Сквозь тёмные дни

2.3. Лилья. Встреча в баре

Знакомая песня звучала, вела…

Зимним вечером вьюга морозна и зла,

но снег таял, лишь только коснувшись тепла.

Вновь обретённый daddy уехал на суточное дежурство в дата-центр, и Лилья оказалась предоставленной сама себе. Все необходимые утренние дела она уже переделала — выспалась, под завязку наполнилась капучино из навороченной кофемашины, позавтракала подогретым круассаном и скиром[10].

Как много вот таких минут

уносится неумолимо,

но счастье — оказаться тут,

не пропуская миг сей мимо.

Вот память… Нежно-сладкий вкус

и горечи кофейной доля,

и вновь дразнящий шорох-хруст —

то времени шатанье вольно…

Время подходило к полудню, но за окном по-прежнему висела густо-синяя тьма, разрываемая пятнами света от уличных фонарей и фарами проезжающих по улице машин. В кладовке нашёлся пылесос, и часа полтора Лилья неторопливо занималась уборкой квартиры. Потом включила телевизор, лениво пощёлкала каналы, пока не наткнулась на старую голливудскую комедию, досмотрела её до конца. Перекусила остатками вчерашнего лосося с цветной капустой. Взяла с книжной полки оригинальное издание детектива Джеймса Хэдли Чейза в мягкой обложке (и ещё раз удивилась обилию книг в отцовской квартире), прочитала несколько глав, после чего её невыносимо потянуло в сон. Она свернулась калачиком на уютном мягком диване, накрылась колко-пушистым пледом ручной вязки и задремала. Когда проснулась — за окном снова висела та же мгла, подсвеченная фонарями и городским трафиком, только теперь эта мгла показалась Лилье не густо-синей, а сизой — поваливший с неба мокрый снег добавил в её палитру светлых оттенков.

И сумрак вечера, пронизанный

во тьме замершею водой,

такой холодный и приближенный

и с тьмою зимней столь родной,

пронзённый синевой густеющей —

сам океан в выси немеющей…

Несмотря на ненастную погоду, Лилье очень сильно захотелось выйти из дома и глотнуть этого сырого холодного воздуха — в конце концов, на улице плюсовая температура, а мокрым снегом в январе её удивить сложно. И через десять минут Лилья уже шагала по узкому тротуару вдоль улицы, ведущей в центр (daddy сказал, что он называется Рейкьявик-101). Снежные хлопья, падающие на тротуар и проезжую часть, тут же таяли (Лилья тогда ещё не знала, что под дорожным покрытием проложены трубы с обраткой системы центрального отопления).

Бредя-шагая в снежном сумраке,

сама, как ровный взмах тепла,

летящий встречь в сиянье, в мареве…

Летящий прочь… Зачем, куда?

Людей на улице прибавилось, с обеих её сторон сияли витрины магазинов и вывески развлекательных заведений. Дверь одного из них распахнулась, и дорогу Лилье на несколько мгновений преградила молодая пара — оба не совсем твёрдо держались на ногах. Но Лилья замерла на месте не только поэтому. Звуки, доносящиеся из заведения (бара? клуба?), заставили её остановиться. Эту некогда очень известную композицию[11] виртуозно исполняли не только Элла Фицджеральд и Дженис Джоплин, но и её подруга Стелла (пусть и не настолько виртуозно, как Элла и Дженис).

«Summertime, and the livin' is easy[12]», — напевая себе под нос эти слова, Лилья, увлекаемая звуками саксофона, словно дудочкой Нильса, потянула на себя тяжёлую дверь и вошла в темновато-неоновое нутро заведения.

Людей в баре оказалось на удивление много. Лилья сняла куртку, повесила её на один из кованых крюков, пришурупленных к стене, и огляделась. Её взгляд выхватил свободный табурет у деревянной стойки в виде прямого угла. Лилья уселась на этот табурет, и теперь её взгляд упëрся в широкую спину бармена, который обслуживал посетителя, сидевшего за другим «катетом» барной стойки.

Бармен, пообщавшись с посетителем, отошёл, и взгляд Лильи споткнулся, нет, скорее, порезался о взгляд этого посетителя, вроде бы устремлённый на неё, но на самом деле куда-то внутрь. Во всяком случае, Лилье показалось, что мужчина смотрит на неё, однако не видит. Этот человек, вероятно, был примерно её ровесником. Возможно, светловолос, но утверждать это наверняка Лилья бы не взялась, поскольку на голову мужчины был надвинут капюшон серо-голубого худи. Лилья бы затруднилась определить, красив ли этот мужчина — глубоко посаженные глаза, цвет которых в полутьме разобрать было невозможно, прямой нос, крепко сжатые губы, обрамлённые светлой растительностью. Пожалуй, его облик всё же был отмечен какой-то особой, суровой, неявной «нордической» красотой, черты которой Лилья ранее обнаружила в лице недавно обретённого отца.

Там за стенáми в снежном крошеве,

пожалуй, хлад не так горюч.

Взгляд, потерявшийся, заброшенный,

как покорёженный вдруг ключ.

Бармен вернулся к посетителю со стаканом, до половины наполненным прозрачной янтарной жидкостью, а затем направился к Лилье.

— Добрый вечер, что будете пить?

Этих слов, сказанных по-исландски, Лилья, естественно, не поняла, но к тому моменту, когда бармен повторил свой вопрос по-английски, она догадалась об их смысле.

Выпить ей хотелось, но она отчего-то растерялась и замешкалась с ответом.

— Я… я не знаю…, — наконец, выдавила Лилья полушёпотом.

— Хотите, я сделаю вам коктейль по своему вкусу? — Бармен был услужлив.

А взгляд мужчины, чья голова была покрыта капюшоном, теперь упёрся в лицо Лильи. Мужчина, наконец, увидел её и стал разглядывать, словно тропическую бабочку на сугробе или инопланетянку, выпорхнувшую из летающей тарелки.

— Хочу, — ответила Лилья бармену, не глядя на него.

Смотри, я здесь, ещё мгновение…

Зачем? Не думай, лишь смотри,

в том нам двоим приобретение.

Будь здесь, лишь будь, не уходи…

Её взгляд сцепился, сплёлся в тугой узел со взглядом посетителя в серо-голубом худи, хотя Лилья не имела привычки в упор разглядывать незнакомых людей. Однако сейчас она не могла оторваться от лица незнакомца.

Бармен вернулся с коктейлем, стекло звякнуло о натёртую до блеска поверхность стойки, но этот звук не смог разорвать невидимые узы, связавшие Лилью и светлобородого незнакомца.

— Спасибо, — механически произнесла Лилья и сделала маленький глоток.

Навстречу миг, и нет конечности,

жизнь ярче, значимей, полней.

Меж нами — ничего, в беспечности

мы оба всё-таки живей.

Меж нами пустота мерещится,

но где же взяться пустоте,

когда все грани бесконечности

меж нами встали в толчее.

Она обычно игнорировала «соломинки» для коктейля, но сейчас взять в руки стакан и отпить из него означало бы на пару бесконечно длинных мгновений потерять из виду глаза мужчины за другим «катетом» стойки, а этого Лилья почему-то допустить не могла.

Холодный терпкий горьковато-сладкий вкус напитка с явными цитрусовыми нотами разбудил нервные рецепторы языка. Лилья как будто вздрогнула, отвела взгляд от мужчины в худи цвета маренго. Уставилась на стакан тонкого стекла с торчащей из него прозрачной оранжевой трубочкой и, конкретно, на плавающую в золотистом содержимом стакана апельсиновую стружку. Лилья долго разглядывала эту апельсиновую стружку, а потом — тщетно — попыталась подцепить её с помощью жёсткой пластиковой соломинки. Это увлекательное занятие прервал густой бархатно-наждачный баритон:

— Храннар.

После этого прозвучало ещё несколько глуховато-придыхательно-сонорных звуков (в Лилье рефлекторно сработал лингвист).

Я обернусь, да, я так сделаю,

ещё мгновенье… и взгляну,

вот лишь запомню ноту первую,

поглубже в память окуну…

Лилья резко отвлеклась от попыток загарпунить апельсиновую стружку и повернула голову в сторону говорящего. Он стоял рядом — широкоплечий и очень рослый — и ждал реакции Лильи. Мужчина снял с головы капюшон, его довольно длинные слегка взлохмаченные волосы действительно оказались светлыми, а глаза в обрамлении пушистых ресниц чуть темнее волос — пронзительно голубыми. Не дождавшись ответа, он повторил по-английски:

— Hi, my name’s Hrannar[13].