Слава, любовь и скандалы

10

— Нет, нет и еще раз нет! Это совершенно невозможно! Об этом не может быть и речи, — воскликнула Пола. Она выглядела настолько шокированной, что несказанно удивила Маги, предполагавшую, что ее покровительница повидала всякое.

— Но почему? — простонала Маги.

— По двум причинам. Твое белье и туфли — это просто катастрофа. Они никуда не годятся! О, Маги, ты только взгляни на это! Я сейчас расплачусь. — Пола удрученно махнула рукой, глядя на нижние юбки, которые она достала из комода Маги и разложила на кровати. По выражению ее лица можно было подумать, что речь идет о половых тряпках.

— Эта заштопана, у этой оторвана подпушка, а этой не хватает половины лент. У тебя нет ни одного комплекта белья в приличном состоянии, — продолжала Пола, подстегивая свое негодование. — А где, позволь спросить, твои корсеты и бюстгальтеры? Я вижу только плохого качества подвязки, заштопанные чулки, панталоны, которые ты, должно быть, привезла из Тура, и три невозможные нижние юбки. Должна признать, что они абсолютно чистые, но это все, что можно сказать о них хорошего! — Пола всплеснула пухлыми ручками.

Маги откинула волосы со лба.

— Ну почему ты ведешь себя как старая герцогиня? Во время работы они мне определенно не требуются. Совсем наоборот! А что касается нижних юбок, то их надо только немного привести в порядок. Мадам Пулар отлично с этим справится.

Пола села на кровать, как будто обессилев от этого спора.

— Ты, девочка, должно быть, сошла с ума. Как ты можешь надеяться, что великие кутюрье отнесутся к тебе с уважением, если они увидят эти лохмотья. Что скажет мадемуазель Шанель такой нищенке? И неважно, сколько денег ты собираешься оставить в их ателье, никто не станет даже разговаривать с тобой, пока у тебя не будет хорошего нижнего белья, хороших туфель и хорошей шляпки.

— Что ж, моя потрясающая карьера в качестве содержанки требует слишком многого. Еще До того, как она началась. Если у меня нет достойной одежды, чтобы пойти и заказать приличествующие моему новому положению наряды, так как же я смогу переехать в отель «Лотти»? Может быть, мне сказать месье Пату, что я жертва кораблекрушения и потеряла все? Или попытаться убедить мадемуазель Шанель, что меня украли цыгане, нарядили в эти лохмотья, а потом отпустили, не причинив больше никакого вреда? Как люди умудряются покупать одежду у кутюрье, если они никогда раньше не шили ее на заказ? Это хуже китайской головоломки.

Маги уселась на пол по-турецки, скрестив голые ноги, и упрямо уперлась подбородком о ладони.

— Сегодня утром все казалось таким простым, а теперь мне даже думать ни о чем не хочется. Год назад ты учила меня без смущения выпрыгивать из одежды, а теперь хочешь заковать меня в корсет! Мне придется сказать Перри, что мы остаемся здесь, а его лакей, его гардероб и его бизнес пусть проваливают ко всем чертям! Если я не нравлюсь ему такой, какая есть, что ж, ничего не попишешь. Во всем виноваты корсеты.

— Ладно, ладно, — торопливо прервала ее Пола. — Все проблемы можно решить. Успокойся, малышка. Надо все хорошенько продумать и спланировать, как и любое важное событие в жизни. Мы начнем с нижнего белья. Все должно быть новым. На улице Сент-Оноре есть магазинчик, им управляют три эмигрантки из России, все титулованные дамы. Они умеют хранить секреты, все понимают и очень быстро работают. Они специализируются именно на таких случаях, как твой…

— Что? Я уже стала «случаем»? — с возмущением перебила ее Маги.

— На данный момент при сложившейся ситуации, да, — как ни в чем не бывало парировала Пола и продолжала: — Если они сегодня получат заказ, а я объясню, насколько срочно это тебе нужно, то через неделю ты получишь изысканное белье. Что касается туфель, то есть один замечательный итальянский мастер. Я с ним знакома. Когда заказываешь обувь, о белье можно не думать, так что к нему мы отправимся завтра же.

— Я бы могла обойтись туфлями от Рауля…

— Туфли по восемьдесят франков? — Пола посмотрела на нее с ужасом.

— Но именно их я носила прежде, и ты никогда мне ничего не говорила.

— Забудь о том, что тебе приходилось делать раньше. Разве ты не хочешь, чтобы Перри тобой гордился?

— Он и так мной гордится, — мечтательно ответила Маги, играя рыжими прядями, упавшими ей на лицо. Ее романтические представления о жизни содержанки превратились в дым, не устояв перед практичностью Полы. Теперь будущее представлялось ей чем-то вроде скучной службы. Бесконечные примерки, дни, потраченные на походы от одного мастера к другому, корсеты и все такое прочее, чтобы она могла произвести впечатление на продавщиц, которые все равно будут смотреть сквозь нее. Маги заранее ненавидела продавщиц.

Но тут вдруг память услужливо представила ее мысленному взору Кейт Браунинг. Маги вспомнила, как выглядела молодая американка в день своего первого визита в студию Мистраля. Она выглядела такой уверенной в себе в одеянии из прохладного белого шелка ручной работы. Кейт Браунинг в чистейших белоснежных перчатках, всегда выглядевшая такой стильной, умеющая держать себя в руках. Пожалуй, никто не усомнился бы в том, что из чрева матери она вышла аккуратно, на цыпочках, в крошечных белых башмачках и потрясающей шляпке от Розы Деска.

Маги вскочила как ужаленная, напугав Полу.

— А как насчет перчаток? — поинтересовалась она, хватая Полу за плечи и тряся ее как грушу. — Глупая женщина, неужели ты забыла, что ни одна уважающая себя дама не появляется на улице без перчаток? Как я могу начать новую жизнь без шести дюжин перчаток, потому что я не намерена надевать каждую пару больше одного раза?

Она отпустила Полу и закружилась по комнате, подбирая то там, то сям чулок, просматривая его на свет, пока не нашла целую пару. Все остальные Маги выкинула в мусорную корзину.

— Двенадцать дюжин пар шелковых чулок я должна получить до обеда! Затем отправимся к русским аристократкам. Мне не терпится заказать себе белье: шелковое, нежное, с аппликациями из кружев, крепдешин цвета персика, пояс, подвязки и бюстгальтеры, чтобы мои сиськи казались еще красивее, бледно-зеленые, цвета лаванды и мокко панталончики, ночные рубашки из красного шифона… Что еще? Китайские пижамы! Но никаких корсетов!

Маги запыхавшись остановилась перед крошечным зеркалом, которое она когда-то повесила над раковиной, и принялась внимательно изучать свое лицо. Она заложила волосы за уши, потом подняла вверх и закрутила узлом на макушке и медленно покачала головой, недовольная собой.

— Мне необходима стрижка.

— Разумеется. Иначе ты не сможешь носить модные шляпки.

— Да, да. Без модной шляпки ни одна уважающая себя продавщица не позволит мне даже переступить порог салона. Теперь скажи мне вот что, Пола. Следует ли мне сначала немного подстричь волосы и потом отправиться к Антуану, или Антуан снизойдет и будет заниматься моими волосами в их нынешнем плачевном состоянии?

Пола вытаращила глаза. Антуан был самым известным мастером по прическам в мире. Двадцать лет назад он придумал стрижку, и великая актриса Ева Лавальер согласилась пожертвовать своими волосами. Эксперимент потребовал от мастера такого нервного напряжения, что он не повторял ничего подобного в течение следующих шести лет. Теперь Антуан безраздельно царил в собственном салоне на улице Дидье, в день открытия которого он дал бал для тысячи четырехсот человек, и все приглашенные дамы были одеты в белое. Каждая женщина во Франции мечтала доверить свою голову его рукам.

— Антуан? — еле слышно с уважением выдохнула Пола.

— Ну разумеется, — ответила Маги. — Ему хватит одного взгляда, и он сразу поймет, что я достойна его ножниц, хотя я была бедной и временно не имею пристойного нижнего белья.

— Как же ты сумеешь записаться к нему?

— Я просто пойду в салон. Неужели Антуан устоит перед искушением остричь такие волосы?

— Едва ли, — сказала Пола.

Антуан славился своей импульсивностью. Совсем недавно он заплатил пять тысяч франков на благотворительном аукционе за единственную перчатку собственной клиентки, поэтессы виконтессы Мари-Лоры Ноайльской.

— Тогда поднимайся, моя дорогая. Ты же не думаешь, что я отправлюсь туда без тебя?

— Я бы тебя и не отпустила, — рассмеялась Пола. — Вдруг ты передумаешь на полдороге?

— Да, это возможно.

Маги ласково провела рукой по своим длинным пышным волосам. Их необходимо остричь, в этом она не сомневалась, но хватит ли у нее смелости вот так запросто обратиться к знаменитому Антуану? Ее сердце тревожно билось, она готова была заплакать, но, натянув лучшее дневное платье из имеющихся в ее распоряжении, она уселась в такси вместе с Полой, не давая себе времени передумать.

Никогда женщинам не приходилось так трудно, если они хотели следовать моде, как в двадцатые годы. Новые фасоны не красили никого, женственность во всех ее проявлениях следовало прятать. Шляпы скрывали лоб и глаза, брови выщипывали в тоненькую ниточку, тело должно было выглядеть по-мальчишески плоским, косметикой следовало злоупотреблять. Существовали только три оттенка губной помады, а стрижки были настолько уродливыми, что только подлинная красота могла устоять под таким натиском.

В те времена стрижка могла преобразить женщину или изуродовать ее. Еще десять лет назад дамы казались прелестными в нарядах эпохи короля Эдуарда, с пышными, высокими, тщательно уложенными прическами. И вот теперь их выставили напоказ под беспощадным дневным светом, не оставив им ни очарования, ни прелести, и все это во имя моды. Те, кто совсем недавно казались воплощением царственной красоты, превратились в страшилищ с остриженными почти наголо головами, сидящими на немодных пышных плечах. Череп неудачной формы мог испортить будущее молодой девушки.

Маги сидела в кресле перед зеркалом, Антуан колдовал над ее головой, окруженный свитой помощников и учеников. Пола с мрачным видом устроилась в сторонке.

— Господи… Ваша линия волос! — воскликнул мастер с сильным польским акцентом.

— Что с ней не так? — поинтересовалась Маги, готовая вспылить.

Ей подошел бы любой предлог, чтобы уйти, сохранив достоинство. Уйти прежде, чем Антуан возьмется за ножницы. Она оглянулась по сторонам, охваченная паникой. У нее закружилась голова. Стены салона отделали зеркалами, лестницу, рабочие столики, украшения, светильники изготовили из стекла, чтобы угодить вкусу высокого, бледного поляка, который жил в хрустальном жилище над салоном и спал в хрустальном гробу. Это, как утверждал мастер, защищало его от вредного ночного электричества.

— Как вы могли так долго прятать вашу линию волос? — с упреком обратился он к Маги. — С нее начинается элегантность, мадам. А ваша линия волос — это настоящая поэма. — Без этого, — твердый палец Антуана коснулся высокого лба Маги, — не может быть никакой элегантности, линию волос необходимо показывать.

— Как скажете, — пробормотала Маги, закрывая глаза при виде появившихся в его руках ножниц.

С леденящим душу лязгом ножницы Антуана отрезали пряди ее волос. Каждый локон подхватывала ассистентка прежде, чем он успевал коснуться пола. Из этих волос делали шиньоны, косы, накладки, которыми клиентки, остриженные почти под ноль, могли воспользоваться вечером. Маги приоткрыла один глаз и увидела себя в зеркале, скорчившуюся и вжатую в кресло.

Она храбро выпрямилась, потому что пути назад уже не было. Незачем вести себя как трусиха, и Маги улыбнулась. Неужели это ее шея, такая длинная, белая, грациозная? И это ее уши, такие маленькие и розовые? Антуан намочил ей волосы и взял в руки бритву, создавая на ее голове подобие сияющей каски. Волосы оставались совсем короткими, как у школьника. Это была так называемая «итонская стрижка», которую могли позволить себе только необыкновенно красивые женщины. Волосы зачесывались назад, с тонким пробором сбоку, и по одной пряди с каждой стороны словно стрелы устремлялись к щекам. На затылке волосы остригли так коротко, что великолепная форма головы Маги теперь открылась для всеобщего обозрения. Ее огромные желто-зеленые глаза, так широко расставленные, стали казаться вдвое больше. Проступили высокие острые скулы.

Маги откинула прикрывающий ее кусок ткани и встала во весь рост, не сводя глаз со своего отражения в зеркале, поворачиваясь то так, то эдак. Свита Антуана замолчала, казалось, все затаили дыхание. Даже великий мастер не проронил ни слова, пока Маги рассматривала творение его рук.

А ей казалось, что она сейчас потеряет сознание. Создавалось впечатление, что ее голова существует отдельно от тела, как будто это надувной шарик, которому позволили свободно парить в воздухе. Женщина в зеркале казалась лысой. Женщина в зеркале выглядела старше прежней Маги и отлично владела собой. Женщина в зеркале была в высшей степени шикарной, хотя бедное платье Маги и ее старенькие туфли никуда не исчезли.

На лице Маги не отражалось ничего. Пола замерла. Ее протеже медленно, очень медленно приблизилась к зеркалу. Наконец она уткнулась носом в стекло и постояла так несколько секунд, туманя его своим дыханием, и вдруг поцеловала свое отражение.

— Ах! — с облегчением выдохнули зрители.

— Мадам осталась довольна, — констатировал Антуан с видом собственника.

— Мадам потрясена! — Маги обняла изумленного поляка, крепко сжала его руками и поцеловала в щеку возле уха. — К ней теперь следует обращаться «месье». — Она схватила гвоздику, пришпиленную к ее жакету, и заткнула ее Антуану за ухо. — От одного месье другому, — сказала она. — Я люблю вас.

Перри Килкаллен не знал, с чего начать, что, собственно, нужно женщине? В конце концов, мужчины тысячу лет содержат женщин, успокаивал он себя. Древние греки и римляне содержали женщин или мальчиков, в зависимости от своего вкуса. А может быть, и тех, и других? Кто знает? Все Людовики — XIV, XV, XVI — как-то справлялись с этой проблемой. Но как, ради всего святого, они все устраивали?

Впервые за много лет почувствовав себя истинным американцем в Париже, несколько обескураженный, но преисполненный решимости, Перри отправился к агенту по продаже недвижимости. Квартира Маги должна была находиться совсем близко от отеля Перри.

— В каком квартале месье желает поселиться? Сколько гостиных требуется месье? Сколько спален? И каков штат прислуги? Месье желает занять дом или квартиру?

— Послушайте, я ничего не смогу сказать, пока сам все не увижу. Покажите мне лучшее из того, что у вас есть.

Перри осмотрел не меньше десятка домов и квартир в фешенебельных кварталах Правого берега и отверг их все по той или иной причине. Он не брал с собой Маги, потому что хотел сделать ей сюрприз. Наконец на авеню Веласкеса ему показали просторную квартиру на третьем этаже, откуда открывался прелестный вид на благородный зеленый парк Монсо. И Перри сразу почувствовал себя в пустых комнатах как дома.

Маги он привез в квартиру вечером, уже в сумерках. Она буквально онемела, пока Перри с гордостью показывал ей одну комнату за другой.

— О мой бог! — наконец воскликнула она.

— Тебе не нравится? — встревожился Перри.

— Ты сосчитал комнаты? — В ее голосе послышались истерические нотки.

— Нет. Мне показалось, что их достаточно.

— В квартире одиннадцать комнат и не меньше двух десятков встроенных шкафов. Количество ванных комнат подсчету не поддается, и я не считала кухню, кладовые, прачечную и комнаты прислуги, которые, по твоим словам, находятся под крышей.

— Тебе кажется это слишком много? — Перри выглядел обескураженным и расстроенным.

— Мне хватило бы и двух комнат, если в одной из них есть ванная. Все остальное кажется мне лишним, — призналась Маги.

— Но, по-моему, ты сказала, что хочешь, чтобы тебя содержали как положено.

— О Перри, — Маги обняла его, — я помню свои слова, но это была всего лишь фантазия, а сейчас передо мной реальность. Мне отчаянно хочется вернуться обратно на Левый берег, найти крошечную комнатку в малюсеньком отеле, забраться с головой под одеяло и никогда больше не выходить!

Он крепко прижал ее к себе, обнял, погладил по спине, чтобы успокоить. Ко всему нужно привыкнуть. Перри вырос среди богатых нью-йоркских женщин, которые всегда знали, что рано или поздно им придется управлять большим домом. Их с детства приучали к этому. Но что знала обо всем этом Маги, его маленькая девочка, его первая и единственная любовь? И она стала ему еще дороже оттого, что испугалась при виде квартиры из одиннадцати комнат, хотя у нее хватило храбрости убежать из дома в семнадцать лет. Его Маги в душе все еще оставалась сорванцом, принимавшим риск как нечто естественное.

— Послушай, — прошептал Перри ей на ухо, словно уговаривал ребенка, — если хочешь, мы можем все время жить в отелях. Но почему бы нам не попробовать пожить здесь? Ведь тебе необязательно переезжать сюда завтра же, дорогая. Понадобится время, чтобы обставить комнаты. Когда работа будет закончена и квартира все еще будет казаться тебе слишком большой, я просто от нее избавлюсь. Ну, что скажешь? — Перри уговаривал ее и понимал, как ему хочется создать для Маги настоящий дом именно здесь, в прекрасном месте, где они смогут жить вдвоем. Здесь им никто не сможет помешать.

Маги прижималась лицом к его пиджаку, поэтому ее голос прозвучал приглушенно.

— А это долго? — с подозрением поинтересовалась она.

— Долго, очень долго, — заверил ее Перри.

Ему вдруг пришло в голову, что он не знает, как люди обычно обставляют квартиры. Его жена, его теща и его мать устроили такую суету перед свадьбой. Но Перри не обратил тогда на это никакого внимания. Мужчины его поколения получали уже со вкусом меблированные квартиры, разумеется, новые. А следили за порядком женщины. И все было хорошо.

В течение следующих шести месяцев Маги узнавала каждый день массу нового. Во-первых, она начала учить английский. Ей казалось несправедливым, что Перри приходилось говорить только на ее языке, когда они оставались вдвоем. А потом, куда бы они ни ходили, вокруг все говорили по-английски, и Маги злилась, что не понимает шуток.

Покупательная способность американского доллара была настолько высокой, что в Париже на пятнадцать долларов в месяц жили многие американцы, покинувшие родину. Они удивляли Маги своей беззаботностью, шумной веселостью, непочтительным отношением к Парижу как к огромному детскому манежу. Кто, кроме американцев, стал бы играть в ночном клубе в теннис при помощи бумажных ракеток и таких же мячиков? Кто, кроме американцев, мог присоединиться к джаз-оркестру и играть с таким воодушевлением? Люди, не говорившие по-английски в Париже 1926 года, пропускали самую веселую вечеринку в истории.

Каждое утро, сразу после завтрака, Маги начинала урок английского с уроженкой Бостона, женой американского писателя, которому никак не удавалось закончить роман. Первым английским словом, которое усвоила Маги, стало слово «простой». Так ее учительница объясняла состояние дел своего мужа. Позже, стоило ей только услышать его, Маги сразу вспоминала свою гостиную с пышными драпировками из бледно-голубого атласа.

Перри пригласил известного дизайнера Жана Мишеля Франка оформлять квартиру. Утром он отправлялся по своим делам, а Маги по своим.

— Ты даже не представляешь, Пола, — сердито говорила она, — как много дел у содержанки. Из номера нельзя выйти, если ты не надела костюм от Шанель. После обеда нельзя показаться на улице, если на тебе наряд не от Пату. Просто так коктейль выпить нельзя. Для этого следует соответствующим образом одеться. Что-нибудь эдакое от Молинё, с узенькими бретельками и вышивкой по подолу…

— Я полагаю, ты не жалуешься? — сурово поинтересовалась Пола. — За все надо платить.

— Мне кажется, содержанка один процент своей жизни проводит обнаженной в постели, а остальные девяносто девять переодевается, — задумчиво сказала Маги. — А шляпки, Пола, шляпки! К каждому наряду свой головной убор, а сколько разговоров о ширине полей или ленты! Кто бы мог подумать?

— Я могла бы предостеречь тебя, — со знанием дела заметила Пола, — но я побоялась. Ты бы бросила эту затею, если бы у тебя осталось время для раздумий.

— Теперь уже слишком поздно, — вздохнула Маги, к которой вернулось хорошее настроение.

— Беседовать с кандидатами в дворецкие? — недоверчиво переспросила Маги.

— Квартира будет готова в следующем месяце, — спокойно ответил Перри. — У нас должны быть слуги. А если есть слуги, то должен быть и дворецкий. Он поможет подобрать прислугу.

— Но я не представляю, о чем его спрашивать! — Маги даже вспыхнула от возмущения. — Я ничего не знаю о кормлении и воспитании сигар, о личной жизни ящиков с вином, о том, как объявлять, что обед подан, и о том, как правильно чистить серебро. И как неправильно его чистить, кстати, тоже. Если тебе необходим дворецкий, ты должен сам разговаривать с, ним. Я не уверена, что вообще перееду в эту квартиру.

— Ты ни разу не заехала посмотреть, как там идут дела. Разве тебе не интересно?

— Нет, — солгала Маги.

Она часто представляла себе, на что может быть способен месье Франк, но Маги не сомневалась, что стоит ей только высказать свое мнение, как это будет означать ее согласие жить в этой огромной, угнетающе большой квартире, которую приобрел Перри. С ее точки зрения, жизнь в отеле, даже таком престижном, как «Лотти», была наполнена очарованием суеты. В лифтах она часто встречала влюбленные парочки, определенно не супругов, в вестибюле слышался смех и играла музыка, с горничными всегда можно было поболтать минутку-другую, а с исполненными достоинства консьержами легко было обсудить шансы фаворита на скачках.

— Хорошо, я сам этим займусь, — смирился Перри.

— Послушай, я придумала. Позволь это сделать Поле. В этом она настоящий ас. Пола сразу понимает характер человека. Ее не проведешь. Во всяком случае, мне это ни разу не удалось. И не забывай, Пола замечательная сваха. Ее последний шидах ей, несомненно, удался.

— Шидах? — Перри оказалось незнакомо это слово.

— Знакомство. Ведь Пола познакомила тебя и меня. Но в нашем случае это слово не совсем подходит. В принципе, оно означает брак по договоренности родителей.

— Этому тебя научил твой раввин Тарадаш?

Перри нравилось, что Маги иногда употребляет еврейские выражения, неизвестные ему. От этого ее речь казалась ему горячей и пряной, как красная гвоздика в ее петлице.

— Не напоминай мне о моем бедном, ласковом ребе. Маги Люнель, живущая во грехе с католиком? Я даже представить себе не могу, что бы он на это сказал.

— Он бы вышел из себя?

— Вышел из себя, умер от горя, поседел от отчаяния, выбирай, что тебе больше по вкусу. Ребе бы не понял моего поступка, как и твой духовник. Хотя я отказываюсь чувствовать себя виноватой. Ты знаешь, в Талмуде написано: «Когда человек предстает перед своим Создателем, ему приходится отвечать за те удовольствия, которые он упустил случай испытать в жизни». С этими словами я совершенно согласна.

— Но ты не чувствуешь себя виноватой из-за того, что живешь со мной во грехе? — неожиданно серьезно спросил Перри.

— О нет, мой дорогой. Я не чувствую никакой вины, потому что так сильно люблю тебя. — Маги решила, что не стоит говорить Перри о том, какие чувства на самом деле она испытывает к нему.

Это была любовь, но без тайны, свободная от сюрпризов или грубости, такая любовь не могла причинить ей боли. Объятия Перри стали для нее крепостной стеной, которая защищала ее от новых разочарований. С ним Маги ощущала себя в полной безопасности, а теперь она знала этому цену.

Маги приходилось признать, что иногда ее настигали мысли о Мистрале, и она мгновенно вспоминала, как жесткая линия его рта становилась мягкой и чувственной под ее поцелуями. Но она гнала прочь непрошеные воспоминания и принималась считать свои раны. А что, если бы она прожила с Мистралем годы? Ее сердце было бы изранено этим одержимым художником, который никого никогда не любил. Ей удивительно повезло. Несколько месяцев жизни с Жюльеном Мистралем оставили в ее душе глубокие раны, но Маги верила, что ему не удалось соприкоснуться с ее подлинным «я». Она склонила голову на руку Перри и потерлась о нее щекой, ощущая, как колются тонкие белокурые волоски.

— Что касается дворецкого… — прошептала она.

— Я займусь этим.

— Я знала, что ты согласишься.

— Крепко закрой глаза и обещай не подглядывать. Я проведу тебя в гостиную. Хочу, чтобы эту комнату ты увидела первой, — сказал Перри, нежно обнимая Маги.

— Но это так глупо. Ну ладно, почему нет? Все это предприятие совершенно безумно.

Маги крепко зажмурилась и взяла Перри за руку. Ей показалось, что они шли очень долго. Наконец раздался голос Перри:

— Можешь смотреть.

Маги открыла глаза и посмотрела на то, что могло считаться первой по-настоящему современной комнатой двадцатого века. Ей показалось, что свежий бриз перенес ее в новый мир, золотой, бежевый, белый и цвета слоновой кости, где роскошь представала в самых чистых формах. Такого ей еще не приходилось видеть. Ни единой картины, ни единого украшения, только бледно-золотая поверхность, сама по себе произведение искусства в лучах белых гипсовых светильников причудливых форм.

Комната, показавшаяся невероятно огромной при первом визите, теперь наполняла Маги ощущением праздника. Проходя по белым коврам, она почувствовала себя в новом пространстве. Ей никогда не приходило в голову, что можно жить в таких условиях, где все дышит свежестью и открытостью, а привычные интерьеры кажутся захламленными и старомодными. Маги провела пальцем по спинкам простых белых кресел, обтянутых очень тяжелым шелком цвета слоновой кости без рисунка, погладила золотистую поверхность низких кофейных столиков и, почувствовав, что у нее кружится голова, упала на один из широких диванов. Она вытянулась во весь рост на бежевой натуральной коже и, полузакрыв глаза, изучала обстановку гостиной.

— Что скажешь? Разве это не замечательно? — с тревогой, торопливо спросил Перри. — Рисунок для ламп придумал Джакометти. На столиках сорок слоев золотистого лака, ковры сотканы вручную в Грассе.

— Не обременяй меня подробностями, дорогой, — сказала Маги. — Просто иди сюда и ложись со мной рядом. Мне кажется, что я парю…

Они переехали через три дня.

В первую ночь на новом месте Маги не смогла уснуть. Она тихонько выбралась из постели и завернулась в пеньюар. Молодая женщина бродила по квартире, и ей казалось, что чего-то недостает, что-то не так.

Никогда, думала Маги, проходя мимо шкафов, полных столового белья и серебра, она не мечтала о том, чтобы иметь так много всего. Все, что делало жизнь комфортной, было в этой квартире. Повсюду царила безукоризненная чистота, и теперь ее великолепные апартаменты в «Лотти» по контрасту казались Маги старыми и даже убогими.

Она зашла в гостиную и встала у высокой стеклянной двери, выходящей на балкон. С высоты третьего этажа ей был отлично виден самый веселый из парижских парков, классическая колоннада, овальный пруд и пирамида, привезенная по приказу герцога Орлеанского в 1778 году. Парк выглядел как гигантская сцена для старинного маскарада. Его дорожки словно ожидали процессию богинь в греческих туниках или стайку волшебных фей, созданных воображением поэта. Но Маги знала, что в парке ничего не произойдет до тех пор, пока там утром не появятся дети, хорошо воспитанные чада из живущих по соседству семей, в сопровождении гувернанток и бонн. Маги все бродила и бродила из комнаты в комнату, чувствуя, что в квартире чего-то нет, хотя никак не могла понять, чего именно. Она вернулась в постель и забылась тревожным сном.

На следующий день Маги вернулась в квартиру в сумерках, впервые воспользовавшись новеньким ключом. Порозовевшая от прохладного апрельского воздуха, она не стала снимать пальто, быстрым шагом пересекла вестибюль и вбежала в столовую. Под мышкой она держала объемистый пакет, завернутый в газету.

Все утро Маги провела в магазинчиках улицы Розье, пока не нашла то единственное, чего не хватало в ее новой квартире. Она поняла это рано утром, когда проснулась. Маги остановилась у низкого буфета, очень осторожно развернула пакет и поставила на буфет старый бронзовый подсвечник для семи свечей.

— Вот так будет лучше, — сказала Маги, когда менора заняла почетное место в ее доме.