Сквозь строй

Глава 9

Йона Уизард замер и стоял тихо, не шевелясь. Здесь, в Музее мадам Тюссо, были собраны все, кто был значимой личностью в последние двести лет. Они были запечатлены в виде восковых фигур в натуральную величину, которые олицетворяли бессмертие их славы или просто памяти о них. На самом деле фигура Йоны была еще не готова, и поэтому в данном случае совершенно живой и здоровый Йона изображал самого себя. Было утро, и двери музея открылись лишь некоторое время назад. Однако залы очень скоро начали наполняться туристами и их восторженными возгласами: «Они совсем как настоящие!»

Пройдет еще несколько минут, и фигура Йоны зашевелится, сначала едва заметно, может быть, он просто сдвинет брови, потом исполнит целый танец, и наконец заиграет музыка, и он начнет петь. Все вокруг завизжат от радости, соберется целая толпа. Может быть, кто-то из девчонок даже упадет в обморок.

Такая любовь публики приносила ему только радость и огромное удовольствие. Для этого он, честно говоря, и жил. Но только не сегодня… сегодня это вызывало в нем отвращение.

Сегодня его представление было не для публики, не для шоу, не для рекламы новых альбомов или энергетических напитков, книжек-раскладушек или нового бренда модной одежды. Вообще ни для чего, что составляло огромную развлекательную империю Йоны Уизарда. Нет. Сегодня он был просто приманкой для посетителей музея и отвлекающим маневром. Он здесь был «на подпевке». Пока он отвлекал публику, его мать, Кора Уизард, должна была в другом зале исполнять главную партию — а точнее, вынуть незаметно для всех из туфли Уильяма Шекспира предполагаемый ключ. А на случай провала основного плана у нее был с собой целый баллон отравляющего газа. А еще у нее были дымовые шашки. А также пистолет.

«Кто-нибудь обязательно пострадает, — думал Йона. — Кто-нибудь может и погибнуть. И этот кто-нибудь может оказаться моим поклонником. И в этом буду виноват я».

И Йона ничего не мог изменить и как-то помешать планам своей матери. Она шантажировала его. Шантажом она вынудила его остаться в гонке за ключами и во всем идти у нее на поводу.

Она была в ярости от того, что он вышел из потасовки в «Глобусе» с пустыми руками. И не могла простить ему этого.

— Тебе, совершенно очевидно, не нужен самый большой приз за всю историю человечества, — говорила она ему. — И тебе, совершенно очевидно, требуется какой-то новый стимул для этого.

— Нет, мам, я попытался, но просто… мы же не Люциане. Я хотел одержать победу другим путем. Как потомок Януса. Я могу рассказать тебе…

— Но это же не получилось, правда? Поэтому я больше не хочу слышать о подобных глупостях. — Она улыбнулась ему, не разжимая губ. — Я знаю, как надо действовать, чтобы все получилось.

И после этого она сама вызвала полицию. Она сама привезла его в полицейский участок и заставила встать в один ряд с подозреваемыми перед свидетелями беспорядков в «Глобусе».

— Теперь ты понял, перед каким выбором ты стоишь? — сказала она. — Или ты выполняешь мои приказы. Или тюрьма.

Йона думал об этих словах и чувствовал, что еще чуть-чуть — и он больше не сможет стоять на месте.

Ну как его посадят в тюрьму? Это просто невозможно! Но отец очень просто и ясно изложил ему все, что способен с ним сделать любой маленький, продажный пиарщик. А именно:

Телевизионные шоу будут запрещены.

Концерты отменены.

Контракты с музыкальными студиями разорваны.

Майки с его логотипом брошены на 75-процентную распродажу. Или даже сметены с полок и ликвидированы как невостребованный покупателем товар.

Такого Йона вынести не мог. Чтобы никому, ни одному человеку на свете не нужны были его майки, его музыка, его телешоу… и он сам.

Но если Йона согласится с условиями своей матери, его родители все устроят. И предотвратят неминуемую катастрофу.

Вот мать подала ему с другого конца зала сигнал. Йона незаметно поднял бровь. И девчушка, которая во все глаза смотрела на его «восковую фигуру», подскочила от неожиданности и взвизгнула на весь зал. Йона запел и начал танцевать. И все пошло по плану — восторг поклонников, толпа народу и даже падающие в обморок девушки.

Но никакой радости ему это не принесло. Наоборот, он чувствовал во всем только фальшь и собственную ложь. Ему было противно, невзирая на то, что его матери не пришлось прибегнуть к отравляющему газу, дымовым шашкам и оружию.

Когда все закончилось, Йона, как в тумане, сел на заднее сиденье лимузина и даже ни разу не взглянул на своих поклонников, которые, как всегда, кольцом окружили его автомобиль.

— Мама тебе наверняка уже звонила. Ты все сделал? — спросил он у своего отца.

Бродерик согнулся над своим «Блэкберри» и, не отрываясь от него, ответил:

— Есть проблема. Одна из свидетельниц никак не хочет взять назад свои показания. И настаивает на своем.

— Ну так заплатите ей.

Бродерик наконец впервые посмотрел на своего сына.

— Она говорит, что ей не нужны наши деньги.

— Всем нужны деньги, — ответил Йона, постепенно обретая былую самоуверенность. — Дай ей больше.

Он снова почувствовал близость со своим отцом, с которым их объединяла общая убежденность, что от хороших денег никто никогда не отказывается.

Но Бродерик только покачал головой.

— Ей ничего не надо. Но… она говорит, что готова поговорить с тобой, если мы не против.

— А, это одна из них, — рассмеялся Йона. — Так бы сразу и сказал, йоу.

Это просто одна из тех поклонниц, которые готовы отдать все, включая деньги, лишь бы встретиться с ним лично.

Это он уважает. Ему как раз этого сейчас не хватает.

Прошло около получаса, и их автомобиль остановился около старой обшарпанной гостиницы.

— Просто постарайся очаровать ее, — сказал на прощание Бродерик.

Но что-то в его взгляде заставило Йону насторожиться.

— Знаю, — холодно ответил Йона. — Порезвимся. Как обычно.

Они вошли в гостиницу.

— У моего сына назначена встреча с одним из ваших постояльцев. Где у вас гостиная? — обратился Бродерик к портье.

Портье показал им на несколько разнокалиберных облезлых кресел.

Йона мурлыкал себе под нос: «Йоу, йоу, фанаты вы мои дорогие…», но вдруг замолчал.

Напротив него в кресле сидела старенькая сухонькая дама.

Волосы ее были седыми, как снег.

Лицо ее было испещрено морщинками, словно она никогда в жизни не слышала о пластической хирургии.

Она сжимала на коленях дешевую сумку, явную подделку какой-нибудь старомодной модели вроде той, что была у королевы Елизаветы, когда Йона имел честь видеться с ней лично.

Одета она была в коричневый синтетический — как это называется? — кажется, брючный костюм.

— Йона… э-э-э… познакомься, это Гертруда Плюдерботтом, — представил ее Бродерик.

Старушка поджала губы.

— Называйте меня мисс Плюдерботтом, — сказала она старушечьим трескучим голоском.

Казалось, взгляд ее был прикован сразу и к Бродерику, и к Йоне. Как это у нее получается?

— Кажется, мы договаривались, что я встречусь с Йоной наедине, — обратилась она к Бродерику.

— Э-э-э… хм… да… ох, Йона, я буду ждать в машине, — сказал Бродерик и был таков.

Йона рухнул в кресло рядом с мисс Плюдерботтом.

— Че слышно, йоу, — начал он.

Мисс Плюдерботтом прищурилась и стала еще страшнее.

— В целях культурного диалога между двумя людьми я позволю себе рассматривать эту сентенцию как выражение того, что вам приятно со мной познакомиться и вы желаете поинтересоваться, о чем я думаю и что меня волнует. Правильно ли я вас поняла?

Йона словно издалека услышал свой собственный голос:

— Да, мэм.

Он был готов ручаться, что впервые в жизни произнес это слово — «мэм».

Он даже не удивился, что знает это слово.

— Так лучше, — прошипела мисс Плюдерботтом. — Итак, вчера в «Глобусе» я попыталась с тобой поговорить.

— Правда? — удивился Йона.

— Ты ничего не помнишь? — спросила она.

Йона чуть было не сказал: «Я не обращаю внимания на таких, как вы». Разве к нему обращалась какая-нибудь старушка? Это исключено. Она немолода и некрасива. Она не знаменитость. Она не может помочь ему ни с карьерой, ни с ключами.

«А сегодня может», — подумал он.

— Простите, — как можно искреннее извинился Йона.

Мисс Плюдерботтом явно ему не верила. Она смахнула соринку со своего синтетического пиджака.

Йоне стало жалко соринку.

— Что ты вчера делал в театре, Йона? — Она снова прищурилась, подозрительно глядя на него.

— Ах, я так люблю Шекспира, — ответил Йона. — Он мой герой — Вилли Шэк.

— Хм, — сказала мисс Плюдерботтом.

Она помолчала.

Йона не знал, что еще сказать.

— И потому что моя мама так хотела, — добавил он.

— Разумеется, — отвечала она. — И полагаю, что твоя мама повела тебя в театр не для того, чтобы разрушать там искусство, а для того, чтобы впитывать его.

Йона ничего не понимал. Что ей надо?!

— Большинство мам — да, — уточнил он. — Но моя… Понимаете, у нас в семье ищут что-то вроде сокровища.

Зачем он это сказал? У них было негласное правило — не говорить с чужакам о гонке за ключами.

Но его уже было не остановить.

— В конце игры победителя ждет большой приз, — сообщил он. — И это все, что имеет значение для моих родителей, то есть для моей мамы. Победа.

— Что уж тут скажешь. Действительно. — Мисс Плюдерботтом внимательно изучала его.

Йона привык, что на него вечно таращат глаза посторонние люди. Его жизнь, начиная с самого рождения, протекала на глазах у всего мира. На него почти каждый день смотрели миллионы. Но в этом взгляде было что-то новое. Так его еще никто не разглядывал. Словно эта мисс Плюдерботтом видела его насквозь. Читала его мысли и знала о нем все — даже самую незначительную провинность.

Интересно, а о том, что он бросил Эми с Дэном одних на крокодиловом острове в Египте, она тоже знает?

А то, что он был замешан в покушении на Дэна в Китае?

«Но я прекрасно видел, что ничего страшного в Египте не произойдет! — чуть не выкрикнул он мисс Плюдерботтом. — А в Китае я вообще в последний момент передумал! Я вернулся и даже рисковал собственной жизнью, чтобы спасти Дэна. Видите, я не такой и ужасный!»

— А этот большой приз… — медленно проговорила мисс Плюдерботтом. — Он стоит того, чтобы испортить праздник сотням других людей? Стоит того, чтобы испортить свою репутацию? Чтобы лгать?

Йона нервно заерзал в кресле.

— Ну, мать моя считает, что да, — сказал он. — Понимаете, это вроде невероятного семейного сокровища.

— Понятно. Ты хочешь сказать, это достояние семьи. А известно ли тебе, Йона, что в мире нет ничего более достойного, чем честность?

— Хм, — промычал Йона.

— Это из Шекспира. Твоего героя Вилли Шэка, — продолжала она. — Из «Все хорошо, что хорошо кончается».

Наверное, в другой ситуации Йона покатился бы со смеху, увидев, каким трудом этим тонким синеватым губам далась эта фраза — «Вилли Шэк». Но только не сейчас. Сейчас ему было не до смеха.

— Позволь, я расскажу тебе, как я оказалась вчера в театре, — сказала мисс Плюдерботтом.

Йона вежливо приготовился слушать.

— Я учительница, — начала она. — Я преподаю в старших классах Шекспира в городке под названием Кедровая Роща, штат Айова, в течение последних сорока девяти лет своей жизни. И все эти годы я копила на эту поездку. Для этого я каждый день — даже когда к нам в столовую завозили вкуснейшие бутерброды — брала на работу обед и не тратила деньги на ланчи. Я собирала купоны и экономила гроши. Я никогда не покупала себе новые вещи.

Йона посмотрел на нее и, прикинув, решил, что, видимо, это началось в 1972 году.

— Единственной мечтой моей жизни было увидеть землю, на которой родился великий Бард, пройтись по земле, по которой ходил он, — продолжала мисс Плюдерботтом. — А потом в Лондоне был реконструирован «Глобус». И я поняла, что там я увижу его пьесы такими, какими замыслил их он, в его постановке и на его сцене…

— Ну так приезжайте, когда они еще раз будут давать «Ромео и Джульетту», — простодушно пожелал ей Йона.

— Посмотри на меня. Как ты думаешь, есть у меня в запасе еще сорок девять лет, чтобы скопить столько же денег и прилететь сюда еще раз?

И тут Йона понял, что его папа полный кретин.

Все-таки это деньги.

— Давайте, я оплачу следующую вашу поездку, — сказал он. — А если вы измените ваши показания, то я даже профинансирую «Глобус», чтобы они открылись в ближайшие же дни. Вы помогаете мне — я помогаю вам, и всем только лучше.

— Нет, — ответила мисс Плюдерботтом. — Всем только хуже. Я выставляю на продажу свою честность. Ты же будешь думать, что тебе все может сойти с рук.

Она что, шутит? Ему и так все сходит с рук.

По крайней мере, сходило до сегодняшнего дня.

— Нет, нет, получается, что вы хотите меня повоспитывать, — возмутился Йона, уставившись в дырку в обивке кресла, из которой постепенно вылезало все его содержимое. — А я предлагаю устроить вас в шикарный отель. Пять звезд. Заплачу кучу денег.

— Да если тебе придется заплатить за мое путешествие миллион долларов, ты этого даже не заметишь! — проговорила мисс Плюдерботтом, и глаза ее сделались холодными как сталь. — А я, если бы захотела тебя повоспитывать — хотя это не совсем корректное слово в данном случае, — заставила бы тебя, например, сделать что-нибудь такое, что не прошло бы для тебя даром. Например, пообещать мне, что прочитаешь всего Шекспира. И написать сочинение по каждому его произведению.

— Я и так могу, — еле слышно ответил Йона.

Он думал, что она скажет — вот, ты можешь кого угодно нанять, чтобы за тебя написали отличное сочинение. Но эти вопросы можно уладить с помощью адвокатов. Пусть думают — это их работа.

Ну вот, кажется, и все.

Но неожиданно взгляд ее смягчился. И стал почти добрым.

— Да как же так, Йона? — растроганно сказала она, прижимая к сердцу кошелку времен холодной войны. — Почему? Каждый второй нормальный пятнадцатилетний подросток стал бы ныть и стонать и вести себя так, словно я собираюсь подвергнуть его страшнейшей из пыток! Но ты… ты ведь и правда любишь Шекспира. Я вижу это по тебе.

Йона подскочил словно ужаленный.

— Нет! — твердо сказал он. — Это неправда! Мисс Плюдерботтом не сводила с него строгих, проницательных глаз.

— А вот теперь ты лжешь, — сказала она. — Ты ведь не просто любишь Шекспира, ты его настоящий поклонник.

Йона бросился перед ней на колени.

— Пожалуйста! — взмолился он. — Не говорите никому об этом! Я все для вас готов сделать. Я куплю вам билеты на все пьесы Шекспира в каждый реконструированный «Глобус» мира. Вы будете в восторге от Токио! И Рима! И…

— Йона! — крикнула мисс Плюдерботтом и рассмеялась. — Но это не преступление — любить Шекспира!

— Но это разрушит мою репутацию! — в отчаянии завопил он. — Мой рэп, мой респект, мой аттитюд… мое стрит-кредо! Со всем будет покончено!

Разумеется, в кругу своих — исключительно в клане Януса — он не стеснялся бы признаться в любви к Шекспиру. И не только. А также к Моцарту, Рембрандту, Бетховену и Баху… Ко всем старикам.

Он даже как-то проговорился об этом Дэну, когда они были в Китае. Но он всегда может отказаться от своих слов.

Но поклонники! Им ни в коем случае нельзя знать эту сторону его жизни.

— Но это о'кей, — сказала мисс Плюдерботтом. — Честно, у Шекспира есть много общего с рэпом.

Йона тупо смотрел на нее.

— Но… это то, о чем я и сам все время думаю, — еле слышно сказал он.

— И именно поэтому каждый раз, когда я начинаю цикл лекций по шекспировскому сонету, я предваряю его твоей строкой «Жил я, жил, и гангстой стал». Дети тогда сразу понимают, что такое стихотворный размер.

Йона как стоял перед ней на коленях, так и рухнул на пол. Потом сел, встряхнул головой и медленно-медленно проговорил:

— Вы? Вы знаете мои песни?

— Вон из класса! — воскликнула мисс Плюдерботтом. — А ты думаешь, что семидесятилетняя кляча из штата Айова не способна полюбить рэп? А ты знаешь, что эта твоя последняя песня, которую ты выставил в онлайн — «Междоусобная боль», — лучшая из всех, что ты написал!

Ага, так, значит, мисс Плюдерботтом — просто еще одна фанатка. Все ясно. Проблем не будет.

— Значит, вы скажете и полиции, и журналистам, что вы просто обознались, — сказал Йона уверенно. — И просто приняли меня за какого-то другого парня. И что меня вообще не было в тот день в «Глобусе».

— Нет. Я не могу это сделать. Ты забыл, что я тебе сказала — о честности и прямоте? — напомнила мисс Плюдерботтом.

— Но вы же фанатка!

— И именно поэтому я не допущу, чтобы рядом с тобой существовала ложь! И тебе, и мне нужна только правда. «Всего превыше: верен будь себе. Тогда, как утро следует за ночью, последует за этим верность всем». Это из…

— «Гамлета», — хмуро продолжил Йона.

Йона и чувствовал себя словно Гамлет. Обреченным. Мисс Плюдерботтом никогда не изменит своих показаний. Йоне предъявят обвинение в вандализме. Его карьере настанет конец. А гонка за ключами будет все хуже и хуже — пока ему действительно не придется кого-нибудь пристрелить.

— Йона, это не просто слова, — неожиданно ласково обратилась к нему мисс Плюдерботтом. — По-моему, тебе действительно надо стать верным себе. Перестать себя обманывать и стать самим собой.

«О чем она? Наверное, она хочет, чтобы я на весь мир признался в любви к Шекспиру. Но нет, не только это… В ее голосе есть что-то еще… Кто есть истинный я? Тот, кто чуть не убил Дэна, или тот, кто спас ему жизнь? Маменькин сынок или тот, у кого есть собственное мнение?»

«Кто я?»