Слуга Дракона

Глава 8

Как только стемнело, Илна выползла из роскошного шатра, который лорд Тадай велел установить для нее. Ей не хотелось оскорблять аристократа, но уж лучше бы он предложил ей уснуть на тюфяке, набитом человеческими костями.

В отличие от тканей кости не разговаривали с Илной. Покрывавшие пол шелковые подстилки изготавливались тонкими детскими пальцами, поэтому узелки лежали очень плотно – и они рассказывали о вопиющей нищете.

Илна не питала романтических иллюзий. Фермерский труд тяжек, и дети на селе начинали трудиться, едва научившись ходить. Но все равно она предпочла бы спать под открытым небом, завернувшись в плащ, нежели на блестящих подстилках и под навесом из шелка и золота.

Триремы опирались на весельный каркас, поэтому не боялись поднимающегося прилива. Чтобы вода не могла сдвинуть корабли с места, лапы якорей прочно впились в песок. Корабли стояли на рейде возле одного из множества безымянных островков, которые усеивали Внутреннее Море в часы отлива.

Островок, полностью уходящий под воду только в пору весеннего половодья, в центре был покрыт густой растительностью, ближе к берегу сменявшейся бесплодным песком. Деревьям трудно выдерживать регулярные соленые ванны, однако береговой виноград и другой невысокий кустарник пронизывали почву своими корнями.

На восточном побережье разрослась, свешивая корни на мелководье, мангровая роща. И пока пассажиры трирем ужинали в освещенных лампами шатрах на более возвышенных участках, моряки развели костры на сыром песке. В ход шли корявые мангровые ветки да плавник, вынесенный волнами. Частицы соли, сгорая, вспыхивали голубыми и зелеными искрами или окрашивали пламя в мерцающий пурпур.

С плащом в руках – вечер был теплым, но не настолько, чтобы спать в одной тунике, – Илна пошла прочь от шатров. Стража и слуги, наверняка заметившие ее бегство, мало волновали девушку. Раньше она диву давалась, как это Тадай и его спутники умудрились набрать столько багажа, что едва он уместился на двух кораблях. Теперь, увидев, как из узких чехлов извлекались парчовые шатры, она все поняла.

Илне хотелось побыть одной, но стоило ей выбраться из топкой низины, где песок не просыхал даже в час отлива, и подняться по склону, как она увидела моряков. Те расположились по другую сторону гряды вокруг костра, горевшего настолько неярко, что Илна подошла почти вплотную к зарослям крестовника, прежде чем заметила искры.

Девушка в нерешительности остановилась. Компания моряков прельщала ее не больше, чем общество аристократов.

– Там несметные богатства! – донеслась до ее слуха фраза. – Золото валяется прямо на улицах: браслеты, обручи, броши из тончайшего металла, и все в драгоценных камнях! А еще есть дворянские сокровищницы и тайники торговцев – не чета нынешним!

Отбросив мешавший плащ, Илна опустилась на четвереньки, пробралась сквозь сочную листву крестовника, и затаилась. Теперь она имела полный обзор. Она действовала не задумываясь: руки сами развязали шелковый аркан, висевший на поясе. Если потребуется, петля бессловесно выполнит все, что Илна пожелает.

В округлой низинке, скрытой со всех сторон, собралось три десятка моряков. Вонкуло, шкипер с «Ужаса», сидел на корточках у огня. По рангу он являлся старшим среди моряков, хотя формально судном командовал благородный капитан, лорд Нейрал.

Однако здесь, у костра, всем заправлял боцман Мастин: именно его рассказ услышала Илна. Девушка приметила его еще в пути: крепко сбитый мужчина с бритой головой, позволявший себе презрительные взгляды в сторону аристократов, когда был уверен, что они на него не смотрят.

Хотя Илна в известной степени разделяла его мнение, ее коробила скрытность боцмана. Если кого-то интересует мнение Илны ос-Кенсет по любому предмету, достаточно спросить ее об этом.

Один из моряков что-то сказал, Илна не расслышала, так как костер в этот момент выплюнул сноп искр.

Мастин запустил большие пальцы под широкий пояс.

– А то, – ответил он хриплым голосом.

Илна понимала, что свою скрипучесть он приобрел, выкрикивая команды во время шторма. Вот уж когда не до жиру: тут любое неразборчивое слово могло привести к крушению и гибели. – Что нам смотреть на капитанов и всяких там пижонов! Они-то небось попивают вино – пока мы ютимся здесь с черствым хлебом и дрянной водой… Нас потому и не казнили за мятеж с адмиралом Ниткером, что мы им сейчас нужны! А теперь подумайте: как долго нас продержат после того, как узурпатор Гаррик натренирует собственную команду?

– Но мы же получили прощение, – прозвучал голос, полный сомнения. – Все выжившие…

– Ага, скажи-ка лучше: горстка выживших! – громко прорычал Мастин. – И прощение даровали нам аристократы – те самые, которые смеялись, глядя, как Волосатые люди убивали наших парней. Убивали и жрали! Вот цена их прощения!

– Из него вышел бы неплохой политик, из нашего Мастина, правда? – прошептал голос рядом с Илной. Она метнула взгляд в сторону, готовясь кинуть лассо, но пальцы запевалы перехватили ее запястье прежде, чем она пошевелилась. Не слишком сильно, однако Илна чувствовала железную хватку.

– Спокойно, девочка, – сказал он и улыбнулся. В слабом свете луны шрам на его щеке казался продолжением губ, придавая лицу выражение смеющейся лягушки. – Думаю, им не понравится, что мы за ними шпионим. Особенно ты.

Илна кивнула и с облегчением продолжила наблюдать за моряками. Запевала выпустил ее руку. Мозолистые пальцы казались твердыми, как подошва сапога.

– Меня зовут Чалкус, – с запозданием представился моряк. Девушка отметила, что голос у него чистый и мягкий. – А ты – госпожа Илна, колдунья.

– Вот уж не знаю, откуда вы это взяли, – заметила Илна, – Уж точно не от меня.

– Правители того города знают, как отблагодарить храбрецов, – вещал тем временем Мастин. Он наклонился и поднял что-то завернутое в козью шкуру ворсом внутрь. Внутри обнаружился слой шелка, блеснувший алым в свете костра. – Им тоже нужны моряки… и те, кто придет к ним вовремя, будут жить как короли!

– Ага, как же, – прошептал Чалкус. – А еще там реки текут вином, а жареные утки сами прыгают тебе на тарелку и просят, чтобы их съели.

Илна не смогла удержаться от смеха, так хорошо совпадали слова запевалы с ее собственными мыслями.

Один из моряков задал вопрос: слов было не разобрать, Илна уловила только встревоженную интонацию.

– Мы позаботимся о страже, – твердо ответил Вонкуло. Он выпрямился и покачнулся, как человек, слишком долго просидевший на корточках. Потом выругался себе под нос и продолжил: – Итак, драки не будет. Мы не причиним им никого вреда… если уж ты так печешься об этих аристократишках, которые всегда плевали на нас с высокой колокольни.

Мастин развернул последнюю обертку. Внутри лежала шкатулка из золота и перламутра, казавшаяся невероятно хрупкой в руках боцмана. Он поднял крышку, затем вставил ключик в щель и провернул его.

Чалкус наклонился вперед, внимательно следя за происходящим. В его левом ухе висела золотая серьга. Оказавшись вблизи, Илна разглядела, что кожа парня испещрена шрамами – просто невероятно, сколько всего выпало на долю этого человека. Полукружие отметин на плече, вероятно, оставили зубы какого-то животного.

Мастин вынул ключ. Медленно раскручивающаяся пружина запустила механизм шкатулки. Высокие серебристые ноты запели среди песка, пробуждая в сознании Илны ложные воспоминания. Она поймала себя на том, что думает о затонувших дворцах, о плывущих вдоль улиц рыбах. Сокровища лежали на мостовых – те самые богатства, о которых рассказывал Мастин, и даже более того…

Музыка замедлилась и оборвалась на протяжной ноте. Собравшиеся моряки приумолкли, даже сам Мастин казался зачарованным.

Наконец он потряс головой, приходя в себя.

– Итак, парни, – проговорил он. – Что скажете? Выбирайте: набрать золота больше, чем сможете унести… или всю жизнь горбатиться на дураков вроде Нейрала, пока они не решат вас повесить?

Сомневающийся матрос снова что-то тихонько спросил. Мастин тут же обернулся к шкиперу. Тот дважды кивнул и сказал:

– Пока ничего. Поговорим с остальными. Когда час настанет, вам скажут.

Илна сползла с гряды. Сухие листья отчаянно шуршали под ней, хотя этого шороха никто не слышал. Чалкус тоже скользнул назад, беззвучно, как хорек.

– Ну что, девочка? – зловеще прошептал он. – А ты за что проголосуешь? За то, чтобы грести сокровища большой лопатой?

– Сокровища-то, может, там и есть, – ответила Илна. – А вот что, интересно, к ним в придачу? Боюсь, этого они нам не расскажут… даже уверена!

Разыскав свой плащ, она сунула его под левую мышку. В правой руке девушка по-прежнему сжимала аркан. Не то чтобы она собиралась им воспользоваться, но…

– Ага, тут согласен, – кивнул Чалкус с понимающей улыбкой. – Слишком уж хороши эти обещания, чтобы быть правдой. Вот что я скажу: слишком хороши! Я в свое время чуть головы не лишился из-за таких…

Все так же улыбаясь, он провел указательным пальцем по шраму, идущему от мочки правого уха по шее и уходящему под вырез туники.

– Мне того раза хватило… Но ведь большинство парней попадутся на удочку, как считаешь?

– Чужие дела меня не волнуют, – отрезала Илна. Ее раздражала улыбка моряка. Почему-то казалось: высмеивая что-то, Чалкус действительно понимал то, над чем смеялся, – и Илну ос-Кенсет том числе.

Девушка повернулась и быстро зашагала в том направлении, откуда пришла. Ей не хотелось, чтоб расходящиеся заговорщики застукали ее на месте преступления.

Потому что, несмотря на все заверения, Илна прекрасно понимала: чужие дела очень даже могут коснуться ее. И маленькой Мероты – если уж на то пошло.

Гаррик лежал на роскошной скамье. Ее бронзовая основа была инкрустирована эбеновым деревом и слоновой костью в переплетающемся узоре. Поверх лежали набитые конским волосом полосатые подушки – их черно-белый рисунок, очевидно, специально подбирался; хотя, на взгляд Гаррика, любой из этих двух цветов самостоятельно смотрелся бы куда лучше. Сознание юноши покинуло свое убежище и бросило взгляд со стороны на спящее тело. Мимоходом отметило, что ткань подушек кажется грубой на фоне тонких переплетений узора.

Гаррик во сне вышел из дворца – сквозь толстые двери, стены, сады. Для него не существовало преград.

Время приближалось к полуночи. Как раз происходила смена караула возле его спальни. Дух Гаррика прошел прямо сквозь Кровавых Орлов, продолжавших охранять его спящее тело.

Время сжалось или, по крайней мере, шло не так, как ему полагалось в реальном мире. Каждый шаг, совершаемый юношей, происходил в другую пору дня, причем полдень мог с той же вероятностью предшествовать рассвету, как и следовать за ним.

Таким образом Гаррик дошел до моста. С некоторым удивлением отметил, что попал туда, куда надо, хотя все перемещения не контролировались им (и даже не осознавались). Он ощутил неясную злость на то, что его перемещают, как пешку… Но к этому моменту неведомая сила уже полностью подчинила себе волю Гаррика.

Теперь мост не казался переплетением лучей, напротив, он был сделан из твердого серого песчаника, скрепленного железными скобами. Юноша разглядел даже рыжие пятна ржавчины, которые оставили на камне эти скобы. Шаги Гаррика отдавались громким звуком, раздражавшем его даже во сне.

Слева доносилось слабое эхо чьих-то чужих шагов. Гаррик обернулся и увидел короля Каруса; тот попытался улыбнуться ему. Но фигура его то появлялась отчетливо, то расплывалась. Он вроде что-то сказал, но слова затерялись в пространстве.

Гаррик закрыл глаза и сжал коронационный медальон на груди. Несколько мгновений он ощущал в руке лишь тепло золотой чеканки, затем его сменило пожатие мозолистой руки опытного мечника.

Гаррик открыл глаза и улыбнулся. Теперь они шли по твердому камню вместе с Карусом, рука об руку. В облаках над головой вспыхивали молнии, но звук грома до них не долетал.

Они приближались к разрушенному городу, который Гаррику уже доводилось навещать подобным образом.

– Все верно, это действительно Клестис, – промолвил Карус. Голос короля звучал глубже, чем Гаррик привык слышать в глубине сознания. – Грустное зрелище, не правда ли?

Он коротко хохотнул и выпустил запястье Гаррика. Они приближались к городу, и Карус, лаская рукоять своего меча, добавил:

– Хотя должен признаться: Клестис выглядит намного лучше, чем моя Каркоза, парень. Ты и вправду видел, как свиньи роются на Поле Памяти?

– Каркоза продолжает жить, – возразил Гаррик. – А все, что осталось от Клестиса – это камни и дикая природа. А также, полагаю, Ансалем…

Его левая рука горела от прикосновения Каруса. Гаррик невольно задумался: какое же усилие потребовалось, чтобы вытащить короля за грань, в пространство заклинания, предназначенного только для Гаррика. Недаром даже злейшие враги короля признавали силу воли Каруса.

Мост окончился на эспланаде в центре Клестиса. Продолжая шагать, Гаррик обдумывал: а что бы произошло, реши он развернуться и побежать обратно?

Лицо его хранило жесткое выражение, несмотря на привычную улыбку. Юноша не собирался бежать – ни от Ансалема, ни от кого другого. Тем более на глазах у своего предка.

– Знавал я людей, которые почти боготворили Ансалема, – задумчиво проговорил Карус. – Они утверждали, что, мол, Желтый Король сотворил человечество из праха и что люди вновь обратятся во прах, когда Ансалем умрет.

Он засмеялся, но затем добавил с непривычной горечью:

– Не скажу, чтобы Королевство действительно обратилось во прах, но очень на то похоже. Возможно, мне стоило своевременно прислушаться к этим перепуганным горе-пророкам.

– Но большинство людей вовсе не считает, будто гибель Королевства вызвана смертью Ансалема, – возразил Гаррик. – К тому же, когда я последний раз видел его – так же, как тебя сейчас, – Ансалем выглядел вполне живым и здоровым. Ты же сам учил меня, что не стоит прислушиваться к страху!

– О, такого я никогда не говорил! – энергично возразил Карус. – Страх – это полезная штука, парень. Он спасает от излишней самоуверенности. Просто нельзя, чтоб он управлял тобой, ни в коем случае. Оставайся мужчиной.

Они шагали по направлению к дворцу – широко и смело, не поддаваясь страху. В гордости немного толку, если находишься целиком в чужой власти; но гордость – это все, что оставалось у Гаррика. За себя и своего предка, преодолевшего волю великого мага во имя того, чтобы быть рядом с Гарриком.

– Клестис полностью обеспечивал себя продуктами, – рассказывал Карус, когда они входили во дворец, на этот раз – через малый центральный вход. – Отсюда, с крыши, ты можешь разглядеть поля; я тоже видел их мельком, когда посещал Ансалема. Пшеничные зерна размером с мой ноготь и апельсины величиной с дыню! Полагаю: это работа Ансалема.

Время разрушило интерьеры дворца. Несколько кусков обивки, в основном металлические нити, когда-то составлявшие узор, – свисали с крюков под креплениями карниза; большая же часть сгнивших занавесей лежала на полу толстым слоем пыли. Мебель тоже рассыпалась в прах. Статуи и урны, расставленные в нишах, сохранились, хотя некоторые из них упали.

Десятилетиями, а то и веками здесь не ступала нога человека. Гаррик чувствовал, как пыль веков липнет к босым ногам. Он оглянулся и увидел цепочку следов. Карус проследил глазами направление взгляда Гаррика и кивнул.

Они взобрались по лестнице, на которой в прошлый раз слуги встречали Гаррика. Как давно это происходило? Одно несомненно: здесь прошло не меньше времени, чем на Островах.

Король внезапно рассмеялся.

– На вид совсем не опасно, верно? – сказал он. – Тогда почему же возникает такое странное чувство?

Гаррик пожал плечами. Правый поворот лестницы сменялся левым поворотом, так что приходилось то и дело увеличивать шаг.

– Курице тоже хорошо живется до поры до времени, – ответил он. – Ничего не надо делать, просто дойти до кухонного крыльца, где хозяйка утром зернышки кидает, и потом копайся себе в грязи целый день. Пока в один прекрасный день хозяйка не свернет шею и не отправит тебя на обеденный стол.

Гаррик переглянулся с Карусом.

– У меня нет доказательств, что нас привели сюда на подобный обед, – добавил он. – Но если вдруг мои опасения подтвердятся, боюсь, от меня вряд ли что-либо будет зависеть.

Карус опять засмеялся.

– Увидим, когда дойдет до дела, – сказал он.

Гаррик заметил, как король резким движением выдернул клинок из ножен примерно на палец – дабы убедиться, что тот легко выходит из ножен. Это было подсознательное движение, они оба понимали: обычное оружие не поможет против контролирующей их силы. Но, что еще важнее, это непроизвольное движение показывало: Карус считает опасность общей, а не личной проблемой Гаррика.

В ответ юноша сжал плечо короля. Они улыбнулись, не проронив ни слова.

Передняя в конце лестницы пустовала. Дверь, которую некогда охранял высокий мужчина, оказалась запертой снаружи. Карус без труда отодвинул нетронутую временем задвижку из сплава золота с серебром, потянул на себя дверь и с ироническим поклоном пропустил Гаррика вперед.

Ансалем – как и в прошлый раз – сидел на каменном ложе. Тут же мелькала двуглавая змея, амфисбена. Она то исчезала, то проявлялась сквозь тело чародея, но его это, похоже, совсем не волновало. Он вскинул глаза. Увидев входящих Каруса и Гаррика, нахмурился.

– Ах неужели! – воскликнул Ансалем, поднимаясь навстречу гостям. – Я ведь раньше вас встречал, не правда ли? Вас обоих… Или вы оба один и тот же человек? Король Карус, если не ошибаюсь?

– Карус я, – ответил король с легкой улыбкой. – А это мой далекий потомок Гаррик.

Он быстрым взглядом окинул комнату. Утреннее солнце просвечивало сквозь отверстия в алебастре, придавая освещению мягкий кремовый оттенок.

– И мы действительно встречались раньше, – добавил Гаррик. – Когда вы в первый раз перенесли меня сюда, мастер Ансалем.

– Я перенес? – удивился Ансалем, разглядывая захламленную комнату. – Ну, это вряд ли, мой мальчик… Боюсь, такое попросту невозможно. Ведь эта комната изолирована от всего мира. Понимаете, на самом деле вас не существует: вы просто мне снитесь.

Вместо ответа Карус легонько постучал костяшками пальцев по решетке на окне. Сплав серебра с золотом отозвался мелодичным звоном. Ансалем кивнул, но на лице его застыло крайнее удивление.

– Да, – сказал он, – действительно странно. Но вы никак не можете быть настоящими.

Он повернулся кстеллажам и замер, обнаружив, что все его книги исчезли.

– Пурлио! – закричал он в отчаянии. – Мастер Пурлио, немедленно явитесь сюда!

Ему ответило эхо – и ни звука больше.

– Подозреваю, мои помощники заперли меня здесь, – произнес Ансалем, скорее удивленно, чем озабоченно. – Как вы думаете, зачем они это сделали? Вы же их не видели, правда? Пурлио и всех остальных? Хотя нет, как бы вы могли? Вас же не существует.

– Я видел вашего Пурлио, когда был здесь во плоти, – заявил Карус. – На мой взгляд, скверный тип… да и остальные шестеро не лучше.

– Что? – проговорил Ансалем в легком недоумении. – О нет, они вовсе не такие уж плохие. К тому же очень умны… Хотя… – его пухлое розовощекое лицо потемнело, – … им, конечно же, не следовало запирать меня здесь. Я так устал… Ведь перемещение целого города из мира яви – нелегкое дело. Я собирался…

Внезапно взгляд Ансалема сфокусировался на Карусе. Гаррик, внимательно наблюдавший за стариком, неожиданно понял: под маской детской невинности скрывалась сильная и аморальная суть – беспощадная, как молния.

– Вы, наверное, очень разозлились на меня за то, что я отказался поддержать вас в великом походе против всех твоих врагов, верно, Карус?

Карус с улыбкой пожал плечами.

– Вообще-то, они являлись врагами всей цивилизации, хотя… – тут король улыбнулся и даже немного повеселел, – да, в то время я действительно порой путал себя и цивилизацию. Но я вовсе не разозлился, нет. По крайней мере не на вас.

Карус отвернулся к окну и выглянул на улицу. Внизу, на сверкающих проспектах и площадях древнего Клестиса, толпились напуганные жители.

– Тогда я посчитал вас недальновидным дураком, – признался король, вновь переводя взгляд на Ансалема. – И сейчас не беру свои слова обратно. Но теперь – задним числом – я понимаю, что и сам был не лучше. Пытался решить все проблемы железной рукой и куском стали.

– Что касается меня, – мягко возразил Ансалем (Гаррик опасался, что он снова сорвется в приступе неожиданного гнева, как во время их первой встречи), – то я знал: у меня не хватит сил спасти Острова. Да и не мое это дело. Моим долгом было спасти Клестис и его граждан, что я и сделал.

– К сожалению, нет, – сказал Гаррик. – Город ныне мертв, как дно морское.

Вот как? – Ансалем вновь уселся на каменное ложе, задумчиво переплетая пальцы. – Видите ли, я не смог закончить начатое, потому что я до сих пор сплю здесь. Сколько времени прошло? Боюсь, уже очень много…

– Тысяча лет, – ответил Карус. – Гаррик – мой далекий потомок, живущий через тысячу лет после того, как я утонул.

Старый волшебник вздохнул.

– Этого я и боялся, – произнес он. – Иначе вы не смогли бы проникнуть в мои сны. Подобные вещи становятся возможными лишь раз в тысячу лет, когда мощь достигает своего пика.

Ансалем встал. Впервые стало видно, что он уже старый, уставший человек. Он провел рукой по пустым полкам, словно лаская исчезнувшие фолианты и свитки.

– Понимаете, – продолжил он, – когда вы умерли, Карус…

Он повернулся к королю со скоростью жабы, хватающей добычу.

– Вы ведь на самом деле умерли, не так ли? – резко спросил Ансалем. Такой вопрос предполагает быстрый и честный ответ.

Карус пожал плечами.

– Мое тело утонуло, – сказал он. – Я не философ и не священник, чтобы судить об остальном. Но сейчас я здесь.

– Да, здесь, в моем сне, – уточнил Ансалем, вновь превратившись в саму любезность. – Полагаю, нам даже не нужно смотреть в магические кристаллы или произносить заклинания, и так можно догадаться, что случилось с Островами после вашей гибели. Я извлек Клестис из времени, чтобы уберечь от наступающего хаоса. Затем…

Он повернулся и оглядел опустевшие полки и ниши, в которых прежде хранились предметы, способные сконцентрировать силы, вращающие вселенную. На сей раз руки его даже не пытались прикоснуться к исчезнувшим сокровищам. Лицо волшебника застыло и показалось на миг нечеловечески старым – как древние, разрушающиеся горы.

– Я слишком устал тогда, – вздохнул Ансалем. – Это была великая работа. И сделать ее мог только я один!

Он бросил быстрый недоверчивый взгляд на Гаррика и Каруса: не спорят ли с ним? В нем снова проглянул ребенок с его ребяческой хвастливостью – и при этом способный запросто изъять город из времени. Что он однажды продемонстрировал.

Гаррик засунул ладони за широкий пояс своей ночной туники из беленой шерсти – единственной одежды здесь, во сне. Он осторожно кивнул в знак согласия. Ему казалось, будто он стоит перед бурлящим вулканом, ожидая, что в любой момент скала изрыгнет пламя и испепелит его и все вокруг.

Ансалем зевнул и как-то съежился.

– Я устал и заснул, – тихо проговорил он. – Когда проснулся, то перенес Клестис на тысячу лет вперед – туда, где уже воцарились мир и покой. Я не хотел, чтобы мой народ пострадал от грядущего разрушения.

Гаррик криво усмехнулся.

– Я бы не назвал наше время ни мирным, ни просто стабильным. Но оно все же лучше хаоса, воцарившегося сразу после падения Старого Королевства – в этом я уверен. По крайней мере до сих пор так было. Очень хотелось, чтоб так оно и осталось, сэр… Но ваш мост из Клестиса в наш мир сильно усложняет задачу.

– Мост? – удивился Ансалем. – Но я не знаю никакого моста… Правда, я столько всего забыл… Так вы говорите, там никого нет?

Он махнул рукой, но не в сторону окна, а к алебастровой перегородке, из-за которой Ансалем Мудрый принимал некогда людей из Клестиса. Отсюда, из покоев, Гаррик видел фруктовые деревья в кадках и клумбы с колышущимся на легком ветру портулаком. И по-прежнему никаких людей.

– Да, – ответил Карус, – никого. Полное запустение. Не осталось даже коз, которые щипали бы траву на улицах…

– Это потому, что я так и не проснулся, – сказал старый волшебник, покачивая головой в попытке осмыслить минувшие события. – Как вы думаете, почему Пурлио и остальные заперли меня в моих снах? Ведь они не могли не знать, что Клестис не выживет без меня! Разве нет?

– Возможно, их это не волновало, – сказал Карус. Он возвышался над Ансалемом, стиснув пальцы на поясе, словно изваяние беспощадного бога войны. – Скорее всего, именно так: им было наплевать.

– Сэр, – вмешался Гаррик, – необходимо разрушить заклинание и вернуть вас в ваше собственное время. Расскажите, что для этого нужно?

– О, мальчик, ты не сможешь помочь, – отмахнулся Ансалем. – Такое по силам только амфисбене…

Слушая чародея, Гаррик почувствовал, как некая неведомая сила отшвырнула его, подобно отпущенной тетиве. Комната превратилась в размазанное пятно, и юноша полетел сквозь пространство и время – прямо в опрокидывающуюся вселенную.

Сквозь наплывающую мглу он услышал слова Ансалема:

– … но амфисбена здесь, со мной!

После долгого полета в жестких птичьих когтях у Шарины кололо в боку. Вначале, обрадовавшись освобождению, девушка не заметила боли, зато сейчас та давала о себе знать.

Стоило ей поднять правую ногу, и волна боли копьем пронзала межреберные мышцы, а как только ступня касалась земли, готовясь принять на себя вес тела, снова следовал болезненный укол.

Она пробиралась сквозь заросли дикой розы. В сезон – а он уже миновал – цветы, наверное, радовали глаз, но сейчас от них остались одни только колючки. Шарина чувствовала себя уставшей и измученной, ей не хватало сил прорубать проход в кустах. Побеги с шипами царапали предплечья, вытягивали нити из алого кушака.

«Таким образом они сумеют проследить мой путь», – подумалось ей. Но жители деревни и так висели у нее на хвосте – кровожадные и безжалостные, как рой ос-убийц. Шарина слышала, как они перекликались в охотничьем азарте.

Воины в тяжелом вооружении неминуемо должны были отстать. Слабое утешение… Ведь если два десятка крестьян с камнями и ножами окружат свою жертву, то даже такому мечнику, как Гаррик, пришлось бы туго. При условии, конечно, что убийцы готовы заплатить кровавую цену за свою победу…

Пьюльский нож висел на широком ремне, туго закрепленный, чтобы не болтался на бегу. Пока Шарина не стала вынимать его – это сбило бы ее с шага, но при мысли об оружии мрачная улыбка скользнула по ее губам. Им придется заплатить, прежде чем они справятся с одинокой женщиной.

Тем временем деревня осталась уже в доброй полумиле за спиной. Шарина продолжала бежать, высматривая дорогу. Она привыкла ориентироваться в лесу, правда не в таком лесу. К тому же совсем стемнело.

– О Госпожа, – прошептала девушка. Она слишком устала для настоящей молитвы, но продолжала: – Госпожа, защити меня, рабу Твою…

Дорогу ей пересекала поляна, вернее даже не поляна, а широкая просека, деревья на которой еще не успели вырасти в полный рост. Шарина свернула влево, по ее подсчетам дорога вправо, уходившая под острым углом, выводила ее навстречу преследователям. Деревенские наверняка знали – не могли не знать – об этой удобной просеке. И, конечно же, рассредоточились по лесу, чтобы перехватить свою жертву, если ей вздумается двинуться в этом направлении.

Шарина даже не пыталась прятаться в зарослях по краю просеки, а просто бежала вперед. Короткий плащ с капюшоном не прикрывал белую тунику, которая в залитом лунным светом лесу выглядела маяком в ночи. А еще белела светлая кожа, и яркие золотистые волосы развевались, словно призывный вымпел для тех, кто гнался следом.

Сначала девушка подумала, что под ее ногами пласт застывшей вулканической лавы – еще менее гостеприимный для растительности, чем, известняк, покрывавший большую часть острова. Но дорога выглядела слишком широкой – двадцать футов в ширину – и прямее большинства улиц в Вэллисе.

Это была древняя дорога, вымощенная столь искусно, что для корней не нашлось места, кроме как в тонком слое почвы, нанесенном ветрами и дождями за долгие годы запустения.

Шарина отвела в сторону маленькую чахлую сосенку и зашагала по плющу, ковром устилавшему дорогу. Ее ноги легко рвали стебли, оставляя позади отчетливый след из мягких, широких листьев. Птицы с щебетом взлетали с нависающих ветвей, громко хлопая крыльями в листве. Видимо, она потревожила не то голубей, не то перепелов, устроившихся на ночлег.

Дорога упиралась в заросшую стену, в которой имелась выступающая арка. Некогда она вздымалась не менее чем на тридцать футов, но сейчас верхняя часть обвалилась. Голова змеи, призванная внимательно следить за входящими, валялась теперь в проходе на груде маленьких квадратных камней, некогда поддерживавших ее.

Она была вырезана в странном кубическом стиле, что делало ее еще более устрашающей для такого неискушенного зрителя, как Шарина. Челюсти, из которых высовывался раздвоенный язык, легко могли бы перекусить туловище девушки. Всю огромную скульптуру покрывала вычурная резьба, в которой можно было рассмотреть и другие головы, поменьше.

Подойдя к арке, Шарина замедлила шаги и оперлась на холодный камень, чтобы не подвернуть ногу на грудах заросших камней.

Она добралась до большого скопления зданий, которые заметила во время своего вынужденного полета в когтях птицы. Все, сворачивать было некуда. Дорога оборачивалась узким проходом в лесном шатре, куда попадало больше света, чем на других участках. В таких райских условиях по обе стороны «проспекта» пышно разрослись непроходимые колючие кусты.

Впрочем, это не имело значения: все равно Шарина больше не могла бежать – в боку и так огнем горело, ей требовалось передохнуть.

Девушка отступила немного в сторону, чтобы не попасться сразу же на глаза преследователям, и внимательно огляделась. Дорога плавно перетекала в улицу. Справа громоздились руины здания непонятной формы и назначения. Среди развалин успел вырасти гигантский дуб, и лишь квадратная форма плит свидетельствовала о рукотворном происхождении насыпи.

Она имела не меньше полутора сотен футов в длину и была, как и внешние стены, сложена из гранита. Это удивило Шарину: ведь на побережье и в обнажившихся породах возле поселка она видела известняк, а не гранит. Тем не менее сомневаться не приходилось: частички слюды и других вкраплений мерцали в тусклом ночном свете.

Вдоль высокого фасада разрослись розовые кусты и сосны с длинными иголками – тут и там их корневища разрывали скульптурные украшения. Груды резных камней (некоторые из них раскололись при падении) лежали вдоль стены. Они завалили два дверных проема, оставив лишь небольшой проход в третьем, ближайшем к Шарине.

Какое никакое, а укрытие, решила девушка. Она прикоснулась к своему ножу и полезла вверх по наваленным камням к отверстию у самого карниза арки. Взбираться приходилось на четвереньках, цепляясь за покрытые жесткой корой побеги пока пальцы ног нащупывали опору на резных лицах обезьян, ящериц и других непонятных тварей.

На верху арки красовалась еще одна змеиная голова. Шарина, скорчившись, поднырнула под ней в темноту укрытия. С этой стороны мусора и обломков оказалось еще больше чем снаружи, Чтобы не полететь вниз головой, Шарина ухватилась за край ниши, в которую когда-то, давным-давно, монтировалась дверная коробка. Девушка осторожно перевалилась через край и нашла точку опоры для ног. Таким образом, она могла стоять позади провала с ножом наготове и поджидать своих преследователей. Она широко открыла рот, чтобы прерывистое дыхание не выдало ее.

Конечно, рано или поздно кто-нибудь из поселян вскарабкается на стену и обнаружит ее убежище. Но им придется подниматься сюда по одному или же расчистить проход, растащив все эти камни, – долгая и тяжелая работа даже при свете дня.

Но и через отверстие попасть будет не проще, пока Шарина стоит здесь с ножом, который способен срубить одним ударом деревце в руку толщиной. Шарина мрачно усмехнулась. Сами виноваты: она не просила их становиться ее врагами.

Когда стук пульсирующей крови в висках немного успокоился, она услышала звук погони. Голоса, исключительно мужские, нервно и неразборчиво переругивались. Похоже, они все еще были достаточно далеко.

Решив, что возможность видеть своих врагов оправдывает риск оказаться замеченной, Шарина медленно подняла голову над грудой камней. Тусклый свет и бледный камень старинного города скроют ее очертания, даже если вдруг кто-то из жителей посмотрит прямо на щель.

Как она и предполагала, ее преследователи задержались у ворот. Они всматривались в отверстие, стараясь при этом не приближаться к змеиной голове. Девушка разглядела с полдюжины юношей и седого мужчину с выступающими буграми мышц на руках и голых ногах. Пока Шарина наблюдала, начали подтягиваться и все остальные.

Споры разгорелись с новой силой, но с минимальным результатом. Каждый из вновь прибывших талдычил что-то свое, остальные возражали, все больше выходя из себя. Стало совсем темно.

Седой присел на корточки с кремневым ножом в одной руке и пригоршней крепких тростинок, сорванных на обочине, – в другой. Он разложил нехитрые приспособления для разведения огня, затем сильно дунул в трубочку запала. Вылетели искры, которые упали на приготовленный трут. Мужчина добавил туда тонких щепок и раздул огонь.

Подошли воины в сопровождении не менее двух десятков деревенских женщин. Все вояки были вооружены копьями, некоторые прихватили шлемы; щиты они, очевидно, оставили дама, рассудив, что в схватке с одинокой девушкой смогут обойтись и без них.

Сейчас они надевали бронзовые шлемы, подгоняя сложную систему ремешков, с помощью которых те держались на голове. Седой поднялся на ноги, держа в вытянутой руке пучок подожженных сосновых веток. Подняв их повыше, он повернулся к провалу, за которым пряталась Шарина. Девушка подавила желание отпрянуть: движение выдало бы ее скорее, чем смутное пятно ее лица.

Седой улыбнулся. Он стоял особняком, не вступая в общую перепалку односельчан. Если они все же доберутся до нее, за этим нужно приглядывать в первую очередь. Хотя Шарина подозревала, что ему хватит хитрости не лезть вперед при штурме, который планировали его товарищи.

Один из воинов с криком шагнул вперед. Он метнул копье в проем входной арки, тщательно следя за тем, чтобы не переступать линии ворот. Затем герой вернулся к своим.

Шарина оглянулась назад. Глаза ее достаточно привыкли к темноте, чтобы разглядеть: комната абсолютно пуста. Лишь валялось несколько камней, упавших с крыши, да мелкая лепнина – когда-то часть интерьера – теперь покрывала пол толстым слоем мусора и пыли. Примыкающая стена с балками дверного проема отделяла комнату от остальной части строения. По-видимому, раньше она являлась своеобразным фойе за центральным входом.

Шум снаружи усилился, и Шарина осторожно подняла голову. Селяне пытались запалить факелы, пропитанные сырой нефтью, от горящих сосновых веток, которые седой бросил на землю. Казалось, он единственный, кто чувствовал себя достаточно спокойно в ночном лесу. Не вмешиваясь, мужчина наблюдал с презрительным удивлением, как остальные пытаются поджечь напрочь сгнивший валежник или молодые зеленые побеги.

В конце концов они отчаялись и засобирались обратно. Воин с павлиньим пером погрозил копьем каменным руинам и проревел, коверкая слова:

– Гори в аду, драконье отродье!

Он развернулся и отдал короткий приказ седому. Тот кивнул и подобрал свой горящий пучок. Бросив последний долгий взгляд на убежище Шарины, мужчина направился к поселку с высоко поднятым факелом. Он шел впереди, освещая дорогу воинам, однако наверняка кто-нибудь из этих болванов в сползающих шлемах грохнется на землю, прежде чем доберется до деревни.

Процессия со светом быстро удалялась, и в лесу становилось совсем темно. Селяне с причитаниями натыкались на деревья и путались в плюще. Хотя Шарина не сомневалась, что они убрались, она все же выждала некоторое время около пролома, пока луна достаточно не взошла на небе.

Затем со вздохом убрала пьюльский нож в ножны и стала спускаться в здание. Девушку мучила жажда, к утру она наверняка проголодается, но ей не хотелось блуждать в темноте. В лучшем случае она попусту потеряет время. А в худшем – имеет шанс подвернуть ногу или вообще свернуть себе шею.

Люди с противоположного мыса боялись птицы-рептилии, которая принесла ее сюда. Они страшились также этого места со скульптурами рептилий, и они боялись самой Шарины. В другой ситуации девушка, возможно, поняла бы их, но не сейчас!

Прямоугольник внутренней двери слабо светился – бледнее даже блуждающего огонька. Шарина озадаченно нахмурилась. Лунного света, пробивавшегося сквозь листву, едва хватало, чтоб обозначить отверстие, через которое она пролезла. Чему же здесь светиться? Может, в одной из дальних комнат рухнула крыша и свет льется с неба?

Девушка двинулась по осыпавшейся штукатурке к смежной двери. Она осторожно переступила упавшую из своей ниши и разбившуюся об пол стелу. Ее задняя часть была также покрыта рельефами.

Шарина вошла в центральную комнату. Свет – в другом месте он вообще потерялся бы, но здесь, в абсолютной темноте, был виден – шел из еще одной двери на противоположной стене. Там стояла – лицом к заваленному входу – статуя из отполированного гагата. Ростом она была в два шарининых роста – больше, чем в натуральную величину, подумала девушка, хотя она могла и ошибиться.

Статуя изображала не человека, а чешуйчатую человекоподобную тварь с острыми зубами в длинных челюстях рептилии. При таком слабом свете девушка не могла точно сказать, но предполагала, что вся фигура была вырезана из цельного камня.

«Драконье отродье», – подумала она, проходя мимо. Статуя не пыталась ее убить, в отличие от людей из деревни.

Против ожидания Шарина не увидела летучих мышей. Наверное, здесь было слишком сухо для них. В воздухе стоял некий запах, который девушка никак не могла распознать. Явно не растительного происхождения… возможно, так пахли сами камни.

Шарина пригнулась и пролезла под накренившимся дверным косяком второй двери. И оказалась в следующей комнате.

Никаких провалов в крыше не обнаружилось, наружная дверь блокировалась прочной массой корней и каменной крошки. Голубоватое свечение – хотя в цвете девушка сомневалась – исходило из ниши в задней стене здания. Более того, там что-то шевелилось, если только воображение не играло злую шутку с Шариной.

Пьюльский нож сам скользнул ей в руку до того, как девушка о нем подумала. С замиранием сердца она шагнула вперед. Вблизи стало видно, что никакой ниши там не было. Взгляд упирался в прочную сухую кладку позади свечения.

Шарина резко обернулась, уверенная, что источник света находится за ее спиной и лишь отражается от стены. Но и там не обнаружилось ничего нового: только дверной проем, в нескольких шагах почти неразличимый.

Тогда она снова повернулась к стене, скорее удивленная, чем испуганная. Теперь она разглядела – на прочной стене – фигуру, сидящую за письменным столом. При человеческих очертаниях и человеческих размерах принадлежала она рептилии. Глаза ее сияли голубым огнем.

– Эй! – крикнула Шарина, замахиваясь ножом. Она не задумываясь расколола бы череп твари, если б та приблизилась.

– Я не враг тебе, Шарина ос-Рейзе, – раздался голос. Безгубый рот рептилии шевелился, но слова, казалось, звучали непосредственно в сознании девушки. Они несли в себе сухой холод, напомнивший ей неуловимый запах в здании.

Фигура повела трехпалой рукой. Возле задней стены комнаты обнаружилась каменная скамейка – этакий приступочек возле бестелесного стола из света и теней.

– Не желаешь присесть? – прозвучал все тот же холодный голос. – У меня есть к тебе предложение.

Все время, пока они пробирались через безмолвный лес, Кольва прижималась к левому плечу Кэшела.

– Как мне повезло, что ты пришел и спас меня, – говорила она. – За твой подвиг, мой герой, любая награда покажется недостаточной!

Рука Кэшела одеревенела от напряжения, словно посох, который он держал в другой руке. Но просто отпихнуть женщину он не мог… да и не хотел.

– Никакой я не герой, – пробурчал юноша.

Дворец Ландура оказался высоким, строгим зданием, вырубленным в скале, которая возвышалась над мягким травянистым склоном. Фасад был плоским, но боковые стены и задняя часть образовывали мягкий полукруг, словно срез ствола гигантского каменного дерева. Верхние этажи выступали из внутреннего склона скалы, поднимаясь вверх башенками, а куполообразная крыша основного здания была чуть ниже, чем скала позади нее.

Наверное, оттуда открывался неплохой вид на долину, подумалось Кэшелу, хотя он не увидел окон, кроме узких вертикальных отверстий, прорезавших стены. Они являлись единственным украшением сурового фасада.

Кольва слегка потянула его в сторону, и оба они остановились перед замком.

– Он выстроил его в виде рабочей части ключа, запирающего структуру этого мира, – пояснила женщина бесстрастным голосом. – Яимею в виду Ландура, моего мужа. Что ты думаешь на этот счет, Кэшел?

Кэшел откашлялся.

– Ну да… очень интересно, – медленно промямлил он. А что он, собственно, еще мог еще сказать? Здание казалось ему таким же утилитарным, как старый водосточный желоб. Кэшел это ощущал, хотя не мог объяснить. – Так мы идем внутрь?

Ему хотелось чего-нибудь попить, лучше всего молока с маслом. Горло после стычки пересохло, хотя он вроде не кричал. Или кричал? Как правило, потом, задним числом, Кэшел не мог припомнить подробности.

– Разумеется, Кэшел, – ответила Кольва, опять сильно сжимая ему руку. – Прямо сейчас и пойдем.

Входные двери – тоже незатейливые, сливающиеся с фасадом – были достаточно высокими, чтоб такой крупный человек, как Кэшел, мог спокойно пройти. Издалека ему показалось, что они сделаны из потемневшего от времени дерева. Но вблизи обнаружилось: двери обшиты панелями из серебра или какого-то другого металла, почерневшего, но по-прежнему крепкого. Вертикальная ручка блестела, отполированная частыми прикосновениями.

– Не откроешь для меня дверь, Кэшел? – промурлыкала Кольва и улыбнулась, склонив голову набок. Ее пальцы – легкие, как осенняя паутинка, – по-прежнему касались его левого бицепса.

– Чего? – не понял юноша. – Ох, разумеется… Простите мою неучтивость.

Недовольный собой, он покачал головой. Как всегда, он не подумал. Ждал, что Кольва на правах хозяйки дома отопрет дверь, и не принял в расчет ее хрупкость.

Дверь оказалась именно такой, как он и ожидал: тяжелой и неподатливой. Кэшел медленно тянул ее; большой вес нельзя резко дергать, если не хочешь что-нибудь порвать, например мышцы собственной спины. Наконец раздался чмокающий звук, и панель сдвинулась мягко, как молоко, льющееся из крынки. Кэшел подивился устройству двери: ни малейшего намека на петли…

– Благодарю тебя, Кэшел, – произнесла Кольва, осторожно переступая через высокий порог. Притолока и дверной косяк были сделаны из того же гладкого металла, что и сама дверь. Запор отсутствовал.

– Никаких замков? – удивился Кэшел, разглядывая дверь. В их деревне все более-менее состоятельные дома запирались на защелку. Даже в самых бедных хижинах ладили засовы с внутренней стороны.

– Твари из Подземного мира не могут открыть эту дверь, – промурлыкала Кольва, с жадным блеском в глазах разглядывая интерьеры дворца. – А больше Ландур не боится ничего.

– Но когда вы одна?.. – начал Кэшел. Он вошел следом за Кольвой, так же аккуратно переступая порог, чтоб не коснуться босой ногой металла. Возможно, подумал юноша, хозяева таким образом стараются не повредить плотное металлическое покрытие.

– О, ты о том монстре, что напал на меня? – с улыбкой произнесла Кольва. – Видишь ли, он выследил меня снаружи. По счастью, ты явился и спас меня… мой герой!

Она снова ласково прикоснулась к его плечу. Юноша не знал, как воспринимать ее… скажем так, шутливое поддразнивание. К этому Кэшелу не привыкать – он часто не понимал чужих мотивов. Правда, он не был уверен, что Кольва шутит. Не вполне уверен.

Юноша снова откашлялся.

– Вы не могли бы раздобыть мне чего-нибудь попить? – спросил он. – Например, воды… Пить хочется ужасно.

– Конечно, – проворковала женщина. Она осматривала комнату с любопытством мыши, забравшейся в кладовую. Быстрыми маленькими шагами подошла к металлической корзине.

Кэшел тоже огляделся, стараясь не задеть что-нибудь своим посохом. Он затруднялся определить: что здесь было настоящим, а что – просто… ну, отражением.

Все-таки прорези в стене оказались окнами. По крайней мере, свет поступал через них, но не так, как обычно проходит свет через распахнутые ставни. В воздухе плавали полосы чистейшего цвета. Иногда они накладывались друг на друга, образуя новые оттенки, иногда оставались разрозненными, словно квадратные каменные глыбы волнореза в родной Барке.

Кэшел вытянул руку, наблюдая, как играют на коже красные, синие и бледно-желтые, словно клеверный мед, блики.

Ему почему-то казалось, что он должен не только видеть, но и ощущать этот свет. Но блики были столь же невесомы, как и обычный солнечный свет.

От подобных эффектов Кэшел почувствовал себя неуютно, но не встревожился. Он часто чувствовал себя не в своей тарелке, например – на официальных приемах в Вэллисе.

Внутри дворец представлял собой одну полукруглую залу. Она вздымалась вверх на…

Кэшел задумался, пытаясь соотнести высоту потолка с наружным видом дворца. В цифрах юноша был не так силен, как Гаррик и Шарина. Но как опытный лесоруб мог точно определить высоту дерева и траекторию его падения.

Здесь задачка принципиально не отличалась. Потолок был – Кэшел растопырил пальцы на левой руке, затем сжал их в кулак и снова выпрямил указательный и средний пальцы – в семь раз выше его роста. При взгляде снаружи здание (до верхушки куполообразной крыши) всего вдвое превышало его рост. Значит, наверху имеется еще один этаж и, возможно, жилой чердак… хотя трудно предположить, что дворец построен на манер обычного дома.

Крутая, узкая лестница вела вдоль изгиба стены к отверстию в потолке. Перила отсутствовали.

– Вот, Кэшел, – произнесла Кольва, оборачиваясь к нему. В руках она держала графин и хрустальный бокал для вина – высокий, сужающийся книзу. Лицо женщины в переменчивом освещении казалось то фиолетовым, то оранжевым… Затем вдруг все цвета сменились на противоположные, как на негативе. Зубы Кольвы стали черными, кожа – серой с янтарным оттенком, а волосы – темного отлива лесной зелени.

Она улыбнулась и наполнила бокал жидкостью, такой же бесцветной, как глыба горного хрусталя.

– Твое здоровье, мой герой, – произнесла Кольва. Она пригубила из бокала и протянула его Кэшелу.

– Вода? – спросил он. Впрочем, сейчас это не имело для него никакого значения: в горле у юноши так пересохло, что вместо слов раздавалось хриплое кваканье. Холодная жидкость вызвала во рту покалывающее оцепенение. Кэшел проглотил ее и почувствовал, как все тело наполняют тепло и бодрость.

– Что это? – спросил он, опуская бокал. Это точно было не вино: его юноша раньше пробовал, и вкус ему не понравился. Больше всего жидкость напоминала бы воду, если б вода – каким-то чудом – оказалась… живой.

– Тебе нравится, Кэшел? – спросила женщина. – Выпей еще.

Она снова наполнила бокал. Кэшел собирался возразить, но вкус ему действительно понравился, да и пить очень хотелось.

Он вновь приложился к бокалу. На этот раз юноша старался не хлебать большими глотками, но, опустив бокал, обнаружил, что тот наполовину пуст. Кольва улыбнулась ему и долила до краев.

Пол окаймлял мозаичный бордюр шириной в человеческую руку. На нем изображались птицы и животные, занятые своими лесными делами. Причем лес очень напоминал тот, что располагался снаружи. Все выглядело очень реалистично, звери вышли как живые, несмотря на то, что материалом для них послужили кусочки камня.

Глядя на пересмешника, сидящего на ветке кизила и бранящегося на скачущую тут же белку, Кэшел ощутил вдруг острый приступ ностальгии. Глаза подсказывали ему, что если он нагнется и дотронется до пола, то почувствует твердую древесную кору вместо кусочков стекла и цветного мрамора.

Центральное панно производило не меньшее впечатление, чем лесной бордюр. Но изображало оно световые мечи, переносящие монстров к бронзовому порталу, через который Кэшел появился в этом мире.

В клубке рычащих тварей внутри огненного кольца можно было рассмотреть несколько монстров, казавшихся собранными из частей различных животных, другие выглядели обычными людьми, похожими на мужчину, которого Кэшел только что убил. Некоторые из монстров имели человекообразное, но слишком малопривлекательное обличье; да и то, что выглядывало из окон их глаз, казалось слишком жутким для живых существ.

Кэшел судорожно сглотнул и снова осушил бокал.

– Чья это работа? – спросил он, удивляясь, как вообще слушается его язык.

– Самого Ландура, – коротко ответила Кольва. – Моего мужа.

Прикоснувшись кончиками пальцев к шее Кэшела, она направила его к тому, что выглядело как диван. Юноша чувствовал, как затрепетал пульс под легким давлением ее пальцев.

– Присядь, – приказала она.

Мебель Ландура несла печать той же простоты, что и весь остальной дворец. Изогнутые ножки дивана казались отлитыми из бронзы, но цвет их приобретал лавандовый оттенок у светлых клинообразных расширений. Сиденье – из того же неизвестного материала, подушки отсутствовали. В целом оно производило впечатление чего-то, крайне неудобного и хрупкого.

– А он меня… это… выдержит? – с тревогой спросил Кэшел. Привередничать ему не хотелось, но боязнь сломать хозяйскую мебель все же пересилила. Юноша недоумевал: может, Ландур был небольшим высохшим человеком почтенного возраста, этакой Теноктрис в мужском варианте?

– Разумеется, Кэшел, – успокоила его Кольва, усаживая напротив себя. Ножки дивана заскрипели по каменному полу, но легко выдержали его вес.

Чтобы отвлечься от ощущения теплого женского тела под боком, Кэшел стал рассматривать комнату. Остальная мебель была выдержана в том же стиле, что и диван. В центре комнаты стоял высокий письменный стол и длинноногий табурет. На гладкой наклонной крышке стола лежала большая рукописная книга с серебряной застежкой на переплете чешуйчатой серой кожи. Она была закрыта.

Вдоль изогнутой стены расположилось несколько сундуков в половину человеческого роста. Из одного такого Кольва достала жидкость, которой поила Кэшела. Сундуки, как и вся прочая мебель, были сделаны из бронзы с выгравированными сценами лесной жизни. В особняках Вэллиса Кэшел видел гобелены и деревянную резьбу со сценами охоты, но в узорах Ландура птицы и животные жили своей обычной жизнью. Причем она была далека от идиллии.

Кэшел, как любой сельский житель, знал: в природе идет постоянная борьба. Тут ласка в прыжке настигает зайчонка, там черная змея изогнулась над гнездышком жаворонка, а сами птички с криками вьются над рептилией. Это была жизнь с ее естественной жестокостью, столь отличной от той, что вершится в людских делах.

Посреди высокой комнаты медленно вращались по кругу металлические шарики, центром их вращения являлся сияющий золотой шар, расположенный посередине. В неверном освещении Кэшел затруднялся сосчитать маленькие шарики, но всяко их было не меньше дюжины. Они кружились сами по себе; во всяком случае, Кэшел не разглядел никакого подвоха.

Внезапно зрение у него затуманилось, и Кэшел поднял руку протереть глаза. Хрустальный бокал звякнул, упав на пол. Кэшел забыл, что держал его в руке. Не разбил ли?

Приступ головокружения прошел. Кэшел поднялся на ноги, опираясь на посох.

– Боюсь, что я устал, – пробасил он. – Не найдется ли у вас какого-нибудь сарая, где можно передохнуть?

Перед этим Кольва сидела, прижимаясь к юноше. Она мягко извернулась, когда его плечи внезапно перестали быть поддержкой. Поднявшись на ноги с грацией колеблющегося тумана, Кольва проговорила:

– Нет, Кэшел, ты будешь спать в постели моего мужа. Он сам бы пожелал этого для героя, спасшего меня.

– Да меня вполне устроит голый пол! – пробормотал Кэшел. Но он чувствовал себя слишком уставшим, чтобы вести споры. Женщина взяла его за руку и повела к изгибу лестницы. Кончики ее пальцев, казалось, намертво приклеились к запястью Кэшела.

Поднимаясь по ступенькам, Кэшел задевал стену правым плечом, поэтому переложил посох в левую руку. Кольва метнулась в сторону, выпустив его левую руку и тут же подхватив справа.

Она шла впереди, потому что ширина лестницы не позволяла подниматься вдвоем. На Кэшела снова накатило головокружение, и он моргнул, прогоняя его. Юноша не боялся упасть: в своей жизни ему доводилось перебираться через реки и овраги настолько усталым, что он не разбирал, день стоит или ночь. Рецепт прост: надо идти не останавливаясь – переставлять ноги, даже когда голова гудит от усталости.

Пальцы Кольвы ощущались как браслет из тлеющих угольков. Кэшел пытался понять: то ли его вымотала схватка, то ли причину следует искать в кристальной согревающей жидкости из графина.

Наконец они достигли вершины лестницы. Нога Кэшела замерла в воздухе в поисках очередной ступеньки и, не найдя ее, опустилась на пол верхних покоев. Юноша старался сфокусировать взгляд. Он стоял с открытыми глазами, но ничего не видел вокруг.

Посох звонко ударил о пол, вызвав эхо. Кольва отпрыгнула, испугавшись алых искр, которые окованный наконечник выбил из каменного пола.

Над головой сияло ночное небо.

– А где же потолок? – спросил Кэшел, но, услышав эхо, понял, что смотрит на свод купола с мерцающими точками, а не на реальный небосвод.

Пока Кэшел изумленно рассматривал привычные созвездия, падающая звезда прочертила лилово-черное небо и исчезла. Или это у него в глазах мелькает от усталости?

– Здесь ты будешь спать, Кэшел, – промурлыкала Кольва теплым, медовым голоском. – Кровать принадлежит Ландуру, но на сегодня она твоя.

Единственной мебелью в комнате служила металлическая кровать, сильно смахивающая на диван в нижнем помещении. Тонкая бронза своей упругостью напоминала ложе из ивовых прутьев. Ни одеял, ни простыней Кэшел не разглядел.

В одном конце кровати возвышался литой подголовник в виде подковы. Лежа на этой кровати, можно было созерцать ночное небо, а ноги вытягивались к плоской части здания, где находился южный горизонт.

– Я не могу занять вашу кровать, – пытался возражать Кэшел. Он испытывал сильнейшее желание свернуться калачиком на каменном полу. Дома, в Барке, он привык спать на кухне мельничного домика, уступив комнату наверху сестренке Илне.

– Я уже говорила, Кэшел, – повторила женщина, – Это не моя кровать, а Ландура… и сегодня она твоя, мой спаситель.

– Я не… – снова пробормотал Кэшел, но Кольва решительно повела его к ложу. Юноша чувствовал себя настолько уставшим, что безропотно последовал за ней. Он сел, услышав скрежет бронзовых ножек – будто лесные насекомые скребутся.

Кольва положила руку, затем обе, на лоб юноши и мягко нажала. Через миг он уже лежал на спине. Он еще успел удивиться, отчего это кровать оказалась тесной для них двоих, но уснул раньше, чем коснулся головой металлической подушки.

Ему снился сон. Он видел себя статуей, лежащей на бесплодной земле. Человек, которого он убил перед бронзовыми воротами, возвышался над ним (он превратился в форменного великана) и громко бранился. Слов Кэшел не разбирал. Возможно, их и не было – просто сердитый рокот…

Вокруг вопящего гиганта прыгал и увивался бесенок из багрового света. Лицо его казалось составленным из осколков стекла. Иногда он подскакивал к Кэшелу, строя ему рожи и разражаясь скрипучим смехом. Затем, метнувшись яркой вспышкой, снова уносился прочь. Затем в какой-то момент он взял и исчез, словно был простым бликом света.

Луна поднималась. Ее холодный свет просачивался сквозь гиганта и танцующего демоненка, размывая их цвет. Гигант яростно потряс кулаком, но плоть его истончилась, стала прозрачной, затем и кости растворились среди теней.

Фигуры исчезли. Луна взбиралась все выше над безмолвной равниной.

Воздух обжигал холодом. Лунный диск приобретал человеческие черты, превращаясь в улыбающееся женское лицо.

Кэшел знал эту женщину, но имени вспомнить не мог.

Он был упавшей статуей, и он замерзал.

Из тьмы вынырнул крылатый череп, выбивая дробь зубами. Он клюнул Кэшела и умчался прочь… улетел, исчез. Осталось только обжигающее ощущение там, где прикоснулись его зубы, словно они были из ледяного железа.

Затем появились новые черепа. Крылья их шелестели, зубы клацали – юноша слышал, но не видел их больше. Они кусали и исчезали, всякий раз унося кусочек жизни Кэшела. Он пытался отогнать их, но руки не двигались.

Луна рассмеялась перезвоном серебряных колокольчиков. В ее миловидных женских чертах проглядывала жадность… жадность и ликование. Когда улыбка стала шире, Кэшел разглядел острые зубки.

Он содрогнулся. Его каменные конечности казались совсем застывшими – холоднее, чем звездный пепел. Но, так или иначе, он не позволит этой твари смеяться над собой. Юноша рванулся вперед, чувствуя, как тело разлетается на куски от усилия сдвинуться. Пальцы его аж свело судорогой, так хотелось ему сдавить это смеющееся, бестелесное лицо.

Его руки и впрямь ощутили что-то извивающееся. Оно выскользнуло, но зато Кэшел проснулся.

Своим движением он опрокинул бронзовую кровать, и сейчас полусидел, полустоял на коленях на полу спальни Ландура, освещенной мерцанием искусственного неба.

Та, которая называла себя Кольвой, скользнула прочь от него. Ее черты утончились, в них не осталось ничего доброго, ничего человеческого. Из лысого черепа твари тянулись усики серого света, стремясь к Кэшелу, как пиявки чующие кровь.

Юноша встал. Его посох лежал поперек кровати. Он взял его в руки, чувствуя очищающее прикосновение гладкой орешины.

Кольва рассмеялась и распростерла руки. Ее обнаженное бесполое тело напоминало лягушачье. Серая масса из ее черепа все тянулась к юноше, словно щупальца аммонита, готовые схватить жертву.

Кэшел рубанул по ним посохом. Там, где металлический наконечник коснулся серых щупальцев, они ссохлись, словно слизняки на солнце. Юноша шагнул вперед.

Кольва взвизгнула в изумлении и внезапном ужасе. Кэшел занес посох для прямого удара железным наконечником, который должен был размазать эту тварь по задней стене.

Кольва нырнула в лестничный проем и исчезла из вида. Вытянув перед собой посох для равновесия, Кэшел тяжело поплелся следом. Он ощущал такую слабость, как никогда в жизни, но чтобы прикончить это перед смертью, сил у него хватит.

Кольва вскрикнула, попав в пучок чистого света. Серая фосфоресцирующая масса на ее голове сгорела, как солома в костре. Уже на спуске с лестницы она споткнулась, но удержала равновесие резким движением змеи, которой переломали хребет.

Кэшел шел, не отставая. Он отшвырнул в сторону письменный стол, который ударился об пол со злым колокольным гулом. Юноша ничего не видел, он стремился к своей цели, сметая все на пути.

Кольва тем временем уже достигла входной двери. Серебряная панель так и осталась полуоткрытой, после того как Кэшел отодвинул ее для Кольвы. Она прыгнула, но, видно, битва подкосила и ее силы тоже. Рука коснулась серебряного косяка.

Кольва завопила. Раздалось шипение, словно жарится бекон, и запах, как из разрытой могилы. Вопя от боли и ярости, тварь побрела, шатаясь, прочь.

Кэшел добрался до двери и захлопнул ее. Он все еще держал посох перед собой.

– Помоги мне Дузи… – выдохнул юноша, однако в помощи он больше не нуждался.

Все, что ему сейчас требовалось, – это немного здорового сна. Кэшел почувствовал, как его тело скользнуло на гостеприимный пол. Но и засыпая, он продолжал сжимать свой посох, направив его поперек дверного проема.