Телефонный разговор с Джин пробудил воспоминания, но не избавил тем вечером Даймонда от напряжения, которое усиливалось с каждым шагом, сделанным от машины в сторону театра. Утешало лишь одно: им с Ингеборг предстояло пройти за кулисы, а не в зрительный зал.
Охранник Чарли Биннс изучал удостоверение Ингеборг гораздо дольше, чем документ ее начальника, но пропустил обоих молча.
Инге уверенно провела своего спутника за сцену. Они остановились в тени справа от нее. Над ними, в ненадежной с виду кабинке, куда вела шаткая лестница, руководил подготовкой к спектаклю помощник режиссера. Ингеборг и Даймонд услышали, как он объявил, что до начала осталось пять минут. Откуда-то из темноты вынырнул Престон Барнс и направился прямиком на сцену: отрешенный, безучастный, словно всецело обращенный внутрь себя.
— Он должен быть на сцене, когда откроют занавес, — понизив голос, объяснила Даймонду Ингеборг.
Барнс уселся за стол. Какая-то девушка подошла к нему и обмахнула лицо кисточкой.
— Белинда, — сообщила Инге.
— Нам надо расспросить ее, — шепотом отозвался Даймонд.
— Скоро расспросим. — Инге повела его в обход сцены.
Они посторонились, пропуская дородную даму в черном.
— Фрейлейн Шнайдер, — негромко пояснила Ингеборг.
Девушка-гримерша покинула сцену, подошла к фрейлейн Шнайдер и припудрила ей лицо двумя легкими движениями кисти. Даймонд заметил, что коробка с пудрой, в которую она окунала кисточку, черная, цилиндрической формы.
— Занавес, — произнес в микрофон приглушенный голос. Занавес открылся, сцену осветили прожектора. Престон Барнс, игравший Кристофера Ишервуда, сидел за столом и писал.
Даймонд не сводил глаз с молодой гримерши, боясь, что она исчезнет. На его счастье, припудрить требовалось еще двух актеров, мужчину и женщину. Прикосновение кистью к лицу актрисы гримерша лишь обозначила.
— Гизелла, — прошептала Ингеборг. — Новоявленная звезда.
При таких обстоятельствах Даймонд впервые увидел актрису, у которой имелись несомненные причины желать зла Клэрион.
Барнс произнес свои первые реплики, читая слова, якобы написанные его персонажем, о толпах нацистов на улицах Берлина. Легко и незаметно он перешел к отрывку, начинавшемуся словами «Я — фотоаппарат», но его прервал стук фрейлейн Шнайдер в двустворчатую дверь.
— Входите, фрейлейн, — разрешил Барнс.
Даймонд продолжал наблюдать за Гизеллой. Она была в черном шелковом платье с маленькой пелеринкой и лакированных туфлях на шпильках. Даймонду пришлось напомнить себе, что его цель — последить за действиями девушки с кисточкой, но мешало неожиданно возникшее затруднение. Если всем актерам в последнюю минуту перед выходом наносят на лица пудру из одной и той же коробки, значит, его гипотеза явно ущербна.
Происходящее на сцене выглядело увлекательно. Даймонд засмотрелся, а когда опомнился, гримерша уже исчезла.
— Куда она ушла? — спросил он Ингеборг.
— Точно не знаю. Наверх, кажется.
— Идите туда, а я обойду сцену.
Ему показалось, что бледное личико гримерши мелькнуло в противоположной кулисе и скрылось из виду. Возможно, она остановилась бы, если бы он ее позвал. Но спектакль был бы сорван. Даймонд пробрался сквозь толпу рабочих сцены и огляделся. Узкий коридор, открывшийся перед ним, был пуст.
Из-за угла вынырнул незнакомец в наушниках. Даймонд спросил, не попадалась ли ему Белинда.
— Спросите лучше в костюмерной, — посоветовал человек в наушниках и указал, куда идти.
Узнав по виду дверь костюмерной, Даймонд толкнул ее. И сразу увидел в дальнем углу Кейт, сцепившуюся, как ему поначалу показалось, с портновским манекеном. Даймонд не сразу заметил, что платье Кейт поднято до талии, а «манекен» — не кто иной как Хедли Шерман. Стоя спиной к двери, Шерман демонстрировал отсутствие на нем брюк и вбивал Кейт в стену настойчиво, словно последний раз в жизни.
Даймонд с его опытом работы в полиции поначалу решил, что видит сцену насилия, и ринулся бы в бой, если бы Кейт не вскрикивала «да!» при каждом натиске. Решив не мешать этим двоим, слишком увлеченным, чтобы заметить его, Даймонд тихо вышел за дверь и вернулся на уровень сцены. Телефон в его кармане завибрировал, голос Ингеборг сообщил: «Второй этаж, гримерная номер десять».
Ингеборг ждала его, стоя возле гримерши, которой с виду можно было дать не больше шестнадцати лет. Девушка по-прежнему держала в руках кисть и банку.
— Что в банке? — спросил Даймонд.
— Тальк.
— Дайте сюда.
Он осторожно попробовал светлый порошок мизинцем. Никакой реакции.
— Где вы это взяли, Белинда?
— В костюмерной. Банка новая, ее открыли только сегодня днем.
— Вам известно, почему я об этом спрашиваю?
— Из-за Клэрион Калхаун? — В глазах Белинды отразилась тревога. — Но я совершенно ни при чем!
— Ваша обязанность пудрить актеров перед самым выходом?
— Да, это одна из моих обязанностей. А еще я помогаю в кассе и отвечаю на телефонные звонки.
— В понедельник вечером актеров пудрили вы?
— Не всех. Гримом Клэрион занималась ее костюмерша.
— Значит, это Дениз пудрила Клэрион за кулисами?
Вот это новость!
— Да.
— Она пользовалась тем же гримом, что и вы?
Белинда покачала головой:
— Нет, привезла свой.
Показания девушки звучали убедительно. Расследование вновь подтвердило, что именно по вине Дениз лицо Клэрион теперь обезображено. Гипотеза Даймонда рушилась на глазах.
— Возвращайтесь к своим обязанностям, — разрешил Даймонд, отдавая Белинде тальк.
Она торопливо ушла.
— Ценная свидетельница, — заметил Даймонд, обращаясь к Ингеборг. — Видимо, именно Дениз нанесла на лицо Клэрион каустическую соду перед самым выходом на сцену. Если мы найдем грим, которым пользовалась Дениз, надо будет сразу же отправить его на экспертизу.
Он задумчиво пригладил ладонью волосы, а потом рассказал Ингеборг, какую сцену страсти неожиданно увидел в костюмерной.
— Старый козел! — возмутилась Ингеборг. — А я-то думала, он обхаживает Гизеллу.
— Он обхаживает всех, кто согласен терпеть его рядом.
Бдительный полицейский заметил «воксхолл-корсу» Дениз, когда гигантская автостоянка на Шарлотт-стрит почти опустела. Даймонд прибыл, когда уже почти стемнело. Кит Холлиуэлл и незнакомый молодой констебль ждали его, вооружившись фонариками.
— Внутрь заглядывали? — спросил Даймонд.
Холлиуэлл осветил фонариком салон машины.
— Там не на что смотреть.
— Тогда вскроем багажник. Инструменты есть?
Холлиуэлл развернул матерчатый футляр с инструментами, некогда принадлежавшими одному домушнику.
Даймонд сказал констеблю, что теперь в его присутствии нет необходимости.
— Блестящий результат, — подумав, добавил он. — Как ваша фамилия, констебль?
— Пиджин, сэр. Констебль Джордж Пиджин.
Тем временем Холлиуэлл поддел крышку багажника. Крышка лязгнула, открывая взглядам большую мягкую сумку и кожаный чемоданчик.
— Та-ак… — произнес Даймонд. — Значит, хоть она и приехала в театр, работать не собиралась. Иначе взяла бы сумку с собой.
— К тому времени она уже приняла решение покончить с собой?
— Похоже на то.
Даймонд уже собирался открыть сумку, когда Холлиуэлл остановил его:
— Лучше наденьте перчатки.
— Из-за каустической соды? Вы правы.
— Просто я подумал: это же вещественное доказательство.
Затянутыми в перчатки пальцами Даймонд открыл кожаный чемоданчик и посветил фонариком внутрь, разглядывая аккуратно разложенные кисточки, расчески, тюбики губной помады и подводки для глаз. В чемодане нашлось также место для черной цилиндрической банки, которую Даймонд вынул первой.
— Похожа на банку Белинды.
Он отдал Холлиуэллу фонарик и открыл банку. В ней обнаружилось немного светлого порошка. Поплевав на обтянутый резиной указательный палец, Даймонд окунул его в порошок.
— Должна образоваться вязкая слизь. — Он потер указательный палец большим. — А этот порошок вовсе не слизистый.
— Надо отправить его в лабораторию, — напомнил Холлиуэлл.
— Сможете завтра утром первым делом отвезти его к экспертам и побыть там, пока не подготовят заключение?
— Извините, шеф, я уже обещал присутствовать при вскрытии.
— В таком случае поезжайте на вскрытие, а банку отдайте Полу Гилберту.
В салоне машины ничего примечательного не обнаружилось.
— Интересно, где она посеяла свою сумочку? — задумчиво произнес Даймонд. — Насколько я понимаю, именно в ней талон на парковку, кредитки и мобильник — любой из этих находок хватило бы нам, чтобы многое прояснить.
В четверг утром Даймонд проснулся поздно. Чуть ли не всю ночь он ворочался в постели, в его перевозбужденном мозгу то и дело всплывали обрывки детских воспоминаний. Разговор с сестрой породил новые вопросы, но не дал ответов на прежние. Историческую пьесу о временах Ричарда III ставили не в рамках школьной программы: тот учитель, который предложил Даймонду роль, состоял в какой-то любительской театральной труппе, которой понадобились для постановки два мальчика. Выбор пал на Даймонда и на одного из его одноклассников — его фамилия вылетела у Даймонда из головы. Кажется, она начиналась на «Г». Не Гласс, но что-то вроде. Гладстоун, Глестер, Гластонбери?
Внезапно его осенило: Глейзбрук. Майк Глейзбрук.
В три часа ночи Даймонд спустился в гостиную и принялся листать телефонные справочники в поисках Глейзбруков. Абсурд. Кому вообще могло прийти в голову искать по справочникам мальчишку, которому давно минуло сорок? Даймонд слышал о сайте «Встреча друзей», но заглянуть на него собрался лишь в четверть пятого. Сайт ничем его не порадовал: ни единого Глейзбрука.
Перед отъездом на работу он принялся обзванивать одну за другой школы в окрестностях Кингстона. Его обнадежили уже во второй по счету.
— В наш совет попечителей входит мистер М. Дж. Глейзбрук, — сообщила секретарь. — Если не ошибаюсь, в детстве он посещал нашу школу.
— М. Дж.? То есть Майкл?
— Наверное.
— Он живет неподалеку от школы?
— Я не вправе разглашать эту информацию.
— Если вы имеете в виду вопросы конфиденциальности, то беспокоитесь напрасно: я служу в полиции, когда-то я был другом Майка. Кстати, у полиции к нему нет никаких претензий. — Он помолчал. — Скажите, сколько лет вашему попечителю?
— Пожалуй, за пятьдесят.
— Когда мы виделись в прошлый раз, ему было десять. Послушайте, нельзя ли попросить вас об одном одолжении? Пожалуйста, передайте ему, что школьный приятель Питер Даймонд хотел бы связаться с ним по возможности сегодня же. Я из полиции Бата.
Через пять минут после приезда Даймонда явился и Фред Докинз в черном кожаном пиджаке, белой тенниске и джинсах.
— Зацените!
— Круто, — отозвалась Ингеборг.
Даймонд так и не смог заставить себя согласиться с ней.
— Как себя чувствуете? — спросил он Докинза.
— Как придурок, — ответила жертва моды. — Но если это поможет мне получить задание, других наград мне не надо.
— Я ничего вам не обещал, — напомнил Даймонд. — Поживем — увидим, еще неизвестно, что нас сегодня ждет. А Лимен здесь?
— Ищет сумочку в театре, — сообщила Ингеборг.
— Итак, — начал Даймонд, — у нас прибавляется доказательств тому, что именно Дениз нанесла каустическую соду на лицо Клэрион и покончила с собой, осознав последствия своего поступка. Кто как думает, зачем ей это понадобилось?
— Сгоряча люди еще и не такое способны натворить, — отозвалась Ингеборг. — Возможно, у нее ум зашел за разум, когда она попыталась найти способ остановить Клэрион.
— Но почему?
— Кто знает, что там между ними произошло. Дениз проработала в театре шесть лет. Ей поручили опекать Клэрион. Дениз могло показаться, что ее старания не ценят по достоинству. Клэрион ведь привыкла, что ей поклоняются, как идолу.
— Множество актеров корчат из себя примадонн, — вмешался Докинз. — Костюмер должен уметь с этим мириться. Если позволите, предложу еще одно объяснение: устроив диверсию, Дениз спасла Клэрион от разъяренных критиков.
— И заодно спасла театр, — добавил Даймонд. — Неплохо, неплохо, Фред.
Ингеборг покачала головой.
— Изуродовать чужое лицо во имя спасения? Навредить, считая, что оказываешь добрую услугу? Женщины так не поступают.
— Допустим, она не ожидала, что шрамы от ожогов останутся навсегда, — принялся рассуждать Даймонд. — А когда случилось непоправимое, пала духом.
— И совсем потеряла голову, — закончил Докинз.
Ингеборг покачала головой:
— Вы заработались, ребята.
Майк Глейзбрук позвонил в двенадцатом часу. Очень быстро выяснилось, что им с Даймондом действительно достались роли принцев в Тауэре.
— Чем ты сейчас занимаешься? — спросил Даймонд.
— Осматриваю старые здания, оцениваю их прочность и надежность. Кстати, довольно часто бываю в Бате. Мы подрядились на проведение работ в аббатстве. Если хочешь, можем встретиться сегодня днем перед воротами аббатства — допустим, в три.
— Как же я тебя узнаю после стольких лет?
— Если в двух словах — ищи толстяка в шляпе-канотье.
Инспектор Джон Лимен добился, чтобы ему дали осмотреть все до единого помещения театра, но пропавшую сумочку так и не нашел. Хедли Шерман предложил поднять вопрос о сумке на собрании, которое назначил на полдень, чтобы заверить всех в театре: дела идут как обычно.
— А ваши поиски дали обратный эффект, — заявил он Лимену. — Все ведут себя так, словно театр стал местом преступления.
Лимен позвонил Даймонду и сообщил о назначенном собрании, однако оно было отменено еще до приезда старшего инспектора.
— Что случилось? — спросил Даймонд.
— Мне известно только, что у директора театра расквашен нос, — объяснил Лимен.
— В буквальном смысле?
— Как мне сказали, там ужас что творилось. Но он сам напросился. Наглый тип. Его сейчас приводят в порядок в костюмерной. Женщина, которая ею заведует, никого к нему не подпускает.
— Сейчас проверим…
Даймонд толкнул дверь костюмерной и обнаружил, что она заперта.
— Да отвяжетесь вы или нет? — послышался из-за двери голос Кейт.
— Это полиция. Старший инспектор Даймонд. Откройте!
Глазам Даймонда предстало редкое зрелище: Шерман, лежащий лицом вверх на гладильной доске, и прижимающий к носу окровавленный платок.
— Кровь никак не останавливается, — объяснила Кейт. — Боюсь, что нос сломан.
— А зажать нос он не пробовал? Попробуйте слегка надавить.
Шерман так и сделал и сразу застонал.
— Чья это работа? — спросил Даймонд у Кейт.
— Престона. Казалось бы, кому еще владеть собой, как не ему! Он ведь играл в Королевской шекспировской труппе.
— Из-за чего был скандал?
— Гримерную Престона, видите ли, обыскали, — ответила Кейт.
— Об этом я расспрошу мистера Шермана, — решил Даймонд.
Шерман сдавленно и гнусаво объяснил:
— Престон не обнаружил каких-то личных вещей на привычных местах. И обвинил в этом меня.
— Где произошла драка?
— Да не было никакой драки, — снова вмешалась Кейт. — Произошло грубое, беспричинное нападение.
— В зрительном зале, — добавил Шерман.
— В присутствии свидетелей, — продолжала Кейт. — Хедли как раз готовился к собранию.
— Мэм, если вы не уйметесь, я попрошу вас подождать за дверью, — предостерег Даймонд. — Итак, мистер Шерман, в чем причина ссоры с Престоном?
— Он держался замкнуто и скрытно с первого дня репетиций и требовал, чтобы ему давали время психологически настроиться на роль. Трудно сказать, что конкретно он имел в виду: мне известно только, что в свою гримерную он приходит как минимум за полтора часа до начала спектакля, отключает телефон и никому не открывает дверь.
— Он спокойно отнесся к тому, что его партнершей будет Клэрион?
— Подобных проблем вообще не возникало. Все дело в Престоне. У него репутация неуживчивого человека.
Если человек ведет себя скрытно, рассудил Даймонд, он, возможно, годится в подозреваемые.
— Пожалуй, я с ним поговорю…
— Не надо! — ужаснулся Шерман. — Это лишь осложнит положение, а нам предстоит еще отыграть четыре спектакля. Насколько я понимаю, инцидент исчерпан. — Он отнял от носа платок. — Смотрите-ка, и кровь остановилась.
— Прошу прощения, но мое шоу тоже должно продолжаться.
Еще одна запертая дверь, в гримерную Престона Барнса, раздосадовала Даймонда, но ненадолго. План театральных помещений он уже знал и потому сразу направился через боковую дверь на Бофорд-сквер. Окна гримерных на нижнем этаже выходили на тихую лужайку. Как Даймонд и рассчитывал, гримерную как раз проветривали, приоткрыв окно. Он поднял раму и влез в гримерную. Лимен последовал за ним.
Барнс, в одних трусах вытянувшийся на шезлонге, вскочил.
— Какого?..
Он метнулся через всю комнату и схватил халат прежде, чем гости успели открыть рот. В халат Барнс закутался так демонстративно, словно играл короля Лира в сцене бури.
Даймонд представил Лимена и назвал себя, добавив:
— Нам надо поговорить.
— Вы вломились сюда, не имея на это никакого права.
— Взлома не было. Так в чем же дело, Престон?
На самом деле Даймонд уже понял, что происходит, — ему хватило того времени, пока Барнс не закутался в халат.
— Мне надо подготовиться к выходу на сцену.
— И в чем же заключается эта подготовка?
— Необходимо сконцентрировать энергию и эмоции. Визуализировать себя в роли. Стать персонажем, которого я играю. Я придерживаюсь системы Станиславского — говоря простым языком, я мысленно переношусь в Берлин 30-х годов и превращаюсь в Кристофера Ишервуда.
— И оберегаете уединение, необходимое для такой подготовки.
— В этом нет ничего предосудительного, — возразил Барнс.
— Есть, если результатом становится нападение.
— Но…
— Между прочим, мистер Шерман предлагает забыть об этом инциденте. — Даймонд огляделся. — Пропала сумочка костюмерши Дениз. Вы были знакомы с Дениз?
— Мы виделись здесь, в театре. Дениз была костюмершей у Клэрион, а не у меня.
— Вы беспокоились из-за пьесы? Мне говорили, на репетициях от Клэрион было мало толку.
— Ни черта у нее не получалось. Но я не первый год в театре, потому знаю, что премьера могла пройти блестяще.
— И все-таки не прошла. Наверное, нелегко вам было. — Даймонд решил сыграть на самолюбии Барнса.
— Ни за что не соглашусь пережить такое вновь, — признался Барнс. — Сначала Клэрион молчала, словно забыла слова, а потом завизжала от боли. Уверен, с такой ситуацией не справился бы ни один актер.
— Как вы действовали, когда дали занавес?
— Решил подождать и посмотреть, что будет дальше. Как вам известно, Клэрион заменила Гизелла. И спасла премьеру от полного провала. С каждым днем Гизелла играет все лучше и лучше.
— Мне говорили, что и вашу игру стоит посмотреть.
— Благодарю. — Польщенный актер утратил бдительность.
— Что вы себе колете перед спектаклем? — все тем же деловитым тоном осведомился Даймонд.
— Я? — Барнс притворился удивленным.
— Я заметил следы от инъекций.
— У меня диабет.
— Не верю. Как во всю эту чушь собачью, которую вы тут несли, — о том, как запираетесь в гримерной, чтобы визуализировать роль. Вы приходите сюда пораньше, чтобы словить кайф.
— Ни черта вы не докажете.
— К моему расследованию ваши привычки не имеют никакого отношения. Я знаю, почему вы взбесились, узнав об обыске. Вы думали, что мы нашли ваши шприцы. Потому и поспешили прикрыть руки, когда мы влезли к вам в окно.
Лицо Барнса стало серым.
— Вы понятия не имеете, в состоянии какого стресса актеры живут день за днем!
— Героин?
— Метадон по рецепту. — Его тон, совсем недавно агрессивный, стал почти просительным. — Я борюсь с зависимостью. Только, пожалуйста, не говорите начальству!
— Кто-нибудь еще в этом театре знает?
— Ни одна живая душа. Иначе моей карьере пришел бы конец.
— Значит, мы можем рассчитывать на ваше содействие?
— Сволочи, — еле выговорил Барнс упавшим голосом.
Даймонду помешал ответить звонок его мобильника.
— Она сломала шею, в этом нет никаких сомнений, — отрапортовал Кит Холлиуэлл из морга.
— Это я и сам видел, — отозвался Даймонд. — Стала ли сломанная шея причиной смерти — вот в чем вопрос. Возможно, к этому моменту она была уже мертва.
Холлиуэлла он не убедил.
— Хотите сказать, кто-то столкнул ее с мостика уже мертвую? И как же ее затащили туда, на этот мостик?
Уверенность Даймонда таяла на глазах. Его теория оказалась явно надуманной.
Холлиуэлл продолжал:
— Я до сих пор под впечатлением от выводов доктора Сили. Он сказал, что, судя по положению, в котором нашли Дениз, она падала спиной вперед. Значит, она перелезла через перила, держась за них обеими руками, а потом разжала пальцы. Многие самоубийцы делают так, чтобы не смотреть вниз.
— Больше никаких следов или повреждений?
— По крайней мере, доктор Сили ничего не заметил. Он сказал, что надо еще дождаться, когда из лаборатории придут результаты анализа крови. Есть подозрение, что незадолго до смерти Дениз употребляла спиртное. Запах учуял даже я.
— Видимо, выпила для храбрости. Что-нибудь известно о времени наступления смерти?
— Предположительно она произошла в промежутке от восьми до двадцати четырех часов до того, как был обнаружен труп.
— Нам это ничего не даст. Но все равно спасибо, Кит.
Гипотеза, которую он вынашивал, развеялась, не успев оформиться. Не заметить никаких признаков убийства доктор Сили не мог. Расследование неуклонно близилось к завершению, дело вскоре должны были закрыть. Подтверждение, что именно Дениз виновна в инциденте с Клэрион, уже получено. А если в банке с пудрой обнаружится каустическая сода, будет почти невозможно отрицать, что произошло самоубийство.
— Надо выпить, — известил он Лимена.
В «Голове Гаррика» их приветствовал Тайтус О’Дрисколл.
— «Чаша моя преисполнена». Точнее, она переполнилась бы, если бы не прибыли вы со спутником.
Даймонд усмехнулся.
— Джон Лимен — мой коллега. Как вы, Тайтус? Надеюсь, уже в порядке? Тайтус лишился чувств и упал бы, если бы я не подхватил его, — пояснил он Лимену.
— Причина моего обморока — одна из великих и неразрешимых загадок, — добавил Тайтус.
— Вы потеряли сознание по той причине, что увидели в гримерной Клэрион мертвую бабочку, — уточнил Даймонд.
Тайтус на миг утратил дар речи, осознав, что произошло.
— Боже мой! Проклятие! Оно вновь исполнилось!
— Но Клэрион осталась жива.
— А Дениз погибла — в тот же день, когда мы нашли бабочку. Почему вы сразу не сообщили мне?
— Такая новость могла вызвать панику.
— Да неужели? — Тайтус закатил глаза. — Как будто в панику впадаем только мы!
— Сейчас лето, — напомнил Даймонд. — Бабочки часто залетают в дома. Уверен, где-нибудь в театре найдется еще бабочка, и не одна. — Он повернулся к Лимену. — Вы ничего не заметили во время обыска?
— Бабочек я не искал, — покачал головой Лимен.
Даймонду пришло в голову, что Лимен мог просмотреть и еще что-нибудь важное. В уголовном отделе это свойство прозвали «туннельным зрением».
— Тайтус, в прошлый раз нам пришлось прервать экскурсию за кулисы. Может, теперь покажете мне остальное?
— И вашему коллеге?
— Он подождет здесь.
— Пожалуйста, — Тайтус опустошил свой стакан.
В театре нервы Даймонда вновь подверглись уже знакомому испытанию. Зрительный зал просматривался через несколько открытых дверей. Даймонд отвел глаза.
— Может быть, для начала осмотрим гримерную с привидением, о которой вы говорили?
— Не получится. Сейчас ее занимает Гизелла, — объяснил Тайтус.
— Неужели она не впустит нас?
Они приблизились к служебному входу за кулисы. Тайтус быстро отпер кодовый замок.
— Комбинация одна и та же для всех дверей? — поинтересовался Даймонд.
— Нет, все разные. Новичкам выдают пластиковую карточку с кодами. Но я давным-давно заучил их наизусть. — Тайтус толкнул дверь, оба вошли. В ближайшем к сцене коридоре он указал вперед. — Гримерная номер восемь.
— Сейчас узнаем, у себя ли она. — Даймонд постучал в дверь.
— Входите, не заперто! — послышался голос изнутри.
Даймонд показал Тайтусу большой палец и повернул ручку.
— А-а-а, я думала, снова посыльные с цветами, — сказала Гизелла, сидевшая перед зеркалом. — Если вы журналисты, — продолжала она, — сейчас мне немного неудобно…
— Ладно тебе, Гизелла, — перебил Тайтус, — ты же меня знаешь. А это мой друг Питер.
Она повернулась на табурете и взглянула на Даймонда.
— Вы актер?
Даймонд вдруг сообразил: Гизелла решила, что гримерную ему показывают, чтобы предложить роль в очередном спектакле.
— Я из полиции, — ответил он.
Гизелле хватило находчивости картинно прижать ладонь ко лбу.
— Полиция! Я погибла.
— Не паясничай, — посоветовал Тайтус. — Он хороший полицейский.
Уже другим, серьезным тоном Гизелла объяснила:
— Если вы думаете, что я причастна к тому случаю с Клэрион, то ошибаетесь. Если я была ее дублершей, это еще не значит, что я желала ей зла.
— Видите сумочку? — спросил Тайтус.
— Где? — живо обернулся Даймонд — воплощенное внимание.
— За вами на стене.
Его постигло разочарование: сумочка и пара перчаток красовались в застекленной витрине.
— Они принадлежали одной из самых удивительных красавиц, когда-либо удостаивавших своим посещением эту сцену, — объяснил Тайтус. — Вивьен Ли. Эта гримерная носит ее имя. Однако ничто не указывает, что в театр является именно она.
Возможная связь гримерной с театральными призраками не произвела на Даймонда никакого впечатления. Гораздо больше его интересовала Гизелла.
— Вы с Клэрион дружили?
— В каком-то смысле — да, — ответила она. — Мы ладили. Почти все здесь дружелюбны, кое-кто даже чересчур.
— Это ты про директора? — уточнил Тайтус.
Вместо ответа Гизелла пожала плечами.
— Он, если не ошибаюсь, был рядом с вами, когда вы заметили труп Дениз, — напомнил Даймонд.
— Он как раз подъезжал ко мне — под предлогом хвалебных рецензий, которыми меня удостоили. Предложил показать бабочку, повел за кулисы, а когда я подняла голову и посмотрела наверх, прижался ко мне. На прошлой неделе я видела, как он подкатывал к Клэрион. Она отмахнулась от него, как от насекомого.
— Вы знали Клэрион до того, как вам дали эту роль?
— А кто ее не знал? Но раньше мы никогда не встречались.
— И познакомились, должно быть, только на репетициях.
— Конечно. Она передавала мне все замечания режиссера, показывала мизансцены. Мы вдвоем репетировали наши реплики.
— Она нервничала?
— Немножко… Вообще-то очень, хотя и не подавала виду.
— А все плоды достались вам, — заметил Даймонд. — Вы заняли ее место и собрали восторженные отзывы.
— В нашей работе, дорогой мой, такими шансами не бросаются, — вызывающе глядя на него в упор, ответила Гизелла.
В этой молодой женщине бурлила решимость. За четыре дня исполнительница эпизодической роли превратилась в звезду.
— Почему вы не перебрались в гримерную номер один?
— Мне предлагали, но я считаю, что та комната по праву принадлежит Клэрион. Здесь ничем не хуже.
Объяснение показалось Даймонду неубедительным. Амбициозная актриса отказалась от гримерной, предназначенной для звезд.
Он прошелся по комнате и осмотрел раковину.
— Эта раковина часто засоряется?
— С тех пор как я работаю здесь — ни разу.
Даймонд заглянул в тумбочку под раковиной, но каустической соды там не обнаружил. Как и мертвых бабочек.
— В таком случае не будем больше вам мешать.
В коридоре Даймонд заговорил, обращаясь к Тайтусу:
— Одного не пойму: номер этой гримерной — восьмой. Первая, вторая и третья гримерные находятся слева от сцены. А где же гримерные номер четыре, пять, шесть и семь?
— Тоже слева от сцены, только этажом выше. Десятая и одиннадцатая — над нами.
— Кто пользуется ими?
— Когда ставят пьесы вроде «Я — фотоаппарат», в которых задействовано мало актеров, — никто. Эти гримерные пустуют.
— Наверху я еще не бывал.
Они поднялись по узкой лестнице в гримерную номер десять, явно менее удобную, чем комнаты под ней. Даймонд заглянул в шкафы, потом спросил, есть ли по соседству другие гримерные.
Тайтус покачал головой:
— Нет, только одиннадцатая этажом выше.
— Ведите меня туда.
Одиннадцатая гримерная походила не на комнату, а на сарай с девятью зеркалами и туалетными столами.
Даймонд указал на соседнюю дверь:
— А там что? Чулан, где хранят чистящие средства?
— Не имею ни малейшего понятия.
Даймонд распахнул дверь и содрогнулся, испытав шок. Прямо перед ним разверзлась черная бездна колосников. Дверь вела на рабочий мостик — тот самый, куда он уже поднимался по вертикальной лестнице, начинавшейся на уровне сцены.
Он перегнулся через металлические перила и вспомнил, как далеко внизу находится пол. Между тем в голове у него обретала очертания новая гипотеза. Главный довод против его теории убийства до сих пор был прост: в одиночку труп почти невозможно втащить на мостик по вертикальной лестнице. Но теперь Даймонд знал, как это проделали.
Однако Дениз могла и сама выйти на мостик, чтобы привести в исполнение план самоубийства.
Они вернулись в одиннадцатую гримерную, Даймонд остановился в центре комнаты.
— Скорее всего, уборщики сюда и не заглядывают, пока гримерной никто не пользуется. — Он приблизился к ряду столов и присел, словно судья, оценивающий расположение шаров в игре.
— Что вы делаете?
— Изучаю столешницы. Да, я был прав: пыль с них не смахивали уже давно.
Даймонд завершил осмотр и отступил.
— Итак, мы имеем девять пыльных столов, и на одном из них, — он указал на самый дальний от двери стол, — пыль с краю стерта довольно характерным образом. Слышали об отпечатках пальцев? А здесь у нас, похоже, отпечаток задницы.