Соблазненная

Глава 21

У Сэвиджа день был невероятно удачным. Лошади прекрасно устроены в новой конюшне в Эденвуде. Клипер на обратном пути легко скользил вверх по Темзе при самой малой оснастке. Он дал за него свою цену, решив привести в порядок и назвать его «Летающий дракон».

Ставя коня на место, он сразу заметил отсутствие фаэтона и рысаков.

— Где мои другие лошади? — справился он.

— Сегодня гонки фаэтонов в Ричмонде, сэр, — объявил главный конюх.

Сэвидж вопросительно приподнял черные брови:

— Что вы хотите сказать?

— Лорд Лэмб… — Ему не дали продолжить.

— Сукин сын, как он посмел! — прогремел Сэвидж. Как раз в это время и началось столпотворение.

— Этот негодяй хотел меня убить! — заявила Сэвиджу Тони.

Адаму же все представлялось наоборот. Тони не только взял его лошадей и вдребезги разбил фаэтон, но и собирался дать волю чувствам, отхлестав своего кузена.

— Жаль, что не удалось. Мне бы меньше хлопот, — произнес сквозь зубы Сэвидж.

Адам помог до смерти перепуганной Анджеле Браун подняться на ноги, но из-за вывихнутого колена она не могла стоять. Он отнес ее в карету Бернарда. Потом поднял Долли и посадил рядом с Анджелой. Сэвидж помог конюхам выпрячь из фаэтона своих чистокровных. Тщательно осмотрел их, ощупав щетки над копытами и суставы.

Убедившись, что ними все в порядке, если не считать клочьев мыла, он вышел разобраться с разбушевавшимся угольщиком.

— Как быть с углем, черт бы вас побрал? — посыпался град ругательств.

— Советую убрать его с дороги, пока не решили, что столкнулись из-за тебя. — Услышав властный голос, угольщик проглотил ругательства. Сэвидж яростно взглянул на Тони. — Ты ему поможешь! — И направился в сторону поднимавшегося с земли Бернарда Лэмба.

— Что произошло? — потребовал Сэвидж. Бернард пожал плечами.

— Мы гнали наперегонки. На пути оказалась телега с углем, — ответил он, держась за бок.

— Сможешь править? — спросил Сэвидж. Бернард усмехнулся:

— Чтобы меня остановить, требуется больше, чем треснувшее ребро.

— Молодец, — одобрил Сэвидж. Он обернулся к девицам. Те, утерев слезы, выжидающе глядели на него. — Обе в порядке? — любезно спросил он.

— Ну, всю неделю придется пропускать спектакли, верно? — ответила Анджела, указывая на распухшую лодыжку.

Порывшись в бумажнике, Сэвидж сунул обеим девицам сложенные фунтовые бумажки. Проводил взглядом Бернарда и артисток. Тони с угольщиком все еще собирали уголь. По-прежнему держа бумажник в руках, Сэвидж сказал:

— Увези все это прочь, а за мной не станет Угольщик, приподняв запачканную углем шапку черной от угля рукой, ухватил грязными пальцами хрустящие бумажки. Когда обломки фаэтона были погружены, Сэвидж отрывисто бросил:

— Когда закончишь, явишься на Хаф-Мун-стрит, — и, не оглядываясь, пошел прочь.

В отсутствие Сэвиджа прислуга из Ланкастер-хауза принялась насмехаться над юным лордом, которому было приказано убирать с улицы уголь.

— Когда кончите, у нас трубы не чищены, — поддел ее лакей.

— Закрой свое хлебало, — плюнула Тони, замахнувшись блестящей глыбой антрацита

Потом она, волоча ноги, поднималась по парадной лестнице городского дома, твердо решив рассказать о грозившей ей опасности и о том, что Бернард Лэмб намерен убрать лорда Лэмба, чтобы унаследовать все.

Тони поднялась в библиотеку и была рада, что поблизости не было Слоуна. Сэвидж курил, прихлебывая бренди. Тони открыла рот:

— Мой кузен следовал за мной в Ричмонд с единственной целью…

— Не смей оправдываться. Тому, что ты натворил, нет оправдания, — оборвал ее Сэвидж. Тони покраснела.

— Знаю, что не должен был брать без разрешения ваших лошадей, но ведь если бы попросил, вы бы отказали.

В комнате повисло молчание.

— Если бы не перепил, не дал бы втянуть себя в гонки.

— Верно.

В комнате висели молчание и дым.

Тони следовало знать, что, как только она вытянула тринадцатый номер, день кончится несчастьем. Это был дурной знак. Однако она не смела сваливать на невезение, поскольку Сэвидж принадлежал к тем, кто считал, что каждый кует свое счастье сам. Не было смысла и обвинять кузена в том, что тот замышлял убийство, поскольку и это будет встречено с презрением. К чертям Сэвиджа, самодура не ублажишь.

Задрав подбородок, Тони достала из кармана тяжелый кошелек и бросила на стол.

— Можете думать, черт возьми, что угодно, можете верить мне или не верить, но гонку я все-таки выиграл, а это многого стоило. — И насмешливо добавила: — Здесь хватит расплатиться за ваш драгоценный фаэтон.

Сэвидж погасил сигару.

— Ты опять упустил главное, если вообще способен понимать. Ты рисковал лошадьми, не говоря уж о девушках. К счастью, лошади невредимы, чего нельзя сказать о дамах.

— Дамы, — сказала она, с насмешкой делая ударение на этом слове, — не получили никаких увечий, если не считать вывихнутых коленок. Думаю, не помрут!

И взгляд и голос Адама оставались ледяными:

— В отличие от тебя им приходится самим зарабатывать на жизнь. По крайней мере, неделю они не смогут выйти на сцену. — Он посмотрел на лежавший на столе кошелек. — Это спасет их от голода. Тони сердито поджала губы:

— Они пока еще могут зарабатывать, лежа на спине, болят одни паршивые ноги.

— Больше всего ненавижу в тебе твой снобизм, — процедил сквозь зубы Сэвидж.

Упрек больно уколол Антонию. Она знала, что Антони никогда не заплакал бы в присутствии Сэвиджа, однако обида сдавила горло. Чтобы удержать слезы, она пренебрежительно утерла рукой нос, размазав по лицу угольную пыль.

Сэвидж покачал головой:

— Два сопливых пижона рисуются друг перед другом, чтобы произвести впечатление на дам. Убирайся с глаз моих.

В этот самый час еще один юный пижон старался произвести впечатление на даму. Его королевское высочество находился в тесной карете, остановившейся у Марбл-хиллз. Прижавшись обтянутой в голубой атлас ногой к пышному бедру Марии Фитцгерберт, он гладил ее золотистый локон.

— Кисуленька, позволь мне остаться на ночь, а? — умолял он.

Кошечка прикинулась оскорбленной:

— Принц Георг, как вы можете позволить себе такое?

— Кисуленька, будь добра, не называй меня принцем Георгом. То, что я предлагаю, не оскорбление, а честь. Я окажу тебе честь своим телом, — нашептывал он, прижимаясь теснее и беря ее за руки.

— Это же брачный обряд. Умоляю, не надо осмеивать брак, Ваше высочество.

— Я не осмеиваю брак, Мария. Если было бы можно, я бы сделал тебя своей женой. У Марии подскочило сердце.

— Увы, Ваше высочество, нельзя. Уже поздно, мне пора.

— Не называй меня Высочеством, кошечка. Неужели в твоем сердце нет ни капли жалости? Если не пускаешь в Марбл-хиллз, то хотя бы побудь немного здесь.

— Еще немножко, — уступила она. — Как вы хотите, чтобы я называла вас? Не могу же я просто называть вас по имени, это неуважение.

— Кошечка, мне не нужно твое уважение, мне нужно твое сердце, — пылко произнес он, обвивая ее талию и добираясь пальцами до ее соблазнительной груди.

— Можно звать вас Принни? — предложила Марин.

— О да, замечательно! Пусси[9] и Принни! У меня для тебя маленький подарок. — Он достал медальон, сожалея, что это не драгоценные камни. — Прости мою сентиментальность, кисуленька, но ты знаешь, что завладела моим сердцем. Носи этот медальон как золотой символ твоей благосклонности ко мне.

— Вы оказываете мне честь, которую я не заслужила. Она подняла свои прелестные золотистые локоны, чтобы он мог надеть на шею маленькое сердечко. Он застонал от страсти, когда его пальцы коснулись ее теплого тела. Ей было не удержать его сильных рук. Он расстегнул верхние пуговицы платья и зарылся лицом в ее набухающие полушария. Мария понимала, что не может закатить сцену. Если только кучер и форейторы узнают, чем она занималась в карете, ее опозорят как шлюху.

— Принни, не надо! — прошептала она.

— Кошечка, надо, — хрипло пробормотал он, прижимая ее к спинке сиденья, держа в ладонях предметы ее гордости и требовательно целуя рот.

Мария задыхалась, чувствуя, что может не устоять перед его любовными ласками. Ею овладевало желание, и это было для нее новым приятным ощущением.

— Кисуленька, ты меня мучаешь. Только посмотри, что ты со мной сделала. — Он приложил ее руку к своему мужскому орудию.

Мария поразилась его твердости. Она попробовала его сжать, но оно было как камень. Внезапно она отдернула руку. Еще минута, и юбки будут задраны на голову, а это совсем не входило в планы Марии. Она застегнула пуговицы на платье и заплакала.

— Я позволила вам такие вольности, что краска стыда теперь не сойдет с моих щек. Я такая распутница, что теперь буду вам противна.

— Кисуленька, не плачь, ты разрываешь мое сердце. В тебе нет ничего распутного, любимая. Это я дурной и развратный.

Она позволила ему смахнуть с щек слезы и поцеловать на прощание. Хороший был вечер, решила она. Очень хороший вечер.

У Тони, наоборот, вечер был испорчен. Она сидела в ванне, смывая с рук и лица угольную пыль. Вспомнив, как осторожно Сэвидж переносил Анджелу и Долли, она прикусила губу. Он обращался со шлюхами как с дамами, а с ней, настоящей леди, обошелся как с прислугой. Особенно ее уязвило обвинение в снобизме. Оно было совершенно несправедливым, и виной всему был этот хам Бернард Лэмб. Он был воплощением зла. Она сердцем чувствовала, что это он повредил «Чайку» и был причиной гибели Антони.

Утирая слезы, она напустила в глаза мыла и разразилась бранью. Хорошо бы Бернард сегодня отдал концы от ушибов. Этот негодяй заслуживал смерти. Она принялась фантазировать, как убрать со своего пути этого страшного Бернарда Лэмба. Она могла бы снова стать леди… ну, может быть, не совсем леди, уж очень много такого она повидала в жизни, а, скажем, женщиной. Разве это не в тысячу раз лучше, чем быть леди?

Тони покраснела, потом гордо подняла голову. Если Адам Сэвидж упадет к ее ногам, она переступит через него! Ладно, хватит, размечталась. Ненавистный кузен не помрет из-за сломанного ребра. Если хочется, чтобы он был мертв, то ей придется убить его. Дуэль! Вот тебе и ответ. Она вызовет его на дуэль и убьет!

Дрожа, Тони выбралась из остывающей воды. Она отомстит за брата! Даже в Библии говорится: «Око за око».

Адам Сэвидж сидел в раздумье: что делать с Тони? Вопрос с девственностью, по крайней мере, решен — за Долли дело не станет. Он снова покачал головой, поражаясь нахальству этого дьяволенка, забравшего его чистокровных и помчавшегося в Ричмонд. И выигравшего гонки — ни много ни мало!

Парень был прав в одном. Для этого нужен характер. Самое время направить молодой задор в более полезное Русло. Сзвидж решил взять его в плавание на материк.

Тони мог бы отобрать и закупить товар для продажи в индийских владениях. Это послужило бы идеальным прикрытием для контрабандной операции, которую он собирался провернуть. Он мог бы подобрать произведения искусства для Эденвуда, и, если он не ошибается, скоро состоится Венецианский карнавал. Воплощение падения нравов, когда скрытые под масками мужчины и женщины бродят по улицам в поисках любовных утех. Он однажды наблюдал это зрелище с палубы корабля. Продолжающийся неделю праздник музыки, света и фантастических костюмов оставил незабываемое впечатление. На этот раз он сам примет в нем участие.

Пока «Летучего дракона» готовили к плаванию, нашлось время отпраздновать новоселье, показать богатое жилище лондонской знати, а соседям дать понять, кто будет править во всей округе. Он уже купил место в палате общин, но, когда позднее в этом году состоятся выборы, ему понадобятся голоса. Сэвидж не беспокоился. Он получит большинство, прибегнув к простому средству — пообещает пять шиллингов каждому, кто за него проголосует.

На следующее утро с восходом солнца Сэвидж уже был в лондонских доках. Он нанял команду, в которой была пара матросов-индийцев. Много лет назад они ходили с ним в китайские рейсы.

Ко времени завтрака Сэвидж передал Слоуну список гостей, чтобы тот разослал приглашения на уик-энд в Эденвуде. К одиннадцати он был на Керзон-стрит, где пригласил в Эденвуд леди Рэндольф и передал Тони длинный список мебели и других предметов для оборудования спален, предназначенных гостям.

Тони удивило, что он не затаил злобы за вчерашнее. Она была польщена, что он доверяет ее вкусу, поручая обставить милый его сердцу Эденвуд.

— Почему бы тебе не отправиться в Эденвуд на пару дней раньше? Джон Булль будет благодарен за советы в связи с приемом. Ему впервые приходится принимать англичан. Я впервые увидел, что он немножко растерялся.

Взглянув на бесконечный список в ее руках, она удивленно приподняла брови: не шутит ли он?

— У меня всего неделя? — еле слышно произнесла Тони.

— Что ты, парень, да за неделю Бог создал Вселенную, — удивился Адам.

При неоценимой помощи Роз и мистера Бэрке в поисках мебельных сокровищ от Сан-Мартин-лейн до Сохо Тони побывала в мебельных магазинах и мастерских Инса и Мэйхью, Вайла и Кобба, у Роберта Мэнуэринга. Она была в своей стихии, решив, что каждая комната должна представлять мастерство того или иного знаменитого лондонского краснодеревщика.

На образцах мебели Томаса Шератона сказывалось сильное влияние французской обстановки в стиле Людовика XIV. Тони приобрела подобранные под стиль кремовые с позолотой предметы мебели. Шезлонг и пологи над кроватью нежной парижской лазури. Вторая спальня будет представлять классические образцы Джорджа Хепплуайта. Она выбрала кровать с овальным изголовьем, а к ней кушетку и мягкие кресла с овальными спинками, украшенными плюмажами из трех страусовых перьев. фирменными изделиями Хепплуайта были великолепные круглые тумбочки красного дерева с ящичками для денег и туалетных принадлежностей. Они хорошо дополнили гарнитур.

Мебель Роберта Адама была самым последним криком моды, и в результате цены на нее были неимоверно высокими. Тони даже не спрашивала о цене комода с мраморным верхом и прикроватных тумбочек с росписями ручной работы, изображавшими влюбленных в окружении романтического пейзажа. Она не могла устоять перед парой подставок для канделябров с резными бараньими головами и известными во всем мире ножками с копытцами. Величественная кровать под балдахином была украшена резной гирляндой из виноградной лозы и цветов.

Просто так, чтобы досадить Адаму Сэвиджу, она решила, что одна спальня будет в китайском стиле. Она выбрала у Чиппендейла пару черных лаковых кресел, обитых бархатом цвета нефрита, и черный лаковый комод, расписанный золотыми пагодами, храмами и роняющими лепестки вишневыми деревьями. Кровать неописуемой красоты с образующим изголовье искусно вырезанным свирепым драконом. Под цвет кресел были подобраны зеленые бархатные пологи.

Тони доставляло огромное удовольствие выбирать все, вплоть до фарфоровых пудрениц и ночных горшков. Все должно быть доставлено в Эденвуд не позднее полудня в четверг, чтобы она могла обставить спальни во второй половине дня, самое позднее в пятницу утром чтобы поспеть к приезду первых гостей, которые могут приехать вечером в пятницу.

Джон Булль обрадовался Тони словно блудному сыну. Они сразу сговорились привести все комнаты в идеальный порядок до приезда Сэвиджа, который, конечно, критически оглядит все голубыми льдинками глаз. К счастью, в распоряжении Джона Булля был полный состав слуг, получавших в Эденвуде больше, чем в любом английском помещичьем доме. Они охотно поднимали мебель по изящной винтовой лестнице и терпеливо переставляли ее с места на место по команде лорда Лэмба. Ковры и французские обои поразительно сочетались с выбранной Тони обстановкой. Их с Сэвиджем вкусы явно совпадали.

До наступления темноты все до единого было расставлено по местам. Когда поздно вечером приехал Адам и прошел по своему Эдему, ему не к чему было придраться — исключительными стараниями его дом был превращен в роскошный дворец.

Счастливая, но уставшая до изнеможения, Тони краснела от похвал. В присутствии Сэвиджа она всегда испытывала беспокойство и тревогу, так что с радостью удалилась отдыхать. Она решила ночевать в спальне, оклеенной изящными французскими голубыми с золотом обоями, но Киринда, неслышно подошедшая с пригоршней горящих ароматных свечей, тихо произнесла:

— Хозяин поручил мне устроить вас в китайской спальне, милорд.

Тони прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Китайский стиль был предметом шуток, касающихся только ее с Адамом, и она была в восторге от его остроумия. Забравшись в постель, она уютно свернулась калачиком. Давно уже она не чувствовала себя такой счастливой. Ее маскарад имел свои преимущества. Адам Сэвидж позволил Антони войти в свою жизнь, и она сомневалась, разрешил бы он такие вольности Антонии. Она вздохнула, потом зевнула, надеясь увидеть его во сне.

Нет, не увидела. Ей снился холодный рассвет. Она в черной маске и длинной накидке выбирает в кожаном футляре страшный длинноствольный пистолет, Сердце будто сжимают ледяные пальцы. Она медленно шагает по полю под счет секунданта до десяти. Ее противник, потеряв честь, поворачивается и стреляет на счет «девять». Она чувствует, как пуля входит в грудь, опаляя ослепительно белым огнем, затем расцветая кроваво-красным пятном.

Бернард Лэмб, сняв маску, тихо произносит: «Весьма благодарен за то, что остается мне. Аминь».

Утром Тони, охая, ворочалась с боку на бок, чувствуя себя совершенно разбитой. Морщась, устало сползла с украшенной драконом кровати. Болела каждая косточка. Немного оживилась, когда вошла Киринда с запиской от Сэвиджа: «Тони, надевай старые бриджи и приходи в конюшню смотреть на чистокровных, которых я увел у ЕКВ».

Возможно, прогулка верхом — именно то, что ей требовалось. Джон Булль говорил, что Адам собирается обеспечить лошадьми всех желающих прокатиться верхом гостей. Вчера она была слишком занята, чтобы побывать в конюшне, и теперь поспешила надеть бриджи и, отказавшись от парика с косичкой, по примеру Адама собрала волосы хвостом.

По крайней мере, в тридцати пяти стойлах из сорока стояли отменные скакуны. Дюжина конюхов с помощниками надраивали упряжь. Ее встретил зычный голос:

— Какого черта так долго спишь?

Колкость смутила и обидела Тони — было не больше восьми часов. На Сэвидже были старые бриджи и рубашка с засученными рукавами. В руках лопата — должно быть, чистил конюшню.

— Для этого дела, как видно, здесь вполне хватает помощников, — подчеркнуто заметила она.

Тони явно не понравился вспыхнувший в глазах Сэвиджа фанатичный блеск. Ей хотелось скрыться подальше от его взгляда, но сапоги словно приросли к подстилке.

Не скрывая веселой усмешки, Сэвидж сказал:

— Я обнаружил, что если и есть занятие, которое укрепляет мускулы, а заодно и характер, так это чистка дерьма. — Он перебросил ей лопату. — Тебе, Тони, не помешает иметь побольше того и другого.

Первой мыслью было швырнуть полную лопату навоза в его самонадеянную физиономию, но тогда, конечно, у Сэвиджа был бы повод вымазать навозом ее лицо. Словно угадав мысли Тони, Адам ехидно произнес:

— Говорят, от него хорошо растет борода.

Гордость не позволяла Тони отказаться, и она заскрипела зубами от злости, потому что кто-кто, а Сэвидж, проклятый Сэвидж, это прекрасно знал. Подняв лопату, с беззаботным видом принялась убирать навоз. Даже насвистывала веселый мотивчик, чтобы поубавить ему удовольствия. Говоря по правде, он уже очистил три четверти конюшни.

— Осталось только девять стойл, — весело крикнула она вслед, когда он выходил за свежей соломой.

— Целых девять! — скрипя зубами, заохала она, когда Адам скрылся из виду.

Казалось, прошли часы, прежде чем Тони услышала позади стук сапог. Правда, полдюжины стойл она одолела, но находилась на последнем издыхании. Разогнув затекшую спину, она обернулась и была ошарашена, увидев удивленно ухмыляющуюся физиономию Бернарда Лэмба.

— Какого черта тебе здесь надо? — воскликнула Тони.

— Дорогой кузен, насколько помнится, то же самое ты спросил в Ричмонде, — процедил Бернард. — Ты, черт побери, становишься ужасно скучным.

У Тони вдруг хватило сил зачерпнуть полную лопату навоза.

— Тони! — Громкий оклик остановил занесенную лопату на полпути. — Мистер Лэмб приглашен в качестве гостя. Предлагаю пойти почиститься.

Тони презрительно скривила губы:

— Сомневаюсь, сумею ли прочистить ноздри от этой вони даже в вашей великолепной ванной.