Собака Пес

Глава 26

Они пересекли весь Париж. Давно уже стемнело. Где-то по дороге Гиеныч вдруг приказал:

– Жди меня здесь.

Пёс уселся и стал ждать. Долго дожидаться не пришлось. Скоро Гиеныч выскочил из-за угла, за которым перед тем скрылся. В зубах он держал какую-то большую птицу и мчался со всех ног. За ним бежал толстяк в белом фартуке и на диво пронзительным голосом кричал: «Держи вора!». Прохожие смеялись. Гиеныч вихрем пронёсся мимо Пса. После секундного замешательства (нет, правда, короткого, как вспышка молнии!) Пёс бросился преследователю под ноги.

Раздался громкий крик и такой звук, словно рухнул большой мягкий самолёт, чёрное небо сделало кувырок, потом Пёс снова вскочил на ноги и не раздумывая, все ещё оглушённый, пустился догонять Гиеныча, который как раз сворачивал за угол в конце улицы.

Теперь они шли бок о бок, и Пёс, возбуждённый до крайности, сыпал вопросами:

«А куда мы идём?»

«…А птица зачем?»

«…Как ты думаешь, он убился, этот Белый Фартук?»

«…А, Гиеныч? Куда мы идём?»

Но Гиеныч всё шёл и шёл быстрым шагом, не разжимая челюстей, в которых держал добычу, безмолвный, только глаза у него горели ярче обычного.

Наконец они добрались до Сены. Это была глухая окраина Парижа. Там, где возвышаются заводы за тускло-жёлтой канителью старых фонарей. Река текла такая же чёрная, как небо над ней. Ещё был мост. И этот мост, неистово освещённый, пробивал окружающую темноту туннелем ослепительного света. Гиеныч на секунду приостановился, словно в нерешительности. Брови у него сдвинулись, зрачки расширились. Он обшаривал глазами тьму там, куда указывал световой туннель. Пёс наблюдал. Вдруг взгляд Гиеныча на чём-то остановился. Пёс посмотрел туда же. Неожиданно ему предстало нечто, чего он сначала не увидел: какой-то тёмный массив вырисовывался над рекой по ту сторону моста; это были деревья. Гигантские! Несмотря на рокот города, даже отсюда было слышно, как шумит их листва. Они буйно раскинулись над островком, о который течение разбивалось, завиваясь водоворотами. Освещённая снизу листва мигала в ночи короткими серебристыми сигналами. Гиеныч двинулся дальше. Пёс шёл за ним по мосту в стенах этого ослепительного света. И в первый раз по-настоящему увидел птицу. Вот это оперение! И золотое, и красное – краснее красного. И ещё десятка цветов куда ярче, чем даже на палитре у Кабана. Пёс опять принялся выспрашивать:

«А зачем эта птица?»

«…А какой она марки?»

«…А, Гиеныч?»

«…Это нарисованная птица или настоящая?»

Гиеныч по-прежнему не отвечал. Он шёл, высоко задрав голову и напрягая шею, которую гнула к земле тяжесть птицы. Птица была больше Пса.

Наконец они перешли мост и оказались перед портиком, сложенным из больших камней. Наверху у него была какая-то надпись, но прочесть её Пёс, разумеется, не мог. Кованая входная решётка была открыта. Казалось, она приглашает войти. Однако Гиеныч входить не стал. Он шагнул к портику и положил птицу между каменными столбами, потом отступил обратно, сел и стал ждать. Пёс уселся рядом.

– Что это за место? – спросил он, затаив дыхание.

– Собачье кладбище, – сказал Гиеныч будничным тоном.

– А чего мы ждём? – шёпотом спросил Пёс, сам не зная, чего ему больше хочется – поскорее войти или удрать.

– Жди. Сам увидишь.

За портиком было темно. Казалось, на кладбище нет ни души. Только и можно было различить внушительную тень – статую сенбернара с бочонком рома на шее, бережно несущего в своей огромной пасти ребёнка. Шумел ветер. Вода поплёскивала о берег. Они сидели так уже довольно долго, когда появилась кошка. Это была красивая египетская кошка, длинный сильный зверь песочной масти. Казалось, её породила сама темнота. Пёс так и подскочил и угрожающе зарычал.

– Замолчи, – приказал Гиеныч.

Кошка уселась перед ними и принялась их разглядывать. Ничуть не насторожённо, очень непринуждённо. Она подождала, пока Пёс совсем успокоится, потом ухватила птицу за шею и поволокла её в темноту кладбища. Только тогда Гиеныч сказал:

– Пойдём.

На кладбище было не так темно, как казалось снаружи. Свет от моста там и сям пробивался между нависающими ветвями. Как будто косые лучи в соборе, падающие на каждую могилу. А кругом сплошная тьма. Тут были всевозможные надгробья – величественные памятники и совсем маленькие плиты, мраморные, гранитные или просто бетонные, а на них всевозможные имена: Поллукс, Милорд, Рамзес, Цезарь (золотыми буквами), Папик, Плюх, Бибишь, Лаки, Мушка (гравировкой по камню или краской по бетону), и Гиеныч уважительно читал их вслух, вместе с прощальными словами любви, которые хозяева написали под этими именами:

«Нашей Мушке от любящих друзей. Мы тебя никогда не забудем». – «Милому Фанту, товарищу в радости и горе». – «Прощай, Лейла, я плачу». – «Ах, Бишон, добрая душа, ты был лучше, чем я…» – и ещё, и ещё, великая жалоба людей, оплакивающих свою утраченную собаку, плач, внятный каждому посетителю.

На всех могилах были цветы, а между ними росли большие, невероятно могучие деревья.

– Это не деревья, – заметил Гиеныч, – это собаки, которые стали деревьями.

Но что особенно поразило Пса, так это количество кошек, бродивших по кладбищу. Можно было подумать, что это их царство. Один чёрный кот, тонкий, гибкий и невозмутимый, выводил когтями красивые узоры на песке вокруг надгробия из розового порфира, уже украшенного птичьими перьями. Перьями, которые Пёс узнал с первого взгляда.

– Ну да, – сказал Гиеныч, – днём наше кладбище украшают и охраняют люди, но ночью этим занимаются кошки… И уж они-то охраняют! – добавил он, кивнув на пару жёлтых глаз, не мигая следящих за ними из темноты.

А у самых ворот, справа от входа, был холмик, весь в цветах – могила неизвестной ничейной собаки, которая пришла умирать сюда, на кладбище счастливых собак.

Пёс захотел обойти кладбище ещё раз. Гиеныч согласился. Пёс попросил ещё раз прочесть имена, начертанные на надгробиях. Гиеныч снова сделал перекличку всем похороненным собакам. Пёс захотел ещё раз выслушать эпитафии. Гиеныч прочёл. Пёс захотел все обойти по третьему кругу. Гиеныч отказался.

– Нет, – сказал он, – нам пора.

Они направились к выходу. Молча. «Люди и правда непредсказуемы!» – примерно такая мысль вертелась в голове у Пса. «А кошки-то!» – примерно такой была вторая мысль. Думать более связно он был не в состоянии. Немой, оглушённый, одурманеный, под гипнозом, он чувствовал себя так, словно ступал по облаку.

Они подошли к воротам. И – кстати о кошках – там как раз одна и сидела. Давешняя египтянка. Следуя примеру Гиеныча, Пёс сел напротив неё. Тогда Египтянка вполне явственно подмигнула, повела головой, указывая в угол кладбища, и направилась туда, подняв хвост трубой, как это делает вся их братия в предвкушении кормёжки.

– Идём за ней, – сказал Гиеныч, – Итальянец приглашает нас на обед.