Собаки и демоны

Движущийся палец пишет

Ни Ваше благочестие, ни Ваше остроумие

Не повернут вспять строку, дописанную до середины

Ни ваши слезы не смоют этих слов.

Омар Хайям, Рубайи

(очень прошу прощения

за столь нехудожественный и дословный

перевод этого четверостишья!)

Из строительного безумства, описанного в предыдущей главе, мы можем увидеть, что экономические трудности Японии связаны с глубокой культурной проблемой. Бесплодие нового ландшафта Японии от того, что делает с ним страна, обозначает истинный кризис духа. Что заставило эту страну вонзить в свою собственную землю зубы и когти? Другой причиной, кроме как "модернизацией" этого не объяснить.

В поиске корней сегодняшнего кризиса мы должны остановить взгляд на том, что произошло в девятнадцатом веке, когда Япония впервые столкнулась с Западом. Япония проснулась от столетий изоляции, чтобы счесть себя бедной и слабой страной в мире, где многие древние королевства быстро «проглатывались» европейскими колониальными державами. Шокированные, в сомнительном национальном положении, новые правители Японии намеревались создавать экономику и армию по разрушительной программе: сначала сопротивляться Западным державам и позже бросить им вызов для господства над ними. Для начала это значило сделать объем промышленного производства высшим приоритетом, которому почти все остальное должно было быть принесено в жертву.

Поражение Японии во Второй мировой войне имело эффект усиления акцента на производство, поскольку в национальную память врезалось желание построить власть так, чтобы Япония никогда бы не могла снова быть побежденной. В этом процессе пострадало всё: окружающая среда, качество жизни, правовая система, финансовая система, традиционная культура. Это было частью политики «бедные люди, сильное государство», давшей экономике Японии огромную конкурентоспособную силу. Однако, жертвуя всем ради достижения когда-то в будущем высокого ВВП, родилась политика, которая разными методами вредила горам, рекам и морям страны. Одна из таких политик - спонсируемая государством вырубка родного подлеска и посадка коммерческого кедра; другая, которая имела еще более серьезные эффекты - закрывание глаз на индустриальное загрязнение.

Иностранные аналитики были в восторге от населения, обученного повиноваться бюрократии и крупным индустриальным корпорациям Японии. Но это также означает, что у страны нет никаких тормозов. Однажды запущенный, двигатель политики начинает вращаться, он продвигается вперед как неостанавливаемый танк. Можно сказать, что причина этой «неспособности остановиться» находится в корне бедствий от Второй мировой войны и от разрушений окружающей среды послевоенной Японии.

Вскоре после войны Служба Лесоводства Японии ввела программу очистить склоны гор и засадить их кедром. Цель состояла в том, чтобы заменить родной лес широколистного табака чем-то более выгодным, что будет служить индустриальному росту Японии. Десятки миллиардов долларов текли в этот продолжительный проект, в итоге к 1997 Япония заменила 43 процента всей своей лесистой местности монокультурой хвойных деревьев, главным образом «sugi» или японским кедром.

Таким образом, сельский пейзаж Японии был полностью преобразован. Сегодня по всей стране высокие стены кедра, высаженного ровными рядами, внедряются в то, что остается от яркой перистой зелени родного подлеска. Почти невозможно найти первозданное место пейзажа, который в течение многих тысячелетий был сущностью традиционного японского искусства и литературы: сочетание клена, вишневых деревьев, осенних трав, бамбука и сосен.

Кроме эстетического и культурного вреда, монокультура кедра опустошила дикую природу, поскольку плотные ряды кедров вытесняют лес и разрушают среду обитания для птиц, оленей, кроликов, барсуков и других животных. Любой, кто путешествовал пешком через эти плантации кедра, знает, насколько они смертельно тихие, лишенные трав, кустарников и буйной джунглейской листвы, которые характеризуют родной лес Японии. Лишенные травяного покрова, склоны больше не держат дождевую воду, и горные потоки пересыхают. В Долине Ийа засуха затронула реки в моей деревне настолько сильно, что многие из них остаются сухими в течение многих месяцев. Сельские жители называют это «кедровой засухой». Эрозия от плантаций кедра приводит к оползням и к заиливанию рек, делая эти склоны и реки объектами для фатальной области Министерства строительства.

Это не все. Аллергия на пыльцу кедра - болезнь, почти неизвестная несколько десятилетий назад, сейчас затрагивает 10 процентов всех японцев. Доктор Саито Иосо, специалист по аллергии в Токийском Медицинском университете, заметил, что пока нет никакого метода лечения для устранения аллергии на пыльцу, поэтому он рекомендует носить защитные средства, такие как маски и очки. И действительно, маски и очки – это то, что Вы видите на улицах весной в Токио. Только некоторые из владельцев масок пытаются избежать заболевания или распространить простуду, но сотни тысяч остальных пытаются защитить себя от искусственной чумы кедровой пыльцы.

Последние штрихи к этой картине - дороги, которые Служба Лесоводства строит, чтобы обеспечить пределы легкой досягаемости транспортных средств, чтобы возить древесину с плантаций кедра. Агентство потратило миллиарды долларов на дороги лесоводства в каждой отдаленной дикой местности, включая национальные парки - и они тоже пострадали ради того, чтобы освободить склоны для кедра. Это нужно видеть, чтобы в это поверить. В Префектуре Ямагаты, поддержанная правительством, Строительная корпорация Лесоводства в 1969 году выдвинула план постройки 2 100 километров дорог в горах стоимостью ¥90 миллиардов. Жители и группы защитников окружающей среды выступили против проекта, и технические проблемы заполонили его на многие десятилетий. «Если бы в нашем распоряжении были такие деньги»,- говорит мэр Нагаи, города в Ямагате,- «мы сделали бы что-то еще – но если национальное правительство настаивает [на строительстве дорог лесоводства], мы счастливы сотрудничать». Жирное правительство субсидирует продолжение программы.

Все это для промышленности, которая вносит меньше 1 процента в ВВП! Для экономики восстановление лесных массивов было полным провалом. Долг Службы Лесоводства составляет приблизительно ¥3,5 триллиона, как результат десятилетий его субсидий, чтобы поддержать восстановление лесных массивов и построить дороги. Цены на древесину уменьшились в течение многих лет, а зависимость Японии от иностранного леса теперь 80 процентов (при 26 процентах три десятилетия назад). Давно, в 1940-ых, когда политика восстановления лесных массивов была приведена в движение, планировщики ожидали, что горные жители будут прореживать и заготавливать кедровые деревья, но сегодня никто не хочет делать изнурительную работу, требующую рубить древесину на склонах Японии. Деревни истреблены, и Служба Лесоводства уменьшила свою рабочую силу от пика 89 000 человек в 1964 году до всего лишь 7 000 к марту 2001 года. Недавний обзор резюмировал, что немногие японские горные деревни, не пострадавишие от истребления, где сельские жители могут зарабатывать на жизнь от сбора урожая шитаки, диких трав, древесного угля и охоты на диких зверей родного лиственного леса, имеют низкий процент плантаций кедра.

Можно было бы ожидать, что это заставит Службы Лесоводства серьезно задуматься. Это то, что произошло в Китае после подобной программы восстановления лесных массивов: в 1996 году Министерство Лесоводства Китая сделало резкий разворот, прося, чтобы Государственный совет пересмотрел заготовку леса и обработку древесины, чтобы сделать сохранность наследия «более важным, чем производство». Но в Японии программа продолжается. Сегодня вырубкадевственного леса и посадка кедра продолжаются в усиленном темпе. Служба Лесоводства обещала вывести новый кедр с «низким уровнем пыльцы», хотя даже с таким новшеством это потребует десятилетий, возможно даже столетий, прежде, чем уровень пыльцы начнет понижаться. И на месте человеческой рабочей силы, правительство видит мамонта «машину вырубки леса», который валит, рубит и буксирует. Восемьсот таких уже в работе.

То, что ожидает будущее - это механизированные горы – с гигантскими машинами, идущими по землю через бетонные полосы лесных дорог, которые были выдолблены сквозь склоны. Это - сцена из кино «Война миров». Социальный критик Иноз Наоки комментирует: «Мы ушли в другое измерение целиком. Едва ли имеет значение, что говорят люди: пока существующая система остается неизменной, леса исчезнут, как ряды колосьев, скошенные бульдозерами». Шитеи Тсунахид, эксперт по лесоводству и прежний президент Префектурного университета Киото, добавляет: «Политика восстановления лесных массивов была провалом. В течение многих лет высокого роста экономики Службу Лесоводства втянули в атмосферу быстрого роста и сосредоточились только на коммерческих проблемах... Они полностью проигнорировали факт, что лес имеет значение помимо бизнеса. Дерево существует не только для экономической выгоды». Увы, профессор Шитеи указал на самую большую трудность современного культурного недуга Японии: не только леса, но и все было принесено в жертву экономической выгоде.

История отравления Японией ее среды не нова. Она обращается к двум известным случаям болезни Минимата и Итай-итай (бери-бери) в 1950-ых и 1960-ых. Болезнь Минимата берет свое имя от залива около Кумамото на острове Кюсю, где больше тысячи человек умерло от рыбы, зараженной ртутью, сброшенной в залив корпорацией Chisso. Итай-итай, что означает «больно-больно» было костным заболеванием, которое заработали фермеры, съевшие рис с поля в Префектуре Тоямы, загрязненный кадмием. Скопление кадмия делало кости настолько хрупкими, что они распадались внутри тела, вызывая мучительную боль.

Промышленность и правительство сотрудничали в течение сорока лет, чтобы скрыть факт заболевания и препятствовать тому, чтобы была заплачена компенсация его жертвам. В начале скандала Минимата компания Chissoнанимала гангстеров, чтобы угрожать жертвам, подающим прошения; бандиты ослепили Юджина Смита, новаторского фотографа, который зарегистрировал на фотографиях муки и скрюченные конечности страдальцев Минимата. Докторам, занимающимся расследованиями в университете Кумамото, замораживали финансирование исследований. Уже в 1993 году, Министерство просвещения приказало издателям учебников удалить названия компаний, ответственных за Минимата, Итай-итай и другие индустриальные отравления, даже при том, что они были частью публичного акта.

Несмотря на преследование, группам жертв удалось подать их первый иск для компенсации в 1967 году, но поскольку все зависело от судов, то победило правительство. Как было красноречиво сказано Карелом ван Волференом, у Японии нет независимой судебной власти. Секретариат Верховного Суда держит судей строго в рамках, и они не осмеливаются выносить обвинительные приговоры правительству; у полиции есть широкие полномочия заключать в тюрьму без доказательств и добывать признания методами, находящимися на грани пытки. Невероятные 95 процентов судебных процессов против государственного аппарата завершились не в пользу истцов.

Основной инструмент правительства - задержки. Судебные дела в Японии, особенно против правительства, занимают десятилетия, чтобы их рассмотреть. Гражданин, предъявляющий иск правительству или большой промышленности, получает превосходную возможность умереть прежде, чем его случай дойдет до приговора. Точно так произошло в Минимата. В июле 1994 года Окружной суд Осаки, наконец, передал решение по иску, поданному в 1982 году пятьюдесятью девятью истцами. К тому времени шестнадцать из них уже умерли. Приговор был таков: суд не увидел небрежности ни со стороны национального правительства ни со стороны Префектуры Кумамото в том, что они не помешали Chisso сливать ртуть в залив. Суд завернул иски двенадцати из выживших истцов, потому что по уставу судебное дело закончилось из-за давности. Судья приказал, чтобы Chisso возместил удивительно маленькие убытки ¥3-8 миллионов каждому из оставшихся истцов. Только в 1995 год главная группа страдальцев Минимата, представленная двумя тысячами истцов, получили установленную правительством компенсацию – спустя почти сорок лет после того, как доктора диагностировали первые отравления.

В двух отдельных случаях, в октябре 1994 и декабре 1996 года, суды рассмотрели иски загрязнения воздуха, которым было больше десяти лет, предусмотрев, что убытки должны быть возмещены жителям, но отклоняя требование обязать компании остановить ядовитые выбросы. Другими словами, согласно японскому закону, Вы должны (после того, как пройдут десятилетия) заплатить за загрязнение, которое Вы вызываете, но суды не потребуют, чтобы Вы остановились.

Можно было бы при желании свести то, что произошло в 1950-ых или 1960-ых к поспешности и невежеству недавно развивающейся страны. Но Япония входит уже в новое тысячелетие с тем же самым примитивным регулированием токсических выбросов.

Существует более тысячи опасных веществ, которые контролируются в Соединенных Штатах, производство и обработка которых подпадают под строгие правила, которые требуют компьютерного контроля и свободного доступа ко всем отчетам относительно хранения и использования. В Японии с 1994 года только несколько дюжин веществ подвергались государственному контролю – список, который незначительно изменился с 1968 года – и нет никакой автоматизированной системы, чтобы управлять даже ими. В июле того же года Агентство по охране окружающей среды объявило, что предполагалось создание системы регистрации, подобной американской - но компьютерного контроля и открытого доступа к отчетам не было на повестке дня. Было бы слишком много просить, чтобы компании прекратили сваливать эти материалы. Они были бы просто обязаны сообщать агентству о количестве этих химикатов, от которых они избавляются.

Японские законы не призывают к исследованиям воздействия на окружающую среду городов, а префектуры одобряют индустриальные проекты. Нет никакого закона об оценке воздействия на окружающую среду, и Японии, будучи одной из двадцати восьми членов Организации для Экономического сотрудничества и развития (OECD), такие оценки были предложены восемь раз в течение последней четверти прошлого столетия. В октябре 1995 года американская авиабаза в Ацуги жаловалась Токио о вызывающих рак выбросах соседних фабричных установок для сжигания отходов, только чтобы узнать, что нет никаких норм для снижения риска заболевания раком в Японии. «Трудно иметь дело со случаем, если нет никакого нарушения японского законодательства», сказал чиновник Агентства по охране окружающей среды.

Несмотря на серьезные инциденты, такие как отравление мышьяком сотен фермеров в 1970-ых годах в Префектуре Миядзаки, у правительства также нет никаких норм регулирования выбросов мышьяка. Немного норм о токсических выбросах, которые действительно существуют, были пересмотрены с 1977 году, и у новых норм не было никаких жестких требований. Только в 1990 году они появились.

Япония начала составлять стандарты относительно диоксинов, которые являются одними из самых смертельных ядов на земле. В августе 1997 года, ведомое протестом после открытия отвратительно высоких концентраций диоксина от установок для сжигания отходов, правительство, наконец, одобрило новые нормы для контроля диоксином, добавив его к списку опасных веществ. Однако, чиновники были столь неподготовленными, что первое исследование, сделанное в 1996 году, должно было полагаться на иностранные данные, чтобы судить о токсичности, и новые нормы затрагивали только сталелитейные заводы и крупномасштабные установки для сжигания отходов. Операторы маленьких установок для сжигания огромного количества отходов должны были уменьшать выход диоксина только «в случае крайней необходимости», согласно нормам Агентства по охране окружающей среды. Ситуация в Японии особенно плачевна еще и потому, что, в отличие от других развитых стран, Япония сжигает большую часть своих отходов, вместо того, чтобы захоранивать их. В апреле 1998года исследователи нашли, что земля около установки для сжигания отходов в Носечо, около Осаки, содержала 8 500 пикограммов диоксина на грамм, самую высокую из зарегистрированных концентраций в мире. Только в ноябре 1999 года Япония внесла изменения в свои нормы загрязнения почвы диоксином в соответствии с нормами остальной части развитого мира – но страна все еще далека от проведения их в жизнь.

Почему так долго принимается решение по диоксине? «Чтобы квалифицировать диоксин как токсичное вещество, мы нуждались в большем количестве данных», объяснил менеджер управления загрязнения воздуха на требования Агентства по охране окружающей среды. Все же трудно понять, почему агентство так нуждалось в большем количестве данных, если исследования во всем мире уже четко установили токсичность диоксина. В 1986 году в Калифорнии установили, что нет никакого безопасного порога для выброса диоксина, и государственный закон там требует, чтобы операторы установки для сжигания отходов уменьшили выброс до абсолютного самого низкого возможного уровня, используя лучшие доступные технологии. Настоящая причина для задержки Японии в этом вопросе была проста: проблема диоксина была новой, а бюрократы Японии, как мы видим, безобразно плохо умеют решать новые проблемы. Решение проблемы диоксина не планировалось в пределах Министерства здравоохранения и социального обеспечения, и не было никаких чиновников, получающих прибыль от этого или деловых картелей, стремящихся к этому, а следовательно, министерство не чувствовало безотлагательности, чтобы добиться решения этого вопроса.

Японская традиция сокрытия невыгодных фактов намекает нам на то, что невозможно обнаружить истинную степень токсических выбросов в Японии. 29 марта 1997 года Телевидение Асахи сделало специальный доклад о загрязнении диоксином в городе Токорозава, пригороде Токио. Исследования показали, что уровень диоксина в молоке матерей там был почти в двадцать раз выше уровня, который даже Япония считает безопасным для младенцев. Команда новостей показала видеозапись методов вывоза отходов экспертам в Германии, которые были ошеломлены. Каждый из них прокомментировал, что эти методы "допотопны", но программа пояснила, что они стандартны для Японии. Исследование в Фукуоке показало примерно такие же уровни диоксина, и есть все основания полагать, что ситуация является таковой по всей стране.

Частью исследования было следующее интервью с руководителем секции социального обеспечения в Министерстве здравоохранения (MHW):

Интервьюер: Есть ли какая-либо политика у Министерства здравоохранения и социального обеспечения для того, чтобы контролировать диоксин?

Руководитель секции: Нет вообще никакой политики.

Интервьюер: MHW проводил какие-либо исследования относительно диоксина?

Руководитель секции: Не знаю.

Интервьюер: у Вас есть какие-либо предположения, сколько там диоксина?

Руководитель секции: Нет, никаких.

Интервьюер: Вы установили какие-либо руководящие принципы для диоксина?

Руководитель секции: Нет.

Интервьюер: Вы планируете сделать это?

Руководитель секции: Нет планов.

Интервьюер: Есть у вас вообще контроль над выбросом диоксина?

Руководитель секции: Нет.

Хорошо, что руководитель секции вообще дал это интервью. Интервью было дано еще до того, как общественное беспокойство о ситуации с диоксином стало настолько сильным, что Министерство здравоохранения и социального обеспечения было вынуждено слушать о нем. Если бы у руководителя секции было какое-либо подозрение, что ситуация с диоксином была смущающей или скандальной, то телевизионная команда никогда бы не вошла в парадную дверь. MHW был настолько беззаботным по отношению к диоксину, что руководитель удивлялся: "Почему Вы спрашиваете меня об этом – откуда я могу знать?»

Беспорядочная отчетность мешает осознанию масштаба обширной неизученной проблемы ядовитого демпинга в Японии. В сентябре 1997 года СМИ показали, что город Токорозава и его префектуры тайно сговорились о сокрытии данных по выбросам диоксина из местных установок для сжигания отходов, и что уровни 1992-1994 годов были выше ограничений в 150 раз. В одном печально известном случае Кооператив Сточных вод Ятозава, общественное агентство, представляющее двадцать семь муниципалитетов в области Тама рядом с Токио, продолжает отказывать в данных по водоснабжению и мере загрязнения, несмотря на то, что суд обязал его огласить данные. В декабре 1995 Агентство по охране окружающей среды объявило, что исследовав пятна в воде, нашло канцерогенные вещества, превышающие допустимые уровни в сорока одной из сорока семи префектур Японии. Среди серьезных случаев, показательный случай - Тсубама, Префектура Ниигаты, которая содержала трихлорэтилен (металлический растворитель) в 1 600 раз превышающий безопасный уровень. Хотя трихлорэтилен - известное канцерогенное вещество, тем не менее, его уровень повысился в 293 местах по всей стране, и никаких норм или распоряжений для контроля его использования не существовало на национальном уровне.

Проблема токсического выброса поднимает вопрос «современной технологии», в которой Япония, как считается, является мировым лидером. К сожалению, ультрасовременные методы, изученные экспертами, имеют отношение исключительно к товарам промышленного назначения. Тем временем Япония пропустила мимо себя целый мир современных технологий, которые спокойно развивались на Западе с 1960-ых годов. Этот мир включает науку об экологической защите. Хоть это и бросает вызов установленному имиджу «продвинутой Японии», страна, хромая, ползет вперед на примитивном уровне, в экологии на десятилетия позади Запада.

С 1987 по 1989 годы я занимался развитием объединения между Trammell Crow, компанией недвижимости, базирующейся в Далласе в штате Техас, и Трастовым Банком Сумитомо, находящимся в здании высокой моды в Кобэ. Проектировщики из Соединенных Штатов были изумлены, узнав, что планы местного подрядчика предлагали использовать содержащие асбест пластмассовые плитки для прихожих. «Нет никаких норм, запрещаюших настил асбеста», - сказал архитектор. «Фактически, эти плитки являются стандартными. Большинство зданий в Японии использует их».

Результаты длительного использования асбеста стали очевидными после землетрясения в Кобэ в 1995 году, когда десятки тысяч разрушенных зданий выпустили на свободу асбест и другие канцерогенные вещества в окружающую среду. Компании по удалению последствий землетрясений помчались в Кобэ, чтобы подписать прибыльные контракты, которые предписывали им избавляться от щебня быстро – без респираторов или других медицинских средств защиты. Хотя национальное правительство и правительство Кобэ выделили большую часть денег для ликвидации последствий, они остались в стороне от руководства действиями. Представитель городской администрации Кобэ вспоминает, что одобрил тысячу утилизационных контрактов за один день. «Мы очень спешили, потому что мы полагали, что удаление обломков поможет быстро восстановиться», - сказал он.

В то время как уборка обломков продолжалась в течение двух следующих лет, количество асбеста в воздухе повысилось в пятьдесят раз выше нормального уровня, и больше двухсот граммов вызывающего рак диоксина (достаточно, чтобы убить миллионы людей в концентрированной форме) впитались в почву и атмосферу в пораженных землетрясением областях. Геологическая служба Японии снарядила группу, нашедшую канцерогенные химикаты в 55-ти из 195-ти изученных мест Кобэ. «Мы удивлены результатами. Ситуация очень плоха», сказал Судзуки Йошикэзу, руководитель целевой группы. Но официальный обзор пораженной землетрясением области, сделанной префектурным правительством Хего, нашел канцерогенные вещества только в шести местах. Кавамура Казухико, ответственный за защиту почвы в Агентстве по охране окружающей среды, уверял, что не стоит беспокоиться по поводу химической утечки в почву от концернов Сузуки с комментарием: «Даже если грунтовая вода в Кобэ и загрязнена химикатами, немногие люди пьют воду».

Пора сделать небольшой тур по сельской местности, как пишет еженедельный журнал «Friday» в мае 1995 года. Мы начнем с небольшого городка Иваки в Префектуре Фукусимы с грудой в 30 000 ржавых металлических бочек со знаком ядовитых веществ… Как говорит Анзена Дэйичи, «Безопасность превывше всего». В 1989 году дешевое очистное сооружение достигло пиковой точки семилетнего отставания от плана переработки отходов, после чего операторы начали сваливать лишние отходы по ночам в заброшенную шахту к югу от города. К 1992 году, когда незаконный демпинг закончился, ненужная груда составляла более чем в 48 000 бочек. Владелец не мог оплатить счет в $6 миллионов за уборку, и префектура, не желающая создавать прецедент, убрала только 17 процентов беспорядка. Около шахты, всего в нескольких ярдах от самого близстоящего дома, закопан мусор, содержащий радиоактивный торий. В ответ на жалобы жителей, ответственная компания рассыпала тонкий слой грязи по закопанному мусору; после этого не было никаких правительственных исследований и никакого юридического продолжения.

Из Иваки мы едем в горы Нары, где мы можем видеть Шова Шинзан, «Новую Гору Шова». Этот пятидесятиметровый холм получил имя от своего происхождения. Пока строительная компания Осаки (1983-1989) незаконно сваливала мусор, там образовывалась новая гора. Президент компании позже продал землю и исчез, и с тех пор ни Префектура Нары, ни национальное правительство не имели с ним дела. Недавно фермеры заметили странный оранжевый ил на своих рисовых полях. «Friday» сообщил, что в 1992 полиция раскрыла 1 788 случаев незаконного демпинга, составляющего 2.1 миллиона тонн отходов в Японии. Даже в этом случае уровень арестов за незаконный демпинг не выше 1-го процента на 200 миллионов тонн выбросов, оставшихся необнаруженными каждый год. Штрафы являются нелепо маленькими, как в случае Йошизава Тамотсу, который был признан виновным в вырубке 3 000 деревьев кипариса и затем в сбросе 340 000 кубических метров отходов стройплощадки в принадлежащий государству лес. Несмотря на то, что Йошизава сделал приблизительно $6 миллионов на этом бизнесе, он заплатил штраф всего 5 000$.

Такие же сцены, как вышеописанные, тысячами повторяются по всей длине и широте Японии. Охэши Мицуо, руководитель японской Сети Закапывания отходов в Токио, отмечает, что города сваливают промышленные отходы в сельских районах в течение многих десятилетий. «Если это продолжится и дальше, то отдельные районы будут превращены в свалки мусора для больших городов», - предостерегает он.

В одном известном случае компания Тешима Сого Канко Каихацу свалила полмиллиона кубических тонн токсического мусора на острове Тешима в Японском море. За это компания заплатила штраф около 5 000$, и жителей острова оставили жить рядом с грудами хлама пятнадцатиметровой высоты, заполненными диоксином, свинцом и другими токсинами. Как общий рефрен, в течение десятилетия Префектура Кагава отказывалась взять на себя ответственность за отходы или избавиться от них. Судзуки Юкичи, управляющий директор Национальной Ассоциации утилизации, сказал: «Почти все средства вывоза отходов - очень небольшие операции. Предприятия не готовы заплатить по счету за надлежащую переработку отходов. Если потребители не будут платить за вывоз отходов, то эта работа не будет сделана».

Конечно, не потребители виноваты. Проблема связана с правительственной политикой, которая одобряет «промышленность любой ценой». «Почему мы должны брать на себя плату за уничтожение незаконно сваленного мусора, в то время как правительство, кажется, идет на поводу у имеющих лицензию агентов, которые незаконно сваливают отходы где хотят?»,- спрашивает Охта Хэджайм, директор индустриального бюро дел Кейданрен, японской Федерации Экономических Организаций. «Экономика Японии поддерживает незаконный демпинг»,- отвечает оператор одного очистного сооружения. И верно, что центральные правительства и местные органы власти последовательно прикрывают индустриальных загрязнителей. Типичный пример - город Насу около Уцуномии (место девяноста четырех захоронений мусора, предположительно, нетоксичного). Когда животные начали умирать в Насу, сельские жители попросили провести анализы, а правительство продолжало настаивать на том, что нет никакой проблемы с водой. Частная исследовательская фирма тогда нашла высокие уровни ртути, кадмия, и свинца в системе водоснабжения.

Этот скапливающийся беспорядок – и недостаток экспертиз, чтобы бороться с ним – возник потому, что нет ответственных за создание национальной промышленной политики переработки промышленных отходов. Выделено немного юридических или денежно-кредитных затрат для борьбы с отравлением окружающей среды, и японские компании, следовательно, не чувствуют потребности развивать методы работы с отходами. И они не единственные, кто пропустил мимо эту проблему. Иностранные комментаторы, когда хвалили «эффективную экономику Японии», никогда не задумывались, чтобы спросить, где фабрики хоронили отходы или почему правительство не может (и не будет!) отслеживать ядовитые химикаты. Можно подумать, что у вывоза отходов и контроля над индустриальными ядами есть связь с истинной эффективностью современной экономики; и доказательства безудержного загрязнения это подтверждают. Это случай того, что некоторые экономисты называют «развитием на стероидах». Высокий ВВП, достигнутый без строгого контроля над токсическими выбросами, существенно отличается от того, который имеет средства такого контроля.

Неподвергаемые сомнению в своем государстве и греющиеся в похвалах, расточаемых им за границей, бюрократы в Министерстве Японии Международной торговли и Промышленности (MITI) и Агентства по охране окружающей среды расслабились и успокоились. У них есть только самые туманные планы методов для тестирования и управления опасными отходами, которые уже давно стали нормой во многих развитых странах. Центральные правительства и местные органы власти просто понятия не имеют, как проверить среду на наличие загрязнения или избавиться от ядовитых химикатов. Причина в том, что вывоз отходов после землетрясения Кобэ имел место в таком масштабе, что ответственные агентства ничего не знали о сжигании отходов; они не знали о щитах (саркофагах); они не знали, как контролировать ядовитые испарения.

В сентябре 1994 Агентство по охране окружающей среды объявило о сжатых нормах на территориях индустриального вывоза отходов. Текущие правила, неизменные с 1977 года, не касались химикатов, произведенных в 1990-ых, и свалки были все еще главным образом незащищенными котлованами в земле без гидроизоляции, и без устройств, обрабатывающих сточные воды. Существует 1 400 таких незащищенных ям, представляющих больше половины всех мест промышленных отходов, о которых сообщают в Японии. (Есть и десятки тысяч мест, о которых не сообщают). Каковы были «сжатые нормы Агентства по охране окружающей среды»? Исследование двадцати мест заняло несколько лет.

Нехватка экологических технологий стала очевидной 2 января 1997 года, когда российский танкер «Находка», неся 133 000 баррелей нефти, сел на мель и развалился пополам недалеко от берега Префектуры Ишикава к западу от Токио. Хоть биометод (использующий микробы, чтобы собрать нефть на поверхности воды) был стандартным средством очистки разливов нефти в других частях мира, японское правительство еще не одобрило его использования. Поэтому Агентство по охране окружающей среды не применило метод к 300-метровому нефтяному пятну, и все закончилось неподдающимся оценке ущербом морской флоре и фауне региона. Тогда группа рыбаков взяла дело в свои руки и использовала препарат произведенных американцами микробов, как они сами сказали, на «экспериментальном основании».

Помимо биометода, существует другая общеизвестная техника для разлива нефти, когда распыляют сурфактант с самолетов или судов или, предварительно изолировав, поджигают нефтяную поверхность. Ни одна из этих технологий не была доступна в Японии. Несмотря на то, танкер сел на мель в пределах установленного маршрута, по которому часто ходят суда разных государств, не было никаких планов по спасению и никаких больших спасательных судов, размещенных в Японском море. Нужно было плыть от Тихоокеанского побережья Японии, что заняло дни. Актер Кевин Костнер пожертвовал 700 000$ для организации уборки нефти на основе высоких технологий в зонах поражения. И, в конце концов, женщины с ферм вычерпывали нефть на пляжах старинными деревянными ковшами. Как сообщил Ямада Тэтсуя в вечерних новостяхАсахи, «На сей раз старомодные ковши хишаку – что-то вроде музейного экспоната в нашем современном обществе – внезапно стало символом старательной уборки».

В апреле 1997 года Морские вооруженные силы обнаружили гигантское нефтяное пятно в сорок километров длиной и десять километров шириной, которое угрожало достигнуть западного побережья Острова Цусимы в течение двух дней. Два виновника, согласно газетам, срочно придумали решение: «большое количество одеял впитает много нефти, а также можно использовать пластмассовые ведра и бочки». Вот вам картина очистки разлива нефти в технологически продвинутой современной Японии: старые леди, использующие деревянные ковши, одеяла, и пластмассовые ведра. Это поднимает фундаментальный вопрос о том, что мы должны включать в определение современной технологии. Вообще, экономисты использовали очень ограниченное определение, судя только по национальному технологическому уровню и его способности производить автомобили и микросхемы или по его академическим ресурсам в продвинутой науке. Но есть еще много областей человеческих усилий с высокими степенями квалификации, чтобы быть названными технологиями. Какие же типы навыков и знаний действительно важны для современного государства, и как высока цена за их игнорирование?

Рассмотрим простой пример лесоводства. В Соединенных Штатах тысячи людей изучают его тонкости, и десятки миллионов долларов вливаются ежегодно в многочисленные дисциплины лесной науки. В Японии все усилия – миллиарды иен каждый год – в поддержку старой схемы монокультуры кедра. В то время как Канада содержит 4 000 лесников, у Японии есть только 150 без профессиональной подготовки; в то время как Соединенные Штаты тратят эквивалент ¥190 миллиардов на управление общественным парком, а Канада ¥50 миллиардов, Япония - всего ¥3,6 миллиарда. Управление лесоводством - только одна из технологий, с которой Япония была не в состоянии справиться; а есть еще сотни.

Со строго экономической точки зрения Япония не просчитала стоимость экологической уборки. Экологический беспорядок для следующего поколения японцев будет стоять перед неоплаченным счетом в триллионы иен. А, возможно, что и нет. Решение таких проблем очень низко стоит в списке приоритетов Японии, которая является теперь полуторастолетней приверженицей бетона. Когда мы видим Агентство по охране окружающей среды, считающее, что не имеет значения, загрязнены ли грунтовые воды, потому что, в конце концов, «немного людей пьют воду», мы можем предсказать, что экологическая – это та японская промышленность, которая, вероятно, никогда не будет основана.

Надо заметить, однако, недавно был разговор об укреплении средств контроля над вывозом отходов, потому что правительство начало понимать, что это - промышленность со способностью к росту. В 2000 правительство установило новый закон, требующий, чтобы домашние электрические товары, такие как телевизоры и холодильники, утилизировались в случае поломки или старости; за переработку заплатят потребители, которые купят купоны переработки в почтовых отделениях. Это большой шаг вперед, но это оставляет открытым вопрос, кто заплатит за очистку загрязнений, которые не вовлекают потребителей непосредственно. Японский бизнес построил свою глобальную конкурентоспособность частично благодаря свободе действий, это стало проблемой разрушения окружающей среды. Теперь, когда японская экономика замедлилась до ползанья и экспортирует лишь «завистливое лицо» из недавно индустрализированных азиатских стран, будет очень трудно внезапно вынудить промышленность платить за затраты.

Лучшее, что Агентство по охране окружающей среды сделало для загрязненной почвы, организовало секретную группу в 1992 году, чтобы изучить подобную схему Соединенных Штатов, как сделать так, чтобы промышленность заплатила бы за очистку мест токсических выбросов. Но влиятельные бизнес-лидеры и бюрократы выступали против схемы, как являющейся слишком дорогой, таким образом, агентство спокойно отправило идею спать. Группа все еще существует, но ее обсуждения не идут дальше самой же группы. Один участник дискуссии сказал: «Если мы закапываем мусор, ясно, что мы загрязняем среду. Но если применить меры по обеспечению безопасности, которые должны быть применены к закапыванию мусора, будет необходима огромная сумма денег. Это просто нереально».

Японская общественность почти не проявляет политического давления на правительство, чтобы обратиться к проблемам индустриального загрязнения, и несколько судебных процессов главным образом неэффективны и затянуты в десятилетия задержки. Центральное правительство и местные органы власти в больших долгах после десятилетий финансирования массивного строительства и занятий бессмысленным делом, и не могут предоставить ответственность за контроль или избавление от токсических выбросов. Агентство по охране окружающей среды сдалось прежде, чем оно даже начало бороться. Не будет никакой очистки.

Можно рассмотреть эту проблему непосредственно как ядовитый побочный продукт образования Японии. Студентов в японских школах заставляют запоминать огромное количество фактов, намного больше, чем это требуется от студентов в других странах, и они также учатся быть послушными и прилежными рабочими. Система, которая преподает студентам слишком много фактов и неоспоримое повиновение, была удивлением и завистью для многих авторов, пишущих о Японии. Но есть огромные упущения. Низкий приоритет важных вещей в национальном списке для производственного успеха. Экологического сознания нет в японском учебном плане. И каков результат? Мэйсон Флоренс, американский житель Киото и автор Городского Гида Киото, говорит: «В Штатах есть отрицательный стимул, чтобы сорить. Если Вы бросите сигаретную пачку или что-либо из окна, есть хороший шанс, парень или девушка рядом с Вами скажет: «Эй, ты что?!!»» В Японии все не так. Бутылки и старые холодильники, кондиционеры, автомобили и полиэтиленовые пакеты заполнили проселочные дороги линиями барахла. Пластмассовые бутылки загромождают пляжи. Как Мэйсон говорит: «Поезжайте на холмы Китаяма [к северу от Киото], и Вы увидите мусор всюду. Это было бы невероятно, например, в Колорадо». Или в сельской местности большинства стран Европы. Или в Сингапуре или Малайзии.

Другим предметом, который, определенно, не преподают японские школы, является социальная активность. У групп граждан в Японии есть трогательно маленькие общества и бюджеты. Например, у Гринписа 400 000 участников в Соединенных Штатах, 500 000 в Германии, и только 5 400 в Японии. У Всемирного фонда дикой природы менее 20 000 участников в Японии против миллионов в Соединенных Штатах и Европе. Это определяет беспомощность в целом. Как подчеркивает профессор Хэзегоа Коичи университета Тохоку: «Группы охраны окружающей среды Японии не настолько влиятельны, чтобы воздействовать на процесс выработки стратегии, в отличие от их Западных коллег».

С другой стороны правительственные учреждения на высоком уровне поддерживают пропаганду за общественный счет, чтобы поддержать программы, как мы видели в случае строительства. В октябре 1996 года газеты рассказали, что Речное Бюро Строительного Министерства собрало ¥47 миллионов с десяти национально финансируемых фондов под его собственной юрисдикцией, чтобы заплатить за связи с общественностью, которые включали в журналы рекламные объявления, предупреждающие относительно риска массивных дождей и наводнений, серии событий, ознаменовывающих столетие современных способов управления потокамии в Японии. А также для фининсирования двух международных симпозиумов по водным ресурсам и борьбе с наводнениями. Само собой разумеется, не было сказано, что отставные бюрократы Речного Бюро служили в комиссиях тех фондов. И при этом не было упомянуто, что те же самые чиновники держат акции в компаниях, у которых есть контракты, чтобы управлять дамбами, направляя миллиарды иен непосредственно в их собственные карманы.

Полноцветная реклама, спонсируемая Электрической Ресурсной Строительной компанией, в популярном еженедельнике Shukan Shincho в декабре 1995 года, была типична для пропаганды. Перед изображением больших гидроэлектрических стендов дамбы привлекательная г-жа Аояма Йошиио, путешествующая в горах живописной Вакаямы. "Ах", - говорит г-жа Аояма в тексте. «Что за прекрасные деревья кедра! За ними так хорошо ухаживают, что их стволы, лишенные дупел, растут высоко, прямо к небу. И здесь такая богатая вода! Конечно, это результат высокогрного ливня. Это просто прекрасно для электростанции!» Когда она достигает конечной точки своего путешествия, Дамбы Икехара, она восклицает: «Мой Бог! Нет ни капли воды в реке с другой стороны дамбы. Когда я заинтересовалась, куда делась вода, мне сказали, что она теперь срезает путь через реку с другой стороны дамбы. Где была старая река», - восклицает она с восхищением, - «теперь спортивный сад и места для отдыха». Одно из этих мест для отдыха - поле для гольфа, которое электроэнергетическая компания любезно внедрила в деревню, когда построила дамбу. «Если бы я знала о поле для гольфа, то я приехала бы днем ранее», - завершает г-жа Аояма.

Школы Японии прививают детям мышление, в котором каждая дамба великолепна, каждая новая дорога - путь к счастливому будущему. Это надолго оставляет Японию в разряде "развивающейся страны". Когда американское Министерство внутренних дел заказало демонтаж дамбы Maine's Edwards Dam (которая простояла все прошлое столетие), под звон церковных колоколов тысячи людей приветствовали реку, возвращающуюся на свободу. В Японии, где гражданские организации продолжают поднимать флаги и бить в барабаны, чтобы объявить о новых памятниках гражданского строительства, такая реакция была бы просто невероятна. «Добро пожаловать на Дамбу Хийоши!» объявляет Ниномакхи, местный журнал граждан моего города Камеока. Мы видим глянцевые фотографии сглаженных бетоном склонов горы, и узнаем, что Хийоши - "многоцелевая" дамба, которая не только обеспечивает борьбу с наводнениями, но и является центром посетителей, который позволяет общественности обучаться и играть: «Мы ожидаем, что она будет играть большую роль в улучшении местной культуры не только в родном городе Хийоши, но также и в окружающих регионах».

Дамбы, точно как Хийоши, куда японские дети ходят, чтобы учиться и играть, и они, конечно, действительно способствуют культуре, они быстро становятся культурно-массовыми, со школами, судами и промышленностью, которых функционирование «всех как один» связало в единое целое. Аллан Ступес, который преподает экологические исследования в университете Дошиша в Киото, сказал мне, что его студенты хотят подписаться на журналы, изданные "зелеными" группами, такие как «Друзья Земли» и «Гринпис», но они не осмеливаются из страха перед университетом, что компании узнают об этом и уволят их, когда они устроятся на работу. Группы граждан, такие как те, которые боролись со случаями Минимата и итай-итай в течение четырех десятилетий, действительно, имеют право быть названными героями.

Миллионы японцев, которые явно не понимают механизма развития страны, тем не менее, горюют при устойчивом исчезновении всего, что было когда-то настолько красиво в их среде. С тех пор как я начал писать десять лет назад, мой почтовый ящик был полон писем от людей, которые разделяют мое беспокойство: один из них говорит мне, что его родной город стал уродливым, другая описывает, как она вернулась домой, чтобы увидеть ее любимый водопад похороненным в бетонном гробу. Письма часто говорят: «Я чувствую то же, что и Вы, но я никогда не смел высказывать этого прежде». В типичном письме мне пишет г-жа Кимото Йоко: «Я вижу, что японцы делают с собой, не понимая, какой уродливой стала их среда. Я была, конечно, одной из этих людей и не понимала этого. Когда я говорила с окружающими меня людьми о вещах, обсуждаемых в Вашей книге, я поняла, что они понятия не имеют об этом. В то время как место, в котором я живу, не является Долиной Ийа, это все еще сельская деревня. Но все же здесь, как я вижу – то, что и так уже было уродливо, становится все более и более уродливым».

Люди чувствуют, что красота в их среде обречена, и что они бессильны остановить это. Художник - пейзажист Арада Таихи, у которого взяли интервью в газете Нихона Кеизая Шимбуна, сказал: «Всякий раз, когда я нахожу небольшую деревню, я мчусь к ней на моих больных ногах. Это словно пейзаж убегает от меня, а я чувствую, я должен запечатлеть его быстро или он исчезнет. Когда я нахожу замечательное место, я волнуюсь, что кто-то приедет и заберет его у меня».

Снижение внутреннего туризма в Японии и взрывной рост иностранного туризма в последние годы указывает на значительную меру национального недуга. Я полагаю, возможно, большинство японцев знает, где-нибудь глубоко в их сердцах, что они грабят свою собственную страну, но также им трудно думать о чем-либо осознанно, учитывая множество правительственных идеологий и дезинформацию, настроенную против них. Другие факторы также указывают, что разрушение окружающей среды вряд ли станет господствующей политической проблемой. Будь то глубокая японская концентрация или маленькая деталь, как в стихотворении хайку. Это красиво выражено в картинах на раздвижных дверях в Храме Риоянджи в Киото: несколько попугаев с перьями, ярко нарисованными в красном и зеленом цветах, сидят на сером пейзаже, нарисованном в абсолютно черно-белых цветах. Сообщение Дзэн живописи - то, что попугаи - центр нашего внимания, следовательно, мы видим их в цвете, в то время как второстепенные черно-белые деревья почти невидимы для мысленного взора. Архитектор Тэкеяма Сей говорит, что именно эта способность «сужать центр воззрения» принуждает японцев игнорировать уродство в своей среде. Вы можете восхищаться склоном горы и не видеть, что гигантские линии электропередачи идут по нему или получать удовольствие от рисовых полей, не будучи встревоженным алюминиевой фабрикой, вырисовывающейся на их фоне.

В то время как человек (художник или писатель) может покрасить все в тот цвет, который хочет видеть и оставить описание в письменной форме, для камеры это нелегкая задача. Фотографы и кинематографисты в Японии должны тщательно продумать, как создать каждый кадр, чтобы сохранить иллюзию естественной красоты. Японцы окружены книгами и плакатами, которые показывают точно вырезанные кадры природы – главным образом крупные планы таких деталей, как проход в старый храм или лист, кружащийся в горном бассейне – с сопровождающими комментариями о японской любви к природе, сезонам и т.д. Часто те самые агентства, работа которых «ваять» пейзаж, производят и платят за такие рекламные объявления.

Хорошо отобранные слова и фотографии напоминают японцам из ежедневных газет, что они живут в красивой стране. Они также внушают иностранцам, которые покупают книги о садах, цветах, архитектуре Киото, что Япония благословенна, являясь единственной страной в мире с ее изящной «любовью четырем сезонам». Ни у какой страны в мире нет столь богатого наследия символов и литературного восхваления природы. Расписываясь в чеке ресторана или бара читаем: «Лист Клена», «Светлячок», «Осенние Травы»; главный банк, прежде Коби Тэйио Мицуи Гинко (Солнечный Банк Мицуи), однажды изменял свое название на Сакуру Гинко (Банк Черри Блоссом). Бесчисленные церемонии, такие как Мицутори, обеспечение ключевой водой, в храме Нигатсу-до в Наре, выжившие от традиционной культуры, люди выполняют такие ритуалы в частных домах и в храмах или наблюдают, как об этом вещают в той или иной форме почти ежедневно по телевидению. От церемонии весеннего риса во дворце в Токио, установленной императором, до любования лунными сторонами осенью, миллионы людей празднуют прохождение сезонов. Торговые ряды завешиваются пластмассовыми вишневыми цветами весной и пластмассовыми листьями клена осенью. И эти сезонные традиции затеняют опустошение, имеющее место повсюду в Японии. Легко забыть или не заметить, что Служба Лесоводства заменяет клены Японии и вишни кедром, что светлячки больше не поднимаются по бетонным берегам рек.

Невозможно за целый день в Японии не увидеть изображение - в газете, на пластмассе, хроме, целлулоиде или неоне – осенней листвы, весеннего цвета, плавных рек и приморских сосен. Но очень даже возможно ходить в течение многих месяцев или даже лет, не видя хотя бы одну из этих реальных вещей в их неиспорченной форме. Скрытые пропагандой и символами, поддержанные удовлетворенной общественностью и направленные бюрократией на автопилот, линии танков идут дальше: накладывая бетон по рекам и побережью, засаживая деревьями холмы и демпингуя промышленные отходы. Продвигаясь также непреклонно как «двигающийся палец» Омара Хайяма, бюрократия вырезает свои "понятия" на земле, и «ни наше благочестие, ни наше остроумие не повернут это назад на полпути, ни все наши слезы не смоют этого».