Соблазненная

Глава 3

А на Цейлоне, на плантации Прыжок Леопарда, впитывая незабываемую красоту ночи, в густой тени эвкалиптов и бамбука стоял Адам Сэвидж. Он часто приходил на это место, откуда хорошо было видно озеро. По существу, это был резервуар для сбора воды, но он, как и естественный водоем, привлекал на водопой диких животных.

Он стоял совершенно неподвижно, терпеливо ожидая, когда в залитой лунным светом бело-голубой глубине овального пруда появится отражение леопарда. Красота и грация животного поражали воображение. Леопард обладал способностью возникать словно ниоткуда.

Сильная загорелая рука потянулась к находящемуся за поясом пистолету, но это было непроизвольное движение, чтобы быть уверенным на случай, если потребуется. Адам Сэвидж считал, что стрелять зверей на водопое равносильно убийству. Натянутые на мускулистые икры высокие кожаные сапоги служили защитой от скорпионов, многоножек и змей.

При воспоминании, как он боялся змей, когда впервые приехал в Индию, губы тронула улыбка. Он приехал сюда, отработав проезд матросом на судне Ост-Индской компании, чтобы купить дерева для отца, работавшего краснодеревщиком. Посылал ему атласное, эбеновое дерево, тик, красное и сандаловое дерево, потом открыл для себя каламандр, самую твердую и красивую из всех тропических пород. В те первые дни он на каждом дереве видел питона, под каждым папоротником кобру, как в восточной пословице: «Видит змей только тот, кто их боится», и это была правда. Теперь он их не видел. А они тут были. Он слышал, как они ползали по стропилам, бросались на крыс, слышал, как визжат крысы, став жертвой, но как только он примирился с существованием змей, признал, что они нужны для уничтожения паразитов, он перестал их замечать.

Чего ему действительно будет не хватать по возвращении в Англию, так это фантастической живой природы. Вдали слышался леденящий кровь вой шакалов. Каждый час дня и ночи можно было видеть и слышать представителей экзотической фауны Цейлона. Сумерки принадлежали крылатым существам. На закате солнца пещеры! извергали тучи плотоядных летучих мышей. Одни, называв емые летучими лисицами, имели размах крыльев больше метра, другие, не больше шмеля, гостями залетали на ужин к нему в бунгало, истребляя насекомых, прилетевших на свет керосиновых ламп. Такие же твари, как снующие всюду гекноны или домашние ящерицы, поглощающие мух и комаров, встречали самый теплый прием.

Внезапно пахнуло сладким божественным ароматом железного дерева. Индусы верили, что Бог любви окунает кончики своих стрел в его цветки. Сэвидж закрыл глаза и подумал о Еве. Наконец-то он признался себе, что желает ее. Теперь, когда она овдовела, ничто не мешало овладеть ею. Она любила пококетничать, ей нравилось, видеть мужчин у своих ног, но это была лишь игра, свойственная многим хорошеньким женщинам. Для него было важно, чтобы влечение было взаимным. Он провел пальцем по уродовавшему лицо шраму. Не то чтобы он был красавцем до того, как нож прошелся по лицу от носа до верхней губы, оставив глубокую рану. Теперь же его энергичное мужественное лицо со следами сомнительного прошлого приобрело хмурое, неприветливое выражение.

Он знал, что судьба пометила его мрачными знаками, напоминавшими о далеко не безгрешном прошлом, и, как писал Омар Хайям, всех его добродетелей не хватит, чтобы зачеркнуть в нем хотя бы полстроки. Его вид пугал молоденьких женщин, но, как ни странно, это угрюмое лицо неодолимо привлекало женщин постарше, особенно замужних.

Иногда Адаму казалось, что Ева подавала ему едва уловимые намеки, но он никогда на них не отвечал. Не потому, что соблазнить замужнюю женщину было против его правил, просто присущая ему порядочность не позволяла оскорбить верного друга связью с его женой. А Расселл Лэмб был ему верным другом.

Еще одного белого поглотили тропики. В индийских владениях это происходило с неумолимой частотой, но сам он чувствовал себя здесь прекрасно. Он с уважением относился к стране и ее климату, поняв с самого начала, что обильная пища, сопровождаемая в обед графинами вина, убьет белого человека быстрее любой болезни.

Завтра леди Эвелин Лэмб впервые приедет пообедать с ним в Прыжок Леопарда. Прежде он всегда обедал с лордом и леди Лэмб в губернаторском доме, их роскошном жилище на соседней плантации. Хотя дом был довольно импозантным, плантация в сравнении с его двадцатью тысячами акров была небольшой, но бумажная работа в Ост-Индской компании привязывала Расселла к столу, не оставляя времени для возделывания плантации.

Ева была светловолосой английской красавицей, такой же соблазнительной, как и ее прародительница. Ей было чуть за тридцать, она на год-другой старше него, но это лишь придавало ей больше шарма. От ее красоты веяло холодом, и он задавал себе вопрос, проснулась ли в ней чувственность. Испытывала ли она когда-нибудь полное удовлетворение? Во всяком случае, она была не такой уж неискушенной, и он надеялся, что его сексуальный опыт поможет ей стать отзывчивой в постели. Создаваемое ею впечатление — «смотри, но не трогай» — именно и влекло его к Еве.

В обычных условиях она была бы для него недосягаема, если бы не великий уравнитель — богатство. Предвкушая их завтрашнюю встречу, он видел перед собой ее безупречную белую кожу, чувствовал прикосновение к щеке ее золотистых волос, слышал ее хорошо поставленный голос, награждающий его изысканными остротами, ощущал ее на вкус — Адам почувствовал, как приятно поджались между ног шары, и, выйдя из тени, направился к своему просторному удобному бунгало, где уже ждали приготовленные слугами ванна и ужин. С дороги в сторону метнулся бандикут, похожий на помесь маленькой свиньи с большой крысой.

Слуга с крючком для снимания сапог в одной руке и шлепанцами в другой рядом с ним казался карликом.

— Добрый вечер, Джон Булль, — произнес Сэвидж, садясь на скамеечку перед слугой, стягивавшим с него сапоги.

— Добрый вечер, Превосходительство, — ответил Джон Булль, склоняя свой малиновый тюрбан почти до белых панталон.

Сэвидж удивленно приподнял темную бровь.

— Превосходительство? — переспросил он. Джон Булль внушительно начал:

— Когда мы будем в Англии… Адам протестующе поднял руку:

— Обязательно начинать каждый раз: «Когда мы будем в Англии»?

— Да, Превосходительство, когда мы будем в Англии, это будет подходящее обращение. Вам не нравится, когда я называю вас хозяином, сагиб звучит слишком по-иностранному, поэтому я долго размышлял и думаю, что Превосходительство подойдет… когда мы будем в Англии, — опять без нужды добавил он.

Беседуя с Джоном Буллем, Адам научился сохранять на лице серьезное выражение. Это прозвище он ему дал потому, что тот обожал все английское и не мог дождаться дня, когда наконец ступит на окруженную для него ореолом землю.

— Джон Булль, мы еще не в Англии, — напомнил ему Адам.

— О да, Превосходительство, но завтра, когда к обеду приедет мэмсаиб леди Лэмб, очень, очень важно, чтобы она не приняла нас за некультурных.

Адам закатил глаза.

— Дай мне сил, — пробормотал он.

— Вы Леопард, самый сильный человек на Цейлоне. Зачем попусту тратить молитвы, просить больше сил, Превосходительство?

Адам по опыту знал, что лучше не отвечать. Он прошелся по комнате и предложил говорящему скворцу кусочек папайи.

— Привет, Рупи.

— Грешник! Геенна огненная! — ответила украшенная огненно-красным хохолком птица.

— Когда мы будем в Англии, по-моему, лучше не брать эту проклятую птицу. Ее словарь непристоен и может доставить неприятности.

Адам, улыбнувшись, подумал про себя, что будет чудом, если англичане выдержат словарь Джона Булля. Он взял со стола несколько бумаг, потом пробежал глазами по закрывавшему всю стену плану плантации. Завтра ему нужно встать в четыре утра, чтобы до рассвета расставить по местам сборщиков каучука. Латекс хорошо течет из каучуковых деревьев до наступления жары. При высоких температурах он густеет.

В комнату бесшумно вошла Киринда, прислуживающая Адаму сингалка. Она тихо сказала Джону Буллю, что ванна для Леопарда готова. Все его люди думали и говорили о нем как о Леопарде. Сам он цинично считал, что это имя скорее пристало к нему из-за сходства с покрытым шрамами зверем, нежели происходит от названия принадлежащей ему плантации.

Джон Булль театральным шепотом отчитал ее:

— Когда мы будем в Англии, ты не будешь распоряжаться хозяином. Когда он будет готов принять ванну, тогда и пойдет в ванную комнату. В настоящий момент она нас не интересует!

Адам Сэвидж положил бумаги.

— Я недоволен этим замечанием, Джон Булль, — небрежно заметил он. — Проводи меня, Цветок Лотоса.

Она никогда не шла впереди него, всегда позади. Когда он прошел мимо нее, направляясь в ванную, она подняла глаза и скорчила рожу Джону Буллю.

— Лотос всего лишь обыкновенная водяная лилия, — презрительно изрек тот.

В центре ванной размещался заглубленный в пол, выложенный кафелем купальный бассейн, наполненный теплой ароматной водой. Адам снял через голову белую полотняную рубашку, позволил Киринде стянуть с него бриджи для верховой езды, потом опустился по ступеням в доходившую до бедер воду. Его широкая грудь лоснилась могучей мускулатурой — результат многолетнего тяжелого физического труда. Тропическое солнце выдубило кожу выше талии до темно-коричневого цвета, тогда как ниже его тугие ягодицы и крепкие ноги выглядели по контрасту поразительно белыми.

Киринде ужасно нравилось разглядывать тело хозяина, хотя она всегда скромно опускала глаза, чтобы он не подумал, будто она рассматривает его шрамы. Он поразительно отличался от мужчин ее страны. Его грудь и мужские прелести покрыты черными кудрями, а сам он на удивление огромен. Спадавшие на плечи черные волосы такие же, как у местных жителей, но глаза — потрясающе голубые, как лед, и они, если он был недоволен, могли заморозить человека одним взглядом.

Украдкой взглянув на него, она увидела, что, опершись локтями на кафельный карниз, откинув голову и закрыв глаза, он расслабил уставшие мышцы, отдавшись приятному ощущению тепла и покоя. Киринда нагнулась за губкой, и ее черные волосы шелковистым водопадом упали вперед. Она выпрямилась, сбросила с себя богатое расшитое сари и грациозно вошла по кафельным ступенькам в воду.

Когда Сэвидж купил у голландских владельцев Прыжок Леопарда, плантация была запущенна. Прежде чем превратить ее в процветающее хозяйство, ему пришлось работать по двадцать часов в сутки. В то время он так уставал, что не оставалось сил на купание, и как-то вечером она приготовила ему ванну. Это новшество доставило обоим такое удовольствие, что теперь превратилось в ритуал.

Киринде пришлось встать на цыпочки, чтобы намылить ему шею и плечи, потом она протянула ему мыло. Адам вымыл лицо и голову и окунулся, чтобы смыть пену. Она намылила ему спину, грудь и живот, потом снова передала мыло, чтобы он мог вымыть интимные места. Их отношения были совершенно прозаичными и не имели ничего общего с сексом. Адам, окончательно расслабившись, закрыл глаза и откинул голову. Ощущение такое, будто даже кости могут расплавиться.

Когда пару минут спустя он открыл глаза, Киринда терпеливо ожидала с полотенцем в руках. Ставшее ритуалом время, проведенное с Цветком Лотоса, действовало успокаивающе. Она никогда не болтала попусту. Никогда в страхе не отворачивалась от его шрамов. Надевая халат, он улыбнулся ей своими голубыми глазами и направился ужинать.

Поужинав, он вышел на затянутую сеткой веранду подышать прохладным воздухом и выкурить сигару, скрученную из табака, выращенного на сухих землях Джафны. Ленивые мысли постепенно затихали под убаюкивающую ночную симфонию древесных лягушек.

Было еще совсем темно, когда он встал и направился навесам рядом с коптильней. С годами его сборщики каучука стали мастерами своего дела, хорошо усвоив, как важно соблюдать чистоту при сборе белоснежной жидкости. Сэвидж раздал ножи, чаши, скорлупу кокосовых орехов и ведра. Потом стал разливать в формы уксусную кислоту, зная, что сборщики скоро начнут возвращаться с латексом. Выдержанные в течение восемнадцати часов листы пропустят через вращающиеся цилиндры, после чего они станут шершавыми и не будут слипаться, а потом повесят на несколько дней в коптильню для просушки.

Работников, которые осваивали английский язык, выдвигали в надсмотрщики, вручая зонтик как символ должности. Леопард — так его звали и работающие на плантации — был строгим хозяином, правившим железной рукой. Он не терпел ничего вызывавшего его недовольство. Следовала скорая и суровая расправа. От него не ждали снисхождения или возможности исправиться. Однако к страху перед ним примешивалась изрядная доля уважения. На всей плантации не было дела, с которым бы он не справился сам, и делал это лучше других.

При голландцах на плантации работали только местные сингальцы. Люди приятные, но до крайности хитрые и ленивые. Если они в какой-то особый день не желали работать, никакая сила на земле не могла их заставить. Когда Адам жил в Индии, он был свидетелем, как туземцы по-своему обращались с англичанами. Они садились на порог и голодали, пока не добивались своего, или угрожали выпотрошить себя и даже размозжить головы своим детям.

Взяв управление в свои руки, Сэвидж распустил сингальских работников и заменил их более прилежными и трудолюбивыми темнокожими тамилами. Сэвидж позволял им придерживаться своих обычаев, если эти обычаи не оскорбляли его чувств. В противном случае он их запрещал. На Востоке, если женщина не родит сына, она считалась бесплодной, тогда ее мужу разрешалось брать вторую жену. Внебрачные связи считались нормальным явлением, так что он не вмешивался. Женщина должна была выходить замуж, как только достигала половой зрелости, иначе она становилась добычей всех мужчин своей касты.

Киринда была единственной сингалкой на плантации. В первую же неделю его пребывания на плантации ее, двенадцатилетнюю вдову, должны были сжечь вместе с мужем. Он спас ее от сожжения на погребальном костре, взяв в служанки.

Он немедленно отменил еще один обычай — убийство девочек при рождении. Сэвидж настоял на том, что их можно научить какому-нибудь ремеслу, чтобы зарабатывать деньги.

При первых проблесках света он покинул каучуковую плантацию и быстро зашагал к месту сбора рабочих, где они каждое утро получали дневное задание. С помощью многоязыкого надсмотрщика работа распределялась между полутора тысячами тамилов.

Затем Адам Сэвидж возвращался в бунгало завтракать. Потом седлал коня и объезжал все двадцать тысяч акров, осматривая урожай различных культур, которые он экспортировал в Англию. Его родина ненасытно требовала все, что только могли дать тропики.

Пробираясь сквозь рощу кокосовых пальм по пути к дому, он услышал жалобное повизгивание обезьянки. Она лежала на тропинке, неестественно изогнув маленькое тельце. Он сразу понял, что она сломала позвоночник, упав с верхушки высокой пальмы. Умоляющий взгляд глаз на маленькой розовой мордочке. К беспомощному созданию уже тянулась цепочка красных муравьев. Он понимал, что ей очень больно, однако знал, что в считанные минуты ее страдания тысячекратно возрастут. Вынув из кобуры пистолет, он выстрелил. Такая смерть была милосерднее, чем быть съеденной заживо полчищами красных муравьев. Прыжок Леопарда с трех сторон обступали джунгли. А в джунглях смерть была обыденным явлением.

За завтраком Адам был в подавленном настроении, посему Джон Булль подумал, что лучше ему кое о чем напомнить.

— Не забудьте о визите леди Лэмб. Я приготовлю свежее белье и ванну в четыре часа ровно.

— Я буду, — заверил слугу Адам, отказываясь от дополнительного кофе и фруктов. — Некогда. До четырех еще много дел.

Ему не было нужды обговаривать детали обеда в честь гостьи: здесь Джон Булль был непревзойден.

Сэвидж оседлал одного из своих арабских скакунов и направился к холмистому участку, засаженному чайными кустами. Сборщиками были мужчины, женщины и мальчики и девочки постарше. Их ярко окрашенные хлопчатобумажные одежды представляли собой экзотическое зрелище. За спинами бамбуковые корзины, висящие на протянутых по лбу веревках. Между кустами сновали юные подносчики с мешками, в которые сборщики опорожняли корзины.

Зрелые чайные кусты давали урожай побегов каждые две недели. Побег представлял собой нежную почку и два листика. Надсмотрщики с зонтами непрерывно следили за тем, чтобы кусты очищались от непродуктивных стеблей и чтобы в корзины не попадали огрубевшие листья.

Подсчитывая фунты собранного чая, Сэвидж любовался работой женщин. Они работали лучше, чем мужчины. Их ни с чем не сравнимые руки нежно порхали над кустами, набирая горсти побегов и непринужденно бросая их через плечо в корзину, не повредив ни одной нежной почки.

Сэвидж двинулся к дальнему концу участка, где формировали крону кустов. Обрезчики, учитывая их квалификацию, зарабатывали больше. Кусты должны обрезаться в строгой последовательности, так, чтобы они давали урожай полтора года до следующей обрезки.

Для очистки дренажных канав, труб и водоотстойников требовались десятки других работников. Гордостью плантации был лесной заповедник с идущими на дрова быстрорастущими деревьями, работники разделывали древесину и перетаскивали ее в коптильни латекса и на четырехъярусную чайную фабрику, где выполнялись пять операций: завяливание, скручивание, ферментация, сушка и сортировка.

Адам в тысячный раз благодарил провидение за то, что во время своих дурно пахнущих поездок в Китай с контрабандой он заинтересовался выращиваемой там замечательной культурой. Подсчитав, сколько чая можно поместить в трюме, и узнав, какие нелепые цены англичане готовы платить за этот ставший модным напиток, он не раздумывая воспользовался случаем. Затем позднее, когда он наскреб денег на покупку плантации на Цейлоне, он купил сотни хрупких сеянцев, осторожными руками посадил в землю каждый росток, потом любовно ухаживал и нежно заботился о чае, как о собственном ребенке. Забота, так щедро проявленная к этим первым нежным чайным кустикам на Цейлоне, окупилась тысячекратно. На следующий год он проделал то же самое с привезенными из Бирмы каучуковыми деревьями.

Плантации постоянно угрожали те или иные непредвиденные стихийные бедствия. Около полудня Адам осматривал рощицы — нет ли заболеваний на стволах и корнях. Его внимание отвлекли птицы. Их щебет и мелькание на верхушках деревьев вызывали бурю чувств. Ласточки собирались в стаи, чтобы вернуться в Англию. И его охватила такая тоска по родине, что он понял, что если не вернется, то станет жертвой «дулалли», граничащего с безумием состояния, вызванного длительным пребыванием в условиях одиночества и тропической жары.

Сэвидж подумал о строящемся доме. Он был вершиной всех его мечтаний, завершением его тяжелого труда. Он приехал в индийские владения с наивными надеждами юнца раздобыть древесины для расширения отцовского дела. В голове роились картины обеспеченной жизни, планы покупки небольшого домика в приличном районе, подальше от грязного сырого двора рядом с Темзой, где размещалась мебельная мастерская отца.

Смерть отца разрушила все надежды и оставила чувство вины. По сей день он считал, что, останься он там, чтобы вылечить отца от хронического бронхита, и сделай все, чтобы выбраться из предательской нищеты, отец, возможно, был бы жив.

Сэвидж превозмог горе и чувство вины, преисполнившись твердой решимости разбогатеть. Если он не отступит от своего решения и преодолеет стоящие на пути препятствия — а он поклялся сделать все для достижения своей цели, не останавливаясь перед убийством, — ничто на земле не помешает ему добиться своего. И он добился. О, это было нелегко. Двигавшее им честолюбивое стремление толкало его на путь зла и несправедливости. Он дорого платил за каждую совершенную ошибку. Но медленно, постепенно замысел приобрел очертания.

Это был честолюбивый замысел, великолепный замысел и, самое главное, достойный замысел. Возможно, в этом состоял секрет успеха. Мало было хотеть чего-то. Пока ты этого не заслужил, не стремись получить.

Величественный дом в Англии был только частью этого замысла. Он был средством достижения цели. Без дополнительных атрибутов Адам никогда не достигнет достойной его цели. Венчающим штрихом его английского поместья была бы такая женщина, как Эвелин Лэмб. У нее даже был титул. При такой очаровательной и любезной хозяйке, как леди Лэмб, его честолюбивые замыслы осуществились бы в два раза скорее.

Он решил больше не терять времени. Сегодня же начнет ухаживать. Придется немного потерпеть. Она не ляжет сразу с ним в постель, как какая-то девица для утех, да он этого и не хотел бы, но он должен сломать разделяющие их классовые барьеры, которые помешали бы более близким отношениям.

Сэвидж вернулся в бунгало пораньше, принял ванну и переоделся, так что в назначенный час, в пять, он стоял на ступенях веранды, когда подъехал открытый экипаж, которым управлял сипай, служащий в Компании. Она была затянута в черный шелк, изящные локоны красивых белокурых волос прихвачены черепаховыми гребнями.

— Добрый вечер, мистер Сэвидж, — официально обратилась она к нему, помня о присутствии солдата.

— Добрый вечер, леди Лэмб. — Его улыбка не соответствовала церемонной интонации. Он улыбался редко, но, когда улыбался, обезображенная губа придавала ему угрожающий вид. — Я обещал показать вам чайную фабрику. До заката еще час.

Она согласно кивнула, и сипай, сойдя на землю, передал поводья Сэвиджу. На Адаме были бежевые бриджи, кремовая рубашка и пиджак. Последний был особой уступкой гостье. Ничего тяжелее рубашки он обычно не носил.

Он подал ей руку, помогая сойти с фаэтона, заметив под шуршащим шелком высокие кожаные сапожки.

— Я в ужасе от ползучих тварей, — пояснила она, очаровательно скривив губки.

Взяв за руку, он повел ее по фабрике.

— Три верхних этажа всего лишь площадки для завяливания. Эти опахала гоняют воздух, подсушивая листья. — Спускаясь на первый этаж, он сильной рукой придержал ее за локоть. — Четыре барабана выжимают масло. Оно липкое, золотисто-зеленого цвета. На этом этаже постоянно прохладно — видите, по стенам течет вода. Нос подскажет вам, когда ферментация закончилась и чай можно загружать в сушильную печь.

Он провел ее в продуваемую воздухом пристройку, наполненную приятным пикантным ароматом, исходящим от груд черного хрустящего чая.

— Готов к разборке, резке, просеиванию, сортировке и расфасовке.

Эвелин дотронулась до сложенных вдоль стены ящиков.

— Когда англичане смакуют «орандж пекоу» или «су-шонг», они не имеют ни малейшего представления, сколько в него вложено времени и труда.

— Они хорошо платят за удовольствие, так что я не в претензии.

Деньги! Именно за ними гналась Эвелин. Она должна действовать с умом, но не теряя времени, сломать разделяющие их барьеры, что привело бы к более близким отношениям.