ПОЖАР МОСКВЫ

Патриотическая деятельность патриарха Гермогена вызывала все возрастающие опасения и откровенную злобу у поляков и их русских приспешников. Боярин М. Г. Салтыков пришел требовать от патриарха, чтобы тот остановил движение ополчения к Москве. Однако владыка твердо стоял за то, чтобы не покоряться королю, а королевича принять только в случае крещения его в православии. «Новый летописец» сообщает, что Салтыков, угрожая Гермогену, выхватил нож, и в ответ на это патриарх проклял его. Вскоре патриарха Гермогена заключили в тюрьму. Были взяты под арест и некоторые из членов Семибоярщины — князья И. М. Воротынский и Л. В. Голицын.

17 марта 1611 г., в Вербное воскресенье[38], патриарха освободили из-под стражи для торжественного «шествия на осляти», символизировавшего вход Христа в Иерусалим. Однако в тот день никто из горожан не принял участия в процессии — все были напуганы слухами, что поляки во время нее начнут убивать православных. Тем временем поляки ожидали скорый приход Первого ополчения и спешно укрепляли город. Во вторник Страстной недели, 19 марта, они принялись втаскивать дополнительные пушки на стены Кремля и Китай-города и понуждали к тому же городских извозчиков. Те отказались, поднялись крик и ругань. Отряд немецких наемников, думая, что началось восстание, бросился на безоружных москвичей. Схватились за оружие и поляки. В Китай-городе началась страшная резня, во время которой погибло до 7000 человек. Был убит видный боярин князь Андрей Васильевич Голицын и многие другие дворяне и дети боярские. Солдаты начали грабеж в лавках Китай-города и нажились огромной добычей, состоявшей в основном из денег и драгоценностей.

Жители Белого города успели подготовиться к нападению и встретили врага саблями. К этому времени в столицу уже проникли передовые отряды Первого ополчения во главе с воеводами князем Дмитрием Михайловичем Пожарским, Иваном Матвеевичем Бутурлиным и Иваном Александровичем Колтовским. Возможно, что эти воеводы оказались в Москве накануне восстания — источники на этот счет молчат. Князь Пожарский отбил поляков на Сретенке и вместе с пушкарями с Пушкарского двора поставил укрепленный острожек у церкви Введения Богородицы во храм, на Лубянке, неподалеку от своего московского двора. Бутурлин укрепился у Яузских ворот, Колтовский — в Замоскворечье. Участник событий поляк Николай Мархоцкий пишет: «Страшный беспорядок начался вслед за тем в Белых степах (имеется в виду Белый город. — С.Ш.)., где стояли некоторые наши хоругви. Москвитяне сражались с ними так яростно, что те, опешив, вынуждены были отступить в Китай-город и Крым-город (Кремль. — С.Ш.). Волнение охватило все многолюдные места, всюду по тревоге звонили в колокола, а мы заперлись в двух крепостях: Крым-городе и Китай-городе. И мы решили применить то, что ранее испробовали в Осипове (Иосифо-Волоколамском монастыре. — С.Ш.): выкурить неприятеля огнем».

В тот же день поляки запалили Белый город. Согласно «Новому летописцу», первым запалил свой двор изменник боярин Михаил Салтыков. В то же время на улицах шли жестокие бои. Но словам Буссова, роты Якова Маржерета вернулись с боя на Никитской «похожие на мясников: рапиры, руки, одежда были в крови, и весь вид устрашающий». Возобновились бои и у Введенского острожка, который стойко оборонялся до тех пор, пока не был тяжело ранен и вывезен с поля боя воевода князь Дмитрий Пожарский. Тем временем огонь все более и более распространялся по деревянному городу. Благодаря этому, пишет Буссов, «наши и победили, ибо русским было не под силу обороняться от врага, тушить огонь и спасать оттуда своих, и им пришлось поэтому обратиться в бегство и уйти с женами и детьми из своих домов и дворов, оставив там все, что имели». На другой день немцы и поляки подожгли Чертолье и Замоскворечье, ранее уцелевшие от пожара. В это время к Москве подошел по Можайской дороге тысячный отряд пана Н. Струся. Его конники стали «рыскать по всему городу, где вздумается, жечь, убивать и грабить все, что попадалось».

Белый и Земляной города были выжжены, и люди побежали из столицы. «В тот день мороз был великий, они же шли не прямой дорогой, а так, что с Москвы до самой Яузы не видно было снега, все люди шли», — сообщает «Новый летописец». Пожар Москвы стал страшной катастрофой для столицы и ее жителей, полностью выгорели Белый и Земляной город, были уничтожена деревянно-земляные стены вокруг Москвы. Участник польской оккупации Маскевич писал: «До прихода нашего все три замка обнесены были деревянною оградою, в окружности, как сказывают, около 7 польских миль, а в вышину в 3 копья. Москва река пересекала се в двух местах. Ограда имела множество ворот, между коими по 2 и по 3 башни; а на каждой башне и на воротах стояло по 4 и по б орудий, кроме полевых пушек, коих так там много, что перечесть трудно. Вся ограда была из теса; башни и ворота весьма красивые, как видно, стоили трудов и времени. Церквей везде было множество и каменных и деревянных: в ушах гудело, когда трезвонили на всех колоколах. И все это мы в три дни обратили в пепел: пожар истребил всю красоту Москвы. Уцелели только Кремль и Китай-город, где мы сами укрывались от огня; а впоследствии русские сожгли и Китай-город; Кремль же мы сдали им в целости».

Вскоре после пожара Москвы к городу стали подтягиваться воеводы Первого ополчения, а 1 апреля подошли основные силы. Они двигались со стороны Рязани и Коломны, а часть сил направлялись к Москве отдельно от Ляпунова с востока и севера — из Ростова. Ярославля, Владимира, Суздаля и других городов. Воеводы плотно взяли в кольцо Белый город. П. П. Ляпунов встал напротив Яузских ворот, князь Д. Т. Трубецкой и И. М. Заруцкий — у Воронцова поля[39], князь Ф. И. Волконский, И. И. Волынский, П. Мансуров, князь Ф. Козловский с ярославцами, костромичами и романовцами — у Покровских, А. В. Измайлов — у Сретенских, М. Л. Вельяминов — у Тверских ворот, И. С. Погожий — у Петровских ворот.

Однако среди воевод не было единства — «была у них под Москвой между собой рознь великая, и дело ратное не спорилось. И начали всей ратью говорить, чтоб выбрать одних начальников, кому ими владеть, а им бы их одних и слушать». Наконец, всей ратью выбрали в начальники ополчения П. П. Ляпунова, князя Д. Т. Трубецкого и И. М. Заруцкого. Объединенное руководство ополчения стремилось опереться не только на военные силы, но и на все слои населения Российского государства. Сохранившийся приговор Первого ополчения от 11 апреля 1611 г. касался не только военных, но и земских дел. Он указывает на постановления не только воевод, но и «совета всей земли» — земского совета выборных, облеченных всеобщим доверием представителей городов, уполномоченных решать вопросы денежных сборов, городового и земского устройства.

Вскоре воеводы отбили у поляков большую часть Белого города — в руках неприятеля остались только пять ворот. Ежедневно шли бои, и вскоре осажденные стали ощущать недостаток в припасах: «Рыцарству на Москве теснота великая, сидят в Китае и в Кремле в осаде, ворота все отняты, пить, есть нечево», — писали они в Смоленск. В ночь с 21 на 22 мая русские пошли на штурм Китай-города и захватили ворота Белого города, ранее удерживавшиеся поляками. Вскоре поляки и немецкие наемники, укрывавшиеся за стенами Новодевичьего монастыря, были принуждены сдаться. Гетман Сапега пытался оказать помощь соотечественникам, запертым в Кремле, но был отбит с большим уроном и отправился грабить северные земли.

Несмотря на то что ополчение добилось значительных военных успехов, его социальная неоднородность стала причиной внутреннего кризиса и в конечном итоге — распада. Программный документ Первого ополчения — приговор от 30 июня 1611 г., содержавший план государственного устройства и направленный на решение важнейших вопросов социальной и экономической жизни — от наделения служилых людей поместьями и до устройства приказов, указывал и на основные противоречия внутри ополчения. Приговор, составленный в кругу сподвижников Ляпунова — дворян, довольно жестко относился к казачеству. «Старым казакам», т. е. тем, кто еще до Смуты был признан в этом звании, определялось земельное или денежное жалованье, прочие элементы казачества даже не назывались в приговоре казаками, они именовались «холопи боярские». Отменялись «приставства», служившие формальным прикрытием казачьих грабежей. Приговор стремился поставить казачество на службу государству, ограничить казачьи свободы и своеволие, от которых уже порядком натерпелись все сословия Московского государства. Относительно бывших боярских холопов приговор подтвердил крепостнические правила сыска беглых конца XVI в.: «Надлежит по сыску крестьян и людей отдавать назад старым помещикам». И хотя о бывших крепостных, ушедших в казаки, в приговоре конкретно не говорилось, несомненно, что для казаков многие статьи приговора были неприемлемы.

Дворянство, в свою очередь, было недовольно своеволием и разбойничьими вылазками казаков. Желая остановить грабежи, Ляпунов распорядился «воров казаков имать (ловить. — С.Ш.), и присылать под Москву, а иных воров, на кого приедут, с ними биться и от своих животов (имущества. — С.Ш.) побивать». Это привело к открытому конфликту. Воевода Матвей Плещеев схватил, вероятно, во время грабежа, 28 казаков и приказал их утопить. Подоспевшие на помощь казаки выручили своих собратьев, привели в стан ополчения, созвали круг и стали «шуметь», намереваясь убить Ляпунова. Тот уже собрался было бежать в Рязань, но поддался на уговоры и остановился в острожке у Никитских ворот. На следующий день казаки вызвали Ляпунова в круг[40], кричали на него, показывая грамоту якобы за его подписью с призывом убивать казаков, и, наконец, зарубили саблями. Как оказалось впоследствии, грамота, составленная от имени Ляпунова и призывавшая «казаков по городом избивать», была изготовлена в Кремле по приказу Госевского. Эта фальшивка и погубила Ляпунова. Глава Первого ополчения был похоронен в церкви Благовещения Пресвятой Богородицы на Воронцовом поле, а в 1613 г. его сын Владимир Прокопьевич перенес тело отца в Троице-Ссргиев монастырь.

После смерти Ляпунова дворяне стали уходить из подмосковного лагеря, опасаясь притеснений и убийств со стороны казаков. Под Москвой остались те, кто вышел из Тушинского и Калужского станов и не боялся казачьих угроз. Командующим над ними остался князь Д. Т. Трубецкой. Господствующая роль в подмосковных «таборах» перешла к казакам Заруцкого. «На казаков» собирались «кормы» с городов и волостей, продолжали функционировать институты управления, созданные Первым ополчением, — Разрядный, Поместный, Печатный и другие приказы. И хотя внешне политика ополчения оставалась прежней, оно было серьезно ослаблено. Вина за раскол ополчения лежала на обеих сторонах конфликта. Определенное значение имели и Приговор от 30 июня 1611 г., и жестокие меры Ляпунова против казаков.

После гибели Ляпунова полякам удалось одержать ряд побед. Воины Сапеги сумели прорваться в Кремль через Замоскворечье. Часть ворот Белого города полякам удалось отвоевать. В начале сентября на подмогу Госевскому прибыл из Польши видный полководец гетман Ян Карл Ходкевич. Последовали новые жестокие бои. Стало ясно, что быстро взять Москву не удастся. В ополчении начал чувствоваться недостаток припасов, ратные люди жаловались на голод, требовали награды, грозили дезертировать и дезертировали.

Несмотря на то что армия Трубецкого и Заруцкого продолжала вести борьбу против поляков, главная идея земского движения — объединение ради созыва Собора — стала забываться. Казаки Заруцкого все чаще вспоминали «царя Дмитрия» и обращали свои взгляды в сторону малолетнего Ивана Воренка. Власть ополчения признавали более 40 городов, однако «боярам» Трубецкому и Заруцкому было трудно наладить управление этими территориями и снабжение за счет них своих воинов. Многие регионы не признавали ни Владислава, ни ополчения. Так, в Казани захватил власть дьяк Никанор Шульгин, жестоко расправлявшийся со своими противниками. Его жертвой стал боярин Богдан Яковлевич Вельский. Он усиленно ратовал за присоединение казанцев к Первому ополчению, но Шульгин имел другие виды на город и, возмутив казанских «воров», приказал «сбросить с роскату» Вельского и его сторонников-дворян (7 марта 1611 г.). Конец жизни такого мастера политической интриги, как Вельский, оказался светлым — он пал в борьбе за право дело.

Дворянские и городские верхи были деморализованы. Поляки в Москве получили время передохнуть и восстановить силы, Сигизмунд III после долгой осады взял Смоленск, а шведы захватили Великий Новгород. В Пскове стремился закрепиться новый самозванец — Лжедмитрий III. Казалось, разрушение и упадок окончательно воцарились в России, одержав верх над здоровыми силами общества…

Загрузка...