Глава 37

— Антония, слава Богу, ты вернулась! — взволнованно воскликнула Роз.

Тони совсем упала духом. Что еще не так? Она-то думала, что хуже уже не может быть.

— Мы получили письмо от Антони! — воскликнула Роз.

— Антони? — непонимающе пробормотала Тони.

— Ах, дорогая, он не утонул, как мы думали. Он жив! Несносный мальчишка, заставил нас ждать так долго.

— Как… где?

— На, читай сама, милая!

Трясущимися руками Антония взяла странички и, развернув их, пробежала глазами по строчкам, несомненно написанным почерком брата.

— Боже мой, он с матерью на Цейлоне!

У нее подогнулись колени, и она, опустившись на парчовую кушетку, принялась с облегчением читать потрясающий рассказ о том, как Тони спасли моряки с судна, направлявшегося в Индию, в Мадрас.

Строчки прыгали перед глазами.

«Меня заставили отработать проезд, и поначалу меня это чуть не убило. Я скоро понял, в каких тепличных условиях жил. В общем, все оказалось к лучшему. Когда мы добрались до Индии, из меня сделали мужчину, что было чертовски здорово, потому что добраться до Цейлона без пенса в кармане оказалось непросто. Прошел почти год с тех пор, как меня смыло с палубы „Чайки“, да еще пройдет два, а может быть, три месяца, прежде чем вы получите это письмо на Керзон-стрит. Надеюсь, вы не слишком волновались обо мне. Цейлон захватывает воображение. Хочется, чтобы вы были здесь. С сердечным приветом, Тони».

Она, одновременно смеясь и плача, вскочила с кушетки. Счастливые Розалинд и Антония обнялись.

— Он, видите ли, надеется, что мы не слишком о нем волновались!

Вырвавшись из рук Роз, Тони бросилась в объятия мистера Бэрке. Натянутости между ними как не бывало.

— Дай только до него добраться — задушу. Надо было задушить еще при рождении!

Дабы отметить радостные вести, мистер Бэрке наполнил бокалы шерри. Роз его расцеловала.

— Значит, к нам возвращается не только Антони, но и Антония. Будь добра, сожги эти ужасные брюки, в которых ты щеголяла все эти месяцы.

Тони тайком улыбнулась. Не все находили ее брюки ужасными.

— Мне не терпится сообщить Адаму! А как я была права, не сообщив маме, что Антони утонул. Подумайте, от каких страданий я ее избавила.

Роз решительно поставила пустой стакан:

— Дорогая моя, ты теперь не можешь запросто зайти к джентльмену, как делал Тони. На Хаф-Мун-стрит живет холостяк. Тебе следует либо послать карточку, либо поискать сопровождающую.

— Женщины посещают Хаф-Мун-стрит как общественную уборную. Половина лондонских графинь и герцогинь — завсегдатаи этой обители.

— Они замужние женщины, Антония, и не связаны жесткими нравственными нормами, которые относятся к непорочной, незамужней юной леди.

— Возможно, я не замужем, Роз, но я не непорочная. Мистер Бэрке, несомненно, засвидетельствует это, когда останется с тобой наедине. Бессмысленно запирать конюшню, когда лошадь убежала, и если ты думаешь, что, испытав полную свободу, свяжу себя нелепыми светскими запретами, то ты глубоко заблуждаешься.

Прежде чем броситься в объятия любовника, Тони поднялась к себе принять ванну и переодеться. Особое внимание она уделила своей внешности, выбрав один из самых эффектных ансамблей, сшитых к ее первому выходу в свет. Это было выходное платье канареечного цвета с подобранной в тон длинной мантильей со стянутыми у запястья широкими рукавами. В Ирландии она не пудрила волос и не носила парик, и Адам получал наслаждение от спадающей на плечи волны черных волос. Она, конечно, наденет парик, хотя бы ради удовольствия видеть, как он будет его снимать, но пудрить все равно не станет.

Желтый цвет придавал ей броский экзотичный вид. Тони ярко подкрасила губы и посадила на правую щеку мушку. Потом, хохоча, закружилась перед зеркалом, думая, до чего все-таки прекрасна жизнь.

Как только Тони взбежала наверх, Роз обратила на мистера Бэрке суровый взгляд:

— Что бы это ни означало, она больше не непорочна? Мистер Бэрке был образцом благоразумия.

— Она, разумеется, имеет в виду, что, когда выдавала себя за молодого человека, слишком много узнала о поведении своих сверстников. По-моему, нам придется позволить ей несколько больше свободы, чем другим юным леди.

— Если вы так считаете, мистер Бэрке, думаю, что мы можем положиться на ее здравый смысл.

Мистер Бэрке чуть не поперхнулся своим шерри.

— Я все же думаю осторожно поговорить с мистером Сэвиджем и объяснить, что Антония в действительности женщина.

— Мистер Сэвидж обнаружил это сам, миледи.

— Слава Богу! Как опекун, он поймет необходимость сохранить ее невинность, даже если она сама этого не понимает.

На этот раз мистер Бэрке поперхнулся.

Пока карета с трудом пробиралась на Хаф-Мун-стрит, все в душе Антонии пело. Она не стала дожидаться, когда кучер привяжет лошадей и откроет перед ней дверцу, и сама ухватилась за ручку. В этот момент парадная дверь дома Сэвиджа раскрылась и перед Тони предстала очаровательная Джорджиана Девонширская. На ней был наряд, должно быть, стоивший целого царства. Платье из светло-голубого атласа и в тон ему отделанный по плечам и подолу хвостиками горностая жакет.

Ее напудренная прическа, закрепленная голубыми страусиными перьями и хвостиками горностая, была в восхитительном беспорядке, и как бы проворно ее пальчики не прятали локоны, они снова сваливались на плечи.

Антония быстро присела, чтобы Джорджиана ее не заметила. Душа больше не пела, она обливалась кровью, словно Сэвидж всадил в нее нож. Глаза застилал красный туман. Душевные муки уступили место ярости. Распахнув дверцы кареты, она взбежала по ступенькам и забарабанила медным дверным кольцом. Слуга в ливрее почти моментально открыл дверь. Не говоря ни слова, она ткнула ему в ногу закрытым зонтиком, так что от удивления и боли он отступил назад. Проскользнув мимо него, она, миновав приемную, помчалась вверх по ступеням.

Адам Сэвидж сидел у себя в кабинете и был раздражен вторжением. Раздражение не сошло с его лица и тогда, когда он увидел, кто перед ним. Она нарушила его приказание оставаться в Ирландии до конца недели, и он еле успел избавиться от Бернарда Лэмба.

— Тони, это неожиданность — хотя, зная тебя, стоит ли удивляться.

— Еще какая, черт возьми, неожиданность! А ты грязный развратник.

Встав из-за стола, он подошел к ней.

— Что ты разъярилась? Сердиться следует мне, дорогая.

— Я тебе не дорогая! — Заметив на ковре клочок голубого пера, она демонстративно ткнула зонтиком. — Вот почему я рассержена! Оставил меня у черта на куличках из-за неотложных дел в Лондоне. Чтобы срочно завалить на матрац Джорджиану-Раздвинь ножки!

Он с веселым изумлением поглядел на нее.

— Дорогая, ты зря ревнуешь. Джорджиана приезжала потому, что по уши в долгах, она попала в беду.

— Я не ревную, я зла! — прошипела она. Он обхватил ее сильными загорелыми рунами.

— Ты еще не занималась любовью в таком состоянии. Тебя ждет приятное откровение, — уговаривал Сэвидж.

— Думаешь, что если я позволила тебе заниматься любовью в Ирландии, значит, примчалась вслед и стою перед тобой с шапкой, выпрашивая еще.

Исходящее от нее благоухание переполнило его чувства.

— М-м-м, позволь мне дать еще. Взяв ее за ягодицы, он прижал к своим отвердевшим Чреслам.

— Убери руки. Могу представить, где они только что 6ыли, — зло отрезала она.

— Твое воображение так изобретательно, дорогая. Это одна из вещей, которая мне в тебе страшно нравится.

Смахнув бумаги, он усадил ее на стоп.

— Брось это, проклятый бабник!

— Клянусь, все в прошлом.

Он наклонился, чтобы овладеть ее яркими губами, но она, бешено сверкая глазами, отпрянула назад. В следующее мгновение она лежала спиной на полированной крышке стола, а он навис над ней, как хищник над добычей. Она кипела от злости, а он ласкал ее голубыми огоньками глаз.

— Никогда не видел тебя в желтом. Это твой цвет, моя прелесть. Сейчас ты такая яркая и экзотичная, что захватывает дух.

Подняв колени, она ударила его в солнечное сплетение.

— Не будешь врать! — тяжело дыша, бросила она.

— Хочу тебя, пока ты сердишься. Хочу, чтобы ты плевалась и царапалась.

Голос его был низкий, глубокий, соблазнительный, как черный бархат. Забрав в охапку, он понес ее в спальню.

— Отпусти! — требовала она.

Его близость, запах мужской кожи возбуждали ее, и тело, несмотря на бешенство в душе, затрепетало от предвкушения. Это только разжигало ее ярость. Теперь она была сердита не только на него, но и на себя.

Он прижался губами к шее.

— Когда сердишься, становишься еще жарче, — нашептывал он. — Когда ты будешь кричать и ругать меня, твоя щель сожмется вокруг моего стержня еще плотнее, пока он не станет взбрыкивать, как необъезженный жеребец. Продолжай сердиться, дорогая, и мы поездим, как никогда в жизни.

Он положил ее на кровать, и она начала бешено отбиваться, но это еще больше распаляло ее желание, и он только радовался.

— Мне не хочется рвать твой прелестный желтый наряд, поэтому потерпи, пока я тебя раздену, а потом можешь буйствовать снова.

Его дразнящий голос был так обольстителен, так ясно давал понять, что она ему желанна, что она засомневалась, занимался ли он любовью с Джорджианой, герцогиней Девонширской. Она с досадой отметила, что лежит спокойно, пока он ее раздевает. Ей вдруг вспомнился его ответ, когда она спросила, как он управляется с женщиной, которая не хочет. «Я просто прибегаю н искусству обольщения». Она обмякла от желания. Ее обольщали, и ей вдруг захотелось испытать гипнотическое обольщение Леопарда. Она будет по-прежнему буйствовать, а он уговаривать, искушать, прельщать и упрашивать ее дать ему то, чего он желает.

Он расправил по подушке ее темные волосы.

— Ты никогда не была так прекрасна, как сейчас, — начал он.

Всякий секс был для Адама Сэвиджа искусством.

— Лестью ничего не получишь, — прошипела она.

— Лестью добьюсь именно того, чего хочу. Вот этого. — И он, накрыв ладонью ее интимное место, углубился в него пальцем.

— Негодяй! — крикнула она.

— М-м-м, ты так плотно сжала мой палец, когда вскрикнула, что мне не терпится испытать, как это будет с моим членом.

Ей тоже. Она прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от нетерпения.

— Оно и видно, до чего ты занят, — съязвила она.

— Не могу представить себе более полезного времяпровождения, чем заниматься с тобой любовью.

— Я предпочитаю заниматься любовью ночью, когда темно.

— Неправда, — ответил он, снимая рубашку и брюки, — тебе нравится видеть меня обнаженным при дневном свете. — Сев на край кровати, чтобы снять ботинки, бросил через плечо: — Во всяком случае, сегодня ночью я занят.

Реакция была моментальной. Она вцепилась ногтями ему в спину. — Убери свои когти, дикий котенок, не то поколочу.

Он бросился на нее и, повалив лицом вниз, оседлал. Потом, раздвинув длинные шелковистые локоны, принялся пощипывать и покусывать шею у затылка.

На миг ей показалось, что он сердито ворчит, но, прислушавшись к странным звукам, она поняла, что это мурлычет Леопард. По спине будто пробежала волна, и она выгнулась под ним. Встав на колени и опершись на руки, он накрыл ее своим телом. С этого момента она вся открылась ему. Его длинный толстый корень безошибочно нащупал жаркую темную впадину и смело вошел в нее.

Она обхватила щелью его раздутую головку, слишком плотно, чтобы она могла до конца войти в нее под углом. Тогда он взял в ладони ее груди и стал поглаживать .шершавыми пальцами твердеющие соски, пока во влагалище не появились капельки влаги.

Покусывая губами ее ухо, он нежно нашептывал ей откровенно эротические слова, подробно рассказывая, что чувствует его твердая головка и плотно охваченный стержень, медленно углубляясь в нее. Жемчужные капли стали появляться дружнее, создавая достаточно скользкую поверхность, чтобы бросить якорь поглубже.

Когда она стала полностью готова для любви, он крепко взял ее за стройную талию и, подаваясь вперед, одновременно тянул ее на себя. Ощущение от такого вхождения в нее не поддавалось описанию. Подаваясь назад, он могучими руками двигал ее вперед, а она так плотно обхватила его член, что его крайняя плоть наезжала на стержень, создавая жаркое трение.

Ее возгласы смешивались с его глухими дикими стонами, а он продолжал с силой входить в ее теперь полностью разгоряченое тело. Вспышка страсти была жаркой, дикой и стремительной. Она вцепилась в покрывало, разорвав его в клочья. Они закончили вместе бурно и энергично. Он бессильно упал на нее; судорожные извержения влаги продолжались еще долго. Последний слабый сладостный толчок, и он вместе с ней перекатился на бок. Его большое тело нежно обвило ее.

— Боже мой, Тони, я так тебя люблю. И как ты можешь даже подумать, что я посмотрю на кого-нибудь еще? Ты моя единственная.

Говорил ли он правду или же то, что ей хотелось слышать? От его слов ей было так хорошо, что это не имело значения.

Адам гладил ее по волосам.

— Не всём дано испытать такое.

Он вздохнул от прикосновения ее длинных нежных ног В сравнении с другими женщинами она была как хрустальный бокал тонкой работы среди грубых склянок.

Она дремотно прильнула к нему. Так бы и лежала, не двигаясь, в уютном гнездышке весь день и всю ночь. Его руки гладили живот, в котором будут вырастать их дети. Он нахмурился. Если он будет продолжать в таком духе, его семя прорастет раньше времени.

— Я говорил, чтобы ты оставалась в Ирландии до конца недели, а потом встретила меня в Эденвуде. Почему ты приехала на Хаф-Мун-стрит одна?

Она вдруг вспомнила о потрясающей новости и повернулась к нему:

— Я приехала сообщить тебе невероятную вещь. Он не дал ей говорить, закрыв рот долгим нежным поцелуем, на который у них не было времени, когда они были охвачены страстью. Наконец он дал ей отдышаться.

— Мой брат Антони жив! Он сел.

— Шутишь?

— Нет-нет. Он жив. Не утонул. Мы получили от него письмо. Правда, здорово?

— Действительно здорово. Но чем он, черт возьми, занимался все это время? Ты вместо него рисковала жизнью.

— Ах, Адам, не сердись. Больше не надо бояться Бернарда Лэмба. Я в безопасности, Лэмб-холлу ничто не грозит, до Антони ему не достать. Тони на Цейлоне с мамой!

— Не верится, черт побери, — выругался Сэвидж. — Я оставил тебя в Ирландии, чтобы безотлагательно заняться Бернардом Лэмбом. Мне стоило больших трудов, чтобы. по-тихому выставить его из страны. Я несколько уязвлен, что ты больше не нуждаешься в моей защите.

Встав на колени, она обвила руками его могучую шею:

— Адам, мне всегда будет нужна твоя защита. Он поморщился:

— Действительно, все силы уйдут на то, чтобы уберечь тебя от самой себя.

— Что ты, черт возьми, ХОЧРШЬ этим сказать? — сердито спросила она.

— Хочу сказать, что тебе здесь не место. Все эти месяцы ты только и делала, что нарывалась на неприятности. А мне важна твоя репутация.

— Если тебе так важна моя репутация, то зачем, не успела я войти, ты завалил меня в постель?

— Если будешь приходить одна, это неизбежно.

Его слова больно задели ее, и она решила ответить тем же. Передернув прелестным плечиком, она раздвинула закрывавший постель тонкий зеленый полог.

— Если ты больше не желаешь быть моим любовником, придется поискать другого.

Он внезапно оказался рядом, грубо обхватив руками, направив на нее ледяной взгляд. Шрам придавал лицу угрожающее выражение.

— Я утоплю его в собственной крови. Я был первым и буду последним! Ты моя, Тони, а я никогда не отдаю своего. — Он впился губами в ее рот, как бы утверждая свои права на нее. — Мы можем бывать вместе только по уик-эндам в Эденвуде. Моя прислуга хранит мои секреты. В Лондоне не будет знать ни одна душа. Вообще-то было бы лучше, если бы ты вернулась домой в Лэмб — холл. Лондон не место для юной леди.

Тони не верила собственным ушам.

— Что, черт побери, плохого в Лондоне?

— Это грязная клоака! Она гневно прищурилась:

— Кому лучше тебя это знать? Ты погряз в ней по горло, а меня отправляешь домой, чтобы я всю неделю была паинькой, тогда в награду в конце недели разрешишь пошалить. Грязный лицемер! — вскричала она. — Не намерена уезжать из Лондона, пока не погружу свой товар на «Красный дракон».

— «Красный дракон» с твоим драгоценным грузом на борту вчера отправился на Цейлон.

— Негодяй! — воскликнула она, замахиваясь, чтобы дать пощечину.

Перехватив руку, он больно сжал кисть. Посмотрел на сердитый рот, потом опустил взгляд ниже.

— Ты опять сердишься. Нарочно, чтобы снова раздразнить меня?

Тони увидела, что он горит желанием. Он потянулся к ней, но она в ответ свободной рукой влепила ему пощечину.

Он поднял руку.

— Давай бей. Мне не привыкать. Назревала драка, но в этот момент раздался тихий стук в дверь.

— Внизу мистер Бейнс, сэр. Говорит, что сегодня ранний прилив.

Антония стала одеваться. Внутри все кипело. Значит, он снова отправляется на «Летучем драконе» Бог знает с какой контрабандой.

Он, задумавшись, молча наблюдал за ней. Застегнув красивую желтую мантилью, она взяла зонтик.

— Берегись, Сэвидж. Если я открою рот, тебе болтаться на веревке!

Откинув голову, Адам Сэвидж расхохотался во весь голос. Вот дьявол, он же сам учил ее, как пугать других.

— Увидимся в Эденвуде, — уверенно сказал он ей вдогонку.

Тони душила злость. Ливрейный лакей покосился на ее растрепанные волосы, но она, черт возьми, не будет подобно Джорджиане поправлять свои кудри. Она откинула их на плечи.

— Нечего глазеть! — рявкнула она.

Загрузка...