Сочинения

О воскресении плоти

1. Воскресение мертвых—упование христиан. Благодаря ему мы — верующие. Истина заставляет верить этому, истину открывает Бог. Но толпа насмехается, мня, что ничего не остается после смерти. И, однако, приносит жертвы умершим и к тому же с необыкновенной услужливостью, приспосабливаясь к вкусам погребенных, к времени приема пищи, так что в ком она отрицает какое–либо чувство, в тех же предполагает желание. А я буду осмеивать толпу, особенно когда она без всякой жалости сжигает тех самых умерших, которых потом весьма лакомо кормит, одним и тем же огнем и оказывая почести, и оскорбляя. О привязанность, забавляющаяся жестокостью! Священнодействует она или глумится, когда сжигает для сожженных? Порой к пересудам толпы присоединяют свои суждения и мудрецы. Согласно школе Эпикура, после смерти нет ничего. И Сенека утверждает, что после смерти все прекращается, даже она сама. Однако достаточно, что не менее значительная философия Пифагора и Эмпедокла и платоники, напротив, объявляют, что душа бессмертна и, более того, подобно нам утверждают, что она возвращается в тело[161]. Пусть не в то же самое, пусть не в человеческое только, так что Эвфорба признают возродившимся в Пифагоре, а Гомера—в павлине[162]; но они, по крайней мере, объявляют телесное восстановление души, искажая, но не отрицая ее свойства, и хотя истины не достигают, однако касаются ее. Итак, мир не отрицает воскресения мертвых и тогда, когда заблуждается.

2. Если и впрямь среди слуг Божьих есть некая секта, более близкая к эпикурейцам, чем к пророкам, то и мы знаем, что слышат от Христа саддукеи. Ибо у Христа было все, чтобы открыть прежде сокрытое, утвердить колеблющееся, исправить несовершенное, исполнить предсказанное, доказать воскресение мертвых не только через Себя Самого, но и в Себе Самом. Теперь же мы выступаем против новых саддукеев, частично разделяющих мнение прежних: наполовину они признают воскресение, — а именно воскресение только души, пренебрегая как плотью, так и Господом плоти. Никто не отказывает в спасении телесной субстанции, кроме тех еретиков, которые знают еще и другое божество. Поэтому они вынуждены и Христа представлять иначе, дабы Он не принадлежал Творцу. Прежде всего, они заблуждались относительно Его плоти, утверждая, согласно Маркиону и Василиду, что она не обладает действительностью, либо, согласно ереси Валентина и Апеллеса, что она совершенно особого свойства. Из этого следует, что они не допускают спасения той субстанции, которую отрицают во Христе, и думают, что получилось бы самое убедительное доказательство воскресения, если плоть уже воскресла во Христе.

Поэтому и мы написали сочинение «О плоти Христа», в котором утверждаем ее действительность против доказывающих ее призрачность и ее человеческую природу против признающих ее особенное свойство, так что Христос по праву называл Себя человеком и Сыном человеческим. Доказывая, что Он был существом плотским и телесным, мы тем самым отвергаем ересь и, утверждая, что не следует верить ни в какого Бога, кроме Творца, показываем, что Христос, в Котором познается Бог, именно таков, как о том возвестил Его Творец. Будучи опровергнуты во мнении, что Бог не есть Творец плоти, а Христос — Искупитель плоти, еретики будут обличены и в отрицании воскресения плоти. И мы утверждаем, что именно так следует вести прения с еретиками, — ведь порядок требует всегда выводить следствия из главных посылок, чтобы сначала установить то, чем определяется предмет дальнейшего исследования. Еретики же, сознавая свою слабость, никогда в должном порядке не рассуждают. Они хорошо знают, как им трудно доказать другое божество кроме Бога мира, известного всем естественным образом через свидетельство Своих дел. Вне сомнения, Он и в таинствах выше всех и в пророчествах явлен яснее всех. Поэтому еретики, приводя в оправдание якобы настоятельную причину, — а именно спасение самого человека, которое нужно исследовать в первую очередь, — начинают с вопроса о воскресении, ибо труднее поверить в воскресение плоти, нежели в единое Божество.

И вот, лишив рассуждение преимуществ логического порядка и сверх того отяготив его сомнениями, направленными к унижению плоти, они понемногу направляют ум к другому божеству, поколебав и исказив нашу надежду. Ведь всякий, кто был низвергнут с высоты той надежды, которую он чаял в Творце, или поколеблен в ней, легко склоняется к создателю иной надежды, которому иначе не поверил бы. Различие обетовании вызывает и различие богов. Так, мы видим, что многие запутываются и лишаются веры в воскресение плоти прежде, чем веры в единство Божества. Что же касается еретиков, то мы показали, каким оружием должны противодействовать им. И уже противодействовали им в специальных сочинениях: о единстве Бога и Его Христа — против Маркиона, а также о плоти Господа—против четырех ересей3[163], чтобы как можно основательнее подготовить настоящий вопрос; поэтому теперь следует рассуждать о воскресении одной только плоти, — будто оно сомнительно даже в нас, то есть в созданиях Творца. Ведь многие необразованны, многие сомневаются в своей вере и еще больше простаков, которых нужно будет научить, направить и укрепить, — ибо единство Божества будет защищено и с этой стороны. Ведь как отрицанием воскресения плоти оно подвергается сомнению, так признанием его утверждается. Что до спасения души, то, я полагаю, нет нужды останавливаться на нем особо. Ибо почти никто из еретиков не отрицает его, — как бы им того ни хотелось. Разве что некий Лукан (Lucanus) не только не щадит даже эту субстанцию, но, разрушая ее вслед за Аристотелем, ставит на ее место нечто другое и полагает, что воскреснет что–то третье, ни душа, ни тело, — значит, не человек, а, наверное, медведь, — ведь он Луканец (Lucanus)[164]. И ему хорошо досталось в сочинении о всевозможных свойствах души5[165], бессмертие которой мы прежде всего защищаем, допускаем исчезновение только плоти и особенно утверждаем ее восстановление. [В этом сочинении] мы собрали и расположили по порядку те вопросы, которые в других [книгах] упомянули, но по разным причинам отложили. А поскольку мы имеем обыкновение слегка затрагивать некоторые вопросы, то нужно и откладывать их до тех пор, пока предварительно намеченное не обретет завершенности и отложенное не явится в полном виде.

3. Для суждения о делах Божьих вполне довольно природного здравого смысла, — но только во свидетельство истины, а не в помощь лжи, ибо должно быть соответствие, а не противоречие Божественному установлению. Ведь кое–что известно и от самой природы, — например: многие знают о бессмертии души, все — о нашем Боге. Поэтому я мог бы воспользоваться и мнением Платона, утверждавшего, что всякая душа бессмертна 6[166], и естественным знанием народа, свидетельствующего о Боге богов. Я мог бы воспользоваться и другими общими суждениями, провозглашающими Бога Судьей: «Бог зрит» и «препоручаю Богу»7[167]. Но когда говорят: «мертвое — мертво», «живи, пока живешь» или «со смертью все кончается, даже сама смерть», тогда я вспомню, что Бог объявил сердце толпы пеплом и саму мудрость мира сего назвал глупостью, тогда, если еретик будет искать прибежища у пророков толпы или в мирских умствованиях, я скажу: «Еретик! Удались от язычника!» Хотя все вы, которые сами измышляете Бога, одинаковы, — однако, пока ты делаешь это во имя Христа, пока воображаешь себя христианином, ты отличаешься от язычника. Возврати ему его мысли, ибо и он твоими не назидается. Зачем ты ищешь опоры в слепом поводыре, если сам видишь? Зачем нагой одевает тебя, если ты облекся во Христа? Зачем пользуешься чужим щитом, если ты вооружен апостолом? Пусть лучше язычник научится от тебя исповедовать воскресение плоти, чем ты от него — отвергать: ибо если и христианам надлежало бы отрицать его, то им достаточно было бы руководствоваться собственной наукой, а не невежестом толпы. Тот уже не будет христианином, кто станет отрицать воскресение, исповедуемое христианами, и отрицать с помощью тех доводов, какими пользуется не–христианин. Отними только у еретиков общие с язычниками мнения, — так, чтобы свои исследования они основывали только на Писании, — и они не устоят. Ведь природный здравый смысл внушается самой простотой, единодушием и искренностью мнений, и он считается тем надежнее, что определения его истинны, открыты и всем известны. Божественный разум, напротив, обитает в сердцевине, а не на поверхности, и часто не совпадает с тем, что всем видно.

4. Поэтому еретики сразу начинают с того, чем, как они полагают, легко пленить умы, а именно с излюбленных ими общих понятий, на которых они и строят свои домыслы. Может, ты услышишь от еретика что–либо раньше или больше, чем от язычника? Разве не они постоянно и повсюду поносят плоть за ее происхождение, состав, несовершенство, конечную погибель, за то, что она с самого начала не чиста, происходя от грязи земной, потом еще более не чиста от нечистоты своего семени, ничтожна, слаба, преступна, обременена, тяжела, и потом, в довершение своего ничтожества, низвергается в землю, свое первоначало, под именем трупа, и наконец обречена потерять и это имя и остаться без всякого имени, также подлежащего смерти? Итак, не хочешь ли ты, говорит мудрый муж, убедить себя, что эта плоть, лишившаяся зрения, осязания и воспоминания, когда–нибудь опять будет восстановлена из испорченного в целое, из полого в твердое, из пустого в полное, вообще из ничего в нечто, — когда, конечно, возвратят ее огонь, вода, желудки диких зверей, зобы птиц, кишки рыб и даже само всепожирающее время? И нужно ли будет поэтому ожидать ее такой, какой она погибла, — так что возвратятся и хромые, и косые, и слепые, и прокаженные, и расслабленные, хотя и не хочется восстанавливаться в прежнем виде? Или они возвратятся неповрежденными, чтобы бояться опять претерпеть то же самое? Что потом произойдет с плотью? Будет ли ей опять необходимо все? Прежде всего, пища и питье? А дыхание для легких, вожделение для кишок и желудка, бесстыдство для срамных частей, работа для всех членов? Опять нарывы и раны, лихорадка и подагра? И желанная смерть? Конечно, желание возвратить такую плоть вновь сведется к стремлению избавиться от нее. Мы говорим об этом еще весьма и весьма прилично, в свойственной нам скромной манере. А сколь много позволено сквернословию язычников или еретиков, можно узнать на их собраниях.

5. Поэтому, раз даже невежды способны руководствоваться положениями здравого смысла, а сомневающихся и простаков они вновь смущают, и так как они составляют первый таран, который направляется против нас, потрясая самое свойство плоти, то и нам необходимо первым делом укрепить достоинство плоти, удалив порицание похвалой. Так еретики принуждают нас заняться риторикой, равно как и философией. Если бы даже это хрупкое и непрочное тельце, которое они боятся называть злом, было произведением ангелов, как представляется Менандру и Марку 8[168], или созданием некоего огненного существа, тоже ангела, как утверждает Апеллес, то для авторитета плоти достаточно было бы покровительства второстепенного божества. Ангелы, как известно, стоят вслед за Богом. Но теперь, каков бы ни был высочайший Бог того или иного еретика, я мог бы по справедливости вести достоинство плоти от Него, так как желание произвести ее принадлежало бы Ему. Ибо, конечно,Он воспрепятствовал бы ее возникновению, если бы не хотел, чтобы она возникла, — раз Он знал о ее создании. Поэтому и с их точки зрения плоть есть дело Бога.

Всякое дело принадлежит Тому, Кто допустил его бытие. Хорошо, однако, что очень многие и к тому же довольно ясные 9[169] их учения уступают все создание человека нашему Богу. Ты, верующий в Его единство, знаешь, каков Он. Может быть, тебе уже начинает нравиться плоть, Создатель которой так велик. — «Но и мир, — говоришь ты, — есть дело Бога», и, однако, образ мира сего, по свидетельству апостола, проходит (1 Кор. 7:31) и поэтому восстановление мира не предрекается, хотя он есть дело Бога. — «Но если целое после погибели не будет восстановлено, то к чему же восстанавливать часть?» — Конечно, ни к чему, если часть равна целому. Но мы указываем на различие. Во–первых, действительно все создано Словом Бога и без Него ничего не создано (ср. Иоан. 1:3); далее, и плоть создана Словом Бога, дабы, согласно установлению, ничто не существовало помимо Слова. Ведь Бог прежде сказал: Сотворим человека (Быт. 1:26), — и, более того, рукою, ради преимущества его, чтобы он не был равен миру. И сотворил, говорит Писание, Бог человека (27). Причина столь большого различия человека и твари заключается, вне сомнения, в свойстве вещей. Ведь то, что сотворено, ниже того, для кого оно сотворено, если в самом деле оно сотворено для человека, которому Бог потом его даровал. Итак, правильно, что вся тварь появилась как служанка повелением, властью и силой одного только Слова. Напротив, человек как ее владыка вознесен Самим Богом и создан Им, дабы мог властвовать. Помни, что человек в собственном смысле называется плотью, потому что она первая получила имя человека: И создал Бог человека, прах земной (2:7). Уже человек, но еще прах. И вдунул в лицо его дыхание жизни, и сделался человек, то есть прах, душою живою, и поместил Бог человека, которого создал, в рай (7—8). Итак, человек сначала был только прахом, а лишь затем стал целым. Я мог бы утверждать, что все, что вообще Богом предусмотрено для человека и ему обещано, относится не только к душе, но и к плоти, если не в силу общего происхождения, то, во всяком случае, по праву первенства.

6. Итак, я, пожалуй, продолжу рассуждение, — если только смогу воздать плоти столько чести, сколько сказал ей Тот, Кто создал ее. Ибо она уже тогда была столь славна, что такой ничтожный предмет, как прах, оказался в руках Бога, каковы бы они ни были, и был достаточно счастлив одним только их прикосновением. Но что удивительного, если творение возникло от одного лишь прикосновения Бога, без всякого иного действия? Ибо каким великим делом было устроение этой материи! Столько раз оказывалась ей честь, сколько раз она чувствовала руку Божью, когда та ее касалась, когда бралась из нее часть, когда она отделялась, когда формировалась. Подумай: ведь Бог был занят и озабочен только ею, — Его рука, ум, действие, замысел, мудрость, попечение и прежде всего Его благоволение, которое начертило образ, были устремлены на нее. И какую бы форму прах ни получил, при этом мыслился Христос, Который однажды станет человеком, ибо Слово имело стать прахом и плотью, которые тогда были еще землею. Ибо сначала Отец сказал Сыну: Сотворим человека по образу Нашему и подобию (Быт. 1:26). И создал Бог человека, — именно то, что было Им создано, — и создал его по образу Бога (27), то есть по образу Христа. Ибо Слово было и Богом, и, явившись в образе Бога, не почло хищением быть равным Богу (ср. Филипп. 2:6). Поэтому тогда уже этот прах, облекшись в образ Христа, имевшего явиться во плоти, был не только произведением Божьим, но и залогом.

Итак, к чему теперь (с намерением уничтожить происхождение плоти) поносить слово «земля» как обозначение нечистого и низкого элемента? Ведь если бы другая материя была использована для создания человека, следовало бы вспомнить высоту Создателя, Который, избрав, — объявил, а коснувшись, — сделал ее достойною. Рука Фидия создает Юпитера Олимпийского из слоновой кости10[170], и поклоняются уже не кости дикого и притом весьма несуразного животного, а изображению наивысшего мирового бога, и не благодаря слону, но благодаря великому Фидию. Так неужели Бог Живой, Бог истинный не очистил бы любую низменную материю и не освободил бы ее от всякого недостатка? Неужели возобладает мнение, что человек может лучше создать Бога, чем Бог — человека? Если даже и теперь прах есть источник соблазна, он уже стал чем–то другим. Я обладаю уже плотью, а не землею, хотя и плоти сказано: Земля есть и в землю пойдешь (Быт. 3:19). Речь идет о происхождении, а не о субстанции. Ей дано бытие, которое благороднее своего происхождения и счастливее благодаря происшедшему в нем изменению. Ведь и золото — земля, ибо оно из земли; однако оно является землей лишь до того времени, как сделалось золотом, совершенно другой материей, более славной и более благородной, хоть и происходит от не слишком чистой прародительницы. Так и Богу угодно было извлечь золото плоти из праха, который ты почитаешь грязью, и тем искупить ее происхождение.

7. Но, может быть, достоинство плоти менее высоко потому, что рука Бога не касалась ее самой, как она касалась праха? Однако поскольку она для того касалась праха, чтобы потом из праха образовалась плоть, она, конечно, ведала и делами плоти. Но еще я хотел бы, чтобы ты узнал, когда и как плоть произросла из праха. Ибо те кожаные туники (ср. Быт. 3:21), которые надели Адам и Ева при своем изгании из рая, не были, как некоторые полагают, превращением из праха в плоть, так как еще раньше Адам признал во плоти жены отросток своей субстанции: Это теперь кость от кости моей и плоть от плоти моей (2:23); и то, что было взято от мужа для образования жены, состояло из плоти, но если бы Адам тогда был еще прахом, оно, я полагаю, состояло бы из праха. Итак, прах обратился в плоть и был поглощен ею. Когда? Когда человек стал душою живою через дыхание Бога, через жар, способный каким–то образом высушить прах так, что он приобрел иное качество, став как бы глиняным сосудом, т. е. плотью. Так и гончар способен, воздействуя огнем, сгущать глину в твердую массу и из одной формы производить другую, лучше прежней, уже особого рода и со своим собственным именем. Ибо хотя написано: Разве глина скажет горшечнику? (Римл. 9:20), то есть разве человек спросит Бога, и если апостол говорит о глиняных сосудах (2 Кор. 4:7), то ведь и человек — глина, потому что прежде был прахом, и плоть—глиняный сосуд, потому что она образовалась из глины жаром Божественного дыхания. Потом она была покрыта кожаными туниками, то есть обтянута кожею. Ведь там, где сдирают кожу, везде обнажают плоть. Поэтому то, что теперь становится кожею, если ее сдирают, тогда, когда оно надевалось, было одеждой. Вот и апостол, называя обрезание совлечением плоти (Колосс. 2:11), объявляет кожу одеянием.

Поскольку дело обстоит именно так, у тебя есть и прах, славный благодаря руке Бога, и плоть, еще более славная благодаря дыханию Бога, которая одновременно покинула остатки праха и украсилась душой. Разве ты искуснее Бога? И, однако, скифские и индийские драгоценные камни, и блестящие зерна Красного моря ты вставляешь не в свинец, не в медь, не в железо и даже не в серебро, но оправляешь наилучшим и притом прекрасно отчеканенным золотом. Равным образом, для благовоннейших масел ты наперед приготовляешь соответствующие им сосуды, и для железных мечей таким же образом выбираешь достойные их ножны. Так неужели же Бог для тени Своей души, для дыхания Своего Духа, для дела Своих уст устроил какой–то презреннейший гроб, осудив их тем самым на недостойное пристанище? Но разве Он не поместил душу в плоти, или, лучше сказать, не внедрил ее и не смешал ее с плотью и притом так соединил их, что можно сомневаться, тело ли облекает душу или душа тело, плоть ли повинуется душе, или душа плоти? Впрочем, следует полагать, что душа, как существо более родственное Богу, ведет и господствует. Плоть же прославляется тем, что заключает в себе родственную Богу душу и дает ей возможность господствовать. Ибо какое пользование природой, какое наслаждение миром, какое удовольствие от элементов душа имеет помимо тела? Разве не так? Через него она снабжена всеми органами чувств: зрением, слухом, вкусом, обонянием, осязанием. Через него она одарена Божественной силой все совершать только словом, даже то, что указано молча. Ведь и слово исходит от телесного органа. Искусства осуществляются через плоть, ученые занятия, дарования — через плоть, дела, работа, обязанности — через плоть, да и вся жизнь души основывается на плоти, так что для души не жить есть не что иное, как разлучиться с плотью. Сама смерть есть дело плоти, равно как и жизнь. Более того, если все подчинено душе через плоть, то тем самым подчинено и плоти. Ты должен жить вместе с тем, что позволяет тебе пользоваться жизнью. Итак, хотя плоть считается служанкой и рабой души, она предстает ее сообщницей и сонаследницей. Если такова она во временной жизни, то почему не в вечной?

8. Вот что я хотел представить в пользу плоти, имея в виду общие основания человеческого бытия. Теперь же посмотрим, исходя из собственно христианских оснований, какие преимущества имеет у Бога эта хрупкая и нечистая субстанция. Достаточно уже того, что никакая душа не может обрести спасения, если она не уверует, пока обитает во плоти. Итак, плоть есть якорь спасения. Поскольку спасение соединяет душу с Богом, именно плоть делает возможным такое соединение. Ведь плоть омывается, чтобы душа очистилась, плоть помазывается, чтобы душа освятилась, плоть знаменуется, чтобы душа укрепилась, плоть осеняется возложением рук, чтобы душа осветилась духом, плоть питается телом и кровью Христа, чтобы и душа вскармливалась Богом. Значит, то, что объединено в труде, не может быть разделено в награде. Ибо и жертвы, приятные Богу, — я разумею смирение души, посты, поздние и скудные яства и соединенный с ними скорбный вид, — плоть приносит к собственной невыгоде. Девство, вдовство, брак, втайне остающийся целомудренным, единобрачие также приносятся Богу в ущерб благам плоти. Ну а что ты думаешь о плоти, когда она борется, вытащенная на расправу и выставленная на общественную ненависть за исповедание христианского имени, когда томится в темнице, гнусным образом лишенная света, нуждаясь во всем, живя в грязи, зловонии и унижении, не имея свободы даже во время сна, ибо она скована на своем ложе и ее колет солома; когда она среди ясного дня терзается всевозможными орудиями пыток; когда, наконец, она истребляется смертельными муками, горит желанием умереть за Христа, вернув Ему долг, и часто на том же кресте, не говоря уже о более ужасных казнях? Сверхблаженна и сверхславна та плоть, которая может предстать перед лицом Христа Господа, вернув этот великий долг. А долг ее Христу один: вообще перестать быть должницей, — и, вернув его, она тем прочнее будет связана [с Христом], ибо станет свободна.

9. Итак, повторю: если Бог создал плоть Своими Собственными руками по Своему образу, если Он одушевил ее Своим дыханием по подобию Своей жизни, поставил ее выше всего творения для обитания в нем, для пользования им и господства над ним, облек ее Своими таинствами и наставлениями, ее чистоту любит, ее умерщвление одобряет, ее страдания ценит, — разве эта плоть не воскреснет, будучи так близка Богу? Не дай Бог, не дай Бог, чтобы дело рук Его, забота Его помысла, мех Его дыхания, царица Его творения, наследница Его щедрости, служительница Его религии, воительница Его свидетельства, сестра Христа Его была определена на вечную погибель! Что Бог благ, мы знали; что только Он один совершенен, узнали от Его Христа. Он, заповедуя любовь сначала к Себе, а потом к ближнему11[171], и Сам исполнит то, что предписывает. Он будет любить плоть, столь близкую Ему: Она слаба — но сила совершается в немощи (2 Кор. 12:9), она немощна — но во враче нуждаются только больные (Лук. 5:31); она не знатна — но незнатным мы оказываем больше попечения (1 Кор. 12:23); она погибла — но: Я, — говорит Христос, — пришел спасти погибшее (Лук. 19:10); она грешна — но Господь говорит: Более хочу спасения грешника, чем смерти его (Иез. 18:23); она осуждена—но Я, — говорит Господь, — поражу и Я исцелю (Втор. 32:39). Зачем же ты порицаешь в плоти то, что ожидает Бога, что на Бога надеется? Бог воздает славу тому, чему Он помогает. Я дерзнул бы утверждать: если бы с плотью не случилось этих бед, то благость, милость, сострадание, вся благотворная сила Божья не нашли бы употребления.

10. Ты берешь лишь те места Писания, которые порицают плоть; возьми и те, которые ее прославляют. Всякий раз, когда она унижается, ты обращаешь внимание на это. Останови свой взгляд и тогда, когда она возвышается. Всякая плоть — трава (Ис. 40:6). Но Исайя изрек не только это, но и: Всякая плоть увидит спасение Божье (5). Замечают, что Бог говорит в Книге Бытия: Мой Дух не останется в этих людях, потому что они — плоть (Быт. 6:3). Но да услышат из уст Иоиля: И излию от Духа Моего на всякую плоть (2:28). И апостола ты должен знать не только по тем текстам, в которых он часто порицает плоть. Ибо хотя он говорит, что ничего доброго не обитает в его плоти (ср. Римл. 7:18), хотя утверждает, что те, которые во плоти, не могут быть угодны Богу (8:8), потому что плоть вожделеет противного духу (Галат. 5:17), и если в других местах тоже говорит нечто подобное, то осуждает не субстанцию плоти, а ее действия [172]. Мы и в других местах покажем, что укорять плоть следует только для порицания души, которая подчиняет плоть для служения себе. Впрочем, в этих же Посланиях Павел говорит, что он носит знаки (stigmata) Христа на своем теле (ср. Галат. 6:17), что он запрещает осквернять наше тело, ибо оно—храм Божий (ср. 1 Кор. 3:16—17), что он считает наши тела членами Христовыми (6:15) и увещевает носить и прославлять Бога в нашем теле (20). Итак, если унижения тела мешают его воскресению, то разве достоинства не способствуют ему гораздо более? Ведь Богу больше подобает привести к спасению то, что Он когда–то порицал, чем предать погибели то, что Он когда–то хвалил.

11. До сих пор мы славили плоть против ее врагов, которые, тем не менее, являются наилучшими ее друзьями. Ведь никто не живет столь плотски, как те, кто отрицает воскресение плоти: кто отрицает наказание, тот презирает и строгие требования учения. О них прекрасно говорит Параклет через пророчицу Приску: «Плотские суть и плоть ненавидят» [173]. Но если достоинство плоти таково, что может обещать ей награду спасения, то не следует ли нам подумать и о могуществе, силе и власти Самого Бога? Способен ли Он восстановить и воссоздать рассыпавшийся, пожранный и уничтоженный разными способами шатер плоти? Но разве не дал Он нам примеров Своей власти в мире явленной всем природы, чтобы никто не подумал, что знает Бога, в Которого нужно верить и верить именно в Его Всемогущество?

Конечно, ты можешь встретить среди философов таких, которые утверждают, что этот мир не рожден и не сотворен [174]. Но гораздо лучшего мнения держатся почти все еретики, соглашаясь, что мир рожден и сотворен, и творение его приписывают нашему Богу. Итак, твердо верь, что Бог создал все это из ничего (ex ni–hilo), — и тогда ты познал Бога, веруя, что таково Всемогущество Божье. Ведь некоторые, не способные сразу уверовать в это, следуют философам, полагая, что Бог образовал вселенную из готовой материи. Но если бы даже действительно было так, и тогда следовало бы утверждать, что при этом преобразовании материи Он создал совершенно другие субстанции и совершенно другие формы, чем те, которые прежде были в материи. Поэтому я ничуть не менее стал бы защищать то мнение, что Он создал мир из ничего, если Он создал то, чего прежде вообще не было. Ибо какая разница — произойти из ничего или из чего–либо, — если возникает то, чего вообще не было, и если «быть ничем» (nihil fuisse) значит «не быть вообще»? И наоборот, «быть» значит «быть чем–то» (поп nihil). Но если даже и есть разница, все равно, то и другое обращается в мою пользу. В самом деле, если Бог все создал из ничего, Он может и плоть, обратившуюся в ничто, опять создать из ничего. Если же Он все произвел из другой материи, Он может и плоть (как бы она ни пропала) вызвать к жизни из другой материи. Во всяком случае Тот, Кто создал, способен и воссоздать, ибо гораздо труднее создать, чем воссоздать, труднее начать, чем продолжить. Так и воскрешение плоти ты должен считать делом более легким, чем ее создание.

12. Теперь обрати свой взор на примеры Божественного могущества. День умирает в ночи и все погребается во мраке. Краса мира увядает и все сущее погружается во мрак смерти. Все помрачается, молчит, цепенеет; всюду наступает затишье и все скорбит о погибшем свете. И все же свет опять оживает во всем мире совершенно такой же, целый и невредимый, со своим великолепием, со своим богатством, с солнцем, умертвив свою смерть — ночь, раскрыв свою гробницу — тьму, став своим собственным наследником, — покуда ночь в свою очередь не оживет со всем, что ей принадлежит. Ведь и лучи звезд, которые угасила утренняя заря, снова воспламеняются; и созвездия, которые на время отнимаются у взора, снова возвращаются; и зеркальная гладь луны, которая в течение месяца истощается, снова обретает красу. Возвращаются зима и лето, весна и осень со своими силами, свойствами и плодами. Конечно, земля повинуется небу: одевает деревья после листопада, вновь окрашивает цветы, выращивает травы, производит те семена, которые приняты землею, и не прежде, чем они приняты. Удивительное дело! Из губительницы земля делается хранительницей; она похищает, чтобы возвратить, губит, чтобы сохранить, вредит, чтобы восстановить, истощает, чтобы приумножить. И действительно, она возвращает плодороднейшим и обильнейшим то, что уничтожила, обращает убыток в прибыль, отнятое—в излишек, утрату — в выгоду. Короче говоря, все сотворенное восстанавливается. Все, что ты встретил, уже было, все, что ты потерял, вернется. Все повторяется, все возвращается к своему состоянию, ибо прежде исчезло; все начинается, ибо прежде прекратилось. Все кончается именно для того, чтобы вновь быть, все погибает ради своего сохранения.

Итак, весь этот порядок круговращения свидетельствует о воскресении мертвых. Бог запечатлел его в Своих делах прежде, чем в Своем Писании, проповедовал его могуществом прежде, чем Словом. Сначала Бог послал тебе наставницей природу, предполагая послать и пророчество, чтобы ты, ученик природы, легче поверил пророчеству, чтобы тотчас принял услышанное, ибо повсюду уже видел это, и чтобы не сомневался, что Бог, Который, как ты знаешь, есть Восстановитель всего, так же воскресит и плоть. И если действительно все воскресает для человека и для его пользы и, воскресая для человека, воскресает, конечно, и для плоти, — то может ли быть, что плоть, ради которой и для пользы которой не погибает ничто, сама целиком погибает?

13. Если вселенная недостаточно являет образ воскресения, если творение ничем этого не подтверждает (ибо некоторые его части претерпевают не столько смерть, сколько остановку, и не возрождение, а преобразование), то вот перед тобой полнейший и достовернейший образ этой надежды, существо одушевленное, подвластное и жизни и смерти. Я разумею птицу, обитающую на Востоке, замечательную своей редкостью и удивительную способностью к жизни: умирая по своей воле, она обновляется; умирая и возвращаясь в день своего рождения, феникс является там, где уже никого не было, вновь та, которой уже не было, иная и та же самая. Что может быть яснее и убедительнее для нашего предмета? И чему еще служит это доказательство? Даже в Своем Писании Бог говорит: Ты процветешь, как феникс (Пс. 91:13) [175], то есть после смерти и погребения, чтобы ты поверил, что даже у огня можно отнять субстанцию тела. Господь сказал, что мы лучше многих воробьев (Матф. 10:31). Если мы не лучше многих фениксов, то не беда. Но должны ли навсегда погибать люди, если аравийские птицы спокойны за свое воскресение?

14. Таковы черты Божественного могущества, не менее явленные Богом в образах природы, чем выраженные словом. Однако мы, пожалуй, обратимся и к самим Его словам и наставлениям, ибо по большей части так мы вносим должный порядок в разбираемый нами предмет. Ведь мы начали с достоинства плоти: такова ли она, чтобы после разрушения заслуживала спасения. Потом рассуждали о могуществе Бога: таково ли оно, что в состоянии спасти разрушившееся. Если мы доказали и то и другое, я желал бы, чтобы ты исследовал: есть ли столь серьезная причина, которая требовала бы воскресения плоти как чего–то необходимого или, по крайней мере, вполне соответствующего разуму? Ибо следует заметить, что хотя тело способно к восстановлению, и хотя Бог в состоянии восстановить его, однако прежде должна быть и причина для восстановления. Итак, уразумей причину этого ты, который учишься у Бога, сколь совершенного в благости, столь и справедливого, совершенного Самого по Себе, и справедливого по отношению к нам.

Если бы человек не согрешил, он знал бы только благого Бога из Его природных свойств. Но теперь он ощущает и Его справедливость по неизбежности причины, но вместе с Его справедливостью ощущает и Его благость. Ведь поощряя добро и карая зло, Он выказывает справедливость, и обоими приговорами содействует добру, одно защищая, а другое наказывая. Вместе с Мар–кионом ты лучше поймешь, приналежит ли это все Богу. Между тем, наш Бог таков: Он по справедливости Судья, потому что Господь— по справедливости Господь, потому что Творец—по справедливости Творец, потому что Бог. Отсюда следует, что тот неведомый Бог еретиков по справедливости не судья, ибо не Господь, по справедливости не Господь, ибо не Творец, и я уж не знаю, Бог ли тот, кто не Творец, поскольку не Бог, и не Господь, поскольку не Творец. Итак, если Богу, Господу и Творцу более всего подобает творить суд над человеком, вопрошая, старался ли он познать своего Господа и Творца и почитать Его или нет, то и для этого суда требуется воскресение.

В этом, то есть в подобающем Богу свершении суда, и состоит главная причина, даже необходимость воскресения. Относительно его ведения тебе нужно исследовать, будет ли Божественный приговор распространяться на обе субстанции человека: на душу и на плоть. Ибо что подлежит суду, то способно и воскреснуть. Мы прежде всего утверждаем, что веруем в полноту и совершенство Божьего суда, ибо он будет последним и, следовательно, вечным; далее, он будет праведным, ибо в нем не будет изъянов, и потому достойным Бога, что будет полным и совершенным, сообразно Его долготерпению. Однако суд будет полным и совершенным, только если перед ним предстанет весь человек. А если цельный человек состоит из соединения двух субстанций, то их он и должен явить перед судом: ведь его надлежит судить целиком и он не жил бы, если бы не был целостен. Итак, каким он жил, таким и должен предстать на суд, потому что суду подлежит вся его жизнь: жизнь есть причина суда, и судить нужно столько субстанций, сколько их было при жизни.

15. Пусть уж наши противники сначала разорвут связь плоти с душою в делах жизни, чтобы потом дерзко разорвать ее и при воздаянии за жизнь. Пусть отрицают соучастие в действиях, чтобы потом они могли с полным основанием отрицать общую участь в воздаянии. Плоть не должна подвергнуться приговору, если она не имеет отношения к его причине. Пусть будет воскрешена одна душа, если она одна ушла из жизни. Но в одиночестве она столь же мало покидает, сколь и проходит то, что покинула, — я разумею земную жизнь. Душа настолько связана с жизнью, что мы не отделяем от общения с плотью даже мыслей, — пусть они одиноки, пусть не нашли осуществления через плоть; все, что душа делает в сердце, она делает во плоти, с плотью и через плоть. Поэтому Господь, порицая наши мысли, упоминает именно эту часть плоти, твердыню души: Для чего вы мыслите худое в сердцах ваших (Матф. 9:4) и: Кто смотрит с вожделением, тот уже прелюбодействовал в сердце своем (5:28). Итак, мысль даже без действия и без осуществления есть акт плоти. Но если главный орган чувств, что называется ήγεμονικόν [176], находится в мозгу, или в середине между бровями, или там, где угодно философам, плоть будет органом мышления (cogitatorium) души. Пока душа пребывает в плоти, она никогда не обходится без нее. А плоть ничего не совершает без души, без которой она не существует. Подумай также, не через плоть ли осуществляются мысли, которые извне познаются при ее помощи. Довольно одного мановения души — и лицо дает знать об этом: лицо есть зеркало всех намерений. Еретики могут отрицать соучастие в делах, но соучастие в мыслях они отрицать не могут. При этом они перечисляют преступления плоти: значит, за грехи она получит наказание. Мы, напротив, указываем им на достоинства плоти: следовательно она получит награду за свою добродетель. И если именно душа действует и побуждает ко всему, то плоти свойственно послушание. Не следует думать, что Бог — Судья либо неправедный, либо беспечный: неправедный, если участницу добрых дел Он лишает награды, беспечный, если Он освобождает от наказания участницу злых дел. Между тем, человеческий суд тогда считается совершенным, когда в каждом деле обнаруживает исполнителей и относится к ним без потворства и недоброжелательности, чтобы они разделяли как наказание, так и награду с главными виновниками.

16. Если мы приписываем душе власть, а плоти повиновение, следует позаботиться о том, чтобы наши противники не опровергли и это суждение иными доводами, ибо они хотят ложно определить плоть на службу душе не как служанку, чтобы им не признавать ее союзницей души. Они, конечно, скажут, что слуги и союзники имеют право выбора в отношении своих обязанностей и в обоих случаях вольны решать сами, ибо они люди. Поэтому они разделяют награды с теми, кому добровольно предложили свои услуги. Плоть же, которая сама по себе ничего не думает и не чувствует, не способна желать или не желать, оказывается скорее сосудом души, ее орудием, а не слугою. Поэтому судить следует только душу—за то, как она пользовалась сосудом плоти. Сам сосуд, конечно, не подлежит приговору, как не наказывается чаша, в которой кто–то приготовил яд, и не предается диким зверям меч, которым кто–то совершил разбой.

Итак, плоть невинна в той мере, в какой ей не могут вменяться в преступление злые дела, и тогда ничто не препятствует ей обрести спасение в силу невинности. Ведь хотя ей не должны вменяться ни добрые ни злые дела, однако Божественной милости более приличествует освободить невинных. Так ведь должны поступать благодетели. А Совершенному Благодетелю свойственно давать и то, что он не обязан давать. Однако я спрашиваю: чаша, не говорю— отравленная, в которую ввергнута смерть, но зараженная дыханием трибады, жреца Кибелы, гладиатора или палача [177], — достойна ли она, по–твоему, меньшего осуждения, чем их уста? Ведь чашу, запачканную нами же или не пришедшуюся нам по вкусу, мы обыкновенно разбиваем и еще сильнее гневаемся на слугу. Да и меч, преступно обагренный кровью, кто не удалит из своего дома, тем более из своей спальни, не говорю уже — от своего изголовья, предчувствуя, что он ничего не увидит во сне, кроме ненависти душ, мучающих и беспокоящих того, кто разделяет ложе с их кровью? Напротив, сосуд, известный только хорошим, испытанный верным служением, украшается венками того, кто пьет из него, и в знак чести наполняется цветами. Меч же, обагренный кровью на войне, который лучше меча убийцы, будет вознагражден за свои заслуги причислением к священным предметам. Итак, можно произносить приговоры против сосудов и орудий, которые тем самым участвуют в заслугах своих владельцев и пользователей.

Все это я привел для разъяснения их доводов, хотя различие предметов нарушает аналогию. Ведь всякий сосуд и орудие берутся извне, их материя совершенно чужда субстанции человека. А плоть, с самого начала зачатая, оформленная и рожденная в материнском чреве вместе с душою, соединяется с ней и при всяком действии. Ибо хотя плоть называется у апостола сосудом, который он повелевает хранить в чести (1 Фесс. 4:4), однако он называет так и внешнего человека, а именно тот прах, который впервые был назван именем человека, а не чаши, меча или какого–нибудь сосуда. Ведь имя сосуда она получила из–за способности принимать и хранить душу; а имя человека — за участие в той природе, которая пользуется ею в своих действиях не как орудием, а как слугой. Поэтому она и суду подлежит как слуга, ибо сама не мыслит, но является частью того, что мыслит, а не утварью. И апостол, зная, что плоть сама по себе не делает ничего, что не вменялось бы душе, тем не менее считает ее греховною (ср. Римл. 8:3), дабы не думали, что она свободна от суда, раз явно направляется душой. Так он говорит и когда имеет в виду некоторые славные дела плоти: Прославляйте и носите Бога в теле вашем (1 Кор. 6:20), — хотя знает, что эти действия совершаются душою. Однако он приписывает их плоти, ибо ей обещает награду. В противном случае нельзя было бы ни обвинить плоть, чуждую вине, ни поощрить ее, если ей недоступна слава; значит и обвинение, и поощрение не касались бы плоти, если бы ей не принадлежала и награда, которая обретается в воскресении.

17. Всякий, кто простодушно следует нашему мнению, будет думать, что плоть потому должна предстать перед судом, что иначе душа не чувствует ни мучения, ни облегчения, ибо она бестелесна. Так и думает толпа. Мы же и здесь заявляем, что душа телесна, и в особой книге доказываем [178], что ее субстанция обладает особого рода плотностью, вследствие которой она может чувствовать и страдать. Ибо пример Лазаря свидетельствует, что и теперь души в преисподней мучаются и наслаждаются, хотя они наги и лишены плоти. Разумеется, я дал своему противнику повод говорить: «Следовательно, душа, которая обладает особой телесностью (corpulentia), будет сама по себе способна страдать и чувствовать, а, значит, не будет нуждаться в плоти». Нет, она будет нуждаться, но не потому, что не может ощущать что–либо без плоти, а потому, что ее ощущение прочно связано с плотью. Ведь насколько ей хватает собственных сил для действий, настолько же ей хватает их и для страданий. Но для действий ей недостаточно собственных сил. Ибо сама по себе она может только думать, хотеть, жаждать, располагать; а для осуществления этого она нуждается в помощи плоти. Так и для страдания ей нужно общение с плотью, ибо с ее помощью она настолько же восприимчива к страданию, насколько без нее неспособна к действию. Поэтому душа первым делом получает возмездие за то, для чего у нее достаточно своих сил: за страсти, помыслы, желания.

Далее, если бы этого было достаточно для полноты заслуг и если бы не требовались еще и дела, а для совершения суда вполне достаточно было бы одной только души, то ее и судили бы за то, что она в состоянии была делать самостоятельно. Но так как и дела должны подлежать возмездию, а дела совершаются с помощью плоти, то уже недостаточно того, чтобы душа блаженствовала или мучилась без плоти за деяния, принадлежащие также и плоти. Хотя душа имеет тело, хотя она имеет члены, их недостаточно как для полного ощущения, так и для полного действия. Поэтому она страдает в преисподней за то, что совершила, первою вкушая, так как первой совершила преступление; однако она ожидает и плоть, чтобы с помощью той, кому она вручила свои помыслы, принять воздаяние и за дела. Так, следовательно, будет проходить суд, для того назначенный на конец мира, чтобы Божественный приговор мог быть вынесен по представлении всей пло–ти. Иначе, если бы он назначался только для душ, не нужно было бы откладывать до конца мира то, что они уже сейчас пожинают в царстве мертвых.

18. До сих пор мои предварительные замечания имели целью подкрепить все те места Писания, которые обещают восстановление плоти. Раз в его пользу говорят столькие свидетельства добросовестных защитников (я разумею достоинства самой субстанции [плоти], силу Божью, примеры ее, основания и необходимость суда), то, разумеется, правильно будет понимать Писание сообразно этому множеству свидетельств, а не умствованиям еретиков. Умствования происходят из одного только неверия, считающего невероятным, чтобы восстановлена была субстанция, похищенная смертью. Однако ведь не говорится, чтобы этого не заслуживала сама плоть или чтобы это было невозможно для Бога или недоступно для суда. Все это, конечно, было бы невероятно, если бы не было возвещено Богом. Впрочем, если бы это и не было возвещено Богом, следовало бы самостоятельно предположить, что не возвещено потому именно, что наперед предуказано многочисленными свидетельствами. Но поскольку [эта истина] провозглашается и Божественными словами, не следует понимать ее иначе, чем того требуют свидетельства, которыми она возвещается помимо Божественных слов.

Итак, рассмотрим сначала то, под каким именем эта надежда объявлена. Я думаю, у всех перед взором одно предписание Божье: воскресение мертвых. Два веских, точных, ясных слова. К ним я намерен приступить, исследовать их и [выяснить], к какой субстанции они относятся. Когда я слышу, что человеку предстоит воскресение, то непременно выясняю, что в нем предназначено к гибели, так как воскресения ожидает только то, что прежде погибло. Лишь тот, кто не знает, что плоть гибнет вследствие смерти, может и не знать, что она поддерживается жизнью. Природа возвещает Божий приговор: Земля есть и в землю пойдешь (Быт. 3:19), — и кто не слышит этого, тот видит, что всякая смерть есть разрушение членов. Этот жребий тела выразил и Сам Господь, когда, облекшись в эту самую субстанцию, сказал: Разрушьте храм сей, и Я в три дня восстановлю его (Иоан. 2:19). Этим Он показал, чему принадлежит разрушение, исчезновение, падение, а Кому — поднятие и восстановление. Сам Он носил в Себе душу, трепещущую смертельно (Матф. 26:38), однако не падающую от смерти; ибо Писание говорит: О теле Своем Он сказал (Иоан. 2:21). Итак, это — плоть, которая разрушается смертью и из–за «падения» (a cadendo) объявляется трупом, «падалью» (cadaver). А в отношении души слово «падать» не употребляется, ибо ее облик не разрушается. Напротив, она–то и разрушает тело, когда выходит, а входя, созидает его из земли. Не может пасть то, что входя, созидает; не может разрушиться то, что, выходя, производит падение. Скажу еще точнее: душа даже в сон не «впадает» вместе с телом, никогда не предается отдыху вместе с плотью, ибо и во сне она деятельна и тревожна. Она была бы покойна, только если бы лежала. Итак, душа не «падает» при действительной смерти, как не преклоняется и в ее подобии.

Далее, рассмотри, к какой субстанции относится и следующее слово — «мертвых». В связи с этим мы должны заметить, что еретики иногда приписывают смертность душе. И если бы, тем самым, смертная душа должна была обрести воскресение, это подразумевало бы, что она равным образом сообщит воскресение смертной плоти. Но теперь нужно связать собственное значение этого слова с обозначаемой им участью. Если воскресение относится к тому, что «упало», то есть к плоти, то к ней же относится и слово «мертвые». Ибо воскресение «мертвых» означает восстановление того, что «упало». Так мы научились от Авраама, праотца веры, мужа, удостоенного Божественной дружбы. Прося у сынов Хета места для погребения Сарры, он сказал: Дайте мне во владение у вас могилу, и я похороню своего мертвеца (Быт. 23:4), — имея в виду плоть. Ибо для погребения души он и не искал бы никакого места, — даже если бы она считалась смертною, и действительно заслуживала названия «мертвой». Итак, если «мертвое» — это тело, то, когда речь идет о «воскресении мертвых», имеется в виду воскресение тел.

19. Итак, рассмотрение указанных слов (разумеется, взятых в истинном значении) и их смысла должно будет содействовать тому, чтобы всякий раз очевидное одерживало верх и верным устранялось неверное, если противная сторона вносит какое–то смущение под видом символов и загадок. Ибо некоторые, встречаясь с обычным видом пророческого речения, часто, но не всегда облеченного в аллегорию и образ, дают превратное иносказательное толкование даже ясно возвещенному воскресению мертвых. утверждая, что смерть следует понимать духовным образом «Ибо знакомая всем смерть, — говорят они, — на самом деле есть не разлучение плоти и души, а неведение о Боге, из–за которого человек, будучи мертв для Бога, покоится в заблуждении, как в гро–бу. Поэтому истинное воскресение бывает тогда, когда кто–либо найдя доступ к истине, вновь обрел душу и жизнь для Бога, и, со–крушив смерть неведения, словно вышел из гроба ветхого человека, ибо Господь сравнил книжников и фарисеев с выбеленными гробами (Матф. 23:27). Отсюда следует, что те, которые верой обрели воскресение, пребывают с Господом после того, как облеклись в Него крещением». — Подобной хитростью в беседах они часто создавали у наших ложное впечатление, что и сами допускают воскресение плоти. — «Горе тому, кто не воскрес в этой плоти», — говорят они (боясь тотчас оттолкнуть наших прямым отрицанием воскресения). Но втайне, про себя, они думают < Горе тому, кто, находясь во плоти, не познал еретического тайного учения», — это и есть у них воскресение. Многие, в свою очередь, признавая воскресение после исхода души, понимают его в том смысле, что восстание из гроба есть оставление мира, ибо мир — это обиталище мертвых, то есть не знающих Бога. Многие пони–мают воскресение даже как выход из самого тела, потому что тело, как гробница, крепко держит смертью мирской жизни запертую душу.

20. И вот, дабы опровергнуть подобного рода толкования, я намерен разрушить их первооснову, а именно утверждение, что пророки все проповедовали, употребляя образы (imagines). Ибо, в таком случае, — если бы не возвещалось нечто действительное (veritates), из которого заимствовались образы, — нельзя было бы различить и сами образы. Или, лучше сказать, если бы существовали только изображения, то чем был бы предмет изображения? Зачем подносить к себе зеркало, если нигде нет лица? Так что не все — образы, но есть и действительное; не все — тени, но есть и тела, и о Самом Господе мы имеем предсказания, которые яснее любого света. Ведь и Дева зачала во чреве не образно и родила Эммануила, Бога с нами (Ис. 7:14; Матф. 1:23), Иисуса, не иносказательно. И если Он силу Дамаска и добычу Самарии (Ис. 8:4) должен был получить иносказательно, то на суд с пресвитерами и князьями народа (3:14) должен был прийти в буквальном смысле. Ибо волновались племена в лице Пилата и народы замышляли тщетное в лице Израиля; восстали цари земли — Ирод, и правители соединились вместе — Анна и Каиафа [179]— против Господа и Христа Его (Пс. 2:1—2). Он, как овца, был веден на заклание и, как агнец перед стригущим— пред Иродом — был безгласен, Он не открывал уст Своих (Ис. 53:7). Спину Свою Он отдавал бичам, щеки рукам, и лицо Свое не отворачивал от плевков (50:6). Он был причтен к злодеям (53:12), пронзен был в руки и ноги, допустил бросание жребия о своей одежде (Пс. 21:17; 19), выпил горький напиток (68:22), смеющиеся кивали на Него головами своими (21:8), после того как Он был продан изменником за тридцать серебренников (Зах. 11:12). Какие тут фигуры у Исайи, какие образы у Давида, какие намеки у Иеремии? Даже великие деяния Его не предвозвещались в притчах. Или разве слепым не открывались глаза! Разве язык немых не получил дара слова? Разве сухие руки и расслабленные ноги не укреплялись? Разве хромой не скакал, как олень (Ис. 35:5—6)? Хотя мы, обыкновенно, толкуем эти слова духовно, относя их к душевным недугам, исцеленным Господом, но они исполнились и применительно к телу, а это значит, что пророки предсказывали в том и другом смысле, причем большая часть их речений, несомненно, откровенна, ясна и свободна от всяких туманных аллегорий. Когда они провозглашают гибель народов и городов, Тира, Египта, Вавилона, Идумеи, Карфагенских судов; когда говорят о наказаниях и наградах самого Израиля, о его пленении, восстановлении и последнем его гибельном рассеянии [180], — кто предпочтет здесь иносказание буквальному смыслу? События заключены в письменах, а письмена читаются в событиях. Итак, форма пророческой речи не всегда и не во всем иносказательна, но только иногда и кое в чем.

21. «Но если, — говоришь ты, — иногда и кое в чем это бывает, то почему и провозвестие воскресения не должно пониматься духовно?»— Потому что многое свидетельствует против этого. Во–первых, каков смысл весьма многих Божественных книг (instru–menta), которые так ясно свидетельствуют о телесном воскресении, что не допускают намека на образное его понимание? Но в любом случае было бы справедливо, как мы выше указали, судить о сомнительном по несомненному, о темном по ясному, — дабы, по крайней мере (по несогласии несомненного и сомнительного, ясного и темного) вера не погибла, истина не подверглась опасности, и Само Божество не порицалось за непостоянство. Невероятно, далее, чтобы то важнейшее таинство, которым скрепляется вся вера, на которое опирается все учение, было двусмысленно возвещено и неясно выражено. Ведь если надежда на воскресение оставляет сомнение в награде и наказании, она никого не склонит к религии, особенно такой, которая открыта общественной ненависти и враждебным приговорам. Всякое дело сомнительно, если сомнительна награда, всякий страх ложен, если сомнительна опасность. Но и награда, и опасность лишиться ее зависят от исхода воскресения. Если временные, местные и частные приговоры Бога относительно городов, народов и царей так ясно возвещены пророками, то почему же Его вечные распоряжения, общие для всего рода человеческого, должны быть лишены света? Чем они важнее, тем должны быть и яснее, — чтобы их считали более важными. И я полагаю, что Богу нельзя приписать ни недоброжелательства, ни лукавства, ни изменчивости, ни высокопарности, чем обыкновенно грешат обнародуемые торжественные указы.

22. После этого мы должны рассмотреть те места Писания, которые не позволяют (вместе с этими «душевными», чтобы не сказать — «духовными» [181]) представлять воскресение мертвых ни как познание истины уже в этой жизни, ни как происходящее тотчас после ухода из жизни. Поскольку время для всей нашей надежды указано священным текстом, и, я полагаю, его невозможно назначить раньше пришествия Христа, то наши чаяния устремлены к окончанию века сего, к концу мира, к пришествию великого дня Господня, дня гнева и отмщения, последнего и сокровенного дня, который никому, кроме Отца, не известен, хотя и предуказан знамениями и чудесами, колебаниями стихий и столкновениями народов. Я пересказал бы пророчества, если бы Сам Господь умолчал об этом (хотя и пророчества были гласом Господним), но гораздо важнее, что Он удостоверил Своими устами. Спрошенный учениками, когда случится то, что Он перед этим раскрыл о гибели храма, Он изложил порядок времен, сначала Иудейских— вплоть до разрушения Иерусалима, а потом общих для всех народов — вплоть до завершения века. Ибо после того, как Он возвестил: Тогда Иерусалим будет попираем язычниками, доколе не окончатся времена язычников (Лук. 21:24), — имея в виду тех, кто будет принят Богом и соединен с остатками Израиля, — Он затем предвещает уже (подобно Иоилю, Даниилу [182] и всему сонму пророков) миру и веку, что будут знамения на солнце, луне и звездах, столкновение народов и их ужас от грохота моря, и смятение людей, ослабевших от страха и ожидания того, что будет угрожать земному кругу. Ибо силы небесные, — говорит Он, — поколеблются, и тогда увидят Сына человеческого, идущего в облаках с великою силою и славою. Когда же это начнет сбываться, тогда поднимите и возвысьте свои головы, потому что приблизилось искупление (25—28). И все же Он сказал «приблизилось», а не «уже наступило», и «когда начнет сбываться», а не «когда сбудется», потому что когда сбудется, тогда и наступит наше искупление; говоря, что оно пока только приближается, Он одобряет тем временем и возбуждает душу к уже близкому плоду надежды, облеченному в иносказание, — распускаются деревья, предвещая цветы, а затем и плоды: Так и вы, когда увидите, что все это совершается, знайте, что Царство Божье близко (31). Итак, бодрствуйте во всякое время, чтобы достойны вы были сподобиться избежать всего этого и могли стать перед Сыном человеческим (36), — конечно, через воскресение, когда все это уже совершится. Итак, хотя [дерево] распускается при познании таинств, но цветет и плодоносит при появлении Господа. Кто же так несвоевременно и так дерзко потребовал у Господа, сидящего одесную Бога, сокрушить землю, как выражается Исайя (2:19), которая, полагаю, до сих пор невредима? Кто врагов Христа, по слову Давида, уже бросил Ему под ноги (Пс. 109:1) (как будто Он спешит более Отца), когда и сейчас любая толпа громко требует: «Христиан—львам»? Кто видел, что Иисус так же сошел с неба согласно утверждению ангелов, как апостолы видели Его восходящим на небо? До нынешнего дня они, племя за племенем, не били себя в грудь, узнав, Кого они пронзили, никто до сего времени не встретил Илию, никто до сих пор не убегал от антихриста, никто еще не рыдал о разрушении Вавилона, и никто до сих пор не воскрес, — разве что еретик [183]. А Он действительно покинул гробницу тела Своего, хотя и сейчас подвержен лихорадкам и язвам, Он уже ниспроверг врагов Своих, хотя доселе вынужден бороться с сильными мира сего, и, конечно, Он уже царствует, хотя еще должен давать кесарю кесарево.

23. Правда, апостол учит в Послании к Колоссянам, что мы некогда были мертвы, чужды и враждебны духом Господу, когда делали скверные дела (1:21), а потом погребены со Христом в крещении и совоскресли в Нем через веру в силу Божью, которая подняла Его из мертвых: И вас, которые были мертвы в грехах и необрезании вашей плоти, Он оживил с Ним и простил вам все грехи (2:12—13). И снова: Если вы со Христом умерли для стихий мира, то зачем вы держитесь постановлений, как если бы жили в мире (20)? Если он таким образом представляет нас мертвыми духовно, допуская, однако, что мы некогда умрем и телесно, то, считая нас уже воскресшими духовно, он не отрицает и того, что мы и телесно воскреснем. Например, он говорит: Если вы воскресли со Христом, то ищите того, что находится наверху, где Христос сидит одесную Бога; помышляйте о том, что находится наверху, а не о том, что внизу (3:1–2). Тем самым он указывает, что мы воскреснем духом, которым одним только можем теперь касаться небесного. Мы не искали бы и не представляли бы его, если бы владели им. Еще он прибавляет: Ибо вы умерли, — конечно, для грехов, а не для самих себя, — и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге (3). Итак, та жизнь, которая сокрыта, еще не постигнута. Иоанн тоже говорит: Еще не открылось, чем мы будем. Мы знаем только то, что будем подобны Ему, если Он откроется (1 Иоан. 3:2). Невозможно, чтобы мы уже были тем, чего не знаем, ибо, конечно, знали бы, если бы уже были этим. Следовательно, надежда в это время лишь созерцается верой, она не находится перед нами или у нас, а только ожидается. Об этой надежде и об этом ожидании Павел говорит Галатам: Мы духом ожидаем от веры надежды на праведность (5:5). Он не говорит: «Обладаем ею». Под праведностью Бога он разумеет Суд, на котором мы получим воздаяние. Ожидая его для себя, он пишет к Филиппийцам: Если я как–нибудь достигну воскресения из мертвых, то это не значит, что я уже обрел или усовершенствовался (3:11—12). Он–то, сосуд избрания, учитель язычников, конечно, веровал и прекрасно знал все таинства, и все же добавляет: Я стремлюсь, не обрету ли я того, в чем я обретен Христом (12). И более того: Братья, я не считаю себя достигшим; забывая то, что сзади, и простираясь вперед к цели, я стремлюсь к награде неприступной, которой и должен достичь (13—14). Конечно, это воскресение из мертвых, однако оно наступит в свое время, — ибо он говорит Галатам: Делая добро, не унывайте, ибо в свое время пожнем (6:9); равно и Тимофею об Онисифоре [184]: Да даст ему Господь обрести милость в тот день (2 Тим. 1:18). Для того дня и для того времени он повелевает ему соблюсти заповедь чисто и неукоризненно, до явления Господа Иисуса Христа, которое откроет в свое время блаженный и единый Властелин и Царь царствующих (1 Тим. 6:14—15), то есть Бог. Об этих временах и Петр говорит в Деяниях: Покайтесь и позаботьтесь о том, чтобы загладились грехи ваши, чтобы пришли к вам времена отрады от лица Бога и чтобы Он послал предвозвещенного нам Христа, Которого должны прин ять небеса до времен совершения всего, что говорил Бог устами святых пророков (3:19—21).

24. Что это за времена, узнай с Фессалоникийцами. Ибо мы читаем: Как обратились вы от идолов к служению живому и истинному Богу и к ожиданию с небес Его Сына Иисуса, Которого Он восставил из мертвых (1 Фесе. 1:9—10). И снова: Ведь кто наша надежда, или радость, или венец торжества, если не вы пред Господом нашим Иисусом Христом, в пришествие Его (2:19).

И еще: Пред Богом и Отцом нашим в пришествие Господа нашего Иисуса Христа со всеми святыми Его (3:13). Увещевая не скорбеть сильно о тех, кто умер, он вместе с тем говорит и о времени воскресения: Ибо если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то Бог тех, которые умерли через Иисуса, приведет с Ним. Ибо мы это говорим вам словом Господа, что мы живые, оставшиеся до пришествия Господа нашего, не опередим тех, которые почили. Потому что Сам Господь при возвещении, при голосе архангела, при трубе Божьей сойдет с неба; и умершие во Христе первыми воскреснут, а потом мы, живые, вместе с ними будем подняты на облаках навстречу Христу на воздух, и так всегда будем с Господом (4:14—17). Где же слышится голос архангела, где труба Бога, если не в покоях еретиков? Ибо хотя евангельское слово, которое уже призвало их, может быть названо трубою Бога, однако они или должны были уже умереть телесно, чтобы могли воскреснуть (иначе как они живут?), или взяты на облака (а иначе как они здесь находятся?). Поистине, они — несчастнейшие, как называет апостол тех, которые будут питать надежду только в этой жизни (1 Кор. 15:19), исключив то, что обещано после нее (ибо они спешат получить все заранее), и блуждая вокруг истины, как Фигелл и Гер–моген [185].

И поэтому Святой Дух во всем Своем величии, предвидя подобные мнения, добавляет в Послании к Фессалоникийцам: О временах же и сроках нет необходимости писать вам, братья. Ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень придет так, как вор ночью. Когда будут говорить: «мир» и «безопасность», тогда их постигнет внезапная погибель (1 Фесс. 5:1—3). И во втором Послании к ним же апостол пишет с еще большей тревогой: Умоляю вас, братья, ради пришествия нашего Господа и нашего присоединения к Нему, чтобы вы не спешили смущать свой ум и беспокоиться ни из–за духа, ни из–за слова (конечно, лжепророков), ни из–за послания (конечно, лжеапостолов), якобы нашего, будто уже наступает день Господа. Да не обольстит вас никто никоим образом, ибо [он не наступит], доколе не придет сначала отступление (конечно, от этого царства), и не откроется человек греха (то есть антихрист), сын погибели, который будет противиться и превозноситься над всем, что называется Богом или святыней, так что он сядет в храм Бога, утверждая, что он Бог. Не помните ли, что я говорил это вам, когда был у вас? И теперь вы знаете, что удерживает его открыться в свое время. Ибо тайна беззакония уже в действии, только тот, кто теперь удерживает его, [будет удерживать], пока не будет изъят из середины (2:1—7). Кто же это, если не римское государство, падение и разделение которого между десятью царями совершит антихрист? И тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус умертвит духом уст Своих, и уничтожит явлением Своего пришествия того, чье пришествие, по действию сатаны, будет сопровождаться всякою силою, ложными знамениями и чудесами и всяким неправедным обольщением тех, которые погибают (8—10).

25. Так и в Откровении обнаруживается порядок времен, который и души мучеников, под жертвенником взывающие о мщении и суде, научились терпеть, с тем, чтобы прежде мир испил свои страдания из чаш ангелов, чтобы распутный город нашел свой заслуженный конец у десяти царей, чтобы зверь–антихрист со своим лжепророком начал борьбу с церковью и чтобы, по временном низвержении дьявола в бездну, совершилось с тронов ознаменование первого воскресения, а потом (когда дьявол будет окончательно предан огню) произнесен был, согласно книгам, суд всеобщего воскресения [186]. Итак, поскольку Писание указывает порядок последних времен и относит весь плод христианской надежды к концу века, ясно, что или тогда исполнится все, что обещано нам Богом (и, значит, тщетно все, что уже здесь обещают еретики); или, если и познание высшего таинства — это воскресение, то и в этом случае можно верить предсказанному о конце мира, ничуть не отрицая приведенного выше мнения. Более того, раз одно воскресение считается духовным, именно из этого следует, что другое нужно полагать телесным, — потому что если бы для [последнего] времени ничего не возвещалось, то справедливо признавалось бы только одно и притом духовное воскресение. Но если для последнего времени провозглашается воскресение, оно признается телесным, потому что наряду с ним не предсказывается духовного воскресения. Такое, то есть духовное, воскресение должно было бы совершаться или ныне, невзирая на различие времени, или тогда, при всеобщем окончании времени. Итак, нам больше подходит даже защищать духовное воскресение с принятием веры, но полноту воскресения мы признаем при конце века.

26. На прежнее возражение относительно иносказательного свойства Писания я и теперь отвечу одно: мы можем утверждать телесное воскресение, опираясь и на образные выражения пророков. Вот, например, первый приговор, изреченный Богом, когда Он называл человека землею: Земля есть, и в землю пойдешь (Быт. 3:19). Здесь, конечно, имеется в виду телесная субстанция, которая взята из земли и которая, как мы показали, в начале названа была человеком; это дает мне основание относить к плоти все, что Господь в гневе или милости определил для земли. Ведь земля, которая не сделала ничего ни доброго, ни злого, собственно, не подлежит Его суду. Хотя она и была проклята, ибо приняла в себя кровь, — но лишь как образ плоти человекоубийцы. Если земле приходится наслаждаться или страдать, то и это относится к человеку, — чтобы он наслаждался или страдал за свое жилище: ибо он скорее возместит то, что даже земля терпит из–за него. Итак, когда Бог грозит земле, то я сказал бы, что Он скорее грозит плоти; а когда Он обещает что–либо земле, то, на мой взгляд, Он скорее обещает плоти, как, например, у Давида: Господь царствует, да торжествует земля (Пс. 96:1), — то есть плоть святых, которым предназначено наслаждение Царством Божьим. Потом Он продолжает: Земля увидела и затрепетала, горы растаяли, как воск, от лица Господа (4—5), — то есть плоть нечестивцев, — и: Воззрят на Того, Кого они пронзили (Зах. 12:10). Если все эти выражения действительно отнести только к земле как стихии, то как же сочетается, что затрепетала и растаяла от лица Господа та земля, которая прежде, видя Его царственное величие, торжествовала? Так и у Исайи: Будете вкушать блага земли (1:19), — речь идет о благах, ожидающих плоть в Царстве Божьем, когда плоть преобразится, сделается подобной ангелам и обретет то, чего не видел глаз, не слышало ухо и что не приходило в сердце человеческое (1 Кор. 2:9). Кроме того, достаточно нелепо, чтобы Бог призывал к послушанию плодами полей и пищей жизни сей, равно предназначенными безбожникам и хулителям, ибо Он раз навсегда даровал человеку Свое творение, проливая дождь на добрых и на злых, посылая Свое солнце на праведных и неправедных (Матф. 5:45).

Вот уж счастье для веры, если она достигнет того, чем враги Бога и Христа не только пользуются, но и злоупотребляют, поклоняясь самой твари в ущерб Творцу (Римл. 1:25)! Может, причислить к благам земли лук и трюфели, — ибо Господь говорит, что не хлебом единым будет жить человек (Матф. 4:4)? Так, иудеи, возлагая свою надежду только на земное, теряют небесное, не зная ни хлеба, обещанного с неба, ни елея Божественного помазания, ни влаги духа, ни вина души, укрепляющегося от лозы Христовой. Поэтому землю иудейскую они считают в собственном смысле святою землею, тогда как под нею скорее нужно разуметь плоть Господа, которая оттого и во всех, облекшихся во Христа, будет Святой землей, действительно Святой вследствие обитания Духа Святого, дейсгвительно текущей млеком и медом в силу привлекательности самой надежды, действительно иудейской благодаря близости с Богом, — ибо не тот иудей, кто явно иудей, но тот, кто тайно (Римл. 2:28—29). Поэтому плоть будет также храмом Божьим и Иерусалимом, слушающим слова Исайи: Восстань, восстань, Иерусалим, облекись мощью своей руки, восстань как в начале дня (51:9), — то есть в той непорочности, которая до преступного греха. Ибо могут ли столь ободряющие и утешающие слова относиться к тому Иерусалиму, который умерщвлял пророков и побивал камнями посланных к нему, и в конце концов пронзил Самого Господа своего? Да и вообще ни одной земле не обещается спасение, ибо она должна прейти вместе с образом всего мира (ср. 1 Кор. 7:31). И если кто осмелится доказывать, что Святая земля — это, скорее, рай, ибо ей подходит название «земля отцов», то есть земля Адама и Евы, — то окажется, что и этим плоти обещано было восстановление в раю и назначено обитать в нем и хранить его, чтобы туда возвратился такой же человек, какой оттуда был изгнан.

27. Мы знаем, далее, что упоминание об одеждах в Писании иносказательно обозначает надежду плоти. В Откровении Иоанна говорится: Это те, которые не запятнали своих одежд с женами (ср. 3:4; 14:4), — разумеются девственники и оскопившие себя ради Царства Небесного (Матф. 19:12). Итак, они будут в белых одеждах (ср. Откр. 3:5), то есть в чистоте девственного тела. И в Евангелии под брачной одеждой (ср. Матф. 22:11) можно разуметь святость плоти. Поэтому и Исайя, поучая, какой пост избрал себе Господь, и рассуждая затем о награде за добро, говорит: Тогда проявится твой утренний свет и твое одеяние взойдет скорее (58:8) [187]. Он хотел, чтобы под этим разумели, конечно, не полушелковую одежду или плащ, но плоть, воскресение которой из смертной погибели он проповедовал. Итак, нам достаточно и аллегорической защиты телесного воскресения. Ведь если мы читаем: Народ Мой, войди в кладовые на малое время, пока гнев Мой пройдет (26:20), то кладовыми будут гробницы, и в них должны покоиться на короткое время те, которые в конце века уйдут из жизни во время последнего гнева антихриста. Почему он охотнее воспользовался словом «кладовые», а не словом, обозначающим какое–нибудь другое хранилище, если не потому, что в кладовых хранится соленое и назначенное к употреблению мясо, которое оттуда в свое время должно быть взято? Ведь и тела бальзамируются с ароматами для погребения и хоронятся в мавзолеях и склепах для того, чтобы выйти оттуда, когда повелит Господь. Если это нужно понимать именно так — ибо какие же кладовые могли бы послужить нам убежищем от гнева Божьего? — то, говоря: Пока гнев Мой пройдет (который уничтожит антихриста), он как раз и дает знать, что плоть после дня гнева выйдет из гроба, в который она была положена до дня гнева. Ведь из кладовых тоже выносится лишь то, что было в них положено. А после уничтожения антихриста совершится воскресение.

28. Но мы знаем, что пророчества выражались не только словесно, но и вещественно. Воскресение тоже возвещается как словами, так и действиями. Например, когда Моисей кладет свою руку за пазуху, вынимает ее оттуда засохшей, а потом снова влагает и вытаскивает живой [188], — не пророчество ли это обо всяком человеке? Ибо этим троекратным знамением обозначается троекратная Сила Божья и порядок ее действий: сначала она подчинит человеку дьявола, страшного змея, потом извлечет плоть из–за пазухи смерти и, наконец, потребует всю кровь на суд. Об этом Бог говорит у того же пророка: Взыщу и вашу кровь от всех зверей и от руки человека и от руки брата взыщу ее (Быт. 9:5). Но взыскивают только то, что требуют назад; требуют назад только то, что должно быть возвращено, а возвращено будет, конечно, то, что будет потребовано назад и взыщется для возмездия. Ведь не может получить возмездия то, чего вообще не было. Однако [в данном случае] оно обретет бытие, когда будет восстановлено, чтобы получить и воздаяние. Итак, все, что пророчествуется о крови, относится и к плоти, без которой не было бы и крови. Плоть будет воскрешена, чтобы кровь получила возмездие. Есть в Писании и суждения так высказанные, что лишены покрова иносказания, но сама их простота требует толкования. Например, у Исайи: Я умерщвлю и дам жизнь (Втор. 32:39) [189]. Конечно, Он даст жизнь мтосле того, как умертвит. Следовательно, умертвивший через смерть даст жизнь через воскресение. Но то, что умерщвляется через смерть, есть плоть; поэтому она же получит и жизнь через воскресение. Без сомнения, если умертвить значит отнять у плоти душу, и наоборот, возратить душу плоти значит дать жизнь, — то необходимо, чтобы воскресла та же плоть, которой через дарование жизни должна быть возвращена душа, отнятая через умерщвление.

29. Итак, если иносказательные места Писания, доказательства в действиях и однозначные речения ясно указывают на воскресение плоти (не упоминая, впрочем, саму субстанцию), то насколько же более несомненны будут те места, которые относят эту надежду к телесным субстанциям, специально упоминая об этом? Возьми Иезекииля. Была на мне, — говорит он, — рука Господа, и вывел меня Господь в духе и поставил меня в середине поля. Оно было полно костей, и обвел Он меня кругом их, и вот, многие из них были на поверхности поля и они были весьма сухи. И Он сказал мне: сын человеческий! оживут ли эти кости? И я сказал: Адо–наи, Господи! Ты знаешь это. И Он сказал мне. Изреки пророчество на эти кости и скажи им: кости сухие! слушайте слово Господа. Господь Адонаи говорит костям следующее: вот, Я введу дух в вас, и вы оживете, и пошлю вам жилы и возвращу вас в плоть, покрою вас кожею и введу в вас дух, и оживете, и узнаете, что Я— Господь. И изрек я пророчество согласно наставлению. И вот шум, когда я пророчествовал, и вот движение, и кости начали приближаться к костям. Я посмотрел, и вот на костях появились жилы, плоть и кожа образовались на них, а духа еще не было в них. И Он сказал мне: изреки пророчество духу, сын человеческий, изреки пророчество и скамей духу: Господь Адонаи говорит следующее: приди, дух, от четырех ветров, и подуй на этих убитых, и они оживут. И я изрек пророчество духу, как Он повелел мне, и вошел в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои, составив весьма большую силу. И Он сказал мне: сын человеческий! кости эти — весь дом Израиля. Сами они говорят: «Иссохли наши кости, и погибла наша надежда, мы оторваны от них». Поэтому изреки им пророчество: вот, Я открою гробы ваши, и выведу вас, народ Мой, из ваших гробов, и введу вас в землю Израильскую, и узнаете, что Я—Господь, когда открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой из гробов ваших, и вложу в вас дух, и оживете, и отдохнете в земле вашей, и узнаете, что Я, Господь, сказал это — и сделал, говорит Господь (37:1—14).

30. Я знаю, как терзают это пророчество, чтобы найти в нем иносказание; ибо словами: Эти кости — весь дом Израиля, — Господь сделал их образом Израиля и лишил собственных свойств, и потому–де воскресение предсказывается здесь только образно, а не буквально. Иудейское государство, говорят, действительно пало, и потому некоторым образом умерло, высохло и рассеялось по полю вселенной. Поэтому и образ воскресения применяется к нему иносказательно, ибо государство это имеет быть собранным и воссоединенным кость к кости (то есть колено к колену и народ к народу) и вновь обрести плоть силы и жилы царства. Оно будет выведено из гробов, то есть из печальнейших и отвратительнейших мест пленения, воодушевлено избавлением и с тех пор будет жить в своей земле, Иудее. А что после этого? Они, без сомнения, умрут. А что после смерти? Я думаю, не будет никакого воскресения, если о нем ничего не было открыто Иезе–киилю.

Но ведь о воскресении проповедуется и в других местах. Следовательно, оно будет, и нельзя необдуманно понимать его как состояние Иудейского государства. Но если здесь имеется в виду не то воскресение, которое мы защищаем, какое мне до него дело? Было бы только воскресение тел, подобное воскресению Иудейского государства. Однако восстановление Иудейского государства изображается как повторное наделение костей телом и оживление их, — и это доказывает, что то же самое произойдет и со [всеми] костями. Ведь невозможно было считать кости образом воскресения, если бы им не предстояло то же самое. И если даже образ передает очертания действительного, сам он имеет свою собственную действительность. Необходимо, чтобы он существовал сам по себе прежде, чем стал образом другого. Не может быть сходства с несуществующим; притча, ни на чем не основанная, нелепа. Итак, необходимо допустить восстановление плоти и дыхания у костей, как это было описано: и только в соответствии с этим может быть изображено восстановление Иудейского царства, — как это было примыслено. Однако благочестию более подобает защищать истину исходя из буквального понимания, как того требует смысл Божественной проповеди. Ведь если бы это видение относилось к Иудейским делам, то Бог, открыв [Иезекии–лю] положение костей, тотчас добавил бы: «Эти кости — весь дом Израиля» и так далее. Однако Он, показав кости, тотчас говорит об особенной их надежде, не называя Израиля, и испытывает веру пророка: Сын человеческий! оживут ли эти кости?, а тот отвечает: Господи! Ты знаешь это; но Бог, конечно, не испытывал бы веры пророка тем, что не должно произойти, о чем Израиль никогда не слыхал, чему не нужно было верить. Но поскольку возвещено было воскресение мертвых, а Израиль, по своему неверию, сомневался, соблазнялся и при виде ветхой внешности погребенных отчаивался в воскресении, или, по крайней мере, направлял свое внимание не на него, а на собственные обстоятельства, то Бог предварительно подготовил пророка (который и сам колебался) к твердости в проповеди, открыв ему порядок воскресения. Он повелел, чтобы народ верил в открытое Им пророку, говоря, что кости, которые должны были воскреснуть, и есть тот самый народ, который не верил в воскресение. Наконец, в заключение Он говорит: И узнаете, что Я, Господь, сказал это и сделал, — намереваясь, разумеется, сделать то, что сказал; однако Его на–мерение расходилось бы с Его словами, если бы Он сделал не то, что сказал.

31. Ясно, что если бы народ жаловался на то, что кости его высохли и надежда потеряна, ропща на гибельное рассеяние, то и Бог по праву утешал бы воображаемое отчаяние воображаемым обещанием. А так как бедствие рассеяния еще не случилось с народом, а надежда на воскресение возвещалась ему очень часто, было ясно, что гибель тел колебала веру в воскресение. Поэтому Бог и возбуждал веру, которая в народе угасла. Но если и другие беды действительно терзали тогда Израиль, то смысл откровения все же следует понимать не как притчу, а как свидетельство воскресения, дабы возбудить в народе надежду на вечное спасение и насущное воскресение, отклонить его взор от тогдашних бедствий. К этому стремились и другие пророки: Вы выйдете из гробов как тельцы, когда их освобождают от веревок, и будете попирать врагов (Мал. 4:2). И еще: Возрадуется ваше сердце, и ваши кости взойдут, как трава (Ис. 66:14), потому что трава обновляется разложением и тлением семян. То есть, если видение воскресающих костей относится исключительно к Израильскому государству, то почему не только Израилю, но и всем народам возвещается одна и та же надежда на то, что мертвые останки опять получат тело, опять будут одушевлены и мертвые поднимутся из гробов? Ведь обо всех сказано: Мертвые оживут и выйдут из гробов; ибо та роса, которая исходит от Тебя, есть лекарство для костей их (26:19). И в другом месте: Будет приходить всякая плоть ко взору Моему на поклонение, говорит Господь (66:23). Когда же? Когда образ этого мира начнет проходить. Ибо выше сказано: Ибо как новое небо и новая земля, которые Я сотворю, будут перед взором Моим, говорит Господь, так будет и семя ваше (22). Тогда исполнится и то, что он добавляет: И они выйдут (конечно, из гробов) и увидят члены тех, которые вели нечестивую жизнь, потому что их червь не погибнет и их огонь не угаснет, и они будут зрелищем для всякой плоти (24), — разумеется, для той плоти, которая, воскреснув и выйдя из гробов, будет поклоняться Богу за эту милость.

32. А чтобы не казалось, будто воскресение возвещено только тем телам, которые вверяются гробницам, есть и такое место Писания: Я повелю рыбам морским, и они извергнут те кости, которые поглотили, и Я соединю сустав с суставом и кость с костью [190]. «Значит, — говоришь ты, — воскреснут и рыбы, и дикие животные, и плотоядные птицы, чтобы могли извергнуть людей, которых они пожрали, ибо и у Моисея можно прочесть [191], что кровь будет взыскана от всех животных?» — Конечно, нет. Дикие животные и рыбы назначаются для возвращения плоти и крови, чтобы тем несомненнее было воскресение даже проглоченных тел, — раз самим пожирателям повелевается возвратить их. Подходящим примером этой силы Божьей является, по моему мнению, Иона, ибо он вышел из чрева рыбы без всякого вреда для той и другой субстанции, плоти и духа, хотя чрево кита в течение трех дней могло бы переварить плоть столь же легко, как гроб, могила или какое–нибудь другое место уединенного и сокровенного погребения. Впрочем, звери могли обозначать и людей, враждебно–жестоких к имени христианскому или даже ангелов нечестия, с которых взыщется кровь через соответствующее наказание. Итак, тот, кто более склонен к учению, чем к мечтаниям, более заботится о вере, чем о прениях, более почитает Божественную мудрость, чем наслаждается своею, — будет ли, услышав решения Бога относительно плоти, кожи и жил, понимать это решение иначе и полагать, что человеку не назначено то, что предсказано этим субстанциям? Ибо: или человеку ничего не назначено, — ни дар царства, ни строгость суда, ни исход воскресения, — или (если это назначено человеку) должно быть назначено и субстанциям, из которых состоит человек, и для которого это назначено. Я спрашиваю у этих искуснейших «превращателей» костей, плоти, жил и гробов: почему они, если что–либо возвещено о душе, не считают душу чем–то иным и не представляют ее образом чего–то другого, тогда как если речь идет о чем–то телесном, они всегда предпочитают иное значение, чем названное? Если о телесном говорится только иносказательно, почему же это не касается и душевного? А если душевное не подлежит иносказанию, то и телесное тоже. Ведь человек— столько же тело, сколько и душа, и не может одна его часть допускать иносказание, а другая исключать.

33. Из пророческих писаний это достаточно ясно. Теперь я обращаюсь к Евангелию. И здесь я намерен возразить сначала против обычного лукавства тех, которые утверждают, что Господь также все излагал притчами, ибо написано: Все что говорил Иисус в притчах, и без притчи не говорил им (Матф. 13:34), — то есть иудеям. Ведь и ученики спрашивали: Почему Ты говоришь притчами? (13:10). И Господь ответил: Потому Я говорю им притчами, что они видя не видят и слыша не слышат (13:13), — согласно Исайе [192]. Итак, если Он говорил притчами иудеям, то уже не всем прочим, а если не всем, то не всегда и не только притчами, но лишь иногда и некоторым лицам. Эти лица, конечно, — те же иудеи, а порой даже Его ученики. Однако рассуди, как повествует об этом Писание: Сказал им и притчу (Лук. 6:39; 18:9). Значит, обычно Он говорил не притчами. Если бы Он всегда говорил притчи, не было бы отмечено, что Он сказал притчу. К тому же нет ни одной притчи, не поясненной Им Самим (например, притча о сеятеле как о проповеди слова), не объясненной составителем Евангелия (например, о гордом судье и неотступной вдове как о постоянстве в молитве), или, наконец, просто непонятой (притча о смоковнице, которую пощадили ради надежды на ее улучшение, напоминает о неблагодарности иудейского народа) [193]. Итак, если и притчи не затемняют света Евангелия, то те изречения и суждения, которые ясны по своей природе, тем более не следует понимать иначе, чем они гласят. Но Суд, Царство Божье и Воскресение Господь изрекает как раз в виде суждений и изречений. Легче, — говорит Он, — будет Тиру и Сидону в день суда (ср. Матф. 11:22); и: Скажите им, что приблизилось Царство Божье (10:7); и еще: Воздастся тебе в воскресении праведных (Лук. 14:14).

Если имена этих событий, — то есть Суда, Царства Божьего и Воскресения, — полностью обнимают предмет, так что ничего нельзя извлечь из них для притчи, то не следует насильно обращать в притчи проповедь об устроении, осуществлении и претерпевании Царства, Суда и Воскресения. Итак, будем считать эти предметы телесными, то есть не духовными, не образами, — потому что они назначены для телесного. Вот почему мы заранее привели доказательство, что как тело души, так и тело плоти подлежит возмездию, которое должно быть воздано за общую их деятельность, чтобы телесность плоти не исключалась телесностью души, побуждающей к иносказанию. Ибо надлежит верить, что обе субстанции участвуют в Царстве, Суде и Воскресении. А теперь мы намерены показать, что Господь при всяком упоминании о воскресении имеет в виду плотскую телесность (не отрицая и душевной), — что признавали немногие.

34. Начнем с того места, где Он говорит, что пришел спасти погибшее (Лук. 19:10). Что же, по–твоему, погибло? Без сомнения, человек. Весь или только частично? Конечно, весь. Ибо преступление, причина человеческой гибели, совершено столько же побуждением и вожделением души, сколько действием плоти, а именно вкушением. С того времени весь человек подпал обвинению и заслуженно преисполнился погибелью. Следовательно, целиком будет спасен тот, кто целиком погиб, согрешив. Может быть, и та овца пропала без тела и без тела нашлась? [194] Но если добрый пастырь на плечах несет ее плоть и душу, и овца в целости, это показывает, что и у человека будут восстановлены обе субстанции. Ведь как недостойно Бога спасти только половину человека и тем ограничить [Свое прощение], когда и у мирских владык всегда просят полного прощения. Что же, дьявол, разрушающий всего человека, более силен, а Бог, поднимающий его целиком, оказывается более слабым? Апостол, впрочем, полагает: Когда умножился грех, стала преизобиловать благодать (Римл. 5:20). Но как–же обретает спасение тот, кто может быть назван погибшим? Плотью он, разумеется, погиб, а душой спасен, а иначе необходимо будет признать и душу погибшей, чтобы ее спасение могло совершиться, ибо спасение назначено тому, что погибло. Однако мы считаем душу бессмертной и погибель ее видим не в уничтожении, а в мучении, то есть в геенне. И если это так, то спасение будет относиться не к душе, «спасенной» в силу своего природного бессмертия, а скорее к плоти, чья смертность известна всем. А если и душа погибает, то есть подобно плоти не бессмертна, тогда и к плоти, смертной и преходящей, равным образом должно относиться то правило, согласно которому Господь намерен восстановить то, что погибло.

Я не хочу вступать в спор и выяснять, в какой из субстанций человек делается добычей погибели, если ясно, что он назначен к спасению равно в обеих субстанциях. Ибо, смотри: в какой бы из субстанций человек ни погиб, в другой—он не погибает. Итак, он будет спасен уже в той субстанции, которая не погибает, но, тем не менее, будет спасен и в той, которая погибает. Перед тобою — восстановление всего человека, ибо все, что в нем погибло, Господь намерен спасти, а то, что не погибло, Он, конечно, не погубит. Кто же будет сомневаться в сохранении обеих субстанций, если одна из них обретет спасение, а другая не утратит его? И все же Господь разъясняет смысл этого, говоря: Я пришел не для того, чтобы творить волю Мою, но волю Отца, Который Меня послал (Иоан. 6:38). Какую? — спрашиваю тебя. Чтобы из того, что Он дал Мне, ничего не погубить, но воскресить это в последний день (39). Что же Христос получил от Отца, если не то, во что Он облекся? Конечно, человека, соединение плоти и души. Следовательно, Он не потерпит, чтобы погибло хоть что–то из полученного им, даже самая малая, самая ничтожная часть плоти или души. Даже если плоть ничтожна—и тогда она спасена, потому что спасено все, даже самое малое и самое ничтожное. А если Он не воскресит плоть в последний день, Он позволит погибнуть не чему–то ничтожному в человеке, но, — скажу я, учитывая важность этой части, — почти всему человеку. Разъясняя это подробнее, Он говорит: Такова воля Отца, чтобы всякий, кто видит Сына и верует в Него, имел жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день (40). Здесь он утверждает полноту воскресения, назначая обеим субстанциям подобающую особую награду в спасении: и плоти, через которую Сын был видим, и душе, через которую уверовали в Него. — «Следовательно, — скажешь ты, — это обещано тем, которые видели Христа». — Пусть так, но пусть и к нам эта надежда дойдет от них. Ведь если тем, которые видели Его и потому уверовали, действие их тела и души уже тогда принесло плоды, то нам тем более. Блаженны те, которые не видят и веруют (20:29). Поэтому наше блаженство больше, и мы обрели бы воскресение плоти даже в том случае, если бы тем, [кто видел], было отказано в нем. Но что это за блаженство, если отчасти мы должны погибнуть?

35. Господь повелевает больше бояться Того, Кто может ввергнуть в геенну тело и душу, то есть только Господа, а не тех, которые убивают одно тело, а душе не могут вредить (Матф. 10:28), то есть человеческих владык. Следовательно, здесь признается природное бессмертие души, которую не могут убить люди, и смертность плоти, которая может быть убита. Поэтому воскресение принадлежит плоти умерших, ибо ее нельзя было бы ввергнуть в геенну, если бы она не воскресла. Но так как и здесь поднимаются каверзные вопросы о значении слова «тело», то телом человека я буду считать именно всю эту груду плоти, которая (из какого бы вещества она ни состояла и ни образовывалась) видима, осязаема и, наконец, может быть убита человеком. Напри–мер, под «телом» стены я разумею не что иное, как известку, камни, кирпичи. Если кто–либо учит о каком–то тайном теле, пусть он его представит, откроет, докажет, что оно есть то самое, что может быть убито человеком, и тогда я соглашусь: я имел в виду именно его. Если тело противопоставляется душе, эта хитрость тоже напрасна. Ведь если сказано, что и тело, и душа низвергнутся в геенну, значит, тело отличается от души, и нам остается считать телом то, что перед нами, — именно плоть, которая может и низвергнуться в геенну (если не убоялась быть убитой Богом), и ожить для вечной жизни (если предпочла принять смерть от людей).

Равным образом, если кто–нибудь опрометчиво склонится к мысли, что тело и душа низвергаются в геенну на погибель и уничтожение обеих субстанций, а не для мучений (как будто они должны быть истреблены, а не наказаны), тот пусть припомнит, что огонь геенны вечен и предвещается для вечной кары, а отсюда заключит, что вечного наказания следует бояться больше, чем смерти от людей, так как последняя временна. Тогда он уверует и в вечность субстанций, которым уготована в наказание вечная погибель. Так как после воскресения Господь намерен низвергнуть в геенну тело и душу, то безусловно достоверным должно быть и то и другое — и телесное воскресение, и вечная смерть. Иначе получилось бы крайне нелепо: воскресшая плоть низвергается в геенну, чтобы совершенно исчезнуть; то же самое произошло бы с ней, если бы она не воскресла. Значит, субстанция, которая и так прекрат ила существование, восстанавливается, чтобы вновь eго лишиться! Чтобы укрепить в нас надежду, Господь присовокупляет пример с двумя воробьями, из которых ни один не падает на землю без воли Бога (ср. Матф. 10:29). Ты должен верить, что и плоть, опущенная в землю, может воскреснуть по воле того же Бога. Для воробьев, конечно, это невозможно, но мы лучше многих воробьев (31) тем, что после падения восстаем. Наконец Тот, Кто утверждает, что все волосы на голове нашей сочтены (30), конечно, обещал спасение даже им. Ведь если они должны были по–гибнуть, то какой смысл был считать их? Кроме того, сказано: Чтобы из всего того, что дал Мне Отец, Я ничего не погубил (Иоан. 6:39), — то есть ни волоса, ни глаза, ни зуба. Иначе откуда будет плач и скрежет зубов (Матф. 8:12 и др.) если не от глаз и зубов, — даже тогда, когда тело будет низвергнуто в геенну и брошено во тьму кромешную, что доставляет особенное мучение глазам. Если кто на брачном пиру облечется в недостойные дела [195], он тотчас должен быть связан по рукам и ногам, — ибо он воскрес вместе с телом. Значит и возлежание за столом в Царстве Божьем, и сидение на тронах Христовых, и стояние одесную и ошую Его, и вкушение от древа жизни — все это вернейшие признаки телесного свойства.

36. Посмотрим теперь, не возвысил ли Господь еще более наше суждение, низвергнув хитрость саддукеев? Цель саддукеев была, по моему мнению, в опровержении воскресения, ибо они не признавали спасения ни души, ни плоти, и поэтому заимствовали довод в пользу своего мнения там, где вера в воскресение, пожалуй, в наибольшей степени уязвима, а именно: будет ли плоть вступать в брак после воскресения или нет. Повод к этому вопросу дала одна женщина, которая выходила замуж за семерых братьев и породила сомнение, для кого из них она воскреснет [196]. Но пусть будет сохранен смысл как вопроса, так и ответа, и спор будет решен. Ведь саддукеи отвергали воскресение, а Господь утверждал его, порицая их за то, Что они не знают Писания (а именно тех мест, которые учат о воскресении), за то, что не веруют в силу Божью, способную воскрешать мертвых; затем Он присовокупил, что мертвые воскресают (Лук. 20:37) (вне сомнения), утверждая то, что отрицалось, а именно — воскресение мертвых Богом Живым. Этими словами Он утвердил то воскресение, которое отрицалось, а именно — воскресение обеих субстанций человека. И если Он тогда отрицал, что мертвые вступят в брак, это не значило, что они не воскреснут. Напротив, Он назвал их сынами воскресения (36), ибо через него они некоторым образом рождаются, а после него не вступают в брак; воскреснув, они станут равны ангелам (36), потому что не будут вступать в брак из опасения смерти, а перейдут в состояние ангельское через облечение в нетление, изменив, однако, воскресшую субстанцию. Впрочем, никто не спрашивал бы, будем мы опять жениться и умирать или нет, если бы не вызывало сомнения восстановление именно той субстанции, которая, собственно, производит смерть и брак, то есть плоти. Итак, у тебя есть Господь, утверждающий против иудейских еретиков то, что и ныне отрицается христианскими саддукеями, то есть воскресение всего человека.

37. Поэтому, если Писание и говорит: Плоть не приносит пользы (Иоан. 6:63), то смысл этих слов нужно связать с поводом, по которому они были сказаны. И поскольку ученики сочли слова Господа слишком резкими и невыносимыми, — словно Он и впрямь предписал им вкушать Его плоть, — то Он (дабы утвердить спасение на духе) сказал прежде: Дух животворит (там же), а потом уже добавил: Плоть не приносит пользы, то есть не помогает животворению. Затем Он объясняет, что Он хочет понимать под духом: Слова, которые Я сказал вам, суть дух, суть жизнь (там же). С той же целью Он сказал: Кто слушает Слово Мое и ве–рует в Того, Кто послал Меня, тот имеет жизнь вечную, и на суд не приидет, но перейдет от смерти к жизни (5:24). Значит, называя Слово Свое животворителем (ибо Слово есть дух и жизнь). Он назвал животворной и плоть Свою, ибо и Слово стало плотью (1:14). Поэтому его, как источник жизни следует искать, пожирать слухом, пережевывать разумом и переваривать верою. Ведь Он назвать плоть Свою хлебом небесным (6:51), через образ пищи наcущной постоянно напоминая о предках, которые хлеб и мясо египетские предпочли божественному зову [197]. Поэтому, дабы рассеять сомнения Его слушателей, Он и сказал: Плоть не приносит пользы.

Но разве этим как–то отрицается воскресение плоти? Разве не может существовать нечто, само по себе бесполезное, но получающее пользу от другого? Дух приносит пользу, ибо он животворит. Плоть не приносит пользы, ибо она умерщвляется. Этим, к нашему благу, Он еще лучше определил назначение того и другого; показав, что приносит пользу, а что — нет, Он одновременно разъяснил, что ему полезно, то есть дух — плоти, животвори–тель—умерщвленной. Ибо придет время, — говорит Он, — когда мертвые услышат глас Сына Божьего, и услышавшие оживут (5:25). А что мертво, как не плоть? И что такое глас Божий, как не Слово? И что есть Слово, как не Дух? Он прав, намереваясь воскресить плоть (ибо Сам стал плотью), воскресить от смерти, которую Сам претерпел, и от гроба, в который Сам был положен. Наконец, когда Он говорит: Не удивляйтесь, ибо придет время, когда все сущие в гробницах услышат глас Сына Божьего, и выйдут творившие добро в воскресение жизни, а творившие зло—в воскресение осуждения (5:28—29), — то под мертвыми, сущими в гробницах, нужно понимать именно тело и плоть, а под самими гробницами — только вместилища трупов. Ведь и сами ветхие люди, то есть грешники, мертвецы по неведению о Боге (которых еретики и предлагают считать гробницами [198]), выйдут, как ясно возвещено, из гробниц на суд. Но как же могут гробницы выйти из гробниц?

38. После всего сказанного Господом как думаем мы понимать дела Его, если Он воскрешает мертвых из могил и гробов? Для чего все это? Если Он просто хотел явить Свое могущество или милость, необходимые для животворения, Ему нетрудно было воскресить и тех, которые вновь умрут. Если же это и в самом деле было нужно для сохранения веры в будущее воскресение, — тогда и само воскресение, согласно Его поучению, нужно представлять телесным. Я не намерен слушать тех, кто утверждает, будто воскресение назначено только для души, а примеры телесного воскресения были явлены лишь потому, что воскресение невидимой души нельзя было показать иначе, как оживив видимую субстанцию. Плохо знают Бога те, кто уверен, будто Он не может того, чего они не представляют. Если бы они знали книгу Иоанна, они не сомневались бы, что Он всегда обладал могуществом. Тот, кто явил взору бесплотные души мучеников, покоящиеся под жертвенником (Откр. 6:9), Тот, несомненно, мог бы и воскресших явить без тел. Я, однако, предпочитаю, чтобы Бог не мог обманывать, чтобы Он был неспособен к коварству и чтобы предпосланные Им доказательства (documenta) не казались иными, нежели предначертанное Им, то есть, если Он не смог явить примера воскресения без плоти, я предпочитаю, чтобы Он тем более не мог явить полного примера воскресения в этой субстанции [плоти]. Ни один пример не бывает больше того, примером чего он является. Однако он будет больше, если души воскреснут вместе с телами для доказательства воскресения без тел, — ибо тогда полное спасение человека служило бы доказательством половинного. Между тем, свойство примеров требовало скорее меньшего, то есть воскрешения одной души, по образцу которой воскреснет в свое время и плоть. И поэтому, как мы полагаем, явленные Господом примеры воскрешения мертвых доказывали, конечно, воскресение и плоти, и души, дабы ни одна субстанция не была лишена этого дара. Но эти примеры явили нечто меньшее, [нежели возвещенное Христом], ибо мертвые воскрешались не для славы и нетления, но для другой смерти.

39. И писания апостольские свидетельствуют о воскрешении, которое совершил Христос. Ибо у апостолов не было иного дела, — по крайней мере, перед Израилем, — как снять печать Ветхого Завета и наложить печать Нового или, вернее, возвестить Завет Божий во Христе. Поэтому они не прибавили ничего нового о воскресении, но только сообщили о нем во славу Христа, а в остальном оно было принято простой и уже известной верой без всякого обсуждения его свойств, и сопротивлялись этому одни лишь саддукеи. Значит, легче было полностью отрицать воскресение мертвых, нежели иначе понимать его. Вот Павел, который перед первосвященниками, при трибуне, среди саддукеев и фарисеев проповедует свою веру: Мужи, братья, я фарисей, сын фарисеев, и ныне вы судите меня за надежду на воскресение (Деян. 23:6), — разумеется, на общее для всех воскресение. [Он сказал это], чтобы его не считали единомышленником саддукеев в главном положении всей веры, то есть воскресении, ибо он уже оказался нарушителем закона. И так как он не желал, чтобы его сочли отрицающим веру в воскресение, то утверждал ее вместе с фарисеями, отвергая ее противников, саддукеев. Поэтому и перед Агриппой говорил, что не проповедует ничего сверх возвещенного пророками (ср. Деян. 26:22), и, стало быть, сохранял учение о воскресении таким, как его возвестили пророки. Упомянув в том числе, что о воскресении мертвых написано и у Моисея, он знал, что это телесное воскресение, при котором нужна будет и кровь человека. Значит, он проповедовал такое воскресение, которое принимали фарисеи и утверждал Сам Господь, а саддукеи совершенно отвергли, чтобы не верить ни во что подобное. Да и афиняне не заметили, чтобы Павел проповедовал другое воскресение, — потому–то они и осмеяли его (ср. 17:32). Однако они не стали бы насмехаться, если бы услышали от него только о воскресении души, так как сочли бы это самым расхожим мнением своей собственной философии. Но поскольку возвещение прежде неслыханного воскресения поразило язычников самой новизною своею, а подобающее предмету недоверие начало колебать веру сомнением, то и апостол старался утвердить веру в эту надежду почти в каждом своем послании, указывая, что надежда есть, но еще не сбылась и (в чем более всего возражали) относится к телесному воскресению, — но не в ином теле (в чем также были сомнения).

40. Впрочем, неудивительно, что [еретики] заимствуют доказательства из собственных его посланий — ибо надлежит и ересям быть (ср. 1. Кор. 11:19), — а они не могли бы существовать, если бы Писание нельзя было понимать превратно. И вот еретики, обнаружив, что апостол учил о двух человеках: внутреннем, то есть душе, и внешнем, то есть плоти, — присудили спасение душе, то есть внутреннему человеку, а гибель — плоти, то есть внешнему, ибо в Послании к Коринфянам написано: Если даже наш внешний человек повреждается, то внутренний обновляется день ото дня (2 Кор. 4:16). Но ни сама душа не есть человек (ибо она лишь потом была помещена в создание, названное человеком), ни плоть без души (ибо плоть после исхода души называется трупом). Поэтому слово «человек» — это как бы скрепа двух соединенных субстанций и может обозначать только их соединение. Далее, под внутренним человеком апостол предпочитал понимать не столько душу, столько ее «расположение» (mens) и ее «дух» (animus), то есть не саму субстанцию, а ее «настрой» (sapor). Когда он писал Эфесянам: Христос обитает во внутреннем человеке (ср. 3:16— 17), — этим он указывал, конечно, что Господь должен быть запечатлен в чувствах, ибо тут же прибавил: Через веру в сердцах ваших и в любви (ср. 17—18). Значит, веру и любовь он считает не сущностным свойством (substantiva) души, а привходящим (соп–ceptiva); но сказав в сердцах, он отнес и самого внутреннего человека к плоти, ибо поместил его в сердце, а сердце есть неотъемлемая часть субстанции плоти. Подумай теперь, почему апостол сказал, что внешний человек повреждается, а внутренний обновляется день ото дня, и поймешь: речь идет не о том тлении плоти, которое она претерпевает со дня смерти, дабы исчезнуть навсегда, но скорее о том повреждении, которое плоть испытывает на протяжении всей земной жизни прежде смерти и до самой смерти от истязаний, притеснений, пыток и наказаний за имя христианское. Конечно, и внутренний человек будет тут иметь обновление, преуспевая день ото дня при поддержке духа в вере и учении. Но это будет не там, то есть не после воскресения, где нам предстоит обновление отнюдь не каждодневное, но единократное и совершенное.

Подумай о следующих затем словах: Ибо теперешнее наше краткое и легкое страдание доставляет нам вечную полноту славы сверх всякой меры, когда мы смотрим не на видимое (то есть страдания), а на невидимое (то есть награды), ибо видимое временно, а невидимое вечно (4:17—18). Тем самым апостол утверждает, что страдания и нападки, от которых повреждается внешний человек, нужно презирать, как легкие и кратковременные, и приводит в пример полноту славы и незримых вечных наград—воздаяние за труды, от которых плоть здесь повреждается. И речь идет вовсе не о том тлении, которое уничтожает плоть навсегда и которое еретики (чтобы отвергнуть воскресение) приписывают внешнему человеку. Например, он говорит и в другом месте: Если мы страдаем вместе с ним, чтобы с Ним и прославиться, то, я думаю, нынешние временные страдания — ничто перед грядущей славой, которая имеет открыться в нас (Римл. 8:17—18). И здесь он показывает, что невзгоды меньше, чем награда за них. Если мы сострадаем Христу в плоти, — а ей свойственно повреждаться от страданий, — то ей же будет предназначена и награда, обещанная за общее страдание. Поэтому апостол, собираясь приписать плоти свойство страдать (что он и сделал выше), говорит: Когда же мы пришли в Македонию, плоть наша не имела никакого отдохновения, — а потом, чтобы показать и страдания души, добавляет: во всем мы были стеснены: извне — нападения (именно, беспокоящие плоть), изнутри — страх (терзающий душу) (2 Кор. 7:5). Стало быть, если внешний человек повреждается, то речь идет не об утрате воскресения, а о претерпевании страданий, что происходит при участии внутреннего человека. Значит, и прославление, и страдание будет принадлежать им обоим. Соратники в трудах должны, конечно, остаться соучастниками и в наградах.

41. Ту же мысль апостол имеет в виду, ставя воздаяние выше мучений: Мы, — говорит он, — знаем, что если земной дом наш, эта хижина, разрушится, у нас есть дом нерукотворный, вечный, на небесах (2 Кор. 5:1). Это значит, что когда плоть наша уничтожится в страданиях, мы получим жилище на небесах. При этом он намекает на Евангельское речение: Блаженны гонимые за правду, ибо их есть Царство Небесное (Матф. 5:10). И уж, конечно, он не отрицал восстановления плоти, если ссылался на воздаяние наградой, потому что воздаяние должно относиться к тому же, к чему и разрушение, то есть к плоти. Однако назвав плоть «домом», он предпочел и при сравнении с наградой искусно воспользоваться этим словом, обещая тому «дому», который разрушится от страданий, лучший «дом» через воскресение. Ведь и Господь говорит, что у Отца Его много обителей и как бы домов (ср. Иоан. 14:2), Впрочем, можно счесть, что апостол имел в виду обитель мира сего, с разрушением которого обещается вечное место на небесах, — ибо следующие за этим слова, очевидно, относящиеся к плоти, показывают, что предыдущие к ней не относятся. Дело в том, что апостол проводит различие, когда прибавляет: Потому мы и вздыхаем, желая облечься в то наше жилище, которое на небе, чтобы нам, раздетым [199], не оказаться нагими (2 Кор. 5:2—3). Это значит, что мы желаем облечься небесною силой вечности прежде, чем расстанемся с плотью. По преимуществу милость эта касается тех, которые при пришествии Господа останутся в своей плоти и, вследствие жестокости времени антихриста, заслужат кратчайший путь к смерти (которая свершится через изменение) и встретятся с воскресающими. Именно так апостол пишет Фесса–лоникийцам: Ибо это мы говорим вам по слову Господню, что мы, которые живем и остаемся до прихода Господа, не упредим тех, которые почили; ибо Сам Господь при возвещении и гласе трубы Божьей сойдет с неба и мертвые во Христе воскреснут первыми; потом мы вместе с ними будем восхищены на облаках, навстречу Господу, и так будем всегда с Господом (1 Фесс. 4:15—17).

42. Об этом изменении он говорит еще в Послании к Коринфянам: Все мы воскреснем, но не все изменится вдруг, во мгновение ока, при последней трубе (1 Кор. 15:51—52) [200]; так изменятся, конечно, лишь те, кто будет оставаться во плоти: Мертвые, — говорит он, — воскреснут, а мы изменимся (52). Рассмотрев сначала это суждение, все остальное ты будешь уже соотносить со смыслом сказанного выше. Потому что, когда он прибавляет: Ибо надлежит тленному сему облечься в нетление и смертному сему облечься в бессмертие (53), — имеется в виду как раз та небесная обитель, в которую мы желаем облечься (конечно, повурх плоти, в которой, стеная, обретаемся). То есть мы, по его мнению, тяготимся этим шатром, который хотим не снять, а только покрыть, чтобы смертное поглотилось жизнью, когда оно изменяется таким образом, облекаясь в небесное. Ибо кто, пребывая во плоти, не пожелает облечься бессмертием и продолжать жизнь, ускользнувши от смерти с помощью ее наместника—изменения, дабы избежать преисподней, где взыщут все до последнего квадранта? [201]А кто уже побывал в преисподней, тот претерпит изменение после воскресения.

Мы утверждаем, что с этого времени плоть будет воскресать всяким образом и обретет облик ангельский от грядущего изменения. Ведь если бы плоти предстояло измениться только у тех, кто в ней пребывает (дабы смертное поглотилось жизнью, то есть плоть — тем вечным телесным облачением), тогда обретающиеся в смерти не обрели бы жизни, потому что у них уже нет материи и, так сказать, пищи жизни — плоти; или нужно, чтобы они вновь получили плоть, дабы и у них смертное могло поглотиться жизнью, — если они должны обрести жизнь. «Но у мертвых, — говоришь ты, — это смертное уже поглощено». — Да ведь не у всех. Сколько можно найти вчерашних мертвецов, только–только погребенных, в которых нельзя увидеть ни следа поглощения? Ты, разумеется, считаешь поглощенным только погубленное, только истребленное, ставшее недоступным всякому чувству и совершенно переставшее являться. Но да будет тебе известно, что тела древнейших гигантов не поглощены, ибо остовы их до сих пор существуют. Об этом мы уже сказали в другом месте [202]. Но и еще недавно, когда в этом городе, закладывая фундамент для одеона [203], святотатственно повредили древнейшие гробницы, народ пришел в трепет от почти пятисотлетних костей, еще влажных, и волос, не утративших запаха. Известно, что не только кости сохраняются в целости, но и зубы не портятся, ибо они представляют собою семена тела, которое произрастет из них в воскресении.

Наконец, если бы [по воскресении] оказалось, что смертное поглощено у всех мертвых, то чем: смертью, вечностью, временем, или, может быть, жизнью, облечением и дарованием бессмертия? Поэтому кто утверждает, что смертное будет поглощено ими, тем самым отрицает, что оно будет поглощено смертью. Но во всяком случае нужно полагать, что это свершится и исполнится Божественною силою, а не законами природы. И раз смертное должно быть поглощено жизнью, оно, во всяком случае, должно иметься, чтобы поглотилось, и поглотиться, чтобы изменилось. Если бы ты сказал, что огонь должен зажигаться, то не смог бы утверждать, что средство для зажигания в одном месте нужно, а в другом — нет. Так и апостол прибавляет: Чтобы нам, раздетым, не оказаться нагими (2 Кор. 5:3), — имея в виду тех, которые в день Господа будут обретаться не в жизни и не во плоти. Он утверждал, что названные им «раздетыми» наги именно в том смысле, что им предстоит новое облечение в ту же субстанцию, которой они были лишены. Ибо как они окажутся нагими, когда плоть их сброшена, или отчасти разорвана и уничтожена (а как раз это может считаться наготою), — так потом вновь примут ее, дабы, облекшись плотью, они могли поверх нее облечься бессмертием. Ибо не подобает надевать верхнее платье, если еще не надето нижнее.

43. Поэтому, когда апостол говорит: Итак, мы всегда уверены и знаем, что пока пребываем в теле, мы далеки от Господа, ибо мы ходим по вере, а не по видению (2 Кор. 5:6—7), то ясно, что и это не относится к принижению плоти (как будто она отделяет нас от Господа). Здесь он только увещает нас отвратиться от этой жизни, ибо мы далеки от Господа, пока живем. Мы ходим по вере, а не по видению, то есть руководимся надеждой, а не обладанием. Поэтому он добавляет: Веруя, мы, однако, считаем большим благом удалиться от тела и пребывать у Господа (8), — дабы мы ходили больше по видению, чем по вере, и скорее обладали, чем надеялись. Ты видишь, что и здесь презрение к телам он обращает к превосходству мученичества. Ведь только тот, удалившись от тела, сразу пребывает у Господа, кто по заслуге мученичества будет послан в рай, а не в преисподнюю. Неужели у апостола не хватило слов для обозначения исхода из тела или он говорит об этом по–новому? Напротив, желая обозначить временную утрату тела, он и сказал, что мы удалены от Него, — ибо тот, кто отправится в путешествие, возвратится в свое обиталище. После этого он говорит для всех: Мы стремимся быть угодными Богу, пребываем мы вдали от Него или у Него: ибо всем нам должно явиться на суд Иисуса Христа (9—10). Если всем, то и целыми, если целыми, то явиться должно и внутреннее, и внепшее, то есть и души, и тела: Чтобы, — говорит он, — каждый получил то, что совершил в теле и сообразно тому, что совершил, — плохое или хорошее (10). Теперь я спрашиваю, как ты читаешь это место, ибо апостол как будто затемнил его перестановкой слов. Что он имел в виду — «должно быть получено посредством тела» или «совершено посредством тела»? Но даже если он имел в виду «должно быть получено посредством тела», то, вне сомнения, речь идет о телесном воскресении. Если же «то, что совершено посредством тела», — и тут все должно быть возмещено тем же телом, каким и было сделано. Значит, все это рассуждение апостола с самого начала раскрывается в заключении (где показывается воскресение плоти) и его нужно понимать согласно заключению.

44. Если ты учтешь еще и предыдущие слова, где говорится о внешнем и внутреннем человеке, разве ты не найдешь там и достоинство плоти и полную ее надежду? Ибо если о свете, который Бог зажег в сердцах наших, дабы просветить нас знанием Славы Своей в Лице Христа, апостол говорит, что сокровище это мы носим в глиняных сосудах (2 Кор. 4:6—7), то есть во плоти, — то разрушатся ли они, потому что они глиняные, сделаны из земли, или, скорее, возвысятся, потому что вмещают божественное сокровище? Ведь если даже сам этот истинный свет, который присутствует в Лице Христа и заключает в себе жизнь, доверяется плоти, то разве должна погибнуть плоть, которой доверена жизнь? Ясно, что тогда обречено на гибель и само сокровище, ибо обреченному на гибель доверяется лишь точно такое же, подобно тому, как старым мехам — новое вино. Вот и апостол добавляет: Мы всегда носим в теле нашем умерщвление Иисуса Христа (10). Что же это за предмет, который, будучи назван «храмом Божьим», может называться еще и «гробом Христовым»? Почему, собственно, мы носим умерщвление Господа в теле? Чтобы, — говорит он, — открылась и жизнь. Где? В теле. В каком? В смертном (11). Стало быть, во плоти, — смертной, конечно, из–за вины, но и способной к жизни в силу благодати. И взгляни, сколь велика эта благодать, что в ней открывается жизнь Христова (там же). Но разве в том, что совершенно чуждо спасению, в субстанции, подверженной постоянному разложению, откроется жизнь Христова, жизнь вечная и нетленная, то есть жизнь Божья? И какого времени жизнь Господа откроется в нашем теле? Видимо, та, которой Он жил до Своих Страстей и которая была известна не только иудеям, а теперь возвещена и всем язычникам. Значит, апостол имел в виду ту жизнь, которая сокрушила железные врата смерти и медные запоры адовы (ср. Пс. 106:16), которая с того времени уже наша жизнь. Именно она и проявится в теле. Когда? После смерти. Как? Когда мы воскреснем в теле подобно Христу. А чтобы никто не возражал, что жизнь Иисуса уже теперь имеет явиться в нашем теле (благодаря упражнению в святости, терпении, справедливости и мудрости, которыми была славна жизнь Господа), апостол весьма предусмотрительно добавляет: Если мы, которые живем, предаемся на смерть ради Иисуса, то и жизнь Его да откроется в нашем смертном теле (2 Кор. 4:11). Значит, — говорит он, — все это свершится в нашем теле уже после смерти. Но если после смерти, то может ли это быть без воскресения? Поэтому, заключая свою мысль, он говорит: Мы знаем, что воскресивший Иисуса и нас воскресит вместе с Ним (14), ибо Иисус уже воскрес из мертвых. «С Ним», вне сомнения, значит «так же, как и Его». А если «как и Его», то, разумеется, не без плоти.

45. Однако они по какой–то слепоте снова и снова натыкаются на слова о двух человеках, ветхом и новом: Когда апостол увещевает отложить ветхого человека, который тлеет от превратного вожделения, обновиться духом ума и облечься в нового человека, созданного по Богу в справедливости и святости истины (Эфес. 4:22—24), они утверждают, что и здесь апостол, различая две субстанции, относит ветхость к плоти, а новизну—к душе; значит, постоянное тление относится к ветхой субстанции, то есть к плоти. Но если различать по субстанциям, то душа вовсе не есть новый человек потому, что она позже появилась, а плоть вовсе не есть ветхий человек потому, что появилась раньше. Ибо есть ли хоть миг между мановением Руки Божьей и Его Дыханием? Я, пожалуй, осмелюсь утверждать: если бы даже плоть была гораздо раньше души, Он все равно даровал бы первенство душе, — потому именно, что плоть имела наполниться ею. Ибо всякое исполнение и совершение первенствует в силу своего результата, хотя бы по порядку оно было позже. Большим первенством обладает то, без чего не может обходиться первое [по порядку]. Если плоть — это ветхий человек, то с какого времени? С самого начала? Но Адам весь был новым, а из нового не бывает ветхого. Ведь с того времени, как было дано благословение рождению [204], плоть и душа появляются вместе и одновременно, ибо семена их одновременно внедряются в утробу, как мы говорили об этом в сочинении «О душе» [205]. Одновременно их зачатие, одновременно и рождение. Эти два человека, — а двойственна, конечно, их субстанция, но никак не возраст, — на деле представляет собою одного, ибо никто из них не раньше. Правильнее считать, что мы целиком или ветхие, или новые, — потому что неизвестно, как можно быть тем и другим одновременно. Однако апостол ясно показывает, что такое ветхий человек: Отложи ветхого человека по прежнему образу жизни (Эфес. 4:22), — а не по ветхости какой–нибудь субстанции. Он предписывает нам отложить не плоть, а дела, которые и в других местах называются плотскими (ср. Галат. 5:19), и обвиняет отнюдь не тела, о которых тут же замечает: Оставив ложь, говорите истину — каждый ближнему своему, потому что мы участвуем друг в друге. Гневайтесь, но не согрешайте, солнце да не зайдет во гневе вашем. И не давайте места дьяволу. Кто крал, пусть уже не крадет, а лучше пусть работает, трудясь руками, чтобы мог уделять нуждающемуся. Никакое скверное слово да не изыдет из уст ваших, но лишь такое, которое наилучшее для воздвижения веры, дабы доставляло благодать слушающим. И не печальте Святого Духа Божьего, в Котором запечатлены вы в день искупления. Да удалятся от вас всякая скорбь, гнев, крик и злоречие со всякой злобою. Но будьте друг к другу добры, милосердны, прощайте друг другу, как и Господь простил вам во Христе (Эфес. 4:25—32). Так почему же те, кто считает плоть ветхим человеком, не приближают свою смерть, дабы, отложив ветхого человека, исполнить предписание апостола? Мы, со своей стороны, считаем, что вся вера должна совершаться во плоти и тем более через плоть (которой принадлежат и уста, чтобы произносить лучшие слова, и язык, чтобы не злословить, и сердце, чтобы не гневаться, и руки — чтобы трудиться и раздавать), а потому мы утверждаем, что ветхое и новое в человеке — это различие нравственное, а не субстанциальное. Равно мы признаем, что тот же человек, который был ветхим по прежнему образу жизни, повреждается, как сказано, от превратного вожделения, и ветхий он по–прежнему образу жизни, но не по плоти вследствие постоянной ее гибели. Стало быть, и по плоти он будет сохранен тем же самым, если будет лишен порочного образа жизни (а не телесности).

46. Ты, пожалуй, заметишь, что апостол везде так осуждает дела плоти, будто осуждает саму плоть; но, заботясь, чтобы никто не подумал этого, он получает нужный смысл при помощи иных или отчасти связанных с плотью вещей. Например, говоря, что те, которые во плоти, не могут быть угодны Богу (Римл. 8:8), он тут же от ложного понимания обращает к истинному, прибавляя: Но вы пребываете не во плоти, а в духе (9). На самом деле они, конечно, пребывают во плоти; но апостол, говоря, что они не во плоти, показал, что они не свободны от плотских дел. То есть лишь те не могут быть угодны Богу, которые живут плотски (а не потому, что пребывают во плоти), а угодны Богу те, которые, пребывая во плоти, поступают по духу. И опять он говорит: Тело мертво, но из–за греховности, — равно как дух есть жизнь (10) вследствие праведности. Противопоставляя жизнь смерти, помещенной во плоти, он, без сомнения, там обещал жизнь за праведность, где назначил смерть за греховность. Но противопоставление жизни и смерти напрасно, если жизни нет там, где есть ее противоположность— смерть, от которой, конечно, следует освободить тело. Однако если жизнь изгоняет смерть из тела, она не может совершить этого, не проникнув туда, где находится изгоняемое. Но к чему мои путаные рассуждения, если апостол говорит совершенно определенно: Если Дух Того, Кто воскресил Иисуса из мертвых, живет в вас, Он воскресит и смертные тела ваши через Духа Его, обитающего в вас (11). Поэтому если кто–нибудь считает душу смертным телом, он вынужден признать (ибо не может отрицать, что и плоть — тоже смертное тело) такое же воскресение плоти в силу ее одинакового положения с душой. Пойми же из следующих слов, что осуждаются дела плоти, а не сама плоть: Итак, братья, мы не должники плоти, чтобы жить по плоти. Если вы станете жить по плоти, то умрете, а если духом будете умерщвлять дела плоти, будете жить (12—13). Далее (чтобы мне ответить по порядку), если тем, кто пребывает во плоти, но ведет жизнь согласно духу, обещается спасение, то уж не плоть противится спасению, но действие плоти. А если устранить дела плоти как причину смерти, плоть оказывается спасенной и свободной от причины смерти. Ибо закон, — говорит апостол, — духа жизни во Христе Иисусе освободил меня от закона греха и смерти (2). Конечно, это тот закон, который, — как он сказал выше — обитает в наших членах (ср. 7:23).

Значит, наши члены не подвластны уже закону смерти, а потому и закону греха, — от которых они освобождены. Поскольку закон, ослабленный плотью, был бессилен, Бог послал Сына Своего в образе плоти греховной и за грех осудил грех во плоти (8:3), но не плоть во грехе: ибо дом не будет осужден вместе с обитателем. А он сказал, что грех обитает в нашем теле (ср. 7:20). Но раз грех осужден, то плоть освобождена; а если не осужден, то плоть подвластна закону смерти и греха. Поэтому если он и назвал помыслы плоти смертью, а затем и враждой к Богу (8:6—7), это не касается самой плоти. Ты, конечно, возразишь: «Кому же будут принадлежать помыслы плоти, как не самой ее субстанции?» — Это было бы, конечно, правильно, если бы ты доказал, что плоть имеет помышление от себя самой. Но его не бывает без души; стало быть, считай, что помыслы плоти следует относить к душе, хоть порой они и приписываются плоти, ибо производятся ради плоти и через плоть. Именно потому, говорит он, грех и обитает во плоти, что душа, от которой возникает грех, есть жилица плоти, а плоть умерщвлена — не в смысле существования, а в смысле [греховности] своей. Ибо и в другом месте он говорит: Как вы, словно живущие в мире, держитесь установления? (Колосс. 2:20), — обращаясь не к мертвым, а к тем, кто должен был оставить мирские обычаи.

47. А мирская жизнь, как он говорит, и есть ветхий человек, распятый с Христом (ср. Римл. 6:6), а не телесность. Если мы будем понимать это не буквально, а в моральном смысле, то распята не телесность наша, и плоть наша не претерпела креста Христова. То есть мы должны судить сообразно слову апостола: Чтобы уничтожилось тело греха (там же), — через улучшение жизни, а не через уничтожение субстанции, — чтобы (как он говорит) мы с этого времени не служили греху (там же) и чтобы тем самым считали себя умершими со Христом и верили, что с Ним будем жить (ср. 8). Поэтому он и говорит: И вы считайте себя мертвыми (11). Для чего? Для плоти? Нет, для греха (там же). Значит, по плоти они будут спасены, а для Бога живы во Христе Иисусе (там же), — живы, разумеется, той плотью, для которой они не умерли, ибо они мертвы для греха, а не для плоти. Поэтому он еще прибавляет: Итак, да не царствует грех в вашем смертном теле, чтобы вам повиноваться ему и отдавать члены ваши в орудия неправедности греха. Но отдайте самих себя Богу, как оживших из мертвых (12—13), — не как живых, а как оживших из мертвых, — и члены ваши как орудия праведности (13). И вновь: Как вы предали члены ваши в рабы нечестию и беззаконию ради беззакония, так и теперь отдайте члены ваши в рабы праведности ради святости. Ибо когда вы были рабы греха, вы были свободны от праведности. Какой же плод вы имели тогда от тех дел, которых теперь стыдитесь? Ибо конец их — смерть. Но теперь вы стали свободными от греха. Вы стали рабами Богу и имеете плод ваш в святости, а конец — в жизни вечной. Ибо возмездие за грех — смерть, а дар Божий — жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем (19—23).

Приводя ряд таких вот соображений, он стремится отвратить наши члены от нечестия и греха, обрести их для праведности и святости и перенести от возмездия смерти к дару жизни вечной. Поэтому он обещает награду спасения и плоти, от которой не подобало бы требовать святости и праведности, если бы ее не ожидала и награда за это. Не следовало бы и крестить ее, если бы она через это возрождение не предызбиралась бы к восстановлению, о чем апостол говорит так: Разве вы не знаете, что все мы, крестившиеся в Иисуса, крестились в смерть Его? Значит, мы погребены с Ним крещением в смерть, чтобы, как Христос воскрес из мертвых, так и мы ходили в обновленной жизни (3—4). А чтобы ты не подумал, что речь идет только о той жизни, которой следует жить в обновлении по вере через крещение, он очень предусмотрительно добавляет: Ведь если мы были соединены с Христом подобием смерти, то будем соединены и подобием воскресения (5). Ибо если в крещении мы переживаем подобие смерти, то поистине воскресаем во плоти, как и Христос, — чтобы, как грех царствовал в смерти, так и благодать царствовала через праведность в жизни вечной через Господа нашего Иисуса Христа (5:21). Почему сказано «так и благодать», если это не затрагивает в той же мере и плоти? Ведь где смерть, там и жизнь посмертная, ибо и жизнь прежде бывает там, где потом смерть. Если царство смерти не достигает ничего, кроме уничтожения плоти, то жизнь, как противоположность смерти, должна и производить противоположное, — то есть восстановление плоти. И как смерть поглощала смертное силой, так, будучи поглощена бессмертием, могла услышать: Смерть, где твое жало? Смерть, где твое притязание? (ср. 1 Кор. 15:55). Ибо там, где изобиловало нечестие, будет преизоби–ловатъ благодать (ср. Римл. 5:20). Так и сила возрастет в немощи (ср. 2 Кор. 12:9), спасая погибшее, оживляя умершее, исцеляя поврежденное, врачуя ослабленное, возвращая похищенное, освобождая порабощенное, призывая отвергнутое, воздвигая низвергнутое, — причем с земли на небо, где, как узнали от апостола Филип–пийцы, мы тоже имеем право жителей и откуда мы ожидаем Спасителя нашего, Иисуса Христа, Который преобразит тело нашего унижения сообразно телу славы Своей (3:20—21). Это, вне сомнения, будет после воскресения, ибо и Сам Христос не был прославлен прежде Своих Страстей. И это будут наши тела, и апостол заклинает Римлян представить их в жертву—живую, святую и угодную Богу (ср. Римл. 12:1). Но почему живую, если тела наши должны погибнуть? Почему святую, если они нечестивы?

Почему угодную, если они прокляты? Ну, а как поймут еретики, бегущие света Писания, слова, написанные к Фессалоникийцам, можно подумать, лучом самого солнца — так они ясны: Но Сам Бог мира да освятит вас всех во всей полноте (1 Фесе. 5:23)? Этого мало? Но дальше следует: Тело ваше, и душа, и дух да сохранятся в целости и без порока в пришествие Господа (там же). Ты видишь, что вся субстанция человека назначена к спасению, и не в иное время, а именно в пришествие Господа, которое есть ключ воскресения.

48. Но, говоришь ты, плоть и кровь не могут наследовать Царства Божьего (1 Кор. 15:50). Знаем мы это место и нарочно отложили его рассмотрение до сих пор, чтобы все, поставленное врагами в первом ряду, поразить в последней схватке — после того, как мы отразили другие вопросы, словно вспомогательные отряды. И здесь полезно подумать о предыдущем, дабы смысл этого места был определен его происхождением. Я полагаю, апостол, разъяснив Коринфянам все особенности церковной дисциплины, изложил им, наконец, главные выводы (summa) своего Евангелия и их веры в поручительстве о смерти и воскресении Господа, — дабы вывести и правило нашей надежды оттуда, откуда она произошла. Итак, он продолжает: Если о Христе возвещается, что Он воскрес из мертвых, то как же некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых? Если его нет, то и Христос не воскрес. А если Христос не воскрес, напрасна проповедь наша и тщетна вера наша. Ибо мы оказались бы ложными свидетелями о Боге, потому что засвидетельствовали бы, что Он воскресил Христа, хотя на деле Он не воскресил Его. Ведь если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес. Если Христос не воскрес, тщетна ваша вера, ибо до сих пор пребываете вы в грехах ваших, и те, которые почили во Христе, погибли (12—18). К чему, как тебе кажется, хотел он этими словами обратить веру нашу? — «К воскресению мертвых, — говоришь ты, — которое отрицалось». — Вправду ли он хочет обратить к нему веру на примере воскресения Господа? — «Конечно», — отвечаешь ты. — Хорошо: а пример основан на различии или на сходстве? — «Конечно, — говоришь ты, — на сходстве». — Но как же воскрес Христос? Во плоти или нет? Если, как ты знаешь, согласно Писанию, Он умер (3) и был погребен (4), не иначе, как во плоти, то, без сомнения, ты признаешь, что и воскрес Он во плоти. А то самое, что погибло в смерти, что лежало во гробе, то и воскресло, — не столько Христос во плоти, сколько плоть во Христе. Значит, если нам предстоит воскреснуть по примеру Христа, Который воскрес во плоти, то мы не последуем этому примеру, если сами воскреснем не во плоти, ибо, как говорит апостол, через человека смерть, и через человека воскресение (21).

Это сказано, чтобы разделить виновников двух действий: виновника смерти — Адама, виновника воскресения — Христа, и утвердить воскресение за той же субстанцией, за какой и смерть, уравняв обоих виновников в имени человека. Ведь если в Адаме все умирают, а в Христе все оживут (22), то именно плотью оживут во Христе, как плотью умирают и в Адаме, но каждый в своем порядке (23), ибо в своем собственном теле. А порядок должен устанавливаться сообразно заслугам. Но раз заслуги приписываются также и телу, то прежде нужно установить порядок для тел, чтобы стал возможен порядок заслуг. Если иные крестятся даже за мертвых (29), то посмотрим, какой в этом смысл. Во всяком случае, заявляет апостол, они делали это, будучи уверены, что замещающее крещение принесет пользу другой плоти в надежде на воскресение. Если бы воскресение не было телесным, оно не обреталось бы в телесном крещении. Для чего же, спрашивает апостол, они сами крестятся, если окрещенные тела не воскресают? (ср. 29). Ведь душа освящается не омовением, а очищением. Что же, — спрашивает он, — мы ежечасно подвергаемся бедствиям? (30). Конечно, из–за плоти. Каждый день умираю (31), — понятно, от невзгод плоти, в которой он боролся со зверями в Эфесе (32), то есть со зверями азийского притеснения, о чем упоминает во втором послании к Коринфянам: Не хотим, братья, чтобы вы были в неведении о притеснении нашем в Азии, ибо мы были отягчены чрезвычайно и сверх сил, так что не чачли остаться в живых (1:8). Все это, если не ошибаюсь, он перечислил с тем, чтобы невзгоды плоти не считались пустыми и чтобы несомненным считалось воскресение плоти. Ибо тщетны должны быть невзгоды плоти, если не будет ей воскресения. Но кто–нибудь скажет: как воскреснут мертвые? В каком теле они придут? (1 Кор. 15:35). Тут он рассуждает уже о свойствах тел, о том, будут они такие же или другие. Но поскольку этот вопрос нужно рассматривать в последнюю очередь, то раз речь заходит о качестве тел, уже отсюда должно быть вполне ясно телесное воскресение. 49. Тут и впрямь дело дошло до плоти и крови, — я разумею, всего вопроса. Какие субстанции и какого свойства апостол лишил Царства Божьего, также можно понять из предыдущего. Первый человек, — говорит он, — из земли, из праха, то есть глиняный, Адам, а второй человек — с неба (1 Кор. 15:47), то есть Слово Божье, Христос. Но Христос, хоть и происходит с неба, все же является человеком именно потому, что Сам есть плоть и душа, или человек, как и Адам. И если Он выше назван последним Адамом (45), то право на это имя Он приобрел участием в его субстанции, ибо и Адам, и Христос получили плоть не из семени Итак, каков пер–стный, таковы и перстные, каков небесный, таковы и небесные (48). Но почему они таковы — в силу своей субстанции или прежде всего благодаря образу жизни, а затем и достоинству, которое приобрели своим образом жизни? Впрочем, перстные и небесные отнюдь не должны различаться субстанцией, ибо апостол равно назвал их людьми. Ведь если и Христос, единственный истинно небесный, и даже сверхнебесный, все же является человеком, потому что состоит из плоти и души, то по качеству этих субстанций ничем не отличается от перстного. Поэтому людей, которые небесны по Его образу [апостол предлагает называть] такими не в силу настоящей их субстанции, но в силу будущей славы. Ибо и выше, — где было установлено это различие достоинства, — сказано, что иная слава небесных, иная — земных, иная — солнца и иная — луны, иная — звезд, ибо и звезда от звезды разнится в славе (40— 41), но не в субстанции.

Сказав, таким образом, о различии достоинства в одной и той же субстанции (которого и сейчас нужно добиваться, и тогда нужно было достигать), апостол присоединяет увещание, чтобы мы и здесь уподоблялись Христу в образе жизни, и там достигали вершины славы: Как мы носили образ перстного, так будем носить и образ небесного (49). Ведь образ перстного мы носили как соучастники в преступном, в смерти, в изгнании из рая. Но если здесь мы носим образ Адама во плоти, то этим вовсе не побуждаемся освободиться от плоти. А если не от плоти, значит, от образа жизни, — дабы мы носили в себе образ небесного (но еще не образ Божий, ибо мы еще не утверждены на небе) и ходили и тут по стопам Христовым в святости, праведности и истине. Все это, следовательно, апостол обращает к праведному образу жизни и говорит, что здесь мы должны носить образ Христа в нашей плоти и в протяжение этого образа жизни. Говоря «должны носить» в повелительном смысле, он имеет в виду настоящее время, когда ни один человек не имеет другой субстанции, кроме плоти и души. Если даже наша вера обращена к другой субстанции, к небесной, то и эта субстанция лишь обещана другой, которой поручено трудиться ради нее. Значит, образ перстного и небесного апостол заключает в образе жизни, один из которых нужно отвергнуть, а другому подражать, и затем продолжает: Я говорю то (то есть сообразно сказанному мною выше; поэтому здесь образуется связь, дополняющая смысл предыдущего), что плоть и кровь не могут наследовать Царства Божьего (50). И здесь он не вкладывает в слова «плоть» и «кровь» иного смысла, нежели образ вышеназванного перстного. Если этот образ нужно толковать как образ ветхой жизни (ср. Эфес. 4:22), который не получает Царства Божьего, то плоть и кровь, не обретая Царства Божьего, приравниваются к ветхой жизни.

Конечно, если апостол и прежде никогда не использовал названия субстанций для обозначения действий, то и здесь ему не следовало так поступать. Но поскольку о тех, кто до сих пор пребывает во плоти, он говорил, что они в ней не находятся (имея в виду дела плоти), то не нужно отвергать привычный ему способ выражения, когда он отчуждает от Царства Божьего не субстанцию, а дела ее. Например, объяснив Галатам, что такое дела плоти, апостол объявляет: он предсказывает и раньше предсказывал, что совершающие подобное не наследуют Царства Божьего (5:19 сл., 21), — потому что они не носят в себе образа небесного, как носили образ перстного. В силу этого они, по ветхому своему образу жизни, должны называться именно плотью и кровью. Но если бы даже апостол сказал, что плоть и кровь должны быть отлучены от Царства Божьего, совершенно неожиданно, не объяснив предварительно смысл этих слов, то и в таком случае мы должны были бы понимать под этими двумя субстанциями ветхого человека, преданного плоти и крови, а именно пище и питью, — того человека, который обычно возражает против веры в воскресение: Станем есть и пить, ибо завтра умрем (1 Кор. 15:32). И апостол порицал плоть и кровь именно за их плоды — обжорство и пьянство.

50. Но даже опустив подобные толкования, порицающие дела плоти и крови, можно будет защищать эти субстанции для воскресения, понимая их в собственном смысле. Ведь не воскресение прямо отрицается для плоти и крови, а Царство Божье, которое достается воскресению (ибо воскресение подразумевает и суд); общее воскресение плоти как раз подтверждается тем, что исключается частичное. Ведь когда объявляют, в каком состоянии не бывает воскресения, тем самым дают понять, в каком оно бывает. А поскольку различие относительно воскресения затрагивает только дела субстанции, но не ее род, отсюда так же ясно, что плоть и кровь удаляются от Царства Божьего за вину, а не за свойство субстанции, и как раз потому, что они не воскреснут для Царства Божьего, они воскреснут в своем собственном виде (forma) для суда. Поэтому я еще раз сказал бы: Плоть и кровь не могут наследовать Царства Божьего, — разумеется, своими силами и сами по себе, и потому апостол объяснял, что для этого им необходим еще дух. Ибо как раз дух животворит для Царства Божьего, а плоть не приносит пользы (Иоан. 6:63). Но ей способно принести пользу другое, то есть дух, а через дух и дела духа.

В любом случае всякая плоть и кровь воскреснет в своем свойстве. Но те, кому назначено войти в Царство Божье, должны будут облечься силой нетления и бессмертия, без которой нельзя попасть в Царство Божье, — и прежде, чем смогут попасть туда. Значит, как мы сказали, правильно, что плоть и кровь сами по себе не способны достичь Царства Божьего. Поскольку это тленное, то есть плоть, должно быть поглощено нетлением, а это смертное, то есть кровь, — бессмертием (ср. 1 Кор. 15:53—54) через изменение после воскресения, то по справедливости измененные и поглощенные плоть и кровь могут наследовать Царство Божье; а этого не может быть без их воскресения. Находятся и такие, которые под плотью и кровью хотят понимать иудейство (в связи с обрезанием), тоже отчужденное от Царства Божьего, ибо оно считается ветхим, и под этим именем апостол порицает его в других местах. После того, как ему открылся Сын Божий, дабы благовествовать Его язычникам, он не советовался с плотью и кровью (ср. Галат. 1:16), то есть с обрезанием, с иудейством, как он писал Галатам.

51. Но уже за всех ответят слова, которые мы сохранили для заключения, даже и за самого апостола, которого поистине следовало бы обличить в великой опрометчивости, если бы он (как хотят думать некоторые) столь внезапно, так сказать, не глядя, окончательно и безусловно удалил вообще всю плоть и кровь из Царства Божьего, и из самого небесного дворца. А ведь там теперь восседает Иисус одесную Отца, — человек, хоть и Бог, последний Адам, хоть и начальное Слово, плоть и кровь, хоть и чище нашей, — но Тот же и по субстанции, и по виду, каким вознесся (ср. Деян 1:11) Таким Он вновь придет, по словам ангелов, дабы Его смогли узнать те, которые Его изранили. Это Он назван Посредником между Богом и людьми (1 Тим. 2:5), ибо Ему вверен залог с обеих сторон, и в Себе Самом Он хранит залог плоти словно задаток всей суммы. Подобно тому, как нам Он оставил в залог Духа (2 Кор. 5:5), так и от нас принял залог плоти и взял его на небо словно поручительство, что оттуда когда–то будет возвращена вся сумма. Не беспокойтесь, плоть и кровь: вы обрели и небо, и Царство Божье во Христе. И если вас станут отрицать во Христе те, кто отвергал для вас небо, тогда пусть говорят, что и Христа не г на небе. И апостол сказал: Тление не наследует нетления (1 Кор 15:50) не для того, чтобы ты счел плоть и кровь тлением, ибо они скорее подвержены тлению, — именно в силу смерти; а смерть не просто разрушает плоть и кровь, но именно истребляет. И раз апостол сказал, что дела плоти и крови не могут обрести Царства Божьего, то, дабы особенно выделить эту мысль, он изымает наследство нетления и у самого тления, то есть у смерти, которой способствуют дела плоти и крови. Ибо чуть позже он некоторым образом описал смерть самой смерти: Поглощена смерть в битве. Смерть, где твое жало? Смерть, где твоя сила? Но окало смерти грех (вот это и будет тление), а сила греха — закон (1 Кор. 15:54—56), вне сомнения, тот иной закон, который, по мысли апостола, воюет в членах его против закона его души, то есть сама сила, грешащая против воли (ср. Римл. 7:1 сл.). Ведь если выше он творит: Последний враг истребится — смерть (1 Кор. 15:26), то как раз поэтому тлeннoe не наследует нетленного (50), иными словами, смерть не получит продолжения. Но когда и как она истребится? Когда вдруг, во мгновение ока, при последней трубе мертвые воскреснут нетленными (52). Кто же они, как не те, которые прежде были тленными, то есть тела, или плоть и кровь? И мы изменимся (там же). Из какого состояния, если не из того, в котором будем обретаться? Ибо тленному сему надлежит облечься нетле–нением и смертному сему облечься бессмертием (53). Что смертно, как не плоть? Что гленно, как не кровь? Апостол заботится о тебе и старается, чтобы ты относил сказанное к плоти; а чтобы ты не подумал, что он говорит о чем–то другом, он, говоря: это тленное и это смертное, — словно указывает на свою собственную кожу. И впрямь, он мог бы сказать «это» только о чем–то действительном и находящемся перед глазами. Это слово обозначает нечто телесное. Но тленное есть нечто иное, нежели тление, а смертное нежели смертность. Ибо одно испытывает воздействие, а другое–его производит. Значит, плоть и кровь, испытывающие тление и смерть, с той же необходимостью испытают и нетление с бессмертием.

52. А теперь посмотрим, в каком теле, по мнению апостола, возвратятся мертвые. И хорошо, что он сразу же взялся это показать, — словно кто–то просил об этом. Неразумный, — говорит он, — что ты сеешь, не оживет, если не у мрет (1 Кор. 15:36). Уже из примера с семенем понятно, что оживает только такая плоть, которая умерла, и отсюда станут ясны следующие затем слова. Дальше он говорит: А что ты сеешь, это отнюдь не будущее тело (37) — и показывает, что не следует понимать это в противоречии со смыслом примера, думая, будто воскреснет иное тело, нежели посеянное в смерти. В противном случае ты не понял примера. Ибо, если посеяна и растворилась в земле пшеница, никогда не всходит ячмень, но всегда тот же самый род зерна той же природы, свойства и формы. Откуда же оно берется, если оно не то же самое? Ведь тление то же самое, ибо относится к нему. Но апостол и объясняет, что значит — сеется отнюдь не будущее тело, говоря: Но голое зерно, какое случится, пшеницы или какое другое. А Бог дает ему тело, как хочет (37—38). Конечно, речь идет о том зерне, которое, по его словам, сеется голым. — «Верно», — соглашаешься ты. — Значит, спасено то, чему Бог намерен дать тело. Но как оно может быть спасено, если нигде не находится и если воскреснет не то же самое? Если оно не воскреснет, то и не спасено. А если не спасено, то не может и получить тело от Бога. Но ведь очевидно, что оно спасено. Для чего тогда Бог даст ему тело по Своему желанию (если у него уже есть тело, нагое), как не для того, чтобы оно воскресло уже не нагим? Значит, тело получит нечто добавочное сверх этого. А то, к чему присоединяется добавка, не уничтожается, но увеличивается. То же, что увеличивается, сохраняется. Ведь сеется только зерно без шелухи, своей одежды, без колоса, своей основы, без ости, своей защиты, без стебля, своей гордости; а вырастает оно полным с лихвой, в тесном сообществе, в стройном расположении, защищенное своим убранством и вполне одетое. Все это для него—другое тело от Бога, в которое оно превращается не через уничтожение, а через увеличение. И каждому семени свое тело (15:38), но не свое, конечно, в том смысле, что не прежнее, ибо теперь ему принадлежит и данное Богом сверх того.

Итак, придерживайся примера, храни его для плоти, словно зеркало, и верь: принесет плод то же самое, что посеяно, оно само возвратится, — и обильнее, — и не будет другим, хотя явится по–другому. Ведь именно оно получит ту помощь и то убранство, какие Бог пожелает дать ему сообразно заслугам. Вне сомнения, именно это имел в виду апостол, говоря: Не всякая плоть такая же плоть (39); он отрицает не общность субстанции, но уравнение преимуществ, относя к телу различие по чести, а не по роду. Поэтому он добавляет еще иносказательные примеры животных и стихий. Одно есть плоть человека, то есть раба Божьего, действительно человека, другая — скота, то есть язычника, о котором и пророк говорит: уподобился человек скотам неразумным (Пс. 48:21). Иная плоть птиц (1 Кор. 15:39), то есть мучеников, которые стремятся к вышнему, иная—рыб, то есть тех, кому достаточно воды крещения [206]. Так же использует он и примеры с небесными телами. Иная слава солнца, — то есть Христа, иная — луны, — то есть церкви, иная — звезд, то есть семени Авраамова. И звезда от звезды разнится в славе, и есть тела небесные и тела земные (40—41), то есть иудеи и христиане. Но если это сказано не иносказательно, то, конечно, напрасно он сопоставлял плоть мулов и коршунов и тела небесных светил с человеческой плотью, ибо те несравнимы с ней по своим свойствам и не получают воскресения. Наконец, проведя путем этих сравнений различие в славе, а не в субстанции, он заключает: Так и при воскресении мертвых (42). Как же? И здесь различие не в чем ином, как только в славе. Поэтому, вновь приписывая воскресение той же самой субстанции и снова упоминая о зерне, он говорит: Сеется тленное, восстает нетленное, сеется в уничтожении, восстает в славе; сеется в слабости, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное (42—44). Несомненно, восстает именно то, что сеется, а сеется именно то, что истлевает в земле, а истлевает в земле именно плоть. Ибо ее поразило речение Господа: Земля есть и в землю пойдешь (Быт. 3:19), — ибо из земли и была взята. Поэтому и апостол стал говорить «сеется», ибо она возвращается в землю, а земля есть лучшее хранилище семян, дабы складывать их туда и оттуда брать. Поэтому он удостоверяет, словно накладывая печать: Так написано (1 Кор. 15:45), — дабы ты не счел, что сеется другое, а не то, о чем сказано: В землю идешь, откуда взята, — то есть не что иное, как плоть. Ибо так написано.

53. Однако некоторые доказывают, что душа — это душевное тело, дабы удалить плоть от восстановления тела [207]. Но раз определенно и твердо установлено, что воскреснет именно то тело, которое было посеяно, то у них следует потребовать разъяснить существо дела. Или пусть они покажут, что сеется душа после смерти, душа мертвая, то есть брошенная в землю, разложившаяся и истлевшая. Но ничего подобного Бог не установил. А тогда пусть признают ее тление, уничижение и слабость, чтобы признать за ней же воскресение в нетлении, славе и силе. У Лазаря (это наилучший пример воскресения) плоть был немощная, почти сгнившая до отвратительности, да при этом зловонная от разложения, и все же Лазарь воскрес во плоти и притом с душой. Но душа его была нетленна, и никто не пеленал ее льняными лентами, никто не укладывал в гроб, тем более никто не ощущал зловония и четыре дня никто не видел, что она посеяна. Состояние Лазаря, его исход [208]и ныне испытывает плоть каждого человека, но не душа. Ясно, что осуждение апостола относится к плоти, что именно о ней он говорит: плоть— это и тело душевное, когда сеется, и тело духовное, когда воскресает. Апостол подкрепляет тебя именно в таком толковании и на основании авторитета того же Священного Писания напоминает, что первый человек Адам был сделан душой живою (Быт. 2:7).

Если Адам — первый человек, а плоть представляла собою человека до наделения его душой, то, несомненно, плоть и обрела душу. Но при этом она все же осталась телом, а потому стала телом душевным. Чем они могли бы называть плоть, если не тем, чем она стала благодаря душе, чем не была без души и чем не будет после ее исхода, пока не воскреснет? Вновь обретя душу, она вновь станет душевным телом, чтобы стать духовным. Ибо воскресает лишь то, что существовало. Итак, насколько плоти подобает называться душевным телом, настолько же это никак не подобает душе. Ведь плоть поначалу была простым телом, а уже затем—душевным, которым стала после одушевления. Душа же, хоть и является телом, но, скорее, не одушевленным, а одушевляющим. Она не может называться душевным телом и становиться тем, что она производит. Будучи привходящим свойством (ас–cidens) другого, она его и делает душевным. Но, не являясь таким свойством [относительно себя самой], как она сделает душевной саму себя? Значит, как простая прежде плоть, принимая душу, становится душевным телом, так после, облекаясь духом, становится духовной. Устанавливая этот порядок, апостол показывает его в Адаме и во Христе, как в примерах различия. И когда он называет Христа последним Адамом, ты можешь понять из этого выражения, что он стремится утвердить воскресение плоти, а не души. Ведь если и первый человек, Адам, был плотью, а не душой, но потом стал душой живою, то и последний Адам, Христос, назван Адамом потому лишь, что Он человек, а человек потому, что обладал плотью, но не потому, что имел душу. Соответственно он добавляет: Не духовное прежде, но душевное, а потом духовное (1 Кор. 15:46), — как свидетельствуют оба Адама.

Тебе, быть может, кажется, что тело душевное и тело духовное различаются в одной и той же плоти, и это различие апостол приуготовил в обоих Адамах, то есть в обоих людях? Но по какой субстанции равны между собой Христос и Адам? Во всяком слу–чее, по плоти, но можно считать, что и по душе, — хотя человеком тот и другой называются сообразно плоти. Человек сначала был плотью. Относительно плоти поэтому и можно было установить порядок, дабы один считался первым, а другой последним человеком, то есть Адамом. Ибо различные вещи нельзя расположить в определенном порядке, если различие относится к субстанции. Это возможно, пожалуй, только при различии места, времени или обстоятельств. Здесь же «первый» и «последний» сказано о субстанции плоти, го есть первый человек — из земли, а второй — с неба; но хоть по духу Он и с неба, по плоти — все равно человек. Значит, порядок, объединяющий обоих Адамов, относится к плоти, а не к душе, ибо первый человек был сделан душой живою, а последний, в отличие от него, Духом животворящим (45). Этим и будет определяться различие их плоти, ибо о плоти сказано: Не духовное прежде, но душевное, а потом духовное. Тем самым, к плоти нужно от носит ь и сказанные выше слова о том, что сеется тело душевное, а воскресает тело духовное, ибо не духовное прежде, а душевное. Равным образом первый Адам сделан душой, последний Адам — Духом, но все это сказано о человеке, и все о плоти, раз о человеке. Что же нам еще сказать? Разве и ныне плоть не имеет Духа от веры? Остается спросить, почему сказано, что сеется тело душевное. Ясно, что и здесь плоть обрела Дух, но как залог, а душу получила не в залог, но полностью. Значит, как раз по имени этой более полной субстанции, в которой сеется, плоть и названа душевной, а будущая субстанция называется духовной благодаря полноте Духа, в котором она воскреснет. Что удивительного, если обычно она называется именем той субстанции, которой исполнена, нежели той, которой лишь окроплена?

54. Весьма часто вопросы возникают из–за отдельных слов или их сочетания. Есть, например, у апостола такие слова: Чтобы смертное было поглощено жизнью (2 Кор. 5:4). Речь идет о плоти, но поглощение поспешно принимают за ее уничтожение. Между тем. обычное дело сказать: мы поглощаем скорбь или печаль, — то есть скрываем, прячем, сдерживаем внутри нас. Ведь у апостола еще написано: Надлежит смертному сему облечься бессмертием (1 Кор. 15:53), — и тем самым объяснено, как смертное поглощается жизнью: облеченное бессмертием, оно скрывается, прячется и сохраняется внутри, а вовсе не растворяется или устраняется. — «Но тогда, — говоришь ты, — и смерть сохранится, когда будет поглощена». — А здесь обрати внимание на смысл употребляемых слов, и ты поймешь смысл целого. Ведь смерть — это одно, а смертное — другое. Значит, смерть будет поглощена одним образом, а смертное— другим. Смерть не получает бессмертия, а смертное получает. Потому и написано: Надлежит смертному сему облечься бессмертием. Но как оно получает бессмертие? Когда поглощается жизнью. А как оно поглощается жизнью? Когда принимается ею, возвращается и заключается в нее. А смерть и впрямь поглощается до полного уничтожения, ибо и сама она действует так же: Смерть — говорит Писание, — поглотила силою своею, а потому пог гощена смерть в сражении (ср. Ис. 25:8; 1 Кор. 15:54). Смерть, где жало твое? Смерть, где твоя сила?(1 Кор. 15:55). Значит, и жизнь, эта соперница смерти, в борьбе поглотит во спасение то, что прежде в борьбе смерть по–глотила на погибель.

55. Хотя мы, отстаивая воскресение плоти, доказываем тем самым, что воскреснет та же самая плоть, о которой идет речь, однако некоторые вопросы и поводы к ним еще требуют особого разъяснения, несмотря на то, что отчасти они уже были разъяснены в других местах. Поэюму мы более подробно разберем значение и смысл изменения, ибо они часто дают повод к предположению, что воскресает другая плоть, как будто изменяться значит полностью погибать и лишаться прежнего достояния. Однако изменение нужно отличать от всего, что связано с гибелью. Изменение— это одно, а гибель—другое. Далее, если плоть так изменится, что совершенно погибнет, она уже не будет другой; изменившись, она погибнет, если сама не сохранится в изменении и не будет явлена при воскресении. И подобно тому, как она погибает, если не воскресает, точно так же она погибает, уничтожившись в изменении, если даже и воскресает. Точно так же ее не будет, если она не воскреснет. И сколь же нелепо ей воскресать для того, чтобы не существовать (ибо она могла просто не воскресать, чтобы не существовать), потому что небытие для нее уже началось. Не нужно смешивать совершенно различные вещи — различные в том числе и по своему действию — изменение и гибель. Одно изменяет, другое губит. И, стало быть, как погибшее не изменилось, так изменившееся не погибло. Ведь погибнуть — значит полностью перестать быть тем, чем было, а измениться—значит существовать иначе. Далее, если нечто существует иначе, оно еще может оставаться тем же самым. Значит, то, что не погибло, еще обладает бытием, ибо претерпело не гибель, а изменение.

Таким образом, всякая вещь может изменяться и тем не менее оставаться собою. Например, человек в веке сем существует целиком как одна субстанция, которая, однако, многообразно меняется: обликом, дородностью, здоровьем, положением, достоинством и возрастом, сообразно стремлениям, занятиям, умениям, способностям, местопребыванию, законам и обычаям. При этом человек не теряет ничего человеческого и не становится другим настолько, чтобы перестать быть тем же самым. Да он даже и другим не становится, просто с ним происходит другое. Об этом виде изменения свидетельствуют и божественные Писания (divina documenta). У Моисея изменяется рука, она становится бескровной, как мертвая, белой и холодной, но после возвращения теплоты и цвета вновь становится той же плотью и кровью. Затем изменяется и лицо его из–за невыносимого сияния [209]. Но тот, кого не было видно, все же оставался Моисеем. Так и Стефан достиг уже высоты ангельской, но не чужие колени преклонил он под градом камней [210]. Господь в уединении на горе даже одежды Свои изменил светом, но сохранил черты лица, которые узнал Петр [211]. Кроме того, Моисей и Илия, один в образе еще не полученной плоти, другой — в настоящей плоти, еще не умершей, показали, что тот же самый телесный облик сохраняется даже в славе. Наставленный этим примером, Павел тоже говорил: Он преобразит тело нашего уничижения сообразно телу Святой славы (Филипп. 3:21). Если ты утверждаешь, что преобразование и изменение означают уничтожение всякой субстанции, то, значит, и Саул, превратившись в другого человека (1 Цар. 10:6), потерял свое тело? И сам сатана, когда преобразуется в ангела света (2 Кор. 11:14), утрачивает свою природу? Не думаю. Значит, и с наступлением воскресения можно будет изменяться, превращаться, преображаться, сохраняя субстанцию.

56. И действительно, сколь нелепо и поистине несправедливо (а как все это недостойно Бога!), чтобы одна субстанция действовала, а другая получала награду, и одна плоть, например, терзалась муками, а другая увенчивалась венцом, или, наоборот, одна валялась в грязи, а другая осуждалась за это. Не лучше ли раз навсегда лишить веру надежды на воскресение, чем издеваться над величием и справедливостью Бога? Не лучше ли Маркиону воскреснуть вместо Валентина? Ибо невероятно, чтобы ум, память и совесть нынешнего человека были упразднены этим новым одеянием бессмертия и нетленности. В таком случае для обеих субстанций будут тщетны польза и плоды воскресения и Божественного Суда. Если я не буду помнить, что награда принадлежит именно мне, то как я стану славить Бога? Как воспою Ему новую песнь (ср. Пс. 65:2; 70:8), не ведая, что именно я обязан Ему благодарностью? Почему всегда смотрят на изменение тела, а не души, которая во всем первенствует над телом? Каково будет, если та душа, которая прошла в этой плоти весь круг жизни, в этой же плоти познала Бога, облеклась во Христа и посеяла надежду на спасение, пожнет плод его в какой–то другой плоти? И хороша же будет «награда» для той плоти, жизнь которой пройдет даром! А если и душа не изменится, то уж нет воскресения души. Ибо не верилось бы, чтобы она вообще воскресла, если бы не воскресла другою.

57. И вот отсюда–то появляется обычная хитрая уловка: если, говорят, возрождается та же самая субстанция со своим обликом, чертами и свойствами, тогда это касается и прочих примет. Значит, восстанут слепыми, хромыми, расслабленными, то есть в том виде, в каком умерли. — Что же теперь поделать, если даже ты и не захочешь принять величайшую милость от Бога в подобном состоянии? Впрочем, разве и теперь, признавая спасение одной только души, ты не ограничиваешь спасение половиной человека? Что толку верить в воскресение, если оно не полное? А если плоть будет восстановлена из разложения, то тем более избавится и от увечья. Меньшее подразумевается большим. Разве увечье или нечувствительность какой–нибудь части тела не означает ее смерти? Если воскресением упраздняется смерть целого, что говорить о частях? Если мы изменяемся во славу, разве тем более не станем невредимыми? Телесные повреждения суть нечто привходящее (accidens), а здоровье — природное свойство: с ним мы рождаемся. Даже если повреждение происходит в материнской утробе—уже и тогда страдает человек. Природное состояние (genus) предшествует всякому повреждению. Как Бог дает жизнь, так и возвращает ее. Какими мы получаем жизнь, такими же принимаем ее вновь. Мы платим долг природе, а не насилию, возрождаясь в том виде, как появляемся на свет, а не в том, как страдаем. Если Бог не воскрешает людей невредимыми, значит, Он не воскрешает мертвых. Ибо какой мертвец цел, даже если он умер невредимым? Какой бездыханный невредим? Какое тело нетронуто, если оно погибло, окоченело, побледнело, окостенело и стало трупом? Кто слабее всех, как не совершенно бессильный? Кто более всего расслаблен, как не совершенно неподвижный? Поэтому воскресить мертвого есть не что иное, как сделать его полностью невредимым, дабы он не был мертв той частью тела, которая в нем не воскресла.

Могущество Божье способно возобновить совершенное Им. Это Свое могущество и Свою милость Господь достаточно засвидетельствовал во Христе и показал, что Христос есть не только воскреситель плоти, но подлинный ее восстановитель. Поэтому и апостол говорит: Мертвые воскреснут нетленными (1 Кор. 15:52). Стало быть, невредимыми, — а ведь прежде они потерпели от недугов, да и от долгого погребения. Когда апостол провозгласил две вещи: Надлежит тленному сему облечься нетлением и смертному сему облечься бессмертием (15:53), он не повторил одну и ту же мысль, а высказал различие. Именно, бессмертием он назвал уничтожение смерти, а нетлением—избавление от тления, приписывая первое воскресению, а второе — восстановлению [212]. Думаю, что и Фессалоникийцам он обещал полностью невредимую субстанцию. Поэтому и на будущее не нужно страшиться порчи тел. Сохраненная или восстановленная невредимость ничего не может потерять с того времени, как телу возвращается утраченное. Заявляя, что плоть будет опять испытывать те же самые страдания (если верно, что она такою же и воскреснет), ты необдуманно защищаешь природу против ее Господа и нечестиво отстаиваешь закон против благодати, — как будто Господь не может изменить или сохранить природу без всякого закона. Почему же мы читаем: Что невозможно у людей, возможно у Бога (Матф. 19:26) и: Немудрое мира избрал Бог, чтобы посрамить мудрость мира (1 Кор. 1:27)? Спрашиваю тебя: если ты изменишь своего раба свободой, то обречены ли его плоть и душа, которые прежде испытали от плетей, оков и клейм, терпеть то же самое лишь потому, что останутся такими же? Не думаю. Напротив: ему дарованы сияние белых одежд, блеск золотого кольца, имя, триба и пиршественное застолье его господина [213]. Но оставь и Богу эту способность преобразовывать с помощью изменения наше состояние (но не природу), когда и страдания утихают, и защита появляется. Итак, хотя даже и после воскресения плоть сохраняет способность страдать (пока остается той же, остается собою), — она утратит эту способность, когда Господь отпустит ее, чтобы впредь она не могла страдать.

58. Вечная радость, — говорит Исайя, — над главою их (35:10). Нет ничего вечного, кроме того, что после воскресения. Удалились, — продолжает он, — от них скорбь, печаль и воздыхание(там же). Поэтому и ангел говорит Иоанну: И отрет Бог всякую слезу с очей их (Откр. 7:17), — конечно, с тех самых очей, которые прежде рыдали и дальше могли бы рыдать, если бы милость Божья не осушила всего этого потока слез: И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти более не будет (21:4); значит, прекратится и тление, так же изгнанное нетлением, как смерть — бессмертием. Если скорбь, печаль и воздыхание, да и сама смерть происходят от недугов души и плоти, то могут ли они исчезнуть иначе, как с устранением причин, то есть недугов плоти и души? Но где же несчастья при Господе? Где жестокие напасти при Христе? Где козни демонские при Святом Духе, когда и сам дьявол со своими ангелами уже низвержен в огонь (ср. Откр. 20:10; 15)? Где неизбежность или то, что называют случаем или роком? Какое наказание могут испытать воскресшие — после прощения? Какой гнев на примиренных — после милости? Какая слабость-—после обретения силы? Какая немощь — после спасения? Разве то, что одежда и обувь детей Израилевых за сорок лет не износились и не обветшали, что в их телах обычный рост ногтей и волос был задержан сообразно требованиям удобства и красоты, дабы чрезмерная их длина не приносила вреда [214]; что огонь Вавилонский не повредил ни тиар трех братьев, ни шаровар (хоть они не были в ходу у иудеев) [215]; что Иона, проглоченный морским чудовищем, во чреве которого погибали потерпевшие кораблекрушение, через три дня был извергнут невредимым [216], что Енох и Илия (они еще не воскресли, ибо не отданы смерти, но восхищены от нее с земли и потому уже взыскуют вечности) познают неподвластность своей плоти всякому пороку, всякому ущербу, всякой несправедливости и поношению [217] — разве что это не свидетельствует в пользу веры, которая одна лишь способна удостоверить подобные доказательства будущего воскресения? Согласно авторитету апостола — все это примеры для нас (1 Кор 10:6). А записаны они для того, чтобы мы верили: могущество Господа сильнее всякого закона телесного и плотского, и Он уж наверное предохранит тело, раз защитил даже его одежду, даже обувь.

59. «Но будущий век, — возражаешь ты, — устроен по–другому и принадлежит вечности. Значит, не–вечная субстанция не может быть причастна иному устроению того века». — Это, конечно, так, если человек существует ради будущего устроения, а не устроение ради человека. Но ведь апостол пишет: Или мир, или жизнь, или смерть, или будущее, или настоящее — все ваше (1 Кор. 3:22), — и тех, к кому обращается, считает наследниками будущего. Тебе ничем не помогает Исайя, когда говорит: Всякая плоть — трава (40:6) — и еще Всякая плоть узрит спасение Божье (5), — ибо здесь он различал исход, а не субстанции. Кто же не допускает в суде Божьем двух приговоров — спасения и наказания? Всякая плоть — трава, — га, которая обречена огню; а всякая плоть узрит спасение Божье, — та, что назначена к спасению. О себе я знаю, что совершал прелюбодеяния в той же самой плоти, в которой теперь стремлюсь к воздержанию. Ибо кто носит в себе сугубую греховность, тот способен, конечно, и выкосить эту траву нечестивой плоти, сохранив в себе только ту плоть, которой назначено узреть спасение Божье. Но раз тот же самый пророк в одном месте говорит, что язычники — не более как пыль или плевок (ср. Ис. 29:5; 40:15;17), а в другом — что они будут питать надежду и веру в Имя и Десницу Господа (ср. 42:4), неужели мы впадем в заблуждение относительно язычников? И разве по различию субстанции одни уверуют, а другие должны считаться пылью? Ведь и Христос воссиял язычникам, как истинный свет, по сю сторону океана и с того неба, которое над всеми нами. Даже валентиниане узнали свои ошибки на этой земле; ибо верующие народы имеют тот же облик, что и неверующие, — по плоти, по душе. Стало быть, как пророк различил те же племена не по роду, а по участи, так и плоть (которая у самих язычников одинакова по субстанции) он разделил не по материи, а по воздаянию.

60. Но вот, дабы еще более возвысить голос против плоти (особенно против тождества ее), они приводят в пример обязанности различных частей тела, утверждая, что части эти должны остаться при своих трудах и плодах (ибо они относятся к тому же телу) или же — раз ясно, что эти обязанности прекратятся, — истребится и сама телесность. Поэтому–де не следует верить в сохранение тела без его частей, да и сами эти части невозможно представить без их обязанностей. Для чего, спрашивают они, эта пещера рта, ряды зубов и пропасть глотки, вместилище желудка, пучина чрева и длинные сплетения кишок, когда не будет места еде и питью? Зачем эти части тела будут принимать, жевать, глотать, разлагать, переваривать и извергать? Зачем, например, руки и ноги, да и все их подвижные суставы, когда прекратится сама забота о пропитании? Для чего почки, производящие семя, и прочие детородные части обоего пола и хранилище зародышей, груди с их источниками, когда прекратятся соитие, порождение и вскармливание? Наконец, зачем вообще все тело, если оно ничем не будет занято?

Именно по этому поводу мы раньше заметили, что не следует уравнивать будущее и нынешнее устроение, ибо тогда наступит изменение. Тейерь же мы добавим, что обязанности частей тела до тех пор служат потребностям этой жизни, пока сама жизнь не перейдет из временного состояния к вечному, душевное тело — в духовное, смертное облечется бессмертием и тленное — нетлением. И когда, наконец, сама жизнь освободится от потребностей, тогда и части тела — от обязанностей. Впрочем, от этого они не станут ненужными: хоть они и освободятся от обязанностей, но сохранятся для суда, — дабы каждый через тело получил сообразно тому, что делал в нем (2 Кор. 5:10). Ибо на суд Божий призывается весь человек, а он не может быть целым без частей, из субстанций (а не обязанностей) которых он состоит. Может быть, ты станешь утверждать, что и корабль цел без киля, носа, кормы, без исправности всех скреп? И все же мы не раз видели, что корабль, разбитый бурею или изъеденный гнилью, возвращается к прежнему состоянию и даже гордится своим возрождением после того, как все части его собраны и восстановлены. Так стоит ли нам тревожиться за Божье искусство, желание и право? Далее, если богатый и щедрый владелец корабля ради своей прихоти или славы пожелал бы восстановить корабль с тем, чтобы он более не работал, — неужели ты станешь отрицать необходимость всех прежних сочленений корабля, потому что он не будет плавать и можно просто сохранять его, не используя? Стало быть, уже отсюда вполне ясно: Господь, определив к спасению человека, определил к нему и плоть, пожелав, чтобы она вновь существовала в прежнем виде. И не дело тебе настаивать, что она не может существовать вновь, поскольку–де не будет нужды в частях тела. Некая вещь вполне может вновь существовать и вместе с тем не иметь обязанностей: ведь нельзя сказать, что она свободна от них, если она не существует. А если существует, то, наверное, не без пользы: ибо у Бога ничто не пропадает бесполезно.

61. «Ты, человек, получил уста для еды и питья». — Но, может быть, они, скорее, для беседы, дабы ты отличался от прочих живых существ? Может быть, лучше прославлять ими Бога, дабы ты выдавался и среди людей? Ведь и Адам нарек животным имена прежде, чем сорвал плод с дерева, прежде пророчествовал, чем ел. — «Но ты получил зубы, чтобы жевать мясо». — А может, скорее для обрамления твоего рта, когда он открыт? Может, они лучше подходят, чтобы умерять движения языка и выделять ударением части речи? Послушай беззубых и постарайся понять, в чем назначение рта и самого устроения зубов. — «У мужчин и женщин в нижней части тела есть отверстия, — для того, конечно, чтобы через них вожделения находили себе выход». — Но, может быть, они более полезны для вывода истечений? — «К тому же, у женщин внутри есть место, где собирается семя». — А, может быть, через него выходят излишки крови, которую этот более вялый пол не способен разогнать?

Приходится говорить и о таких вещах, ибо люди, со всем усердием стремящиеся опорочить воскресение, бранят его, как хотят, приводя в насмешку примеры частей тела — каких угодно и как угодно. Они не задумываются, что прежде исчезнут сами причины для нужды: для еды — голод, для питья — жажда, для сожительства— произведение потомства, для труда—жизненные потребности. Ибо с упразднением смерти не нужно будет средств для поддержания жизни, и необходимость продолжения рода не будет обременять члены. Но и в наши времена может случиться, что внутренности и детородные части бездействуют. Моисей и Илия постились сорок дней и подкреплялись только Богом [218]. Уже тогда было возвещено: Не хлебом единым живет человек, но словом Божьим (Втор. 8:3; Матф. 4:4; Лук. 4:4). Вот образ грядущей добродетели. И мы, насколько в силах, отказываем устам в пище и отклоняем наши вожделения к сожительству. Сколько среди нас добровольных скопцов? Сколько девственных жен Христовых? Сколько бесплодных обоего пола, наделенных бессильными детородными частями? Значит, уже и здесь части тела бывают бесполезны, их обязанности и плоды временно отсутствуют, ибо . и устроение их временное; однако человек не становится от этого менее цельным. Ибо, когда он будет спасен, тогда — при вечном устроении — мы тем более не будем желать того, чего уже и здесь приучились не желать.

62. Впрочем, конец этому прению кладет речение Господа: Будут, — говорит Он, — как ангелы (Матф. 22:30). Если им не нужно будет вступать в брак (ибо они не будут подвержены смерти), то, конечно, у них не будет и сообразной этому потребности телесного существования. Бывало, однако, что и ангелы становились как люди: ели, пили и простирали ноги для омовения [219]. Разумеется, приняв облик человеческий, они сохраняли свою внутреннюю сущность. Значит, если ангелы, став как люди и совершая телесные действия, пребывали в субстанции духа, — почему же люди, став как ангелы, не могут принять духовное расположение, пребывая в той же субстанции плоти? Приняв ангельский облик, они не станут зависеть от обычаев плоти более, чем ангелы в облике человеческом зависели от обыкновений духа. Они вовсе не утратят плоти потому, что будут свободны от ее обычных потребностей, как и ангелы не перестали пребывать в духе, отрешась от обыкновений духа. Поэтому Он не сказал: будут ангелами (дабы не отрицать, что они люди), но: как ангелы (дабы оставить их людьми). Он не упразднил той сущности, которой приписал сходство.

63. Значит, плоть воскреснет, и воскреснет всякая, и та же самая, и нисколько не поврежденная. Она повсюду сохраняется Богом с помощью вернейшего Посредника между Богом и людьми— Иисуса Христа (1 Тим. 2:5), Который возвратит человеку Бога, Богу—человека, плоти — дух, а духу — плоть. Ибо Он уже заключил меж ними союз в Своем Лице, уже приготовил невесту жениху и жениха — невесте. Но даже если кто–то станет утверждать, что невеста — это душа, то плоть все равно последует за ней, хоть как приданое. Душа — не блудница, чтобы жених принимал ее нагою. У нее есть наряды и свои собственные украшения — плоть, которая сопутствует ей, как молочная сестра. Но истинная невеста — плоть, которая и во Христе Иисусе обрела через Его кровь своего жениха в Духе. Ты, верно, считаешь это гибелью; знай же, что это просто уход. Удаляется ведь не только душа: и плоть имеет свои временные убежища — в воде, в огне, в птицах и зверях. Кажется, что она претворяется в них, но она словно переливается в другие сосуды. А если не хватает самих сосудов, она, перелившись из них в свою мать–землю как бы окольным путем, поглощается ею, чтобы из нее вновь появился Адам, который услышит от Господа: Вот, Адам стал как один из нас (Быт. 3:22). Тогда она поистине узнает зло, которого избежала, и добро, которое обрела. Почему, душа, ты ненавидишь плоть? Ближе нее у тебя никого нет; ее ты должна любить более всего после Господа. Это ближайшая сестра твоя, которая вместе с тобою рождается в Боге. Скорее ты должна была бы вымаливать ей воскресение ведь она согрешила с твоей помощью. Впрочем, неудивительно, если ты и ненавидишь ее, ибо ты отвергла даже ее Творца и привыкла отрицать или изменять ее даже во Христе. Этим ты бесчестишь самое Слово Божье, которое стало плотью, — искажаешь его пером или превратным толкованием, да к тому же прибегаешь к тайнам апокрифов, к этим нечестивым басням [220]. Но Всемогущий Господь, противясь козням неверия и нечестия, по предусмотрительнейшей милости Своей излил от Духа Своего в последние дни на всякую плоть, на Своих рабов и рабынь (ср. Иоиль 2:28—29; Деян. 2:17— 18), оживил искушаемую веру в воскресение плоти и очистил ясным светом слов и мыслей древние писания от всякой двусмысленности и темноты. Потому и надлежало быть ересям, чтобы открылись верные (ср. 1 Кор. 11:19). А ереси не осмелились бы выступить, если бы не нашли каких–нибудь предлогов в Писании. Поэтому и кажется, что древние книги дали им кое–какой материал, который, впрочем, может быть опровергнут теми же самыми книгами. Но подобало открыть Духа Святого, дабы Он изобильно просиял во всех этих речениях, и они не только не добавляли бы новых ростков еретическим уловкам, но истребили и старые их корни. Поэтому Господь устранил все прежние неясности, все произвольные притчи открытой и ясной проповедью всего священного таинства в новом пророчестве, истекающем от Параклета. Если ты зачерпнешь из Его источников, ты уже не сможешь жаждать никакого нового учения и жар вопросов не будет сжигать тебя: постоянно впитывая живительную надежду на воскресение плоти, ты найдешь облегчение.