ДОПОЛНЕНИЯ

ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ ЛУИЗЕ ЛАБЕ

СОНЕТ ПРЕКРАСНОЙ К.

Зачем в тот день предстал он предо мной

И душу мне насквозь прожег очами?

Любовь, ужель твое дается пламя,

Чтоб счастье сделать мукою сплошной?

Зачем нам было не дано судьбой

Предвидеть ссоры с плачем и хулами?

Но вечера приходят за утрами,

Все розы долу никнут до одной.

Когда б о власти роковой я знала,

Я б от него столь спешно убежала,

Сколь спешно от его укрылась глаз.

Увы! Что молвлю? Если б вновь забрезжил

Тот день, когда он взоры мне разнежил,

К нему б я легкой птичкой понеслась!

СОНЕТ К ОЛИВЬЕ ДЕ МАНЬИ

Из злата чистого, сребра литого,

Аниса, розанов, гвоздик, лилей,

Что сорваны до утренних лучей,

Сплела венок я чудный и готова

Венчать, обряд изобретая новый,

Создателя прекрасной книги сей;

Он столь вознес красу моих очей,

Что я творца переживу живого.

Считаешь ты: тому, кто так высок,

Приличествует лавровый венок?

Величь поэта пышным воздаяньем.

А мне довольно быть с ним нечужой

И знать: он столь же победитель мой,

Сколь я служу ему завоеваньем.

НА МОГИЛУ ГЮГА САЛЕЛЯ[323]

Прохожий, знай: я — та, стремились взоры чьи

С теченьем времени все более к Маньи;

Прохожий, знай: я — та, кто сушит слез потоки,

Влажнящие его поблекнувшие щеки.

Прохожий, здесь лежит — Господь его спаси! —

Ученейший Салель, родившийся в Керси.

Сестер ученых чтя, он жизнь снискал такую,

Что времени косу крушит и Парку злую;

И знай: покамест свод вершит круговорот,

Покамест желчь горька, покамест сладок мед,

Покамест ручейки, журчащие в низинах,

Ползут среди полей сплетеньем тел змеиных,

Покамест солнца свет сияет в вышине,

Прохожий, пребывать у гроба должно мне —

Чтоб утешать того, кто песнями своими

Неисчислимыми мое возвысил имя.

Вещать, что здесь лежит — Господь его спаси! —

Ученейший Салель, родившийся в Керси.

ЗАВЕЩАНИЕ[324]

Во имя Божье, аминь. Всем, кому будут представлены сии бумаги. Мы, хранитель общей королевской печати, установленной для актов судебного округа Макона и сенешальства Лиона, объявляем, что перед Пьером де ля Форе, королевским нотариусом и письмоводителем, нижеподписавшимся, и в присутствии нижепоименованных свидетелей предстала госпожа Луиза Шарлей, именуемая Лабе, вдова покойного Эннемона Перрена, при жизни горожанина, жителя Лиона, которая сделала сие по своей доброй воле, с благочестивой душой и добросердечному намерению, никем не принуждаемая, но по своей свободной воле, учитывая, что нет ничего более определенного, чем смерть, и более неопределенного, чем час ее прихода; не желая покинуть сей мир, не распорядившись достоянием, которое Богу было угодно даровать ей в сем бренном мире, и дабы после ее кончины и погребения между ее наследниками не возникло спора. По сей причине, а также но другим соображениям, беспокоящим ее, вышеназванная завещательница отменяет, объявляет недействительными и уничтожает все предыдущие завещания, сделанные, как устно, так и письменно, и заявляет, что только настоящее завещание является действительным, как законное и торжественное, составленное в форме приписки к духовному завещанию и дарственной записи в предвидении кончины; иначе говоря, сделанное как можно лучше, действительное, согласно законам, праву церковному и другим установлениям и обычаям, введенным ради пользы завещателей. Она сделала свое завещание и изъявление своей последней воли, распорядившись всем своим имуществом, движимым и недвижимым, наличным и тем, какое может оказаться, в следующей форме и следующим образом.

Прежде всего вышеназванная завещательница, как добрая и преданная христианка, вручает свою душу Господу Создателю, умоляя его ради смерти и страстей его единственного сына Иисуса Христа принять ее душу, дабы предстала она на суд в царствии небесном при заступничестве его пресвятой матери, святых мужей и святых жен, и во имя сего осеняет себя крестным знамением со словами: "Во имя Отца и Сына и Святого Духа".

А также вышеназванная завещательница в случае кончины своей в сем городе Лионе избирает местом отпевания своего тела церковь Нотрдам де Конфор и желает быть погребенной без пышности и особых обрядов с наступлением ночи, при свете фонаря, в сопровождении четырех священнослужителей, не считая тех, кто понесет ее тело, и предписывает, дабы в церкви того места, где она будет погребена, отслужили бы большую мессу с участием дьякона и псаломщика и сто малых месс[325] непрерывно до истечения восьми дней после ее кончины, и желает, чтобы подобная служба была совершена год спустя после ее кончины, и приносит в дар церкви, где будет погребена, сумму в 100 ливров единовременно, а именно: 25 ливров для совершения указанных треб, а остаток израсходовать на покаянные службы, каковую сумму она желает выплатить указанным служителям, а именно: 12 ливров 10 су после ее кончины, следующие 12 ливров 10 су на совершение указанной службы, а излишек от указанных 100 ливров употребить на выплату за покаянные службы год спустя после того, как вышеуказанная служба будет совершена.

А также вышеназванная завещательница, побуждаемая благочестием, принесла в дар, завещала и отписала вышеуказанной церкви Парсье-ан-Домб ежегодную и постоянную пенсию в размере одной ослиной ноши вина и меры пшеницы отборной, чистой и годной для сбыта, а для выплаты пенсии она облагает налогом принадлежащую Парсье-ан-Домб ферму[326] со всем относящимся к ней хозяйством, и чтобы выплата производилась господам служителям ежегодно, на каждый праздник Святого Мартина зимнего[327], начиная с ближайшего после кончины завещательницы праздника Святого Мартина, при условии, что указанные служители и их преемники будут по усмотрению своему или ее родственников и друзей читать и служить в вышеуказанной церкви тихую мессу, начиная с первой недели после ее кончины.

А также вышеназванная завещательница, побуждаемая милосердием, жалостью и состраданием, подарила и отписала бедным сумму в 1000 ливров основного фонда вместе с прибылью из расчета пяти к стам или из какого-либо иного расчета, который будет угодно назначить королю относительно вышеуказанной суммы, а сия сумма будет взята в кредит из наибольшей суммы, предоставленной для займа Королю в лице господина Тома Фортена[328], от коего она имеет расписку; каковой кредит должен быть ассигнован в городе Руане[329] из расчета пятипроцентной прибыли; каковую сумму вместе с прибылью и доходами завещательница желает распределить среди бедных и поручает сие вышеназванному Фортену, коего она просит о сем позаботиться; после же кончины оного Фортена или в том случае, если сумма не была распределена, поручает осуществить сие ректорам общего попечительства и города Лиона, с тем чтобы вышеназванные Фортен и ректора исполнили сие по своему усмотрению с наибольшим милосердием.

А также вышеназванная завещательница подарила и оставила трем бедным девицам, дабы помочь им выйти замуж, сумму в пятьдесят турских ливров[330] каждой, взяв ее из первых процентных денег ренты, оставшейся от вышеупомянутого королевского займа, а поименное назначение, выбор, распределение и выдачу вышеупомянутых денег она предоставляет господам ректорам Общего Попечительства в Лионе.

А также вышеназванная завещательница подарила и отписала в качестве преимущественной доли наследства, до его раздела, Пьеру Шарли, именуемому Лабе, ее племяннику и одному из ее нижепоименованных наследников, деньги, оставшиеся ей после займа, сделанного от лица Тома Фортена, все, что остается за вычетом 1000 ливров, завещанных бедным, и 150 турских ливров, подаренных на замужество бедным девицам; каковым остатком основного капитала и доходов от него Пьер Шарли может распоряжаться как своей собственностью, дабы ему не пришлось приобщить их к общему наследству, оставляемому завещательницей всем прочим наследникам и сонаследникам, поскольку она делает его таким образом отдельным наследником.

А также вышеназванная завещательница дарит и оставляет Антуанетте, жене Пьера Вайяна, ткача, бывшей служанке вышеназванной завещательницы, сумму в сто турских ливров, каковая должна быть ей выплачена единовременно после кончины завещательницы,

А также дарит и оставляет сия завещательница своей горничной, которая зовется Пернеттой, сумму 650 ливров, каковую желает ей выплатить когда она выйдет замуж, в случае же, если вышеназванная Пернетта, умрет, не выйдя замуж, сия сумма переходит к бедным по усмотрению Фортена, а после него — ректоров.

А также дарит и оставляет сия завещательница другой Пернетте, своей старой горничной, которую она [со]держит на своей ферме в Парсье, пожизненную пенсию в 10 ливров, бочку вина в три ослиных ноши и ослиную ношу пшеницы, — все отборное, чистое и годное для сбыта, в местной мере; пенсию она желает выплачивать Пернетте до конца ее жизни через посредство своих вышеназванных наследников и их нижепоименнованных преемников ежегодно после кончины сей завещательницы; она заявляет, что принадлежащие Пернетте 18 ливров, составляющие как остаток ее жалованья, так и деньги, отданные ею на сбережение, должны быть ей возвращены после кончины завещательницы.

А также вышеназванная завещательница подарила и оставила Жакему Баллассону, своему бывшему садовнику, живущему в приходе Парсье, ежегодную и пожизненную пенсию в две ослиные ноши пшеницы, отборной, чистой и годной к сбыту, — в местной мере, каковая пенсия, по ее желанию, должна выплачиваться Жакему и его детям до конца их жизни, и не иначе, после кончины завещательницы, и желает сия завещательница, чтобы указанная пенсия могла быть выкуплена ее наследниками и преемниками путем выплаты Баллассону или его детям суммы в 100 турских ливров, когда ее наследникам сие будет угодно.

А также вышеназванная завещательница дарит и оставляет Клоду Шомелю, своему слуге, единовременную сумму в 10 турских ливров, каковая, по ее желанию, должна быть выплачена ему после ее кончины, причем заявляет, что должна вышеназванному Шомелю 30 турских ливров, составляющих как остаток его жалованья, так и деньги, которые он отдал ей на сбережение, каковые 30 турских ливров должны быть возвращены ему после ее кончины.

А также сия завещательница дарит и оставляет Бенуа Фротте, смотрителю ее фермы в Парсье, сумму в 10 ливров, а жене смотрителя и его племяннице — каждой по тканой шерстяной юбке ценою до 5 турских ливров, каковые должны быть соответственно даны им после ее кончины.

А также вышеназванная завещательница после тщательного рассмотрения того, что является ее достоянием, подарила и отписала, дарит и отписывает вышеназванному господину Тома Фортену, флорентийскому купцу, жителю Лиона, барыши, прибыли, доходы и право пользоваться фермой с относящимся к ней хозяйством, коими она обладает в Парсье со всем, что к указанной форме относится, а именно: дома, постройки, сады, земли, разного рода недвижимое имущество, равно как и дом, где завещательница имеет обыкновение жить, и то помещение, что она отвела смотрителю ее фермы, со всеми выплатами, кои полагаются завещательнице в самом Парсье и в его окрестности и стоимость коих можно приравнять к двадцати ослиным ношам зерна или около того ежегодно, дабы им могли пользоваться и владеть вышеназванный Фортен и его родичи и те, кому он, как законный наследник, пожелал бы оставить после своей смерти, в течение и в продолжение двадцати лет, постоянно и непрерывно, считая со дня кончины завещательницы. Кроме того, она дарит и оставляет Фортену и его родичам право в течение указанных двадцати лет пользоваться и владеть движимым имуществом сей завещательницы, какого бы качества, рода и достоинства оно ни было, как на самой ферме, так и в доме, где живет смотритель ее фермы в Парсье; и желает сия завещательница, чтобы вышеназванный Фортен, законный наследник, и его родичи смогли немедленно после ее кончины вступить в действительное и полное владение и пользование всем завещанным ею имуществом, без осмотра, проверки и описи[331] и каких-либо других юридических документов; она решительно запрещает и не дозволяет своим вышеназванным наследникам и их нижепоименованным преемникам, так же как и всем другим, мешать Фортену и его родичам вступить в действительное и полное владение домом и фермой в том виде, в каком они будут находиться после ее кончины, со всей меблировкой и убранством, дабы Фортену не пришлось, как пользующемуся чужим имуществом, давать какое-либо ручательство, представлять какой-либо отчет или что-либо выплачивать. С этой целью сия завещательница в случае своей кончины передала и перенесла на особу вышеназванного Фортена и его родичей все права собственности и владения на указанный срок; в случае же, если нижепоименованные наследники станут вмешиваться, или чинить препятствия Фортену и его родичам в их праве пользоваться завещанным имуществом, или попытаются принудить его составить опись и дать ручательство, или потребуют передачи имущества в их руки, то вышеназванная завещательница отменила и отменяет свое наследственное распоряжение, сделанное в пользу нижепоименованных наследников, утвердила и утверждает и собственными устами назначает сонаследниками всего своего имущества бедных Общего Попечительства города Лиона, ибо такова воля сей завещательницы.

А также дарит и оставляет Жермену Борнь из Каора, канатчику, жителю Лиона, четыре ослиные ноши пшеницы, отборной, чистой и годной для сбыта, которые по ее желанию ему будут отпущены после ее кончины.

А также вышеназванная завещательница подарила и оставила, согласно праву наследования, всем прочим притязателям, имеющим право на имущество, сумму в пять турских су, каковая должна быть выплачена каждому из них единовременно после кончины завещательницы, и назначает каждого из них своим отдельным наследником, не имеющим права оспаривать и требовать что-нибудь еще из вышеуказанного имущества.

А также вышеназванная завещательница объявила и объявляет себя должницей следующих лиц: господину Жаку... *[332] аптекарю с Ла Гренетт — 8 ливров или около того, Бенуа Бертрану с улицы Саонери еще 8 ливров за продажу кирпича, и около...*, 60 ливров 1 су, остающихся за покупку земли, которую она недавно приобрела у него.

И наконец, что касается остатка всего ее имущества, движимого и недвижимого, наличного и какое может оказаться и которым она здесь не распорядилась и не распределила, то вышеназванная завещательница учреждает, назначает и собственными устами объявляет своими сонаследниками любимых: Жака Шарлена, именуемого Лабе, и вышеназванного Пьера Шарлена, его брата, племянников завещательницы и детей покойного Франсуа Шарлена, именуемого Лабе, ее брата, жителя Лиона, и оставляет каждому из них половинную и равную долю, и детям каждого из них мужского пола, побочным и законным; в случае же, если вышеназванные племянники, получившие наследство, или их дети мужского пола умрут, не оставив законных детей мужского пола, то вышеназванная завещательница передала и передает права на все свое имущество их дочерям по нисходящей линии, чтобы они пользовались им, каждая в течение своей жизни; после же кончины вышеназванных племянников или их детей мужского пола и вышеназванных дочерей, в случае, если ее племянники или их дети мужского пола умрут, не оставив детей мужского пола, вышеназванная завещательница передала и передает права на имущество бедным Общего Попечительства города Лиона при условии уплаты долгов, расчетов по наследству и похоронных расходов; исполнить сие так, чтобы ни малейшего исключения не имело бы места; причем заявляет сия завещательница, что не только не желает и не хочет, но и решительно запрещает и не дозволяет как вышеназванным наследникам, так и их преемникам производить отчуждение сего имущества, или же части его, или какого бы то ни было отделения, или требования дать обязательство о передаче имущества третьему лицу, ибо она желает сохранить вышеуказанное имущество в своем доме и в своей семье, а за отсутствием ее передает все бедным, в пользу коих и был наложен настоящий запрет. А также вышеназванная завещательница сим назначает исполнителем настоящего завещания вышеназванного господина Тома Фортена, коему она предоставляет власть и полномочие распоряжаться всем ее достоянием, дабы полностью осуществить настоящее завещание. Она обращается к нижепоименованным свидетелям с просьбой и настоянием присутствовать при сем изъявлении ее последней воли и хранить все в тайне до того дня, когда Господу будет угодно призвать ее к себе, а тогда пусть они принесут свое правдивое свидетельство в должное время и в должном месте.

Она обращается также с просьбой и настоянием к вышеназванному королевскому нотариусу и письмоводителю, нижеподписавшемуся, составить сие завещание письменно, полностью изложив в нем сущность нашего дела, а затем поручить кому следует сделать с него засвидетельствованную и нами копию за должную плату.

Сделано и совершено в Лионе, в собственном доме господина Тома Фортена вышеназванной завещательницей, находящейся на одре болезни, в субботу двадцать восьмого дня апреля 1565 года, присутствующие: Бернардо Рапорти, Антуан Панси, флорентиец; Мартин Прево, аптекарь; мэтр Клод Аламани, магистр искусств; Жермен Вак, сапожник; Пьер Малике, портной; Клод Паниссера, пьемонтец (все — жители Лиона) — свидетели, вызванные по требованию завещательницы, из которых вышеименованные Рапорти, Панси, Аламани, Паниссера и Прево под сим поставили свои подписи, а вышеназванные Малике и Вак, не умеющие подписываться, — нет, но они оба, согласно закону, являются надлежащими свидетелями.

КОРОЛЕВСКАЯ ПРИВИЛЕГИЯ[333]

Генрих, милостью божией Король Франции. Нашему прево[334] Парижа, сенешалю[335] Лиона или их подчиненным, а также каждому из тех, до кого это имеет касательство, наш привет и благорасположение.

Мы получили нижайшую просьбу от дражайшей и любезной нам[336] Луизы Лабе, лионки, заключающуюся в том, что она давно уже сочинила некий Диалог Безумия и Амура, а также много Сонетов, Од и Посланий[337], которые были взяты некоторыми из ее друзей и в еще не завершенном виде обнародованы в разных местах. Опасаясь, как бы кто не возымел намерения так их и опубликовать, она, просмотревши и исправивши их по своему усмотрению, с охотою выпустила бы их в свет с тем, чтобы первые копии считались бы недействительными. Но она опасается, что Издатели не захотят брать на себя расходы, не будучи уверенными в том, что другие затем не посягнут на их труд.

А посему: великодушно принимая прошение оной просительницы, мы нашею особою милостью даем ей Привилегию, разрешение и исключительное право печатать ее Сочинения у того Издателя, которого она сама сочтет наилучшим. С воспрещением и запретом всем Издателям, Типографам и всем, до кого это имеет касательство, не печатать и не передавать в печать, не продавать и не передавать в продажу и не распространять оную выше названную книгу без желания и согласия оной просительницы и того, кому первому поручит она это издание, в течение и по полному истечению пяти последующих лет, начиная с года и дня, когда будет завершено печатание этой книги, и без того, чтобы было дозволено другим Издателям или Книгопродавцам и другим каким бы то ни было лицам, независимо от способа печатания, будь то большой или малый формат, печатать или передавать в печать и выставлять на продажу, кроме как тем, коим оная просительница поручила или поручит печатание, до той поры, пока оные пять лет не истекут, закончатся и завершатся. И все это под угрозой конфискации книг и судебного штрафа. Приказываем и повелеваем всем нашим вершителям правосудия, судебным исполнителям и их подчиненным, что осуществление этого вам вменяется в обязанность, ибо такова наша воля.

Дано в Фонтенбло, в XIII день марта, в год от Рождества Христова 1554[338]: И нашего царствования в год VIII.

Именем короля и по его предписанию

Робийяр

ДРУГИЕ ПЕРЕВОДЫ ПОЭЗИИ ЛУИЗЫ ЛАБЕ

ЭЛЕГИЯ I

Когда Амур, непобедимый бог,

Мне сердце пламенем своим зажег,

Безумье, небывалое дотоле,

Будя в крови, в кости, в уме и воле,

Тогда еще излить я не умела

Мучений тяжких моего удела;

Еще от Феба был на то запрет,

Чтоб я пытала силы как поэт.

Но вот он горней яростью своею

Меня настиг, и, одержима ею,

Должна я петь не рокот величавый

Громов Юпитера, не бой кровавый,

Где Марс жестокой тешится игрой:

Он дал мне лиру, чей напев былой

Рожден любовью на брегу Лесбосском,

А стал моих страданий отголоском

О сладостный смычок, дай верный звук,

Чтобы мой голос не сорвался вдруг:

Так много мук поведать предстоит,

Так много бед, превратностей, обид.

Залей палящий жар того горнила,

Что сердце мне почти испепелило.

Уже мне память раны бередит

И взгляд слезой невольною влажнит;

Вот оживают первые волненья

Моей любви; а вот вооруженье,

Что ею на меня обращено:

В моих очах таилося оно,

Метавших некогда такие стрелы

Во всех, чьи взгляды были слишком смелы.

Но мне мои же очи изменили

И на меня возмездье обратили.

С насмешкой глядя, как от страсти злой

Горел один и угасал другой

И как лились бесплодных слез потоки,

И вздохи, и моленья, и упреки,

Не уследила я, когда подкралась

Ко мне беда, над коей я смеялась,

И так меня жестоко поразила,

Что даже время боль не утолило;

И я обречена былые муки

Будить, слагая в жалобные звуки

Пережитое. Дамы! Видит Бог,

Сочувственный я заслужила вздох.

Ведь и мое участие, быть может,

Одной из вас когда-нибудь поможет

Поведать о страданиях своих,

О невозвратных радостях былых.

Какой броней ни укрепляйте грудь,

Любовь ее пронзит когда-нибудь,

И чем враждебней к ней вы были вчуже,

Тем в рабстве у нее вам будет хуже.

Не осуждайте строго бедных жен,

Которых поражает Купидон.

И те, что выше нас неизмеримо,

Оказывались так же уязвимы:

Гордыня, красота, происхожденье

Их не спасали от порабощенья

Любви; и ей доступнее всего

Над лучшими из лучших торжество.

Увы Семирамиде венценосной,

Которая в поход победоносный

Шла с эфиопской черною ордой

И, ярый меч подъемля боевой,

Пример являла для своих бойцов,

Храбрейших поражая из врагов;

Она, соседям бедствие готовя,

Еще алкала власти или крови,

Но встретила Любовь — и вот она

И безоружна, и побеждена.

Не заслужило ли ее величье

Пусть муки, но в достойнейшем обличье,

Чем к сыну страсть? Царица, где же ныне

Твоей души воинственной гордыня?

И где твой щит, и где теперь клинок,

Пред коим устоять никто не мог?

Где бранный шлем, что гребень твой вознес

Над белокурым золотом волос?

Где меч твой и доспех неуязвимый,

В котором ты была непобедимой?

Куда упряжка бешеных коней

Умчалась от наездницы своей?

И ты слабейшему сдалась без боя?

И с гордым сердцем сделалось такое,

Что бранной славы больше ты не жаждешь

И лишь, на ложе распростерта, страждешь?

Тебе впервые не удары бранны,

А ласки сладострастные желанны,

И превратить Любовь нашла возможность

Тебя в твою же противоположность.

Пускай же тот, кого мой плач коснется,

Презрением клеймить остережется

Мою беду: возможно, что и он

Любовью так же будет уязвлен.

Вот так одна, что смолоду жестоко

Кляла любовь, молчавшую до срока,

Влюбилась в старости, и поздний пыл

Истоком нежных сетований был.

Приукрашаясь, в ход она пустила

Румяна, притирания, белила,

Борясь напрасно с бороздами теми,

Что на лице ей начертало время.

Седины скрыла от людского взора

Под париком, пришедшимся не впору;

Но чем она себя нарядней мнила,

Тем реже взгляды милого ловила;

А тот ее упорно сторонился

И про себя любви ее стыдился.

Вот так за прежнее старушке этой

И воздалось такою же монетой:

К поклонникам была неумолима —

А ныне влюблена, а не любима.

Так тешится любовь над нами злая,

Противные желанья насылая:

Она полюбит — так не любит он,

А нелюбимый по уши влюблен.

А власть любви, жестокая, как прежде,

Все на бесплодной зиждется надежде.

Перевод Н. Шаховской

СОНЕТЫ

II

О черные глаза, взор безучастный,

О вздохи жаркие, о слез ручей,

О мрак напрасно прожданных ночей,

О свет зари, вернувшийся напрасно!

О жалобы, о зов желаний властный,

О бег утраченных бесценных дней,

О мертвецы в сплетениях сетей,

О пытки, мне сужденные, несчастной!

О смех его, о кудри, лоб, рука,

О голос, о виола, вздох смычка —

Вы — факелы для женщины влюбленной!

Меня огнями столькими губя,

Ты искры не похитил для себя,

Моей души касаясь обожженной!

Перевод М. Гордона

III

О боль желаний! О надежд обманы,

Рубцы от нескончаемых утрат,

И горьких слез бесшумный водопад,

И глаз моих печальные фонтаны.

О гнет, о тяжесть в сердце непрестанно,

Светил небесных полный скорби взгляд,

О чувства первого сладчайший яд,

Ужель мои вы отягчите раны?

Пускай Амур натягивает лук

И от его коварства нет защиты,

Пусть сотни стрел он в грудь мою вонзил,

Израненное тело так разбито,

Что ощутить мильоны новых мук

В душе моей уж недостанет сил.

Перевод Э. Шапиро

IV

С тех пор как в бессердечии своем

Мне душу отравил Амур стрелами,

Сжигает грудь божественное пламя,

Покоя нет ни ночью мне, ни днем,

Не нахожу отрады я ни в чем:

Пускай настанет день с его трудами,

Пускай неслышно смерть придет за нами —

Не удивит меня ничто кругом.

И чем атаки Купидона злее,

Тем в битву с ним вступаем мы смелее,

И снова нас на бой он вызвать рад.

Лишь в пустяках дает нам снисхожденье

Тот, кто исполнен и к Богам презренья,

Но против сильных он сильней стократ.

Перевод Э. Шапиро

VII

Смотри, ведь все живое умирает,

Коль связь души и тела разорвать:

Я только плоть, ты — суть и благодать:

О, где теперь душа моя витает?

Не дли мое беспамятство — кто знает,

В живых меня успеешь ли застать?

Душа, не надо телом рисковать:

Земная часть высокой ожидает.

Вернись, мой друг! но сделай, чтоб свиданье

Мне не сулило нового страданья,

И не суровостью облечь сумей,

А дружественной лаской непритворной

Мгновенье встречи с красотой твоей,

Жестокой прежде, ныне благотворной.

Перевод Н. Шаховской

VIII

Тону в пучине и горю в огне,

День ото дня живу я, умирая.

Одна и та же, я всегда другая,

И жизнь то зла, то ласкова ко мне.

Смеюсь и горько плачу в тишине,

На дне услад мучения нашла я.

То я в аду, то я в долине рая,

Цвету и чахну, бодрствуя во сне.

Узнала я давно любви всевластье:

Когда в тоске я стыну ледяной,

Нежданно я спасаюсь от ненастья.

Но, если жду безоблачного счастья

И предвкушаю сладостный покой,

Амур пронзает сердце мне стрелой.

Перевод Ю. Денисова

X

Завижу ль зелень лавровых ветвей

На белокурой голове, склоненной

Над лютнею, чьей жалобой плененный,

Утес бы дрогнул; слепну ль от лучей

Ста тысяч совершенств души твоей,

Когда сияешь, славой осененный,

Превыше высочайших вознесенный —

Твержу я в глубине души своей:

Все доблести ты смог соединить,

Чтоб быть любимым — но и чтоб любить

Тебе все это, может быть, дано,

Чтоб, добродетелей твоих собранье

Венчая той, чье имя состраданье,

Свою любовь с моею слить в одно?

Перевод Н. Шаховской

XIV

Пока в глазах есть слезы изливаться

И час с тобой, ушедшим, изживать,

А голос мой силен одолевать

Рыданья, стон, хоть еле раздаваться;

Пока рукой я в силах струн касаться,

Все, чем ты мил, хоть скромно воспевать,

Пока душа тебя лишь познавать

Единственно желала б научаться, —

На миг еще не склонна умереть.

Но чуть пойму, что взор мой стал слабеть,

Что голос глух, а бег перстов как сонный;

Что разум мой теснит земная сень

И в нем нет сил явить восторг влюбленной,

Смерть умолю затмить мой белый день.

Перевод Ю. Верховского

XIV

Пока способны счастие былое

Глаза мои слезами поминать;

Пока мой голос в силах прозвучать

Хотя бы сквозь рыдание глухое;

Пока любовь, владеющую мною,

Рука способна лютне передать;

Пока мой разум не желает знать

Иных желаний, чем дышать тобою, —

Еще я не хотела б умереть.

Но если слезы станут вдруг скудеть,

Рука изменит, голос мой прервется,

И больше в бренном разуме моем

Любовь уже ничем не отзовется —

Пусть лучший день мой станет смертным днем.

Перевод Н. Шаховской

XIV

Покуда слезы из очей струятся

В тоске о днях, которых не вернуть,

Пока, чтоб муку сердца обмануть,

Мой голос начинает петь и рваться,

Пока рукою струн могу касаться,

Чтоб в лютню всю любовь мою вдохнуть,

Пока душой к твоей душе прильнуть

Стремлюсь, чтоб больше с ней не расставаться,

Я б не хотела рано умереть,

Но, если не смогу на мир смотреть,

Увянет голос и ослабнут руки,

На сердце набежит унынья тень

И о любви не стану петь в разлуке,

Пусть мрак зальет мой самый светлый день!

Перевод Ю. Денисова

XV

О возвращенье Солнца возвестив,

Зефир струит пред ним благоуханье

И гонит сон, царивший в мирозданье,

Сковав и вод лепечущий разлив,

И землю, ей рядиться запретив

В пестрящее цветами одеянье.

Запели птицы, рощ очарованье,

Докучный путь прохожим оживив;

Заводят нимфы резвые забавы

И в лунном свете в пляске топчут травы.

Ты, обновив природу самое,

Повей и мне, Зефир, весны предтеча:

Заставь вернуться Солнце и мое —

И глянь, как расцвету ему навстречу.

Перевод Н. Шаховской

XVIII

Целуй меня! Целуй и не жалей!

Прошу, целуй и страстно и влюбленно!

И губы мне терзай сильней, до стона —

Тогда и я целую горячей!

Что, ты устал? Набраться сил сумей!

Я вся твоя — для страсти нет закона.

Целуясь так, без отдыха, бессонно,

В усладах мы не замечаем дней.

Так счастье мы нашли друг в друге тут.

Удвоив жизнь, влюбленные живут,

А без самозабвенья не живу я.

Когда спокойна жизнь, душа больна.

Мне тяжко, если ласк я лишена,

И без страстей застыну я, тоскуя.

Перевод Ю. Денисова

XIX

Диана, окруженная толпой

Беспечных Нимф, все утро неустанно

Охотилась. Лишь в полдень на поляну

Она вернулась. Я же за мечтой

Привычной унеслась. Вдруг надо мной

Я слышу голос: "Нимфа, что так странно

Стоишь ты здесь, не глядя на Диану,

И где же стрелы и твой лук тугой?

Ужель сумел среди большой дороги

Украсть твой лук грабитель быстроногий?"

Я отвечала: "Стрелы все и лук

Я беззаботно бросила в пути

Прохожему, но он собрал их вдруг

И сотни ран успел мне нанести".

Перевод Э. Шапиро

XXI

Каким быть должен истинный мужчина?

Каков лицом? Какие кудри? Взгляд?

Чьи стрелы безошибочней разят?

В ком смелый ум и сердце властелина?

В чем обаяния его причина?

Чьи песни завлекательней звучат?

Чьей тихой лютни вкрадчивее лад?

В ком нежность, слитая с отвагой львиной?

Уверенно об этом не скажу,

Лишь то, что мне велит любовь, твержу.

Но знаю: мне подсказывает чувство,

Что не смогли б ни взор его, ни речь

При всей волшебной помощи искусства

Сильней мое желание разжечь!

Перевод М. Гордона

XXI

Что манит нас в мужчине — губы, руки?

Чьи плечи, рост, осанка, цвет волос?

Чей взор мне душу пронизал насквозь?

И кто виновник нестерпимой муки?

В чьем голосе звучит вся боль разлуки?

Чье пение с тоской переплелось?

В чьем сердце больше теплоты нашлось?

Под чьей рукой нежнее лютни звуки?

Я не могу сказать наверняка,

Пока Амура властная рука

Меня ведет, но взор мой видит ясно,

Что ни искусства трепетная власть,

Ни все, чем одарит нас мир прекрасный,

Разжечь сильней мою не смогут страсть.

Перевод Э. Шапиро

Загрузка...