Сочинения

На замечанье Феб дает,

Что от каких-то вод

Парнасский весь народ

Шумит, кричит и дело забывает,

И потому он объявляет,

Что толки все о Липецких водах

(В укору, в похвалу, и в прозе, и в стихах)

Написаны и преданы тисненью

Не по его внушенью!

Эй! Господа!

Сюда, сюда!

Для деловых людей и праздных

Есть тьма у нас оказий разных:

Есть дикий человек, безрукая мадам.

Взойдите к нам!

Добро пожаловать, кто барин тороватый¹,

Извольте видеть – вот

Рогатый, нерогатый

И всякий скот:

Вот вам Михайло Моськин,

Вот весь его причет:

Княгини и

Княжны,

Князь Фольгин и

Князь Блёсткин²;

Они хоть не смешны, да сам зато уж он

Куда смешон!

Водиться с ним, ей-богу! праздник.

Вот вам его Проказник⁴;

Спроказил он неловко – раз упал,

Да и не встал.

Но автор таковым примером

Не научен – грешит перед партером,

Проказит до сих пор:

Что видит и что слышит,

Он обо всем исправно вздор

И говорит и пишет.

Вот Богатонов³ вам – особенно он мил,

Богат чужим добром – все крадет, что находит,

С Транжирина кафтан стащил

Да в нем и ходит.

А светский тон

Не только он –

И вся его беседа

Переняли́ у Буйного Соседа⁵.

Что вы? Неужто по домам?

Уж надоело вам?

И кстати ль?

Вот Моськин – Наблюдатель⁶;

Вот С<ын> О<течества>⁶, с ним вечный состязатель,

Один напишет вздор,

Другой на то разбор,

А разобрать труднее,

Кто из двоих глупее?..

Что вы смеетесь, господа?

Писцу насмешка не беда.

Он знает многое смешное за собою,

Да уж давно махнул рукою,

Махнул пером, отдал сыграть,

А вы, пожалуй, рассуждайте,

Махнул пером, отдал в печать,

А вы читайте.

В каком раю ты, стройный, насажден?

Какую влагу пил? Какой весной обвеян?

Эйзедом² ли ты светлым порожден,

Иль благодатным Джиннием взлелеян?

Когда, заботам вверенный твоим,

Приносишь ты сосуд водовмещальный

И сквозь него проводишь легкий дым,–

Воздушной пеною темнеет ток кристальный

И ропотом манит к забвенью, как ручья

Гремучего поток в зеленой чаще!

Чинара трость творит жасминной длань твоя

И сахарныя трости слаще,

Когда палимого Ширазского листа³

Глотают чрез нее мглу алые уста,

Густеет воздух, напоенный

Алоэ запахом и амброй драгоценной!

Когда ж чарующей наружностью своей

Собрание ты освети́шь людей,–

Во всех любовь!.. Дерви́ш⁴ отбросил четки,

Примрачный вид на радость обменил:

Не ты ли в нем возжег огонь потухших сил?

Не от твоей ли от походки

Его распрямлены морщины на лице

И заиграла жизнь на бывшем мертвеце?

Властитель твой – он стал лишь самозванцем.

Он уловлён стыдливости румянцем,

И ку́дрей кольцами, по высоте рамен

Влекущихся, связавших душу в плен,

И гру́ди нежной белизною,

И жилок, шелком свитых, бирюзою,

Твоими взглядами, под свесом темных вежд,

Движеньем уст твоих невинным, миловидным,

Твоей, не скрытою покровами одежд,

Джейрана легкостью и станом пальмовидным.

В каком раю ты, стройный, насажден?

Эдема ль влагу пил, дыханьем роз обвеян?

Скажи: или от Пери ты рожден,

Иль благодатным Джиннием взлелеян?

«На Иоры⁵ берегах,

В дальних я рожден пределах,

Где горит огонь в сердцах,

Тверже скал окаменелых;

Рос – едва не из пелен,

Матерью, отцом, безвинный,

В чужу продан, обменен

За сосуд ценинный⁶!

Чужой человек! скажи: ты отец?

Имел ли ты чадо от милой подруги?

Корысть ли дороже нам с сыном разлуки?

Отвержен ли враном невинный птенец?

Караван с шелками шел,

С ним ага⁷ мой. Я, рабочий,

Глаз я долго не отвел

С мест, виднелся где кров отчий;

С кровом он слился небес;

Вечерело. Сном боримы,

Стали станом. Темен лес.

Вкруг огня легли мы.

Курись, огонек! светись, огонек!

Так светит надежда огнем нам горящим!

Пылай ты весельем окрест приседящим,

Покуда спалишь ты последний пенек!

Спал я. Вдруг взывают: «бой!»

В ста местах сверкает зелье⁸;

Сечей, свистом пуль, пальбой

Огласилось все ущелье.

Притаился в глубь межи

Я, и все туда ж влекутся.

Слышно – кинулись в ножи –

Безотвязно бьются!

Затихло смятенье – сече конец.

Вблизи о́гня брошен был труп, обезглавлен,

На взор его мертвый был взор мой уставлен,

И чья же глава та?.. О, горе!.. Отец!..

Но могучею рукой

Был оторван я от тела.

«Будь он проклят, кровный твой! –

В слух мне клятва загремела.–

Твой отец разбойник был…»

И в бодце⁹, ремнем увитом,

Казнь сулят, чтоб слез не лил

По отце убитом!

Заря занялась. Я в путь увлечен.

Родитель, ударом погибший бесславным,

Лежать остается – он вепрям¹⁰ дубравным,

Орлам плотоядным на снедь обречен!

Вышли мы на широту

Из теснин, где шли доселе,

Всю творенья красоту

В пышной обрели Картвеле¹¹.

Вкруг излучистой Куры

Ясным днем страна согрета,

Все рассыпаны цветы

Щедростию лета…»

Орел, едва лишь пухом оперенный,

Едва в себе почуял дерзость сил,

Рассек эфир, с размаху воспарил;

Хор птиц, его явленьем изумленный,

Неспорный крик ему навстречу шлет.

Нет! Дерзость тех очей и тот полет

Не зрит себе ни равных, ни преслушных

И властвует в селеньях он воздушных.

Не так между людьми: ах! от пелен

Томится столько лет ревнитель славы!

Еще томится возмужалый он,

Отвержен и не признан, угнетен…

Судьба! О, как тверды твои уставы!

Великим – средь Австралии зыбей

Иль в Севера снегах, везде одно ли

Присуждено? – Искать желанной доли

Путем вражды, препятствий и скорбей!

И тот певец, кому никто не смеет

Вослед ступить из бардов сих времен,

Пред кем святая Русь благоговеет,

Он отроком, безвестен и презрен,

Сын рыбаря, чудовищ земноводных

Ловитвой жил; в пучинах ледяных,

Душой алкая стран и дел иных,

Изнемогал в усилиях бесплодных!..

Не славен в братии измлада,

Юнейший у отца я был,

Пастух родительского стада;

И се! внезапно богу сил

Орган мои создали руки,

Псалтырь¹ устроили персты.

О! кто до горней высоты

Ко господу воскрилит звуки?..

Услышал сам господь творец,

Шлет ангела, и светлозрачный

С высот летит на долы злачны,

Взял от родительских овец,

Елеем благости небесной

Меня помазал.

Что ж сии

Велики братии мои?

Кичливы крепостью телесной!

Но в них дух божий, бога сил,

Господень дух не препочил.

Иноплеменнику не с ними,

Далече страх я отгоня,

Во сретенье исшел: меня

Он проклял идолми своими;

Но я мечом над ним взыграл,

Сразил его и обезглавил,

И стыд отечества отъял,

Сынов Израиля прославил!

Крылами порхая, стрелами звеня,

Любовь вопрошала кого-то:

Ах! есть ли что легче на свете меня?

Решите задачу Эрота.

Любовь и любовь, решу я как раз,

Сама себя легче бывает подчас.

Есть песня такая:

Легко себе друга сыскала Аглая

И легче того

Забыла его.

Ах! точно ль никогда ей в персях безмятежных

Желанье тайное не волновало кровь?

Еще не сведала тоски, томлений нежных?

Еще не знает про любовь?

Ах! точно ли никто, счастливец, не сыскался,

Ей друг? по сердцу ей? который бы сгорал

В объятиях ее? в них негой упивался,

Роскошствовал и обмирал?

Нет! Нет! Куда влекусь неробкими мечтами?

Тот друг, тот избранный: он где-нибудь, он есть.

Любви волшебство! рай! восторги! трепет! – Вами,

Нет! – не моей душе процвесть.

И сочиняют – врут, и переводят – врут!

Зачем же врете вы, о дети? Детям прут!

Шалите рифмами, нанизывайте стопы,

Уж так и быть, – но вы ругаться удальцы!

Студенческая кровь! Казенные бойцы!

Холопы «Вестника Европы»!

Как распложаются журнальные побранки!

Гласит предание, что Фауст ворожил

Над банкой, полною волшебных, чудных сил –

И вылез черт из банки;

И будто Фаусту вложил

Он первый умысел развратный¹ –

Создать станок книгопечатный.

С тех пор, о мокрые тряпичные листы,

Вы полем сделались журналам для их браней,

Их мыслей нищеты, их скудости познаний!

Уж наложил на вас школярные персты

Михайло Дмитриев с друзьями,

Переплетясь они хвостами,

То в прозе жилятся над вами,

То усыряют вас водяными стихами.

По дружбе мне вы, господа,

При случае посильно иногда

И деятельно помогали;

Сегодня, милые, нельзя ли

Воображению дать смелый вам полет?

Парите вверх и вниз спускайтесь произвольно,

Чтоб большинство людей осталось мной довольно,

Которое живет и жить дает.

Дом зрелища устроен пребогатый,

И бревяной накат, и пол дощатый,

И все по зву: один свисток –

Храм взыдет до небес, раскинется лесок.

Лишь то беда: ума нам где добиться?

Смотрите вы на брови знатоков:

Они – и всякий кто каков –

Чему-нибудь хотели б удивиться;

А я испуган, встал в тупик;

Не то чтобы у нас к хорошему привыкли,

Да начитались столько книг!

Всю подноготную проникли!

Увы!

И слушают, и ловят все так жадно!

Чтоб были вещи им новы́,

И складно для ума, и для души отрадно.

Люблю толпящийся народ

Я – при раздаче лож и кресел;

Кому терпенье – труден вход,

Тот получил себе – и весел,

Но вот ему возврата нет!

Стеной густеют непроломной,

Толпа растет, и рокот громный,

И голоса: билет! билет!

Как будто их рождает преисподня.

А это чудо кто творит? – Поэт.

Нельзя ли, милый друг, сегодня?

О, не тревожь, не мучь сует картиной.

Задерни, скрой от глаз народ,

Толпу, которая пестреющей пучиной

С собой противувольно нас влечет.

Туда веди, где под небес равниной

Поэту радость чистая цветет,

Где дружба и любовь его к покою

Обвеют, освежат божественной рукою.

Ах! часто, что отраду в душу льет,

Что робко нам уста пролепетали,

Мечты неспелые… – и вот –

Их крылья бурного мгновения умчали.

Едва искупленных трудами многих лет,

Их в полноте красы увидит свет.

Обманчив блеск: он не продлится;

Но истинный – потомству сохранится.

Потомству? да; и слышно только то,

Что духом все парят к потомкам отдаленным;

Неужто наконец никто

Не порадеет современным?

Неужто холодом мертвит, как чародей,

Присутствие порядочных людей!

Кто бредит лаврами на сцене и в печати,

Кому ниспосланы кисть, лира иль резец

Изгибы обнажать сердец,

Тот поробеет ли? – Толпа ему и кстати;

Желает он побольше круг,

Чтоб действовать на многих вдруг.

Скорей фантазию, глас скорби безотрадной,

Движенье, пыл страстей, весь хор ее нарядный

К себе зовите на чердак.

Дурачеству откройте дверцу,

Не настежь, вполовину, так,

Чтоб всякому пришло по сердцу.

Побольше действия! – Что зрителей манит?

Им видеть хочется – ну, живо

Представить им дела на вид!

Как хочешь, жар души излей красноречиво;

Иной уловкою успех себе упрочь;

Побольше действия, сплетений и развитий!

Лишь силой можно силу превозмочь,

Число людей – числом событий.

Где приключений тьма – никто не перечтет,

На каждого по нескольку придется;

Народ доволен разойдется,

И всякий что-нибудь с собою понесет.

Слияние частей измучит вас смертельно;

Давайте нам подробности отдельно.

Что целое? какая прибыль вам?

И ваше целое вниманье в ком пробудит?

Его расхитят по долям

И публика по мелочи осудит.

Ах! это ли иметь художнику в виду!

Обречь себя в веках укорам и стыду! –

Не чувствует, как душу мне терзает.

Размыслите вы сами наперед:

Кто сильно потрясти людей желает,

Способнее оружье изберет;

Но время ваши призраки развеять,

О гордые искатели молвы!

Опомнитесь! – кому творите вы?

Влечется к нам иной, чтоб скуку порассеять,

И скука вместе с ним ввалилась – дремлет он;

Другой явился – отягчен

Парами пенистых бокалов;

Иной небрежный ловит стих,–

Сотрудник глупых он журналов.

На святочные игры их

Чистейшее желанье окриляет,

Невежество им зренье затемняет,

И на устах бездушия печать;

Красавицы под бременем уборов

Тишком желают расточать

Обман улыбки, негу взоров.

Что возмечтали вы на вашей высоте?

Смотрите им в лицо! – вот те

Окаменевшие толпы живым утесом;

Здесь озираются во мраке подлецы,

Чтоб слово подстеречь и погубить доносом;

Там мыслят дань обресть картежные ловцы;

Тот буйно ночь провесть в объятиях бесчестных;

И для кого хотите вы, слепцы,

Вымучивать внушенье Муз прелестных!

Побольше пестроты, побольше новизны –

Вот правило, и непреложно.

Легко мы всем изумлены,

Но угодить на нас не можно.

Что? гордости порыв утих?

Рассудок превозмог…

Нет! нет! – негодованье.

Поди ищи услужников других.

Тебе ль отдам святейшее стяжанье,

Свободу – в жертву прихотей твоих?

Чем равны небожителям поэты?

Что силой неудержною влечет

К их жребию сердца и все обеты,

Стихии все во власть им предает?

Не сладкозвучие ль? – которое теснится

Из их груди, вливает ту любовь,

И к ним она, отзывная, стремится

И в них восторг рождает вновь и вновь.

Когда природой равнодушно

Крутится длинновьющаяся прядь,

Кому она так делится послушно?

Когда созданья все – слаба их мысль обнять –

Одни другим звучат противугласно,

Кто съединяет их в приятный слуху гром

Так величаво! так прекрасно!

И кто виновник их потом

Спокойного и пышного теченья?

Кто стройно размеряет их движенья

И бури, вопли, крик страстей

Меняет вдруг на дивные аккорды?

Кем славны имена и памятники тверды?

Превыше всех земных и суетных честей,

Из бренных листвиев кто чудно соплетает

С веками более нетленно и свежей

То знаменье величия мужей,

Которым он их чёла украшает?

Пред чьей возлюбленной весна не увядает?

Цветы роскошные родит пред нею перст

Того, кто спутник ей отрад, любви стезею;

По смерти им Олимп отверст

И невечернею венчается зарею.

Кто не коснел в бездействии немом,

Но в гимн единый слил красу небес с зарею?

Ты постигаешь ли умом

Создавшего миры и лета?

Его престол – душа Поэта.

О, кто она? – Любовь, Харита

Иль Пери, для страны иной

Эдем¹ покинула родной,

Тончайшим облаком обвита?

И вдруг – как ветр ее полет!

Звездой рассыплется, мгновенно

Блеснет, исчезнет, воздух вьет

Стопою, свыше окриленной…

Не так ли наш лелеет дух

Отрадное во сне виденье,

Когда задремлет взор и слух,

Но бодро в нас воображенье! –

Улыбка, внятная без слов,

Небрежно спущенный покров,

Как будто влаги облиянье;

Прерывно персей волнованье,

И томной думы полон взор:

Созданье выспреннего мира

Скользит, как по зыбя́м эфира

Несется легкий метеор.

Зачем манишь рукою нежной?

Зачем влечешь из дальних стран

Пришельца в плен твой неизбежный,

К страданью неисцельных ран?

Уже не тверды заклинаньем

Броня, и щит его, и шлем;

Не истомляй его желаньем,

Не сожигай его огнем

В лице, в груди горящей страсти

И негой распаленных чувств!

Ах, этих игр, утех, искусств

Один ли не признает власти!

Изнеможенный он в борьбе,

До капли в душу влил отраву,

Себя, и честь, и долг, и славу –

Все в жертву он отдал тебе.

Но сердце! Кто твой восхищенный

Внушает отзыв? для кого

Порыв восторга твоего,

Звучанье лиры оживленной?

Властительницы южных стран,

Чье царство – роз и пальм обитель,

Которым Эльф²-обворожитель

В сопутники природой дан,

О нимфы, девы легкокрилы!

Здесь жаждут прелестей иных:

Рабы корыстных польз, унылы

И безрассветны души их.

Певцу красавиц что́ в награду?

Пожнет он скуку и досаду,

Роптаньем струн не пробудив

Любви в пустыне сей печальной,

Где сном покрыто лоно нив

И небо ризой погребальной.

Окопайтесь рвами, рвами,

Отразите смерть и плен –

Блеском ружей, твержей стен!

Как ни крепки вы стенами,

Мы над вами, мы над вами,

Будто быстрые орлы

Над челом крутой скалы.

Мрак за нас ночей безлунных,

Шум потока, выси гор,

Дождь, и мгла, и вихрей спор.

На угон коней табунных,

На овец золоторунных,

Где витают вепрь и волк,

Наш залег отважный полк.

Живы в нас отцов обряды,

Кровь их буйная жива.

Та же в небе синева!

Те же льдяные громады,

Те же с ревом водопады,

Та же дикость, красота

По ущельям разлита!

Наши – камни, наши – кручи!

Русь! зачем воюешь ты

Вековые высоты́?

Досягнешь ли? – Вон над тучей –

Двувершинный и могучий

Режется из облаков

Над главой твоих полков.

Пар из бездны отдаленной

Вьется по его плечам,

Вот невидим он очам!..

Той же тканию свиенной

Так же скрыты мы мгновенно,

Вмиг явились, мигом нет,

Выстрел, два, и сгинул след.

Двиньтесь узкою тропою!

Не в краю вы сел и нив.

Здесь стремнина, там обрыв,

Тут утес – берите с бою.

Камень, сорванный стопою,

В глубь летит, разбитый в прах;

Риньтесь с ним, откиньте страх!

Ждем. – Готовы к новой сече…

Но и слух о них исчез!..

Загорайся, древний лес!

Лейся, зарево, далече!

Мы обсядем в дружном вече

И по ряду, дележом

Делим взятое ножом.

Доли лучшие отложим

Нашим панцирным князьям,

И джигитам, узденям¹

Юных пленниц приумножим.

И кади́ям², людям божьим,

Красных отроков дадим

(Верой стан наш невредим).

Узникам удел обычный,

Над рабами высока

Их стяжателей рука.

Узы – жребий им приличный,

В их земле и свет темничный!

И ужасен ли обмен?

Дома – цепи! в чуже – плен!

Делим женам ожерелье.

Вот обломки хрусталя!

Пьем бузу³! Стони, земля!

Кликом огласись, ущелье!

Падшим мир, живым веселье.

Раз еще увидел взор

Вольный край родимых гор!

По духу времени и вкусу

Я ненавидел слово «раб»:

Меня позвали в Главный штаб

И потянули к Иисусу¹.

Я дружбу пел… Когда струнам касался,

Твой гений над главой моей парил,

В стихах моих, в душе тебя любил

И призывал, и о тебе терзался!..

О, мой творец! Едва расцветший век

Ужели ты безжалостно пресек?

Допустишь ли, чтобы его могила

Живого от любви моей сокрыла?..

Там, где вьется Алазань²,

Веет нега и прохлада,

Где в садах сбирают дань

Пу́рпурного винограда,

Све́тло светит луч дневной,

Рано ищут, любят друга…

Ты знаком ли с той страной,

Где земля не знает плуга,

Вечно юная блестит

Пышно яркими цветами

И садителя дарит

Золотистыми плодами?..

Странник, знаешь ли любовь –

Не подругу снам покойным,

Страшную под небом знойным?

Как пылает ею кровь?

Ей живут и ею дышат,

Страждут и падут в боях

С ней в душе и на устах.

Так самумы с юга пышат,

Раскаляют степь…

Что́ судьба, разлука, смерть!..

Луг шелко́вый, мирный лес!

Сквозь колеблемые своды

Ясная лазурь небес!

Тихо плещущие воды!

Мне ль возвращены назад

Все очарованья ваши?

Снова ль черпаю из чаши

Нескудеющих отрад?

Будто сладостью душистой¹

В воздух пролилась струя;

Снова упиваюсь я

Вольностью и негой чистой.

Но где друг³?.. но я один!..

Но давно ль, как привиденье,

Предстоял очам моим

Вестник зла? Я мчался с ним

В дальний край на заточенье.

Окрест дикие места,

Снег пушился под ногами,

Горем скованы уста,

Руки тяжкими цепями.

Детушки матушке жаловались,

Спать ложиться закаивались:

Больно тревожит нас дед-непосед,

Зла творит много и множество бед,

Ступней топочет, столами ворочит,

Душит, навалится, щиплет, щекочит.

Не наслажденье жизни цель,

Не утешенье наша жизнь.

О! не обманывайся, сердце.

О! призраки, не увлекайте!..

Нас цепь угрюмых должностей

Опутывает неразрывно.

Когда же в уголок проник

Свет счастья на единый миг,

Как неожиданно! как дивно! –

Мы молоды и верим в рай –

И гонимся и вслед и вдаль

За слабо брезжущим виденьем.

Постой же! Нет его! угасло! –

Обмануты, утомлены.

И что ж с тех пор? – Мы мудры стали,

Ногой отмерили пять стоп,

Соорудили темный гроб

И в нем живых себя заклали.

Премудрость! вот урок ее:

Чужих законов несть ярмо,

Свободу схоронить в могилу

И веру в собственную силу,

В отвагу, дружбу, честь, любовь!!! –

Займемся былью стародавной,

Как люди весело шли в бой,

Когда пленяло их собой

Что так обманчиво и славно!