке остались ячок, баранчик и козлик.
Бычок-ячок подошел к двум другим животным, отставшим от стада, и сказал:
— Давайте подумаем, как нам теперь жить!
И сказал тогда баранчик:
— Давайте станем братьями!
А козлик каждому нашел имя: баранчика назвал он Эргам Тайжы — Главный царевич, себя — Ортун Тайжы — Средний царевич, а ячка — Бууланг Тайжы — Царевич-Хвостик.
Не успели они поговорить друг с другом, как прибежал волк. Козлик взобрался на склоненную лиственницу, баранчик и бычок- ячок хотели последовать его примеру, да не смогли и повисли на дереве. Волк спросил козлика:
— А что это за две белые штучки сверкают у тебя на голове?
— А это два моих меча, ими я перерублю тебя!
— А что это болтается у тебя под подбородком?
— А это мой джюлпоюш, им я буду стирать кровь с мечей!
От страха вырос и обнажился красный член бычка-ячка. Заметив это, волк спросил:
— А что это светится у тебя красное под животом?
И тут козлик быстро ответил:
— Это штык, им он пронзит тебя!
Волк спросил баранчика:
— А мешок меж задних ног — это что у тебя такое?
И опять ответил козлик:
— Это мешок, в который мы засунем тебя после того, как убьем!
Тем временем все тело бычка-ячка закостенело, он потерял
равновесие и свалился с дерева. Тут козлик заорал:
— Быстро хватай несчастного волчонка, что стоит возле тебя!
Убежал тут волк как ошпаренный. На бегу он попал в западню и застрял в ней. Старик, сидевший у своей западни и привязанный к ее цепи, закричал от страха, порвал цепь и убежал. Тут три брата прикончили волка и взвалили его на бычка-ячка. «Теперь нам нельзя здесь оставаться, поищем такое место, где можно спрятаться», — решили они. Так пошли они и увидали вскоре дым, поднимавшийся из крытого камышом джадыра. Козленок вошел в него первым. Там сидело семеро волков.
У нас обед, и еда на обед идет к нам сама!
У нас ужин, и еда на ужин идет к нам сама!
воскликнул один и ударил по струнам своего довшуура.
Но козленок отнял у него довшуур, заиграл на нем и сказал:
Одной волчьей шкуры хватает как раз на один обшлаг.
Семи волчьих шкур хватит как раз на целую шубу!
Все входите! Бууланг Тайжы, сначала ты, а потом ты,
Эргим Тайжы.
Когда вошли бычок с волком на спине, а за ним баранчик, семеро волков обезумели от страха. С испугу они бросились во все стороны и разорвали камышовый джадыр во всех семи направлениях.
Три брата остались здесь, и жили они счастливо, не зная страха и опасностей. Потому что все волки в этой округе узнали об истории с семью волками, и безумие овладевало ими всякий раз, как только они глядели в ту сторону, а уж направить туда свои стопы они так больше никогда и не решились.
Серая птичка с шишкой на груди опустилась однажды на колючий куст караганы, и шипы караганы сорвали ей шишку. Птичка полетела к козе и говорит:
— Коза, а коза, съешь-ка куст караганы!
Но коза сказала:
— Я не могу даже досуха вылизать моих новорожденных козлят, а не то что съесть куст караганы!
Тогда птичка полетела к волку:
— Волк, а волк, съешь-ка козу!
Волк ответил:
— Рыжевато-буланый двухлетний конь хана упал в колодец. Я не могу даже съесть всего его нутряного жира, а не то что твою козу!
Птичка отправилась к мальчикам, стрелявшим из лука:
— Мальчики, а мальчики, застрелите-ка мне волка!
Но мальчики сказали:
— Мы не умеем еще даже победить друг друга, а не то что застрелить волка!
Птичка пошла к старцу:
— Старик, а старик, высеки-ка своих мальчиков!
Старик ответил:
— Я не могу уже волочить мое толстое пузо, а не то что высечь мальчиков!
Птичка пошла к мышке в норку:
— Мышка, а мышка, отгрызи старику его толстое пузо!
Но мышка сказала:
— Я не могу уже даже как следует вырыть в земле норку, а не то что отгрызть жирное пузо старика!
Птичка полетела к девушкам:
— Девушки, а девушки, утопите-ка мышку в норке!
Девушки сказали:
— У нас не хватает даже сил на то, чтобы расщипать на волокна сухожилия, где уж нам налить воду в мышкину норку!
Птичка пошла к старухе:
— Старая, а старая, отругай-ка своих девушек!
Ответила старуха:
— Я даже не могу теребить свою черную шерсть и сделать черный войлок, теребить белую шерсть и сделать белый войлок, а не то что отругать девушек!
Опечалилась серая птичка и заплакала. И прилетел тут ветер Гурмусту и спросил:
— Птичка, а птичка, что ты сидишь тут и плачешь?
И едва ветер небесный узнал обо всем, как ворвался с силой, скрутил черную шерсть в черное облако, белую шерсть в белое облако и закружил их вихрем. Старуха умоляла его перестать. Она сразу согласилась отругать девушек. А девушки согласились налить воды в норку, а мышь согласилась отгрызть старику жирное пузо, старик принялся сечь мальчиков, мальчики прицелились в волка, волк был готов проглотить козу, а козе ничего не оставалось, как съесть куст караганы. Так бедная серая птичка отомстила все-таки колючкам куста караганы.
Я пошел к юрте Хюрелдея и переночевал в ней. Он забил для меня бурого козленка с коричневой полоской на носу и оставил его на минутку на лопате. Тут пришла бурая собака и поела немного.
— Хюрелдей, Хюрелдей, что случилось с почками на лопате?
— Моя рыжая собака съела их.
— А что с твоей рыжей собакой?
— Она побежала за детьми, которые пошли за дровами!
— Куда побежали дети, которые пошли за дровами?
— Они пошли в лес!
— Что случилось с лесом?
— Его съел пожар.
— Что случилось с пожаром?
— Пожар погасил снег.
— Что случилось со снегом?
— Снег растопило солнце!
— Что случилось с солнцем?
— Солнце забралось за гору!
— Что случилось с горой?
— Гора превратилась в синего быка.
— Что случилось с синим быком?
— Он убежал с уходившим стадом.
— А что со стадом?
— Меж кустиков осоки трюх-трюх,
Меж стеблей камыша трях-трях,
Исчезло оно без следа…
Давным-давно бежал как-то заяц по льду реки и сломал себе ногу. И, сломав себе ногу, он спросил:
— Лед, ты сильный?
— Я — сильный! — ответил лед.
— А если ты такой сильный, почему ты таешь под солнцем?
— Солнце, ты сильное? — спросил лед.
— Я — сильное!
— А если так, почему ты прячешься за облаками?
— Облако, ты сильное? — спросило солнце.
— Я — сильное!
— Если ты сильное, почему же ты уползаешь за гору?
— Гора, ты сильная? — спросило облако.
— Я — сильная!
— Гора, если ты сильная, почему ты позволяешь сурку дырявить свое дно?
— Сурок сильный!
— Сурок, ты сильный?
— Я — сильный! — ответил сурок.
— Почему же ты позволяешь самому обыкновенному человеку застрелить себя?
— Человек, ты сильный? — спросил сурок.
— Я — сильный!
— Если ты сильный, почему ты страдаешь от боли?
— Боль сильная!
— Боль, ты сильная?
— Я — сильная!
— Если ты сильная, почему даешь себя вылечить?
— Потому что врач сильный!
— Врач, ты сильный?
— Да, я — сильный!
Тут врач вылечил зайцу ногу, и заяц, выздоровев, вскочил и ускакал.
Приехал сюда путешественник с семью навьюченными верблюдами и переночевал наверху на лопатке старика. Тем временем пошел дождь. Старик подумал: «Э-э, идет дождь». Поглядел вверх, и тут ему вроде бы влетело что-то в глаз. А это была птица Хангарьд. Он стал спасаться в бороде козла, а тут еще и бык появился.
Я попросил каждого из присутствующих выбрать что-то. Джурук-уваа взял Хангарьд, Эрика выбрала старика, Батсенгээ выбрал быка, Сесмээ выбрал козла, а я, Хара Балдын, выбрал лопатку.
Джурук-уваа, который выбрал птицу Хангарьд, к кому бы ни пришел, сделает это с легкостью. То, что Эрика выбрала старика, означает, что она любит людей. Сесмээ выбрал козла — он не будет сластолюбив, как козел, но напьется воды во многих землях и доживет до глубокой старости. Тот, кто выбрал быка, спокоен, но спокоен не так, как корова.
Так вот! Давным-давно, в те времена, когда еще не было на свете моего отца, я пас лошадей моего деда. Ну, отправился я однажды отдохнуть куда глаза глядят. Отвязал ничто от своего седельного ремешка [107]!. Принес три больших сизых камня, чтобы очаг сложить, и только разжег огонь, как закурлыкал мой дорожный котелок: зильдир-зальдир, да возьми и опрокинься. Оказывается, вместо камней я принес трех заснувших голубей.
Ну, отправился я дальше, пришел в другой аил, а там как раз в полном разгаре большой праздник, и на угощение закололи муху- четырехлетку, пировали уже целых четыре дня, и все были сыты и довольны. А тут появился и я да присоединился к пировавшим, наелся до отвала, а вечером, когда улегся спать, смазал жиром один из своих сапог по самый носок, а вот на головку другого сапога жира недостало [108].
Проснулся я ночью оттого, что раздалось: зилир-залир, зилир- залир. Прислушался, а это спорят мои сапоги.
— Ты сожрал жира больше, а я меньше жира сожрал, — и давай драться. Отвесил я две оплеухи виноватому, да и невиновному столько же, засунул один под подушку, другой — под ноги и улегся.
А утром, только я встал и отправился за лошадьми, как послышалось из леса: тиш-таш. Пошел я поглядеть, кто там, и увидел змей. Они сидели и жевали смолу! Помог я немножко змеям жевать смолу и пошел дальше и тут услыхал за холмом: пид-пад, пид-пад!
«Наверно, в аиле у какого-нибудь хана теребят шерсть, чтобы свалять из нее войлок», — подумал я, ведь была осень. А оказалось, это тарбаган взбивает подушку из сена. Он хочет, чтобы в норке у него было тепло и уютно. Повзбивал я сено вместе с тарбаганом да отправился к своим лошадям. А тут как раз ожеребилась одна из моих кобыл, она была жеребой уже пятнадцать месяцев. Принесла она зеленого жеребенка с белым пятном на носу. Сел я на кобылу, поместил на седло перед собой жеребенка и хотел было ехать, но кобыле было не выдержать меня. Тогда я сел на жеребенка, перекинул через седло перед собой кобылу и поскакал.
Поскакал, доехал до аила, там переночевал. Утром проснулся, вышел из юрты — а коней нет как нет. Воткнул я в лед на озере свой укрюк, взобрался на него, огляделся, но ничего не увидел. Воткнул я в верхний конец укрюка свой нож, залез на него — и опять ничего не увидел. Нашлась у меня еще только штопальная игла, всадил я ее сверху в нож, забрался на нее и тогда увидел своих лошадей. Хотел поскакать за ними, а коня-то у меня не было. Поскакал я тогда на мухе и пригнал своих лошадей, но, когда я решил напоить их, оказалось, что мне нечем сделать лунку во льду озера. Тогда я оторвал себе голову, выбил своей нижней челюстью дыры во льду и напоил хорошенько лошадей.
Потом поехал дальше. Но когда я захотел крикнуть, не раздалось никакого крика; когда захотел свистнуть, не раздалось свиста — вот что со мной случилось! Захотел я провести рукой по голове, да ведь я забыл ее там, где делал ею лунки. Тогда я поскакал туда и нашел свою голову. Собрал я кое-как свой ум-разум, ой-ой- ой! Значит, и так бывает, что человек сам теряет свою голову! Но конечно, тот, кого при этом не было, примет мою историю за ложь!