Смотрю на мир глазами волка

Могильщик

Пиво было кисловатым и с осадком, как и тринадцать лет назад. Словно не прогремела победно перестройка и страна не поменяла цвета — с красного на бело-голубой.

По крайней мере на качестве отечественного бочкового пива это никак не отразилось. Разве что на цене.

С неприязнью обвел взглядом полуподвальное помещение пивнушки. Даже в Екатеринбургской исправительно-трудовой колонии номер два, где я «чалился» последнюю пару пятилеток, хотя бы частично поменяли плакаты-лозунги.

А здесь как висели: «Чистота — залог здоровья», «Потехе — час, работе — время», так и висят на давно нештукатуренных стенах.

Хотя, как понял, забегаловка уже давно не государственная, а частная. Вон за липкой стойкой и хозяин заведения — «новый русский», с позволения сказать. Толстый боров с мясистым в прожилках носом на лице, чем-то напоминающем куриную попку.

Ладно, — сказал я сам себе, — не будь занудой. Все же демократия… Вот курить теперь в заведении разрешено.

Что-то маловато посетителей, раньше, помню… Хотя ясно — осень, холодновато для пива. Мужики предпочитают более горячительный опохмел — благо, водку сейчас можно взять в киоске в любое время суток.

Так что кой-какие успехи и достижения у общества все же есть. Просто надо пошире открыть глаза и держать нос по ветру — глядишь, и на мою долю кусочек от новой капиталистический жизни отломится.

Но главное условие благополучия и процветания при капитализме — сам капитал. Коего в моем голодном бумажнике всего восемь тысяч — примерно пять рублей по уровню того года, когда я «влетел» за мокруху, забыв, по молодости, вовремя избавиться от свидетеля.

Правда, свидетелем был мой кореш. Но все одно — продал, сука, когда припекло. Ладно, не люблю вспоминать грустное.

Дверь на стальной пружине распахнулась и с пушечным треском захлопнулась за новым посетителем.

— Эй, хозяин! — весело заорал он. — У тебя не дверь, а петарда! Замени пружину, а то сломаю.

Боров за стойкой сердито-оценивающе смерил вошедшего взглядом, но, по-видимому, приняв во внимание спортивную фигуру и нагло-бесшабашные глаза, с деланно-равнодушным видом занялся протиранием кружек вафельным полотенцем грязно-желтого цвета.

Знакомая личность. Ну конечно — это же Вадим по кличке Могильщик, «откинулся» примерно год назад.

Вадим тем временем взял три кружки бархатного и сел напротив, хоти вокруг скучали пустые столики.

— Привет, Монах, — обронил он так, будто мы только вчера расстались. — Как делишки? Давно от «Хозяина»?

— Полмесяца, как освободился. А дел никаких. Сам же видишь — лакаю паршивое пойло и мечтаю встретить кого-нибудь из корешей, может, помогут опериться…

— И как успехи?

— Да ты первый.

— И сколько тебе надо?

— Чтобы комфортно себя чувствовать? — невинно уточнил я. — «Лимона» два хватит. На первое время.

— Ого. Да я столько «с дела» имею.

— Ну так дай мне такое дело.

— Узнаю хватку. Ладно, позже обсудим. Сейчас тебе надо отдохнуть хорошенько, расслабиться. С «капустой» у меня ништяк как раз. Поехали?

— Веди, Сусанин. С тобой хоть на лесоповал.

Мокрый асфальт, обледенелый по краям дороги, бесшумно бежал под колесами такси и вскоре привел нас к помпезным воротам сауны «Маргаритка» с призывным разноцветным плакатом поверху «Добро пожаловать, господа!»

В небольшом уютном холле нас встретила радушно-приклеенная улыбка полноватой брюнетки в красном бикини.

— Господа желают только сауну или комплексные услуги?

— Комплексные, сударыня, комплексные, — заявил Вадим, вытаскивая бумажник и отсчитывая деньги. — За двоих. Пойдем, Мон… Евгений.

В боковой комнатушке, уставленной номерными шкафчиками, мы разделись и «нырнули» в сухую парилку.

— Что-то клиентуры не видать, — заметил я, усаживаясь на низкую дубовую полку. — Ну и душегубка!

— А ты в курсах, какие здесь цены? Да и утро еще. — Вадим разлегся, отдуваясь. — Все-таки турецкая баня отлично похмелье вышибает. Лепота!

Когда обжигающе-горячий воздух расплавил мое разомлевшее тело в мало что уже соображающий кусок бифштекса, а легкие, смирившись со своей участью, почти перестали сокращаться, Могильщик вытолкнул меня в соседнюю комнату-залу с бассейном посередине, выложенным голубой кафельной плиткой.

Он оказался неглубоким, а то я точно пошел бы ко дну, едва не задохнувшись в ледяной воде. Правда, уже через минуту вполне освоился, чувствуя, как мускулы наливаются свежей, словно бурлящей кровью. Живительная вода растворила томную усталость, превратив ее в бодрую энергию.

Тут только я заметил, что у бассейна стоит на коротких ножках столик, а рядом в шезлонгах сидят две девушки, с веселым любопытством наблюдая за нашим плесканием. Купальники им заменяли обернутые вокруг бедер красные махровые полотенца. Высокие молодые груди с вызывающе торчащими сосками не прикрывались ничем.

— Это десерт — массажистки… — поймав мой взгляд, расхохотался Вадим. — Девочки, айда купаться! Обожаю секс в воде.

«Массажистки» не заставили себя уговаривать, тут же сбросили полотенца и, глуповато хихикая, прыгнули в бассейн.

— Чур, моя рыженькая! — предупредил Вадим и в два мощных взмаха, разбрызгав тысячи изумрудно-фиолетовых капель, очутился рядом с ней.

Мне досталась девчонка с пепельными, явно крашеными волосами, а ля Патрисия Каас. Не дожидаясь проявления активности с моей стороны, она мягко обхватила мою шею руками, а ее ноги, перекрестившись у меня за спиной, уперлись пятками в мои ягодицы. Податливо-упругое лоно касалось мужского начала, щекоча колечками волос.

— Тебе понравится, — улыбнулась юная массажистка и, слегка подпрыгнув, насадила себя, как кольцо серсо на шпагу.

Через некоторое время мы расслаблялись за столиком, в центре которого гордо возвышалось серебряное ведерко с двумя бутылками шампанского. Перемежая секс с шампанским, меняя партнерш, через два часа я пресытился платными ласками чуть не до отвращения.

Как ни странно, в подъезде у Могильщика была относительная чистота, даже кошками не пахло. Хотя фатеру он имел на окраинно-трущебном Уктусе. Ясно — в центре жилплощадь не по карману.

— Дело не в деньгах, — словно прочитал мои мысли Вадим, отпирая дверь длинным, похожим на гаражный, ключом. — Тут лес рядом, речушка. Первейшее средство от нервишек. Сам в курсе — в зоне только о природе и вспоминаешь.

Принимая во внимание сложный многобородчатый ключ, я ожидал увидеть по меньшей мере дорогие апартаменты, уставленные престижной мебелью и техникой. Посему был немного разочарован убожеством обстановки однокомнатной «хрущевки».

Тяжелый доисторический комод соседствовал с обшарпанным кожаным диваном и парой продавленных кресел около обеденного стола. Из техники присутствовали всего лишь отечественный телевизор «Горизонт» и трехпрограммный радиоприемник.

— Располагайся, — кивнул на диван Могильщик, направляясь на кухню. — Я в момент что-нибудь пожевать сварганю. Хавка, конечно, не из «Пекина», но и не лагерная баланда.

— Слишком не усердствуй, — напутствовал его я. — В зоне мой гурманский пыл начисто отбили. Потребность упала до минимума — с меня довольно яичницы и стакана чифира без сахара.

— Маска бедного скромного родственника тебе плохо идет, — усмехнулся Вадим. — Я-то уж тебя знаю от и до. Если желаешь, закажем ужин из ресторации. Телефон в наличии, через полчаса привезут.

— Не суетись, Могильщик. Ты ведь на разговор позвал. Так что давай перекусим наскоряк и займемся делом. Или телом? Мокруха намечается?

— Ну ты сразу, Монах, норовишь быка за рога. У меня принцип — на голодный желудок о делах ни полслова. Потерпи децал.

Пока Вадим химичил на кухне, я по возможности скрупулезно осмотрелся. Факт, что бытовые мелочи ярче всего характеризуют хозяина.

В первую очередь бросалась в глаза крупная настенная фотография молодой улыбчивой женщины в траурной рамке. Должно быть, это и есть жена Вадима, за убийство которой он «оттянул» восьмеру. Так гуманно схлопотал потому, как сам прибежал с повинной к ментам. Банальный «бытовик» — второй сорт в уголовной среде.

Не удержавшись, сунул руку в бельевой ящик комода. Почему-то почти все люди обычно под бельем прячут самое сокровенное. Так и есть — под рубашками рядом с пухлым бумажником нащупал револьвер. Это оказался наган сорок третьего года выпуска с навинченным на конце ствола цилиндриком глушителя. Откинул крышку барабана. Медные птенчики смерти тускло поблескивали во всех семи гнездах.

Что ж, думаю, эта «фигура» нужна мне не меньше, чем Могильщику. К счастью, мы никогда не были кентами и с его интересами я считаться не обязан. Сунул наган за брючный ремень сзади. Глушитель нахально уперся в копчик, ну да черт с ним. Стоящее приобретение никогда не обходится без некоторых жертв.

И как раз вовремя — Вадим уже входил в комнату, неся на вытянутых руках расписной жестовский поднос с холодными закусками и бутылкой «Арарата» посередине.

Через час, когда две трети золотой жидкости из литровой емкости благополучно перекочевали в наши желудки вместе с немудреным овощным салатом и дежурными бутербродами из хлеба, сыра и колбасы, Могильщик удовлетворенно откинулся в своем допотопном кресле и щелкнул крышкой портсигара, доставая два «косяка».

— Пыхнем, Монах. Жизнь плотно забита неожиданностями, как эти папиросы анашой. Так что давай расслабляться. Может, это последний кайф, что мы словим…

— Рановато ты копыта отбрасывать собрался, — усмехнулся я, закуривая предложенную «беломорину». — Я вот выходить в тираж в обозримом будущем не намерен. Кстати, откуда пошла кликуха Могильщик?

— Не в курсе? Я ведь по воле могильщиком вкалывал. А попросту — землекопом на кладбище. Стольник в день, как с куста. Золотая жила, но и соблазнов вагон с двумя тележками. — Вадим щелкнул прокуренным ногтем по стакану. — Там и пристрастился к этому делу… А может, просто гены деда-алкаша проснулись. По пьяне и жену порешил. А на следствии выяснилось, что зазря ревновал — не изменяла Наташка… Ты ведь тоже за мокруху парился? Расскажи, что по чем, все одно тебя никуда не отпущу… на ночь глядя. Под травку истории слушать — самый кайф.

— Рассказывать тоже, — я взял из раскрытого портсигара новую папиросу. — Слушай, если охота. Но заранее предупреждаю — коли заснешь, разбужу ударом в челюсть. И тогда без обид — сам напросился, а вспоминать я люблю обстоятельно…

Марихуана возымела свое обычное действие — тело ощущалось как нечто чужеродное и малозначительное, а мысли плавно и стройно кружились в ласково-теплом тумане, ненавязчиво-мягко окутывающем сознание. В таком состоянии время и пространство перестают существовать и поэтому я с необычайной легкостью перенесся в прошлое, которое виделось так ясно и отчетливо, словно не прошло с тех пор томительных тринадцати лагерных лет.

Взгляд в прошлое

Неожиданно хлынувший мелкий сентябрьский дождь освежил разгоряченное лицо.

Я остановился у шестиэтажного здания ЦУМа и взглянул на себя в витрину. Модный симпатяга. Светлый костюм и черная расстегнутая кожаная куртка неплохо гармонировали с моим загорелым, чуть скуластым лицом.

Огляделся. Место как будто подходящее. Людно, и рядом стоянка автомашин. Подошел, фланируя, к киоску «Союзпечать» и стал разглядывать выставленные на стенде марки какой-то недоразвитой африканской странешки. Краем глаза внимательно-настороженно следил за прибывавшими легковушками.

Сегодня должно выгореть… Уже два дня ребята ждут в гараже. Если опять сорвется, Мохнатый по головке не погладит. Хотя, скорее всего, погладит, но после этого вряд ли встанешь без посторонней помощи.

Щелкнул газовой зажигалкой, закуривая. Душистый болгарский табак хорошо бодрил, давая нервам разрядку.

К стоянке подкатили лимонные «Жигули». Фигура водителя, невзрачного мужичонки в широкой блинно-плоской кепке скрылась в ЦУМе. Я отбросил сигарету и пересек улицу, направляясь к машине. Наверно, хозяин отлучился ненадолго, но рискнуть стоило. Тянуть в таких делах хуже некуда — перегораешь и теряешь уверенность в себе.

Еще издали заметил, что кретин в кепке даже не позаботился поднять боковое стекло. Подойдя, уверенно просунул в щель руку, дернул рычажок и открыл дверцу. Стараясь не глазеть по сторонам, чтобы не сбиться с ритма из-за чужого взгляда, натянул резиновые перчатки телесного цвета, поднял капот и запустил мотор.

Машина взяла с места рывком. Увидел бегущего по тротуару хозяина «Жигулей». Он что-то кричал, размахивая руками.

— Погуляй пешочком, папаша. Для здоровья пользительно! — Мои губы дрогнули в полуулыбке. — Все. Дело выгорело. Мохнатый будет доволен.

Самое сложное позади. Осталось отогнать машину в гараж на окраине города, где ребята заменят госномера, ночью пошоферить — и можно расслабиться на всю катушку до следующего дела.

Вдруг, взглянув в зеркало на ветровом стекле, увидел шедший за мной милицейский «коробок» ПМГ. Что это? Случайность? Или…

Резко свернул с проспекта на боковую улочку. ПМГ не отставал.

Руки в тонких перчатках стали влажными. Дьявольщина! Научились менты оперативности. Со злостью вдавил педаль газа, выжимая из мотора предельную скорость. Но менты висели на хвосте, как приклеенные. Ясно — наверняка, у них стоит форсированный двигатель.

Долго так не продержаться! — В душе колыхнулось отчаяние. — Перекроют дороги и — финита ля комедия. Надо бросать машину и уходить на своих двоих.

Проезжая мимо проходного двора, до упора нажал на тормоз, нимало не беспокоясь, что может полететь коробка скоростей. Раздался страшный скрежет, автомобиль остановился. Я выскочил и, срывая с рук перчатки, ринулся в проходной двор. Через минуту был на соседней улице. Сбавил ход с бега на шаг.

Кажется, пронесло, — вздохнул с облегчением, подняв руку навстречу «Волге»-такси.

— Куда вы так торопитесь, молодой человек?! — услышал насмешливый голос сзади.

Круто обернулся. Передо мной стояли запыхавшиеся старшина и сержант в милицейских формах. Они разом шагнули, оказавшись у меня по бокам, и профессионально-жестко взяли под локти.

— Что ж вы «Жигуленок»-то без присмотра бросили? — усмехнулся старшина. — Увезут, не ровен час. Ведь такие хваты пошли — на ходу подметки рвут. Да сами знаете!..

Сержант рассмеялся шутке.

— Остряк ты, Палыч. Ну, повели его, что ли?

— А чего вести? Щас машина будет. Молодой человек, сразу видать, к комфорту привык.

У обочины бесшумно затормозил милицейский газик.

— В чем дело? По какому праву?! — враз охрипшим голосом запротестовал я.

Старшина стал серьезен, затвердел лицом.

— Закрой пасть! Там разберутся! — И увесистым кулаком втолкнул меня в кабину с зарешеченными окнами.

В отделении дежурный занес мои данные в книгу задержаний и забрал все карманные вещи, оставив только сигареты.

Под лестницей, ведущей на второй этаж, находилась металлическая дверь. За ней была крохотная комнатка «предбанник», из которой прямыми линиями шли два коридора — налево к пятнадцатисуточникам и направо в камеры предварительного заключения. Меня повели направо. Одну из дверей открыли, и я очутился в камере, почти не слыша, как массивные стальные двери захлопнулись за мной. Царапающий скрежет ключа, стук засовов — и весь мир сузился в пространстве четыре метра на три.

Две трети камеры занимали нары, покрашенные, как и пол, буро-коричневой краской. В одном углу жестяной бачок с привязанной кружкой, в другом — ведро. Стены и потолок грязно-серые. Стены «шубой» — шершавые, чтоб на них не писали. Небольшое оконце, забранное тройной решеткой. Кроме него источником света служила тусклая лампочка над дверями, надежно защищенная оргстеклом и железной сеткой.

Положение серьезное, но не критическое. Доказательств у ментов нет. На одних косвенных далеко не уедут. Странно, что сразу на допрос не выдернули. Они же обожают «тепленьких» раскалывать, когда нервы еще оглушены задержанием…

Зажигалку у меня забрали, но я отыскал кем-то оставленный, почти полный коробок спичек и закурил. Табак возымел обычное действие — напряжение начало понемногу спадать.

Загремели засовы, дверь приоткрылась.

— Выходи на допрос!

Конвойный проводил меня на второй этаж в кабинет следователя. За письменным столом сидел немолодой капитан с усталыми глазами.

— Садись, — кивнул он на стул у стены. — Фамилия, имя, отчество, год, место рождения и жительства.

Когда формальности были соблюдены, капитан задал вопрос, на который мне совсем не хотелось отвечать:

— Ранее судим?

— Был осужден по семьдесят седьмой к пяти годам лишения свободы с содержанием в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. В прошлом году откинулся.

— Вооруженный бандитизм?.. — Капитан с живым интересом взглянул на меня. — Молодой, да ранний… Мало дали. Трудоустроен?

— Месяц, как уволился. Работал инструктором по автоделу в седьмой школе.

— По автоделу… Не обжегся, случаем, запуская «Жигуль»? Покажи-ка пальчики.

Я не сдержал усмешки.

— Как понял, подозреваюсь в угоне? А доказательства? Свидетели? Руки мои в полном порядке — любуйтесь.

— Перчаточками воспользовался? Не зря баланду хлебал. Сколько всего за тобой угонов?

— Порожняковый базар, гражданин начальник. Свидетелей давайте.

— Будут. В свое время. Сейчас проводится экспертиза машины. Не наследил? Все одно хлебать тебе по новой баланду. Владелец «Жигуля» тебя видел. Выгоднее самому признаться, а не ждать, когда уликами припрут. Где находился с двенадцати до половины первого? Конечно, гулял, наслаждаясь осенней сыростью?

— Вы как в воду смотрите.

— Это штамп. И ты вот свеженького ничего не придумал.

Я прищурился.

— Желаете новенького? Пожалуйста: в двенадцать с мелочью я увел тачку со стоянки у ЦУМа. Довольны?

Следователь вскинул внимательно-настороженный взгляд, я ответил насмешливой улыбкой.

— Только не спешите заносить в протокол — не подпишу. А слова, как известно, показанием не являются.

— Железно подкован. Умный ты, но дурак. Так что запишем? Настаиваешь, что гулял? Догадываюсь, подтвердить твою версию никто не может…

Через четверть часа вернулся в камеру и поспел как раз к кормежке. В дверное окошечко получил алюминиевую миску борща, перловку и полбуханки хлеба. Одно хорошо в КПЗ — хлеб дают «вольный», из магазина, а не спецвыпечку тюремную, больше похожую на коричневый пластилин.

Еду разносили хмурые, видно, мучающиеся похмельем, пятнадцатисуточники — это вменялось им в обязанность.

Так. Теперь надо ждать опознания, — решил я, машинально проглотив обед. — Авось, пронесет. Хозяин тачки видел меня лишь мельком… Ребята, должно, все еще ждут в гараже. Мохнатый, ясно, рвет и мечет… Без санкции прокурора промаринуют не более трех суток. Если не опознают, прокурор добро на арест не даст…

Эти мысли меня успокоили. Кинув на нары куртку, лег, закрыл глаза.

Почему-то представилось сухое летнее утро, бесконечные поля пшеницы, рабски поникшей в поклоне знойному небу, в напрасном ожидании спасения — дождя.

За желтыми полями виднелись холмы, на которых расположился мой городок Верхняя Пышма. Родной дом… Я не был в нем уже несколько месяцев. После освобождения обосновался в Свердловске, — не было ни малейшего желания ловить на себе подозрительно-настороженные взгляды соседей. Водительские права второго класса, полученные еще в школе, помогли устроиться инструктором по автоделу.

С несколько запоздалым раскаянием подумал, что маму навещал до неприличия редко…

Защелкали замки, и в камеру вошел худощавый мужчина лет пятидесяти в темном твидовом костюме и лакированных туфлях без шнурков. В глаза бросался глубокий старый шрам на шее.

Новоприбывший коротко взглянул на меня прищуренными серо-голубыми холодными глазами и по-турецки устроился на нарах, аккуратно пристроив снятые туфли у стенки.

— Давно телевизор смотришь? — спросил он, закуривая папиросу.

Заметив мое удивление, ухмыльнулся.

— Из желторотых, что ли? Телевизор — это вон та лампочка за стеклом. Кликуха?

— Монах. Кстати, когда я сидел, у нас телевизором тумбочку с продуктами называли.

— Ну да. Это в тюряге. А я Церковник. Не слыхал?

— Не приходилось…

— Могешь просто Петровичем звать. Давно от Хозяина? По каким статьям горишь?

— Год, как откинулся. Сейчас угон шьют.

— Двести двенадцатая? Фуфло. А у меня букет: разбой и сопротивление при задержании. Чую, чертова дюжина строгача корячится. По ходу, в зоне отбрасывать копыта придется…

В коридоре что-то монотонно загудело.

— Вентилятор врубили, — в голосе Церковника сквозил сарказм. — Проветривают. Наше здоровье драгоценно для правосудия…

Он бережно свернул свой фасонистый пиджак и подложил под голову.

— Покемарю децал. День выпал суетливый.

Если не приду ночевать трое суток, хозяйка квартиры поднимет хипишь, — вдруг подумалось мне. — Хотя нет. Во-первых, менты у нее нарисуются наверняка, а во-вторых, не так уж редко, не предупредив, оставался на ночь в других местах.

В памяти всплыл день, когда познакомился с Леной.

Это произошло месяца полтора назад. Получив очередную зарплату в школе, уплатил хозяйке вперед за комнату и стол, так как испытывал после лагеря непреодолимую неприязнь к столовкам. Решил немного проветриться. Карман грел «полтинник», впереди целый июньский вечер и завтрашний выходной, в душе звучат песенки из игривого репертуара «Одесских хулиганов» — в общем, налицо все условия, чтобы с легким сердцем пуститься на поиски приключений.

План был прост: сходить в киношку, а затем, если не проклюнется что-то более заманчивое, — в кафе «Театральное» послушать музыку.

У кинотеатра «Совкино» любители французского эротического детектива образовали плотную извилистую цепочку. Бодро пристроившись за симпатичной девушкой в желтом плотно облегающем свитере, стал прикидывать свои шансы на знакомство.

Ближайший сеанс на электротабло погас. Девушка разочарованно пожала плечами и уже собиралась уйти, как я мягко тронул ее локоть.

— Секундочку. Сейчас билеты будут.

Не дав времени на возможные возражения, исчез в толпе, лихорадочно отыскивая глазами какого-нибудь спекулянта билетами. Кинотеатр посещал частенько и знал всю эту братию в лицо. Наконец, заметив в толпе знакомую кепку, устремился к ней.

— Привет торговому дому! — по-свойски ткнул кулаком молодого перекупщика меж ребер. — Почем нынче товар?

Паренек снял кепку, задумчиво полюбовался на нее и, вздохнув, решительно водрузил на место.

— Пустой. Все билеты толкнул.

— Кончай прибедняться. Сколько шкур сдерешь за парочку на этот сеанс?

— Гадом буду, расхватали вмиг… Есть два, но самому до зарезу. С телкой иду.

— Ну, как желаешь. Я думал, ты деловой…

Подающий большие надежды фарцовщик, явно прицениваясь, ощупал меня взглядом.

— За червонец, пожалуй, могу. Исключительно по дружбе…

— Ай-ай, — я укоризненно покачал головой. — Билет, помнится, котировался за рваный. Ну, шут с тобой, золотая рыбка. Держи пятерку и гони билеты. Да не жмись, как проститутка на выданье!

Паренек еще раз вздохнул и расстался со своим товаром.

Обладательница желтого свитера оказалась на месте.

— Все путем. Пошли, уже первый звонок был. — Я решительно увлек ее в кинозал.

Во время журнала мы познакомились. Ее звали Леной, работала она на кондитерской фабрике, но мечтала поступить в театральное училище.

Когда фильм начался, я про нее почти забыл, так как в кино всегда терял связь с окружающим, всецело уходя в сюжет. А картина была лихо закручена — с яростными погонями и страстной любовью между вспышками выстрелов.

Но после сеанса, когда мы вышли на расцвеченную неоном ночную улицу, оцепенение с меня спало и я стал галантно-учтивым, приятным кавалером.

Мы гуляли по историческому скверу, и я сам восхищался, слушая свой треп. Взгляд Лены понемногу теплел, а с лица сходило недоверчиво-настороженное выражение.

— А вот эта скамейка останется в памяти поколений, — продолжал я вдохновенно врать. — На ней обожал сиживать сам Павел Петрович. Сюда доносится гул плотины, слышишь, как таинственно вода бормочет. Она вместе вот с этими каменными глыбами массу сказок ему нашептала. Присядем.

— Ты романтик, — улыбнулась Лена. — Откуда все эти сведения?

— Недоверие — пережиток мрачных времен. Из-за него страдали даже умнейшие люди. Вспомни Коробочку Гоголя. Так что не искушай судьбу. Живи по классику: «Доверие — признак роста».

— По-моему, тот философ говорил «сомнение»… Ну да все равно. Судя по твоему росту, ты очень доверчив. На голову выше меня.

— Проверим! — Я встал со скамейки, увлекая за собой Лену. Мои руки скользнули по ее чудно тонкой талии к волнующе округлым упругим бедрам. Лена чуть вздрогнула, но не отстранилась.

— Пожалуйста, Женя, не надо…

— Если женщина говорит «нет», то это означает — может быть, когда произносит «может быть», то это — да, а если говорит «да», то какая же она после этого женщина?..

Лена подняла затуманившийся взгляд, хотела что-то сказать, но слов не последовало — помешал поцелуй.

Как обычно, слабый пол он и есть слабый! — мелькнула у меня самодовольная мысль. — Ни одной осечки, как вышел с зоны.

Лена несколько смущенно рассмеялась.

— Я думала, ты только рассказывать байки хорошо умеешь… Но все одно — не бери в голову. Это ничего не значит. Минутная слабость.

— Я за минутные слабости! Только они дают силы бодро шагать по жизни. Неплохой тост, а? Его надо произнести. Давай заглянем в «Театральное». У меня как раз лишняя монета. Для будущей артистки грех не побывать в театральном кафе.

— Почему ты решил, что я там не была? Ладно, согласна. Только за себя сама рассчитаюсь.

— Как желаешь. Настаивать пока не смею.

Поднявшись по проспекту до Оперного, свернули к кафе.

В уютном его холле монументом стоял швейцар.

— Граждане, местов нет, — встретил он нас словами, явно самому уже набившими оскомину.

Лена потянула меня за рукав: «Да ну их, обойдемся», но я услышал доносившиеся из зала бодрые старания ансамбля, который выступал здесь не часто, и отступать не спешил.

— Вот молодежь нынче пошла! — пророкотал сзади насмешливый голос. — Не умеет со швейцаром договориться. Дипломатически…

Эти слова принадлежали невысокому кряжистому рыжему мужчине лет тридцати пяти в добротном сером шерстяном костюме. Вокруг его бычьей шеи был небрежно повязан цветной галстук «удавка». Двое молодых спутников говорившего стояли чуть сзади него и ухмылялись. Тот вразвалку подошел к швейцару и о чем-то с ним пошептался.

— Завсегда рад услужить хорошим людям, — расплылся швейцар в угодливой улыбочке, пряча что-то в карман. — Проходите во второй зал. Там слева свободный столик. Снимите табличку «занято» и располагайтесь со всеми удобствами. Там как раз пять стульчиков.

— Прошу с нами, молодые люди, — повернулся ко мне незнакомец. — Сегодня мне весело и у всех должно быть хорошее настроение. Такой мой принцип.

Наша группа миновала первый зал и отыскала незанятый столик. Когда все уселись, я смог более внимательно рассмотреть эту троицу. У тридцатипятилетнего были тонкие губы и серые глаза с прищуром под мохнатыми рыжими бровями. Двое его спутников примерно моих лет имели на удивление непримечательные лица. У одного были светлые, почти белые, волосы, а у другого — черные, воронова крыла.

— Давайте знакомиться, — предложил мужчина с цветным галстуком. — Имею честь представиться — Альберт Иванович, преподаватель. А это мои лучшие студенты. Морозов и Воронов. Сегодня они успешно сдали труднейший экзамен и мы решили это событие скромно отметить.

— Евгений.

— Елена.

— Вы из породы грызунов, обгладывающих гранит науки? Студенты? — неуклюже попытался сострить Альберт Иванович.

— Не угадали. Я инструктор по автоделу — ваш коллега в некотором смысле. А Лена специалист по конфетам.

К нам подошла официантка.

— Восемьсот грамм коньяка пятизвездочного, бутылку «Гроно» и пять порций поджарки. Фруктов каких-нибудь, — заказал преподаватель. — Надеюсь, Евгений, вы не сердитесь, что я распоряжаюсь? Вот и чудненько.

В зале был приглушен свет, музыканты не слишком насиловали барабанные перепонки посетителей — играли ненавязчиво и негромко. Заказ не заставил себя ждать, и настроение за столиком быстро поднималось. В отличие от своих подопечных, Альберт Иванович выделялся многословием и излишней игривостью в тостах.

— Поднимаю бокал за прекрасных женщин! — уже с раскрасневшимся от алкоголя лицом провозгласил он, плотоядным взглядом раздевая Лену. — Женщины — это цветы. Цветы наиболее прелестны, когда распущены. Так выпьем за распущенных женщин!

Студенты довольно загоготали и, перегнувшись через столик, чокнулись с покрасневшей Леной.

— Давай уйдем, — сказала она, почти умоляюще взглянув на меня. — Уже поздно. Ты говорил, только на минуту зайдем.

— Извините, но вынуждены вас покинуть. Дела. Рады были знакомству.

— Ну да, конечно. Время — деньги, — растянул губы в благодушной улыбке Альберт Иванович. — Вот, возьмите, Евгений, мою визитку. Коли появится желание научиться жить — милости прошу. Это не банальная учтивость, а искреннее стремление помочь ближнему…

Уходя, мы услышали за спиной уже не сдерживаемый хохот подвыпивших студентов.

Вечерний свежак выветрил небольшую дозу хмеля, и настроение у меня стало легкое и одновременно почему-то грустное. Наверное, из-за того, что все неповторимо. Этот вечер с ласковым шепотом тополей по краям тротуара, это темное небо в далеких прозрачных облаках, и желанная девчонка, что идет со мной под руку о чем-то задумавшись…

— Мне пора, — тихо сказала Лена, отводя взгляд.

— Провожу. А что, у тебя предки из породы Церберов? — Я остановился и поправил ей челку, упавшую на глаза.

— Я живу одна. А провожать не надо — мы пришли. Вот эта пятиэтажка.

— Страшная жажда что-то появилась. Не угостишь глотком воды?

— Нет, — она лукаво погрозила пальчиком. — Знаю я эту воду: дайте попить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде…

— Хитрить с тобой бесполезно. Ну, подари поцелуй на прощание.

Через минуту Лена мягко отстранилась и как-то странно посмотрела на меня затуманившимися глазами.

— Ладно. Пойдем, Женик…

Утром проснулся поздно. Солнце слепящими трассерами било через легкие тюлевые занавески окна, осердясь на людей, которые могут спать в столь чудесное утро.

Лена уже не спала. Я заподозрил, что проснулся не от буйства светила, а от ее нежно-внимательного взгляда.

— Давненько бодрствуешь? — устроился на постели в полусидячем положении, по-восточному скрестив ноги.

— Что ты должен сейчас обо мне думать! — Лена грустно и как-то виновато посмотрела в мои глаза. — Ну и думай!..

— Что ты, глупышка! Ты очень, очень славная. Иди ко мне…

…Железная дверь на мгновение открылась, впустив в камеру высокого парня лет двадцати семи с голубыми водянистыми глазами.

— Привет братве, каждый рубль в чужом кармане считающей личным оскорблением! — Он швырнул кожаную кепку в угол и подошел к бачку напиться.

— Полегче, Штабной! — Церковник сел, прислонясь к стене. — И спрашивай разрешения, когда пользуешься общей кружкой!

Под взглядом его холодных серых глаз вновь прибывший как-то весь слинял и даже будто уменьшился в росте.

— Церковник?! Выхватили?

— Как видишь. Не покатило, фарт пропал.

— Зря масть поменял. Освобождал бы церквушки от серебряной и рыжей посуды, икон, как раньше. А то разбой — это ж пятнашка голимая.

— Не каркай! Лучше молись, чтоб я в тюрьме не сказал братве, что ты завхозом в лагере был. Враз ведь переделают Штабного в Голубого, — Церковник, оскалив прокуренные гнилые зубы, загоготал. — Сейчас-то опять по сто сорок четвертой отработался?

— Да. Квартирная кража с применением технических средств. Но прицепом. Основная сто вторая с пунктами «а» и «г». Хозяин квартиры неожиданно вернулся…

— Ну, с «а» все ясно — умышленное убийство из корысти, а как «г» — с особой жестокостью — ты зацепил? — удивился Церковник.

— Из-за множественности ранений. Тридцать ножевых… — Штабной захлопал своими длинными ресницами и вдруг заорал. — Да не садист я! Не кончался он никак! Вот я и старался, чтоб он быстрее крякнул и не мучился!

— А ты у нас гуманист! — усмехнулся Церковник. — Так на суде и лепи. Авось поверят и «вышку» не дадут.

К вечеру соседние камеры словно проснулись. Доносился гул голосов. Кто-то загорланил козлиным голосом заунывную песню. Раздражал монотонный повтор одних и тех же слов: «Говорят, что дети это счастье. Значит, я несчастный человек»…

Церковник некоторое время крепился, потом подошел к двери и рявкнул в волчок:

— Задохнись, падаль! На этапе я тебе разжую, что такое несчастный в натуре!

Голос сорвался и смолк.

Скоро Петровича увели на допрос. Штабного после ухода угрюмого рецидивиста словно подменили. Он тяжело опустился на нары и обхватил кудрявую голову руками.

— Что с тобой?

Штабной поднял голову и странно взглянул на меня, влажные губы свела жалкая судорожная улыбка.

— Интересуешься, почему я не в восторге, оказавшись в этом клоповнике? — Он нервно провел ладонью по глазам. — Действительно, умора, — месяц, как женился, завод выделил квартиру в общежитии. Думал, наконец, жизнь начнется!.. И, главное, хотел же после отсидки в другой город податься! Вовремя не сорвался — и по-новой небо в клетку!

— Не возникай! Я тебя сюда не звал!

— Да! Сам исковеркал! Но что же было делать?! Старые кореши откопали, взяли на дело. Отказаться не мог — они такое не прощают…

Штабной вдруг замер и испуганно оглянулся на дверь.

— Не проболтайся, земляк, — жарко зашептал он. — Церковнику сгубить человека — одно удовольствие. На всех пересылках его знают. Из высшей хевры. Шепнет словечко — и каюк.

Заскрежетал ключ, и в камеру вернулся Церковник.

— С легким паром! — подобострастно осклабился Штабной.

Тот, не обращая внимания на шутку, лег на нары и отвернулся к стене:

— Можете базлать, но не громче медуз. Спать буду.

Штабной устроился у противоположной стены и накрыл лицо кепкой, чтоб не мешал свет лампочки.

Мне спать не хотелось. В пачке оставалось всего семь сигарет, но, махнув рукой на экономию, снова закурил.

Табачный дым показался едким и прогорклым. Я отбросил сигарету, но, тут же одумавшись, загасил окурок и сунул в пачку.

Решил: буду думать о чем-нибудь приятном, как в детстве советовала мама. Может, усну.

Мама работала преподавателем литературы и русского языка. Относился к ней как к человеку не от мира сего. Для нее главный интерес в жизни — работа. Целыми днями пропадала в школе. Развлечений, в моем понимании, для нее не существовало. Даже в гости редко ходила, предпочитая в выходные бесконечно пить кофе, читая Диккенса или Библию, к которой пристрастилась, пока я чалился в зоне. И совсем я не понял матери, когда она отказалась от директорского кресла.

— Куда уж мне в начальники, — оправдывалась она. — Мое дело — литература. Да и в партию директору необходимо вступать…

Святая — так про себя называл маму. Я-то точно знал, чего хочу от жизни. Основное — деньги, которые обеспечат независимость от этого быдла, называемого обществом.

То, что не «попал в струю» после освобождения, означало отдаление независимости на неопределенное время. По уму следовало остаться дома в Верхней Пышме, с матерью, но я обосновался в Свердловске, не допуская мысли, что могу появиться перед кентами в роли нищего зэка, признать себя таким же обыкновенным, как они.

В тот день у меня было минусовое настроение; к своим обязанностям инструктора я относился халатно, и директору школы это, наконец, надоело. После разговора по душам я накатал заявление об уходе по собственному желанию и тут же получил расчет.

Решив ободриться рюмкой «Старой крепости», направился в «Театральное».

За тем самым столиком, что и в прошлый раз, сидели Альберт Иванович и его студенты. У меня мелькнула дикая мысль, что они так вот и сидят, не отлучаясь, со дня нашего знакомства.

Преподаватель приветственно помахал рукой, казавшейся рыжей от обилия волос и украшенной массивным золотым перстнем с черным камнем:

— Рад видеть вас, Женя! Подсаживайтесь к нам. А ко мне так и не решились заглянуть. Ох уж эта застенчивая молодежь! Переняли бы чуток зубастости вот у таких, — он кивнул на своих подопечных, — цены б вам не было…

— Зубы в порядке, — оскалился я в улыбке, демонстрируя этот факт. — Сегодня опять удачный экзамен?

— Вся наша жизнь сплошной экзамен, молодой человек. А точнее — игра с судьбой, со Случаем. Плебеи играют честно, с соблюдением всех правил, а свободные индивиды давно поняли, что цель оправдывает любые средства и никакие законы их не связывают…

— Уже думал над этим, — наливая себе из графинчика принесенный официантом коньяк, кивнул я. — Суть в том, что выигрыш не единственно возможный вариант. А проигрыш означает бесплатную путевку на нары.

— Кто не рискует, тот шампанского не пьет! — довольный проявленным интересом, нашелся Альберт Иванович. — А игру можно начать сначала.

— Не сразу, правда, а через энное количество лет, — усмехнувшись, добавил его черноволосый студент.

Преподаватель досадливо поморщился:

— Ну и что? Это время не пропадет для умного индивида. Он подготовится к следующей ставке, обмозгует свой прокол и дальше будет действовать наверняка…

Я чувствовал, что пьянею, но было приятно находиться в этой теплой компашке, возведшей в принцип беспринципность.

— Что, земляк, понурился? Или твоя красотулька упорхнула к другому? Ты шепни координаты соперника. Мои ребятишки с ним побеседуют — они умеют быть очень убедительными — и все станет в елочку.

— На интимном фронте без перемен, — я, не выдержав, зевнул. — Просто сегодня остался без работы. Деньги, впрочем, есть.

— И много? — Взгляд Альберта Ивановича хищно напрягся.

— Стольник, — ответил я, выпуская в потолок беспечное облачко табачного дыма.

Преподаватель расхохотался, его примеру последовали светло и черноволосый.

— Этой капусты хватит разве на неделю. Тебе крупно пофартило, что встретил нас. Заходи завтра вечерком — уладим твои проблемки. Визитку не потерял? Вот и чудненько.

Свет в окнах Лены не горел, но это меня не смутило.

— Ты пьян? — с непонятной дрожью в голосе спросила Лена, открыв дверь, но не снимая цепочки.

— Глупый и нескромный вопрос, — я ухмыльнулся. — Я ведь не спрашиваю, скольких мужиков ты имела и почему в двадцать три все еще не замужем?

Даже при призрачном свете коридорной сорокаваттки заметил, как она побледнела.

— Уже была. Муж пил, и мы расстались… Пьяным больше не приходи — все равно не пущу.

Совсем некстати мне вспомнилась одна из острот Альберта Ивановича:

— Знаешь разницу между статуей и женщиной? Статуя падает, а уж после ломается. А женщина наоборот. Ты уже упала, так чего ломаешься?

Лена хотела что-то сказать, но я, хохоча, уже запрыгал сразу через три ступеньки вниз.

Вечером следующего дня был по указанному на визитке адресу. Дверь открыл хозяин.

— Евген! Милости просим!

В гостиной у овального низкого столика развалились в креслах два знакомых студента.

— Полку прибыло, — насмешливо констатировал чернявый. — Добро пожаловать первый раз в первый класс!

— Повежливее с гостем, Ворон! Тем паче сам в гостях! — негромко, но с нажимом сказал Альберт Иванович, ногой придвигая к столику еще одно кресло.

Наливая из бутылки «Старого Таллина» в нефритовые рюмки, он провозгласил:

— За индивида, чтоб он оказался именно тем, кем кажется!

Я не большой любитель ликеров, но этот мне понравился вкусовым букетом, смахивающим на коньяк.

— Для начала познакомимся по-настоящему. Это Ворон, а это Мороз. Прозвища пошли от цвета волос. Моя кликуха — Мохнатый. — Альберт Иванович подозрительно взглянул на меня из-под кустистых пшеничных бровей. — И ничего в имени смешного нет! В определенных кругах многие сменяли бы свои пышные клички вроде Кардинала или Князя на мою, невзрачную. Потому как у нее авторитет. А какое погоняло выберешь ты? Или есть?

— Зовите просто — Индивид, — усмехнулся я. Рассказывать этой приблатненной шпане, что уже много лет ношу кличку Монах, полученную в зоне за полное равнодушие к «голубым», не хотелось. Если они готовы засвечиваться перед первым встречным, то у меня иные привычки. — Кстати, что за работу вы собираетесь предложить?

— Деловой, сразу видать! — заулыбался Мохнатый. — Ты, помнится, шофер? Вот и будешь баранку крутить. По ночам. Доставлять до места и обратно. За рейс — штука. Покатит такой расклад?

— Звучит заманчиво. Когда на дело?

— Сегодня. — Мохнатый достал из секретера блеснувший синим пламенем трехгранный стилет с наборной ручкой. — Держи перо на всякий…

— Разве как сувенир, — обернув в носовой платок, сунул его под куртку за ремень сзади. — На мокруху, помнится, я не подписывался.

— Не дрейфь. Это так… пугнуть при надобности. — Мохнатый повернулся к своим шестеркам. — А вы при козырях?

Ворон распахнул пиджак, засветив финку в ножнах на широком офицерском ремне.

— И чего хорошего в ножнах? — ухмыльнулся Мороз, пренебрежительно проследив осоловелыми глазами за этими манипуляциями. — Вот моя вещь — классная и не пачкает.

Он вынул из кармана медный кастет и, подбросив, на лету вдел в него пальцы. Самодовольно засмеялся, будто захрюкал.

— Кончай балаган. И то и другое по своему хорошо, — подвел черту Мохнатый, доставая из кладовки чемоданчик «дипломат». — Время. Уходим.

Мы вышли из троллейбуса на Малышева. В сгустившихся сумерках прошли во двор девятиэтажки.

— Вон гаражи. Откроешь седьмой слева, заведешь «Москвич» и к нам. Мы будем у остановки. Ключи к гаражу подобраны. Держи. — Мохнатый сунул мне два ключа и кожаные перчатки. — Не наследи.

— Не люблю играть втемную. Дальше что?

— Машина нужна на час-два. После дела бросим. — Мохнатый еле сдержал досаду. — Кстати, за усложнение задачи получишь пять кать сверху.

Угон прошел удачно. Я притормозил у остановки и забрал ожидавшую меня компанию.

— Остановишь у музея, высадишь нас и кати дальше, — инструктировал Мохнатый. — Через полчаса вернешься. Если ментовские машины засуетятся, начнут оцеплять район — вертайся и посигналь дважды. Мы выскочим. Удачи, Индивид!

Троица выбралась из «Москвича» и слилась с темными очертаниями тополей, густым кольцом обхватывающих двухэтажное здание музея.

Как договорились, через полчаса забрал их на том же месте.

— Рвем когти! — рявкнул Мохнатый, бережно устраивая у себя на коленях чемоданчик.

— Сраслось? — поинтересовался я у Ворона.

— Дело выгорело. Товар с нами. Но сторож, падло, вдруг решил показать служебное рвение, и, если бы Мохнатый его не оглушил, мы все были бы в браслетах.

Через несколько минут Мохнатый велел остановиться.

— Мотор бросим здесь. Расходимся. Завтра, Индивид, нарисуйся за своей долей. Пока.

Мне с Вороном оказалось по пути.

— Мохнатый в натуре преподаватель? — спросил я, когда мы прощались.

— Хо! Да он часовщиком в быткомбинате робит. Покеда!

На следующий день получил причитающиеся мне полторы тысячи и почувствовал себя комфортно.

Вскоре Мохнатый подготовил новое дело, но в детали не посвятил, сказав только, что необходимы «колеса». Я подписался угнать машину и доставить в гараж по указанному адресу.

…Вспоминая эти события, не заметил, как заснул. После утренней проверки снова впал в тяжелый сон, а когда очнулся, обнаружил, что из камеры исчез Штабной.

— В тюрьму этапировали, — объяснил Петрович, завистливо вздыхая. — Подфартило, суке. Кормежка трехразовая, матрац, баня, домино… А, дьявол! Только растравил себя.

Церковник размял «беломорину» и закурил, мрачно уставившись в грязный потолок.

— Петрович, ты Мохнатого не знал?

— Погоняло не редкое… Года три назад встречал одного в Ивдельлаге. Рыжий такой. За изнасилование малолетней ему зеленкой лоб мазали, но заменили на пятнашку. Почти половину срока оттянул и сорвался в бега. Боле не слыхал. Сгинул должно, а, могет, под чужой ксивой залег. А в чем суть?

— Пустяки. Просто слышал где-то, — неопределенно ответил я и закурил предпоследнюю сигарету.

Ну, что Мохнатый дегенерат, я сразу подозревал. Но он еще и во всесоюзном розыске! Голимое палево! В любой момент могут выхватить и потянет за собой на нары всю группу.

От мрачных мыслей отвлек вызов на допрос.

— Как спалось? За ночь не решился в сознанку пойти? — первым делом поинтересовался следователь.

— Не в чем каяться, начальник. Прошлая судимость — ошибка молодости, ничего не доказывает.

— Мы с тобой отлично знаем, кто угонял. Вчера ты точно указал место, где «Жигулю» приделали ноги, этим выдав себя с головой.

— Когда везли в отделение, я слышал разговор милиционеров. Они упоминали стоянку, — жеванул я доморощенному Пинкертону, лениво разминая последнюю сигарету.

— Возможно, — капитан явно расстроился. — Сейчас проведем опознание, и, может, тогда улыбаться ты перестанешь…

Владелец «Жигулей» к невыразимому моему облегчению, как старательно ни протирал очки, не узнал меня среди понятых — двух парней, одетых в черные кожанки, А возможно, просто не захотел ввязываться в уголовное дело, раз машина нашлась.

— Твое счастье, — с сожалением сказал следователь. — Но пока не отпускаю. Возвращайся в камеру и поразмысли, стоит ли рисковать свободой из-за глупого желания покататься. Через часик вызову.

— Весьма огорчен, что принес столько хлопот, — полуулыбнулся я, вставая с привинченного к полу табурета.

— Разве это хлопоты? Против таких не имел бы ничего против, — капитан нажал на кнопку, вызывая дежурного. — Убийство музейного работника — вот хлопоты.

В камеру вернулся каким-то оглушенным.

— Во менты научились показания снимать! — захохотал Церковник. — Монаха аж трясет! Бледный вид и холодные ноги!

Я подошел к бачку с водой и выпил подряд две кружки.

Что значит влипнуть по темечко. Когда Мохнатого возьмут, меня потянут и как соучастника убийства! Нет, от удачливости Мохнатого зависеть не согласен!..

Наконец вызвали к следователю.

— Распишитесь в подписке о невыезде из города, — сказал капитан, придвигая заполненный лист. — Оснований для ареста нет — пока свободен. Считаю, счастливо отделался. Ну, гуляй. Невеста уж заждалась, поди.

Получив в дежурке свои карманные вещи, вышел на воздух. Со скамейки порывисто поднялась Лена:

— Женя! За что тебя арестовывали? Нелепость какая!

— Было задержание, а не арест. До выяснения… Откуда узнала?

— Хозяйка квартиры сказала. У тебя обыск делали. — Лена виновато улыбнулась. — Все еще дуешься? Но пойми, пьяный ты напомнил бывшего мужа и я прямо сама не своя стала.

Чтобы привести мысли в относительный порядок, несколько часов провел у Лены. Объяснять ей ничего не понадобилось — взаимные ласки не оставили времени ненужным словам.

Приняв решение, ближе к вечеру от Лены ушел, пообещав завтрашнюю встречу.

Трехэтажку Ворона я помнил. Правда, не знал его этаж. Оплывшая бабуля на скамейке перед подъездом указала нужную мне квартиру.

Дверь открыл Ворон. У него было помятое лицо с гримасой недовольства. Провел меня в комнату.

— Садись, — вяло махнул на широкую кушетку. — Где загулял? С Мохнатым не виделся?

Ворон поднял с пола початую бутылку лимонной водки и приложился из горлышка.

— Знобит что-то. Греюсь вот. Не желаешь?

— Давай о деле. Ты в курсе, что Мохнатый в розыске, оборвался из колонии. Кстати, сидел за изнасилование малолетки.

— Шутишь!

— И не думаю. Мохнатый засвечен, битая карта, с ним нужно кончать. Если его повяжут, потянет и нас под вышку — мокруха на группе. Забыл музейного сторожа?

Как ни туп был Ворон, я сумел ему втолковать, что при живом Мохнатом жизнь для нас станет сплошным ожиданием ареста.

Уходя, велел передать Мохнатому, что буду в девять вечера в городском сквере.

— Не дрейфь, братишка! Всю работу беру на себя. Ты только грамотно организуй «стрелку», чтобы он пришел, не заподозрил ничего. Усек?

Ворон вяло кивнул и снова жадно припал губами к бутылке.

Время я решил зря не транжирить — до условленного часа осталась какая-то минутная сотня.

Зашел к себе на квартиру и, прихватив из тайника подаренный Мохнатым стилет, направился в сквер. Символично — сегодня подарок, видимо, вернется к прежнему хозяину…

Сквер был пустынен, над раскидистыми тополями и акациями повисла тревожная тишина. Сквер, хоть и в центре города, пользовался дурной репутацией, и вечерами прохожие обходили его стороной, на чем и был построен мой расчет.

Устроился на небольшом возвышении в сени тополя, чтобы иметь возможность, оставаясь незамеченным, обозревать окрестности.

Предосторожность не оказалась излишней — вскоре увидел на главной аллее Мохнатого в сопровождении Ворона и Мороза. Их нетвердая походка свидетельствовала, что они изрядно набрались для храбрости.

Достал стилет и, зажав в кулаке, спрятал клинок в рукав. Хотел обернуть рукоятку носовым платком, но передумал — она была сработана докой в своем деле — шероховатой и мелко-ребристой. На такой поверхности пальцевые отпечатки не остаются.

Ну что ж, пора играть ва-банк. По ходу, эти дешевки на стороне Мохнатого, что говорит только об их низком интеллекте или вообще об отсутствии оного.

Я был уверен, что при необходимости справлюсь с этими наивняками, даже если они достаточно трезвы и сохранили реакцию. Другого выхода для себя я не видел — концы надо безжалостно обрубить, если не жажду по-новой очутиться на нарах.

Давно заметил, что курящий человек выглядит со стороны несобранным, почти беспечным, а следовательно — неопасным.

Прижег сигарету и, когда кончик ее малиново зарделся, неторопливо вышел на аллею и направился к своим бывшим подельникам.

Увидев меня, они пошли навстречу. Противный хруст гравия под их тяжелыми шагами почему-то вызвал у меня холодок по спине. Неужели боюсь? Обнадеживал тот момент, что они прилично отдалились от кустов, где засел в засаде Мохнатый. Значит, на крайняк, схлестнуться придется только с двумя. И то вперед.

— Привет, Индивид! — дыхнул перегаром Мороз, подходя вплотную. — Значит, на Мохнатого бочку катишь? В лидеры захотел? Гляди, пупок надорвешь…

— С пьяным дебилом базарить не о чем, — я наклонился и выплюнул сигарету ему под ноги.

Это движение спасло меня. Занесенный Морозом кастет со свистом рассек воздух, только чуть оцарапав мне висок.

На чистом автоматизме я выбросил правую руку со стилетом и утопил его трехгранное жало в солнечном сплетении Мороза. Тот распахнул рот в немом вопле, зрачки его закатились, и Мороз бесчувственным кулем ткнулся в траву.

Крутнувшись на каблуках, развернулся к Ворону. Попытки к нападению он не предпринимал. Я наотмашь ударил ладонью по студенисто-дрожащему лицу.

— Продал, сука! Где Мохнатый?

— Это Мороз подмутил! Я за тебя, гадом буду! Мохнатый поджидает выше по аллее.

— Ладно, верю. Завтра встретимся и все обсудим. Но, сам понимаешь, вынужден подстраховаться. — Я пнул Ворона носком туфли в голень, а когда он упал на колено, нанес ему боковой в челюсть. Ворон распластался рядом с Морозом.

Очень натурально изобразив панику, кинулся вверх по аллее, пряча за спиной окровавленный стилет.

Как и ожидал, кусты акации с треском раздвинулись и на дорожку передо мной вывалился Мохнатый. Правую руку он держал в кармане, в его налитых кровью глазах я без труда прочел вынесенный мне приговор.

Сворачивать я не стал и тем сбил Мохнатого с толку, оказавшись почти в его объятиях.

— Вот и чудненько, Индивид! — хищно осклабился Мохнатый, в его лапе тускло блеснул длинный узкий нож.

Но мой стилет оказался проворнее и после двух коротких уколов в грудь, к моим ногам опустилась, скорчившись, грузная фигура.

— Индивид! — Мохнатый, хрипя, пытался что-то сказать.

Мои губы на одеревеневшем лице свел судорожный кривой оскал — я почему-то вспомнил Штабного:

— Не Индивид, а Гуманист! — и обрушил на Мохнатого новый раздирающий удар под сердце.

Стилет выдергивать не счел целесообразным — кровью в момент запачкаешься, да и «вещдок» таскать мне совершенно ни к чему.

Дома на всякий пожарный выстирал брюки, вымыл куртку и туфли, но все оказалось напрасным. Ворон, козел, дал на меня показания ментам.

Так я отхватил свои тринадцать лет…

Ворон был главным свидетелем обвинения и остался на воле. О музейном стороже ни ему, ни мне на суде вспоминать, понятно, смысла не имело…

Заказ на убийство

Могильщик, как ни странно, очень внимательно слушал мои полупьяные излияния, и повода будить его правой в челюсть не дал.

А жаль — после этих невеселых воспоминаний мне необходим был выплеск эмоций. «Травка» почему-то не расслабила психику, а напрягла почти до агрессивности. А может, в этом виноват какой-то странный, мрачно-изучающий взгляд Могильщика, который заставил меня невольно насторожиться.

Чему я благодарен лагерным годам, так это тому, что они вырабатывают в человеке бессознательно-звериное чутье к опасности.

— Занимательная историйка. Жаль, раньше не был в курсе… — Могильщик плеснул в рюмки остатки коньяка и глянул на наручные часы. — Давай на посошок. У тебя длинная дорога впереди.

— Не понял. Уже полночь, автобусы не ходят. — Не притрагиваясь к рюмке, я ждал ответа.

— В том и суть, что время твое уже вышло. Слышишь?..

В замке входной двери повернулся ключ, и в комнату зашли два молодых субъекта с лицами, явно не предвещавшими ничего хорошего. Я узнал обоих.

— Как же так, Могила?! — недовольно проворчал Киса, черноволосый парень лет двадцати пяти, которого я встречал в Екатеринбургской колонии. — Машина у подъезда, а клиент все еще не запакован… До места путь не близкий.

Цыпа, ровесник Кисы, но с хохлятской наружностью, невозмутимо прислонился к стене и неторопливо закурил.

— Не по правилам сдаешь карты, Могильщик. Мы подписывались только вывезти труп на карьер. Об участии в мокрухе базара не было. Это твоя проблема. Монаха помню по зоне, сукой он не был и причин валить его без убедительного стимула не вижу… Заказ и «капусту» получил ты — тебе и банковать.

— Да накину я вам! Крохоборы дешевые! — взвился Могильщик. — Киса! Неужто и ты в кусты?!

— Я — пас, — флегматично ответил Киса и, узрев на журнальном столике забытую папиросу, тут же сунул ее себе в рот. — Пыхну, пока вы разбираетесь. Если в силах, кончай Монаха сам. Но лучше и не пытаться — Монах тебе не по зубам — на моих глазах в штрафном изоляторе одного бугая на больничку спровадил. Тот так и остался калекой.

Поведение соратников Могильщика меня приободрило, особенно грела мысль о нагане, больно упиравшемся цилиндриком глушителя в копчик. Кстати, в сложившихся обстоятельствах эта боль показалась чуть ли не наслаждением. Должно быть, все же бытие на самом деле определяет сознание.

— Лады, Могильщик, — я беспечно взял рюмку и опрокинул ее в рот, решив немного поиграть и выяснить интересующие меня моменты. — Жизнь не стоит того, чтобы за нее цепляться. По крайней мере моя, забубенная. На карьер, так на карьер. Обрыдло барахтаться, как той лягушке. Все одно из сметаны мне масло не взбить… Но, напоследок, удовлетвори любопытство — значит, встреча в пивнушке не случай? И кому за каких-то полмесяца на воле я успел солнце заслонить?

— Ты настоящий мужик! — голос Могильщика обрел прежнюю уверенность, воспрянув духом, он достал из комода плоскую бутылку коньяка. — Убийца и к своей смерти должен относиться философски-спокойно. Все там будем. К тому же гарантирую — «отправлю в Сочи» безболезненно и почувствовать ничего не успеешь. Желаешь — пей, сколько душе угодно. Я не садист какой-то. Понимаю…

— Ты не ответил на вопрос.

— Встретились, ясно, не случайно. Два дня тебя пас. Клиента светить не в моих правилах, хоть он и прижимистый, гад. Дал за тебя два лимона всего. Между прочим, чуть не половину этой капусты я спустил у «Маргаритки». Хотел, извини, чтобы последний день жизни ты провел в удовольствиях… Празднично.

— Поразительно, но есть в тебе что-то человеческое! — Я усмехнулся и решительно отставил предупредительно наполненную рюмку. — Пить не буду. Уверен — отравлено…

— Но мы ведь обо всем договорились! — Глаза Могильщика зло прищурились. — А ты луну крутить? На попятный?! Не выгорит! Работа уже оплачена, и я тебя сделаю!

Могильщик рывком выдернул ящик комода и лихорадочно стал в нем рыться, бормоча что-то невнятное.

Когда, уразумев, наконец, всю бесполезность своих поисков, он обернул ко мне перекошенное багровое лицо, то увидел направленный ему в лоб зрачок собственного нагана. И сразу потерял дар речи. Его морковная физиономия приобрела пепельный оттенок. Я даже посочувствовал ему где-то в глубинах души.

Киса, поперхнувшись дымом, расхохотался:

— Я же, Могильщик, давал тебе цинк — не связывайся с Монахом. А теперь, по ходу, нам на карьер везти придется тебя…

Цыпа, до того времени остававшийся сторонним наблюдателем, лениво оттолкнулся от стены и сел за столик. Но с завидной предусмотрительностью, — подальше от все еще немого Могильщика, чтобы случайно не оказаться на линии огня.

Видно, и Киса, и Цыпа не сомневались, что участь Могильщика мною уже решена. Цыпа, не спрашивая разрешения, взял из портсигара папиросу и с явным удовольствием закурил, глубоко затягиваясь.

— Тебе уже не пригодятся, — цинично объяснил он Могильщику, насмешливо глядя на его застывшее лицо-маску. — Кстати, Монах, как понял, у этого неудачливого киллера еще лимон в наличии. Считаю, трофей надо разделить на троих. По двести пятьдесят нам с Кисой и пятьсот тебе. Покатит?

— Вполне. Но только при условии, если мы с Могильщиком не придем к обоюдному согласию.

Я с удовлетворением отметил, что лицо Вадима чуть разгладилось, в глазах появились некоторые проблески надежды.

— Мне необходимо знать, кто заказал для меня деревянный бушлат? Предупреждаю, версия о таинственном посреднике не покатит. Ты не кретин и не взялся бы за дело, о котором известно третьему лицу. Тем паче, с тобой рассчитались вперед, а это убеждает, что заказчик тебя знает и верит. Поручение от него, по всему, не первое. Учти — все одно расколешься. Правда, боюсь, это уже не изменит судьбу твою…

— Ты похож на того джинна из кувшина, который, как подарок, предложил рыбаку способ смерти на выбор. — Могильщик затравленно улыбнулся. — Коли задание я не выполнил, да и бабки истратил — мне кранты. Так что выбор небогат: либо ты меня кончишь, либо заказчик. Не понтуйся и стреляй в голову. С детства боль не переношу…

— Такая же история. Особенно зубную, — плеснул в рюмку Вадима из плоской бутылки. — Хапни, встряхнись. И поговорим по-деловому.

Могильщик к рюмке даже не притронулся.

— Цианид? — усмехнулся я.

— Мышьяк, — нехотя признался тот.

— Фу, гадость какая! Мог бы припасти что-нибудь посолиднее и покруче. Не уважаешь, как погляжу.

— Цианистый калий дефицит, да и стоит поболе героина. — Могильщик покосился на рюмку. — Но ты не гони зря. Мучиться я бы тебе не позволил — добил из нагана.

— И на том нижайше благодарю, благодетель! Ладно, покончим с реверансами. Вернемся к нашим баранам. Предлагаю сделку: ты мне заказчика, а я кроме жизни одарю тебя своей дружбой и возьму на серьезное дело, которое враз ликвидирует твои материальные проблемки. — Я кивнул Кисе с Цыпой. — Считайте, что тоже в доле. А то труповозами ишачить, уверен, не предел ваших мечтаний.

Должно быть, уяснив ситуацию и врубившись, что куда ни кинь — всюду клин, Могильщик решился.

— Ты отлично знаешь этого человека. Заказ на убийство получен от Ворона… После твоего рассказа мне стал ясен мотив. Он боится, что будешь мстить за свои годы тюремной баланды.

— Что-то в этом роде я и предполагал. Выходит, Ворон жив-здоров и все еще в городе обретается?

Могильщик принес из кухни литровую бутыль «Смирновской» и стаканы.

— Ворон здесь, шерстью оброс, заматерел — контролирует целую армию ресторанных и даже надомных проституток. — Вадим плеснул всем по полстакана. — Но в прошлом году, вконец оборзев, он сунулся в «Большой Урал». А этот кабак — вотчина Хромого. Думаю, по его инициативе вскоре неизвестный «хулиган» перебил молотком Ворону позвоночник. Так что ныне он паралитик, на каталке по квартире передвигается. Из дома носа не кажет.

— Есть все же Судьба! — подвел я итог, отправляя «Смирновскую» по прямому назначению. — Как говорится, Бог шельму метит. Забудь про него. Я лично разберусь с Вороном и верну ему твой долг. Не хмурься, брат, не гони. Ты переживешь заказчика, гарантия. И знаешь почему?

— Потому, что сдал его тебе?

— Примитивно мыслишь, дорогой. Я никогда не забуду, что ты не пожалел половину «гонорара», чтобы украсить мой последний день. Ты мне нравишься. Держи «краба» в знак дружбы.

Могильщик неуверенно пожал мою руку, стараясь не опустить взгляд.

— Вот за это я Монаха уважаю! — захлопал лопатообразными ладонями Киса. — В натуре бродяга по жизни! Но ты упоминал о каком-то солидном деле…

— Будет и дело, — я невольно усмехнулся молодому энтузиазму Кисы. — Но сначала договоримся о долях… В пивнушке часами просиживал не зря. Напротив, если помните, расположен коммерческий магазин «Престиж», торгующий импортными мехами и кожей. По четвергам один и тот же фургончик доставляет товар из аэропорта «Кольцово». Кроме водилы еще охранник. Сегодня среда…

— Значит, будет два трупа, — подал голос Цыпа. — Есть ли понт мараться? Каков хоть куш?

— По моим прикидкам каждый завоз тянет от восьмидесяти до ста миллионов товара. Барыгу я уже нашел, он дает треть от стоимости. Следовательно, навар составит примерно тридцать «лимонов». А теперь основное — каждый получит по пять, а оставшиеся десять пойдут в нашу общую кассу. Хранителем «общака» назначаю себя как руководителя группы. Дело надо ставить по-деловому, чтобы группа была жизнеспособна, нам необходимо легализоваться, иметь надежную «крышу» — свой маленький бизнес. А перекрасить банду налетчиков в коммерсантов в силах только деньги. И не маленькие. Прошу высказываться.

Ребята некоторое время молчали, казалось, всецело занятые курением и сосредоточенным созерцанием причудливых колечек дыма, лениво поднимавшихся к низкому потолку.

Но я в них не ошибся. И в бандитских башках часто имеется какой-то утолок для здравого смысла.

— Монаху верю, — медленно, словно взвешивая слова, проговорил Киса. — Не думаю, что он собирается нас «кинуть». Не дешевка он и не дурак. Неплохо бы узнать детали операции и велик ли риск палева?

Цыпа с Могильщиком кивнули, выражая полную солидарность с Кисой.

— Рад убедиться, что в ваших чайниках масло в наличии. Для реализации идеи нам нужны две пары камуфляжных пятнистых униформ, типа «афганок», и транспорт.

— С колесами проблем нет. У нас «Жигули»-фургон. — Цыпа ухмыльнулся. — И к нему целая коллекция запасных госномеров…

— К завтрему «афганки» не достать, — забеспокоился Киса. — А черные спецназовские подойдут?

— Будет даже круче, — обрадовался я. — Где урвал?

— Так, купил три по случаю. Как чувствовал, что в тему будут.

— Тогда можно считать, что дело на мази. Езжайте за фальшивыми номерами и спецназовскими шкурами. Салон машины освободите от всего лишнего — пусть станет повместительней. А к восьми утра заедете за нами. Я остаюсь у Могильщика. Надеюсь, он уже отказался от пагубной затеи попотчевать меня мышьяком на десерт…

Мои последние слова утонули в хохоте жизнерадостных головорезов.

Налет

Все шло по плану. Цыпа оказался неплохим шофером — машина была отлажена, в моторе ничего не бренчало, да и вел он профессионально, без рывков, плавно, но сохраняя приличную скорость.

За ночь слегка подморозило, и деревья по краям дороги, покрытые серебряной изморозью, смотрелись мертвой бутафорией из сказочного фильма.

Я заговорил, чтобы нарушить молчание, становившееся уже тягостным:

— Валить охранника и водилу только если окажут активное сопротивление. Когда выйдут из фургона, их надо просто вырубить и оттащить в кусты.

— Не согласен, — не отрывая взгляда от дороги, процедил Цыпа. — Свидетелей оставляют или чистоплюи, или дебилы. И тем и другим нечего соваться в наш бизнес.

— Полностью согласен, Цыпа. Но в кустах я сделаю им укольчик и свидетелями они быть не смогут.

— Перышком? — догадался Киса.

— Нет. Это примитив. Работать надо в ногу со временем. — Я вынул из внутреннего кармана куртки продолговатый футлярчик. В нем, заботливо обложенный ватой, помещался шприц, наполненный мутноватой жидкостью. — Паркопан-пять, стирающий память и временно блокирующий рассудок. После такой лошадиной дозы наших клиентов месяц будут откачивать в дурдоме. Но вспомнить, что с ними приключилось, все одно они никогда не смогут…

— Ты голова, Монах! — восхитился Киса. — Уверен — дело с тобой пойдет.

— Ко всему требуется рациональный подход. Лишние трупы ни к чему. Мы не маньяки… — Я сунул футлярчик обратно в карман. — Да и маховик уголовного розыска раскрутится не так интенсивно, как при нераскрытой мокрухе.

— Верно, береженого Бог бережет, — подал голос Могильщик. — Но раз стрелять не собираешься, верни мой наган.

— Погожу пока. Волына, как грелка, мне душу согревает. Я с детства мерзляк. Как заимею другую — верну, будь спок.

Наконец город остался позади и мы въехали на многокилометровую трассу, связывающую Екатеринбург с аэропортом.

Кстати, весьма неудобное место для налетов — сплошные голые поля, дорога со всех сторон как на ладони. Но ничего не попишешь, взять объемный товар без хипиша и пальбы можно лишь на трассе.

А вот и намеченный мной загодя перелесок с сиротливыми кустиками дикой акации.

Повинуясь моему приказу, Цыпа лихо загнал туда «Жигуль» по выщербленной боковой дорожке, больше похожей на сдвоенную тропинку.

Черная, как эсэсовская, униформа спецназа пришлась мне впору. Как говорится, хорошему вору… Один Цыпа остался в своем джинсовом костюме. Но и он времени не терял — пока мы переодевались, заменил госномера.

Ждать пришлось долго. Еще раз убедился, что ждать и догонять — самые мерзопакостные занятия. Ребята явно нервничали, курили так, словно задались целью создать дымовую завесу. Правда, окурки все-таки предусмотрительно складывали в бумажный кулечек. Это ж уму непостижимо, сколько ребят «спалилось» из-за паршивого чинарика, забытого на месте преступления.

Движение на трассе было слабое, и потому я издалека засек нужный нам микрофургон со счастливым номером 57–75.

В сопровождении Могильщика и Кисы вышел на середину дороги и властно взмахнул рукой, приказывая остановиться. В последний момент сообразил, что меня вполне могут сбить — если, к примеру, везут они не кожу, а наркотики. Но фургончик дисциплинированно затормозил на обочине, и из бокового окошка высунулась курчавая рыжая шевелюра водилы.

— Что случилось, командир? Правила я не нарушал…

— Разберемся! — заявил я казенным голосом и требовательно протянул руку. — Предъявите путевой лист и накладные, если везете груз.

Так как стоял я не у самой кабины, шофер сделал именно то, на что я и рассчитывал, — распахнул дверцу и спрыгнул на землю, подавая мне пачку бумаг. Могильщик шагнул и оказался у него за спиной.

— Кто с вами в машине? — листая документы, поинтересовался я, лихорадочно соображая, как выманить верзилу-охранника из кабины.

— Да это экспедитор наш, от фирмы «Престиж».

Неожиданная помощь пришла от Кисы.

— Попрошу выйти из машины, — сказал он. — Мы должны проверить, не прячете ли что под сидениями.

— Пожалуйста. Я ж понимаю — служба… — Охранник спрыгнул на обочину.

Киса не стал рассусоливать и ударом мощного кулака по затылку отправил его в глубокий нокаут. Не дав времени шоферу осознать происходящее, я ткнул большим пальцем ему в солнечное сплетение. Могильщик от души добавил сцепленными в «замок» руками по почкам и поволок бесчувственное тело в наше убежище. Киса со своей жертвой последовал за ним.

Я огляделся. На шоссе не было ни одной машины. Есть все же фарт! Сел за руль и загнал фургон в кусты впритык к «Жигулям».

— Перегружайте тюки, а я займусь этими наивными ребятами.

Достал шприц и прямо сквозь брюки сделал обоим инъекцию. Обратил внимание, что охранник не дышит. Расстегнул молнию на его куртке, чтобы пощупать сердечную мышцу, а нащупал пистолет в наплечной кобуре. Это оказался длинноствольный десятизарядный «Марголин». Хоть и малокалиберная волына, но натворила бы она дел, будь у охранника чуток побольше опыта или ума. Но придурки тоже имеют право на жизнь. Посему я встал одной ногой на грудную клетку верзилы и немного попрыгал, производя своеобразный массаж. С удовлетворением отметил, что охранник захрипел и начал, пусть тяжело, с надсадой, но дышать. В качестве скромного гонорара за спасенную жизнь, забрал пистолет вместе с кобурой и запасной обоймой.

Все-таки в наш «Жигуль» не вместились, и мы рискнули пару тюков привязать на машину сверху, задрапировав брезентом.

— Куда сейчас, шеф? — спросил Цыпа. — К барыге в Екатеринбург?

— Верно. Но в аэропорт.

— Там же ментов полно!

— А мы — спецназ. Ворон ворону глаз не выклюет. Гони, кончай пустой треп. Все идет по плану.

Когда подъезжали к порту, протянул Могильщику наган.

— Если произойдут неприятные неожиданности, у нас в наличии два ствола…

— Недооцениваешь ты нас, Монах! — оскалился Цыпа и, открыв бардачок, засветил двадцатизарядный пистолет-пулемет Стечкина. Ухмыляющийся Киса расстегнул куртку. За брючный ремень был заткнут вороненый «ТТ».

— Ну, тогда не о чем базарить, — почему-то расстроился я. — Любую группу захвата разменяем.

Свернули на бетонную дорожку, ведущую к складам-ангарам, составлявшим мини-городок.

У высоких двустворчатых ворот крайнего ангара сидел на табуретке субъект лет пятидесяти в коричневом замшевом пальто и такой же кепочке, смотревшейся довольно легкомысленно.

При моем приближении Леонид Исакович вытаращился так, будто увидел черт те знает кого, а не давнишнего лагерного знакомого. Он даже привстал с табурета, но тут же обессиленно плюхнулся обратно.

— Леня, веди себя прилично, — хлопнул я его по плечу. — Или у тебя условный рефлекс выработался — при виде спецназа в штаны накладывать?

— Монах?! Так это ты?

— Гарантирую. Товар привез, как условились. Куда сгружать?

— А кто это с тобой? Хотя не говори — морды, кажись, знакомые. Тоже с «двойки», что ли?

— Не твое дело. Долго порожняк гнать будем?

Достойный сын Исака бодренько вскочил и утащил табуретку в глубь склада.

— Загоняйте сюда, — крикнул оттуда уже без мандража в голосе.

Разгрузились споро. Неплохие грузчики из ребят могли выйти, но они избрали иную судьбу. И куда она их заведет — один Бог знает. Если трезво смотреть на вещи — скорее всего к «стенке». Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

— Ты и накладные обещал, — напомнил Леонид Исакович, теребя в руках кепку.

— Держи на память, — я протянул ему пачку бумаг. — Когда расчет?

— Как договаривались. Вечерком подкатывай. Посидим по-человечески. Жену я как раз к теще спровадил. А сейчас отчаливайте. Мне еще рассортировать да перепаковать все это хозяйство надо.

— Хочу надеяться, что ты не поволокешь товар в город сегодня? На дорогах могут быть кордоны.

— Да понимаю я все! — замахал маленькими, словно детскими, ручками Леонид Исакович. — Товар в городе и не появится. Уже нынче улетит в неизвестном направлении.

— Это по-деловому, — похвалил я. — Тогда до вечера.

Возвращались в Екатеринбург объездной дорогой. По пути переоделись и поставили на «Жигуль» родные госномера.

Договорились встретиться у Могильщика в семь часов и разошлись.

Добравшись до комнатенки, которую снимал на Сакко и Ванцетти, остаток дня потратил на изготовление разборного глушителя к «Марголину». Все необходимое у меня было припасено. Латунную трубку заполнил пятью титановыми шайбами с постепенно уменьшающимися диаметрами отверстий таким образом, чтобы выходное отверстие было под калибр. Спилил мушку и разверткой на конце ствола нарезал мелкую резьбу. Уложил между шайбами тонкие прокладки из войлока, и дело было в шляпе. Тут же испробовал, всадив две пули в том «Советской энциклопедии». Пули застряли в середине книги. Ясное дело, глушитель гасил в себе чуть не половину убойной силы, но и такого удара вполне достаточно, чтобы, к примеру, прострелить человеческую голову навылет. Звук выстрела выходил глухим, каким-то кашляющим. Я остался им доволен, хотя немного и позавидовал западным коллегам, не имеющим проблем с приобретением фирменных бесшумных пистолетов. При стрельбе из таких «игрушек» звуковой выхлоп начисто отсутствует и слышен лишь удар бойка о капсюль.

Я подбодрил себя мыслью, что с укреплением рыночных отношений, возможно, и в России скоро свободно станет гулять моя давняя мечта — натовская «Астра» — компактный малокалиберный бесшумный пистолет-пулемет, имеющий двадцатизарядную обойму разрывных пуль с цианистым калием.

Нарисовавшись в семь вечера у Могильщика, обнаружил всю группу в сборе. Решили для страховки ехать к Исаковичу всем скопом.

Жил он на шестом этаже девятиэтажки по Энгельса. Увидев мой внушительный эскорт, кладовщик нахмурился, но все же, поколебавшись, снял дверь с цепочки и выдавил радушно-слащавую улыбку:

— Прошу, господа. Будьте как дома.

Я здесь уже бывал, а вот мои ребята чувствовали себя явно не в своей тарелке, оказавшись в столь помпезно-роскошной квартире.

Вместо привычных обоев или ковров на стенах была драпировка из розового шелка, рубинно отражавшаяся в многочисленных висюльках огромной хрустальной люстры. Видеодвойка, музыкальный центр, телефон с автоответчиком — все западных образцов. Видеотека составляла около тысячи кассет. Об обстановке кабинета и двух спален можно было лишь догадываться.

Мы расположились в уютной нише-«фонаре» рядом с балконом. Там легко умещался круглый стол по соседству со шведским камин-баром, инкрустированным слоновой костью.

— Банкуй, Монах, — открывая бар, сказал хозяин квартиры. — А я вас на минутку покину. Дело превыше всего.

Он скрылся в кабинете и тут же вернулся с потрепанным кейсом.

— Тут тридцать три миллиона. Возраст Христа… Прошу проверить, чтобы не возникло в дальнейшем недоразумений.

— Всегда считал, что евреи в Христа не верят, — я передал кейс Кисе. — Глянь, не на цветном ли ксероксе отшлепаны.

— Мы не верим в Иисуса как в сына Бога, — чему-то усмехнулся Леонид Исакович. — Но что был он величайшим экстрасенсом в земле иудейской — признаем.

— Тридцать три пачки десятитысячными. Как в аптеке, — довольно рассмеялся Киса, закончив бухгалтерскую ревизию.

— Ну, раз с делами покончено к полному удовлетворению сторон, предлагаю отведать мой фирменный напиток собственного изобретения. — Леонид взял из бара пузатенький графинчик темного стекла и наполнил всем рюмки.

— Первым пусть отведает хозяин, — полушутя предложил я. — А то недавно меня уже пытались обрадовать мышьяком.

Под моим насмешливым взглядом Могильщик покраснел. Это обнадеживало. Пока человек умеет краснеть — он еще человек.

— Это слабая настойка лауданума, — пояснил кладовщик, отправляя содержимое рюмки в золотозубую пасть. — Очень рекомендую.

— Опий мы не употребляем! — пресек я попытку Кисы последовать примеру хозяина квартиры. — Цыпа! Принеси из кухни стаканы. Я тут присмотрел вполне приличную водку «Зверь».

— Закусывайте, — сын иудейского народа достал из бара овальную коробку конфет. — Так как жена отсутствует, ничего более аппетитного предложить не могу.

Водка была приятно-мягкой, но недостаточно охлажденной.

Исакович, слегка обидевшись за свой фирменный напиток, придвинул к себе наши рюмочки и времени не терял — две из них уже были пусты. Расслабленно откинувшись на спинку кресла, он дымил «Кэмел» и быстро стекленел глазами.

— По-моему, тебе достаточно, — заметил я, наблюдая, как он опорожняет очередную рюмку опийно-спиртовой смеси.

— Не лезь, Монах, в чужой монастырь! — противно заблеял наркоман, совсем сейчас не похожий на серьезного «делового», каким я воспринимал его прежде. — Ступай в свой монастырь и читай проповеди монашкам. И мне выдели одну, но чтобы жопка на луну полную смахивала…

Мне понадобилось время, чтобы переломить в себе что-то, принимая единственно верное решение.

— Киса, проверь комнаты. Может, кто из врожденной скромности не вышел. Перчатки надень.

Не удивившись, Киса встал из-за стола, натягивая лайковые перчатки. Франт, что тут скажешь.

Из спальни он вышел с филигранной шкатулкой в руках.

— Никого. Вот ларец надыбал. Женские побрякушки, есть и «рыжие», — выжидающе уставился на меня.

— Поставь, где взял. На ограбление не должно походить. Банальный несчастный случай…

Киса подчинился, но явно нехотя.

— Цыпа, ступай на кухню стаканы мыть.

Я провел ладонью перед сузившимися зрачками хозяина квартиры. Тот никак не реагировал, уже полностью провалившись в нирвану. Сунув пустую водочную бутылку в карман, протер платком подлокотники кресла. Уже все поняв, ребята проделали то же самое со своими креслами.

Открыв балкон, убедился, что подъезды с другой стороны.

— Все складывается удачно. Наркоманы часто выпадают… Могильщик, давай оправдывай кликуху…

Могильщик перевалил податливое тело Леонида через перила балкона. Летя в жуткую пустоту, тот даже ничего не понял, так как не закричал.

Прихватив со стола кейс, вышли из квартиры. За спиной лязгнул, защелкиваясь, английский замок.

— Кто-то не согласен с моими действиями? — спросил я, когда наш «Жигуль» отъехал от злополучного дома.

Ребята молчали, почему-то стараясь не глядеть мне в глаза.

— Все правильно! — глухим, но убежденным голосом сказал Могильщик. — Еврей был наркоша, значит — ненадежен. А я не желаю зависеть от неуправляемого языка, хоть даже и кента. Леонид же моим кентом не был. Барыга захребетный. Дешевка!

— Не думай, Монах, что мы с Цыпой не согласны, — наконец подал голос Киса. — Просто неожиданно как-то все вышло… Понятно, он тебя знал, да и наши портреты срисовал. Был опасен… Черт с ним!

— Вот и ладушки. В группе должны существовать единодушие и полное взаимопонимание, — подвел я итог дискуссии.

Деньги разделил тут же, в машине, и, условившись держать связь через Могильщика, покинул салон.

К глубокому моему удовлетворению никто из мальчиков не выстрелил мне в спину. Это лишний раз подтвердило, что в людях я все же редко ошибаюсь…

Лена-Леонора

Утром поднялся поздно. Рано вставать вообще не в моих привычках. Зажарил яичницу с колбасой и запил сухим виноградным напитком «Виорика».

Стрелка на барометре моего настроения указывала на головокружение от успехов.

Главное — начало положено. Как с куста — «Марголин» и пятнадцать лимонов. Да и ребятишки с транспортом весьма приличный актив.

Решил посвятить этот день развлечениям. Может, совершить поход к «маргариткам»? Хотя, нет. В подобных заведениях запросто можно подхватить… Но душа и тело настойчиво требовали женского общества. А если? Я даже удивился, почему эта мысль не забрела в мою голову раньше. Конечно! Надо попробовать отыскать Лену! Правда, прошло тринадцать лет… Но, говорят, старая любовь не ржавеет. Вряд ли она проживает по тому же адресу, а если и там — наверняка не одна. Все одно, стоит попытаться. Конечно, по жизни нужно идти не оглядываясь, но я почему-то постоянно делаю не то, что нужно, а то, что хочется. Натура такая.

Через час, вооружившись бутылкой коньяка и тортиком «Птичье молоко», звонил в знакомую дверь. Ее долго не открывали. Хотя с той стороны слышалось, какое-то неясное движение. Наконец, дверь распахнулась.

Понятно, время не красит, но такого я не ожидал. В толстой бабе с красным, кирпичного оттенка лицом, с перекрашенными в черный цвет волосами, я не сразу признал Лену, мою бывшую подружку с кондитерской фабрики.

— День еще, а тебе уж невтерпеж? — хрипловато рассмеялась она, покачивая крупными шарами бюста под красным шелковым халатом типа кимоно. — Проходи в комнату, располагайся. А я сейчас…

Немного сбитый с толку, присел на широкую желтую софу перед низким столиком, куда и сгрузил свои свертки.

Лена прошла в ванную, по пути припечатавшись о косяк. Ко всему прочему она еще и под мухой!

Так как хозяйка долго не показывалась, достал из серванта пару средних рюмок и наполнил принесенным коньяком. Свою сразу опустошил, чтобы причесать мысли — все-таки довольно тягостно расставаться с иллюзиями.

Закурил «родопину» и осмотрелся. Гостиная больше походила на будуар. Кроме трюмо, заваленного всевозможной косметикой, комнату украшали еще несколько настенных зеркал. На окнах кокетливые розовые шторы. У изголовья софы бар на колесиках. Обратил внимание на стопку глянцевых цветных журналов на столике. Одного взгляда хватило, чтобы убедиться в их неприкрыто порнографической направленности.

А вот и Лена. Густой слой макияжа превратил ее лицо в маску, выделялись ярко накрашенные, будто кровавые, губы.

— Ай-я-яй! Котик заскучал и пьет в гордом одиночестве! — ее наигранно-веселый смех вдруг оборвался, и она вытаращилась на меня быстро трезвеющими глазами.

— Узнала, что ли? — хмуро буркнул я, наливая себе следующую порцию.

— Женик?!

— Гарантирую. Вот, навестить зашел.

— Какой ты молодец!.. Освободился? — Лена неуверенно присела на краешек софы, тщательно запахнув полы халатика.

— Откинулся… Шел к милой близкой женщине, а пришел к затасканной проститутке! — намеренно безжалостно констатировал я, отправляя коньяк в рот.

Лена молчала и, повернувшись, я с поздним раскаяньем увидел, что по ее странно застывшему лицу текут слезы, оставляя безобразные темные бороздки. Губы кривились, подрагивая, от через силу сдерживаемых рыданий.

— Ну ладно, кончай! — невольно почувствовал к ней острую жалость. — Не мне тебя судить. Не бери в голову. Иди лучше умойся, а то на вампирку смахиваешь.

Лена без слов поднялась и быстро ушла в ванную, плотно прикрыв за собою дверь.

Я уже начал подумывать, не исчезнуть ли мне по-английски — без предупреждения, когда, наконец, она снова появилась. Лицо было бледным, но без краски и помады смотрелось как-то по-домашнему мило.

— Давай-ка, выпей, — я решительно придвинул ей рюмку. — У меня и торт в наличии. Твой любимый — «Птичье молоко»…

Лене опять едва не потребовалось очередное отступление в ванную, но она овладела собой, подавив рвавшиеся наружу эмоции коньяком. Я тут же налил ей снова. Мгновение поколебавшись, она с этой рюмкой поступила так же, как с предыдущей.

Нет, женская логика и резкие перепады настроений уму моему неподвластны, — Лена (?!) рассмеялась.

— Каким ты был — таким остался!

— Удивительно, что вообще вспомнила.

— Я не забывала… В зону писала, но ты не пожелал ответить…

— Молодой был, глупый. Пожалел твою судьбу об свою ломать. Было два письма, на третье я бы ответил, капитулировал. Но оно так и не пришло…

— Прочь воспоминания! И грусть прочь! — Лена неестественно-беззаботно передернула плечами и наполнила рюмки, продолжая оживленно щебетать. — Главное, ты вернулся из тех жутких мест. Уже решил, где будешь работать? А жить? Если хочешь…

— Только не надо обо мне беспокоиться! — оборвал я ее, возможно, искренние излияния. — Жильем обеспечен, уж полмесяца в городе. А работать, в твоем понимании, у меня просто нет времени. Уже тридцать восемь, полжизни истрачено зря. Вторую половину решил посвятить развлечениям и удовольствиям. По-моему — справедливо. Фифти-фифти.

— Но это же дорога опять в тюрьму.

— Пути Господни неисповедимы. Авось, кривая вывезет. — Меня потянуло пофилософствовать — обычная реакция после нескольких рюмок хорошего коньяка. — Я вот Библию в зоне осилил со скуки. И нашел истину — главное — Вера, она все создает и разрушает.

Лена недоверчиво улыбнулась.

— Ты не поняла! — продолжал я, входя в раж. — Не зашоренная узколобая вера в Святое Писание, Мессию и так далее. А Вера с заглавной буквы и даже совершенно не важно, во что именно. «По Вере вашей дано вам будет», — сказал Господь. Врубаешься? Или еще цитата: «Если б имели Веру с горчичное зернышко, то двигали бы горами»… А вот наглядный пример: когда увидели Апостолы, что к их лодке прямо по воде идет Иисус, Петр спросил его: «Можно ли мне пойти тебе навстречу?» И, получив разрешение, вышел из лодки и пошел по воде, как по тверди. Но, убоявшись высоких волн, провалился и стал тонуть. Христос спас его, сказав: «Безумец! Зачем ты усомнился?!»

Понимаешь? Достаточно искренне поверить, что можешь ходить по воде — и будешь. И так во всем. Я верил, что на воле у меня все будет в елочку. Так и вышло…

— Для меня это слишком сложно. — Лена закурила из моей пачки. — Будто и не было тринадцати долгих лет… Такой же выдумщик и фантазер…

— Дьявольщина! Фантазия здесь не при чем! Смотри, если заменить в Евангелии от Иоанна «слово» на «вера», то все станет ясно: «В начале была Вера и Вера была у Бога и Вера была Бог». Улавливаешь?

— Не очень…

— Ну и ладно. Масло в твоем чайнике явно давно пригорело — очевидное не просекаешь. Завяжем. Лучше поведай, как из будущей актрисы ты превратилась в то, что имею счастье лицезреть?

— Какое уж там счастье! — горько вздохнула Лена, не поняв моего черного юмора. — В театральное дважды проваливалась. А с этим ускорением и реформами многих уволили с кондитерской фабрики. И я попала под сокращение, как малоквалифицированная работница. Что было делать? Ты за решеткой и не отвечал даже на письма… Ну и пошла нашей бабской проторенной дорожкой… Пробовала по ресторациям клиентов снимать, но отовсюду гнали, понятно — жесткая конкуренция при рыночных отношениях. Уже подумывала бросить это дело, да подвернулся один знакомый, тот, что главным свидетелем на твоем суде проходил. Чернявенький такой…

— Ворон?!

— Он не любит, когда его так называют. Для меня он Александр… Поставил дело на поток. Стали клиенты прямо на квартиру приходить с его подачи. Поначалу косяками шли, иногда не успевала даже под душ сбегать. Но привлекательность молодости быстро увяла… Как говорил горьковский Актер: «Мой органон отравлен алкоголем». А выпивка, сволочь, известно, как на внешности сказывается. Вышла в тираж. Сейчас хорошо, если два клиента за неделю.

— И много нагорает?

— Такса — двадцать штук в час. Да и из этих крох половину Александр забирает. Не сам — человек от него приходит. Александра-то прошлым летом изувечили, инвалидом сделали. Теперь уж сам-то не бегает…

— И много у него людей? Костяк группы знаешь?

— Без понятия. За капустой все разные приходят. Молодняк. Шпана районная. Думаю, группы и нет. По найму просто у него разные ребята калымят.

— Ладушки. Это сильно упрощает. А штат девочек большой?

— Целая записная книжка. Я там значусь как Леонора, сама видела. Зачем тебе?

— Для расширения кругозора. Я же только-только в мир вышел, хочу поскорее освоиться. Ну, ладно. В общем-то, мне пора, на минутку забегал. Бывай, Лена. Или, верней, Леонора?

— Если можно, для тебя я хотела бы остаться Леной, — она нерешительно поднялась с софы и быстро спрятала руки за спину, явно опасаясь, что те выдадут ее состояние, потянутся ко мне.

— Хорошо, Лена. Счастливо. Рад был повидаться. — Я встал и сверху вниз посмотрел на застывшую женскую фигуру, почему-то показавшуюся в этот момент хрупкой и беззащитной.

Шагнул к двери.

— Женик… Может, останешься?..

В ее голосе была такая боль и полная безнадежность, что я невольно остановился и повернулся к ней.

Лена стояла вполоборота к окну, и я вдруг увидел отразившийся в ее наполненных слезами глазах луч заходящего за крыши домов солнца…

Что тут скажешь?.. Я остался.

Утром проснулся поздно. Ночь была бурной. Лена удивила меня неутолимой страстностью и неистово-нежными ласками, о наличии которых в ней я и не подозревал. Хотя, должен признать, что, может, это и не страсть вовсе, а просто многолетний профессиональный опыт.

Завтракали по-семейному на кухне и со стороны выглядели, наверно, добропорядочной любящей парой. Бандит и проститутка… Вполне подходящая друг другу парочка.

Впрочем, сарказм в данной ситуации показался мне неуместным, и я выкинул крамольные мысли из головы. Этому способствовал замечательный омлет с мелко нарезанной ветчиной и необычно вкусный натуральный кофе.

Ленка почти не ела, а, подперев ладошками голову, неотрывно смотрела на меня радостно искрящимся нежным взглядом.

Мне даже стало неловко. Я-то знал, что ответить ей тем же никогда не смогу. Есть такой недостаток — честен с женщинами до неприличия.

— А профессию ты не хочешь поменять? — спросил я, стараясь не встречаться с ней глазами. — Сейчас ведь такие возможности… «Комок» могла бы, например, открыть, торговлишкой какой-никакой заняться.

— Да я хоть к черту в зубы готова, только бы от Александра отвязаться. Но ты знаешь, сколько киоск стоит? Больше миллиона! Мне столько никогда не скопить. Да и товар на какие шиши закупать?

Я неторопливо допил кофе и закурил, наслаждаясь первой утренней сигаретой.

Лена, должно быть, почувствовав, что разговор мною начат неспроста, напряженно ждала продолжения.

— Спасибо. Завтрак просто замечательный. А что касается начального капитала… Если дело только за этим, то я, пожалуй, могу помочь.

Мы вернулись в гостиную и я, как фокусник из цилиндра, вынул из куртки, висящей на спинке кресла, две пачки десятитысячных купюр.

— Два лимона. На обзаведение хватит, — положил деньги на порножурналы, прикрыв ими вызывающую позу красотки на обложке. Довольно-таки символично получилось.

— Женя… Не знаю даже, что и сказать.

— Ничего не нужно. Как говорил кто-то из корифеев: «Мысль высказанная — ложь». Так что обойдемся без слов. Мы же друзья, а значит, должны поддерживать друг друга. Верно?

Лена, как-то смущенно улыбнувшись, кивнула и недвусмысленно посмотрела на софу.

— Нет. — Я решительно встал с кресла. — Это будет смахивать даже не на благодарность, а на плату. Не опошляй мой чистый порыв благотворительности. Рву когти, загляну через несколько дней узнать, как продвигается твоя перековка. Ладушки? Поцелуй на дорожку.

На улице меня охватило сомнение — правильно ли поступил, из филантропии урезав «общак» на два лимона? Впрочем, это как посмотреть. Если придется отчитываться, то бабки можно списать за счет полученной информации о Вороне. В настоящий момент он мой главный враг, а следовательно, враг и моей группы. В ближайшее время с ним необходимо разобраться, и любые траты на сведения о нем оправданы.

Успокоившись на сей счет, я бодро зашагал к трамвайной остановке. На такси пусть зажравшиеся плебеи, «новые русские», раскатывают, а я человек нормальный, для меня общественный транспорт не западло.

Барометр настроения показывал на «солнечно», несмотря на мерзопакостную сырость уральской осени. Все-таки чертовски приятно совершать добрые дела.

Где-то на небесных весах наверняка прибавилась гирька в мою пользу.

Привет с того света

На следующий день заглянул по привычке на Главпочтамт. Дело в том, что со многими кентами, освободившимися раньше меня, поддерживал связь через письма «до востребования». Удобно во всех отношениях.

Очереди к знакомому окошечку не было, и через минуту я держал в руках конверт на мое имя, написанный известной мне рукой.

Сначала не врубился, но дважды прочитав подпись — Леонид Исакович Фельдман, сунул письмо в карман и, стараясь идти неторопливо, вышел на проспект. Дойдя до исторического сквера, убедился, что слежки за мной нет.

Присел на покрытую изморозью скамейку и вскрыл конверт. Внутри оказался тетрадный листок, исписанный ровным твердым почерком.

Первым делом свернул письмо в трубочку и запалил зажигалкой. Только тогда, когда бумажка превратилась в стайку пепельных хлопьев, улетевших в неизвестность с порывом ветра, я поднялся, ощутив, как основательно заморозился на обледенелой скамье.

Прислонившись к чугунной ограде, чем-то напоминавшей кладбищенскую, полюбовался на бурный поток Исети, делившей сквер на две половинки.

Да, Леонид, даже не подозревал, что ты такого мнения обо мне. Но ты ошибался! Кончать тебя и в мыслях не держал. А «в Сочи» отправили только из-за наркоты… Хотя, какая сейчас разница. Продуманный ты все же еврей, и пускай фишки выпали на другой номер, но сумма получилась твоя…

Ну, лады, — я решительно встряхнул головой. — Пусть земля будет пухом. За нежданное наследство, ясно, весьма благодарен. Но на похороны не приду — суеверен. Бывай, Леня, до встречи на той стороне Луны!

Поймав такси, поехал на свидание с памятником Сталевару и Воину, что на железнодорожном вокзале.

Уже направившись к автоматическим камерам хранения, неожиданно нарвался на остановившую меня мысль: а что если Леня не так прост? И вместо ожидаемых бабок меня поджидает рука с того света в виде пластиковой бомбы?..

Лучше перестраховаться. Пусть груз из камеры возьмет какой-нибудь нищий бродяга, которому терять нечего…

Я вышел из здания вокзала и уверенно пошел налево к известной забегаловке, где почти круглосуточно терся самый разнородный, но отчаянный люд — от бродяг и шпаны до профессиональных карманников и залетных громил. Широкое поле деятельности для оперов и стукачей. Посему никто из «деловых» сюда носа не покажет.

Взяв кружку «жигулевского», как оказалось, разбавленного водой из-под крана, обосновался за мраморным столом, сразу натолкнувшим на неприятную ассоциацию.

Из посетителей внимание мое привлек хмурый старик с беззубым ртом, безуспешно пытавшийся разжевать вчерашний бутерброд с сыром.

Я, подхватив кружку, перешел за его стол.

— На, батя, запей пивком, оно лучше сладится.

Старикан недоверчиво оглядел меня и, не сказав ни слова, зацепил мою кружку прокуренным пальцем и опрокинул ее содержимое в рот. Я увидел на его шее застарелый глубокий шрам. Всмотревшись в поблекшие серо-голубые глаза, вспомнил знакомого представителя «спецконтингента».

— Петрович? Церковник?! Каким ветром? Давно откинулся?

— Привет… э-э, Кардинал, — прошамкал Петрович, ничуть не удивившись. — Второй месяц гуляю.

— Склероз у тебя. Монах я, а не Кардинал! В КПЗ встречались.

— Угу. Помню, кликуха твоя с моей схожа. Монах — в натуре! — Старик заулыбался, очень довольный своей памятью.

— Чем промышляешь?

— Да на что я годен под семьдесят годков! — снова нахмурился Петрович. — Сил хватает только пьяных шмонать. И до чего, поражаюсь, в людишках инстинкт собственника переразвит! Лезешь в карман пьянчуге, а он, сучара, тут же просыпается! Так что бедствую, брат. Раскидываю, не возвернуться ли обратно в зону… Там хоть похоронят боле-мене прилично. А то вон в центральном парке откинул копыта ханурик какой-то, так четыре дня протухал, пока труповозка соизволила подобрать. Не вру, сам ходил смотреть.

— Крыша-то есть?

— Какое там! Всю жизнь бобылем бесквартирным. А щас в теплотрассе кантуюсь. В парке уже не климат.

— Могу дать подзаработать.

— Сколько?

— Десять штук.

— Подписываюсь. Что надо делать?

— Пустяк. Сходи в автокамеру хранения и принеси из шестьдесят шестого сейфа пакет или кейс. Шифр — пятнадцать девяносто три. Запомнил?

— Обижаешь, Монах! За червонец я таблицу умножения по новой выучу.

— Ладушки. Тогда двигай, а я недалеко буду.

В зале камер хранения встал за колонну — предосторожность не лишняя, если все же взрыв будет.

— А я тебя потерял, — вынырнул у меня из-за спины Петрович. — За этим посылал, что ли?

В руках он держал обычный, неопасный с виду, заклеенный конверт из плотной коричневой бумаги.

— Тут написано чегой-то, — Петрович приблизил конверт к глазам. — А глянь, верно, тебе: «Монах, пусть благодаря этому сувениру твоя дистанция до стенки хоть на децал удлинится». Подпись отсутствует.

Я взял конверт. Нет, для бомбы он явно легковат. На ощупь в нем было несколько записных книжек или денежных пачек. Я уже почти поверил в последнее. В конце концов, не все же евреи Иуды и Каины.

Надорвал. В конверте оказались две пачки стодолларовых ассигнаций. С этого дня я согласен — евреи Богом избранный народ, в натуре. И как только позволил себе сомневаться в искренности Леонида, подозревать в коварстве! Все-таки часто предубеждены и несправедливы на Руси к представителям иудейского племени.

Петровича поселил в гостинице «Свердловск», снабдил на первое время деньгами, велев не лезть в криминал, не запиваться и на днях ждать от меня известий.

Позвонил Могильщику и назначил сбор группы на девять вечера у него на квартире.

Киса и Цыпа уже сидели в гостиной за столом, уставленным разнокалиберными бутылками в обществе тарелок с различными консервами, извлеченными из заграничных банок и баночек. Но к еде никто не притрагивался, должно быть, ждали меня. Что ж, в таком случае дисциплина в нашей банде стоит на весьма похвальном уровне.

— Монах! Я по тебе скучал! — вскочил Киса, разливая по рюмкам коньяк. — Для нового дела вызвал?

— Не угадал. Значительно круче — собрал сходняк для дележа незаработанного вами куша. — Я эффектным жестом выдернул из куртки две пачки баксов и хрястнул ими об стол, чуть не опрокинув тарелку с икрой.

Ребята оторопели, а зевающий Могильщик, появившийся из кухни с сифоном, так вообще позабыл пасть закрыть.

— Двадцать штук зелененькими. Половина сразу изымается в мою пользу, так как их добыл я. Половина из остатка идет в нашу общаковскую кассу. — Я взял одну пачку, присоединил к ней половину второй и спрятал их обратно в карман. — Вам досталось по тысяче шестьсот шестьдесят шесть долларов. Довольны? Не слышу аплодисментов!

— Ну, ты зажигаешь, Монах! — искренне восхитился Киса. — Кстати, как твое имя-отчество?

— Евгений Михалыч.

— Я как увидел тебя, враз просек, что с тобой, Евгений Михалыч, дело у нас пойдет. И как в воду глядел!

— Мне нравится энтузиазм, но давайте выпьем и обсудим план действий. Освободите стол от мусора.

Могильщик, недолго думая, спрятал свою долю зеленых в комод, а Киса с Цыпой в одинаковые бумажники из тисненой кожи.

Утолив голод и жажду, мы закурили из нового кисиного приобретения — серебряного портсигара с двуглавым орлом на массивной крышке.

— Киса, ты пижон, — констатировал я, раскурив «косяк». — Догадываюсь, что весь навар от дела ушел у тебя на «травку».

Киса нахмурился и тут же рассмеялся.

— В точку, Михалыч. Но обрати внимание на качество! Это ж не третьесортная солома, а натуральная пыльца. Двенадцать штук за грамм. И то по блату. Есть у меня узбек знакомый. Умудряется привозить, несмотря на сплошные кордоны на железке.

— Возьми килограмм для «общака». Пригодится. Чем черт не шутит — может, сами наркодельцами заделаемся. В любом случае, это неплохое помещение капитала. — Я отсчитал четыре тысячи долларов и выдал их Кисе. — Когда будет товар?

— Завтра, — не задумываясь, ответил тот и вернул мне четыре сотни. — За оптовую сделку положена скидка. Я не кусочник, Евген.

— Похвально. Переходим к идее трансформации группы в иное качество. Нам необходимо легализоваться. Станем владельцами какого-нибудь заведения попроще, вроде пивной, где меня выцепил Могильщик. Кстати, мысль плодотворная. Цыпа с Кисой, завтра нарисуйтесь там под видом рэкетиров и обложите хозяина невозможно диким налогом, к примеру — пятьдесят процентов от прибыли. Это морально подготовит его к продаже заведения. А если все-таки упрется, то найдем что-то другое или будем беседовать уже с его наследниками…

— На кой хрен нам бодяга эта?! — насупился Киса. — Похмелять всяких ханыг… Я за стойкой стоять не буду. В натуре!

— Никто и не требует. Найдем деваху без комплексов, она там будет смотреться получше, чем твоя морда. Ты вполне потянешь на должность вышибалы. Цыпа, естественно, шофер, а Могильщик пройдет экспедитором.

— А у тебя какая будет должность? — подозрительно поинтересовался Киса.

— Мне она вовсе не нужна, — щедро-благодушно заявил я. — С меня хватит сознания, что стал капиталистом — владельцем питейной «точки».

— Прости, Монах, но мне все это не нравится! — Киса напрягся, ожидая моей реакции на саботаж.

Но он зря волновался. Стучать по столу пистолетом не в моих привычках. Я пошел дипломатическим путем.

— Ты просто не подумал. Разжевываю для непонятливых: во-первых, группа станет мобильной и стойкой, во-вторых, у нас будет отличная ширма, и ни у кого не возникнет праздный вопрос, что связывает четверых уголовников и почему они неразлучны. А эти два условия нам необходимы, коли мы всерьез собираемся контролировать местных проституток.

— Как так? — распахнулись глаза-озера Кисы.

— Предельно просто. Мы скоро наследуем бизнес Ворона и доходы от его девочек.

— Чего ж ты сразу не пояснил? — виновато захлопал ресницами недавний саботажник. — Тогда я согласен, мы должны держаться вместе, страховать друг друга.

— Вот и ладушки. Ни у кого возражений больше нет? В таком случае давайте прикинем, как подобраться к Ворону. Могильщик, ты, конечно, знаешь его координаты, охрану и другие важные детали. Поделись с братвой.

— Кое-что знаю. Постоянной охраны у него нет. Прихлебателей много, но шелупень. Настоящий боевик один — Жора Интеллигент. Я был с ним в деле — грамотный и отчаянный мужик. Две или три ходки в багаже. Все по тяжким статьям. Его адрес имеется. Интеллигент правая рука Ворона, доверенное лицо. Не знаешь его?

— Встречались в Ивдельлаге…

— Какие двери у Ворона и какой этаж? — вмешался Цыпа.

— Четвертый, а двери двойные. Первая — стальная.

— Можно снайпера напротив окошек посадить, — предложил Цыпа. — У меня брательник охотой увлекается, имеет карабин с оптикой…

— Не покатит, — не раздумывая, отверг я. — Нужно не просто убрать Ворона, а и завладеть его записной книжкой. В ней его капитал — наше наследство.

— За двумя зайцами погонишься… — кислым голосом высказал плебейское сомнение Могильщик.

— А я максималист, — усмехнулся я. — Ладно, давай сюда адреса Ворона и Жоры. Дальше буду думать сам.

Могильщик черкнул нужные мне координаты и драгоценный листок исчез в моем бумажнике.

Ребята явно начинали скучать. Мне попалась на глаза «Ярмарка», газета, всегда пестрящая зазывной рекламой «массажных» эротических салонов.

— Киса, полистай газетенку. От твоей травки «приход» скоро, и девочки будут в самый кайф. Выбери бордель на свой вкус.

— Меня исключите. Я в эти игры сегодня не игрок, — заявил Могильщик. — Пойду спать на кухню. Приятных ощущений!

— Вот «Гейша», два телефона указаны. По ходу, солидная фирма. — Киса оживленно засверкал глазами. — Звонить?

— Валяй. Хотя, дай-ка сам попробую.

Трубку подняли сразу, как закончил набирать номер.

— «Гейша» слушает… — раздался мелодичный игриво-веселый женский голосок.

Конечно, диспетчером может оказаться и мымра не первой молодости, но голос должен быть на высшем профессиональном уровне.

— Заказ на трех девушек до двадцати лет. Можете устроить? Ладушки. Ваши расценки нас не волнуют. Главное — чтобы товар был качественный. Диктую адрес…

Через полчаса требовательно затренькал входной электроколокольчик.

С той стороны, прислонившись к косяку, стоял крепко сбитый мужик в кожаном плаще.

— Девочки прибыли, ждут в машине. Берете на час или больше? — осведомился он, не меняя позы.

— Думаю, часа на два, — я окинул взглядом лестничную площадку. — А почему они в машине?

— Все своим чередом. Скачала расплатитесь — с вас двести семьдесят тысяч.

— Это называется покупать кота в мешке! — Я хотел возмутиться, но тут подошел Киса.

— Все путем, Михалыч. У них так принято. А если старых уродин подбанчат, мы ж их публичный домишко на уши поставим!

Мужик по-звериному раздул ноздри, хотел огрызнуться, но, видно, оценив по достоинству борцовскую комплекцию Кисы, благоразумно воздержался.

Я сунул ему в лапу стодолларовую купюру, и он тут же растворился.

Пусть «Гейша» продолжает коптить небо. Разносить по кирпичику не станем, — великодушно решил я, рассмотрев «товар».

Все три путаны были молодо-свежи и сексапильны. Мне приглянулась рыжевласая хохотушка Ксюша с умопомрачительно аппетитной попкой, туго обтянутой лилово-розовыми брюками.

Без ложной скромности хочу заметить, что и я произвел на нее неизгладимое впечатление, так как, прощаясь, она дала мне свой домашний телефон, прозрачно намекнув, что готова встречаться со мной даже без денежного стимула…

Жора Интеллигент

Я сидел в гостиной у Жоры, чинно попивая кофе и с любопытством разглядывая высокие книжные шкафы мореного дуба, занимавшие три стены комнаты. Преобладали собрания сочинений, причем в основном весьма солидные авторы: Бальзак, Диккенс, Голсуорси, Золя…

— Около двух тысяч томов, — сказал Интеллигент, поймав направление моего взгляда. — Но я так и не вкурил, чего тебе от меня надо? И где адрес надыбал?

— Ты что, не рад старому солагернику?

— Да рад я, рад! Если нужда, помогу… чем смогу. В делах, правда, сейчас застой…

— Зря не переживай, Жора. Денег просить не собираюсь — сам в силах отстегнуть, коли у тебя застой.

Интеллигент облегченно вздохнул и откинулся в кожаном кресле.

— Благодарю, брат, но особой нужды нет. Кручусь помаленьку.

— Навестил тебя, чтобы помог разобраться в нынешней обстановке. А то суну сдуру храповик не туда, отшибут же в момент.

— Понятно… Чем хочешь заняться?

— Полмесяца всего гуляю. Не решил еще. Подскажи, как бродяга бродяге.

— Сложновато. В «кожаные затылки» ты, ясно, не пойдешь?

— В боевики-телохранители? Нет. Не для того я срок мотал.

— Раньше, кажется, ты по мокрому ходил? Что, если «по контракту»? Для начала.

— Наемником-киллером? И прилично башляют?

— Два лимона за человечка. Впрочем, как профи, тебе и круче могут отстегнуть. «Волыну» бесплатно получишь. Хочешь Калашников?

— Громоздко чересчур. Я уважаю компактные вещи. Не откажусь от «Астры» или УЗИ.

— Губа не дура. Но УЗИ в четыре раза дороже. Покупай сам, Монах. Могу свести с людишками.

— Пока без надобности. — Я распахнул куртку, засветив рифленую рукоятку пистолета. — Подкован на первое время. Думаю взять под контроль кабак или гостиницу. В смысле — проституток доить. Поддерживаешь идею?

— Тебе по плечу. Но конкуренция… Сейчас ведь вся молодежь, вся шушера, зоны не нюхавшая, в рэкет поперлась. А какой именно кабак?

— Меня «Большой Урал» привлекает. Говорят, валютные «бабочки» в основном там обретаются.

— Ну что ж, — Жора явно повеселел. — Солидное заведение. Попробуй, Монах… Кстати, там Хромой зажигает. Помнишь козла старого? Сразу загоняй его в стойло, какой он, к черту, тебе конкурент…

Мы еще немного поболтали, Интеллигент предложил вспрыснуть встречу, но я, сославшись на дела, стал прощаться.

— Заходи в любое время, — пожимая мне руку, сказал Жора. — Держи в курсе событий. Две головы в оконцовке всегда лучше одной.

— Не всегда, Жорик! — усмехнулся я. — Вон у Змея Горыныча сколько их было, а Иван-дурак их все посшибал…

Я хлопнул по плечу Интеллигента, напряженно старавшегося отыскать истинный смысл моих слов.

— Не гони, братишка! Я не Змей, а ты, очень надеюсь, не дурак… До скорого!

Выйдя из подъезда, сея в поджидавший «Жигуль». Цыпа тронул машину с места.

— Встреча прошла в теплой дружеской обстановке? — не сдержал любопытства Киса.

— Само собой. Интеллигент как истинный друг сразу указал мне кратчайший путь на кладбище. Решил с ходу столкнуть лбами с Хромым. Наверно, чтоб и мне позвоночник молотком промассажировали… Падла! А у вас как дела? Что с нашей пивнушкой?

— Все тип-топ, Михалыч. Мы с Цыпой хозяину такую жуть привили, что, мыслю, он будет прям счастлив избавиться от забегаловки.

— Лады. Катим к нему. Надо ковать железо, пока не остыло.

Как и в прошлый раз, в полуподвальном заведении клиентов было не густо. Мальчиков оставил в машине, заботясь о нервной системе хозяина, который сидел за стойкой и с унылым видом читал «Вечерний Екатеринбург». Газета была развернута на криминальной рубрике «Тревожная хроника».

Заказав пару кружек «Жигулевского», за столик я не пошел, а взгромоздился на один из высоких табуретов у стойки.

— Как идет торговля, земляк? — невинно поинтересовался я. — Почему народу мало? Ведь центр города, можно сказать.

— А в чем дело? — насторожился боров, забегав маленькими недоверчивыми глазками под низким скошенным лбом.

— Да вот собираюсь тоже бар открыть. Народ наш выпить не дурак — бизнес обещает быть сверхрентабельным. Помещение подыскиваю. В этом районе арендная плата какая?

— Двадцать тысяч за метр ежемесячно.

— По-божески, мне кажется.

— Еще бы! Дешевле щас трудно найти. Разве в трущобах окраинных. Зато там и бандиты на каждом шагу. Рэкет проклятый!

— А здесь как, не донимает шпана?

— Нет, — хозяин помрачнел и, насупившись, опять уткнулся в газету.

Я тоже замолк, чтобы излишней настойчивостью не выдать свою заинтересованность. Неторопливо покончив с пивом, поднялся с табурета.

— У меня к вам деловое предложение. Если услышите, что в этом районе сдается подходящее помещение, позвоните мне. — Я вырвал из блокнота листок и черкнул телефон Могильщика. — Если за пару дней отыщете требуемое, считайте, что заработали сотню баксов, освободив меня от обивания порогов. Времени вечно катастрофически не хватает. Желаю удачи!

На прощанье я широко доброжелательно улыбнулся хозяину, обнажив свою золотозубую пасть и тем почему-то испугав этого идиота.

Остаток дня посвятил благотворительности. На пару минут заехал к Лене, узнать, как ее дела. Если честно, то очень боялся застать ее пьяной или в обществе клиента, но опасения оказались совершенно напрасными. У нее все было в елочку.

— Завтра приступаю к новой работе, — радостно сообщила Лена, как девчонка кружась по комнате. — Около железнодорожного вокзала, наискосок от гостиницы, где подземный переход, киоск очень выгодно купила. Прямо с товаром. Бывший владелец — немец — визу на выезд в Германию получил. Продал, не торгуясь. Повезло первый раз в жизни! Это ты мне удачу принес!

— Ерунда. Я не Санта Клаус, а Монах.

— В том и соль, — рассмеялась начинающая коммерсанта. — Ты милый Женик, а это больше, чем Санта Клаус и Монах вместе взятые.

— Не вгоняй меня в краску, — я по-братски чмокнул Лену в щечку. — Завтра загляну на вокзал с ребятами. Посвечусь перед твоими коллегами-лотошниками. Пусть знают, что ты под прикрытием. Надеюсь, их сарафанное радио отведет от тебя местный рэкет. А если все же рискнут подкатить — скажешь мне, я с ними быстро разберусь. От Ворона никаких известий?

Лена явно погрустнела.

— Дважды уже от него приходили. Денег требуют, угрожают расправой.

— Козлы! А ты что?

— Я их послала…

— Правильно сделала. Не переживай, очень скоро вся компашка Ворона разбежится кто куда. И тебя беспокоить будет просто некому. У них появятся проблемы поважней — как сохранить свои шкуры непродырявленными…

После Лены заехал с мальчиками к Церковнику. Он тоже был как стеклышко. Не наступила ли эра всеобщей трезвости, пока я занимался суетой сует? Чтобы проверить эту мысль, заказал бутылку коньяка в номер. К моему тайному разочарованию, Петрович от выпивки и не думал отказываться.

— Познакомьтесь, ребята. Это — Петрович, администратор нашего будущего бара.

Киса недовольно скривился.

— Этот божий одуванчик?!

— Внешность обманчива. У Церковника шесть ходок. Последняя за разбой, — я усмехнулся, наблюдая, как вытянулись лица моих подручных.

— Тогда беру слова обратно, — Киса заглотил свою порцию алкоголя и, видно, за неимением корочки хлеба, понюхал свой мощный кулак. — Просекаю. Петрович — подставное лицо, как Фунт у Остапа Бендера?

— Вроде того. И как тебе «Золотой теленок»?

— Лафа! Лучше чуйской травки настроение подкидывает. В зоне раз пять перечитывал. Обхохатывался, как дурак.

— Молодец! Ты растешь в моих глазах.

— А я тоже «Теленка» читал! — Цыпа, явно ревнуя к популярности Кисы, капризно надул губы.

Мы встретились с ним глазами и, поняв всю нелепость ситуации, расхохотались. Киса, не удосужившись выяснением причины веселья, с готовностью присоединился к нам солидарно-громоподобными раскатами.

Один Петрович остался не при делах, удивленно помаргивая и глядя на нас, как на беглецов из дурдома.

— Что, Петрович, согласен стать командиром забегаловки? — немного успокоившись, спросил я. — Будешь сидеть на двух окладах — управляющего и ночного сторожа. Там и жить можешь.

— Подписываюсь, — важно кивнул старикан. — Когда приступать? За номер-то только до конца недели уплачено.

— Думаю, через день-два пасьянс сложится. — Я повернулся к Кисе. — Чтобы ускорить мыслительный процесс хозяина бара, мальчики, децал порезвитесь в заведении. Но без телесных повреждений, просто меблировку обновите.

— Сварганим в лучшем виде! — расплылся в широкой улыбке-оскале Киса, явно предвкушая приятное развлечение.

Обнадеженный скорым изменением своей судьбы, Петрович будто даже помолодел и, провожая нас, долго благодарно жал каждому руку.

Следующий день выдался хлопотным и суетливым. Как я и рассчитывал, бармен после визита ребят стал соображать в нужном направлении и попросил по телефону о встрече.

Войдя в бар, я сразу заметил следы недавнего погрома. Многих стульев, должно быть, изломанных до полной негодности, в зале не хватало, на полированной поверхности стойки остались безобразные царапины и трещины от ударов, а настенный плакат «Делу время, потехе — час» поменял цвет на грязно-желтый от разбившейся на нем кружки с пивом. Пулевых отметин нигде не было. Это хорошо, — значит мальчики все-таки знают чувство меры.

— Нашли для меня помещение? — с невинным видом спросил я, взяв пару кружек пива и одну из них дружески придвигая хозяину.

Сначала отчего-то поколебавшись, бармен все же принял презент.

— Есть вариант получше, — опустошив кружку, сообщил он, уставившись хитрыми глазками мне в переносицу. — К чему вам, господин хороший, конкурент в моем лице? Покупайте это заведение, и вся недолга. Сын давно в Челябинск к себе зовет. И я, наконец, решился. Дорого не запрошу…

Верный своему принципу брать быка за рога, я тут же предложил хозяину десять миллионов за переоформление бара на мое имя. В конце концов сошлись на тринадцати.

Бюрократическая волокита у юристов и в мэрии заняла весь день и то только потому, что мне известен их заветный пароль: «Не подмажешь — не поедешь».

Став полноправным владельцем заведения, приступа восторга почему-то не испытал, а, наоборот, расстроился, так как запоздало вспомнил, что обещал Лене навестить ее вокзальный «комок».

По складу характера из двух пословиц «Точность — вежливость королей» и «Обещанного три года ждут» мне ближе первая. Но уже наступил промозглый осенний вечер, ехать было бессмысленно — киоск, наверняка, прекратил функционировать.

Посему, прихватив мальчиков, направился не на железку, а в ближайший приличный ресторан «У Миши», радовавший глаз «новых русских» пошловатой помпезностью в виде двух декоративных колонн у входа. Правда, кухня оказалась на высоте, а цены вполне приемлемыми.

На другой день всей группой прибыли на вокзал. Оставив машину на стоянке у гостиницы, занялись розыском Лениной коммерческой точки.

Она оказалась в полусотне шагов от черного зева подземного перехода среди десятка таких же металлических близнецов. В крохотное окошко мне немного смущенно, но явно радостно улыбалась Лена.

— Натуральный бункер! — похвалил я, для верности подергав массивные решетки, надежно закрывавшие стеклянную мини-витрину.

— Мой Стечкин прошьет его насквозь, — заметил Цыпа, измерив пальцем толщину перегородки.

— Надеюсь, местной шпане подобная артиллерия не по карману. — Я подмигнул Лене. — Сударыня, проявите милосердие и впустите честных гангстеров погреться.

Еле втиснулись в коробку киоска, габаритами напомнившую мне «стакан» — тюремный пенал, где «спецконтингент», стоя, ожидает вызова на допрос. За неимением стульев расселись на тарных ящиках с водкой.

Лена гостеприимно распечатала литровую емкость «Смирновской». Пили, как бродяги, без церемоний — из горлышка, пустив бутылку по кругу.

— Как торговлишка идет? Не худо, вижу? — поинтересовался у Лены, успевавшей и с нами общаться, и отпускать товар покупателям.

— Место бойкое, — немного замялась Лена. — Думаю, месяца за два долг смогу тебе вернуть. Даже с процентами.

— Да я совсем не к тому! — возмущение мое было искренним. — Деньги не к спеху. Отдашь, когда в силах будешь. Скажем — через полгода. И никаких процентов!

— За полгода всякое может случиться! — Лена как-то странно взглянула мне в глаза, передернув плечами. — Вчера от Александра два гаврика приходили. Сюда. Потребовали десять процентов от выручки. В толк не возьму — как узнали?!

— Это просто. Либо следили, либо случайно засекли — третьего не дано. И что ты?

— Я ведь тебя ждала, сказала, что вечером отвечу. А когда поняла, что не придешь, подрядила за пятьдесят тысяч ребят каких-то, и они отметелили вымогателей. Те еле ноги унесли.

— Рискованное мероприятие… Надо было согласиться для вида и ждать нас. — Я озабоченно задумался. — Ладно. Черт с ними. Сегодня-завтра мы с Вороном разберемся… А ты возвращайся-ка лучше домой и сделай себе каникулы на несколько дней. Дверь никому не открывай.

— Вот еще! И не подумаю! — Лицо Лены раскраснелось то ли от водки, то ли от волнения. — Ничего Александр мне сделать не посмеет. Десять лет на него горбатилась — хватит, ни рубля больше с меня ему не отломится!

— Ну, ну, малышка! Не пори горячку. Лучше перестраховаться. — Я встал с импровизированного стула. — У нас дельце в гостинице, а ты пока успокойся и запирай лавочку. Через пяток минут встретимся на автостоянке. Подбросим тебя до дома.

Петровича искать не понадобилось — он дисциплинированно сидел в номере и смотрел телевизор.

Я бросил ему на колени связку ключей.

— Записывай адрес своих владений… Ремонт кой-какой учини, вывеску закажи, обнови мебель. Сам прикинь, что нужно. Бочки будут с пивзавода завозить — складируй в подсобке. Все усек?

— Что на вывеске изобразить? — по-деловому стал уточнять Петрович. — И капуста потребуется.

— Само собой. — Я выдал старику пачку денег. — Надеюсь, за недельку управишься, а то пиво закиснет, не дай Бог. Название пусть будет «Только для двоечников». Люблю потаенный смысл — мы же все прошли Екатеринбургский лагерь номер два… Нет возражений?

Мальчики не возражали.

На автостоянке Лены не оказалось. Оставив ребят в машине, направился к киоскам, проклиная ее детско-глупое упрямство.

На окошке висела табличка «закрыто», но оно почему-то было распахнуто. Сунув в него голову, собрался высказать резкую нотацию, но слова буквально застряли в горле. Лена сидела напротив, косо привалившись к стенке и глядя на меня удивленными невидящими глазами. В середине лба зияло пулевое отверстие, сочившееся черными сгустками крови.

Я осмотрелся, непроизвольно нащупывая под курткой пистолет. Ничего подозрительного. Только какой-то мужик торопливо спускался в подземный переход. Что-то в его фигуре показалось мне знакомым.

Вывел меня из оцепенения Киса, мягко обхвативший за плечи и почти насильно увлекший к автостоянке.

— Рвем когти, Михалыч! Свидетелями проходить нам резона нет.

«Жигуль» резко рванул от вокзала, словно от погони.

— Легче, Цыпа! — прикрикнул Киса. — Не привлекай внимания!

Автомобиль сбавил ход и влился в транспортный поток.

— Да, плакали, Монах, твои денежки, — неверно истолковал мое молчание Цыпа. — Куда держим курс? Бензина мало.

— Давай на ближайшую заправку, а затем к Интеллигенту. Пора его перевербовывать — хватит Ворону небо коптить!

Жора открыл дверь только после третьего звонка. На нем был шелковый стеганый халат к домашние тапочки. И то и другое бордового цвета.

— Ты не один? — Интеллигент окинул взглядом нашу четверку, задержавшись на Могильщике.

— Откровенный разговор предстоит. Не удивляйся, что Могильщик с нами. Я его распропагандировал и, как умный человек, сейчас он работает на меня.

Мы прошли в комнату и расселись за круглым столом, на котором стояла глубокая фаянсовая тарелка. В ней лежали широкий столовый нож и оплавленная свеча. На краях тарелки застыли ровные пластинки воска. Интеллигент сразу унес тарелку на кухню и вернулся оттуда с бутылкой яичного ликера и стопками.

— Раз базар серьезный, без поллитры не обойтись! — попытался он юморить, разливая жидкость в стопки. — Да и перебрал ночью, недавно только встал. Душа требует безотлагательного опохмела.

Я буквально впился глазами в его правую руку — тыльная сторона ладони выглядела, как только что ошпаренная.

— Говоришь, спал до самого нашего прихода? И на вокзале, ясно, не был? — Я поднял на Жору тяжелый взгляд, наливавшийся ненавистью.

— Непонятка какая-то! — Интеллигент попытался вскочить, но Киса с Цыпой, вмиг уяснив ситуацию, навалились ему на плечи, усадив обратно.

— Не врубаешься, значит? — Я вынул «братишку» и передернул затвор, загоняя патрон в ствол. — Объясню напоследок. Умный ты, но дурак, как говаривал один знакомый мент. Я в курсе, что такое парафиновый тест в судебно-медицинской экспертизе. Перед нашим визитом ты капал свечкой на лезвие ножа и наносил воск на руку, чтобы вывести пороховые пигменты, остающиеся после стрельбы. Ты явно здорово перестраховался… Хотя я бы тебя все одно вспомнил, так как видел спускающимся в переход.

— Из тебя мог выйти крутой следователь, — напряженно ухмыльнулся Жора, косясь на мой взведенный шпалер. — Был на железке, признаю. И что из того? Выполнял работу. Какие у тебя претензии вдруг вылупились?

— Лена моя давняя знакомая… — стараясь не нажать раньше времени на курок, ровным, каким-то чужим голосом сказал я.

— Мне это было не известно! — вспылил Жора, явно почуяв в моем тоне приговор. — Предъявлять не имеешь права! Скажите, мужики!..

— По закону — Интеллигент чист, — неохотно подтвердил Могильщик.

Киса с Цыпой сидели с отсутствующим видом, давая понять, что вмешиваться в дебаты не намерены.

— На воровской закон мне глубоко наплевать! — процедил я, чуть переместив ствол, чтобы и Могильщик оказался в секторе огня. — В наше время авторитетов нет, а которые есть — пашут на угро! Сейчас король один — беспредел, основанный на чисто личном интересе. И ко всему — ты правая рука Ворона, моего врага. Вывод напрашивается…

— Не гони лошадей! Ты же не все знаешь! На прошлой неделе Александр заплатил мне за твою жизнь, а я на дело не пошел!

— Но отправил на него Могильщика! — для ясности дополнил я, неожиданно поняв, как перетянуть Могильщика на свою сторону. — Кстати, Жора, во сколько Ворон оценил мою особу? Если начнешь луну крутить — стреляю.

— Четыре лимона отстегнул… Не вру, гадом буду!

— Ты и так гадина! — Лицо Могильщика прямо перекосилось благородным негодованием. — Сука! Ты ж мне всего два дал! Монах, позволь, я эту падлу сам сделаю!

— Это же не по закону, — не удержался я от издевки. — Ладно. Перейдем к сути. Что, Жора, можешь предложить, исходя из ситуации?..

— Жизнь Александра! — не задумываясь, выпалил Интеллигент, лихорадочно блестя глазами. — Поехали прямо сейчас, и я при вас его кончу.

— Каким образом попадем в квартиру?

— Легче простого. У меня ключи от обеих дверей. Сволочуга эта меня за шестерку держал — даже в лабаз за хавкой должен был ходить. Придушу, как котенка, он ведь беспомощен совсем.

— Понятно. Без интереса будешь работать, или как? Между прочим, много за Ленку отхватил?

— Обижаешь, Монах! Ясно — бесплатно сделаю. А за девку только два лимона Ворон дал. Да она больше и не стоила. Обыкновенная простит…

Договорить он не успел. Мой «братишка» кашлянул и пуля, выбив передние зубы, вошла в его затылок, навсегда заставив замолчать поганый язык.

— Цыпа, ты у нас завзятый мойщик посуды. Займись рюмками, а потом стол и стулья протри, — сказал я, пряча пистолет в наплечную кобуру. — Киса с Могилой — за шмон. Основное — ключи.

— Не такой уж он умник был, — сообщил Киса через некоторое время, держа раскрытый том словаря Даля. Книга была обезображена — середина вырезана, а в образовавшейся нише помещался «ТТ» с навинченным глушителем.

— Да, — согласился я, укоризненно покачав головой. — К тому же такое неуважение к классику. А еще Интеллигент…

Кроме интересующих нас ключей и оружия в разных тайниках были обнаружены «рыжие» николаевские червонцы в количестве тринадцати штук, шесть тысяч баксов и около четырнадцати «лимонов» деревянными. Золото, валюту и пистолет я изъял в пользу нашего фонда, а рубли тут же поделил между мальчиками. После чего лица их явно прояснились, и они, наконец, перестали обращать какое-либо внимание на торчащие из-под стола ноги в домашних тапочках цвета бордо.

Счастливого пути, Ворон

Чем мне нравятся многоквартирные девятиэтажки, так это тем, что соседям совершенно наплевать друг на друга, их всецело занимает только сугубо личная жизнь. Такая вот парадоксальная закономерность.

Поэтому мы поднялись на нужный нам четвертый этаж, не привлекая чреватого опасностью, праздного любопытства квартиросъемщиков.

Ключи подошли к замкам, и мы почти бесшумно проникли в трехкомнатное гнездо Ворона с высокими потолками, по-старинному украшенными лепниной.

Ворон был в кабинете один. Удобно расположившись в электрокаталке, он смотрел какой-то порнофильм, потягивая пиво прямо из банки. При виде нас резко сунул руку под сиденье, но Киса оказался проворнее и, подскочив, выбил у него точно такую же пушку, что была на вооружении у Интеллигента.

— Нехорошо встречаешь гостей, Сашок! — укоризненно заметил Киса, обыскивая Ворона на предмет наличия у того боевого дублера. Второго пистолета не оказалось, но зато на свет божий была извлечена пухлая записная книжка. Я сразу занялся ее тщательным изучением.

— Там ничего интересного, Монах-Индивид! — проскрипел Александр севшим голосом. — Мой любовный послужной список… Девочки, что отвечали мне взаимностью. Когда был здоров… Храню, как память.

— Не бей на жалость и не хитри, Шура! — Я захлопнул книжку и убрал в карман. — Здесь список проституток, обеспечивающих безбедное существование твоей кодле. Благодарим за щедрый подарок. Твое наследство попало в надежные руки. Можешь спокойно отправляться на отдых в Сочи…

— И билет для меня приготовил ты?! — Ворон натурально каркал, захлебываясь от бессильной ярости и начав очень смахивать на прототип своей клички.

Ребята, не дожидаясь команды, уже принялись за шмон.

— Выпей, расслабься, — предложил я, вспомнив, как Могильщик пытался скрасить мне последний день на этом свете.

Ворон минуту молча смотрел в мои глаза, а затем потянулся к бару. Выбрал он шестидесятиградусное шотландское виски. Закономерно — на его месте я напоследок избрал бы тот же напиток.

— Никак не можешь забыть мне свой срок? — оторвав влажные губы от бутылки, криво усмехнулся Ворон. — А ведь я знал, что так будет.

— И ошибался, должен тебя огорчить, — я выключил телевизор и сел на диван напротив каталки. — Разыскивать твою персону и в мыслях не держал. В Сочи отправишься за убийство Ленки.

Ворон снова жадно присосался к горлышку.

— Совсем не бережешь печень, — заметил я, с удивлением наблюдая, как стремительно убывает шестидесятиградусная жидкость. — Может, какое-нибудь последнее желание имеешь? Говори — я добрый… В пределах разумного.

Ворон выронил пустую бутылку и вдруг захохотал, вращая осоловелыми глазами:

— Что, Индивид? Думаешь, отправишь меня в Сочи и победил? Хрен тебе! Очень скоро и ты туда же пойдешь!

— Сожалею, но придется снова тебя огорчить, — усмехнулся я. — Если имеешь в виду своего киллера Интеллигента, то он уже на курорте, место для вашего превосходительства бронирует…

То ли от моих слов, то ли от алкоголя Ворон обессиленно уронил голову на грудь и потерял сознание.

Из спальни Киса приволок спортивную сумку «Адидас» и тяжело бухнул мне под ноги.

— Глянь, Монах! По ходу, шлюхи умеют нестись золотыми яйцами! В натуре! — довольно загоготал он.

— Лады. После разберемся… — Я физически чувствовал, как невыразимая усталость оккупирует мое тело. — Рвем когти.

— А с этим как? — Могильщик кивнул на бесчувственное тело в каталке.

— Им ты займешься. Мы будем ждать в машине, — подходя к двери, я обернулся. — Работай под самоубийство. Мы ж воспитанные люди — незачем ментам лишнюю головную боль подкидывать…

Без названия

В нарушение своих привычек встал очень рано. Какой-то неясный дискомфорт тревожил душу, заставляя беспокойно ворочаться во сне.

Бреясь, присматривался к вискам. У двух седых волосков новых близнецов не обнаружил. Эта парочка появилась давно, сразу после разборки с Мохнатым и Морозом. Тогда я даже подумал, что сие есть некое небесное знамение и подсознание таким странным образом ведет счет моих «мокрух». Так сказать — зарубки на память… До чего только в тюрьме не додумаешься! Глупая мнительность и абсурд, как оказалось. Больное воображение.

Позавтракал с относительным аппетитом. Понимаю, что пить по утрам — неприличный признак, но для поднятия тонуса осилил почти полную бутылку «Уральского напитка». Вот хоть и отечественная, а весьма высококачественная вещь.

Чтобы развеяться, решил совершить давно планируемый поход в магазин. Пора утепляться. В куртке уже не климат, хоть и надеваю под нее связанный мамой толстый мохеровый свитер.

Промозглая уличная сырость с порывами ледяного северного ветра убедили меня в своевременности предпринятого похода.

Земля промерзла. С родственников Ленки могильщики двойную цену за яму сдерут, — совсем некстати подумалось мне. — Впрочем, в Екатеринбурге функционирует основное достижение века — крематорий. Жаль, на похороны нельзя пойти — там наверняка опера из угро будут пастись…

Направился в фирменный магазин «Престиж». Моя покупка компенсирует в какой-то, пусть и символической, степени урон, нанесенный налетом.

С помощью предупредительно-вежливого продавца подобрал себе черное кожаное пальто с нежно-мягким меховым подкладом. Цена, правда, оказалась кусаче-злой, но я без колебаний отбил чек. Ребят можно понять — наверно, подняли расценки, чтобы покрыть убытки от исчезновения целой партии товара.

Таскаться со свертками не люблю, посему надел пальто прямо поверх куртки. С большого, во весь рост, настенного зеркала на меня глядел этакий крутой купчина новой формации. Общий благоприятный вид портила только моя лохматистая черная шевелюра. В зоне за три месяца до освобождения сейчас разрешается отращивать волосы — главное достижение лагерной гуманизации…

Дело легко поправимое. Рядом с магазином находился салон-парикмахерская «Космос». Я завернул туда. Устроившись в удобном кресле, похожем на зубоврачебное, с удовольствием вдыхал парфюмерно-одеколонные ароматы и любовался очаровательными ножками молодой мастерицы, которые не мог скрыть мини-халатик.

— Какую желаете прическу? — кокетливо надув губки, спросила она, колдуя расческой.

— Полагаюсь на ваш вкус. Что-нибудь модельное, — поощрительно улыбнулся я.

— Тогда рекомендую «Гарсон». Очень молодит и освежает лицо. Может быть, и седину уберем?

— Эта пара волос не заслуживает вашего милого внимания.

— На виске для шарма можно и оставить. А вот на затылке целая прядка вам совсем не идет. От потери каких-то четырех волосков ваша богатая шевелюра ничуть не пострадает.

— Трех, — не узнавая своего голоса, устало поправил я. — Бесполезно. Это ничего не изменит…