Соблазненная

Глава 34

К вечеру Адам Сэвидж добрался до Дангарвана и взял билет на идущий в Англию корабль. Как ни старался он выбросить из головы Антонию с ее нелепыми выходками, ему это не удавалось. Он вновь и вновь вспоминал каждую мысль, каждое слово с того момента, когда увидел ее спящей в гамаке и когда окончательно понял, что Тони Лэмб — не изнеженный, как женщина, юнец, а настоящая женщина.

Открытие ошеломило его, однако какая-то мысль подспудно не давала ему покоя, но он никак не мог ухватить ее. Только ему начинало казаться, что он вот-вот ее поймает, как она ускользала.

Пересекая Ирландское море, он оживлял в памяти случаи, когда был преисполнен решимости сделать из Тони мужчину. Тяжело вздыхал, вспоминая, как привозил ее домой мертвецки пьяной, передавая в руки мистера Бэрке. Отчетливо помнил, как в конюшне Эденвуда дал ей в руки лопату и смотрел, как она убирает навоз. Его вдруг разобрал смех. Отважная женщина, потому что, черт побери, вычистила по меньшей мере полдюжины стойл.

Он покраснел, вспомнив, как велел Тони забраться в свою постель и потом умышленно дал понять французскому чиновнику, что они гомосексуалисты. Гнев Тони красноречиво свидетельствовал о том, что она поняла омерзительный смысл разыгранной сцены, тем не менее осталась и ухаживала за ним всю трудную ночь.

Черт возьми, неудивительно, что она с таким вкусом обставила дом и выбрала для импорта-экспорта дамские платья и парики — в этих вещах она разбиралась что надо. Как же, скажите на милость, до него ни разу не дошло, что Тони — женщина? К тому же очень красивая и привлекательная.

Адам тотчас оборвал такие опасные мысли. Он ее опекун, она его подопечная, и к тому же самая несносная, способная вывести кого угодно из себя особа. Но что-то в ней вызывало другие, неуловимые воспоминания и чувства. Что же такое вертелось в памяти?

Он докопается до истины в связи с проклятым делом Бернарда Лэмба. Если Антонии угрожает опасность, то он мигом оградит ее от двоюродного братца. Сэвидж прогулялся по палубе, избегая команды и пассажиров, потом, опершись на борт, постоял на носу, чтобы проветриться. Он определенно был не прав в одном. Мужчины будут добиваться ее руки. Красивая женщина, к тому же такая пылкая и страстная, была редкостью. Ее мать, Ева, бледнела в сравнении с ней. Эти задумчивые зеленые глаза, которые в считанные секунды вспыхивали изумрудами, эти длинные стройные ноги… нет, не может быть! Анн! Анн Лэмбет! Не нашлось никаких следов, потому что Анн Лэмбет — это Антония Лэмб!

Эта мысль была невыносима ему. Его внезапно охватила ярость. Еще сильнее, чем при открытии, что Тони — женщина. Хитрая сучка! Эта мысль шокировала его. Господи, да он же помолвлен с ее матерью! Он был опекуном Антонии. По всей вероятности она должна стать его дочерью. Это же равносильно кровосмешению! Опекун, спящий с подопечной, — это же попрание любого кодекса чести, пренебрежение всеми нормами нравственности. Его гнев не знал границ. Его охватила слепая ярость. Он решительно направился к стоявшему за штурвалом капитану.

— Мне нужно немедленно вернуться в Ирландию!

Капитан посмотрел на него как на сумасшедшего:

— Не могу же я разворачивать корабль посреди Ирландского моря!

— Почему бы и нет? — твердо заметил Сэвидж.

— Мы идем по расписанию. Сейчас полночь. На борту другие пассажиры. Они потребуют назад свои деньги.

— Я покрою все убытки, связанные с возвращением корабля в Дангарванскую гавань.

Капитан оценивающе оглядел его, и в считанные минуты они пришли к обоюдному соглашению.

Когда Сэвидж пустился в обратный двенадцатимильный путь до Блэкуотера, в небе разгоралась заря. «Небо красно поутру, моряку не по нутру», — произнес он про себя, зная, что предстоит жестокий шторм.

Блэкуотер только просыпался. Кричали петухи, мычала скотина. На буйной зеленой траве бриллиантами переливались капли росы, каждая паутинка была увешана драгоценными камнями.

В парадном зале до него донесся восхитительный запах ветчины и свежеиспеченного хлеба. Поднявшись наверх, он вошел в просторную спальню с двуспальной кроватью и поставил на пол дорожную сумку. Подошел к окну, и у него захватило дух, когда увидел, что находится в крыле, расположенном на краю скалы. Комната его вполне устраивала. Массивная дубовая кровать с пологом на четырех столбиках, сложенный из местных камней камин. Комната висела между небом и землей. Из окон было страшно смотреть.

Глянув в зеркало, Сэвидж увидел, что его небритая, нечесаная наружность была еще страшнее. «Хорошо, — подумал он, — сегодня она не посмеет ослушаться меня. Она не подозревает, что я вернулся. Нападение будет внезапным», — с мрачным удовлетворением размышлял он. Но в конечном счете самолюбие не позволило ему явиться перед своей золотой богиней в таком неопрятном виде. Прежде чем спуститься, Сэвидж побрился и переоделся.

Мистер Бэрке страшно удивился, увидев Адама Сэ-виджа. Он слышал, как вечером, после того как рассерженный Сэвидж покинул замок, Антония плакала, и собирался утром послать ей завтрак в постель, чтобы она немного успокоилась. Теперь, как он понял, эта затея отпадает. Сэвидж явно ждал, когда она спустится вниз. Он вернулся, чтобы начать второй раунд.

Сэвидж сдерживал себя, но внутри тлели угольки, готовые вспыхнуть с каждым новым ударом часов.

Когда Антония спустилась в зал, на ней было кремовое муслиновое платье, в шелковистые черные локоны вплетены кремовые розы. Она была воплощением невинности, незащищенности и доброты. У него сладко екнуло сердце. Но потом крутой нрав взял верх. С угрожающим видом он приблизился к ней.

— Должно быть, я самый большой слепец, если не узнал твоих кошачьих глаз.

— Знать свои недостатки — бесценный дар, — мягко заметила она. В ее словах, хотя и сказанных невинным тоном, звучала насмешка.

— Ты хотя бы представляешь все неблагоразумие своего поведения? — Он будто щелкал кнутом. — Я твой опекун. Понимаешь ли ты, что всякая близость между нами абсолютно недопустима?

— Недопустима, — покорно согласилась она. Он был взбешен.

— Твой поступок возмутителен! — гремел его голос.

— Возмутителен, — покорно согласилась она.

— Я в ответе за твою нравственность, — ревел он. — То, во что ты заманила меня, совершенно непозволительно!

— Непозволительно, — грустно прошептала она.

— Перестань. Ты ведешь себя как распущенная куртизанка!

— Картинки, которые вы показали мне в «Кама сутре», многому меня научили, — обольстительно улыбнулась она.

— Боже милостивый, осталась ли у тебя хоть капля стыда?

— Вы учили меня, что, когда мужчина и женщина делят постель, для стыда нет места.

— Тебе только семнадцать лет! — воскликнул он.

— В Венеции это не имело значения.

— Нет, черт возьми, имело значение. Почему же, по-твоему, я не овладел тобою? Не лишил тебя девственности?

— Вы сказали, что это подарок моему любовнику, — обольстительно прошептала она.

Он схватил ее за плечи и встряхнул, стараясь привести в чувство. Лицо потемнело от гнева. Он грубо тряс ее, так что у нее стучали зубы, но, когда он перестал, она прильнула к нему и заглянула в его светло-голубые глаза.

— Мы еще не завершили наши дела, Адам. Теперь он, разумеется, испытывал не только гнев, но и вожделение. Непреодолимое сочетание. Он отпрянул. Она, по существу, стремилась обольстить его, когда он и без того был готов повалить ее на мягкий ковер, раздвинуть ноги и утонуть в ней.

Адам Сэвидж углубился в долину реки Блэкуотер, пытаясь унять ярость и вожделение. Красота окружающей природы скоро умерила его ярость. Куда ни кинь взгляд, отовсюду в глаза бросалась волнующая красота высоких башен замка, черно-зеленой воды, зеленеющей долины. Этот уголок Ирландии, который он теперь мог считать своим, был словно зачарован. Может быть, он сам зачарован и Блэкуотер заявляет на него права? Он проникался его древней красотой, находившей путь к его сердцу.

Образ Антонии не отпускал его. Злость остыла, но страсть не утихала. Казалось уместным, что он нашел свою золотую богиню здесь, ибо она была колдуньей. Она заколдовала его в Венеции. В этом вечном городе они нашли свою любовь. Как только он закрывал глаза, перед ним вставал ее образ. При каждом вздохе ему чудился аромат лесных фиалок. Его мозолистые пальцы помнили шелковистую кожу ее горячего тела. Одно воспоминание об этом возбуждало его плоть. Однако Адам Сэвидж понимал, что его пленили не зеленые глаза и не красивые длинные ноги. Причиной был щедрый, полный отклик с ее стороны. Она находила его в высшей степени привлекательным и не скрывала этого. Его шрамы не отталкивали ее, наоборот, возбуждали.

Но он заставил себя считаться с фактами. Взять молоденькую подопечную себе в любовницы было противно светским нравам. Он был честолюбив. Если он рассчитывал иметь голос в английских верхах, то ему требовалось одобрение со стороны людей своего круга и всех влиятельных лиц. За ним было и без того достаточно поступков, которые приходилось держать в абсолютной тайне, чтобы позволить себе связь, которая уронила бы его в глазах света.

Во всяком случае, Антония заслуживала лучшей судьбы. Ей было нужно блестящее замужество. Такое, которое оградило бы ее от бернардов лэмбов мира сего. Она питала страсть к величественным зданиям, пышной обстановке и естественным паркам. Ей был нужен муж достаточно богатый, чтобы удовлетворить ее запросы. Они больше не будут ссориться. Станут друзьями. Когда она выдавала себя за Антони, они могли обсуждать что угодно. Пусть будет так и теперь. Они все обговорят и наметят планы на будущее. На обратном пути маркиз Блэкуотер чувствовал себя весьма великодушным и благородным.

Всю вторую половину дня Антонии нигде не было видно, Сэвидж получил возможность тщательно осмотреть зимой, парни и три с половиной тысячи акров земли. Он поговорил со всеми арендаторами, узнал, как кого зовут, кто сеет хлеб, а кто держит скот. Узнав, сколько они платят казне, он недовольно нахмурился, понимая, как тяжело наскрести такую сумму. Он снизил аренду наполовину, благодаря Бога, что достаточно богат, чтобы сделать такой великодушный жест. Узнав, что в расположенном поблизости городке Таллоу бывают конские ярмарки, Сэвидж решил до отъезда наведаться туда.

Мистер Бэрке сказал, что ужин будет в восемь, но только что пойманный и закопченный на месте лосось стоит того, чтобы подождать. Адам Сэвидж тщательно побрился и переоделся. Надел чистую полотняную рубашку, правда, пренебрег галстуком или шейным платком.

Когда он вошел в банкетный зал, свет от камина трепетал на стенах, как и столетия назад. Он сразу увидел, что Антония спустилась раньше него и сидела за освещенным свечой дубовым трапезным столом. Усевшись напротив, он удивленно раскрыл глаза, увидев, во что она одета. На ней был золотой лиф в виде короны, который она носила в Венеции. Быстрее забилось сердце, отвердели шары, но он усилием воли подавил желание.

Овладев собой, он криво улыбнулся. Теперь он ясно представлял, какую игру она затеяла. Она пыталась обольстить его. В Венеции ей это удалось, но сегодня совсем другое дело. Он по праву заговорил первым. Голос был сильным и твердым:

— Антония, сегодня у нас все начинается сначала. Мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы разводить церемонии, и я надеюсь, что мы поладим.

Антония совсем не собиралась начинать ссору. Не произнося ни слова, она с подчеркнутым вниманием слушала его, надеясь, что романтическая атмосфера и соблазнительный лиф, позволяющий мельком увидеть груди, настроят его на легкий флирт.

— Приношу прощения за все требования, которые я предъявлял к тебе, когда принимал за молодого лорда Антони Лэмба.

Он терпеливо ждал ответа, но она лишь макала ложку в суп, задумчиво глядя на него своими зелеными глазами.

Ей хотелось сказать, что она принимает извинения, но она понимала, что ее слова вызовут новую вспышку. Адам Сэвидж, несомненно, относился к тем, кто редко извиняется.

Он доел суп.

— Отныне мы должны всеми силами беречь твою репутацию. Я уже объяснил миссис Кении, что ты приехала сюда в мужской одежде, чтобы избежать сплетен, так как путешествовала не в сопровождении женщины. Она лопалась от любопытства, наблюдая за твоими ни на что не похожими выходками.

Мистер Бэрке подал копченого лосося в собственном соку, приправленном петрушкой и укропом, с крошечными клубнями молодой картошки, хвостиками спаржи, морковкой и пастернаком. Блюдо завершал салат из зеленого лука, свежих грибов, кресса и папоротника. Когда они принялись за лосося, из печи достали сочных куропаток и пирог с крольчатиной.

Настала очередь Антонии улыбаться. Сначала она была мужчиной, потом стала женщиной. Интересно, за кого ее примет миссис Кении сегодня вечером.

Глядя на игру света и тени на прелестном личике и оголенных плечах Тони, Адам старался угадать ее заветные мысли. Можно было подумать, будто она знала что-то такое, что неведомо ему. Он допустил ошибку, посмотрев на ее рот. Последствия для него были немедленными и вполне определенными. Ее рот был создан для любовных утех.

Макнув палец в соус, она облизала его. У него напрягся и затрепетал. Адам незаметно пошевелился, чтобы отпустить натянувшуюся между ног ткань. Он старался подавить желание, но оно разгоралось, вырываясь из-под контроля, при воспоминании о том, как обсасывал ее чувственную нижнюю губу. Когда же она потянулась за бокалом и груди ее чуть не вывалились из лифа, его до самого кончика фаллоса словно током пронзило. Ему больше не хотелось есть — грыз другой голод.

Когда мистер Бэрке принес следующее блюдо, Сэвидж покачал головой и сказал, что ему достаточно. Когда он заговорил, оказалось, что голос сел. Он прокашлялся.

— Когда вернемся в Лондон, ты появишься в свете как леди Антония Лэмб. Скажешь, что жила у друзей далеко от города. Я же оповещу, что лорд Антони Лэмб отправился на Цейлон.

Антония не сводила с него глаз, пропуская мимо ушей его слова об устройстве ее судьбы. Здесь, в его собственном замке, его надменный вид казался вполне естественным. С длинными волосами и изрезанным шрамами лицом он мог свободно сойти за воина из прошлого века. Она представила, как его бронзовое тело овладевает ею и она уступает, и по телу пробежала легкая дрожь. Она бы отдала душу за то, чтобы эта фантазия сбылась.

Адам Сэвидж бросил на стол салфетку и отодвинулся от стола, ожидая, когда она встанет. Он выглядел настолько невозмутимым и полностью владеющим собой, что ей ничего так не хотелось, как разнести эту невозмутимость на мелкие кусочки. Она вышла из-за стола. Встал Адам. То, что он увидел, заставило его прирасти к полу. Изящный женственный золотистый лиф дополняли узкие брюки и туфли на высоких каблуках. Мальчишечьи штаны подчеркивали ее длинные стройные ноги и обтягивали очаровательные округлости. Он вспомнил, как эти ноги обвивали его голое тело, и… погиб.

О планах выдать ее замуж было забыто. Она принадлежала ему. Навсегда.

Он решительно подошел к ней и обнял сильными руками. В голосе звучали бархатистые чувственные нотки:

— Мы еще не завершили дела.