Собака Пес

Глава 34

Когда он просыпается, в квартире никого нет. В кухне его ждёт полная миска риса с мясом. Очень быстро миска становится такой чистой, словно в ней никогда ничего не было. Вот теперь жить можно. Он чувствует, что силы вернулись к нему. Итак, за дело. Он проспал, должно быть, часа два или даже три. Больше нельзя терять ни минуты. И вот им снова овладевает ярость. Та же, что и тогда, когда он очнулся в кювете. Та, что придаёт мыслям быстроту. Та, что ослепляет изнутри. Та, от которой становишься неуязвимым. Итак, вперёд, к мести. Но только он собирается выйти, как дверь отворяется и появляется Гиеныч.

– Гляди-ка, проснулся!

– Да, – отвечает Пёс. – Я пошёл.

И уже выходя:

– Слушай, а сколько я проспал?

– Двое суток.

– Что?

– Два дня и две ночи. Сейчас у нас утро третьего дня.

«Не может быть», – думает Пёс. Он быстро подсчитывает: «Одиннадцать дней в дороге, да два дня проспал, это будет тринадцать дней. А мне нужно не меньше недели, чтоб сделать всё, что я задумал. А они со дня на день вернутся. Вот. Облом. Мне не успеть.»

– В чём дело? – спрашивает Гиеныч, видя, какая у него сделалась морда.

– Я потерял ужас сколько времени, – говорит Пёс. – Надо было меня разбудить!

– Вот уж нет! Пересечь пол-Франции – после такого нужно отоспаться.

– Ты не понимаешь, – раздражённо отвечает Пёс, – у меня теперь не хватит времени все сделать.

– Если только тебе не помогут, – мягко подсказывает Гиеныч.

– Нет. Это моё личное дело, – говорит Пёс после недолгого колебания.

– Ну и что! Ты будешь распоряжаться, а мы – исполнять, вот и все.

– Кто это – «мы»? – спрашивает Пёс, и брови у него ползут вверх. – Кто это – «мы»?

– Друзья, – отвечает Гиеныч.

Ответ очень расплывчатый. Друзья Гиеныча – это весь собачье-кошачий Париж. Ответ ещё и очень соблазнительный: если все друзья Гиеныча возьмутся за дело, сделано оно будет быстро. (И на совесть!) Но нет, не выйдет.

– Пока всех соберёшь, будет уже поздно.

Пёс готов отчаяться.

– Если только они уже не собрались.

С этими небрежно брошенными словами Гиеныч проследовал в кухню.

– Все подъел? – рявкает он возмущённо. – Ну спасибочки! Хоть немножко бы мне оставил!

Пёс идёт за ним, поджав хвост, убитый раскаянием. Гиеныч покатывается со смеху.

– Да ты что, я пошутил; это для тебя и было.

Он открывает носом шкаф, вскрывает пачку галет и принимается жевать с задумчивым видом.

– Послушай, Гиеныч, – нерешительно заговаривает Пёс, – что ты, собственно, имел в виду, когда сказал «если они уже не собрались»?

– А? – вздрогнув, отзывается Гиеныч, – ах, да! совсем забыл. Будь добр, поди открой дверь.

Заинтригованный до крайности, Пёс идёт к входной двери и открывает её. И отшатывается. Перед ним на циновке сидит Итальянец, обернув хвостом лапы. Шрам вновь обжигает Псу щеку. Итальянец и ухом не ведёт. Он элегантен, как всегда, чёрная бабочка так и сверкает глянцем на белоснежном пластроне. На губах у него скромно-приветливая улыбка, словно говорящая: «Здравствуйте, дорогой мой, ну, как поживаете?» Сделав над собой неимоверное усилие, Пёс подходит к Итальянцу и поднимает переднюю лапу в знак дружбы. Итальянец проскальзывает под лапой, потом с мурлыканьем трётся о грудь Пса. После чего оборачивается и испускает протяжное мяуканье, которое раскатывается по лестничной клетке. Появляется Египтянка, за ней Художник, а за ними добрых три десятка собак и кошек всех мастей, всех размеров, сплошь друзья Гиеныча. Кое-кто из них Псу уже знаком. Например, Факир, немецкая овчарка кассира, расстроившая себе психику, стараясь отличать клиентов от воров. «Память у меня ни к чёрту, никогда не знаю, кого надо кусать, ну и не кусаю никого».

А квартира все наполняется. Многие из присутствующих тоже, как Пёс, брошены по случаю отпуска. Разобравшись с Потным и Перечницей, надо будет заняться их хозяевами.

– Хорошо, – говорит Пёс. – Союз заключён.

– Ну что, пошли? – спрашивает Гиеныч.

– Пошли.