Сочинения

И. С. НИКИТИН[2]

Для каждого настоящего писателя литературное творчества есть всепоглощающая цель жизни, и она требует от поэта, романиста или драматурга всех сил его ума и сердца. Это общее правило вполне приложимо к Никитину. Для него тоже поэзия была любимым делом, она тоже отвечала непреодолимым потребностям его души и доставляла ему великую радость. И вместе с тем она была для него чем-то неизмеримо большим, чем просто любимый труд. Во всех высказываниях Никитина о себе и о своем литературном призвании звучит один мотив — постоянно и неизменно. В письме к Ф. А. Кони от 6 ноября 1853 года, то есть в самом начале своего творческого пути, Никитин писал: «С раннего детства в душу мою запала глубокая любовь к литературе... В моей грустной действительности единственное для меня утешение — книги и природа...» Посылая на суд Кони свои стихи, Никитин со страстным нетерпением ждал приговора: «Если из приложенных здесь стихотворений Вы увидите во мне жалкого ремесленника в деле искусства, тогда сожгите этот бессмысленный плод моего напрасного труда! Тогда я пойму, что дорога, по которой я желал бы идти, проложена не для меня, что я должен всецело погрузиться в тесную сферу торговой деятельности и навсегда проститься с тем, что я называл моею второю жизнью».[3]

В письме, адресованном В. А. Средину, звучит тот же мотив: «Не знаю, какая непостижимая сила влечет меня к искусству... Какая непонятная власть заставляет меня слагать задумчивую песнь, в то время когда горькая действительность окружает жалкою прозою мое одинокое незавидное существование...» (стр. 210).

Условия жизни Никитина, богатой «разнообразной горечью», по словам самого поэта, были таковы, что литература представлялась ему единственной возможностью осознать себя человеком, вырваться из мертвящего плена затхлой, мещанской «грязной действительности», обрести высокую нравственную цель. При этом важно подчеркнуть: речь шла вовсе не о том, чтобы найти в литературной работе средства к существованию и тем самым освободиться от «тесной сферы торговой деятельности». Совсем нет — с точки зрения материальной поэзия почти ничего не давала Никитину. Поэт имел в виду духовное освобождение. Именно в этом смысле в литературе юн видел «единственное утешение» и «вторую жизнь». Отсюда необыкновенно высокое представление о роли и назначении поэта, отсюда же и та предельная искренность и непосредственность, которая так характерна для поэтического творчества Никитина.

Иван Саввич Никитин родился 21 сентября 1824 года в Воронеже, в семье торговца. Детство и ранняя юность поэта прошли в обстановке сравнительного материального достатка. Отец поэта Савва Евтихиевич был видным человеком в городе. Он владел свечным заводом, лавкой и вел довольно крупную торговлю.

В жизни Никитина отец его сыграл роковую роль. Он был человеком суровым и деспотическим. В судьбе Никитина по-своему повторилась печальная участь Кольцова, жизнь которого тоже отравлена была диким самодурством отца. Обоим воронежским поэтам нелегко далось стремление порвать с мещанским миром и приобщиться к культуре.

Нам очень мало известно о ранних годах жизни поэта. В заметке о нем близкий знакомый поэта А. П. Нордштейн писал: «Ни братьев, ни сестер у Никитина не было; он рос один. Эта разобщенность с очень ранних лет приучила его к одиночеству, к размышлению; она же заставила его довольствоваться сначала фантастическим, сказочным миром, а впоследствии обратила к книгам, к чтению».[4]

Учился Никитин сперва в приходском и уездном духовных училищах, а затем в духовной семинарии. В «Дневнике семинариста» Никитин нарисовал достаточно колоритную картину семинарских «нравов. Богословская схоластика, отсутствие в преподавании живой связи с действительностью, с теми напряженными социально-философскимн и эстетическими исканиями, которые были так характерны для России 30—40-х годов, невежество педагогов, жестокая палочная дисциплина — таково было положение вещей в семинарии.

Воспоминания об «отвратительной обстановке детских лет» преследовали Никитина всю жизнь. Однако ни «дикий образ воспитания», ни отупляющая атмосфера, царившая в этих учебных заведениях, не смогли заглушить богатых интеллектуальных задатков Никитина, его пытливого ума и поэтического дара. В борьбе с духом семинарии, в результате самостоятельного знакомства с лучшими творениями русской литературы, в частности с произведениями Белинского, формировалось мировоззрение Никитина.

Признавая, что воронежская семинария в то время, когда там обучался Никитин, не могла похвалиться хорошим составом преподавателей, биограф поэта М. Ф. Де-Пуле, однако, добавляет, что она «еще была полна воспоминаниями о Сребрянском; Кольцов, умерший в 1842 году, был еще живым напоминанием о преждевременно погибшем юноше, возбуждавшем восторг в семинарской молодежи; огненные статьи Белинского, так близкого к Кольцову, читались с жаром и чуть не заучивались наизусть».[5]

Здесь Никитин впервые познакомился со стихами Пушкина. Сильное впечатление произвело на него стихотворение Кольцова «Лес». В это время он и сам начал писать стихи.

Окончить семинарию Никитину не удалось: торговые дела отца все больше н больше приходили в упадок. Савва Евтихиевич стал пить. Вскоре умерла мать поэта. Никитин стал пропускать занятия м в конце концов был уволен по «малоуспешности» и «по причине нехождения в класс». Юноша вынужден был торговать в лавке, а потом и на площади — с лотка. В 1844 году отец поэта продал свечной завод и приобрел постоялый двор. Никитин превратился в содержателя постоялого двора — «дворника». Современники поэта рассказывают, что в это время Никитин и по наружности преобразился в «дворника»: волосы подрезал в кружок, сапоги надел с голенищами до колен, летом носил простую чуйку, а зимою нагольный тулуп.

Но и в этот горестный период своей жизни Никитин не переставал заниматься поэтическим творчеством. Позднее он рассказал, какой ценой давались ему первые шаги на литературном поприще и с какой энергией и настойчивостью он боролся с препятствиями на пути к овладению культурой: «Продавая извозчикам овес и сено, я обдумывал прочитанные мною и поразившие меня строки, обдумывал их в грязной избе, нередко под крик и песни разгулявшихся мужиков. Сердце мое обливалось кровью от грязных сцен, но с помощию доброй воли я не развратил своей души. Найдя свободную минуту, я уходил в какой-нибудь отдаленный уголок моего дома. Там я знакомился с тем, что составляет гордость человечества, там я слагал скромный стих, просившийся у меня из сердца. Все написанное я скрывал, как преступление, от всякого постороннего лица и с рассветом сжигал строки, над которыми я плакал во время бессонной ночи. С летами любовь к поэзии росла в моей груди, но вместе с нею росло и сомнение: есть ли во мне хотя искра дарования?..» (стр. 302).

Насколько сильны были эти сомнения, доказывает тот факт, что только в 1853 году, после ряда лет напряженной работы, почти в тридцатилетием возрасте, поэт решился опубликовать впервые свои стихи за полной подписью. 12 ноября 1853 года Никитин отправил редактору «Воронежских губернских ведомостей» В. А. Средйну письмо с приложением нескольких стихотворений. Автором их горячо заинтересовался Н. И. Второв, один из руководителей газеты, советник воронежского губернского правления, историк, этнограф и статистик, возглавлявший кружок воронежских интеллигентов. В своем письме к Д. Н. Толстому Второв писал: «Приложенные стихотворения были весьма хороши и заслуживали внимания как по мысли и теплоте чувства, так и по обработке стиха, необыкновенно звучного, гладкого и даже изящного... Вечером того же дня мы познакомились с поэтом: это молодой человек лет 27 с физиономией, весьма похожей на Шиллера (не шутя), бледный, худощавый, скромный, застенчивый, робкий».[6]

1853 год оказался поворотным в биографии Никитина. Начался новый этап его жизни. Никому неведомый доселе «дворник», живущий с вечно пьяным отцом и окруженный ямщиками, вышел на широкую дорогу литературной известности. Стихи его обратили на себя внимание. Он сблизился с кружком Второва. Им начали интересоваться «высшие сферы» воронежской администрации.

Благосклонное внимание обратил на Никитина по рекомендации Второва и влиятельный чиновник граф Д. Н. Толстой. Он оказывал покровительство молодому поэту и выразил готовность издать собрание его стихотворений на свой счет.

В 1854 году в июньском номере «Отечественных записок» была напечатана статья А. П. Нордштейна, которая ставила своей целью познакомить читателей с новым талантом, появившимся на Руси, в том же самом городе Воронеже, который был «колыбелью и могилою Кольцова». А в июльском номере «Библиотеки для чтения» была помещена статья «Листки из записной книжки русского», принадлежащая Н. В. Кукольнику, где также говорилось о Никитине.

Любопытным свидетельством того, как была воспринята поэзия Никитина критикой и читателями, может послужить письмо известного в свое время литератора и педагога Иринарха Введенского, адресованное поэту. Заканчивалось письмо пожеланием: «Продолжайте изучать русскую природу в самом ее источнике, продолжайте наблюдать Ваших собратий, исследовать их нравы и обычаи. Это самое благоприятное и возвышенное поприще, на котором гений Ваш никогда не встретит себе соперника. В этой сфере Вы будете великим всегда, и в этой только сфере сделаетесь Вы нашею гордостию, нашею национальною славою, блистательным украшением нашей национальной литературы».[7]

Вряд ли Никитин с его трезвым умом мог всерьез принимать эти панегирические строки. Но внимание, проявленное к нему, действовало на него окрыляюще, и характерно, что 1854 год был одним из самых продуктивных в творческой биографии поэта.

За короткое время он написал много лирических стихотворений и, наряду с этим, усиленно работал над поэмой «Кулак».

В 1856 году вышел первый сборник стихотворений Никитина, изданный графом Д. Н. Толстым. В 1858 году отдельной книгой опубликована была поэма Никитина «Кулак».

Несмотря на то что Никитин к этому времени уже приобрел значительную известность, в жизни его резче, чем когда бы то ни было, обозначаются те же острые контрасты, которые так характерны были и в биографии Кольцова: с одной стороны, напряженные духовные интересы, радостные минуты поэтического вдохновения, усиленный творческий труд, а с другой — изнуряющая и ненавистная работа на постоялом дворе, брань пьяного отца, торгашество и грязь. Чтобы найти выход из этого положения, Никитин задумал в 1858 году бросить «дворничество» и открыть книжную торговлю. Ему страстно хотелось, как он пишет в одном из своих писем, «отдохнуть наконец от пошлых, полупьяных гостей, звона рюмок, полуночных криков и проч, и проч.» (стр. 245).

Книжный магазин и библиотека при нем были открыты Никитиным в феврале 1859 года. Поэт ставил перед собой не только коммерческие цели. Он хотел и в качестве книготорговца «служить обществу», распространяя среди читателей лучшие образцы литературы.

Наделенный от природы большой физической силой, Никитин надорвал свое здоровье в пору работы на постоялом дворе — а начале 50-х годов. Последние десять лет он с перерывами подолгу и серьезно хворал. Проболел он почти весь 1859 год. В начале 1860 года его здоровье несколько улучшилось, и Никитин, по совету Второва, летом этого года посетил Москву и Петербург. В конце 1860 года болезнь снова разыгралась. Несмотря на крайне тяжелое физическое состояние, Никитин принимал, однако, деятельное участие в общественной жизни Воронежа: выступал на литературных вечерах, был устроителем воскресных школ. В 1859 году вышел последний прижизненный сборник стихотворений поэта. Никитин вел большую творческую работу: в 1860 году закончены были поэма «Тарас» и крупное прозаическое произведение мемуарного характера «Дневник семинариста».

В личной жизни поэта большую роль в последние годы сыграла его любовь к Н. А. Матвеевой, с которой он познакомился весной 1860 года. Между ними возникла дружба, а затем и взаимная любовь. Неясно, что помешало Никитину связать свою судьбу с этой женщиной. Так и остался неоконченным этот роман, который был одной из самых светлых страниц в жизни поэта.

1 мая 1861 года Никитин простудился и слег. С перерывами проболел он до осени. Последние месяцы его жизни были ужасны. Все лето отец поэта «пил без удержу и не только не понимал положения Никитина, но безобразничал напропалую. Часто он пугал умирающего сына, врываясь в его комнату в пьяном, безобразном виде, босой и в одном белье».[8]

16 октября 1861 года поэт умер. Похоронен он в Воронеже, рядом с Кольцовым. В 1911 году в Воронеже Никитину был поставлен памятник.

Творческая деятельность Никитина обнимает период 50-х и начала 60-х годов. Первые стихотворения его датированы 1849 годом; последние — 1861 годом. Это был период сложный, противоречивый и во многих отношениях знаменательный. Революция 1848 года на Западе и усиление николаевской реакции, разгром революционной организации петрашевцев, Крымская война и ее трагический исход, бурный подъем освободительной борьбы накануне реформы, волна крестьянских восстаний, расцвет деятельности «Современника» Некрасова, Чернышевского и Добролюбова, «освобождение крестьян» — все эти события так или иначе нашли свое отражение в творчестве Никитина.

Эпоха, в которую творил поэт, характеризовалась острой и напряженной борьбой прогрессивных демократических сил за свободу н счастье народа, против реакции, застоя и социального гнета. В это* время в русской поэзии резко обозначились две 'линии развития: направление гражданской поэзии, демократической и революционной по своему существу, наиболее ярким выразителем которога был Некрасов, и школа «чистой» лирики, декларировавшая уход от актуальных проблем социальной действительности в мир «вечной красоты» и «чистого искусства».

В сложном и многообразном литературном движении этого, периода, в борьбе за поэзию большого социального звучания Никитин сыграл заметную роль. Творчество его противостояло «чистой» лирике и знаменовало собой дальнейшее развитие демократической поэзии. Уступая Некрасову и в поэтическом таланте и в цельности и последовательности мировоззрения, Никитин тем не менее входит в число крупных представителей некрасовского направления.

Однако Никитин не сразу нашел себя. Начальный период его деятельности отмечен чертами подражательности. Мотивы Лермонтова и Тютчева, Кольцова и Майкова без труда обнаруживаются в его творчестве. Так, стихотворение «Оставь печальный твой рассказ. ..» является подражанием стихотворению Лермонтова «Не верь себе». Стихотворение «Когда закат прощальными лучами...» воскрешает в памяти известное лермонтовское стихотворение «Когда, волнуется желтеющая нива...».

Но само по себе указание на подражательный характер ранних стихов Никитина еще ничего не разъясняет. В письме к А. А. Краевскому сам поэт отмечал, что влияли на него только те произведения, которые были ему созвучны. В чем же состояло внутреннее содержание творческой деятельности Никитина в этот начальный период?

Ранняя лирика Никитина тем и знаменательна, что сквозь все чужие голоса, которые действительно слышатся в его первых стихах, сквозь все вариации, довольно традиционные для поэзии 40-х и 50-х годов, пробивается собственный голос поэта, заявлен свой взгляд на мир, выражены свой пафос, своя страсть и своя дума. Этим пафосом является идея социальной справедливости, страстная мечта о гармонии, о счастье человека. В сущности мысль о социальной гармонии, о счастье и благе человека станет лейтмотивом всего творчества Никитина.

Уже в самых ранних стихах поэта мысль его устремлена к большим вопросам бытия. Его волнуют трагическое неустройство мира, контрасты, порождаемые нищетой и горем. Природа в философской лирике Никитина — это живое воплощение гармонии и счастья, которой противостоит реальная жизнь с ее драмами и страданиями. Таково первое из известных нам стихотворений поэта «Тихо ночь ложится...». Перед нами не просто пейзаж, картина природы, а некое синтетическое воплощение прекрасного в мире. И полным контрастом красоте, спокойствию, гармонии, царящим в природе выступает человеческая жизнь:

И в другом стихотворении, датированном тем же 1849 годом, — «Тишина ночи» — снова перед нами образ природы, космоса, тихой и благостной ночи. Но под покровом блистающего звездами неба разыгрываются простые и обыденные человеческие драмы. В домике, освещенном огнем, «на столе лежит покойник» — бедняк голодный. В уголке его безутешная дочь:

В стихотворении «Зимняя ночь в деревне» опять антитеза: зимнее село освещено весело сияющим месяцем, белый снег сверкает синим огоньком. Но как контрастирует с этой воплощенной красотой бегло набросанная сценка: больная старуха предается горестным размышлениям о судьбе ее малых детей, которых она уже видит сиротами.

Эти мысли о неустройстве жизни, о противоречии между прекрасным, как будто заложенным в самой природе вещей, и реальным горем и страданием, которое видит поэт и с которым он не может мириться, переплетаются в ранней лирике Никитина с религиозными мотивами. Поэт хочет найти успокоение своим тревогам в идее всеобщей предустановленной божественной гармонии бытия.

В одном из стихотворений 1849 года он писал:

Это незримое присутствие божественного провидения поэт усматривает во всех явлениях природы и человеческой жизни. Он упорно возвращается к этой мысли:

Но если во всем есть таинственное божественное провидение, стало быть, оно оправдывает и горе, и страданье, и несчастья, и несправедливость, какие выпадают на долю людям. Такой вывод, казалось бы, неизбежно следовал из идеи божественной гармонии бытия.

Но Никитин был живым, отзывчивым человеком. И, отдавая дань религиозной метафизике, он в полном противоречии с ее доктринами создавал стихи, в которых никак не соглашался мириться со злом, с неправдой, с горем:

Нет, не находил поэт душевного покоя в религиозной метафизике, в спасительных мыслях о божественном предопределении. Как будто споря с самим собой, он восклицал: «Где этот покой, где его искать?» — и ответа не находил.

Никитин вступил в поэзию с чувством протеста против зла мира, с чувством скорби по поводу человеческих страданий и с горячей и страстной жаждой счастья «и для себя и для других».

Стремление к постановке больших вопросов широкого философского плана нельзя не признать существенной особенностью Никитина. Это тем более важно, что в некоторых работах, посвященных поэзии середины века, проскальзывает мысль о том, будто бы поэты школы «чистого искусства» занимались философскими проблемами, а гражданская поэзия была погружена в текущую злобу дня, обслуживала только политические интересы повседневной действительности. Конечно, известная доля истины в этом заключалась. «Мировые проблемы» у некоторых поэтов школы «чистого искусства» выражали стремление отвлечься от насущных тревог, от острейших противоречий современности. Но все же водораздел между двумя направлениями в лирике середины XIX века пролегал не в этой области. Можно было откликаться на самые злободневные темы современности и оставаться ретроградом, можно было стремиться к постановке мировых проблем и выражать свои гражданские демократические воззрения. Так было с Никитиным. Весь вопрос был в том, каков угол зрения поэта. В критике не без основания указывалось, что Никитин одно время находился под влиянием Аполлона Майкова, ревностного адепта поэзии «чистого искусства», в творчестве которого, кстати говоря, нашла широкое отражение проблема утраченной гармонии. Но как он решал ее?

Свое недовольство действительностью Майков выражал в противопоставлении современной жизни античной древности, в которой гидел олицетворение гармонии, воплощение «золотого века» человечества. Разумеется, такое решение отличалось своей абсолютной социально-политической «безобидностью» и никак не отвечало страстному стремлению к общественным преобразованиям, столь характерному для бурной эпохи 60-х годов. Никитин, конечно, был несравненно ближе к живым потребностям времени, чем, скажем, Аполлон Майков. Но и он во многих произведениях ранней поры стремился отвратительную и ненавистную ему мещанскую действительность эстетически преодолеть путем создания особого, прекрасного, идеального мира. Сам Никитин так объяснял особенности своего творчества: «Не вдруг колодник запоет о своих цепях: физическая боль, мрак и сырой воздух тюрьмы остановят до известного времени поэтическое настроение. Воображение бедняка поневоле перенесется за крепкие стены и нарисует картины иного, светлого быта» (стр. 219—220).

Попытка эстетически преодолеть действительность толкала Никитина на проторенные литературные пути, возвращала его к традициям романтизма, делала его поэзию несамостоятельной и эклектичной. Но вместе с тем и этот ранний период творчества был для Никитина некоей школой поэтического мастерства. Он учился у больших поэтов подлинной поэтической культуре.

Никитину близок был протестующий характер лермонтовской поэзии. Но в то время как страстный протест Лермонтова выражал ненависть мятежной личности к реакционному режиму в стране, к тирании и бесправию, Никитин абстрактно противопоставлял мудрую гармонию природы горю, суете и бессмыслице человеческого существования. Отсюда и принцип композиционного построения многих его ранних пейзажных произведений. Его пейзаж в этот период — это не единая и целостная картина природы, как она предстоит чувственному созерцанию, а цепь специально отобранных картин, подчиненных логическому заданию и предназначенных иллюстрировать определенный тезис. Так построено стихотворение «Тихо ночь ложится...». Здесь и ночь, которая ложится на вершины гор, и облака, плывущие бесконечной цепью над глухой степью, и густой лес, покрытый сумраком и в тишине глубокой стоящий над широкой рекой, и светлые заливы, которые в камышах блестят, и голубое небо. И всем этим мирным картинам противостоит картина людского горя и разврата.

Природа — наставница и друг, она единственный источник прекрасного и истинного, только в ней можно обрести душевное спокойствие, только в ней можно найти утешение от грязи и пошлости низменной действительности, — так трактуется эта тема Никитиным.

В связи с этим находились и мысли Никитина о бренности и призрачности человеческой жизни с ее страстями, честолюбием, тщетными усилиями и недостижимой мечтой о счастье. В стихотворении «Похороны» отчетливо звучит этот мотив. К чему жизнь, страдание и борьба, если «отведена царю природы сажень земли между могил».

Но уже и в этот период в поэзии Никитина разрабатывались иные мотивы, предвещавшие будущего яркого выразителя демократической поэзии. В стихотворении «Оставь печальный твой рассказ...» Никитин интимной, камерной лирике противопоставлял гражданскую поэзию, которая избирает своим предметом не «личные страдания», а явления общественной жизни, пороки и социальное зло.

Правда, в первом варианте стихотворения «Певцу», датированном 1853 годом, отстаивая позиции гражданской поэзии, Никитин самую гражданственность поэтического творчества понимал еще весьма противоречиво. Обращаясь к поэту, Никитин говорит о «нетвердой вере», о «бессилии свободы», о «дерзком неверье», которое глумится над «святым алтарем».

Но, как указывалось, и в ранних стихах поэта зрела и развивалась мысль о человеческих страданиях, о противоречиях жизни. В ряду ранних произведений Никитина выделяется прекрасное стихотворение «Мщение», написанное тем песенным, народным стихом, который ввел в поэзию Кольцов. В нем Никитин впервые с гневом и страстью говорит о крепостном праве. Крестьянин поджигает барскую усадьбу и убивает помещика из чувства мести за поруганное человеческое достоинство. В стихотворении «Мщение» некрасовская линия в поэзии Никитина начинает проявляться отчетливо и ярко.

При всем том мотивы, которые звучат в стихотворении «Мщение», прямых аналогий с поэзией Некрасова того времени не имеют. Они получили у Некрасова блестящее художественное претворение позднее. Таким образом, Никитин разработал их самостоятельно. Это доказывает только, что развитие обоих поэтов, при всех различиях, которые их разделяли, шло в известном смысле параллельно, образуя то, что можно назвать некрасовским направлением — вершинным явлением русской демократической поэзии середины века.

Внутреннее самоопределение поэта далось ему нелегко. Никитин вошел в социальную и литературную среду, таившую в себе многие опасности для него. Вице-директор департамента полиции Д. Н. Толстой, воронежский губернатор князь Долгоруков и его жена, страстная поклонница религиозных стихов Никитина, настоятельница воронежского монастыря Смарагда, купец Рукавишников — таково было окружение, в которое Никитин попал в 1854 году. Понятно, что оно всячески поддерживало и укрепляло консервативные черты мировоззрения поэта.

Никитина пытались идеологически воспитать в духе официальной «народности». Его толкали на путь казенного благонравия. Д. Н. Толстой проявлял в этом отношении особенное усердие. По его настоянию Никитин написал верноподданнические письма Александру II и членам царствующего дома и поднес им свою книгу, получив в благодарность за это бриллиантовый перстень и золотые часы. Толстой пытался оказывать влияние и на идейную направленность творчества поэта.

Но хотя Никитин зачастую внутренне сопротивлялся деспотическому навязыванию литературных и идейных принципов извне» все же эти попытки воздействия не остались бесследными. Очень сложно обстояло дело с положением Никитина в кружке Н. И. Второва.

Роль этого кружка в творческой биографии поэта, как и в культурной жизни Воронежа, была, несомненно, значительной.[9] Нельзя отрицать, что кружок в немалой степени содействовал приобщению Никитина к большой литературе. Но поэт испытывал в нем самые различные воздействия. В этом кружке были люди прогрессивных убеждений. Судя по материалам, которыми мы располагаем, к ним принадлежали П. А. Придорогин и Н. И. Второв. Рассказывая о вечеринках, которые устраивались на квартире Никитина, Де-Пуле говорит о Придорогине: «Протестантом и радикалом был он страшным (конечно, на словах), когда речь заходила о крепостном праве: чего-чего не говорил он тут! каких не сочинял ужасов! До 1857 года почти ни одна наша беседа не обходилась без его горячих филиппик».[10]

Даже учитывая тенденциозность и ироничность этой характеристики, принадлежащей человеку отнюдь не прогрессивных взглядов, следует считать бесспорным, что Придорогин мог оказывать на Никитина благотворное влияние. Когда Придорогин умер, Никитин писал о нем: «Итак, теперь в Воронеже меньше одним из самых лучших людей. Я хорошо знал моего друга. Знал его горячую любовь к добру, любовь ко всему прекрасному и высокому, его ненависть ко всякой пошлости и произволу...» (стр. 270).

Человеком прогрессивных убеждений был и Второв. Он, видимо, стремился расширить кругозор Никитина. Известно, например, что Второв знакомил его с литературой о декабристах.[11]

Он содействовал обращению Никитина к темам и материалу окружающей действительности. Во второвском кружке шла своеобразная борьба за Никитина. А. П. Нордштейн с нескрываемым раздражением сетовал на то, что Никитин плохо поддается «благонамеренным» влияниям и что повинен в этом Второв.

Но если Придорогин и Второв, судя по всему, оказывали благотворное воздействие на Никитина, то такие участники второвского кружка, как Де-Пуле и Нордштейн, стремились заразить поэта консервативными, охранительными идеями. О реакционной сущности общественно-политических взглядов Де-Пуле достаточно красноречиво свидетельствует хотя бы написанная им в начале 60-х годов прокламация,[12] в которой он повторяет все грязные, клеветнические инсинуации о русских революционерах.

Аналогичную общественную позицию по сути дела занимал и Нордштейн, толкавший Никитина на путь восхваления самодержавия. Он пытался приобщить поэта к числу ревнителей «чистой поэзии» и всячески стремился внушить ему отрицательное отношение к некрасовскому направлению.[13]

Противоречивые воздействия, которые испытывал Никитин, отразились и в его поэзии. В начале 1854 года Никитин пишет «Моление о чаше» — стихотворение религиозно-патетическое, представляющее собой переложение евангельских мотивов. В стихотворениях «Сладость молитвы», «С. В. Чистяковой» поэт говорит о религии как утешительнице в страдании и горе. Произведения подобного рода снискали Никитину популярность у воронежского губернатора и его окружения.

Насколько противоречивы были убеждения Никитина в этот период, можно судить по его стихотворениям, посвященным войне 1853—1856 годов. Мотивы искреннего патриотического воодушевления уживались в них с шовинистическими, глубоко чуждыми прогрессивной русской литературе. Добролюбов к этим стихам отнесся отрицательно. В конкретных условиях русской действительности такая оценка была вполне объяснимой. Но наряду с теми тенденциями, которые Добролюбов порицал, в них было и живое, искреннее чувство любви к родной земле, чувство гордости ее мужеством, убеждение в непобедимой силе русского народа.

В период сближения Никитина со второвским кружком обозначился поворот в творчестве поэта к темам окружающей действительности. В поэзии Никитина появляются черты своеобразного этнографизма — зарисовок колоритных и специфических особенностей быта. Так, в стихотворении «Купец на пчельнике» Никитин тщательно выписывает внешние детали быта и облика своих персонажей. Вот портрет «пчелинца». «Рубашка на нем из крученой холстины, а ноги в онучах и в новых лаптях». Характерна сценка: «пчелинец» беседует со сватами, пришедшими к нему:

Это стихотворение Никитин снабжает примечаниями, которые подчеркивают этнографическую достоверность всех деталей изображенного им быта.

В ряду произведений, щедро оснащенных этнографическими описаниями быта, народных верований, обычаев, стоит стихотворение «Неудачная присуха», повествующее о безуспешной попытке молодого парня приворожить возлюбленную. К ним можно отнести и стихотворение «Ночлег извозчиков».

Никитин создает и ряд произведений, которые по своему жанру могут быть названы идиллиями. Это стихотворения о благостной, умиротворяющей природе и о таких же чистых, простых и мудрых людях. Наиболее примечательны из произведений такого рода «Вечер после дождя», «Лесник и его внук», «Подле реки одиноко стою я под тенью ракиты...», «Буря». Образ природы как друга и наставника, фигурировавший в самых ранних произведениях Никитина, здесь представлен в новых своих качествах и проявлениях; человек слит с природой, растворяется в ней и обретает в ней новую силу.

Однако наиболее ярко самостоятельная поэтическая мысль Никитина проявлялась в тех стихотворениях, которые затрагивали темы народной жизни, темы социальных противоречий. Примечательно в этой связи широко известное его стихотворение «Жена ямщика» — простой и трагический рассказ о гибели ямщика, о горе его семьи, брошенной на произвол судьбы и обреченной на нищету и голод. Не менее значительно одно из прекрасных по художественной выразительности стихотворений Никитина «Бурлак» — повесть о том, как крестьянин потерял жену и сына, как это выбило его из привычной колеи и как он, чтобы не погибнуть, не опуститься нравственно, уходит в бурлаки. Это стихотворение замечательно во многих отношениях, и прежде всего тем, что в нем Никитин, впервые, пожалуй, в русской литературе, показал бурлаков; замечательно оно и тем, что в бурлацком быте Никитин увидел поэзию: стремление к свободе, молодецкую удаль и душевный размах.

В жизни бурлаков Никитин подчеркивает не столько страдания и подневольный труд, сколько свободную, широкую и вольную деятельность, и не уныние звучит в этом стихотворении, а мотивы удали и силы. Позднее Некрасов в стихах, посвященных бурлакам, пойдет дальше и выразит гневный протест против горестной участи порабощенного народа.

Демократические симпатии в творчестве поэта приобретают все более отчетливую направленность. В стихотворении «Три встречи» поэт заговорил о трагической участи падшей женщины. Эту тему затронул в гениальном своем создании Некрасов («Еду ли ночью по улице темной...»). И примечательно, что Никитин прямо раскрывает причины падения своей героини. Это пороки общественного устройства: бедность и нищета, разорение, смерть отца.

Та же социальная тема разработана и в стихотворении «Рассказ крестьянки». Гибель мужа, нужда, голод, беспомощное состояние одинокой женщины — таковы обстоятельства, вынудившие ее выйти замуж за нелюбимого человека. Теме народного горя посвящено и стихотворение «Уличная встреча». И если Никитин еще не поднимается здесь до осознания более общих причин социального неустройства, то не подлежит сомнению, что в середине 50-х годов им был создан ряд прекрасных стихотворений, проникнутых подлинно демократическим духом.

Таким образом, поэзия Никитина первой половины 50-х годов отмечена противоречивыми чертами. Ей свойственны, с одной стороны, религиозные, консервативные и идиллические тенденции, с другой — в ней все сильнее начинают звучать некрасовские мотивы, мотивы демократические и социальные.

Эти противоречивые тенденции нашли свое отражение в первом сборнике стихотворений Никитина, который был выпущен в 1856 году.

Известно, что сборник встретил отрицательный отзыв Н. Г. Чернышевского в «Современнике». Отметив некоторую поэтическую выучку Никитина, критик увидел главный изъян его поэзии в отсутствии самобытности и в игнорировании жизненного материала, который давала поэту окружающая действительность.

Чем был вызван этот резкий приговор? Разумеется, немалую роль сыграло то, что реакционные литературные круги стремились выдать Никитина за главного выразителя народных интересов и народных чаяний. В конкретных литературных условиях 50-х годов это можно было понять как попытку противопоставить живописную народность Никитина революционной поэзии Некрасова.

Самобытным народным поэтом величал Никитина Кукольник. Чуть ли не единственным преемником Кольцова изображал его Нордштейн. В предисловии к сборнику 1856 года Д. Н. Толстой утверждал, что поэзия Никитина сосредоточивает в себе все элементы народного духа. И характерно, что определяющей чертой поэзии Никитина Д. Н. Толстой считал отсутствие в ней следов ♦байроновского отчаяния». В устах Д. Н. Толстого это означало, что Никитин чужд революционной страсти и энергии. Чернышевский в своей рецензии прямо полемизирует с этой апологетической линией.

Следует учесть немаловажное обстоятельство, крайне существенное для понимания тона и направленности рецензии Чернышевского. Сборник 1856 года давал о Никитине неполное и даже одностороннее представление. Те новые тенденции в его творческой деятельности, которые могли бы импонировать Чернышевскому, были представлены в этом сборнике весьма скудно. В числе шестидесяти одного стихотворения, включенных в сборник, в подавляющем большинстве были ранние вещи, а между тем в него не вошли такие стихотворения, как «Мщение», которое было опубликовано уже после смерти поэта, «Рассказ ямщика», «Рассказ крестьянки». Таким образом, сборник 1856 года выставлял Никитина в невыгодном свете.

Однако в этом же сборнике Чернышевский заметил и такие черты поэзии Никитина, которым принадлежало будущее. Перечисляя поэтов, стихам которых Никитин подражает, Чернышевский упоминает имя Некрасова. В рукописи рецензии имеется фраза, исключенная из печатного текста: «из г. Некрасова взяты также многие стихотворения».[14] Возможно, Чернышевский считал эти мотивы не характерными для Никитина, не придавал им серьезного значения и потому выбросил эти слова из печатного текста, лишь глухо упомянув Некрасова в ряду других поэтов, которым Никитин подражал. Но факт таков, что в сложном взаимодействии поэтических влияний, отразившихся в стихах Никитина, Чернышевский правильно уловил мотивы некрасовского творчества. Эти мотивы оказались более значительными и принципиальными, чем мог предположить Чернышевский.

Его рецензия произвела на Никитина тягостное впечатление. В письме к А. А. Краевскому от 20 августа 1856 года он писал: «Г. рецензент говорит, что автор не видит окружающего его мира, сомневается даже, есть ли у него сердце, иначе, дескать, оно сочувствовало бы окружающему миру, а это сочувствие вызвало бы наружу нечто новое... всеобъемлющий г. рецензент упустил из виду примирение автора с горькою действительностью: оно совершается не так скоро... Конечно, в настоящее время я сознаю смешную сторону моего заоблачного полета, но он был естествен, он был неизбежен, покуда не явилось это сознание» (стр. 219—220).

В словах Никитина не только полемика и раздражение: судя по его последней фразе, он сам понимал, что предшествующий этап его деятельности заключал в себе немало заблуждений. Рецензия Чернышевского, прямая и резкая, быть может даже не во всем справедливая, помогла, видимо, Никитину отчетливей постигнуть ложные тенденции его поэзии; она укрепляла в нем мысль о необходимости упорной и настойчивой борьбы за самобытность, за правду жизни. «В первом собрании моих стихотворений действительно много дряни», — писал он Майкову в 1858 году (стр. 234). Эта резкая и откровенная самооценка знаменовала большой внутренний рост поэта.

Любопытно, что вместе с упомянутым выше письмом к Краевскому Никитин послал стихотворение «Пахарь». Стихотворение должно было как бы опровергнуть категорические суждения Чернышевского о безжизненности и абстрактности поэзии Никитина и вместе с тем подчеркнуть ту творческую линию, которая теперь стала у Никитина господствующей.

Вторая половина 50-х годов отмечена была бурным общественным подъемом. Поражение в Севастопольской кампании воочию доказало всю несостоятельность существующего политического режима. «Колокол» Герцена мощно и сильно звучал на всю Россию. «Современник» становился все более влиятельной революционной трибуной. Крестьянские волнения нарастали. Самые различные слои общества были исполнены ожидания перемен.

Никитин оказался захваченным этим общественным подъемом. В письме к К. О. Александрову-Дольнику от 9 сентября 1857 года он подчеркнул, что сборник 1856 года — для него пройденный этап; «Издание моей книжки решительно было для меня несчастием... Разумеется, отдавая графу Д. Н. Толстому мою рукопись, я первоначально радовался, но граф продержал ее у себя, или где бы там ни было, два года; в продолжение этого времени взгляд мой на многое изменился» (стр. 229).

Душевно обогащаясь, испытывая значительные перемены, Никитин вместе с тем, как и всякий подлинный художник, оставался верен себе, и в тех сложных изменениях, какие претерпевала его поэзия, мы обнаруживаем свое внутреннее единство. Он по-прежнему пристально вглядывается в трагические неустройства жизни, и по-прежнему его поэзия проникнута мечтой о справедливости, о счастье, о гармонии. Но теперь он эти свои заветные чаянья, раздумья и тревоги выражает по-иному. Он приходит к выводу, что эстетическое преодоление «грязной действительности» ничего не сулит. Он, как и Кольцов, убеждается, что предметом поэзии может и должен быть окружающий реальный мир во всей его прозаической повседневности; и, наконец, им все больше овладевает мысль о том, что поэзия должна не преображать жизнь в сладостной мечте, а служить делу практического преобразования этой жизни на началах справедливости и всеобщего счастья. Лейтмотив поэзии Никитина — тема социальной справедливости — развивается глубже и конкретней. Если раньше контрасты жизни носили некий всеобщий, «космический», универсальный характер и заключали в себе роковую неизбежность, если раньше человеческая жизнь в целом противостояла некой мыслимой и неосуществимой гармонии, то теперь в самых реальных условиях общественного бытия поэт видит вопиющую несправедливость.

Насколько значительны и серьезны были перемены в мировоззрении Никитина, можно видеть из сравнительного анализа нескольких его стихотворений, созданных в разное время на одну и ту же тему. В 1854 году поэт написал стихотворение «Бобыль». Оно отличается своими несомненными демократическими тенденциями, по вместе с тем лишено социально-политической остроты. Бедность, одиночество и бездомность и вместе с тем душевный размах — вот характерные черты его героя.

В 1858 году Никитин снова вернулся к этому стихотворению, по он так радикально переделал его, что в сущности получилось совершенно новое произведение.

Изменилась вся тональность стихотворения, весь его внутренний смысл. Если раньше бобыль видел еще какую-то опору в богаче и обе эти социальные силы — народ и имущие классы —существовали в стихотворении «Бобыль» как «параллельные», в крайнем случае посторонние друг другу силы, то в «Песне бобыля» народ и имущие классы даны как антагонистические начала; угрозой звучат слова бобыля по адресу богачей в конце стихотворения.

Не менее показательно сопоставление двух других стихотворений, общих по своей теме, — «Старый мельник» (1854) и «Гнездо ласточки» (1856). Первое характерно своими идиллическими интонациями, заканчивается оно словами утешения, обращенными к мельнику:

В стихотворении «Гнездо ласточки» Никитин снова возвращается к образу мельника. Но какая огромная разница между трактовкой этого образа раньше и теперь! Характерно, что верный социальный аспект не сразу был найден Никитиным. В первом варианте стихотворения мы читаем о герое: «Сам мельник-то и сед и крут, ворчит он сплошь на бедный люд» и т. д.

И только в окончательной редакции Никитин воссоздал образ жестокого хищника и эксплуататора:

От идиллического благонравия, от картин «светлого быта» и помину не осталось. Сейчас поэту ясна вся жестокая истина о голодающем, нищем мужике, о страдальческой жизни городской голытьбы, обо всех унижениях и муках, которые неизбежно сопутствуют жизни бедняка. Некрасовские мотивы приобретают все более сильное и острое звучание в творчестве Никитина.

Исходный пункт никитинской поэзии —мысль о несправедливости, царящей в мире, — наполняется конкретным социальным содержанием: народ, являющийся творцом материальных ценностей, лишен необходимого, насущного, а трутни и насильники пользуются всеми благами земли. Эта мысль ярко выражена в стихотворении «Пахарь». В нем есть такие строки:

В письме к Краевскому Никитин подчеркивал, что из цензурных соображений он в своем произведении «смягчил истину». Мотивы, выраженные в «Пахаре», а также в стихотворении «Соха», вызвали наиболее резкие нападки на поэта со стороны его былых поклонников из второвского кружка.

Вслед за Кольцовым Никитин вводит в поэзию простых людей из народа. Но если Кольцов главным героем своего творчества избрал крестьянина, то Никитин расширяет круг персонажей. У него наряду с пахарем, наряду с деревенской беднотой фигурирует бурлак, ямщик, городская беднота. От прежнего своего понимания «прекрасного», от традиционных и общепринятых литературных условностей и абстракций Никитин пришел к конкретному раскрытию повседневных будничных трагедий в жизни народа. Его «простонародные» стихи, как он их сам называл, лишенные всяких следов искусственной приподнятости, производили сильное впечатление своей суровой и обнаженной правдой.

О том, насколько приблизился Никитин к лагерю революционной демократии в этот последний период его творчества, можно судить хотя бы по нескольким стихотворениям той поры, не предназначавшимся к печати и увидевшим свет лишь в 1906 году. В них нетрудно уловить даже революционные мотивы.

Крепостническую Россию поэт характеризует следующими словами:

Поэт протестует против безропотной покорности и долготерпения. Никитин возвышается даже до оправдания революционного действия:

Ненависть к «тиранству», к помещичьему классу, горячее сочувствие народу и готовность оправдать даже революционные методы борьбы против насильников сближали Никитина с революционной демократией.

Обращение к народной жизни требовало от поэта и выработки соответствующих художественных средств. Чутьем художника поэт понимал, что жизнь народа таит в себе богатые источники поэтической выразительности и что нельзя изобразить эту жизнь, пользуясь традиционными приемами книжной лирики. Поиски и сомнения Никитина хорошо выражены в его письме к А. Н. Майкову от 17 января 1855 года. Он спрашивает Майкова: «не ошибусь ли я, исключительно обратившись к стихотворениям в простонародном духе?.. Некоторые говорят, что произведения подобного рода (разумею, не лирические, но взятые в виде отдельных сцен) прозаичны по своей положительности, что поэзия собственно состоит в образах, в романтизме, даже в некоторой неопределенности» (стр. 215).

И далее Никитин уже не столько спрашивает совета у Майкова, сколько излагает свои взгляды, явно враждебные эстетике «чистого искусства»: «Нет ничего легче, как написать стихотворение вроде следующего по содержанию: березы дремлют над водою, трава благоухает, даль тонет в прозрачной сини, где-то слышатся мелодические звуки кузнечика и т. п. ... привязать к этому какую-нибудь мысль — и картина готова. Не так легко даются стихотворения простонародные. В них первое неудобство — язык! Нужно иметь особенное чутье... чтобы избегать употребления слов искусственных или тривиальных, одно такое слово — и гармония целого потеряна. Достоинство их то, что, по моему мнению, они могут быть или верными очерками взятого быта и нравов, или показывать свой собственный угол зрения низшего класса народа. Неужели подобные вещи лишены жизни, своего рода истории и общечеловеческого интереса? С этим мне трудно согласиться. Может быть, внешняя форма избрана мною ошибочно, но форма более искусственная дает более простора фантазии, а я, напротив, стараюсь сколько возможно ближе держаться действительности» (стр. 215).

Конечно, то, что Никитин просит совета у Майкова, свидетельствует о наивной непосредственности молодого поэта, который в ту пору, видимо, не совсем отчетливо представлял общественный смысл литературной позиции Майкова. Он был для Никитина просто большим авторитетом в делах искусства. Но, адресуясь к Майкову, он, как уже было указано, спорит по существу с поэзией и с теорией «чистого искусства». Стихотворение, которое «нет ничего легче написать», — с дремлющими березами, с благоухающей травой — это же не что иное, как довольно распространенные мотивы лирических стихотворений Фета, Щербины и того же Майкова. Такая поэзия не удовлетворяет Никитина. Он не согласен с теми, кто отрицает поэтичность «простонародных» стихов.

Настаивая на художественной сложности изображения этой жизни, он провозглашает и исходные принципы своего понимания задачи. Произведения «простонародные» рисуются ему в виде «отдельных сцен». Они должны быть или верными очерками быта и нравов или запечатлевать угол зрения низшего класса народа. Трудность художественной задачи состоит в том, что поэт при этом должен заботиться о языке, о гармонии целого, избегать вульгаризации и тривиальности.

Если говорить о стихотворениях Никитина зрелого периода, то среди них можно установить в основном три жанровых разновидности. Это то, что можно было бы назвать лирическими монологами—стихи на философские, общественно-политические и литературные темы; во-вторых, это пейзажные стихи и, в-третьих, стихотворные новеллы, произведения из народной жизни. Разумеется, это деление условно и относительно, но в каждой из этих разновидностей есть свои специфические черты.

В стихотворениях о народной жизни талант Никитина раскрылся с наибольшей силой. Именно они доставили поэту широкую популярность. Произведения этого рода почти всегда сюжетны. В основе их лежит рассказ о событии. К жанру миниатюрной стихотворной новеллы Никитин обратился еще в 1854 году. Тогда он написал такие стихотворения, как «Рассказ крестьянки», «Рассказ ямщика». К 1856 году относится «Рассказ моего знакомого». Этот жанр несомненно привлекал Никитина прежде всего возможностью объективных описаний. С тяготением к повествовательной манере связаны ритмические особенности поэзии Никитина. Показательно, что из двухсот с лишним его стихотворений около ста написано дактилем, анапестом и амфибрахием — трехсложными размерами, которые в 50-е годы оказались наиболее приспособленными для выражения разговорной интонации.

Прокладывая свой путь в искусстве, упорно преодолевая шаблоны и ходячие истины «чистой» поэзии, для которой быт социальных низов был предметом, недостойным художника, Никитин обращался к жизни народа, вырабатывая свой собственный подход к использованию средств народной поэзии.

Примечательно, что в самый ранний период творчества Никитин усваивал средства фольклорной поэтики главным образом через Кольцова. Но художественная манера Кольцова сообщала им такой индивидуальный отпечаток, что в стихах Никитина они воспринимались как прямое подражание. В дальнейшем от имитации особенностей кольцовского фольклоризма Никитин отходил все больше. «Видно, этим размером мне не суждено писать. Так и быть! Честь имею кланяться этому размеру», — писал он, имея в виду фактуру стиха Кольцова (стр. 214).

По мере того как складывалась собственная никитинская поэтическая интонация, вырабатывался его самостоятельный метод использования средств народной поэзии. В пейзажных стихах и в лирических монологах фольклорный элемент у Никитина либо вовсе отсутствует, либо имеется в весьма незначительной дозе. Зато в стихах из народной жизни он представлен чрезвычайно богато. Правда, структура этих стихов (чаще всего трехсложные размеры) — не фольклорного происхождения, но зато лексика, синтаксис, образность, вся система художественной символики прямо и непосредственно связана с народной поэзией. Параллелизмы и постоянные эпитеты, уменьшительные слова и метафоры Никитин щедро черпал из народной поэзии.

Уже с начала XIX века начался важный процесс сближения книжной поэзии с фольклором. Мерзляков, Дельвиг, Цыганов и особенно Кольцов много сделали в этом направлении. На этом пути поэзия Никитина означала дальнейший шаг. Он не имитировал фольклор, не подражал его внешним формам, но добивался внутреннего синтеза, органического сплава элементов книжной поэзии, ее жанров и приемов с поэтикой народного творчества.

Отличным образцом такого внутреннего слияния книжной поэзии с символикой народного творчества может служить знаменитая песня из стихотворения «Хозяин»:

Прямого соответствия в фольклоре этой песне нет. Но образ сокола со связанными крыльями, образ, который так сильно запечатлен в лирике Кольцова, восходит к народной поэзии. На основе фольклора Никитин сумел создать символическое обобщение большой силы. Если вспомнить, что стихотворение написано было в начале 60-х годов, когда в стране готовились отметить тысячелетие России, образ прикованного сокола, который томится уже тысячу лет, приобретал острое политическое звучание.

Большого мастерства достиг Никитин и в жанрах пейзажной лирики. По богатству и разнообразию красок, по живому ощущению всей силы и величия природы лучшие стихи Никитина стоят на уровне образцов русской классической поэзии. Но если раньше пейзаж Никитина носил абстрактный характер, причем поэт пользовался пейзажем лишь для того, чтобы создать контрастный фон для «грязной» и «горестной» действительности, то в зрелую пору творчества картины природы у Никитина насыщаются более реальными красками, все меньше становится в них нейтральных, «литературных» красот. Живописная сила Никитина-пейзажиста особенно проявилась в таких произведениях, как «Утро», «В темной чаще замолк соловей...», «Поездка на хутор» и других.

Природа у него не психологизирована, а дана в объективном описании. Не столько настроение, создаваемое ландшафтами, сколько красота самого пейзажа интересует поэта. Он подчеркивает в природе живописность, праздничность, яркость и разнообразие красок.

Отсюда преобладание зрительных эпитетов, метафор и сравнений: «На цветах роса изумрудная», «Небо ясное голубым шатром пораскинулось» («Весна в степи»), «Белый снег сверкает синим огоньком» («Зимняя ночь в деревне»), «Помню я вечер весенний, розовый блеск облаков» («Три встречи»), «Над полями вечерняя зорька горит, алой краскою рожь покрывает; зарумянившись, лес над рекою стоит» и т. д.

Стремление к объективному описанию определило и принцип композиционного строения пейзажных стихотворений: сочетание картин в пространственной или временной последовательности или же сопоставление природы и человеческой жизни.

Таким образом, поэзия Никитина находит свою истинную сферу. Поэт становится самобытным художником, он освобождается от консервативных и религиозных настроений; гражданские мотивы, мотивы социального протеста становятся преобладающими в его творчестве. Зреет и крепнет его поэтическое мастерство.

Идейный и художественный рост Никитина выразился не только в разработке стихотворной новеллы на темы народной жизни, но и в создании социально-бытовой поэмы на современную тему. Для развития и укрепления демократической поэзии, для утверждения некрасовского направления это было явлением принципиально важным.

Поэзия «чистого искусства» имела дело с замкнутой областью лирических переживаний и созерцаний поэта. Уход от реальной действительности мешал созданию подлинного эпоса. На этой почве поэма с современной тематикой развиваться не могла. И вполне закономерно, что именно в демократической поэзии 50-х и 60-х годов, и в особенности в поэзии Никитина и Некрасова, этот жанр обрел новую и содержательную жизнь.

Об этом неопровержимо свидетельствует социально-бытовая поэма «Кулак» (1854—1857). Проблематика ее определялась теми философскими предпосылками, которые лежали в основе произведения. Напомним, что в раннем творчестве Никитина фигурировала некая общая категория, которую можно было бы назвать миропорядком. Можно было этим миропорядком возмущаться, видя его несовершенства и контрасты, можно было, подавляя свой протест, искать успокоения в идее божественного предопределения. Теперь же вместо абстрактной и универсальной категории миропорядка поэт выдвигает конкретное понятие социальной среды, общественных условий, которые окружают личность, формируют ее и либо благоприятствуют раскрытию заложенных в ней добрых и светлых начал, либо нравственно калечат и губят ее.

В конце 50-х годов, в пору работы над поэмой, Никитин много и упорно размышлял над ролью и значением среды в человеческой судьбе. В письме к Матвеевой от 27 марта 1861 года есть, например, такие строки: «Люди — всюду люди, есть в них много хорошего, много есть и подленького, низкого, грязного. Вините в последнем их воспитание, окружающую их среду и проч, и проч., только менее всего вините их самих» (стр. 294).

Эти мысли о роли обстоятельств и среды в формировании человеческого характера обусловили многие важные особенности «Кулака».

В поэме явно выражено автобиографическое начало. Многими чертами своего характера, некоторыми обстоятельствами жизни Лукич напоминает отца поэта. Никитин щедро использовал в произведении свои личные впечатления. Надо сказать, что замысел поэмы был весьма смелым и даже рискованным. Избрать героем большого стихотворного повествования заурядного человека, или, точнее сказать, человека, примечательного лишь своими плутнями и неудачами, — на это не всякий поэт отважился бы. Следует, впрочем, оговориться, что и Никитин не свел свою поэму к одним только злоключениям героя. Он раздвинул рамки повествования и нарисовал широкую картину нравов, жизни и быта большого провинциального города, во всех его гранях, со всеми его социальными контрастами.

Вступительная часть первой главы звучит торжественно и местами напоминает патетические строки пушкинского «Медного всадника». Очевидно, объясняется это тем, что в начальных стихах поэмы воссоздается величавая эпическая картина одного из южных форпостов России, созданных тем же Петром, которому посвятил свою поэму и Пушкин. Никитин рисует облик большого города Воронежа, который вознесся громадами каменных домов, живет кипучей и деятельной жизнью. И полным контрастом этому служат «избенки бедняков». Поэт сравнивает их с нищими в нарядной толпе:

Так тема противоречия между нищетой и богатством служит как бы введением в повествование.

В одном из таких домишек «горюет» с женой и дочерью герой поэмы «Кулак» — Карп Лукич. Такова экспозиция произведения. В ней заключена и завязка последующих драматических событий.

Лукич — мелкий торгаш, с трудом перебивающийся всякого рода плутнями. Его дочь Саша, красивая и умная девушка, любит соседа — столяра Васю. Но отец ни за что не хочет выдать за него свою дочь. «Сосед наш честен, всем хорош, — рассуждает он, — да голь большая — вот причина». Лукичу хочется выгодным браком дочери поправить свои дела. Выбор его останавливается на преуспевающем купце Тараканове. Несмотря на любовь Саши к Васе, несмотря на все муки молодых влюбленных, вынужденный брак состоялся. Однако надежды и расчеты Лукича потерпели полный крах. Ему пришлось заложить дом, чтобы снарядить приданое дочери. Зять оказался черствым и жадным торгашом. Он даже и слышать не хотел о том, чтобы помочь тестю. Лукич вынужден оставить свой дом и перебраться в жалкую конуру. Он прибегает даже к кражам. Все это он делает для того, чтобы как-нибудь прокормить свою полуголодную семью. От горя и непосильного труда умирает жена его Арина. В заключительных эпизодах мы видим пьяного и несчастного Лукича, одинокого и заброшенного. Единственный человек, который протягивает ему руку помощи, — это тот самый Вася, чье счастье он так безжалостно растоптал.

Таков простой и естественно развивающийся сюжет поэмы. В нем и нашла выражение мысль о зависимости человеческого поведения от условий жизни. Лукич, доказывает Никитин, не был лишен хороших задатков. Но среда, условия его бытия оказались таковы, что это хорошее заглохло в нем, и, напротив, в его натуре проявились порочные черты. Эти отрицательные качества своего героя Никитин рисует прямо и открыто. Лукич — кулак. Слово это употреблено поэтом не в его современном значении. В словаре В. И. Даля дано одно из значений этого слова, которое имел в виду Никитин: «перекупщик, переторговщик... особенно в хлебной торговле, на базарах и пристанях, сам безденежный, живет обманом, обсчетом, обмером».

Лукич душевно черствый человек. Он готов пресмыкаться перед сильными мира сего, и вместе с тем он без конца тиранит своих родных. Его «философия» проста и цинична: «На то, к примеру, в море щука, чтоб не дремал карась».

Но, рисуя этот во многих отношениях отталкивающий образ, Никитин вместе с тем призывает к снисходительности. Он доказывает: по сути дела не сам Лукич виноват в своем падении, а жизненные обстоятельства, социальная среда, воспитавшая его, условия его существования. Следует отметить, что выдвижение вопроса о влиянии среды, о решающем ее значении для формирования личности имело в то время очень серьезный прогрессивный смысл. Если в человеческих пороках и страданиях повинны не отдельные личности, а обстоятельства, стало быть, для того, чтобы сделать человека прекрасным и добрым, нужно изменить эти об. стоятельства — таков был тот революционный вывод, к которому приводила логика статей Чернышевского и Добролюбова.

Никитин таких радикальных выводов не делал. Он противопоставляет бедствиям и порокам Лукича идею честного труда. В заключительных строках поэмы, представляющих собой лирический монолог поэта, Никитин подчеркивает типичность Лукича и его судьбы. Обращаясь мысленно к своему герою, поэт восклицает: «Вас много! Тысячи кругом, как ты, погибли под ярмом». И тут же поэт уносится мечтой к тому времени, когда «минет проказа века и воцарится честный труд».

При всем том в изображении трагической любви Саши, во всех бытовых и сатирических картинах поэмы раскрываются лучшие черты таланта Никитина — глубокое демократическое чувство, ненависть к эксплуататорским классам, острая и живая наблюдательность, пристальное внимание к новому социальному материалу.

С несомненной сатирической силой изображены в поэме «хозяева жизни» — преуспевающие дельцы, крупные и удачливые хищники. Таков помещик Долбин. Он считает крестьян мошенниками и ворами, которые разоряют его. Ведя паразитический образ жизни, он, однако, преисполнен дворянской спеси, и Никитин отмечает, сколько жестокости и бесчеловечности в его обращении с крепостными рабами.

Особенно рельефно изображены представители капиталистического предпринимательства — авантюристы, дельцы, лишенные совести и чести, готовые обмануть и разорить кого угодно, если это сулит им выгоду. Характерна в этой связи фигура подрядчика Скобеева. За какие-то темные делишки он находится под судом, что не мешает ему и теперь заниматься всякого рода нечистыми спекуляциями. Это циничный и безжалостный хищник.

Не менее колоритна фигура купца Пучкова. Он являет собой отвратительную смесь преступного стяжательства и ханжества. Многозначительна внешность его дома. Закрытый ставень кладовой «железом накрест заколочен». На амбарах — тяжелые замки, добро Пучкова сторожит свирепый пес. Показательна и биография этого человека. В юности он был взят у бедных родителей в богатый купеческий дом. Хозяин, бездетный и немощный старик, полюбил Пучкова за бойкость и пристроил его к торговому делу. Но тот достойным образом отблагодарил своего благодетеля. Пучков ограбил хозяина и пустил его по миру. Теперь он хочет замолить свои многочисленные грехи ревностными богослужениями и душеспасительными разговорами о нравственности.

К тому же миру подлости и наживы принадлежит зять Лукича, купец Тараканов. Это делец новой формации. Он любит щегольнуть «ученой фразой», он не прочь порисоваться своим великодушием. Но это такой же бессердечный хищник, как и остальные. Когда умирает Арина, мать Саши, он не дает даже денег на похороны. Своего тестя он с холодной жестокостью обрекает на голодную смерть.

В ряду этих персонажей «Кулака» особое место занимает профессор семинарии Зоров. Позднее, в «Дневнике семинариста», Никитин развернет целую серию портретов духовных наставников юношества. В поэме профессор Зоров дан как эпизодический герой, но и в этом своем качестве он как нельзя более характеризует образ жизни высокопоставленных кулаков. Сын пономаря, изведавший нищету и унижения, Зоров сейчас богат и упивается своим успехом. Он без зазрения совести берет взятки и в своей жажде наживы нисколько не уступает Пучкову.

Так понятие кулачества — бесчестной наживы, преступного обмана — вырастает в символическое обобщение, характеризующее строй жизни в целом. Мысли такого рода вкладывает Никитин в уста Лукича:

Такой поворот темы естественно заключал в себе острый социальный протест против тех общественных отношений, когда жизнью заправляют «кулаки». И совершенно естественно, что в этой связи возникал мотив социальной несправедливости. Так, в четырнадцатой главе поэмы Лукич видит, как по широкой улице под ливнем гонят на каторгу толпу арестантов в «халатах серого сукна». И, с состраданием думая о горестной участи несчастных. Лукич заключает: «Поди, Скобеевы живут, их в кандалы не закуют, не отдадут на покаянье». Поэт говорит о Скобеевых, то есть о людях типа преуспевающего дельца, которому сходят с рук все темные махинации и преступления.

Демократические убеждения поэта выразились и в обрисовке положительных персонажей — жены Лукича Арины, его дочери Саши и столяра Васи. Изображая с большой симпатией и теплотой этих людей, Никитин страстно протестует против домостроевских нравов, против семейного деспотизма, против тирании, которая способна загубить человека, лишить его радости и счастья.

В «Кулаке» Никитин продемонстрировал свое возросшее мастерство в построении большого эпического произведения, в изображении природы и в лепке характеров.

Пейзажные зарисовки в поэме играют роль как бы некоего эмоционального комментария. Так, картина утра служит прелюдией к горестным раздумьям столяра, а изображение ненастья в четырнадцатой и в начале восемнадцатой и девятнадцатой глав как бы предсказывает роковые события в жизни Лукича; картина бури сопровождает сцены болезни и смерти Арины. Пейзаж, стало быть, дается либо по контрасту с тем, что воспроизводится в поэме, либо усиливает впечатление от изображаемого.

С большим мастерством Никитин сумел передать индивидуальные особенности языка персонажей поэмы. Колоритна речь самого Лукича с ее различными эмоциональными оттенками — от заискивания до повелительных интонаций. Удачно выражен и речевой колорит других персонажей — ученый язык Зорова, песенный склад речи Саши, просторечье свахи, неуклюжее языковое щегольство Тараканова.

В авторской речи заметны элементы народно-бытовой лексики. Таковы, например, областные слова «смотрушки» (смотрины), «горенка», «миса», «краснорядцы».

Поэма «Кулак», а также вышедший в 1859 году второй сборник стихотворений свидетельствовали о решительной победе в поэзии Никитина демократических и реалистических принципов.

Из первого сборника 1856 года Никитин отобрал для нового издания лишь одну треть стихотворений. Да и оставшиеся двадцать стихотворений он включил, предварительно подвергнув тщательной переработке многие из них. Он отбросил стихи, проникнутые религиозным и консервативным духом, отверг также и те произведения, которые отличались подражательным характером.

Идейная и художественная эволюция Никитина встретила явное сопротивление у консервативно настроенных участников кружка Второва. Особую тревогу и раздражение вызывали эти перемены в Никитине у Нордштейна. «„Кулак“ кончен, — писал Нордштейн в 1856 году. — Поздравляю. А за стихотворение «Рассказ моего знакомого» не благодарю: что мне читать подражания Некрасову».[15] И далее Нордштейн длинно и подробно поучает Никитина. Смысл этих поучений ясен: каждый человек должен довольствоваться тем, что ему выпало на долю, и не пытаться бунтовать против существующего порядка вещей.

Когда же Нордштейну стало известно стихотворение «Пахарь», он со всей резкостью возражал против новых тенденций в поэзии Никитина и порицал поэта за то, что в «Пахаре» — «мысль коммунистическая». Письма Нордштейна были попыткой «уберечь» поэта от «вредных увлечений», в частности от влияния Искандера (Герцена), вернуть его на стезю «благонамеренности». Эта попытка не увенчалась успехом. Никитин шел своим путем.

Существенные изменения в творчестве Никитина не оставались незамеченными и в лагере революционных демократов. В какой мере изменилось отношение к Никитину с их стороны, видно по статьям Добролюбова и другим отзывам «Современника».

Первая рецензия Добролюбова подробно анализирует поэму «Кулак». Если Чернышевский утверждал, разбирая сборник 1856 года, что Никитин способен только на перепевы с чужого голоса, то уже в 1858 году Добролюбов с явным чувством удовлетворения отмечает в поэме «Кулак», с одной стороны, обстоятельное знание того быта, который Никитин описывает, а с другой — ясное понимание того характера, который поэт поставил в центре своего произведения.

В нравственном падении героя никитинской поэмы Добролюбов видит результат социальных отношений, и объективный смысл поэмы для него заключается в необходимости изменения условий общественной жизни. Поэму «Кулак» Добролюбов рассматривает как значительное и яркое выражение демократической литературы.

Во второй рецензии — на сборник стихотворений Никитина, изданный в 1859 году, — Добролюбов, напомнив об отзыве Чернышевского, замечает: «Из стихотворений прежнего издания около половины выкинуто в новом. Просматривая эти выкинутые пьесы, мы заметили, что автор руководился при этом соображениями очень основательными».[16]

Нисколько не скрывая слабых сторон поэзии Никитина и подчеркивая, что и в издании 1859 года имеются эпигонские стихи, Добролюбов тем не менее возлагает серьезные надежды на Никитина. Сборник 1859 года, по мнению Добролюбова, свидетельствует о том, что страдания нищеты, сознание обид и несправедливостей сильно были прочувствованы самим поэтом и стали близки его душе. Далее Добролюбов указывает: «На изображениях картин этой жизни, этих впечатлений и уроков житейского опыта может развернуться талант г. Никитина».[17]

Добролюбов призывает поэта проникнуться последовательным революционным мировоззрением: «Нужно выработать в душе твердое убеждение в необходимости и возможности полного исхода из настоящего порядка этой жизни для того, чтобы получить силу изображать ее поэтическим образом».[18]

Разумеется, Добролюбов мог обратиться с этими многозначительными словами к Никитину только потому, что в творчестве поэта он видел черты, близкие и родственные революционной демократии.

Не следует думать, что эволюция Никитина шла только по восходящей прямой. Были у Никитина и на последнем этапе либеральные предрассудки, были мотивы смирения, были и полиги. ческие иллюзии и заблуждения.

Все писавшие о Никитине останавливали внимание на том, как отнесся поэт к реформе 1861 года. Вопрос об отмене крепостного права самым живым и непосредственным образом волновал поэта. Никитин, отлично знавший положение крепостного крестьянства, всем сердцем желал уничтожения рабской неволи. Но в его отношении к реформе сказалась известная двойственность, которая отличала взгляды поэта от позиции революционных демократов. Чернышевский с самого начала подчеркивал грабительский характер реформы, осуществленной руками крепостников и в угоду крепостникам. Но Никитину не были свойственны в оценке реформы твердость и определенность революционных демократов. Вскоре после провозглашения манифеста в марте 1861 года Никитин говорил, что его огорчило то равнодушие, с которым городское население встретило манифест, что освобождение крестьян будет лучшею страницей в истории царствования Александра II (стр. 293).

Никитин не мог не заметить того, что крестьянство не удовлетворено пресловутой реформой и что социальных противоречий она не разрешила, но революционных выводов отсюда он все же не делал. Таким образом, творчество Никитина даже в этот период не освободилось до конца от мотивов социального бессилия, которые были свойственны ему раньше.

Но Никитин не был поэтом смирения, как это пыталось доказать буржуазное литературоведение. В таких стихотворениях последних лет, как «Хозяин», в образе «прикованного сокола» Никитину удалось выразить муку и гнев порабощенного народа. Вера в силы народа, разоблачение темных сил, стоящих на пути его развития, — вот что воодушевляло Никитина. В этом смысле характерно его последнее крупное поэтическое произведение — поэма «Тарас».

Поэма «Тарас» окончательно сложилась в 1860 году. Поставленная в ней проблема сильного и цельного характера, его борьбы с враждебными жизненными обстоятельствами занимала Никитина издавна.

Любопытно, что Нордштейн советовал поэту разрешить эту тему в духе назидательных повествований славянофильского толка. Но такое направление мысли было чуждо Никитину.

А. С. Суворин, который, живя в Воронеже, общался с Никитиным, указывает, что поэма задумана была широко: Тарас должен был пробиться сквозь тьму препятствий, побывать во всех углах России, падать и подыматься и выйти все-таки из борьбы победителем. Никитин хотел сделать этот образ олицетворением силы и нравственной красоты народного характера. Трудно сказать, в какой мере достоверно свидетельство Суворина. Но факт таков, что поэма с большой яркостью выразила порыв к широкой и вольной жизни.

Открывается поэма лирическим вступлением на тему о нищете и горе народа. Некрасовские интонации в этом лирическом зачине звучат очень ясно. Поэт восклицает:

Но в народной массе, порабощенной и придавленной, пробуждаются живые, энергичные, ищущие счастья и доли, сильные и цельные люди. Такой натурой обрисован Тарас.

Сопоставление разных вариантов текста поэмы показывает, как в последних редакциях Никитин усиливал социальные мотивы в поведении своего героя. Первоначально Тарас был изображен как беспокойный и непоседливый человек. Поэма называлась «Сорока». Теперь же герой дан в его страстных порывах к счастью, к большой и разумной жизни.

Сын крестьянина-бедняка, Тарас с детства познал и нужду, и труд, и выходки пьяного отца. Но вопреки всем враждебным обстоятельствам он вырос в стойкого и отважного человека. Характерная черта Тараса—чувство человеческого достоинства, гордости. Поэт подчеркивает, что Тарас «головы не клонит в темной доле ни перед кем и никогда». Знаменательно то, что Никитин делает Тараса борцом за социальную справедливость: «Чуть мироед на бедняка наляжет — Тарас уж тут. Глаза блестят, лицо бледнеет... «Ты не трогай», — скажет...»

Тарас готов, не жалея сил, трудиться. Но он хочет, чтобы труд дал ему возможность по-человечески жить. И он уезжает из родного села в поисках «счастья и добра». Несмотря на силу и ловкость в работе, несмотря на любовь к труду, он этой счастливой доли так и не находит. В его сознании возникают мрачные и безысходные мысли. «Трудись... трудись... но жить когда?» — размышляет он. Радости и счастья он не видит «в суровой доле мужика», и Тарас стремится понять, «кем он проклят, проливая в поле кровавый пот из-за куска»?

Тарас погибает, спасая тонущего плотника. Сама смерть его многозначительна: он гибнет во имя спасения человеческой жизни. Никитин так и не нашел приложения силам Тараса. Но самый образ мужественного и самоотверженного человека, не удовлетворяющегося жизнью, ищущего счастья и доли, — характеризовал знаменательные процессы, происходившие в среде народа.

Насколько изменилось отношение к Никитину со стороны революционной демократии, помимо рецензий Добролюбова, можно видеть из одобрительного отзыва «Современника» о поэме «Тарас» и «Дневнике семинариста», принадлежавшего видному критику этого журнала М. А. Антоновичу.

В общем развитии русской литературы Никитин сыграл видную роль. 20-е и 30-е годы были периодом блистательного расцвета русской поэзии. Но в конце 30-х — начале 40-х годов она понесла невозместимые утраты: гибель Пушкина, Лермонтова, Кольцова. 40-е годы явились временем относительного затишья в поэзии. Интерес к ней снизился. 50-е годы — период нового подъема поэтического творчества. И эта новая волна вызвана была новыми условиями, новой обстановкой в стране, требовавшей не просто повторения того, что было раньше, а новых слов и новых песен. Перед русской поэзией встала важнейшая задача дальнейшего углубления демократических тенденций. Ярче всех эту потребность истории выразил Некрасов, но и талант Никитина развернулся широко и ярко потому, что он откликнулся на эту внутреннюю и властную потребность эпохи.

Никитин не стал поэтом некрасовского масштаба ни по художественному уровню своей поэзии, ни по своей идейной устремленности. Но следует признать, что из поэтов некрасовского направления творчество его — самое крупное явление.

Среди современников Никитина были и более искусные и тонкие мастера. И все же голос поэта дошел до наших дней именно потому, что Никитин чутко и отзывчиво вслушался в думы и чаяния народных масс и сумел выразить их словами, которые шли от самого сердца. Яркость и социальную значительность творчества Никитина отмечал Горький. В книге «Современные рабоче-крестьянские поэты» (Иваново-Вознесенск, 1925), в которой собрано шестьдесят четыре автобиографии, подавляющее большинство участников ее указывает, что стихи Никитина нередко были для них стимулом к поэтическому творчеству.

Представители царской администрации относились ко многим стихотворениям поэта с недоверием и опаской, причисляя их автора к ряду «неблагонамеренных писателей». Пролетарская революция всегда отдавала Никитину должное. Когда в 1918 году Совнарком постановил воздвигнуть памятники выдающимся деятелям революционного движения, науки и искусства, среди лиц, память которых рабочий класс увековечивал, было и имя Никитина.

Наше время отделяет заблуждения и ошибки Никитина от того здорового и неумирающего, что содержится в его творчестве. Нам дорога поэзия Никитина, проникнутая сочувствием и любовью к простому человеку, страстной жаждой социальной справедливости и общенародного счастья.

Л. Плоткин