ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Каган выставил вперед нижнюю губу. Он скорчился на своем высоком кресле, левое плечо было опущено, а правая рука покоилась на подлокотнике кресла. Справа сидели его сыновья Эллак и Денгазич. Они слушали Такса молча и ни разу не взглянули на него. Каган, наоборот, не отводил от него взгляда. Такс чувствовал себя ужасно, сообщая подобные новости.

Тишина уже начала давить на людей. Каган лениво почесал жидкую бороденку. Он не отводил взгляда от Такса. У него стало сводить судорогой ноги, начиная с колен и поднимаясь выше к бедрам. Он переступил с ноги на ногу, подумав, может ли он попросить позволения сесть. Каган, глядя на него, улыбнулся и сказал:

— Садись, лягушонок. Ты не можешь долго стоять. Глядя на пустую стену, Денгазич скорчил рожу и потом снова принял равнодушное выражение. Такс вздохнул и уселся на корточки.

— Итак, — сказал каган спокойным голосом. — Эдеко признался тебе, что клятва, которую он дал, его волновала, а ты являешься другом шамана по имени Трубач. Что ты ему сказал в отношении клятвы?

Такс ждал, что его станут спрашивать по поводу заговора, и он не знал, как ему нужно отвечать на другие вопросы. Ему нужно было время, чтобы все вспомнить. Он пожал плечами:

— Ничего. Я ему сказал, чтобы он поговорил с Трубачом. Я не помню, чтобы я говорил ему что-либо еще.

— Угу.

Каган улыбнулся, и лицо его стало гладким и спокойным. Он посмотрел на своих сыновей. Денгазич быстро улыбнулся в ответ, но лицо Эллака ничего не выражало.

— Как выглядит Эдеко? — продолжал спрашивать каган. —

Когда он рассказывал тебе о заговоре, он тебе показался… расстроенным?

— Конечно. — Такс поднял руки ладонями вверх: — Даже подумать об убийстве…

— Ш-ш-ш-ш, ты знаешь, что я предпочитаю краткие ответы. Тебе показалось, что он так же расстроен заговором, как и клятвой и тем, что ему придется нарушить эту клятву?

— Ну, — протянул Такс — Он знал о заговоре дольше меня.

Он не понимал, для чего его обо всем расспрашивают. Ему хотелось, чтобы каган вернулся к заговорщикам и к делегации, которая следует в Хунгвар, чтобы он, Такс, мог рассказать ему о своем плане, как следует расправиться с заговорщиками. Он никак не понимал интереса кагана к Эдеко.

Но каган спокойно откинулся назад в своем кресле.

— Ты привез с собой сына короля Ардарика?

— Дитрика? Да.

— Я рад. Ардарик приставал ко мне из-за него, как старая баба. Тебе не стоило брать его с собой. Он спросил разрешения у отца, и тот ему отказал. Ты знал об этом?

— Он мне не сказал об этом, — ответил ему Такс.

— Но ты все равно знал…

— Он достаточно взрослый, чтобы поступать по-своему, а не так, как желает его отец.

Каган захохотал. Он кивнул на своих двух сыновей. Когда он немного успокоился, то заметил:

— Не говори так в присутствии моих детей. Ты видишь Денгазича.

Ему почти столько же лет, как и сыну Ардарика, и он может последовать его примеру. Спасибо, что ты мне все рассказал. Ты можешь идти. Проследи, чтобы Дитрик возвратился к своему очагу.

Когда он говорил о доме Дитрика, в его голосе прозвучало презрение. Но потом он стал снова улыбаться и был спокоен.

— Ты посмотри, как мы подготовили место, где станут жить римляне и их слуги, когда они явятся сюда.

У Такса широко раскрылись глаза.

— Аттила, ты говоришь, что позволишь им приехать даже после того, как ты все узнал?

Каган потер грудь.

— Мне кажется, что если мы обратим слишком большое внимание на этот заговор, то сами римляне могут задрать нос. Они не так важны для меня. Выполняй то, о чем я тебе сказал, лягушонок.

— Хорошо, — согласился с ним Такс — Я тебя не понимаю. — Он поднялся, осторожно потопал ногами и вышел из комнаты.

— Почему ты разрешаешь простому солдату так разговаривать с собой? — спросил отца Эллак.

Каган поднялся с трона и плотно прижал руку к боку.

— Он может со мной разговаривать, как ему угодно. Вы должны разговаривать со мной почтительно. Убирайтесь!

Эллак встал и пошел прочь. На столе в другом конце комнаты, где стояли кувшины с вином, лежал амулет, который шаманы дали кагану. Аттила быстро пошел к нему. Он жестом показал Денгазичу, чтобы тот отправлялся вслед за Эллаком. У кагана начало бурлить в животе, и его затошнило. Он знал, что если успеет налить молоко с медом на амулет и выпить его до наступления боли, то не упадет в обморок. Но боль, как удар ножа, пронзила его желудок. Он рывком сделал еще шаг к столу и упал на колени. Темнота прикрыла его глаза, и сознание ему отказало. Через мгновение он смотрел в лицо Денгазича.

— Что это? — кричал сын. — Отец, мой каган…

Аттила понял, что стоит на коленях и сын его поддерживает. Он попытался выпрямиться, чтобы его вес не так давил на руки сына, и с трудом поднялся на ноги. Он подошел к столу за амулетом и молоком с медом. Денгазич шел за ним, как ястреб за зайцем.

— Что с тобой случилось? Я видел, как ты упал. Что случилось?

— Я споткнулся, — сказал Аттила.

Амулет лежал в маленькой коробочке из прозрачного восточного камня. Он открыл коробочку и бросил амулет в свою чашу.

— Где Эллак?

— Ушел. Он вышел до того, как ты… упал.

Каган выпил молоко. Сладкий вкус кобыльего молока заглушал привкус амулета. В желудке боль нанесла еще один, более слабый удар и потом пропала.

— Раньше так уже случалось? — спросил его сын. Аттила снова наполнил чашу.

— Я споткнулся.

Когда у него в первый раз начались боли, он даже начал подозревать Денгазича, что тот навел на него порчу. Теперь он уже привык к этим приступам и больше не винил в них своих сыновей. Но по-прежнему считал, что им не следует знать о его слабостях. Он вернулся к трону и снова сел на него. Денгазич ходил вокруг него в беспокойстве. Потом он присел на корточки и посмотрел на кагана.

— Эллак ничего не знает. Что тебе сказали об этом шаманы?

— Я оступился, — повторил каган. — Если ты еще раз скажешь об этом мне или еще кому-нибудь, я все равно узнаю, и тебе будет худо.

Он отпил сладкое молоко.

— Ты мне веришь?

Денгазич посмотрел на него. Его глаза гота были похожи на взгляд рыси. Аттила округлил свои глаза. Неожиданно мальчик упал на колени и ударил лбом по полу:

— Мой каган.

Он вскочил и выбежал из комнаты.

Аттила пил молоко. После каждого приступа боли он испытывал страшную слабость, и каждый раз ему требовалось больше времени, чтобы прийти в себя. Два раза его рвало кровью. Это его жутко испугало, и ему было стыдно, что он испугался. Он сидел расслабившись, чтобы сила снова вернулась в его тело.

Все шаманы сказали в один голос, что это действовало на него старое колдовство. Всегда многие желали нанести вред кагану. У него было множество врагов. Сейчас Аттила начал стареть, и силы у него уменьшались, и проклятия стали сильнее на него действовать. Так говорили ему шаманы.

Двое шаманов, один из которых Трубач, — его магия была сильной и старинной, и еще у него было несколько демонов, так вот, они сказали, что это было нечто другое. И сам Аттила был согласен с тем, что некоторые проклятия против хунну были очень сильными, когда животные превращались в людей, а потом в растения, и что подобное колдовство сильнее всего действовало на кагана.

Хотя он сам не припоминал этого, но тысячу раз слышал о том, как хунну следовали за белым оленем через болота по Европе. Как они проходили по равнинам. Это были орды захватчиков. Каждый клан имел собственного короля. С ними путешествовали женщины, дети, юноши и старики. Их было очень много, как сейчас остготов или франков. И после этих времен с ними что-то случилось. Постепенно хунну начали вымирать. Болезни, которые не тронули германцев, убивали хунну. Женщины хунну рожали детей, которые могли прожить год или два, а потом умирали. Молодые мужчины уходили воевать и присоединялись к армиям римлян, и их убивали, или они женились на женщинах германцев, и их дети становились детьми германцев, а не хунну.

Денгазич был не хунну, а германцем, как и Ардарик, а Эллак — слаб умом. Только Эрнач, один из его сынов, обладал сердцем и способностью возглавлять людей, но Эрнач не получит шрамы до следующего лета. Ни один из сыновей Аттилы не знал заговоров, которые следует произносить над телом умершего отца. Ему следовало научить их этому. Им нужно было выучить это, когда он произносил заклинания над своим отцом каждый год во время смерти Мундзука. Но сам Аттила не повторял заклинаний уже десять лет, с тех пор как он убил Бледу, своего брата и старшего сына Мундзука.

В то самое время, когда он должен был молиться во имя духа своего отца, каждый клан и тотем Хунну обычно собирались вместе и проводили курултаи, чтобы лучше действовали заклинания во время охоты, и ехали на охоту, чтобы заготовить мясо на зиму. Но уже многие годы не проводилась Великая Охота. Хунну лениво прозябали в своих лагерях или ждали, когда германцы привезут им пищу. Никто уже не помнил ритуал курултая. Люди, владевшие умением и мастерством охоты, умирали, не оставив сыновей. Все позабыли песни и ритуалы, которые могли защитить стада, потому что теперь немногие хунну держали стада. Германцы ухаживали за стадами, и их у них было множество.

Данное ему при рождении имя не было Аттилой. Другим было и его тайное имя, которое он получил при нанесении шрамов на щеки, когда он стал мужчиной. Его стали называть Аттилой в качестве подарка, потому что он объединил своих людей и сделал их сильными, и они начали повелевать другими племенами. Ему казалось, что после его смерти хунну пропадут. В его животе поселилась боль. Правда, она теперь стала меньше от сладкого молока. Сделав усилие, он исключил грустные мысли и стал думать в другом направлении.

Дитрик оставался с Таксом под навесом дворца кагана до наступления темноты. Когда он удирал вместе с гуннами, то не думал о том, что ему все равно придется возвратиться к отцу. Он говорил об этом с Таксом, но тот его оборвал.

— Он будет слишком счастлив, что ты вернулся. Он немного покричит на тебя, а потом отошлет, чтобы ты подумал о том, какой ты совершил проступок. Не волнуйся.

— Ты не знаешь моего отца.

— Тогда не возвращайся к нему, а оставайся с нами. Дитрик фыркнул. Он прислонился спиной к стене. Монидяк, Бряк и Такс играли в палочки. Они кричали и шутливо били друг друга после каждого хода. И их голоса звучали, как голоса ссорящихся женщин. Дитрик смотрел на них. Ему не хотелось их покидать. Ему казалось, что их жизнь проходит гораздо легче, чем его жизнь.

Такс ничего не сказал Дитрику о том, почему им пришлось так внезапно покинуть Сирмиум. Утром, прежде чем отправиться к Эдеко, он сказал, что они отправятся смотреть петушиные бои, и подробно описывал, как следует выбирать петуха, на которого стоит поставить деньги. Днем он повидал Эдеко, а вскоре он и Дитрик уже возвращались в Хунгвар.

Возвращение домой было тяжелым. Они ехали от темна до темна и ели только горсточки подсушенного зерна, а пили растопленный снег и Белого Брата. Почти все время Дитрик был пьян от Белого Брата. В его памяти путешествие запечатлелось, как сияние ослепительно белого снега и неба, на котором иногда появлялись черные силуэты ветвей деревьев.

Теперь, когда он вспомнил об отце, мысль о доме наполнила его теплом и ощущением триумфа. Он смотрел, как Такс перекладывал свои палочки, и думал, как бы небрежно напомнить ему о возвращении домой.

— Такс, почему мы так внезапно заторопились домой? Такс глянул на него, улыбнулся и повернулся к Монидяку.

— Он — лучший всадник среди германцев, и ни разу не попросил меня ехать медленнее.

Монидяк и Бряк захохотали и наклонились, чтобы тронуть руку Дитрика. Он опустил глаза, ему стало очень приятно. Он начал размышлять о том, говорил ли ему Такс, почему им пришлось так внезапно покинуть Сирмиум. Он посмотрел на ворота. Солнце уже зашло, но было еще достаточно светло. Группа женщин шла через ворота. Они шли одна за другой и несли в корзинах снег, чтобы охладить вино хатун Креки. Караульный у ворот ждал, пока пройдет последняя женщина, чтобы закрыть ворота на ночь. На фоне темневшего неба прямые ветки дуба простирались, как сеть.

— Ну, — сказал Дитрик. — Мне нужно двигаться.

— Оставайся с нами, — ответил Такс, глядя на него через плечо. — Зачем тебе вообще нужно ехать к отцу?

Монидяк добавил:

— Дитрик, ты — уже мужчина, а не маленький мальчик. Оставайся жить с нами.

— Я бы хотел этого…

Он попытался представить себе, как он станет жить с гуннами, но не смог.

— Мне нужно вернуться. Я приеду к тебе завтра, Такс. Быть может…

Дитрик наклонился и хлопнул Такса по плечу. Он поднял свою шубейку с перил и пошел за угол дворца за конем. Он услышал, как Монидяк крикнул караульным, чтобы они открыли для него ворота.

В воздухе похолодало, после того как село солнце.

Он выехал из ворот, проехал по пустой дороге к броду и пересек реку. Ночной ветер проносился по равнине и бил его в лицо, принося с собой запах близкой оттепели. Он ехал вдоль берега реки и слушал, как деревья похрустывали под порывами ветра.

Все уже спрятались на ночь.

Он вспоминал поездку из Сирмиума. Когда они ночью остановились, Такс рассказал ему, как он и Мараг пересекали Альпы, и тогда разразилась сильная буря в начале осени. Когда он говорил о смерти своего друга, на лице Такса было сожаление. Даже гунны умирали в снегу, и перенести подобное путешествие — это было признаком силы. По мере того, как дом его отца становился все яснее и больше на холме,

Дитрик использовал память о путешествии, как защитную броню. Что бы ни говорил ему о гуннах Ардарик, он все равно знал их лучше него.

Он подъехал к дому и проник внутрь через маленькие ворота, которые он знал, как надо открыть. Он отвел коня в конюшню и оставался там до тех пор, пока, как он знал, все будут заняты ужином. Если ему удастся проникнуть на сеновал и провести там ночь, тогда утром Ардарик будет выглядеть глупо, начав скандалить. На него подействовали знакомые звуки и запахи дома. Ему вдруг показалось, что прошли годы со времени его поездки в Сирмиум и что туда ездил совершенно другой человек. Он вспоминал только какие-то отдельные детали.

Открыв дверь конюшни, он посмотрел на грязный двор и дом. Сквозь щели в ставнях проникал свет факелов. Он слышал смех и разговоры людей в доме. Он почувствовал запах мяса, хлеба и даже пива. На глаза юноши навернулись слезы.

Это была настоящая жизнь, а жизнь у гуннов была где-то далеко, в дымке прошлого. Он пошел к задней части дома, где было окно, через которое можно было проникнуть в дом.

— Остановись… Собака! Стой!

Дитрик остановился. По рукам у него пробежали мурашки, и во рту пересохло. Ардарик вышел из дома, сжав руки в кулаки и задрав кверху подбородок.

— Где ты был?

Так орал Ардарик, делая шаг на каждом слове.

— Куда ты отправился, когда я приказал тебе… Я тебе приказал никуда не ездить с ними…

— Пожалуйста… Пожалуйста.

Дитрик оглянулся, чтобы увидеть, кто их слушает.

— Ах, пожалуйста, — сказал Ардарик. — Пожалуйста!! Он подскочил к Дитрику и стукнул его по уху.

— Пожалуйста!

Потом он ударил его в другое ухо.

— Пожалуйста!!

Дитрик поднял руки, чтобы защититься от ударов.

— Отец…

Огромные кулачища Ардарика летали над ним, задевая по голове и молотя по рукам. Дитрик пригнулся, пытаясь удрать от возмездия отца. По лицу текли слезы унижения. Он решил убежать, но вместо этого он выпрямился и ударил Ардарика по лицу.

Он ссадил себе костяшки пальцев, и рука у него онемела до локтя. Ардарик попятился назад, размахивая руками, и потом тяжело приземлился на грязный мокрый снег. Дитрик был так поражен, что захохотал.

Ардарик с трудом поднялся со снега и, прихрамывая, пошел к нему. Дитрик развернулся и побежал, но он скользил по растоптанному снегу, и ему было трудно сохранять равновесие.

Огромная тяжесть толкнула его сзади, он упал лицом в снег и заскользил вперед, неся на спине Ардарика. Когда он остановился, его отец спрыгнул с него, схватил его за руки и рывком поднял вверх.

— Ты посмел меня ударить… — Ардарик начал колотить его по плечам. — Ты ударил своего бедного отца… Моли бога, чтобы он простил тебя, проклятая собака…

Дитрик прикрывал голову руками и стоял пригнувшись, пока Ардарик бил и колотил его. Он вдруг понял, что половина людей из их окружения смотрели на них и смеялись. Головы торчали из окон. Но ему уже было все равно. Он спокойно ждал, когда отцу надоест колотить его или он устанет и остановится. И наконец он почувствовал, что удары стали не такими сокрушающими.

— Проси прощения! — орал Ардарик.

— Прости.

Дитрик отряхнул с одежды раскисший снег.

— За что я должен просить прощения?

Ардарик уставился на него. Его широкая грудь бурно вздымалась от усталости.

— Ты поехал в Сирмиум? Что ты там делал?

— Пошли в дом, — сказал Дитрик. — Я замерз. Ардарик схватил его за руку.

— Так тебе и нужно. Ты, непослушный и непочтительный сын.

Он сильно обнял Дитрика.

— Бог сильнее карает того, кого больше любит.

Его голос стал хриплым. Дитрик был поражен, когда почувствовал, как его отец неумело поцеловал его в щеку, и ощутил слезы на щеке.

Брат Такса Раз содержал дюжину кобыл в степи к западу от Хунгвара. Каждый вечер он сам приводил их на дойку. Через день после возвращения в Хунгвар Такс поехал на пастбище, чтобы привести своих лошадей, которых он оставил заботам брата. Он уже проехал половину пути, когда позади него раздался крик. Его брат ехал к нему. Раз был на шесть лет старше Такса. Он был единственным выжившим его братом. Хотя они никогда не были близки друг другу, Таксу нравилось с ним разговаривать, потому что у Раза было много разных странных идей и мыслей.

Раз подъехал галопом на своей черной лошади и остановил ее рядом с Таксом. Раз был высоким мужчиной с длинным лицом. Он напоминал больше мать, чем их отца Резака, которого очень любил Такс.

— Брат, я не знал, что ты уже вернулся из Сирмиума, — сказал он.

— Я вернулся вчера, — ответил ему Такс. — Эдеко послал меня раньше всех остальных.

Оба брата медленно поехали вперед. На плече у Раза висело собранное лассо. Такс всегда им восхищался, хотя ни за что не желал себе в этом признаваться. Раз был очень богат, и его уважали солидные люди. Пока они ехали, Такс искоса поглядывал на Раза.

Неожиданно Раз спросил:

— Что было интересного в Сирмиуме? Такс пожал плечами:

— То же самое, что и везде — много разных зданий, люди и всяческие вещи, которые делают римляне. Я встретил хунну, который служит в армии императора. Потом видел дом проконсула. У меня была шлюха — все одно и то же.

— Тебе следует опасаться шлюх. Тебя могут ограбить.

— Я взял с собой друга, и он охранял меня. Раз внимательно посмотрел на него.

— Этого Яя? От него тебе не будет никакого толка.

— Нет, Дитрика, сына короля гепидов.

— Короля гепидов? Ардарика? Я думал, что Яя — твой друг.

— Так оно и есть, но Дитрик — это мой близкий друг, как раньше был Мараг.

Раз отвел взгляд. Они ехали под ветвями деревьев, стоявших на краю пастбища. На голых серых ветвях набухли плотные зеленые бутоны. В тени снег лежал на земле кусками, пропитанный влагой и ноздреватый.

— Люди не забыли о твоем поступке, — сказал Раз. — Как ты привез тело Марага, чтобы его похоронили здесь. Его отец подарил мне трех жеребят, соль и железо, и он плакал и поклялся, что ты — настоящий человек.

Такс ничего не ответил. Он подумал, почему отец Марата сделал эти хорошие подарки не ему, а Разу. Хотя, конечно, Раз был главой семейства Такса. Он был поражен, когда услышал в голосе Раза восхищение. Такс откашлялся и стал смотреть в сторону. Равнина перед ними спускалась к замерзшему ручью и вдали снова поднималась вверх. Сотни лошадей паслись на коричневой грязи, в которую их копыта превратили снег. Большинство из них медленно продвигались по равнине туда, где их обычно собирали хозяева. Кони Раза уже ждали их под погибшим дубом. Их головы были развернуты в одну сторону, а хвосты развевались на сильном ветру. На боках были куски свалявшейся линяющей зимней шерсти.

— Значит, Дитрик стал теперь твоим близким другом, — заметил Раз. — Эта твоя черная кобылка очень противная.

Она никогда не пасется вместе с остальными конями. Ты ее где-нибудь видишь? Вчера я ее нашел вдали в лощине, что расположена через ручей.

Такс начал разглядывать лошадей, рассеянных по равнине. Черная кобылка предпочитала одиночество. Он ее не увидел и, приложив пальцы ко рту, свистнул. Его черная лошадка вскинула голову. Гнедая кобыла и серый мерин, принадлежавшие Таксу, начали проталкиваться посреди лошадей Раза.

Раз пошел собрать лошадей и привязать их всех вместе к веревке. Кони Такса шли к нему, опустив головы, а их длинные лохматые гривы развевались по ветру. Черная кобылка появилась среди деревьев. Она остановилась, высоко подняв голову, и Такс снова свистнул. Его черная лошадка заржала. Высоко задрав вверх голову, черная кобылка помчалась по раскисшему снегу прямо к ним. Хотя она ждала жеребенка, она мчалась большими плавными движениями, которые были так по душе Таксу. Он подумал, может, она ищет место, чтобы там спокойно ожеребиться. Как и его черная лошадка, она была чистокровной кобылкой хунну, и черная лошадка Такса была ее жеребенком. Она остановилась рядом с гнедой кобылой и куснула в шею, та ее лягнула. Все три лошади пошли к Таксу и остановились возле. Их морды почти касались морды его черной лошадки.

Такс слез с седла и связал вместе своих лошадей. Он ласково приговаривал им что-то и трепал по шее. Черная кобылка лизала ему руки. Все трое обнюхивали одежду — они искали подарки, которые он иногда привозил им. Потом Такс начал выбирать у каждой колючки из гривы и счищать длинную линявшую зимнюю шерсть с крупа. На животе черной кобылки был какой-то бугор, и Такс решил, что это нога будущего жеребенка. Он коснулся выпуклости и произнес заклинание для быстрых и легких родов. Когда он закончил дела с черной кобылкой, он заглянул в глаза гнедой кобылы. Глаза лошадей не были похожи на глаза людей. В них было что-то холодное и недружелюбное. Раз возвращался со своими лошадьми. Такс сел в седло, они отправились домой и ехали рядом друг с другом.

— Значит, сын короля гепидов стал твоим другом, — заметил Раз. — Германец и хунну, как странно!

— Все говорят, что мне не стоит с ним дружить.

— Вот как? Возможно, они правы, не могу тебе ничего сказать. Мне это тоже кажется странным, у меня все друзья были хунну. Более того, у меня не было друзей, которые сильно отличались от меня — у них тоже были малые дети, жены, и мы думали одинаково. Ты для меня такой же странный, как и гепиды.

— Что?

Таксу понравилось, что брат считает его другим. Они проехали под ветвями деревьев с набухшими почками и начали подниматься по пологому холму в направлении частокола у дворца кагана. На севере показался лагерь гепидов с их аккуратными деревянными домиками, а на юге можно было видеть дом Орестеса и каменную римскую баню.

— Мои друзья и я, — начал Раз, — часто не соглашаемся с каганом и его поступками, но мы ему повинуемся, потому что так следует поступать. Я не понимаю, почему молодой парень вроде тебя, у которого нет обязанностей, все время вертится в Хунгваре, подчиняясь чьим-то приказам, и зря тратит свою молодость. Если бы я был на твоем месте, я б уехал отсюда и посмотрел мир и, может, столкнулся с интересными приключениями. Но ты остаешься здесь, напиваешься, играешь в идиотские игры и постоянно попадаешь в беду. Ты очень легкомысленный, и в этом со мной соглашается Трубач, хотя он хорошо к тебе относится.

— Если я поеду один, какие у меня могут быть приключения? — возмущенно воскликнул Такс. — Нужно, чтобы со мной были мои друзья, иначе все будет неинтересно!

Длинное лицо Раза вытянулось еще больше — он о чем-то раздумывал.

— Не знаю, но если бы я был на твоем месте, я бы постарался все выяснить. Есть много вещей, которые ты не сделал.

— Что я должен сделать? И что ты сделал в своей жизни?

Они подъехали к броду через реку. Там было много народа. Гепиды возвращались в свой лагерь, хунну двигались к частоколу, купцы ездили взад и вперед. Раз и Такс встали в стороне, собираясь подождать, пока толпа рассеется, чтобы они могли пересечь брод со всеми своими лошадьми.

— Не слушай меня, — сказал Раз. — Я ничего не имел в виду. Это были всего лишь мечты.

— Тогда почему ты мне сказал об этом? Раз раздраженно пожал плечами.

— Что планирует каган? Ты не знаешь, он собирается снова двигаться к Риму?

Возле брода наступил небольшой перерыв в движении, и они поскакали туда, разогнав по дороге стадо коз, которое мальчишка гепид пытался перегнать через реку.

— Да, — сказал Такс. Он не был уверен, стоило ли об этом говорить брату, но он не знал, каким образом он может скрыть подобные планы от брата. — Конечно, он собирается сделать это.

Раз покачал головой. Он носил длинные волосы незаплетенными, набок, чтобы прикрыть ухо, где отсутствовала нижняя часть, которую он потерял в сражении, когда был молодым.

— Иногда мне кажется, что нам жилось бы лучше, если бы нами правил обычный человек. Как это было в прежние времена, когда было много начальников, а не один.

Такс возмутился, и черная лошадка стала двигаться быстрее под нажимом его ног. Таксу пришлось ее осадить. Он посмотрел на Раза, тот внимательно смотрел на брата. Такс быстро отвел от него взгляд.

— Ты понял, почему я сказал тебе это? — спросил Раз.

— Потому что ты — глупый. Ты даже глупее меня. Тебе следует любить кагана.

— Может быть. Но ты меня послушай. Хунну, а мы все хунну, верят в определенные вещи — в силу наших предков, в прежний жизненный строй и еще в целый ряд вещей. Если человек начинает верить еще во что-то, он уже больше не хунну. Но кем он тогда становится?

— Что ты хочешь сказать? Моя мать была хунну, и отец был хунну, как я смогу стать римлянином? Или германцем?

Такс покачал головой.

— У кобылы не родится теленок. Что ты мне хочешь сказать?

Раз ласково улыбнулся ему.

— Я тебя расстроил?

— Да. Тебе не стоит говорить непочтительно о кагане. Ты бы не повторил свои слова в его присутствии.

Они объезжали холм кагана в направлении к лагерю хунну. Запахи вечернего приготовления пищи доносились до них. Цвета закатного солнца постепенно становились серыми.

Раз спросил:

— Почему ты сделал это? Привез тело Марата домой? Тебе, наверно, было нелегко сделать это.

— Но… Что я еще мог сделать?

Они двигались между юрт. Таксу пришлось натянуть поводья, чтобы пропустить лошадей Раза. Ему было непонятно, как можно было говорить то, что Раз сказал ему о кагане. Получалось, что Раз плохо говорил о самом Таксе. Он ехал за братом к середине стоянки. Ему хотелось сказать ему что-то резкое, если Раз начнет этот разговор снова.

Когда они доехали до того места, где им было нужно разъехаться в разные стороны, Раз позвал его! Такс объехал лошадей и приблизился к брату. У него горело горло, так ему хотелось высказать Разу все умные вещи, которые он придумал по дороге.

— Давай, поужинай с нами, — сказал ему Раз. — Ты редко бываешь у нас, а нам нужно чаще видеться друг с другом.

— Яя будет…

— Поехали.

Раз улыбнулся и коснулся руки Такса.

— Тогда ты сможешь мне сказать все, что ты обо мне думаешь.

Такс улыбнулся и кивнул головой:

— Если у тебя есть еда — тогда поехали.

— У нас всегда есть, чем угостить брата.

Раз повернул к своей юрте. Его кобылы направились за ним. Такс видел, как младшая жена брата поджидала его с кувшином, чтобы полить ему на руки, когда он спешится с коня.

Загрузка...