Сочинения

ГАЛЬЦИОНА, ИЛИ О ПРЕВРАЩЕНИИ

Перевод Н. П. Баранова

1. Херефонт. Чья это песнь к нам, Сократ, доносится? Издалека, с морских берегов, вот с того высокого мыса? Как приятна она для слуха! Что за существо издает эти звуки? Безгласны обычно обитатели водных раздолий.

Сократ. То — морская поет, Херефонт, птичка. Гальционой прозывается она, многостонная, многослезная. Про нее люди давно сложили печальную повесть. Говорят, была женщиной некогда, дочкой Эола, Эллина — внучкой. Любезного мужа потеряла она и по нем долго тужила без меры: Кеиком он звался, происходил из Трахины, рожден был светлым сыном Денницы, — красавец-сын, красой в отца. После же Гальциона, по умыслу бога, птицей сделалась и вот, окрыленная, облетает моря, плачет, ищет супруга, обыскав всю землю в тщетных исканьях: супруга нет как нет.

2. Херефонт. Гальциона — ты говоришь? Я песни ее еще ни разу не слыхал: поистине, показалась она мне чуждой странницей. Да, отзвук, подобный стону, в песне своей издает птица. Скажи, Сократ, а собой как она велика?

Сократ. Небольшая. Большой, однако, за преданность супругу боги оказали ей почет. Покамест выводит Гальциона своих птенцов, природа соблюдает «гальционовыми» именуемые дни, средь зимней непогоды их отмечая светлым вёдром, — вот, как сегодня: выдался денек на славу. Посмотри, как там, наверху, безоблачно! Неподвижны лежат и спокойны равнины морские, с зеркалом, как говорится, схожи…

Херефонт. Да, это — так: кажется, день в самом деле выдался «гальционовый» нынче. Такой же вот был и вчера… Но, ради богов: можно ли верить старой сказке, Сократ, тобой рассказанной, будто птицы могли женщинами делаться, а женщины оборачиваться в птиц? Во всяком случае: мне невозможными кажутся все эти басни.

3. Сократ. Любезный Херефонт! Привыкли мы с тобой быть в том, что — возможно и невозможно, чересчур недальновидными судьями! Мы обо всем заключаем по способностям человека, слабого в знании и в вере, и даже — в зрении. Как часто являются для нас легкие вещи трудными, доступные — недоступными, отчасти по неопытности нашей, отчасти, впрочем, по детской слабости ума. Воистину, каждый из нас младенцем кажется, даже самый старый, настолько ребячески кратка она, долговечность наша, против вечности целой. Друг! Подумай сам: люди, не зная силы богов и полубожественных существ и мощи всей природы, что могли бы сказать: мыслимо или нет то, что мы с тобой ныне видим? Не вспомнишь ли ты, Херефонт, что за непогодь третьего дня была? Вспоминать даже жутко, пожалуй, молний жестокий блеск, ужасный гром и ветров чрезмерную силу! Можно было подумать: вселенная хочет вот-вот сейчас распасться на части!

4. А спустя немного какое-то чудо свершилося: погода прояснилась, да так вторые сутки и держится. Ну, а теперь: что же большим признаем и более трудным делом — превратить в такую прозрачность буйствующий вихрь, смятение недавней расходившейся бури, снова порядок и тишину воздвигнуть в природе, или женщину, обличье ее изменив, птицей сделать? Это даже дети, малые дети способны свершить, что лепке обучаются: взяв глины иль воска, без усилия не раз в одну и ту же глину они воплощают различных существ природу. Но божество чрезвычайной мощью своей несравнимо ни в какой степени со слабыми нашими силами, и сподручным явится делом ему все это и легким. Скажи: огромный небосвод во сколько раз больше тебя? Что ж? Измерь!

5. Херефонт. Кто из людей, Сократ, отважится подумать или словами обозначить нечто подобное? Никому не доступно сказать об этом!

Сократ. А разве нам не придется созерцать, если станем людей друг с другом сравнивать, — какие пропасти раскрываются и в силе, и в бессилии! Сравни мужчину в полном расцвете возмужалости с малышом глупым, так, пяти или десяти дней от рождения, и ты сам удивишься. Слишком велико, пожалуй, различие между силой и бессилием во всех наших делах, жизнью вызванных, — и в смысле различных искусств, столь богатых различной выдумкой, и в смысле телесных сил и душевных наших способностей. Разве может, как сказал я, дело мужчины на ум прийти малому ребенку?

6. И мощью тела один, но взрослый, мужчина окажется неизмеримо сильнее многих только что родившихся младенцев. Ибо тысячи их, тысячи тысяч один взрослый без труда, конечно, одолеет. Юность наша, во всем совершенно беспомощная и в самом начале претерпевающая непреодолимые трудности, сопутствует человеку, как положено это природой. Но если столь отличается, как оказывается, человек от человека, то чем же покажутся огромные небеса, по сравнению с нашей силой, тому, кто до уразумения таких вещей поднялся? Несомненным будет для большинства: если эта вселенная пространством имеет столь явный перевес над Сократом и Херефонтом, то не будут ли и способности ее, разуменье и рассудительность — соответственно отличны от наших сил и способностей?

7. Для тебя, для меня и для многих людей, нам подобных, — многое невозможно, что для других окажется очень легким. Например, на флейте играть никогда не игравшим, или правильно читать и писать — не знающим грамоты, покуда остаются они необученными, более невозможно, чем сделать женщиной птицу или птицей женщину. Природа помещает в пчелиные соты существо, ног и крыльев лишенное, после — ноги предоставляет, крылатым делает и, расцветив пестро, прекрасно и многообразно, взорам нашим являет пчелу, труженицу искусную над божественным медом. Так же из яиц, немых и безжизненных, природа выводит много пород пернатых, наземных и водных живых существ, святым искусством, как иные говорят, великого Эфира воспользовавшись.

8. Итак: велики силы бессмертных! А мы, смертные, во всех отношениях ничтожны, мы, чьи взоры ни большого, ни малого не в силах охватить, кого приводит в затруднение все происходящее вокруг, — что же мы можем сказать уверенного о женщине Гальционе и о соловье Филомеле? А славную сказку, что отцы наши нам рассказали, я в том же виде детям передам, о тебе, певунья тоски, о твоих жалобных стонах. И не раз воздам похвалу твоей чистой преданности и привязанности к мужу перед обеими женами моими, Ксантиппой и Мирто: все расскажу им и вдобавок — про почет, который ты нашла у богов. Не правда ли, и ты так же поступишь, Херефонт?

Херефонт. Да подобает так поступать, Сократ, ибо в том, что ты рассказал, содержится двойной призыв к женам и мужьям — пребывать в согласии.

Сократ. А теперь, простившись с Гальционой, возвратимся из Фалера в город. Уже пора.

Херефонт. Ты прав: пора! Так и поступим.