Снова с тобой

Глава 20

Спустя час после того, как тело Харкера увезли, и Норт лично убедился, что бандит мертв, они с Брамом устроились в кабинете. Норт пил виски, Брам — кофе.

— Тебе это как, ничего? — спросил Норт, приподняв стакан.

Брам покачал головой и сразу отвел взгляд от стакана.

— Мне все равно, но спасибо, что побеспокоился.

Еще бы Норту не беспокоиться. Брам все-таки его брат.

Как ни хотелось расслабиться с виски, это не стоило душевного равновесия Брама. Тот больше не пил. Не мог себе позволить. Одного глотка было достаточно, чтобы вновь свалиться в пропасть и оказаться во тьме, в которой он провел столько лет. Напиваясь, Брам становился совершенно другим человеком. Человеком, с которым Норту не хотелось бы встретиться снова.

Усевшись в кресло поглубже, Норт положил ноги на стол, откинулся на спинку и с любопытством глянул на брата. После нескольких часов, проведенных на Боу-стрит, можно было наконец задать все вопросы, которые мучили Норта с того момента, как он увидел в пивнушке Брама.

Нет, даже с того момента, когда обнаружил, что Брам «посещает» Касси Крокер. Именно она рассказала Браму о Харкере? Решила пожертвовать собой, чтобы бывший любовник получил по заслугам?

— Почему ты это сделал?

В улыбке Брама не было и тени веселости.

— Потому что он убил Касси. Потому что он собирался убить и тебя.

— Я и сам уложил бы его.

Брам поднял чашку.

— Это могло осложнить начало новой карьеры, разве не так?

Норт взвился от такой беспечности:

— К дьяволу мою карьеру. Тебя могли убить, дубина стоеросовая!

Взгляд Брама был таким же спокойным, только немного удивленным.

— Лучше меня, чем тебя. Я не боюсь смерти.

Что бы это значило? Что Норт боялся? Да, дьявол, он боялся! Любой нормальный человек боится смерти.

— Слава Богу, эта черта Райлендов мне не передалась. Пожав плечами, Брам доцедил остатки кофе.

— Наверное, она передалась нам от матери. По-моему, она не слишком радовалась жизни.

— Нет, — заспорил Норт. — Это не значит, что она не боялась смерти. Она боялась жизни.

Теперь в улыбке брата появилась печаль.

— Пожалуй. Ты тоже несколько последних лет боялся жизни, я прав?

Норт кивнул:

— Уже не боюсь.

— Ну и отлично. Теперь, если мы покончили со всеми этими душещипательными разговорами, я отправлюсь домой.

Норт недоверчиво взглянул на брата:

— И это все?

Брам вежливо улыбнулся в ответ:

— И это все. Не пойму, что ты хочешь отыскать во мне, братец, но у меня этого нет. Ни раскаяния, ни сомнений, ничего, что мешает людям спать по ночам. Я поступил так, как считал нужным.

— Откуда ты узнал, где он?

— Пошатался по притонам за лондонскими доками. Поспрашивал людей. Они кое-что рассказали, Касси подтвердила. — Только при упоминании имени актрисы лицо выдало его.

Господи, Брам и Октавия оставят Боу-стрит не у дел.

— Ты убил бы его в любом случае, ведь так?

— А ты как думаешь?

Норт пристально посмотрел на брата:

— Я думаю, что ты опасный сукин сын.

У Брама вырвался смешок. Усмехаясь, он взялся за набалдашник трости и поднялся.

— Не опасный. Заботливый.

И опасный тоже, но Норт не собирался заострять на этом внимание. В Браме было много того, что он не замечал раньше, что братья в нем и не предполагали. Это Брам отыскал в какой-то портовой таверне больного и страдающего Дева. Теперь точно так же спас Норта.

— Я скажу Уинтропу, чтобы он держался подальше от пивных, не то в следующий раз ты влетишь и станешь спасать его.

На этот раз в улыбке Брама появилась горечь.

— Уинтроп скорее пристрелит меня, чем примет помощь.

— Но ты все равно станешь его спасать. Брам не ответил.

— Спасибо, — помолчав, сказал Норт. — В любом случае я хочу, чтобы ты знал: я очень рад, что ты оказался там.

Водрузив шляпу на голову, Брам сверкнул улыбкой.

— Можешь рассчитывать всегда. Мне все равно нечего делать.

На этот раз Норт рассмеялся вместе с ним. Он проводил брата до двери и постоял, глядя вслед карете, унесшей его. Потом, покачав головой, вернулся в дом.

Брам совершенно не переживал из-за того, что лишил человека жизни. Все потому, что он отлично понимал — Харкер не успокоится, пока не убьет Норта. Брам, который не смог бы обидеть собаку, засадил пулю в человека и ничуть не раскаивался в содеянном.

Брам избавил Норта от смертельного врага и не позволил запачкать руки кровью. Когда-нибудь он отплатит добром за его добро. Норт поклялся себе в этом.

Что ж, откровенно говоря, он был страшно рад, что все закончилось, хотя внутри сохранялось чувство чего-то недоделанного. Это было странно: убедиться, что Харкера не стало, что он может полностью распоряжаться своей жизнью. В это было трудно поверить, словно не все нити, связывавшие их, оказались перерезанными.

Норт отправится к Октавии завтра. А для начала примет ванну и разложит у себя в голове по полочкам все, что случилось этой ночью. И найдет для нее нужные слова.

Ему так много хотелось ей сказать!

Прежде чем отправиться наверх, он завернул в гостиную, где Октавия своими руками навела порядок, когда ненадолго останавливалась у него. Как она его тогда удивила! Вдруг навалились воспоминания детства. Счастливое время, когда оба родителя были живы. Счастливое время, когда не возникало сомнений в любви отца. Даже если его не было рядом. Время, когда Норт чувствовал себя защищенным и не знал, что означает слово «ублюдок», которое слышал потом не раз.

Изящная мебель, которую очень любила мать. Обивка в тон драпировкам. Ковер, в котором сочетались оттенки цвета стен и мебельной обивки. В этом было больше вкуса, чем в половине домов на Беркли-сквер. И тем не менее ни одна из тех полных самоуважения матрон не пришла сюда выпить чаю и отдать дань крохотным кексам миссис Бантинг.

Матери было наплевать на мнение света. Она была счастлива с отцом, со своими друзьями. И с Нортом.

Она не связывала с ним никаких надежд, не брала никаких клятв в отличие от матери Октавии. Теперь пришло время поверить Октавии и поверить в себя. Он должен поступить так, словно радость, о которой говорила мать, ждет его за углом.

Его внимание привлекло какое-то яркое пятно. Это была думка из лоскутков, которую Октавия еще девочкой сшила для его матери. Незадолго до ее смерти. Подушка всегда была у матери под рукой, на софе, здесь, в этой гостиной, даже когда уже не оставалось сил приподнять голову. Каждое утро служанка укутывала ее седеющие волосы в тюрбан и искусно подкрашивала истончавшееся лицо, возвращая ему краски и жизнь, которая неумолимо уходила. Мать держала думку при себе — этот подарок девочки, к которой она всегда относилась как к дочери. Октавия проводила больше времени у них, чем у себя дома.

Забрав подушку с собой, Норт отнес ее наверх, в спальню и положил к себе на кровать. Она была не к месту: яркая на фоне кремовых простыней и золотистого покрывала, но ему было безразлично.

Они с Октавией станут жить в этом доме.

Даже если вдруг переедут куда-нибудь еще — Октавия ведь может захотеть поселиться в более респектабельном районе, что естественно, — он ни за что не откажется от этого дома. Да и Октавия не станет настаивать.

Стянув с себя всю грязную одежду и забросив ее в угол, Норт влез в ванну. Вода была теплой, а не обжигающе горячей. С ароматом сандалового дерева.

Глубоко вздохнув, он вытянул в воде ноги и откинулся на высокую медную спинку. Господи, это прекрасно!

Зачерпнув ладонями воду, вымыл лицо. После каждого посещения доков ему казалось, что он весь в грязи, а в этот раз пришлось тащить тело Харкера по замызганному полу пивнушки, а потом еще и грузить его. Болела левая рука.

Теплая вода размягчала усталые мышцы, убаюкивала, навевала дрему. От аромата мыла и воды ушло напряжение из шеи, разгладилось лицо. Норт прикрыл глаза, чтобы вода продолжала вершить свое волшебство.

Легкие пальцы погладили ему лоб, погладили щеку. Он что, уже спит? Если так, тогда это чудесный сон.

Нет, это не сон. Губы, поцеловавшие его, были настоящими. Этот запах — сладковатый и тонкий — тоже был настоящим.

Норт открыл глаза, разлепив тяжелые веки, и увидел Октавию. Ее ангельское лицо было в дюйме от него.

— Ви?

— Привет, Норри.

— Что ты здесь делаешь?

Закатав рукава темно-зеленого платья, которое больше походило на рабочее и ничуть не напоминало то роскошное, какое было на ней на балу у Спинтона, она пожала плечами:

— Мне надоело ждать, пока ты придешь.

Он улыбнулся:

— Терпение никогда не было твоей добродетелью.

Изогнув бровь, она вздернула подбородок.

— А твоей — смирение.

Норт хмыкнул.

Боясь дохнуть, Норт сидел, как статуя, а Октавия окунула мочалку в воду и густо намылила ее. Осторожными круговыми движениями стала ему тереть мочалкой шею и грудь.

— Начну отсюда, а потом перейду ниже. — В глазах у нее замерцал лукавый огонек. — Ты не против?

Он громко вздохнул, когда мочалка двинулась вниз по его разгоряченному телу.

— Мне кажется, эта ночь станет дьявольски долгой.

Мочалка прошлась по его широкой мускулистой груди, обогнула небольшой свежий порез рядом с левым соском, поднялась на плечо. Потом перешла на другое и спустилась к шраму на бицепсе. Октавия не стала спрашивать, откуда у него новая рана. Она ничего не хотела об этом знать. Самое главное — Норт остался жив. Фрэнсис сказал ей, что с Нортом все в порядке, что Харкер больше не потревожит их.

Она понимала, что он устал, что нужно дождаться утра. Но с какой стати она должна сидеть и ждать?

Вода в ванне была теплой, мыло — благоухающим и шелковистым. Мочалка — мягкой, но не нежнее ее рук. Поэтому она откинула мочалку и взялась за мыло. Намылив как следует руки, она вернула мыло на блюдечко и пробежалась пальцами по его плечам, по шее, по необъятной, заросшей короткими волосами груди. У нее под руками жил и дышал целый континент, со своими холмами и долинами, скалами и ущельями. Загадочный и влекущий к себе континент под названием мужчина.

Норт наблюдал за ней с таким открытым и беззащитным выражением, что она отвела глаза.

— Я все такой же красавец, Ви?

Она улыбнулась, услышав его шотландский акцент.

— Ох, Норри Шеффилд, — певуче откликнулась она, безуспешно пытаясь передразнить его шотландский выговор, — ты у нас — писаный красавец.

Вытянув руку из воды — по бронзовой коже потекла мыльная пена, — Норт схватил и прижал ладонь Октавии к своей груди. Откуда у него этот загар? Даже грудь, которая должна быть светлее, была такой же золотисто-розовой, как лицо.

И в груди, как раз под ее рукой, ритмично колотилось сердце. Колотилось сильно, упруго. Подхватывая ритм, сердце Октавии забилось в унисон с ним.

— Сегодня мой брат убил человека.

Это было самое неожиданное заявление из всех, какие она могла предположить.

— Что?

Удерживая ее руку, Норт со вздохом закрыл глаза. Вид у него был опустошенный. Вокруг глаз и рта залегли складки.

— Брам. Он убил Харкера.

Октавия покачала головой. Харкер мертв? Его убил Брам? Об этом Фрэнсис ей ничего не сказал.

Она не собиралась подгонять Норта. Пусть расскажет сам.

— Брам оказался там, в пивной. Я даже не обратил на него внимания. Мы сцепились с Харкером…

— Вот так ты заработал рану на груди. — Разве несколько минут назад она не сказала себе, что ничего не хочет об этом знать?

Норт кивнул и открыл глаза.

— Если бы не Брам, меня бы здесь не было. Он застрелил Харкера.

— Он сделал это вместо тебя. — Она в этом не сомневалась. — Он сделал это ради тебя.

— Он сделал это для нас. — Ради нас. Какое восхитительное звучание у двух коротких слов! — Выходи за меня замуж.

Господи, он серьезно? Или это сон? Октавии так хотелось, чтобы все было серьезно!

— А вдруг появится еще какой-нибудь преступник и ты снова погонишься за ним?

— Не погонюсь.

— Откуда мне знать?

Норт усмехнулся уголком рта.

— Потому что я меняю место работы. Затаив дыхание, она смотрела на Норта.

— Политика?

— Да. Брам считает, что у меня отличные шансы пройти в парламент от Хьюбери.

— А ты как считаешь? — Важно было узнать, что он думает на самом деле, а не то, что ей хочется услышать.

Он наклонился вперед. Вода плеснула из ванны на пол.

— Ничего не будет иметь смысла, если со мной не будет тебя.

— О! — Слезы набежали на глаза, встали комком в горле.

Прижимая ее руку к своей груди, Норт вытянулся и положил свободную руку ей на затылок. Мыло потекло на юбки. Он заставил Октавию посмотреть ему в глаза.

— Большую часть моей жизни я провел, пытаясь стать тем, кем не мог стать, пытаясь убежать от того, кем я был. Ты единственный человек, который заставил меня понять, что все это — пустое. Что быть самим собой — это прекрасно.

— Быть таким красавцем! — не удержавшись, поддела она. Но голос предательски дрогнул.

Он улыбнулся почти сочувственно, потому что понял, как она близка к тому, чтобы потерять самообладание.

— Мне нужна только ты. И когда я тебя увидел здесь, то понял, что все будет прекрасно.

По щекам у нее потекли слезы.

— Когда бы я ни появлялась здесь, мне всегда казалось, что я пришла домой, и это потому, что здесь был ты. У меня столько прекрасных воспоминаний, связанных с этим домом!

Его ледяной и одновременно огненный взгляд сверлил ее.

— Вот и живи здесь.

— Я не против. — Господи, неужели это она заговорила таким дрожащим шепотом?

Норт удивился:

— Правда? Ты согласна жить здесь?

Октавия кивнула и вытерла слезы.

— Конечно, согласна. Я люблю этот дом так же, как и тебя.

— И ты выйдешь за меня замуж? И станешь всего-навсего миссис, а не графиней?

В ответ она нежно провела пальчиком по его щеке.

— Пусть тебя не волнуют такие мелочи. Да, я выйду за тебя. С радостью. Без сомнений и колебаний. И не передумаю. Стану миссис Норт Шеффилд.

— Шеффилд-Райленд, — с глупой усмешкой поправил он.

Его руки стали лихорадочно расстегивать платье у нее на спине. Часть пуговиц он расстегнул, остальные оборвал, и они застучали по полу.

Октавия опустила руки, и волосы упали за спину. Потянув за рукава, Норт стянул платье. Затем дернул за ленту на нижней сорочке, и нежнейший батист разъехался в стороны от одного движения его руки.

— Норт, мои чулки! — запротестовала Октавия, отстраняясь от его губ, но было поздно. Он опрокинулся в ванну, увлекая ее за собой. Вода через края выплеснулась на пол. Опершись на края, она приподнялась и рассмеялась, глядя на него. — Посмотри, что ты наделал!

А он не видел ничего, кроме ее груди. От холода соски сжались и превратились в темные блестящие жемчужины.

Большими пальцами он погладил и помял соски, чтобы согреть их, чтобы они вновь распустились.

Октавия желала его. Хотела, чтобы он был рядом всю жизнь. Чтобы сейчас вошел в ее тело. Норт был ее лучшим другом. Первым и единственным любовником. Самой подходящей для нее парой. Ее второй половинкой. Только рядом с ним она ощущала свою цельность. Только рядом с ним она чувствовала, что прекрасна и желанна. Когда Норт обнимал ее, она становилась сиреной — женщиной, знавшей, как насладиться самой и как подарить наслаждение.

— Ах, Ви… — Он выгнулся, чтобы проникнуть как можно глубже.

— Ты когда-нибудь занимался любовью в ванне, Норри?

Подняв на нее глаза, Норт отрицательно покачал головой.

Он вошел в нее целиком, заполняя собой изнутри, доводя до неистовства. Вода заволновалась, зашлепала о края ванны.

Он еще сильнее сжал ей груди, стиснул соски. Не удержавшись, Октавия застонала. Норт потянул ее на себя, и ее грудь оказалась у него прямо перед глазами. Он посмотрел на Октавию снизу и, когда их взгляды встретились, взял один сосок в рот.

Октавия вздрогнула.

Его язык был грубым и нежным, шершавым, как наждак, и гладким, как шелк.

Норт походил на водяного Селки — мифическое существо, которое ублажает женщин в воде. Он был создан для нее. Ее любовник, ее любовь. Это было неописуемое ощущение. Октавия понимала, что ему отчаянно хочется того же, что и ей. И дарила ему такое же наслаждение, как и он ей.

Опустив руки в воду, она стала ласкать его.

В ответ Норт выгнулся дугой.

— Я люблю тебя.

От его слов она почувствовала себя на грани, теряя остатки самообладания. Он любит ее! Теперь можно быть в этом уверенной. Но она даже не подозревала, что его слова могут оказаться для нее таким потрясением.

Вверх и вниз, вверх и вниз, пока вода не стала переплескиваться через края ванны.

Потом они без сил лежали в объятиях друг друга. Вода, успокаиваясь, потихоньку остывала.

— Чем, интересно, можно объяснить эту водяную феерию? — тихо хихикнула Октавия, как только появились силы.

Норт погладил ее по волосам.

— А зачем? Что тут объяснять? Вполне прямолинейно.

— У тебя есть ответ?

У него был ответ.

— Тем, что я люблю тебя. Всегда любил. И всегда буду любить.

В глазах защипало. Октавия подняла голову, чтобы посмотреть на Норта. На это суровое прекрасное лицо, которое преследовало ее ночами чуть ли не всю жизнь.

— Всегда?

Он улыбнулся:

— Я любил тебя, даже когда еще не знал, что такое любовь. Мне кажется, с того дня, когда впервые увидел тебя.

— Ты меня тогда треснул, — удивившись, напомнила ему Октавия. — Это не походило на нежности.

— Поверь мне, для мальчишки это то же самое, что сделать предложение.

Усмехнувшись, она чмокнула его в подбородок, который уже стал зарастать.

— Хорошо, хоть теперь ты сказал словами, а не наподдал.

Оба расхохотались и стали смывать с себя мыльную пену.

Ступив на голый пол, Октавия застонала:

— Ох, я закоченела.

— А я нет, — откликнулся Норт и протянул ей полотенце. — Но через пару минут тоже закоченею.

Вытершись насухо, Норт погасил лампы и, подхватив Октавию на руки, понес ее в спальню. Там он уложил ее на знакомую ей широченную кровать. На их общую кровать.

Ей на глаза вдруг попалась маленькая подушка. Октавия улыбнулась:

— А она что здесь делает?

Норт засмеялся — у него было такое мальчишеское лицо! — и придвинулся ближе.

— Она напоминала мне о тебе.

Именно эти слова ей хотелось услышать.

— Я тебя люблю, Норри Шеффилд.

Он открыл объятия, и она юркнула в них.

— Я знаю. Не знаю, правда, за что?

— Просто так. А ты почему меня любишь?

— Потому что ты — моя Ви. С тобой мне хорошо.

От его безыскусного признания на глаза навернулись слезы.

— Представить себе не могла, что все так обернется. Даже подумать боялась.

Норт посмотрел на Октавию, уютно устроившуюся у него на плече. Даже просто вид ее волос наполнял его нежностью, которую невозможно было описать. Как получилось, что беспорядочный хаос окружающего мира вдруг так молниеносно сменился идеальной упорядоченностью? Как получилось, что в этом мире. Норт вдруг открыл для себя столько путей и возможностей, о которых и не подозревал? Такой переворот не мог произойти за одну ночь, хотя именно это и случилось. Теперь достижимым стало все, что раньше казалось невероятным. Но самое главное приобретение он уже держал у себя в руках.

— Ты будешь счастлива, когда станешь женой политика?

Она подняла на него глаза. Золотистый свет от свечи обозначил изящные скулы, чуть влажные губы.

— Мне не важно, чем ты будешь заниматься.

— Так тебе будет безопаснее, — напомнил Норт.

— С тобой я всегда в безопасности. Что он сделал такого, чем заслужил это?

Они лежали в тишине, пока свет наступающего дня не пополз по ковру и свеча, зашипев, не погасла. Тогда Октавия приподнялась и глянула на Норта. И он стал целовать ее жадно и по-хозяйски. Они снова были вместе, когда солнце приподняло голову, чтобы разбудить ранних птиц.

Под их пение, как под колыбельную, Норт и Октавия, разнежившись, начали уплывать в сон. Норт знал, что все у них сложится как надо. Жизнь не будет безоблачной. Им еще придется столкнуться со сложностями из-за их прошлого, из-за их настоящего и из-за того, что еще случится в будущем. И все равно жизнь будет прекрасной. Потому что они оба поняли главное, поняли, где их настоящее место.

В объятиях друг друга.