След Хищника

Глава вторая

Сны Сергей видел мерзкие. Начинались, правда, они хорошо…

Солнце. Зелень тополей. Старый двор. Ребята. Облезлые качели. Бесконечное лето впереди. Ничто не предвещает беды, и вдруг неизвестно откуда налетает ледяной пронзительный ветер.

Ласковое теплое солнышко исчезает за тучами. С неба начинает сочиться противный холодный дождь, вперемежку с мокрым снегом, и все становится призрачным, нереальным. Посередине опустевшего двора остается только он — Сергей Перфилов и кто-то еще из ребят не разглядеть за плотной пеленой дождя. Зябко, страшно…

Он хочет убежать, но с темных небес срывается огромная блестящая молния и бьет в него, и его маленькое худенькое тело рассыпается от жестокого удара как глиняная игрушка. Ноги отдельно, руки тоже, голова катится в сторону и плачет. И все начинает болеть, остро, нестерпимо. Снова налетает ветер, бьет ледяными иглами по мертвому лицу, и все становится окончательно безнадежным. Больше ничего никогда не будет, кроме снега, дождя и боли…

Перфилов закричал долго, надрывно, безнадежно и очнулся.

Во рту было сухо, словно он провел тысячу лет в раскаленной пустыне. Тело болело. Всё полностью. В нем не осталось ни одной клетки, которая не молила бы о смерти.

Внутри возникло ощущение, что он попал под асфальтовый каток, но не помнит, и теперь за пленкой желтой высохшей кожи нет ничего, кроме мягкого фарша с осколками костей, пропитанного кровью и гноем.

В черепе, единственно уцелевшем, бухал кузнечный молот, и его удары отдавались в нем так, что все внутри дрожало.

Во рту чувствовался привкус железа и медикаментов, словно он только что выполз из кабинета дантиста.

— Боже, как больно-то! — простонал Сергей, с усилием открывая глаза. — Сдохнуть можно!!!

Вокруг поднимались голубые стены, переходя в белый потолок. Рядом, если повернуть голову, мерно шумела встроенными вентиляторами, поигрывая индикаторными лампочками, какая-то аппаратура. Он огляделся, не узнавая. Потом пришла догадка.

Больница — что же еще? Не рай же — там не бывает так больно…

И тут же вспомнил, что произошло. Они двигались по дороге. Впереди ползли два БТРа, фыркая моторами и изрыгая сизые выхлопы, сзади подпирала БМП. Небо серое, тучи собирались вместе над головой, потом по небу прокатился гром, от которого все и развалилось.

Дальше что-то непонятное. Толчок в грудь. Ударом отбросило в сторону. А потом стоны раненых со всех сторон. Сам кричать не мог, потому что едва дышал. Потом кто-то сказал, что они подорвались на фугасе — или он сам так подумал?

Глупо, но иначе на войне не бывает. Все смерти на ней бессмысленные. Эту чертову дорогу проверяли не раз, и перед выходом колонны по ней прошла разведка вместе с саперами. Наверно, кто-то схалтурил, а может, действительно, не заметили.

Боевики сейчас не те, что раньше, умными стали, их американские спецы готовят. Или арабы? Да неважно это. Главное сейчас — результат, а он ужасен. Тело разорвано осколками, он, кажется, умер, даже бронежилет не помог.

Ночное предчувствие оправдалось. Не зря Петров сказал, что когда зовут мертвые — это всегда к смерти. Правда, он еще жив, иначе не было бы так больно. В госпитале заштопали, собрали заново, как ту глиняную фигурку из сна, в которую, похоже, и превратился…

Сергей попробовал поднять голову, но видимо, что-то задел, потому что на пульте рядом пронзительно запищал динамик, огоньки засверкали. Что-то упало. По руке побежала теплая жидкость — наверно кровь. Ему стало дурно. Все закружилось перед глазами.

Упал на подушку, но как-то неправильно, старался придержать себя правой рукой, а не получилось, то ли бинты не дали, то ли что-то другое.

И снова полетел в темноту, где не было ничего хорошего, хотя начиналось все вроде неплохо. Солнце. Зелень тополей. Старый двор. Ребята. Облезлые качели. И бесконечное лето впереди. А потом холодный ветер унес все, и кто-то знакомый стоял за пеленой дождя и громко сопел.

— Очнулся? Как самочувствие?

Перфилов долго всматривался в некрасивое покрытое мелкими веснушками лицо, ворочая тяжелым языком, чтобы ответить. Звуки никак не складывались в слова.

Он смог промычать только после того, как девушка выжала ему в рот ватку с водой.

— Где я?

— В Москве. В госпитале Бурденко. У тебя тяжелое ранение. Если бы оставили на месте, не выжил бы. Привезли самолетом и сразу на стол. Операция шла восемь часов. Как самочувствие?

— Ноги больно! — он простонал. Боль очнулась от спячки и теперь немилосердно рвала колени. — Что с ними?

— Нет у тебя ног, Сергей Перфилов, — медсестра вздохнула. — Отрезали. Их осколками перебило, гангрена началась, хирурги пытались спасти, но не получилось. Слишком долго ты пролежал в поле без медицинской помощи, крови много потерял, ткани омертвели.

— А ребята из моей роты?

— О них ничего не знаю. Говорят, многие погибли, колонну долго обстреливали из гранатометов и пулеметов, пока не прилетели вертушки.

— Так я один живой остался?

— Не один. Раненых хватает, но к нам поступили только тяжелые.

— А почему так больно, если ног нет?

— Сейчас сделаю обезболивающий укол, и ты заснешь.

— Обе ноги? — Перфилов спрашивал, не понимая смысла. Глупость какая-то! Что значит — отрезали?! Он, что, ходить не сможет? Совсем? Или все-таки сумеет? Протезы сейчас делают хорошие. Если Маресьев смог летать, то и он научится хотя бы ходить, а там все как-нибудь устроится. Конечно, плохо, когда ног нет. Но что поделаешь — на войне убивают и калечат. Ноги-то в колене болят. Значит, ниже отпилили. Протезы придется носить. Ничего. Как-нибудь. А куда деваться-то?

Он тяжело выдохнул застоявшийся в легких воздух и спросил:

— С правой рукой что? Тоже болит…

— Придет врач, у него и спрашивай, а мне столько не платят, чтобы на подобные вопросы отвечать, — медсестра воткнула ему в руку шприц. На ее глазах показались слезы. — И без того сердце на части рвется. Молодой парень, красивый, умный и такая беда. А я одна живу. Господи, ну почему так страшно устроен этот мир?!

Боль откатилась назад, спряталась в глубине. И снова сон: двор, облезлые качели, солнце и бесконечное лето впереди. А рядом кто-то стоял и сопел. И еще Сергей вдруг понял, что он ему хорошо знаком, нужно только вспомнить его лицо…

Когда очнулся в следующий раз, то боли уже не чувствовал. Но знал, что она живет в нем и, не спеша, со смаком обгладывая коленный сустав, пока ее не слышно только потому, что обезболивающее приглушает ее довольное чавканье, как ватное одеяло звуки.

Он полежал немного и решил посмотреть, что случилось с ногами. Может на месте? А вдруг?

Встать ему не удалось, без рук оказалось невозможно даже приподняться, к тому же когда пошевелился, то уронил что-то, и вдалеке зазвучала тревожная трель звонка. Он упал назад на подушку. Раньше даже не подозревал, как тяжело просто двигаться!

На звонок вместе с медсестрой пришел и врач.

— Как вы себя чувствуете, больной? — спросил врач — молодой парнишка со смешными лопоухими ушами. — Хорошо спали?

Должно быть недавно закончил институт. Сергей тоже мог бы получить образование, да ушел в армию с третьего курса педагогического университета по собственной глупости. Поссорился с преподавателем, а тот отыгрался на экзамене и пересдать не дал. Скотина! Вот из-за таких, как он, люди идут в армию, а потом ноги теряют. Выйду из больницы, схожу в деканат, может, разрешат восстановиться. Теперь у него как у ветерана много разных прав.

Если не восстановят, то хоть морду этому гаду набью!

Со службой по всему видать, все закончено. Хватит, да и не было в ней ничего хорошего, отдал родине долг с излишком. Интересно, Игорь жив? Может, лежит сейчас в соседней палате? Или уже под землей отдыхает?

Как он трясся всю дорогу, колотило его так, словно на смерть ехал.

Так и вышло…

Он не мог мыслить связно — не получалось. Кроме снотворного ему вкалывали что-то еще, и это подергивало его мозг странной дымкой. Поэтому и рассуждал отвлеченно: словно не с ним случилось беда, а с кем-то другим. Если бы было иначе, наверное, уже давно выл от тоски и отчаяния, а зубами грыз вены на левой руке — правой-то нет!!!

Что?!

Перфилов даже в этом полубреду удивился своим мыслям. До ног дотянуться не мог, но руки лежат рядом, достаточно просто скосить глаза.

Сердце замерло, потом заныло, и точно, вместо правой руки обмотанная бинтами культя, дурно пахнущая мазью Вишневского.

— Ерунда, — пробормотал он. — Наверное… просто бред. Такого не бывает, чтобы и ноги и руку. А как я этой сволочи буду морду бить?

— Что вы сказали, больной?

Сергей перевел взгляд на молодого врача.

— Я спросил — что с моими ногами?

Тот переглянулся с медсестрой, она отвела взгляд, потянулась к столику за шприцом, и стала набирать в него из разных ампул.

— Неужели вам не сказали?

— Что-то говорили, но я не понял, в голове шумело от наркоза, — Перфилов вздохнул. У него внутри рос настоящий ужас, от которого хотелось кричать на весь свет или материться. Левая рука на месте, на ней царапины замазаны йодом, поэтому она и желтая, как у индуса, а правой нет!!

Если еще и ног нет, как он будет жить? Когда есть руки, но нет ног, еще существовать как-то можно, но когда нет одной руки и ног, то это уже беда!!!

Он закусил губу, чтобы не разрыдаться, к вкусу медикаментов во рту добавился вкус крови.

— Мы спасли вам жизнь, правда, для этого пришлось ампутировать конечности, — врач говорил размеренно и бесстрастно, но где-то в глубине его глаз прятались растерянность и сочувствие. — И правую руку отрезали по локоть, на нее потом вы сможете установить протез.

— Насколько сильно отрезали? — Сергей чувствовал, еще немного и он не выдержит, сорвется и начнет убивать. Господи — но чем?! — Протезы какие придется заказывать?

— Мои слова вам сейчас не понравятся, но лучше горькая правда, чем сладкая ложь, — пробормотал врач. — Правда, думаю, вы пока не готовы.

— А точнее можно? — Боль проснулась и стала жевать коленные суставы, но даже она сейчас была желанной, сердце бухало, отмеряя черную беспросветную тоску. — К чему не готов? К жизни? К смерти? По колено отрезали? Я же чувствую, как болят ступни!

— Ноги вам отрезали по бедро. Протезы такие пока не изготавливают — не научились. Точнее они существуют, но неуправляемые, то есть бесполезные, ходить на них можно только с костылями. Но вам это не подойдет, так как правая рука отрезана — опираться нечем. Но биомеханика развивается стремительными темпами, думаю, уже в недалеком будущем появится что-то новое, какие-то особые прототипы, управляемые компьютером.

— Что? — Сердце на мгновение остановилось. Не может быть. Шутит. Страшно!!! — Зачем вы со мной так?!!

— С вами работали лучшие врачи, операция длилась больше восьми часов. Время шло на минуты. Поверьте, попробовали все, но чем дальше, тем все становилось хуже. Еще немного и не удалось бы спасти не только ноги но и вашу жизнь, многие ткани омертвели, пришлось удалять. Гангрена. Вы должны быть нам благодарны…

— За что? — Перфилов не верил. Слишком молод был врач, чтобы такое говорить. Это старые врачи — те много чего видели и знают, они глупостей не говорят, чтобы над пациентами глумиться. Нельзя ему верить, этот разговор всего лишь игра. Глупая, бессмысленная игра! Он просто хочет его напугать. Чтобы добавить себе значимости. Не бывает такое, да и быть не может! Чтобы он спортсмен — разрядник и остался без ног! Да глупость все это!! Он вздохнул и тихо ответил, хоть внутри все дрожало. — Благодарить за то, что сделали обрубком? Да за такое убивать надо, а не спасибо говорить!

— Благодарить следует за то, что спасли вам жизнь. Только не будьте, пожалуйста, дураком, глупостей не делайте.

— Каких?!

— Многие, после того как узнают о том, что у них ног нет, руки на себя накладывают, считают, что они никому не нужны будут.

— Я бы наложил, — с едкой горечью и сарказмом произнес Перфилов, так ему показалось, — но как вы только что сказали, у меня осталась одна рука, ею ничего никуда не наложишь. Может, расскажете, как жить дальше? Медленно гнить в вашем госпитале, или отправите в дом инвалидов, где и загнусь? Вы спасли мне жизнь — для чего? Для какого светлого будущего?

По лицу молодого врача пробежала смутная тень, он немного помолчал, потом тихо добавил:

— Я работаю недавно, попал сюда сразу после мединститута, но интернатуру проходил здесь. Повидал многое. Не могу сказать, что вам, Перфилов, сильно повезло, но и отчаиваться не надо. Жизнь — великая ценность, люди готовы на самые ужасные операции, чтобы только остаться в живых: иные выдерживают настолько жуткие боли, что смотреть на такое невозможно, и все для того, чтобы прожить лишних полгода. Не разбрасывайтесь тем, что пока не цените и не понимаете.

— И как я буду жить?! — Сергей говорил громко — если бы мог, то закричал, но в горле першило так, что из него вылетал только сип. — Чем? А кто меня кормить будет?! Может — вы?!

Молодой врач отвел глаза и тяжело вздохнул:

— Приспосабливаются все по-разному: есть инвалиды, которые на международных олимпиадах участвуют, призы получают, другие бизнесом занимаются, третьи в интернете висят целыми днями, общаются, играют, находят себе близких по духу. Кто как сумел, тут главное — не сдаваться.

— Утешаете? — Сергей размазал слезы по лицу и с неприкрытой злостью взглянул на врача, хоть и понимал, что тот ни в чем не виноват. — Спасибо, не нуждаюсь. Сам как-нибудь!

— Я вас не утешаю, а просто рассказываю о том, какие возможности существуют, — врач говорил монотонно, его голос успокаивал, убаюкивал, слушая его, все выглядело не страшно.

Подумаешь — нет ног и руки. Другие живут, и вы сможете. Только как?!! Главного то он не говорит, потому что сам не знает.

— А утешать вас станет батюшка, он завтра обход сделает, говорят, уже выздоровел. Мне просто не повезло, вам первому правду открыть. Но в этом наше отличие от других больниц. Мы имеем дело с людьми военными и считаем, они имеют право знать, что с ними произошло. Сильных людей это не убьет, а слабым мы поможем принять неприятный подарок судьбы, для этого у нас имеются штатные психологи…

— Что ты можешь знать о слабости, трубка клистирная?! — прошипел Перфилов, превозмогая боль. — Ты хоть раз слышал, как пули свистят над головой? Кого-нибудь убивал?! А друзей терял всех сразу?! Что же вы натворили, сволочи?!! Что я вам сделал?!!

Попробовал подняться, но не смог. Слезы ярости и бессилия хлынули у него из слез, тогда он закричал долго и отчаянно.

Врач кивнул медсестре, и та через простыню и бинты воткнула в бедро иглу шприца. Перфилов замолк на середине крика, почувствовав, как глаза мутнеют, а палата теряет свои краски. Он рванулся, но крепкие мужские руки удержали его на подушке, а потом стало все равно — окружающее поплыло и провалилось в темный стылый день из его детства.

Майор Юрий Александров сидел в кабинете, глядя в окно на высокие тополя, где вороны устроили галдеж и драку, и тяжело вздыхал. Вроде все сложилось хорошо, а все равно что-то внутри было не так. Этот отдел, в который он попал, ему казался странным, хоть приложил немало усилий, чтобы в него попасть.

Юрий служил в органах уже десятый год и знал почем фунт лиха. За это время ему довелось пару раз участвовать в операциях по задержанию особо опасных преступников, побывать пару раз в горячих точках, откуда привез пулю в теле. Она напоминала о себе в холодные, промозглые дни, тогда ему хотелось жить, потому что боль была жуткой.

Но удалять этот смятый кусочек металла пока было нельзя, слишком близко он находился от позвоночника. Врачи сказали, нужно подождать, пока тело не закроет ее со всех сторон слизью, превращая в капсулу, тогда можно будет попытаться еще раз, а пока слишком высока вероятность остаться инвалидом после операции. Но убирать все равно придется, когда-нибудь пуля двинется дальше, и тогда паралич неизбежен.

Именно после приговора врачей ему стало пронзительно ясно, что его жизнь дорога только ему, а всем остальным на нее наплевать с высокой колокольни. И только от него самого зависит, какой она станет, и будет ли у него вообще. Чуть позже пришло осознание, что профессию он выбрал не ту, в которой живут долго и счастливо. Умирают в один день — это да, такое происходит частенько, а вот жить долго ни у кого не получается.

Во время последнего рейда, когда группа попала в засаду, в него стреляли с трех точек, причем почти в упор, только везенье и неизвестно откуда появившаяся быстрота спасли ему жизнь. Он крутился как юла между боевиками, а потом запрыгнул с места на трехметровый обрыв, не понимая в азарте боя, что делает. Но это его спасло, даже царапины не получил, а двое бойцов погибли.

На следующий день, когда команда вернулась на место схватки, чтобы разобраться в том, что произошло, он снова попробовал выбраться из трехметровой расселины и понял, это физически невозможно — нормальный человек не может прыгнуть с места на три метра вверх, и даже профессиональные спортсмены на это не способны.

Товарищи после этого случая прозвали его счастливчиком, долго пытали, ходили ли к гадалке ходил. Какой амулет носил, и кто его заговаривал?

На все вопросы Александров только хмуро вздыхал и отмалчивался, ему было нечего сказать. К гадалке не ходил, амулетов не носил, а как это произошло, не знал. Сам удивлялся, что остался в живых.

После того как группа вернулась на место постоянной дислокации, он запил, напивался каждый вечер до беспамятства, потому что иначе не засыпал. Едва закрывал глаза, как сразу перед ним появлялись три боевика с «калашами» и начинали в него стрелять. Во сне ему не везло, как в жизни, его убивали, и он грыз подушку от боли в простреленном теле.

На седьмую ночь Александров понял, что свой лимит везенья явно перебрал, упрыгав от смерти, и пора что-то решать со своею жизнью, иначе ее не станет.

Еще через неделю Юрий решил — пришло время устраивать будущее. Довольно! Хватит!! Поиграл, порезвился, показал себя крутым мужиком и достаточно. Пусть теперь молодые показывают, какие они ловкие и умелые, а ему пора на теплое место, где пули не свистят у головы, зато есть трехразовое питание полезное при его гастрите и спокойный сон в мягкой постели. В конце концов, у него жена и дочь — кто о них позаботится, когда его убьют?

Еще немного подумав, он стал искать пути претворения в жизнь своих мыслей. И тут же выяснилось, что попасть на хорошее место непросто, желающих хватало и без него. Не он один, многие хотели получать своевременно звания, делать быструю карьеру и при этом не рисковать жизнью.

Он выпросил себе отпуск и почти весь его проходил по разным штабам, разговаривая со знакомыми офицерами, занимающими приличные должности, но ничего не добился. Не было вакансий, а если на теплых местах кто и сидел, то люди держались за них так, что даже не стоило пытаться их трогать.

Когда Юрий понял, что такие должности всегда будут принадлежать только сынкам генералов, кто-то из тех ребят, с кем воевал, рассказал, что полковник Круглов попал на генеральское место в главке.

Говорили, что чувствует тот себя там неплохо, и уже кое-кому из ребят помог перебраться в столицу.

Сейчас ищет начальника отдела, и хочет, чтобы на ней тоже оказался кто-нибудь из тех, с кем воевал, кому он смог бы доверять.

Должность так себе, отдел небольшой, карьеры на нем не сделаешь, поэтому до сих пор вакантна. Прежний начальник ушел на пенсию по выслуге лет, так что если желание есть, то не теряйся…

Желание у майора имелось, поэтому он, не мешкая, отправился к Круглову в столицу, благо от отпуска еще осталась пара дней.

Полковник уже стал генералом, он оказался доволен его приходом, так как попал Юрий к нему в самый благоприятный момент — тому дали пару дней на заполнение вакансии, грозя сократить, если ее не заполнит.

Они посидели, выпили, вспоминая погибших товарищей, и на следующее утро Юрий уже отнес подписанный Кругловым рапорт в кадры. Именно так он получил эту должность, на которой сейчас скучал — в обмен на обещание друзей не продавать, и поддерживать снизу все верхние инициативы.

На переезд много времени не потребовалось, удерживать по прежнему месту службы не пытались, сочувствуя, понимая и немного завидуя. С квартирой тоже как-то все удачно сложилось, теща расстаралась, собрала все свои накопления, да Александров получил боевые, плюс продали старую квартиру. Конечно, хватило только на маломерку на окраине, но жить можно. «Жить» — ключевое слово!

И вот майор сидит в мягком кресле начальника спецотдела, и, зевая, смотрит в окно, сам еще до конца не веря в то, что у него всё получилось.

Надо признать, занять именно эту должность действительно желающих почти не имелось. Даже генеральские сынки ее чурались, потому, что вызывало оно недоумение у высших чинов, и, следовательно, попав туда, можно смело ставить крест на дальнейшей карьере, и до конца службы считать себя канцелярской крысой.

Александрова это не пугало, потому что уже знал, чтобы своевременно продвигаться по службе, нужно, как минимум, оставаться живым, а он до сих пор просыпался с криком по ночам, когда снился направленный в голову ствол.

Он не был трусом, но и смелому человеку часто бывает страшно. Конечно, к этому чувству привыкаешь и живешь с ним как с нелюбимой тещей, но потом оно все равно находит тебя в ночных кошмарах. Лучше скучать в теплом кабинете, чем умирать от ран в третьеразрядном госпитале, где даже утку тебе поднести некому, а умерших товарищей приходится отвозить в морг тем, кто хоть как-то передвигается.

Отдел был крошечным по меркам управления — всего четыре человека, включая его самого, и занимался в основном делами, почти не имевшими отношения к сегодняшней трудной жизни — летающими тарелками, экстрасенсами, геопатогенными зонами, пришельцами, похищением людей инопланетянами и тому подобной чепухой.

Его давно бы упразднили, но то, что американцы до сих пор имели подобные отделы сразу в нескольких ведомствах, не позволяло начальству этого сделать. Разговоры о том, что его обязательно ликвидируют, периодически появлялись, именно это отпугивало других соискателей теплых должностей.

Отдел занимался модной с некоторых пор темой, что создавало ему нездоровую славу у журналистов, и вызывало недоуменные улыбки у опытных оперативников, хлебнувших лиха.

Объявления об услугах экстрасенсов густо заполняли подвалы газет и журналов, а на телевидении шли передачи о НЛО и призраках, имевшие высокие рейтинги, людей в новые времена потянуло ко всему необычному и таинственному.

Правда, одно дело высказывать глубокомысленные и безнадежно далекие от реальности соображения, и совсем другое заниматься этим изо дня в день, скрупулезно собирая факты.

Александров задумчиво подпер руку кулаком. Еще одной неприятной особенностью сегодняшней службы было безделье, потому что по-настоящему необъяснимые более-менее значимые события в России происходили нечасто — три-четыре раза в год.

Все остальные, при ближайшем рассмотрении приходилось относить к попыткам списать на пришельцев обычные бытовые проблемы: супружескую измену или потерю девственности, а то и ломку после наркотиков.

Никогда до этого Юрий не задумывался о том, насколько может быть изощренной и грандиозной ложь, когда люди пытаются утаить неприятные факты от своих близких.

Именно так появился рассказ в желтой прессе о зеленых человечках, которые похитили одну юную несовершеннолетнюю особу для своих бесчеловечных медицинских опытов. Проведенное расследование выяснило, что та всю неделю провела на даче с приятелями: причем их было так много, что всех она и не помнит. При расследовании выяснилось, что все инопланетяне учились в одной школе и облик имели вполне человеческий.

Или напечатали рассказ о серых пришельцах, которые использовали человека для жестоких экспериментов, отчего у того остались по всему телу ужасные шрамы. Правда же состояла в том, что человек пил с бомжами в подвале две недели, там напоролся на ржавую арматуру, но продолжил пить на этот раз, чтобы не чувствовать боли. Рана зажила, но в памяти после запоя не осталось ничего. О пришельцах человек прочитал в подобранной газете и решил, что эта история как раз о нем. Тем более в алкогольном дурмане бомжи ему показались самыми настоящими чужаками. Он их описывал так красочно с множеством разнообразных деталей, что этим заинтересовались журналисты.

После появления подобных публикаций, начиналась работа отдела. Его сотрудникам приходилось опрашивать очевидцев и потерпевших, и все они врали почем зря.

К счастью их служба заключалась не в установлении истины, которая по большому счету никому не нужна, а в регистрации и сборе свидетельских показаний. На этом все заканчивалось, особенно когда становилось ясно, что произошло на самом деле.

Иногда действительно происходили серьезные события, которые невозможно было объяснить с точки зрения современной науки или человеческого вранья. Такие дела получали гриф секретности, и с ними приходилось работать долго и обычно безрезультатно.

Надо признать, работа Александрову понравилась: тихо, спокойно, никто в тебя не стреляет, одно угнетает — скучно.

Юрий снова тяжело вздохнул, глядя, как вороны гоняют кота, прикрыл жалюзи от яркого солнца, и с тяжелым вздохом сел обратно в кресло. И тут зазвенел телефон, от резкого звука вздрогнул, потом, не спеша, поднял трубку — медлительности как признаку солидности он еще только учился.

— Слушаю вас.

— Александров, чтобы через полчаса был на месте происшествия, — генерал был зол, это чувствовалось даже по голосу. — Возможно, это по нашей части, так что бери всех экспертов. Мне нужны результаты и обстоятельный доклад вечером. Записывай адрес.

Майор повеселел, позвонил в гараж, чтобы приготовили служебную машину. А потом зашел в отдел, поднимая спящих на столах экспертов.

Через полчаса они нестройной толпой стояли у обычной многоэтажки на Ленинградском проспекте. Два милицейских сержанта закрывали мощными телами дверь подъезда, внутрь никого не пускали, мрачно глядя на толпу недовольных жильцов желающих попасть в принадлежащие им квартиры, и привычно поигрывали резиновыми палками.

Александров огляделся. Время к обеду. Солнышко светит, ласковое, августовское. Еще не жарко, но уже тепло. Ветерок несет запахи еды из соседнего кафе. В желудке заурчало. Он решительно шагнул вперед.

Увидев удостоверение, сержанты уважительно расступились.

— Предпоследний этаж, вас ждут.

Когда они вышли из лифта, впервые за последнее время Александров вдруг засомневался в своем выборе — возможно, пули боевиков были не так страшны, как ему раньше казалось?

Трупы валялись повсюду и в холе и посредине коридора и даже на лестнице. Крови тоже хватало, причем ее разлито было столько, что казалось, кто-то решил покрасить обычный с первого взгляда офис в красный свет. Брызги, неизвестно каким образом, оказались даже на стенах и даже потолке, а на полу так были налиты целые лужи, которые приходилось обходить по замысловатым кривым.

— Здравствуй, Юра! — К майору подошел заместитель начальника отдела спецрасследований, подполковник Кривошапко, хмурый и задумчивый. — Видишь, что у нас творится?

— Рассматриваю с огромным интересом, — кивнул Юрий. — Предварительная версия — похоже на работу маньяка.

— Поэтому нас сюда и вызвали, а мы пригласили вас.

— И что от моего отдела нужно?

— Помощь. Не понимаю я, что здесь произошло, но одно сумел установить точно это — не маньяк!

— А кто?

— Фильм «Хищник» видел?

— Конечно.

— Так вот, похоже, этот пришелец решил у нас погулять, в США ему, видимо, не понравилось, что там его гоняют чернокожие копы и Шварцнегеры, вот он и подумал, у нас спокойнее будет позвоночники из людей выдергивать…

— Да ладно тебе, — усмехнулся Александров. — Шутка хорошая, но это дело нам тебе все равно не удастся спихнуть, никто из начальства в эту версию не поверит.

— Знаю, что не поверят, а жаль… — подполковник закурил. — Генералов бы сюда, чтобы посмотрели, что тут творится, тогда, может, и отдали бы.

— Бесполезно, не получится, как ни старайся. У меня в отделе ни одного боевого оперативника, ни приличного сыскаря, зато имеются книжные крысы в количестве четырех штук — у каждого ученая степень за плечами, и только у меня шрамы.

— Понимаю и сочувствую, — Кривошапко поморщился. Не любил он, когда кто-то рассказывал о боевом прошлом. Его на Кавказ не отправляли ни разу, резонно рассудив, что воевать любой сможет, а вот дела расследовать, профессионалы нужны. — Но не вызвать тебя не мог.

— А с чего ты вдруг пришел к выводу, что это работа для нашего отдела?

— Весь дом утыкан видеокамерами, двери железные, многослойные, такие автогеном не возьмешь, замки сверхсложные — их в денежные хранилища ставят, а трупов наваляли как на улице.

Александров наклонился над ближайшим телом, выглядело то ужасно, шея свернута так, что голова, оказалась, закинута на спину.

— Такое бывает — предатель впустил убийц.

— Никто не входил, камеры повсюду натыканы, беспрерывно фиксирующие окружающую действительность, мы все файлы просмотрели, но ничего не нашли. Все было спокойно, как в морге, дверь никто не открывал.

— Может стер кто?

— В том-то и дело, что нет. Время стоит на каждом файле, разрывов нет.

— Тогда получается убийца кто-то из своих. Всех поубивал, а потом бросился из окна или застрелился.

— А ты сам смог бы убить двадцать охранников?

— Не знаю, не пробовал, но если надо, то наверно…

— И как бы ты это сделал?

— Взял бы автомат с достаточным боезапасом и оптикой, выбрал хорошую позицию и оттуда пощелкал бы всех по одному!

— А без автомата? — Кривошапко насмешливо посмотрел на него. — Голыми руками?

— Шутишь?

— А ты еще не понял?! Все убиты без оружия, в крайнем случае, использовалось нечто вроде рога, об этом еще эксперты спорят. Причем убийца был один…

— Что?! — Александров даже как-то неловко засмеялся от анекдотичности ситуации. — Ты мне сказки не рассказывай! Охрана с оружием, дверь закрыта, и тут появляется маньяк и начинает размахивать ножом. Да его убьют сразу после первого трупа!

— Пойдем, покажу тебе кое-что, — подполковник завел его в комнату охраны. Здесь тоже на полу лежал труп. Кривошапко аккуратно перешагнул через него. — Смотри! Мы уже эту запись раз десять просматривали.

На мониторе двинулась картинка. Юрий увидел, как охрана поднялась со своих мест, доставая оружие, причем перемещались они медленно и неестественно, на лицах понемногу проявлялось удивление и страх.

— Просматриваем на максимуме замедления, иначе вообще ничего не увидишь, — пояснил подполковник. — Смотри, сейчас появится…

Александров вгляделся в экран, но смотреть оказалось не на что. Между охранников прокатился мутный смерч и исчез, а тела еще долго падали на пол один за другим, покрывая стены и пол кровью брызгающей из оторванных конечностей и вскрытых грудных клеток.

— И это все, что у нас есть, — грустно усмехнулся Кривошапко. — То же самое можно увидеть на всех записях.

— А стоп-кадр сделать сможешь?

— Смотри, — подполковник снова прокрутил обратно запись и остановил ее. Александров недоуменно смотрел на мутный столб, в котором едва угадывалась размытая человеческая фигура. — Хищник двигался с такой скоростью, чтобы его камера не запечатлела, так что ничего не увидим даже при увеличении. Согласен, что клиент твой?

— Похоже, и в самом деле наш, — кивнул озадаченный Александров, не веря своим глазам. — Мои ребята, конечно, поработают с изображением, эксперты тоже, но на большее не рассчитывай — никто тебе не позволит все эти убийства списать на инопланетян, прибывших сюда поохотиться.

— Да знаю я! — подполковник раздраженно махнул рукой. — Но если такое повторится, мы все будем иметь бледный вид…

— Конечно, — Юрий вздохнул с облегчением, потому что на мгновение представил, как это дело отдают ему. И как он будет ловить этот вихрь? Да и человек ли это? То, что на стоп-кадре можно было разглядеть руку, ни о чем не говорило, та была размытой и странной. Неужели — действительно хищник?! — Но все равно я это дело не получу — у меня ни соответствующих кадров, ни опыта расследования. Конечно, мы снимем копии с записей и начальству доложим, но это все.

— Ладно, — Кривошапко поднялся из-за стола. — Вот поговорил с тобой, и стало легче. Пойдем, посмотрим следующий этаж. Там у нас лежит на полу мертвый вор по кличке Слон в окружении охраны, которая имела оружие круче, чем в боевиках, и кое-кто выстрелить успел, да только стены продырявил.

— Не завидую тебе, — искреннее посочувствовал Александров. — Жаль, ничем помочь не могу.

— Не нужна мне твоя помощь, — отмахнулся подполковник. — Я уже переговорил с начальством. Дело спишем на бандитские разборки, потрясем авторитетов, попытаемся разобраться, кому эта смерть выгодна, и на этом закончим. Заказные убийства у нас не раскрываются, об этом все знают. Мне главное, чтобы ты был в курсе на тот случай, если подобное повторится. А вот что тогда будем делать, не знаю, наверное, придется как-то вместе работать…

— Мы все здесь заснимем, если что сможешь на нас сослаться, — Юрий тронул Кривошапко за плечо и прошептал. — Слушай, я тут недавно, приехал оттуда, где стреляют, но такого не видел. У вас это часто бывает? Прости, конечно, за глупый вопрос?

Кривошапко посмотрел на него с удивлением:

— А я о чем тебе битый час толкую? Впервые это у нас! Никогда подобного не видел, хоть веселые девяностые рядовым оперативником служил. Трупов повидал столько, словно все это гнилое время в морге санитаром проработал, а сейчас чувствую себя как новичок в первые годы службы…

— Я тоже, — сокрушено и виновато произнес Александров. — Извини, что помочь ничем не могу…

— Спасибо, мне уже стало лучше, главное — уже не думаю, что крыша у меня поехала. Нормально, прорвемся, не в первый раз.

Кот выходил на разных станциях, переходил с одной линии на другую, запоминая тех, кто шел за ним. Хорошо, что время было позднее, и людей в метро ехало немного, поэтому все были на виду. Убедившись, что никого не видит и главное — не чувствует на себе чужого взгляда, пересел на нужную линию и довольно быстро добрался до своей станции. Здесь он проверился еще раз и пошел к своему дому.

Двухкомнатная квартира деда находилась в панельной шестнадцатиэтажке. Они с сестрой переехали в нее сразу после смерти старика, продав квартиру родителей, чтобы как-то просуществовать первое время. Оплачивал их общее жилье, конечно, Влад. Лия училась в университете на факультете журналистики, поэтому денег у нее не могло быть по определению.

Когда они остались вдвоем, роль старшего, а значит, ответственного за всю семью, перешла от деда к нему, и никто не спрашивал его согласия. Сестра была еще девчонкой, заканчивала школу, а он уже на втором курсе института. И через год, когда сбережения резко подошли к концу после того, как пришлось заплатить за обучение, встал вопрос — как жить дальше?

Именно тогда он и отправился по адресу Дока, который нашел в записях деда. Никаких других вариантов выживания просто не смог придумать.

Получилось все, безусловно, не так, как ожидал, но и не так плохо, как могло получиться. А сейчас ему даже нравилось, и если бы кто-то попытался у него отобрать тот мир, в котором он сейчас живет, он был бы очень недоволен, несмотря на опасности и огромное количество материализованных в тех местах ужасов, о которых люди живущие в столице даже не догадывались.

Странно все тогда было…

Домофон на двери подъезда остался тем же, комбинацию цифр не сменили, поэтому он проник в родной дом без каких-либо проблем, даже не пришлось сестру поднимать, поднялся на третий этаж и нажал кнопку звонка.

Влад мог открыть дверь сам, ключи у него были, но он всегда звонил, опасаясь, что у Лии может оказаться кто-то — должна же у девушки когда-нибудь появиться личная жизнь? Пусть у него ее нет, но у нее-то пусть будет.

Кот надеялся, это когда-нибудь произойдет, и в то же время боялся, что избранник сестры ему не понравится.

— Кто там?

У него кольнуло сердце. В голосе Лии слышалась тоска и боль.

— Твой брат.

Загремели замки.

— Влад! — Сестра бросилась ему на грудь. — Как хорошо, что ты приехал. У меня беда.

Она заплакала, Кот обнял сестру, отвел в комнату и посадил на диван. Сердце защемило. Давно девочка так не рыдала. Последний раз это происходило, когда умер дед. Он гладил ее по голове и ждал, когда Лия успокоится, минут через десять потеряв терпение, произнес:

— Я не смогу тебе помочь, если не узнаю, что случилось.

— Ты все равно не сможешь помочь! Я не хочу жить! Я убью себя! Мне так страшно, больно, одиноко. Ну, почему все так несправедливо устроено в этом мире?

— Так говорить не надо, — Влад снова ее обнял, дожидаясь, когда на его непромокаемый комбинезон выльется новая порция горько-соленых слез. — Жизнь дается один раз, не стоит ее терять, потому что второй не будет. И справедливость существует, просто иногда ее трудно понять.

— Когда все плохо, и становится с каждым днем только хуже, стоит ли жить?!

— Конечно. Вся штука в том, что другой формы существования у нас нет и не будет. Пусть жизнь тебе кажется плохой, пускай в ней трудно и больно, но иной просто нет. Небытие — плохо, хотя бы потому что ничему не учит.

— Разве главное чему-то научиться, что-то понять? В этом смысл?

— Что случилось? Расскажи. Я твой брат, а ты — самое родное и близкое мне существо. Если тебя обидел кто-то, то найду этого человека и накажу…

— Обидел да еще как! — Лия бросилась к телевизору, включила зачем-то ДВД, по экрану прокатилась рябь, потом пошла запись того репортажа, который он уже видел: о войне, об убитых и раненых мальчишках, о том, как их увозит скорая помощь с военного аэродрома. И знакомый кадр — Перфилова несут на носилках. — Только не знаю, сможешь ли ты наказать страну, которая посылает мальчишек на смерть и увечья?

— Страна, это такое же понятие, как мир — оно необъятно. Нельзя наказать то, в чем существуешь.

— Ты изменился, брат, стал слишком сложным для меня, — сестра остановила запись. — Посмотри — узнаешь? Это Сергей, он жил в соседнем доме. Вы дружили с ним, когда были мальчишками.

— Я его помню, — немного недоумевая, произнес Влад. — Да мы играли вместе во дворе, потом дрались. Что с ним? Вижу, он ранен и, кажется, тяжело. Такое бывает на войне, иногда там и убивают.

— Я знаю, но это не должно происходить с ним.

— Почему?

— Потому что я люблю его, и без него жить не хочу!!

Кот вздрогнул от неожиданности.

— Не понял…

— А что тут понимать? Когда уезжал, ты просил, чтобы он за мной присмотрел?

Влад попытался вспомнить тот далекий день. Вот он выходит во двор и встречает Сергея. Они поговорили о том, как складывается жизнь. Перфилов проводил его до метро, а, напоследок, кажется, сказал что-то вроде — если нужна какая помощь, то я готов. Вот тогда Кот и попросил его присмотреть за сестренкой. Он не знал, вернется ли вообще, потому что уходил в неизвестность.

— Да, просил. Он тебя обидел, надругался над тобой?

— Какой ты дурак! — Лия вспыхнула. — Зачем так сказал?

Влад посмотрел на нее и вдруг все понял. Сестра была некрасива. Тоненькая фигурка с небольшой грудью, темные волосы, длинный, немного нескладный нос, высокий лоб и тонкие губы. Все вместе производило не очень хорошее впечатление на парней. По крайней мере, в школе у нее, он точно это знал, ухажеров не было, да и после нее тоже. Не нравилась она никому. Единственное, что отличало эту девочку от других, и иногда привлекало взгляды, так это огромные, всегда растерянные, голубые, как небо, глаза…

— Почему надругался? Я сама к нему пришла, и в постель затащила тоже сама…

— Извини, — Кот развел руками. — Виноват, не подумал. Ужас!

— Это моя первая любовь, а он мой единственный мужчина! У меня никого не было ни до, ни после, и главное, мне никто не нужен. Иногда кажется, что в этот мир я пришла только ради него.

— А я?

— Ты — другое дело, — Лия прижалась к нему. — Ты — мой брат, защитник, моя сила и опора. Без тебя, меня бы не было, я знаю. А без Сергея меня уже нет. Понимаешь?

— Кажется, — серьезно кивнул Влад. — Правда, не до конца.

— А вот нет его, и все становится бессмысленным. Все! люди. Дома! Мир этот вокруг нас. Сама жизнь! А есть он, и все вокруг становится таким, каким и должно быть — правильным и нужным.

— Хотел бы я, что кто-нибудь обо мне так сказал, — Влад задумчиво потер небритый подбородок. — Наверное, ты его действительно любишь.

— Так и есть, — Лия снова разрыдалась, но быстро успокоилась. — И что мне теперь делать?

— Как что? Подождать, пока Сергей выздоровеет, а там видно будет. Главное, что он живой.

— Я согласна ждать хоть целую вечность, но вся беда в том, что он никогда не выздоровеет!

— Почему?

Лия остановила запись и убежала в другую комнату, потом принесла оттуда листок бумаги, отпечатанный на принтере.

— На, читай! Это я скачала с Интернета.

Влад недоуменно взял листок и начал читать вслух:

— Рота попала под обстрел боевиков, были взорваны два БТР и одно БМП, четыре Урала, убито тридцать семь, ранено девять, из них тяжело пятеро. И что?

— Ниже читай…

— В Москву доставлено двое: рядовой Сергей Перфилов, у которого раздроблены обе ноги, общее состояние очень тяжелое. Из-за несвоевременного оказания медицинской помощи у раненого развивается гангрена на обеих конечностях, скорее всего врачи будут вынуждены ампутировать ему ноги. У второго — рядового Ивана Матренина состояние стабильное, средней тяжести, ему предстоит ряд хирургических операций, чтобы восстановить лицо после тяжелой челюстной травмы…

— Прочитал, — Кот поднял голову. — Дело плохо. Раны тяжелые, большая вероятность того, что станет инвалидом.

— Ничего ты не понимаешь, никем он не станет, — Лия подняла на него залитые слезами глаза. — Сергей жить без ног не сможет, а я без него. Мы оба скоро умрем, сначала он, потом я.

— Не спеши, — Влад почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось. Сестра сказала это таким тоном, что он сразу понял — для нее это дело решенное. Жить она не будет без этого парня — а ему что делать? — Я что-нибудь придумаю.

— А ты можешь?

— Пока не знаю…

— Откуда ему возьмешь ноги?

— Успокойся, — Кот уложил Лию в постель и сел рядом. — Разве я тебя хоть раз обманывал?

— Нет, никогда, за что благодарна. Ты никогда от меня ничего не скрывал, и был честным до конца.

— Так вот, поверь мне и сейчас. Обязательно найдутся варианты. В жизни бывают такие моменты, когда все кажется безнадежным и ужасным, но проходит время, решение находится, и все хорошее снова возвращается. Главное — никогда не торопиться, не спеша все обдумать и взвесить С любым горем нужно переспать несколько ночей, тогда острота уменьшится, и эмоции не будут мешать думать.

— Влад…

— Что?

— Помоги мне, пожалуйста. Я не знаю, что мне делать, мне кажется все таким ужасным, словно на меня положили огромный груз, а я не то что поднять его не могу, даже полной грудью вздохнуть. Если Сергей умрет, жить не стану. Просто не смогу. У меня внутри словно что-то рвется, ломается, сердце еще бьется, но ему так тяжело качать кровь, оно долго не выдержит, поверь.

— Спи! — Кот заставил ее выпить снотворного. — Поверь, все образуется.

Подождал, пока она заснет, поправил одеяло, ушел из комнаты и закрыл за собой дверь. Потом долго сидел на кухне, пил чай и думал. Мысли были бессвязны.

…Друг детства попал в большую беду. Он должен ему помочь. Но не потому, что они вместе росли, познавали мир, влюблялись в одних и тех же девчонок — не в этом дело. Все это давно прошло, чувства маленьких мальчиков которыми они когда-то были, уже кажутся глупыми и бессмысленными.

Парню вероятнее всего уже ампутировали ноги, и теперь он медленно умирает в какой-нибудь больнице, даже не понимая, что с ним происходит. Его вины нет в той беде, что с ним случилась. Но это не утешает, потому что Лия в Перфилова втрескалась по уши, и он не знает, как с этим быть.

Влад тяжело вздохнул и полез в шкафчик, там всегда лежала бутылка водки. Он налил себе полстакана и выпил. Не потому что хотел опьянеть, просто сердце болезненно сжалось, не могло оно спокойно воспринимать то, что произошло — еще немного и разорвется от щемящей боли.

Когда выпил полстакана, стало чуть легче.

Кот сразу поверил фразе Лии, что Сергей не сможет жить инвалидом. Он бы сам не смог. Это необратимая беда, которую не исправит даже время.

А значит, Перфилов долго не проживет, а Лия без этого парня тоже. Упрямая — вся в деда! Как сказала, так и будет.

А как быть ему? Вся его жизнь в этой девочке, спящей сейчас в соседней комнате. Для нее он и жил в последнее время, даже пошел к Доку в помощники, чтобы зарабатывать ей на институт и жизнь. Вот умрет она и что тогда? Ему тоже умирать?

Кот вздохнул и налил себе еще. Он однажды уже погибал, и до сих пор помнит все с запахами и красками. Ему тот ужасный день часто снится, и всегда просыпается с хриплым криком о помощи. А потом идет под душ, чтобы смыть с себя запах смерти тяжелый и удушливый …

Влад тогда пришел в дом контор, чтобы отдать заявление деда — тот все пытался вытребовать для себя какие-то дополнительные привилегии за то, что воевал за страну, которая давно исчезла.

Был понедельник, и, как оказалось, как раз тот день, в который не стоило здесь появляться. В ночь с субботы на воскресенье строители покрасили этажи свежей краской, поэтому на другой день коридоры радовали глаз блестящими серыми стенами, а в воздухе нестерпимо пахло растворителем.

Когда Влад зашел в один из кабинетов, пары неожиданно вспыхнули — вероятнее всего от чьей-то зажженной сигареты, и мгновенно превратили коридор в бушующий ад.

Здание дома контор было пятиэтажное, еще сталинской постройки, с высокими потолками и лепниной, по высоте равнялось современной двенадцатиэтажке. Загорелось на четвертом, поэтому он и следующий за ним вспыхнули. Мгновенно, за пару минут, все коридоры оказались охвачены огнем. Свежеокрашенные стены горели как фейерверк. За ними занялся линолеум, потом мебель. Отравляющий газ пошел гулять по этажам, поэтому даже те, кому повезло оказаться внизу, оказались в смертельной опасности.

Люди пытались выжить и делали для этого все, что могли. Кто находился на нижних этажах, побежали к выходу, кашляя и задыхаясь — у них был неплохой шанс спастись, и большинству действительно повезло. Погибло только несколько сердечников, да еще пятеро заблудившись в удушающем дыму, не нашли выхода и задохнулись.

А вот у тех, кто оказался на верхних этажах, шансов на спасение почти не было.

Одни чуть сообразительнее других, поняли, что через коридор, где бушевало пламя, выйти не удастся, и стали прыгать вниз на газетный киоск, стоящий у входа, надеясь, что тот смягчит падение. Так и случилось. Первые, пробив крышу, сломали себе ноги, но выжили, а вот тем, кто последовали за ними, уже так не повезло.

Поле падения еще двоих киоск просто развалился, следующие падали на кучу пластикового хлама и бились насмерть.

Неизвестно откуда появилась рота солдат. Если судить по розовым чистым лицам — из бани, находящейся недалеко. Шли они организованно колонной, числом около роты. По команде командира старшего лейтенанта, имя которого история не сохранила, стали ловить в шинели тех, кто прыгал. Они сумели спасти пять человек, пока одна толстая тетка не убила двоих ребят, раздавив их об асфальт, разорвав шинель, которую они держали. Тогда защитники отечества отступили по команде того же старшего лейтенанта, унося с собой тела убитых.

А дальше сама смерть правила бал. Это было по-своему трагично красиво. Клубы искр вылетали из окон и с вентиляционных шахт. Языки огня лизали стены, оставляя черные следы копоти.

На четвертом и пятом этажах люди стояли на подоконниках и ждали, когда пламя доберется до них, а потом летели вниз горящими беспомощными куклами.

Пожарники приехали, но как всегда, как у нас бывает с теми машинами, чьи лестницы не доставали до верхних этажей, а те машины, подъемное устройство которых позволяло добраться до крыши, находились в ремонте. Спасатели не могли пробиться выше третьего этажа, поэтому все, кто находились на четвертом и пятом, были обречены. Конечно, пожарные машины спешили сюда и из других районов, только шансов на то, что они успеют кого-то спасти, не было — слишком быстро распространялся огонь.

Влад Котов — обожженный с горящими волосами полз к окну, чтобы присоединиться к тем, кто уже погиб внизу, не очень хорошо понимая, что делает. Боль в теле была настолько адской и нестерпимой, и, он был готов спрыгнуть вниз, чтобы избавиться от нее. Он знал, если бы даже случится чудо, и его сумеют вытащить из пылающего ада, то шансов выжить у него все равно не было.

Кожи практически не осталось, волос тоже, вместо здорового крепкого парня, который вошел в здание, теперь к окну полз обугленный кусок мяса. Вероятно, если бы он получше соображал, то остался бы на месте — какая разница, где умирать и как?

Главное — все-таки результат, а не способ его достижения.

Но вперед толкала ужасная боль, и он полз, теряя сознание и снова приходя ненадолго в себя.

Смерть сама решает, кто и когда должен погибнуть. Едва Кот добрался до окна и стал переваливаться через подоконник, как его подхватила чья-то сильная рука и потащила вверх.

Если бы мог он что-то видеть обожженными глазами, то заметил бы, что фигура спасителя сливается со стеной здания. Ее не могли заметить ни толпа зевак, ни люди из соседних зданий, в окнах которых торчало немало любопытных, ни даже те, кто стоял на подоконниках в соседних комнатах, озираясь и ожидая чуда.

Человек поднялся по кирпичной стене, вытащил Кота на плоскую крышу, где плавился от жара битум, и перекручивались листы рубероида, создавая странную и жуткую композицию, перебежал на другую сторону здания, выходившую в пустой, закрытый железными воротами двор и спустился вниз.

Для подъема и спуска он не пользовался веревкой или какими-то другими приспособлениями, довольствовался только ногтями на руках и ногах, которые подросли, отвердели, превратившись в жесткие когти, пробивающие цементный раствор, скрепляющий кирпичи.

Влад лежал у него на спине и умирал, не понимая, что происходит. Только во дворе, к нему на мгновение вернулось сознание, но и тогда он ничего не понял.

Здесь было пусто и слишком тихо, сюда не долетали крики гомонящей толпы на улице, не падали тела и пылающая мебель, так как внутрь двора не выходило ни одно окно горящего здания.

Он очнулся, когда по его телу, точнее по обгорелому мясу, прошлись ловкие умелые руки, втирающие остро-пахнущую мазь, боль была адская, даже превосходящая всю ту, что ему довелось испытать. Крот яростно замычал, потому что для стона не мог разлепить спекшиеся губы.

— Слушай меня, Владик, и запоминай, — проговорил человек. — Много лет тому назад твой дед спас мне жизнь, он меня и послал сюда, когда услышал по радио, что горит здание, в которое тебя отправил. Так что сейчас я просто возвращаю свой долг ему…

— А — а-а-ы-ы… — промычал Влад, когда смог наконец разлепить губы, говорить он все равно не мог, горло и связки были обожжены. — Ы-ы-ы.

Он хотел сказать — «спасите», но получалось только это. Неизвестно как, но человек его понял.

— Конечно, я спас тебя совсем не для того, чтобы ты умер у меня на руках. Когда снова очнешься, уже будешь в безопасном месте. И не кричи так, больно уже не будет.

— А-А-А…

— Поверь мне, худшее уже позади, я вылечу тебя, даже шрамов не останется. Еще немного потерпи…

Ему снова пролилось на голову нечто мокрое и чрезвычайно жгучее, похожее чем-то на студень зеленого цвета. Боль оказалась еще более острой, неожиданной, на фоне привычной, и он потерял сознание, поэтому не видел, как спаситель, прилаживает ему на тело непонятный кусок какой-то розовой органики. Она сразу задвигалась, растягиваясь, превращаясь в тонкую полупрозрачную пленку, закрывая обожженное тело от воздуха.

Боль сразу стала меньше, но выдерживать даже такую уже не было сил, и Влад снова потерял сознание.

Кот очнулся уже дома. Когда сумел разлепить залитые гноем глаза, то понял: лежит на диване, а рядом с ним сидят дед и его спаситель, и о чем-то тихо разговаривают.

— Жив, внучек? — спросил дед. — Извини, что послал тебя в этот долбанный дом контор, но кто же мог знать, что так все будет? Сам едва не окочурился, когда узнал, что там все горит. Сердце прихватило так, что даже не сумел доползти до серванта, где у меня лекарства лежат. Так на полу и концы отдал бы наверное, если бы Док не пришел. Вот было бы весело, ты бы умер там, а я здесь.

— Док?

— Так зовут твоего спасителя.

Влад лежал обнаженный, укрытый одной простыней. Вспомнив все, что произошло, он со страхом заглянул под нее, ожидая увидеть обгоревшее мясо вместо тела.

Кожа выглядела мокрой, кроваво-красной, но это была его настоящая кожа, а не чужая.

— Как? — прошептал он. — Это же невозможно? Я знаю, люди с такими ожогами долго не живут…

— Официальная медицина спасать таких больных не умеет, это правда, — усмехнулся Док, вытаскивая из-под одежды светящуюся склянку. — А мне это удается.

Мазь вновь обожгла тело немыслимой болью.

Спаситель снял с него почерневший кусок странного вещества, чем-то похожий на грязную розовую полиэтиленовую пленку, свернул его и выбросил в открытую форточку.

— Что это?

— Симбионт — называется Чешуя. Он вырастил тебе кожу, тем самым спас от многих осложнений….

— Но как это возможно?

— Если действительно захочешь это узнать, то найдешь меня. Поверь, это замечательный шанс изменить все в своей жизни, и дается он далеко не каждому. Место, в котором я живу, не очень безопасно, но там происходят невероятные события, которые когда-нибудь изменят жизнь всего человечества.

Он вспомнил об этом предложении, когда дед через два месяца умер, и они с Лией остались одни.

После долгого раздумья он решился, и поехал в далекий пермский городок, а дальше началась совсем иная история его жизни…

Влад потряс головой, выбрасывая из нее некстати подступившие воспоминания, выпил и задумался.

Итак, Лия влюбилась в парня, который сейчас находится в столичной больнице и медленно умирает. Тому отрезали ноги, и даже если ему удастся выжить, то для него жизнь превратится в ад, который он вряд ли захочет терпеть. Покончит с собой, а за ним и сестра…

Но даже если Сергей будет жить, то ничего хорошего в его жизни уже не останется.

Лия любит его, а значит и ее жизнь превратится в дерьмо, такой же скоро станет и у него, потому что в сестре смысл его сегодняшнего существования, а она последует за своим возлюбленным. Он должен помочь, но как?

Влад снова налил и с удивлением обнаружил, что выпил почти всю бутылку, но был по-прежнему трезв. Кот выругался, поднял рубашку и увидел, что симбионт, который он закрепил, перед тем выйти из квартиры, позеленел, притом цвет его изменился, стал каким-то радостным что ли.

«Надо было отлепить, прежде чем начинать пить, — подумал он тоскливо. — Вот куда ушла вся бутылка, этому спирт — все равно что пирожное для сладкоежки. Поздно вспомнил, водка кончилась».

Он снова опустил рубашку и взглянул в окно.

У него промелькнула какая-то мысль. Произошло это, когда нахлынули воспоминания. Точно — подумал о Доке…

Может ли тот вырастить парню ноги? Сомнительно, но пока это единственная реальная возможность.

Если кто-то способен помочь Перфилову, Лие и ему самому, то только старый друг деда. Он не раз совершал чудеса, которые никто не смог повторить. Конечно, Док не волшебник, но иногда равен настоящему магу.

Наверное, сможет что-то сделать и сейчас. И не откажет, потому что помогал им так часто, что уже всего и не припомнишь. Деньги он сейчас зарабатывал только благодаря нему, потому что Док его познакомил с торговцами, показал места, где можно найти алмазы.

Итак, это единственный вариант. Он отнесет парня к Доку, и пусть тот с ним сам разбирается.

Кот вздохнул. Легко рассуждать, но как это сделать? Как протащить безногого парня через тайгу?

Дикого жуткого зверья и мутантов там хватает. Самому-то редко удается проскочить без драки, а уж если с грузом, точно сожрут.

А Сергея еще надо забрать из больницы, провезти на поезде.

К тому же за ним следят. И самое неприятное, что неизвестно, кто к нему привязался. Не дай бог какая-нибудь официальная структура. ФСБ, милиция или какой-нибудь следственный комитет.

Так, что же делать? Кот с тоской посмотрел на пустую бутылку и налил себе чаю.

Для начала следует узнать, куда увезли Перфилова. По телевизору он видел, как грузили в машину скорой помощи, надо выяснить номер, а уже по нему определить больницу.

Влад вернулся к телевизору и включил ДВД, когда пошли кадры погрузки раненых в машину, остановил запись и начал рассматривать картинку. У скорой помощи имелась какая-то надпись на боку, сделанная желтым цветом, но ее не удавалось разобрать, так как машина стояла боком.

Он пропустил пару кадров вперед и прочитал: «Военный госпиталь имени Бурденко».

Мог бы сразу догадаться! Куда еще повезут раненого солдата, как не к войсковым медикам?

Что ж теперь он знает, где находится друг детства и возлюбленный его сестры. Дальше все просто. Нужно навестить парня и поговорить. И тогда станет ясно, что делать.

Кот допил чай и снова задумался.

Перфилов был без сознания, когда его снимала телекамера, но это не факт, что тот еще жив. Раны тяжелые, мог и умереть на операционном столе, и даже если не умер, то явно нетранспортабелен после операции.

Ерунду он придумал. Но если он не попытается, то потеряет самого близкого и родного человека, а тогда стоит ли жить ему самому?

Добраться до Дока непросто. Живет он в скверном месте, там полно разных мерзких тварей. Зато много разной органики и симбионтов, именно они его когда-то спасли от неминуемой смерти.

Влад подошел к окну, открыл его, вдохнул прохладный ночной воздух, который уже большей частью очистился от смога, и хмуро улыбнулся. Кто бы знал, что можно скучать о чистом небе так, что внутри все дрожит?

Люди не замечают того, что делает их счастливыми, потому что это привычно и обыденно. Всего лишь темное небо с клочьями облаков. И им наплевать, что звезды выстраиваются в такую восхитительную картинку, что сердце замирает.

А луна, краешек которой едва виден из-за высотных домов — разве она не чудо?

В тайге, там, где он сейчас живет, небо всегда закрыто плотными тучами, и каждый день идет дождь, даже зимой…

Кот вздохнул и нахмурился. Логика говорит о том, что доставить до места назначения парня будет непросто — почти невозможно, учитывая долгий переход и всякую живность, которая так и норовит пообедать человеком. Сергей будет самой настоящей обузой. А когда он его притащит к Доку, тот разведет руками, и спросит: Интересно, с чего ты решил, что можно человеку вырастить ноги? И действительно — с чего? Глупость же несусветная!

Но в комнате спит его сестра, которая покончит с собой, если он ничего не сделает. Иногда даже бессмысленное действие лучше бездействия. Похоже, это как раз тот самый случай. Ничего не делать нельзя, но и делать ничего хорошего.

Что-то внутри него говорило о том, что он поступает правильно. Интуиция. Шестое чувство или что-то еще. Ему неизвестно, откуда возникает в нем смутное знание, которое и понять-то трудно. Так немного теплоты в груди, легкое волнение сердца, и внутри появляется уверенность в том, что все обстоит именно так.

Именно это чувство помогало ему выжить и спасало тех, кто доверял ему жизнь.

Глупо! Но когда не знаешь, что делать, подойдет любое действие. Главное — не стоять и не ждать, пока все станет совсем плохо.