Сочинения

Ни мудрый Одиссей, ни кто-либо иной

Таких не ведал мук и бед в земной юдоли,

Что причинил мне тот, кто в светлом ореоле

Любви, как юный бог, предстал передо мной.

И так же ты, Амур, взор устремивши свой,

Мне душу уязвил, невинную дотоле,

И нет спасенья мне от нестерпимой боли,

Пока ты над моей не сжалишься бедой.

Как если бы меня ужалил Скорпион

И стала б у него защиты от терзаний

Искать[168], молю: "Амур, услышь мой слабый стон!

Избавь меня от мук, — к тебе взываю я, —

Но лишь не убивай в груди моей желаний,

Ведь с их погибелью исчезнет жизнь моя".

О взгляд смущенный, огненные очи,

О горьких слез печальный водомет,

О безотрадный солнечный восход,

О безнадежность ожиданья ночи,

О радости, что с каждым днем короче,

О дней потерянных незримый счет,

О тысяча смертей в лесу тенет,

О рок, что с каждым годом все жесточе,

О смех, о лютня, голос, жгучий взор,

О факелы, зажегшие костер,

Какая в них убийственная сила!

Мильоны искр сжигают сердце мне,

Я гибну в их безжалостном огне —

Но ни одна тебя не опалила[170].

О тщетные надежды и желанья!

О вздохи, слезы, вечная тоска!

Из глаз моих бегут ручьи, река,

Блестя, рождается от их слиянья.

О боль, суровость, мука ожиданья!

Взгляд милосердный звезд издалека.

Страсть первая, ты, что острей клинка,

Умножишь ли еще мои страданья?

Пускай Амур, испытывая лук,

Разит меня, жжет как огнем мне тело

И худших множество готовит бед.

Изранена, терплю я столько мук,

Которым нет ни счета, ни предела,

Что новым ранам больше места нет.

Со дня, когда жестокая любовь

Меня своим гореньем отравила,

Ее священного безумья[172] сила

Воспламеняет разум мой и кровь.

Какой удар, судьба, мне ни готовь,

Какие бы мне беды ни сулила,

О сердце, пламенея, как горнило,

Уж ничему не удивляйся вновь.

Чем яростней Амур нас осаждает,

Тем больше наши силы пробуждает

И в бой любовный гонит нас опять.

Тот, кто являет и к богам презренье,

Нам посылает снова подкрепленье,

Чтоб сильными пред сильными стоять.

Венера, проплывая в небесах,

Услышь ночную жалобу мою,

Когда я песню грустную пою

Об этих долгих, бесконечных днях!

Тогда смягчится боль в моих глазах,

И больше мук в рыданьях изолью

И всю постель слезами затоплю,

Тебе поведав о своих скорбях.

Чтоб поскорей забыть о тяжком сне,

Покоя ищут люди в сладком сне,

А я при свете дня хожу, тоскуя.

Когда ж в постели я найду покой,

Беда, как верный страж, идет за мной,

И, болью обожженная, кричу я.

О, трижды будь благословен восход

Светила, но избранница, к которой

Оно с любовью обращает взоры,

Стократ благословенней. Пусть пошлет

Оно ей день без горя и забот

И пусть, целуя дар прелестной Флоры[175],

Какому равных нет в лучах Авроры,

С любимых уст пьет благовонный мед!

Лишь мне подарен этот свет прекрасный

За горечь лет, потерянных напрасно;

Так полыхай огнями, небосклон!

Очей своих я испытаю силу,

Чтоб страсть моя его воспламенила

И в срок недолгий был он побежден.

Живое все умрет с теченьем лет,

Тогда уйдет душа, покинув тело.

Я тело мертвое[177], и я зову несмело:

"Душа, зачем тебя со мною нет?

Душа любимая, избавь меня от бед,

Чтоб мне не ждать тебя осиротело,

Чтоб в скорби не застыть окаменелой,

Верни свой ясный, лучезарный свет!

Но, Друг мой, после длительной разлуки

Молю тебя, чтобы прошло без муки,

Без горечи свидание с тобой.

Забудь же о гордыне непреклонной

И одари своею красотой,

Жестокой прежде, ныне благосклонной!"

Я пламенем объята в холод лютый,

В сиянье дня в кромешной тьме бреду,

Предчувствую и радость и беду,

Ловлю неуловимые минуты.

Живу в цепях и разрываю путы,

Смеюсь и плачу в тягостном бреду,

И снова ум и сердце не в ладу,

И день мой ясный полон черной смуты.

Так я во власть Амуру отдана:

Когда беда нависнет надо мною,

Нежданно от нее я спасена.

Когда ж душа надеждою полна

И радостью я сердце успокою,

Терзаюсь вновь я прежнею бедою.

Лишь только мной овладевает сон

И жажду я вкусить покой желанный,

Мучительные оживают раны:

К тебе мой дух печальный устремлен.

Огнем любовным дух мой опален,

Я вся во власти сладкого обмана,

Меня рыданья душат непрестанно,

И в сердце тяжкий подавляю стон.

О день, молю тебя, не приходи!

Пусть этот сон всю жизнь мне будет сниться,

Его вторженьем грубым не тревожь!

И если нет надежды впереди

И счастью никогда уже не сбыться,

Пошли мне ночь, спасительную ложь[180]!

Когда главою, лаврами венчанной[181],

Над Лютнею склоняясь, ты грустишь

И скалам и деревьям повелишь

Идти вслед за тобой[182] и, осиянный

Мильоном добродетелей, нежданно

Ты всех, кто славой вознесен, затмишь

И душу нежной страстью опалишь,

Мне хочется сказать: "О мой желанный!

Искусство знаешь ты любимым быть,

Твоих заслуг нельзя не оценить,

Но мог бы ты, скажи мне, сам влюбиться?

Как передать всю боль сердечных мук,

Чтоб и тебе, мой безупречный Друг,

Огнем моей любви воспламениться?"

О нежный взор, обитель красоты[183],

Заветный сад, приют цветов влюбленных,

Где сотни стрел, Амуром припасенных[184],

Куда влекут меня мои мечты!

О как бесстрастны все твои черты!

Как тяжек взгляд очей неблагосклонных!

Как много слез в тиши ночей бессонных

Из сердца моего исторгнул ты!

Зажечь сумеет только взор любимый

В глазах моих огонь неугасимый.

Но тем труднее в сердце боль унять,

Чем глубже я хочу в твой взор вглядеться.

Увы, глаза и любящее сердце

Друг друга разучились понимать[185]!

О Лютня[186], в скорби верный спутник мой,

Горчайших бед свидетель безупречный,

Страж неусыпный муки бесконечной,

О, как ты часто плакала со мной!

Но лишь настроюсь я на лад иной,

Чтобы предаться радости беспечной,

Поешь ты снова о тоске сердечной,

О жалобах души моей больной.

Когда ж, с моим порывом несогласна,

К молчанью ты меня принудишь властно,

Я рада нежной грусти волю дать

И, отдаваясь боли без остатка,

Люблю в кольце своей печали сладкой

Ее исхода сладостного ждать[187].

О, если б только я жила в груди

Того, кому я жизнь отдать готова,

Я б не желала жребия иного,

Хоть мало дней осталось впереди!

О, если б он сказал: "Мой друг, пройди,

Ко мне прижавшись, путь нелегкий снова!

Пусть Эврипа[188] завоют вихри злого —

Не разлучат нас бури и дожди".

Я так к нему прильнуть была бы рада,

Как льнут к ограде лозы винограда[189],

И пусть крадется смерть из-за угла:

Пока еще его объятий жажду,

Пока к нему стремлюсь я жилкой каждой,

Я встречу смерть счастливей, чем жила[190].

Пока могу слезами обливаться,

О радости минувшей сожалеть,

Рыданья, вздохи, боль преодолеть,

Чтоб голосом хоть слабым отзываться;

Пока могу рукою струн касаться,

Чтобы твой ум и красоту воспеть,

Пока мой разум в силах плен терпеть

И лишь твоей душою любоваться, —

Я не хочу найти в земле покой[192],

Когда ж совсем затихнет голос мой,

Иссякнут слезы, ослабеют руки

И разум, в смертную вступая сень,

Не выразит моей любовной муки,

Смерть, помрачи мой самый светлый день.

Зефир плывет над спящею землею[193],

Чтобы возврат Светила возвестить

И чтоб луга и реки пробудить

От сна, что не давал ручью с листвою

Шептаться нежно и цветам красою

Нежданною поляны расцветить.

И сердцу больше не дает грустить

Хор птиц в кустах, обрызганных росою.

Вот Нимфы при Луне[194], в тиши дубрав

Танцуют на ковре из мягких трав.

Но есть ли у тебя такая сила,

Зефир, чтоб ожила душа моя?

Тогда верни ко мне мое Светило,

И новой красотою вспыхну я.

Лишь только град и ливень грозовой[195]

Побьют Кавказа снеговые склоны,

Приходит день, в сиянье облаченный.

Лишь Феб, свершая круг привычный свой,

Вернется снова в Океан седой,

Блеснет Селены профиль заостренный[196];

Парфянин хитрый, в бегство обращенный,

Врага разил так дерзкою стрелой[197].

В былые дни ты горевал немало

О том, что страсть во мне не бушевала.

Когда же ты меня воспламенил

И я уже в твоей всецело власти,

Пожар любви своей ты остудил,

И остывает пламя прежней страсти.

Бегу селений, храмов, площадей[198],

Где, упиваясь громкими мольбами,

Коварными, искусными ходами

Меня ты власти подчинишь своей.

Кружусь в кольце однообразных дней

С их масками, турнирами, балами,

И мир с его цветущими садами

Мне опостылел без любви твоей.

Чтоб позабыть тебя, мой Друг жестокий,

Блуждаю я тропою одинокой,

Поняв в конце бесплодного пути:

Чтоб от любви к тебе освободиться,

Должна с собой навеки я проститься

Иль в долгое изгнание уйти,

Целуй меня, целуй опять и снова!

Мне поцелуй сладчайший подари

И поцелуй крепчайший повтори.

Тебе — жар поцелуя четверного[200].

Ты жалуешься? Боль смягчить готова:

Вот самых нежных десять — все бери.

Так счастливы, целуясь до зари,

Мы будем радовать один другого.

И насладимся жизнью мы двойной:

Мы будем и в любимом и собой[201].

Внемли, Амур, безумному признанью:

Мне скромницею жить невмоготу.

И чувствую я страсти полноту,

Лишь если волю я даю желанью[202].

Диана в свежей глубине лесов,

Сразив немало быстроногих ланей,

У речки отдыхала на поляне.

Я шла, как бы во власти смутных снов,

Когда услышала подруги зов:

"О нимфа странная, вернись к Диане!"

И, видя, что нет стрел в моем колчане

И лука нет — грозы для кабанов, —

"Скажи, — спросила, — кто, безумец смелый,

Забрал твой лук и гибельные стрелы?" —

"Прекрасный путник пробудил мой гнев.

Сто стрел в него послала я напрасно

И лук — вослед. Все подобрать успев,

Сто ран он ими мне нанес, несчастной".

Мне предсказали[204], что настанет час:

Я полюблю того, чей лик так ясно

Был обрисован мне, и в день несчастный

Его лицо узнала я тотчас.

Когда ж любовь слепая в нем зажглась,

То, видя, как меня он любит страстно,

Себя я принуждала ежечасно,

И мне любовь его передалась.

Возможно ль это, чтоб не расцветало

То, что нам небо щедро даровало?

Но лишь услышу ветра злобный вой

И грозной вьюги траурное пенье,

Пойму, что это адский приговор,

Пославший мне моих надежд крушенье.

Какой пристал мужчине рост? Какое

Дородство, цвет волос, очей, ланит?

Всех прочих чей пленительнее вид —

Кто ранам безнадежнейшим виною?

Чья песнь совместней с доблестью мужскою?

Чья задушевней жалоба звучит?

Кто с нежной лютней чудеса творит?

Кого считать любезностью самою?

Пускай решает кто-нибудь другой,

Ведь я люблю, и суд пристрастен мой.

Один ответ подсказывает чувство:

Каких щедрот природа ни яви

И как ни совершенствуй их искусство —

Не увеличить им моей любви.

О Феб, лучами счастья озаренный,

Ты зришь всегда своей Любимой лик[206],

И ты, сестра его[207], блаженства миг

Вновь пьешь, припав к устам Эндимиона.

Венеру видит Марс, и умиленно

Юпитер о минувших днях грустит[208],

Когда с Небес на Небеса скользит

Меркурий юный в синеве бездонной.

Гармонией небесною полно[209],

Так сердце с сердцем бьется заодно;

Но если бы, о Боги, вы в разлуке

Влачили дни, мир сбился бы с пути

И вас ничто бы не могло спасти

От горечи моей бессильной муки.

Увы! К чему мне хор былых похвал,

И золотых волос моих корона,

И блеск очей, сияющих влюбленно,

Когда Амур в них Солнца зажигал,

Сразив тебя любовью наповал?

О, где, где слабый след слезы соленой

И Смерть, что увенчает благосклонно

Любовь, которой жил ты и дышал?

Затем ли ты служил мне, рыцарь страстный,

Чтоб стала я рабой твоей безгласной?

Прости меня на этот раз, Друг мой,

За боль обид и гнев мой сумасбродный;

Ведь, где б ты ни был, оба мы с тобой

Во власти той же муки безысходной.

О Дамы, не судите слишком строго

За то, что дан любви мне светлый дар,

Что сотни солнц зажгли в груди пожар,

За то, что слез я пролила так много.

Жизнь без любви пустынна и убога,

Хоть мукой платим мы за сладость чар.

И вы страстей узнаете угар,

Попавшись в сети мстительного Бога:

Дитя Амур без пламени Вулкана,

Без красоты, лишь Адонису данной,

Коварство в злобном сердце затая

И пользуясь своей могучей властью,

Вас одарит такой нелепой страстью,

Что бойтесь быть несчастнее, чем я.