Собачьи дни

Глава 5

Рейчел откинула голову назад и взвыла. Словно маленький зверек, стоя на коленях на ковре в нашей спальне, она выражала боль серией звуков. Я держала дочь очень крепко, словно у нее была истерика, и гладила по головке, и баюкала, и плакала вместе с ней. Плакала и плакала (в тот момент я немного побаивалась дочери). Именно она из нас троих смогла допустить эмоции до глубины души и дать им выход в такой вот бессознательной животной манере. Не теряй эту способность, думала я, держись за нее и сохраняй.

Когда вой иссяк, Рейчел села прямо и сказала, глядя мне в глаза:

— Я никогда, никогда не думала, что такое может случиться со мной. Это изменит мой характер.

Сердце, на котором и без того лежала тяжесть, ушло в пятки.

— Что ты имеешь в виду? — вырвалось у меня.

— С этой минуты я знаю, что означает страдать, и стану мягче по отношению к окружающим.

И это десятилетний ребенок, Господи Боже… Теперь вы понимаете, почему я не могла ни в чем отказать дочке, даже в собаке.

Все еще обнимая меня за талию, дочь принялась сыпать вопросами. Я с облегчением вздохнула, наслушавшись от подруг, как дети кусались, царапались и пинались при первом сообщении о разводе родителей или воспринимали новость молча, замкнуто, со жгучим упреком в глазах. Но Рейчел, наше чудесное, доброе, мудрое дитя, обнимала меня, прижимаясь всем телом, и спрашивала:

— А почему ты разлюбила папу?

— Не знаю. Но мы остались друзьями.

— Тогда почему вы не можете жить в одном доме?

— Это слишком сложно.

— Но ты же больше не выйдешь замуж? — с тревогой спросила дочь. Если бы прежде я тешилась приторной розовой мечтой встретить загорелого Адониса с идеальным телом и гениальной головой, в тот момент мечта растаяла как дым. Я могла торжественно поклясться, что не выйду.

— Конечно, нет, — сказала я. — Ты всегда будешь самым важным человечком в моей жизни.

— О, это я знаю, — уверенно сказала дочь. — И в папочкиной тоже.

— Безусловно, — подтвердила я, мысленно поблагодарив Бога за ее большое, прекрасное эго.

Тут Рейчел снова взвыла, и я дала ей возможность всласть выплакаться. Наконец она убрала руку и очень спокойно сказала:

— Я должна сейчас же повидать папу.

Я спустилась вниз вслед за дочерью.

Она взобралась Гордону на колени и закрыла глаза. Папаша погладил ее по волосам и, глядя поверх рыжей головки на меня, стоявшую в дверях, очень отчетливо и многозначительно произнес:

— Теперь мамочке придется найти работу.

Это были первые слова Гордона, обращенные к дочери. Я готова была его убить, и не говорите мне теперь о чувствительности творческих натур.

Рейчел выпрямилась и поглядела на отца с неподдельным удивлением.

— Но у нее уже есть работа, — сказала она. — Присматривать за мной.

Я постаралась не выдать торжества. «Мы живем в век эмансипации, чертов козел», — подумала я.

Гордон помрачнел, но не добавил ни слова, по крайней мере тогда. Позже муж вернулся к этому вопросу: он обеспечит Рейчел, но что касается меня — я могу начинать свистеть в кулак.

Отсюда моя позиция в беседе с мистером Поунеллом. Не было смысла заводить речь о финансовой помощи: я заранее знала, что затея эта унизительная и бесполезная. Деньги продолжали быть тем, во что их всегда превращал Гордон, — источником превосходства надо мной. Я решила — пусть его. В конце концов, среди прочего это сущая мелочь.

Многое зависело от продажи дома: вырученных денег должно было хватить на маленький домик рядом со школой Рейчел и на приличное жилье для Гордона.

— А папа будет жить недалеко? — спросила дочь.

— О да, — согласилась я. — Так близко, как только сможет.

— На той же улице?

— Ну, не так близко. Господи, только бы не так близко…

И началась его игра в поиски жилья. Думаю, не было бы счастья, да несчастье помогло: пока это тянулось, Рейчел, защищенная абстрактностью ситуации, получила время свыкнуться с перспективой жить отдельно. Она сразу выбрала прагматичную точку зрения и, несмотря на душераздирающие посиделки Гордона, умудрялась во всем видеть хорошее, сосредоточившись на выгодах, которые принесет разъезд. Прежде всего — обещанная собака взамен папочки. Затем — интересное событие: переезд в новый дом. В-третьих, авторитет среди школьных товарок: дети, чьи родители уже развелись, давали Рейчел ценные советы и втолковывали: это же два подарка на Рождество, двое летних каникул, двойная порция карманных денег; те, чьи родители еще жили вместе, относились к Рейчел с повышенной добротой и вниманием. Постепенно начальное горе поутихло, и дочь стоически перенесла происходящее. В начале весны, прогуливаясь со мной по саду, дочь даже указала кусты, каменные урны и места посадки луковиц, которые, по ее мнению, нам следовало непременно забрать с собой. Я поперхнулась, но быстро освоилась с новым направлением мыслей моего ребенка. Пока Рейчел будет регулярно видеться с папочкой, пока у нее будут собака и большая спальня, девочка будет в порядке. Жизнь продолжается.

Однажды она поделилась со мной по пути из школы:

— Папочка по-прежнему читает мне сказки перед сном.

— Да, — подтвердила я. — Чудесно, правда?

Раньше Гордон этим не увлекался.

— В общем, да, — согласилась дочь без особого энтузиазма. — Но он не очень хорошо читает вслух, а я бы лучше полистала свои книжки… — (Если только я не произвела на свет ребенка с чудовищно высоким коэффициентом интеллекта, то Рейчел, по моим подсчетам, как раз должна была увлекаться творениями Инид Блайтон, переживая собственный любовный роман со Знаменитой Пятеркой.) — Может, скажешь папе, что я предпочитаю читать сама?

— Боюсь, это его слегка заденет, — с сомнением сказала я.

Рейчел некоторое время раздумывала над моим ответом.

— М-м-м, полагаю, что да.

Такая покладистость — настоящий клад. Идея сообщить Гордону, что Рейчел надоело его чтение, прямо скажем, устрашала. Но моя умница справилась с проблемой самостоятельно.

Через несколько дней Гордон сошел вниз, очень довольный собой.

— Учительница Рейчел велела ей побольше читать без помощи родителей. Я ушел, пускай упражняется. Хороший у нас ребенок. Честный. Большинство детей нипочем не признаются, так и будешь им читать…

Я улыбнулась:

— По крайней мере хоть что-то мы сделали правильно.

С Филидой мы увиделись через месяц после того, как я сказала дочери о близком разводе. Филли приезжала в Лондон, и мы встретились вместе за коротким ленчем.

— Просто не верится, — сказала я, — что это не напугало Рейчел на всю оставшуюся жизнь. Я точно знаю, она скрывает целую бурю чувств, не выпуская их наружу.

— И какие же это чувства? — поинтересовалась подруга, поедавшая лазанью с вызывающим оторопь проворством. Мне захотелось короновать Филиду за то, что она такая нормальная, непробиваемая и не теряет аппетита. Раз-раз — мелькала вилка, и чав-чав-чав — доносилось из неулыбчивого рта.

— Бог знает, — ответила я.

— Она плачет?

— Иногда.

— Она позволяет тебе обнимать себя? А Гордону разрешает?

— Да.

— Самое важное — заставить Рейчел поверить, что это ваше с Гордоном решение…

— Мое, ты хочешь сказать.

— Нет, именно ваше обоюдное решение. Невозможность оставаться вместе — прямой результат поведения обоих супругов, Рейчел тут ни при чем. Стоит дать детям возможность, они немедленно начинают во всем винить себя. Если удастся это предотвратить, половина битвы выиграна. Поверь, это так.

— Боже мой, — сказала я. — Рейчел — единственная причина, почему мы прожили вместе так долго. Только из-за нее мы не прикончили наш брак несколько лет назад.

Филида отложила вилку. Я немного смягчилась.

— И этого ей тоже не говори. Вообще ничего не перекладывай на ее плечи. Убедись, что Рейчел знает: независимо от происходящего она — хорошая девочка. Вы оба делаете одну и ту же ошибку: извинитесь перед ней, как извинились бы за ошибку, но даже не намекайте, что Рейчел отведена иная роль, кроме пассивного присутствия.

— Ты имеешь в виду — нужно говорить, что она всегда будет нашей любимой умницей-дочкой, что бы ни случилось?

Филида вздохнула и вновь взялась за вилку.

— Ничего подобного. Если ты ей это скажешь, Рейчел решит, что отныне обязана быть идеальной. Лучше сказать, что вы с Гордоном больше не можете оставаться вместе, тебе жаль ее огорчать, но поделать ничего нельзя — что случилось, то случилось. Убедись чертовски хорошо, что девочка поверила, что не в силах повлиять на ситуацию, — Филида ткнула вилкой в мою сторону. — Ни малейшей надежды на альтернативу. Скажи ей: «Так обстоят дела, Рейчел. Прости, дорогая моя, мы оба тебя любим, но теперь будет вот так». В этом случае, возможно, какое-то время помучившись — ничего страшного, если вы с Гордоном станете поддерживать нормальные отношения, — она хотя бы не будет терзаться, что могла помирить родителей и не сделала этого.

— Легко говорить, уплетая лазанью с салатом.

— Ты сделала самое сложное — сказала ребенку о разводе, общаешься с мужем в дружеском ключе. Господи, Пэтси, пока все идет прекрасно! Не критикуй Рейчел за то, что малышка, кажется, смирилась с ситуацией. Она привыкает к новым условиям? Пускай. Что ты можешь сделать? Сказать, что произошла ужасная ошибка и вы передумали разводиться? Обратного пути нет, придется идти вперед.

— Что ж, — сказала я. — Значит, ребенку я все объяснила. Хотела бы я, чтобы кто-то объяснил что-нибудь Гордону.

Бросив вилку, звякнувшую о пустую тарелку, Филида лукаво посмотрела на меня поверх бокала перье и сообщила:

— Я встречаюсь с ним сегодня. Он тебе не говорил?

Не знаю, что она ему сказала, наверное, примерно то же, что и мне, но поведение Гордона изменилось в лучшую сторону. Резко уменьшилась порция плохо сыгранного убитого горем папаши и стало гораздо больше прежнего Гордона. Я убедилась, что Филида была права: как только муж прекратил напускать на себя обиженный вид, Рейчел стала гораздо спокойнее. Кульминацией восстановленного душевного равновесия дочери стал вечер, когда они с Гордоном наорали друг на друга во время музыкальных экзерсисов. Я слышала, как Рейчел вопила: «Дерьмо твой Гайдн» — и нарочно наигрывала буги-вуги Скотта Джоплина, а Гордон гремел: «Ты что, дура? Прекрати бренчать всякую дрянь и слушай меня!». Буги-вуги не стихали, им аккомпанировали вопли, и я вздохнула с облегчением — фальшивый розовый свет наконец-то уступил место нормальному дневному. После встречи с Филидой во всем, что не касалось поисков нового жилья, Гордон вел себя безукоризненно, не возобновляя вздохов над дочкой в укромном уголке и всяческих «а помнишь, как мы с тобой…»

Боже, храни Филиду, порадовалась я, однако, помрачнев, подумала: а с какой стати, собственно, Филли такие милости? Это она заварила кашу! Замечу, порой полезно винить в своих проблемах кого-то третьего. Я испытывала даже некоторое облегчение, сердито думая, что все это устроила Филида (мне нравилось представлять себя в роли Трильби новой волны, а Филиду — в роли Свенгали[14]). В любом случае злость помогла мне пережить мрачные дни, нисколько не повредив ни искренней привязанности к подруге, ни глубоко запрятанной благодарности.

Мы выставили дом на продажу в апреле. Гордон пересмотрел около двадцати квартир, отвергнув все, а я даже не начинала. Меня надоумила соседка Джойс, сказавшая: «Найди покупателя на дом, и он никуда не денется — примет решение». Когда-то Джойс тоже развелась (правда, без детей) и вторым браком сочеталась с Генри: постоянно ссорясь, супруги жили душа в душу в блаженной брачной дисгармонии. Джойс работала закупщиком для текстильной компании, Генри был инженером, поэтому они видели друг друга мало. Детей у них не было, зато имелась сварливая старая тетка, которая вела дом и умудрялась вовремя исчезать к другим родственникам, когда Джойс и Генри оказывались дома вместе. Идеальная ситуация! Раздельные спальни спасали сексуальную жизнь этой пары. Как поделилась Джойс, обоим приходится проявлять максимум сообразительности всегда быть в форме: необходимость взбираться по лестнице на отдельный этаж со спальнями. Джойс казалась стреляным воробьем, поэтому я последовала совету насчет продажи дома и обзвонила несколько местных фирм.

Подобно улыбающимся стервятникам, местные риэлтеры стаей слетелись рассматривать и оценивать дом. Мужчины с неестественными манерами, все почему-то в полосатых костюмах, благородно игнорируя протекающий чердак и влажное пятно на стене, в один голос твердили: «Нет проблем, миссис Мюррей. Такая прекрасная недвижимость уйдет за день». Придя к выводу, что все они шарлатаны, я заключила договор с риэлтером, назначившим самую высокую цену, уселась и открыла шлюзы для потока потенциальных покупателей. Те не замедлили себя ждать. Правда, никто не изъявил желания купить дом, кроме молодых супругов с ласковыми глазами. Молодые, ожидавшие прибавления семейства и продававшие две свои отдельные квартиры, буквально влюбились в дом — видно было невооруженным глазом.

— Я мечтаю о большой семье, — делилась молодая супруга, — нужно иметь место, куда расширяться. — Она остановила на мне взгляд больших голодных глаз. — Это настоящее семейное гнездышко! Не сомневаюсь, вы были здесь счастливы.

У меня не было настроения откровенничать.

— О да, — солгала я. — Для ребенка здесь очень удобно: школа рядом, машин на дороге мало… Конечно, кое-где нужен мелкий ремонт, — стоя в кухне, я загораживала собой треснувшее оконное стекло. — Но это обычное дело, все-таки семья жила… Чего ожидать от семейного гнездышка?

— Ширли ждет двойню, — сострил молодой муж.

У меня едва не вырвалось: «В таком случае дом ждет конец», но я благоразумно прикусила язык. Молодожены предложили хорошую цену, и я сразу согласилась.

Гордон в отчаянии возопил:

— Мне некуда идти! Я не видел ни одной даже отдаленно подходящей квартиры, а ты с сияющей мордой соглашаешься!

— Успокойся, — отмахнулась я, бессовестно наслаждаясь огорчением мужа. — У тебя полно времени — они не хотят переселяться до сентября. Я сказала им, что мы переедем до начала учебного года, в первых числах. Даже ты наверняка что-нибудь подберешь к тому времени.

— Вряд ли, — заявил Гордон. — У меня особые запросы.

Началась настоящая агония поисков жилья: Гордон держался за свою Angst с солдатской стойкостью, приходя домой с кучей веских причин для отбраковки очередного осмотренного дома. Все это грозило затянуться на неопределенный срок, если бы Майкл не заглянул на огонек, когда Гордон был в отъезде. Майкл рассказал совсем другую историю.

Как-то в конце июня Рейчел устроилась на диване с книгой «Пятерка отправляется в поход», а я ушла в сад, жалкая и подавленная. Гордон уехал по делам в Ньюкасл, и единственной радостью была возможность отдохнуть от него несколько дней. Правда, отдых был подпорчен сознанием, что в Лондоне муж ни на шаг не продвинется в поисках жилья. Предстояло переломить себя (почти буквально) и начать искать дом для нас с Рейчел, но я откладывала поиски из страха найти и потерять прекрасный вариант. Греясь в лучах закатного июньского солнца, я грызла кончики пальцев, бросив наволочку, которую вышивала. Смятая ткань лежала на коленях, а я догрызала то, что было когда-то десятью прекрасными ногтями. Надежда, что рукоделие меня успокоит, как в викторианскую эпоху, смягчив психологический стресс, не оправдалась: перекосившийся округлый край площади Свободы выглядел сущим издевательством. Птицы на деревьях разорались вовсю, щебет действовал на нервы. С удовольствием свернула бы им шеи… Даже у птиц есть гнезда… Пропади вы пропадом, мысленно обратилась я к Гордону и площади на наволочке. Я так больше не могу. Я на грани срыва. Едва взобралась на Эверест, как впереди замаячила Килиманджаро. Туманные размышления о том, что самым безболезненным будет самоубийство, прервал звонок у калитки. Вытащив себя из залитой солнцем пропасти, я открыла дверь. На пороге стоял Майкл. Правильно его назвали, хотя в тот момент он показался мне скорее незваным гостем, нежели архангелом. Визитер смущенно топтался на пороге. Мы не виделись несколько месяцев — он был другом Гордона, и я не очень хорошо его знала. Майкл был длинный, тощий, с темной жидкой бородкой и выразительными глазами, которыми он заглянул мне прямо в душу и взмолился:

— Послушай, Патрисия… Знаю, вряд ли можно сейчас тебя беспокоить, но… можно войти?

Избавленная от необходимости грызть ногти и уродовать наволочку, заинтригованная настойчивостью гостя, я пригласила Майкла в дом.

— Как поживает средневековая музыка? — спросила я, когда мы шли через сад. — На прошлой неделе слушала твой рассказ по «Радио Три» — очень интересно, я и не подозревала, что ты такой знаток.

Гость плелся сзади, негромко хлопая шлепанцами по пяткам. Майкл явно родился не в свою эпоху: ему бы сидеть в поле с цветами в волосах и мечтательной дымкой в глазах. Он не был той компанией, которую я искала, если в тот вечер я вообще искала компанию, но неожиданный визит нарушил ровное течение моего унылого существования, пробудив в душе чувство горячей благодарности. Я хотела предложить гостю перекусить, но вспомнила, что остался только соус с ароматом копченого бекона, а Майкл — вегетарианец. Рискнув предположить, что вегетарианцы употребляют алкоголь, я вытащила коробку вина, радуясь поводу пропустить стаканчик. Я избегала выпивать в одиночестве — весной одно время я сильно набиралась за ленчем (пить легче, чем есть), но возненавидела эту привычку, вызывающую лишь кратковременную анестезию чувств и плодящую массу проблем: усталость, неуклюжесть и красноту лица постфактум.

Майкл принял от меня стакан дешевого красного вина, сказал: «Очень хорошо», имея в виду музыку, и добавил: «Твое здоровье», салютнув бокалом.

— Гордона не будет несколько дней — он уехал по делам, — сказала я.

— Да, я знаю, — ответил Майкл с несчастным видом.

Заинтригованная, я ждала объяснений визита. Мы уселись под яблоней друг против друга, я сказала: «Твое здоровье» — и подождала еще. Майкл сидел со смущенным видом, в замешательстве теребя бороду. Я поняла: человек узнал о нашем с Гордоном разводе, и не знала, как помочь делу. Майкл был слишком тонкой натурой для утешений, которые я сказала бы любому другому, а именно (в вольном пересказе): «Не плачьте обо мне, ибо я с нетерпением жду, когда же наконец останусь одна». Поэтому я молчала, ограничившись ободряющей улыбкой, пока не вспомнила, что Майкл совершенно не проявляет интереса к женщинам (насколько я знала, к мужчинам тоже), а значит, это явно не прелюдия к дружескому излиянию чувств.

— Чем занимаешься? — спросил он наконец, глядя на мятую ткань у моих ног.

— Из дерьма конфетку делаю, — усмехнулась я. — Как всегда, черт бы все побрал.

Подавшись вперед на парусиновом стуле, Майкл глотнул вина и вдруг решился:

— Слушай, Патрисия, я понимаю, тебе меньше всего на свете хочется давления, пока ты улаживаешь свои дела, но не могла бы ты изыскать способ поскорее принять какое-нибудь решение, ведь дело срочное… Господи, как бы я был благодарен!

Я была изумлена. Настойчивость, отсутствие пауз для дыхания, обжигающая мольба в глазах — что это значит? Я осторожно заговорила:

— Ну, э-э-э… Майкл, я уже… э-э-э, хм… как бы приняла решение, и э-э-э… ну… это… — глоток вина из бокала, — вот так и получилось…

Услышав это, Майкл немного приободрился.

— Ты приняла решение? — спросил он. — Замечательно! Куда?

— Что, прости?

— Куда ты собираешься?.. Надеюсь, ты нашла, что хотела, там будет хорошо вам обоим — Рейчел и тебе…

— Майкл, — перебила я, — о чем мы говорим?

Гость вновь вжался в стул, отчего его грудь стала казаться впалой.

— О том, что ты нашла себе жилье, разве не так?

Непостижимо: С какой стати Майклу, скорее знакомому, чем другу, беспокоиться о моем будущем месте жительства?

— Я нашла себе жилье?!

— Пожалуйста, Патрисия, я понимаю, это непростительная бестактность, но мне необходимо знать. Я не могу заставлять американцев ждать до бесконечности. Надо же и о Гордоне подумать, это и ему на пользу не идет! А как быть с Рейчел, в смысле, то есть…

— Майкл, — перебила я, — я не уверена, что угадала, что ты пытаешься сказать, и никак не пойму, почему это тебя так заботит. Нельзя ли вернуться к вопросу «куда»? Почему тебя интересует, где я буду жить? Я отдала бы зуб за возможность честно похвастаться, что мне есть где жить и там нам с Рейчел будет прекрасно, но разреши сказать, что я не могу даже начать поиски, пока Гордон не определится со своей проклятой тихой гаванью, извини за прямоту. — Глаза Майкла полезли из орбит, почти коснувшись стекол очков. — Я искренне не понимаю, чем вызваны твои вопросы.

— Ты не шутишь? — очень спокойно спросил он.

— Майкл, в чем все-таки причина твоего визита?

Помрачневший друг семьи смущенно повертел бокал в пальцах, прежде чем допить вино, и ответил, потупившись:

— Похоже, в том, что Гордон ведет себя как ублюдок по отношению к нам обоим.

— Это, — сказала я, и яд капал с моего языка, — меня нисколько не удивляет. — О, как приятно было, что кто-то разделяет мое мнение! Я так долго играла роль хорошо воспитанной женщины, что забыла об удовольствии высказаться начистоту. — А теперь, — я откинулась назад, позволяя теплу слова «ублюдок», сорвавшемуся с губ другого человека, пройти через меня, — объясни, пожалуйста, почему ты решил, что…

Когда Майкл объяснился, у нас не осталось сомнений, что Гордон в очередной раз плевал на наши интересы. Пять или шесть недель назад Майкл получил предложение от Американского исследовательского общества заключить длительный контракт — сказка стала явью. Пять лет ему собирались платить за хобби: от Майкла требовалось с головой погрузиться в средневековую музыку и старинные инструменты — играть, покупать и рассказывать. Но прежде чем собрать чемоданы и отбыть к иным берегам, предстояло продать квартиру. Тут на сцене появился Гордон, предложивший квартиру купить. Друзья условились о цене, и все, чего ждал бедняга Майкл, — подтверждения даты переезда и (он неплохо знал финансовые перипетии нашего мира) юридического оформления договора. Гордон наплел ему, что не может этим заняться, пока я не выберу, где буду жить.

Осталось рассказать совсем немного: вдвоем мы вылакали коробку старого вина, набросили на шею отсутствующего Гордона немало цветистых эпитетов и затянули их как могли сильно. Через час пошатывающееся, шлепающее сандалиями существо, отдаленно напоминавшее Майкла, прокладывало себе дорогу в ночь.

— Го-осподи, — протянул он в качестве прощального слова на пороге. — Если такова семейная жизнь, то я рад, что меня на это не тянет. Предпочитаю уединение. — С этими словами гость ушел.

На следующее утро за завтраком Рейчел, уминая пшеничные хлопья, спросила:

— Мам, а что такое ублюдок?

Я не очень встревожилась, зная, что детям полагается интересоваться самыми разными вещами, а мы, к счастью, не сидим рядом с монахиней или наверху даблдекера.

— Ублюдок — это человек, чьи родители не были женаты.

— Мне казалось, бабуля и дедуля Мюррей были женаты, пока не умерли.

— Конечно, были, — сказала я, жадно глотая апельсиновый сок в надежде смягчить эффект от коробки вина.

— Тогда почему этот дядя вчера назвал папочку таким словом?

— Потому что мы рассердились на него, Рейчел. А ты что, подслушивала? Это очень плохая черта в ребенке, да и в любом человеке… — Я немного побушевала в воспитательных целях.

— Я не нарочно, — сказала Рейчел. — Просто было жарко, и мое окно было открыто. Что он натворил?

Я едва не посвятила дочь в подробности — в последний момент удержалась, но вряд ли мимолетное злорадство того стоило, поэтому я проглотила комок в горле — нечто, чему мне пришлось научиться, и ответила:

— Так, небольшая грязная история, мы уже во всем разобрались. — Я легко поцеловала Рейчел в макушку, словно и вправду речь шла о пустяках. — Хорошая новость в том, что мы начинаем искать себе дом. Папочка нашел то, что хотел.

— Наконец-то, — обрадовалась дочь.

«Аминь», — добавила я про себя.