Сказки народов Восточной Европы и Кавказа

ЛЕТУЧИЙ КОРАБЛЬ. Украинская сказка

Перевод Г. Петникова.

или старик со старухой, было у них три сына: двое — умных, а третий — дурачок. Умных они и жалеют, каждую неделю старуха им чистые рубахи дает, а дурачка все ругают, смеются над ним, а он знай себе на печи в куче проса сидит в грязной рубашке, без штанов. Коль дадут — поест, а нет — то и голодает. И вот прошел на ту пору слух: так, мол, и так — прилетел царский наказ к царю на обед собираться, и кто построит такой корабль, чтоб летал, да на том корабле приедет, за того царь дочку выдаст.

Вот умные братья советуются:

— Пойти бы, пожалуй, и нам, может, там наше счастье.

Пораздумали, у отца-матери просятся.

— Пойдем мы, — говорят, — к царю на обед: потерять ничего не потеряем, а может, там наше счастье.

Отец их отговаривает, мать отговаривает — нет!

— Пойдем, да и все! Благословите нас в путь-дорогу.

Старики, нечего делать, благословили их в дорогу; надавала им старуха белых паляни́ц[1], зажарила поросенка, фляжку гори́лки[2] дала, пошли они.

А дурень сидит на печи и тоже просится.

— Пойду, — говорит, — и я туда, куда братья пошли!

— Куда уж тебе, дурню, идти? — говорит мать. — Да тебя там волки съедят!

— Нет, — говорит, — не съедят, пойду!

Старики поначалу над ним смеялись, а потом и бранить начали. Так нет! Видят, что с дурнем ничего не поделаешь, и говорят:

— Ну, ступай, да чтоб назад не возвращался, нашим сыном не назывался.

Дала ему мать тóрбу[3], наложила туда черного черствого хлеба, фляжку воды дала и выпроводила его из дому. Он и пошел.

Идет и идет, вдруг встречает по дороге деда. Такой седой дедуня, борода вся белая, до самого пояса.

— Здравствуйте, дедушка!

— Здорово, сынок!

— Куда, дедушка, идете?

А тот и говорит:

— Хожу я по свету, людей из беды выручаю. А ты куда?

— К царю на обед.

— А ты разве умеешь такой корабль смастерить, чтобы сам летал? — спрашивает дед.

— Нет, — говорит, — не умею!

— Так чего ж ты идешь?

— А Бог его знает, — говорит, — чего! Потерять ничего не потеряю, а может, где там мое счастье закатилось.

— Так садись, — говорит, — отдохни маленько, пополудничаем. Доставай-ка, что у тебя там в торбе.

— Эх, дедусь, нет у меня ничего, один только черствый хлеб, вы такой и не укусите.

— Ничего, доставай!

Вот дурень достает, глядь — а из того черного хлеба да такие белые паляницы сделались, каких он отродясь и не едал: прямо сказать, как у панов.

— Ну что ж, — говорит дед, — как же, не выпивши, полдничать? А нет ли там у тебя в торбе горилки?

— Да где ж она у меня возьмется? Есть только фляжка с водой.

— Доставай! — говорит.

Достал он, отведали, а там такая горилка сделалась!

— Ишь, — говорит дед, — как Бог дураков-то жалует!

Вот разостлали они на траве сви́тки[4], уселись и давай полдничать. Закусили хорошенько, поблагодарил дед дурня за хлеб да за горилку и говорит:

— Ну, слушай, сынок, ступай теперь в лес, подойди к дереву и, трижды перекрестясь, ударь топором по стволу, а сам поскорей падай ниц и лежи, пока тебя не разбудят. Вот корабль тебе и построится, а ты садись на него и лети, куда тебе надо, и забирай по пути всякого встречного.

Поблагодарил дурень деда, распрощались они.

Дед пошел своей дорогой, а дурень в лес направился.

Вот приходит в лес, подошел к дереву, стукнул топориком, упал ниц и уснул. Спал-спал, вдруг спустя некоторое время слышит — кто-то будит его.

— Вставай, твое счастье уже поспело, подымайся!

Дурень проснулся, видит: стоит корабль, сам золотой, мачты серебряные, паруса шелковые, так и надуваются, только лететь!

Вот, не долго думая, сел он на корабль, снялся корабль и полетел… И полетел ниже неба, выше земли, что и глазом не видать.

Летел-летел, вдруг видит: на дороге припал человек к земле ухом и слушает. Он и крикнул ему:

— Здорово, дядько!

— Здорово, голубчик!

— Что ты делаешь?

— Да вот слушаю, — говорит, — собрались ли уже к царю на обед люди.

— А ты разве туда идешь?

— Туда.

— Садись со мной, я тебя подвезу.

Тот и сел. Полетели.

Летели-летели, глядь: человек на дороге — одна нога к уху привязана, а на другой скачет.

— Здорово, дядько!

— Здорово, милый!

— Чего ты на одной ноге скачешь?

— Да вот, если б я, — говорит, — отвязал другую, то за один шаг весь бы свет обошел. А я, — говорит, — не хочу.

— Куда ж ты идешь?

— К царю на обед.

— Так садись с нами.

— Дóбре.

Тот сел, опять полетели.

Летели-летели, глядь — стоит на дороге охотник, из лука нацеливается, а нигде ничего не видать — ни птицы, ни зверя.

Дурень крикнул:

— Здорово, дядько! Куда ты целишься, коль не видно ни птицы, ни зверя?

— Так что ж, что не видно? Это вам не видно, а мне-то видать!..

— Где ж ты ее видишь?

— Э, да там вон за сто миль, на сухой грушке сидит!

— Садись с нами!

Он и сел. Полетели.

Летели-летели, вдруг видят: идет человек, несет за спиной полный мешок хлеба.

— Здорово, дядько!

— Здорово!

— Куда ты идешь?

— Иду, — говорит, — хлеб на обед добывать.

— Да у тебя и так полон мешок!

— Да что этого хлеба! Мне и на один раз поесть не хватит.

— Садись с нами!

— Добре!

Сел и тот. Полетели.

Летели-летели, глядь — бродит у озера человек, будто что ищет.

— Здорово, дядько!

— Здорово!

— Чего ты тут ходишь?

— Пить, — говорит, — хочется, да вот никак воды не найду.

— Да перед тобой же целое озеро — чего ж ты не пьешь?

— Эх, да что этой воды! Мне ее и на один глоток не хватит.

— Так садись с нами!

— Добре.

Сел он. Полетели.

Летели-летели, вдруг видят: идет в село мужик и несет мешок соломы.

— Здорово, дядько! Куда ты солому несешь?

— В село, — говорит.

— Вот так так! Да неужто в селе соломы нету?

— Есть, — говорит, — да не такая!

— А это какая же?

— Да такая, — говорит, — какое бы жаркое лето ни было, а разбросай ее — и вмиг, откуда ни возьмись, мороз и снег будут.

— Садись с нами!

Тот сел, и полетели дальше.

Летели-летели, вдруг видят: идет мужик в лес и вязанку дров за плечами тащит.

— Здорово, дядько!

— Здорово!

— Куда ты дрова несешь?

— В лес.

— Вот так так! Неужто в лесу дров нету?

— Как нету? Есть, — говорит, — да не такие.

— А это какие ж?

— Там простые, а это такие: только их разбросать — и враз, откуда ни возьмись, войско перед тобой явится!

— Садись с нами!

Согласился и этот, сел, и полетели.

Долго ли, коротко ли летели, прилетают к царю на обед. А там посреди двора столы понаставлены, понакрыты, бочки с медом, вином стоят — пей, душа, ешь, душа, чего пожелаешь! А людей, прямо сказать, с полцарства сошлось: старые и малые, паны и богачи и старцы убогие, как на ярмарку. Прилетел дурень с товарищами на том корабле, спустился у царя перед окнами, вышли они из корабля, обедать пошли.

Глянул царь в окно, а там на золотом корабле кто-то прилетел, и говорит он слуге:

— Ступай да спроси, кто на золотом корабле прилетел?

Пошел слуга, посмотрел, приходит к царю.

— Какое-то, — говорит, — мужичье, оборванцы!

Царь не верит.

— Да как же это, — говорит, — возможно, чтоб мужики да на золотом корабле прилетели! Ты, наверное, плохо расспрашивал.

И пошел сам к людям.

— Кто тут, — спрашивает, — на этом корабле прилетел?

Выступил дурень.

— Я, — говорит, — ваше величество.

Царь как поглядел, что на нем свиточка — латка на латке, а на штанах дыры — колени повылезли, так за голову и схватился: «Как же я свою дочь да за такого холопа выдам!»

Что тут делать? И решил ему задачи задавать.

— Ступай, — говорит слуге, — да объяви ему, что хотя он и на корабле прилетел, а если не добудет воды целящей и живящей, пока гости пообедают, то не то что царевны не отдам, а вот мой меч — его голова с плеч!

Слуга и пошел.

А Слухало и услышал, что царь говорил, и рассказал о том дурню. Сидит дурень на лавке (скамьи такие вокруг столов устроены) и печалится — не ест, не пьет. Увидал это Скороход.

— Почему, — спрашивает, — не ешь?

— Да где уж мне есть! И в рот не лезет.

И рассказал, так, мол, и так:

— Задал мне царь, чтобы я, пока гости отобедают, добыл воды живящей и целящей. А как я ее добуду?

— Не горюй! Я тебе достану!

— Ну, смотри!

Приходит слуга, дает ему царский наказ, а он уже давно знает, как и что.

— Скажи, — говорит, — что принесу!

Вот слуга ушел.

Скороход отвязал ногу от уха да как двинулся, так враз и набрал воды живящей и целящей.

Набрал, утомился. «Пока там, — думает, — обед, я успею еще вернуться, а сейчас посижу у мельницы да отдохну маленько».

Сел и уснул. Гости уже обед кончают, а его все нету. Сидит дурень ни жив ни мертв.

«Пропал!» — думает.

А Слухало приложил к земле ухо и давай слушать. Слушал, слушал.

— Не горюй, — говорит, — возле мельницы спит, собачий сын!

— Что ж нам теперь делать? — спрашивает дурень. — Как бы его разбудить?

А Стрелок и говорит:

— Не бойся: я разбужу!

И как натянул лук, как выстрелил — стрела прямиком в мельницу ударилась, так щепки и полетели… Проснулся Скороход — поскорей туда! Гости только обед кончают, а он уже воду несет. Что тут делать царю? Давай другую задачу задавать.

— Ступай, — говорит слуге, — объяви ему: коли съест со своими товарищами за один присест шесть пар волов жареных да столько хлеба, сколько в сорока печах будет напечено, тогда, — говорит, — отдам за него дочь. А не съест, вот мой меч — его голова с плеч!

А Слухало и подслушал, да и рассказал о том дурню.

— Что ж мне теперь делать? Я и одного-то хлеба не съем! — говорит дурень и опять загрустил, чуть не плачет.

А Объедало и говорит:

— Не плачь! Я за всех вас поем, да еще и не хватит.

Приходит слуга: так, мол, и так.

— Ладно, — говорит, — пускай дают!

Вот зажарили двенадцать быков, напекли сорок печей хлеба. И как начал есть Объедало — все дочиста поел и еще просит.

— Эх, — говорит, — мало! Хоть бы еще немного дали!

Видит царь, что он такой, опять задачу задает, чтобы сорок сороковых бочек воды залпом выпил да сорок сороковых вина, а не выпьет: «Вот мой меч, а его голова с плеч!»

Подслушал Слухало, рассказал. Плачет дурень.

— Не плачь! — говорит Опивало, — Я, — говорит, — один выпью, да еще маловато будет.

Вот выкатили им по сорок сороковых бочек воды и вина. И как начал пить Опивало, все дочиста выдул да еще посмеивается.

— Эх, — говорит, — маловато. Еще бы выпил!

Видит царь — ничего с ним не поделаешь, и думает: «Надо его, вражьего сына, со свету сжить, а то он моей дочерью завладеет!» И посылает к дурню слугу:

— Поди объяви, что велел-де царь, чтоб перед венцом в баню сходил.

А другому слуге наказывает пойти и сказать, чтобы баню чугунную натопили: «Уж теперь он, такой-сякой, сжарится!» Натопил истопник баню, так и пышет… самого черта можно зажарить!

Сказали дурню. Вот идет он в баню, а за ним Морозко следом идет с соломой. Только вошли в баню, а там такая жарища, что прямо невозможно! Разбросал Морозко солому — и враз стало так холодно, что дурень еле обмылся, да поскорей на печь, там и заснул — намерзся-таки здорово! Отворяют утром баню, думают — от него один только пепел остался, а он лежит себе на печи; они его и разбудили.

— Ох, — говорит, — как крепко я спал! — да и вышел из бани.

Доложили царю: так, мол, и так — на печи спал, а в бане так холодно, будто целую зиму не топлено. Крепко опечалился царь: что тут делать? Думал-думал, думал-думал…

— Ну, — говорит, — коль выставит мне к завтраму целый полк войска, уж выдам тогда за него свою дочь, а не выставит: мой меч — его голова с плеч!

А у самого на уме: «Где уж простому мужику полк войска добыть? Я царь, да и то!..»

Вот и отдал приказ.

А Слухало подслушал, да и рассказал о том дурню. Сидит опять дурень, плачет: «Что мне теперь делать на свете? Где мне столько войска добыть?»

Идет на корабль к товарищам:

— Ой, братцы, выручайте! Не раз из беды выручали, и теперь выручите! А не то я пропал!

— Не плачь! — говорит тот, что дрова нес. — Я тебя выручу.

Приходит слуга.

— Наказал, — говорит, — царь, что, коль выставишь целый полк войска завтра утром, тогда царевна твоя!

— Ладно, будет сделано! — говорит дурень. — Только скажи царю, коль не отдаст и теперь, то я на него войной пойду и силой царевну возьму.

Вывел товарищ ночью дурня в поле и понес с собою вязанку дров. И давай их в разные стороны раскидывать: что ни кинет — то и человек! И набралось столько войска, что Боже ты мой!.. Просыпается наутро царь, слышит: играют. Спрашивает:

— Что это так рано играют?

— Да это, — говорят, — тот, с золотого корабля, свое войско муштрует.

Понял тогда царь, что ничего не поделаешь, велел позвать его к себе.

Приходит слуга, просит. А дурень сделался такой, что его и не узнать: одежа на нем так и сияет, шапочка казачья, золотая, а сам такой красавец, что Боже ты мой! Ведет он свое войско, сам впереди на коне вороном, а за ним старшина.

Подступил ко дворцу.

— Стой! — крикнул.

Войско в ряды построилось — все, как один.

Пошел во дворец. Царь его обнимает, целует:

— Садись, зятюшка мой любезный!

Вышла и царевна. Как увидала — так и засмеялась: какой у нее муж пригожий будет!

Вот их поскорей обвенчали да такой пир задали, что аж до самого неба дым взвился… да на облаке и остановился.

И я с того пира шел да как глянул на облако, так и упал. А упал, так и встал. Вы просите сказку сказать, вот я рассказал — ни длинную, ни короткую, а вот так, как от вас до меня. И еще б рассказал, да больше не умею.