Социальная история Англии XIV-XVII вв.

§ 1. Традиции самоуправления в городах Англии

Основные формы современного городского самоуправления в Англии сложились в XIX в., и до нашего времени в них мало что изменилось. Обычно, когда пишут о городском самоуправлении, акцент ставится на том, что изменилось в нем со Средних веков, в данном же случае речь пойдет о том, что современному самоуправлению в английских городах досталось в наследство от Средних веков.

Нужно отметить, что в Средние века общегосударственных муниципальных законов не существовало. Каждый город получал свою хартию, хотя бы по образу и подобию другой. Поэтому для средневековых английских городов в целом можно говорить только об общих тенденциях.

Общеизвестным является тот факт, что полного самоуправления типа французских коммун английские города никогда не имели. Одной из особенностей развития английских средневековых городов было то, что наиболее значительные из них располагались на королевской земле. После нормандского завоевания королю принадлежала не только 1/7 часть всех обрабатываемых земель, но и 2/3 всех городов. Поэтому контроль государства (королевской власти) над ними всегда был достаточно силен. Это своеобразие положения наложило отпечаток на борьбу английских городов за освобождение от сеньориальной зависимости — с таким сеньором, как король, было очень трудно бороться. Англия, в отличие от Франции и Германии, почти не знала антисеньориальной борьбы в виде вооруженных восстаний. Конечно, из каждого правила есть исключения, но основным путем приобретения городских вольностей была многократная «покупка» хартий, предоставлявших статус «вольного города»^{803}. Однако даже этот статус, достигнутый не всеми английскими городами, не предоставлял им права полного самоуправления типа французской коммуны. К началу XIV в. лишь 14 городов имели право выбирать городской совет, 35% получили право фирмы, 31% — избирать своих мэров и бейлифов, 48% имели свой городской суд, остальные вынуждены были довольствоваться только какими-то отдельными привилегиями^{804}.

Как представляется, можно выделить несколько этапов в развитии английского городского самоуправления: XII–XV вв. (даже внутри этих веков есть свои этапы); XVI–XVIII вв.; XIX — первая половина XX в.; вторая половина XX в. Ранние века были периодом наибольшего объема городских прав и свобод. С XVI в. начинается постепенное превращение городских органов в безвластные структуры, переход многих функций в руки частных обществ и назначаемых правительством или парламентом комитетов. С XIX в. актуализируется борьба городских корпораций и органов городского управления за возвращение прежних прав и расширение сфер деятельности в связи с усложнением экономической и социальной жизни города, своего рода ренессанс городского самоуправления.

Какие же органы самоуправления мы находим в средневековых английских городах? Прежде всего, нужно назвать собрание всех полноправных граждан (фрименов), городской совет и городской суд.

О статусе фрименов мы сейчас специально говорить не будем, отметим только, что понятие «свобода» (“freedom”) развивалось постепенно и только к XIV в. было полностью определено. В рассматриваемое время свобода города формально определялась в терминах гражданских прав и обязанностей, правового и экономического статуса, отсюда и название полноправного горожанина — фримен[29]. В списки фрименов заносились люди с определенным материальным достатком, и чем дальше, тем выше становился имущественный ценз^{805}.

Формально все важнейшие мероприятия в городе должны были получать одобрение всех полноправных горожан. Например, Обычаи Бристоля 1344 г., в которых определялись права и обязанности многих городских чиновников и членов общины, должны были ежегодно зачитываться перед собранием горожан и получать их одобрение^{806}.

Как уже отмечалось, право избирать городской совет к началу XIV в. имели лишь 14 английских городов. Совет создавался для решения различных дел и состоял из 12, 24 или 48 человек. Например, в Бристоле в 1344 г. в «Малой Красной Книге» был зафиксирован факт появления городского совета: «По просьбе Стивена ле Спайсера, избранного мэром в вышеуказанном году, для укрепления его положения и управления городом с общего согласия были избраны 48 наиболее влиятельных и благоразумных людей вышеупомянутого города как советники и консультанты для него, и для помощи и быстрого решения дел города»^{807}. Интересно отметить, что такое число советников было характерно не только для английских, но и континентальных городов. Так, в немецких городах членов совета обычно было 12 или «несколько раз по двенадцать»^{808}.

Правящую верхушку средневековых городов в исторической литературе принято определять как патрициат, хотя сам термин является условным. В средневековых документах нет такого понятия, да и какого либо другого собирательного обозначения для городской верхушки^{809}. В английских документах XIV–XV вв. влиятельные люди, которые руководили жизнью города, обозначались как «добрые люди», «почтенные люди» (“bonez gentz”, “prodez hommes”, “probi homines”, “worthi men”, “godde folke”). Для английских городов либо ставится под сомнение наличие патрициата в таком виде, как в городах континента, либо утверждается, что он не играл особой роли в жизни торгово-ремесленных центров. Не рассматривая подробно историографию вопроса, отметим только, что до настоящего времени отечественные историки решают его неоднозначно. Думается, что исследование особенностей патрициата английских городов не обязательно связывать с отрицанием самого факта существования в них патрициата. Так же, как значительные особенности английского дворянства по сравнению с французским, а тем более испанским, не означают отсутствия этого слоя в английском обществе.

Верхушку городской администрации во всех английских городах составляли олдермены («почтенные люди» — “Aldermanni”). Они появились довольно рано: по крайней мере, в документах Лондона мы встречаем их уже в первой четверти XII в., а к XIII столетию это уже была сложившаяся категория городского населения^{810}. Олдермены избирались, как правило, пожизненно из очень узкого круга людей. Например, в «Обычаях города Бристоля» в 1344 г. было записано: «…Никто не будет избран на должность олдермена, если он не имеет собственного дома и ренты». В Лондоне с конца XIV в. для претендентов на должность олдермена был установлен ценз в 1 тыс. ф.ст. «в товарах и кредитах». В 1525 г. этот ценз был повышен до 1500 ф.ст. «в товарах, кредитах и землях или усадьбах»^{811}. В XIV в. 75% олдерменов Лондона владели землями, в XV в. эта цифра возросла до 85%^{812}.

Высшим должностным лицом города был мэр. Он избирался ежегодно, но очень часто на должность мэра избирались одни и те же люди. Например, в Бристоле список мэров ведет свое начало от 1214 г. В XIV в. в этом списке мы постоянно встречаем одних и тех же людей. Так, Реджинальд ле Френш был мэром города дважды, Уолтер Дарби, Джон Стоукс и Джон Кэнинджес — трижды, Уильям Кэнинджес — шесть раз^{813}. Мэры, как и члены городского совета, избирались из очень узкого круга людей. Английским городам, а равно и другим самоуправляющимся городам Западной Европы, была присуща олигархическая форма управления^{814}. Существовали определенные ограничения при избрании мэра: человек на эту должность мог избираться лишь из числа олдерменов. Это правило — обязательно и для Лондона, и для провинциальных городов^{815}.

Одним из высших должностных лиц в городе был шериф (речь идет о крупных городах, получивших статус графства). Формально, шериф был королевским чиновником, защищавшим общегосударственные интересы, но избирался он из местных жителей, обычно, из олдерменов. Должность шерифа в Средние века была неоплачиваемой, поэтому, естественно, бедного человека на эту должность не избирали.

Ступенькой ниже в должностной иерархии располагались бейлифы — чиновники, подчиненные шерифу. В тех городах, где не избирались мэры, и не было своего шерифа, они исполняли их функции. К концу XV в. бейлифы в английских городах «поглотили» власть шерифа. Точно так же, как мэры и шерифы, бейлифы избирались из людей зажиточных. Например, в Шрусбери в 1381 г. для того, чтобы стать бейлифом, нужно было владеть движимым имуществом на сумму не менее 100 ф. или рентой в 10 ф.^{816} В какой-то мере это объяснялось объективными причинами: должностные лица должны были содержать помощников за свой счет, они ручались своим имуществом за займы и долги города, несли материальную ответственность за принимаемые решения.

Именно мэр, шериф, бейлифы, олдермены и простые советники составляли средневековый городской совет^{817}.

Кроме указанных должностных лиц в городе были рикордер (“recordour” — мировой судья), чемберлен (“Chamberlayn” — городской казначей), городской клерк (“communis clericus” — в Средние века должность очень почетная), сборщики пошлин (“collectores tallagii”), констебли (“constabularii”), сержанты (“servientes”-приставы) и другие мелкие чиновники. Численность мелких чиновников, представлявших исполнительную власть и отвечавших за порядок в городе, — не слишком велика. Это было характерно не только для английских городов. В Венеции середины XIV в. в двух наиболее важных районах — Риальто и Св. Марка — имелось всего 8 стражников. Во Флоренции конца XIII в. насчитывалось всего 20 сбиров. Среднее число сержантов в городах Франции, Флоренции и Брабанта в XIV–XV вв. составляло 12 человек. Хотя, конечно, в зависимости от ситуации в городе их могло быть и больше^{818}.

В отличие от высших должности мелких чиновников изначально были оплачиваемыми. Но суммы оплаты — очень малы. Так, сержанты в английских городах получали в 2–3 раза меньше квалифицированного ремесленника. Поэтому они старались пополнить свои доходы разными способами, иногда и противозаконными — грабили конфискованное имущество, забирали штрафы в свою пользу. Именно такие случаи имеются в виду в постановлении городского совета Бристоля, принятом в 1344 г.: «Постановили и утвердили, что сержанты флота, бейлифы или какие-либо другие служащие не будут брать ввозные пошлины с зерна, соленой или свежей рыбы, сельди или какого-либо другого продовольствия или предметов, кроме как для потребностей короля, и это по специальному приказу. И что сержанты флота и другие служащие не будут брать или требовать что-либо себе в вознаграждение или за исполнение своей службы…»^{819}. В мотивировке другого пункта этого же постановления сказано, что «констебли, бейлифы и другие должностные лица, передающие жалобы в суд, имели обыкновение до этого времени получать до суда деньги по какому-нибудь долгу для возмещения жалобщику и задерживали их; и что такие констебли, бейлифы и другие должностные лица, когда их смещают со службы, забирают эти деньги, так что ответчик, когда он вновь приходит, чтобы оправдаться и удовлетворить жалобщика, не имеет никакой возможности вернуть деньги, таким образом захваченные»^{820}.

Стоит ли удивляться, что горожане относились к этим «стражам порядка» очень недоброжелательно, приписывая им все известные грехи. Городским властям приходилось принимать специальные меры, чтобы защитить своих должностных лиц: «Если кто-нибудь, — сказано в «Обычаях города Бристоля», — будет дурными словами несправедливо оскорблять (видимо, были и справедливые оскорбления — Т.М.) сборщика пошлины, констеблей или других должностных лиц города, исполняющих свою службу по предписанию сотенного суда или суда мэра, или будет преднамеренно чернить любого из них так, что они не смогут исполнять свои обязанности надлежащим образом, он должен будет заплатить общине 40 пенсов…»^{821}.

К концу XV — началу XVI в. многое начинает меняться. В связи с тем, что утверждение бюджета все более переходит к парламенту, падает значение общего собрания горожан. Управление городом сосредоточивается в руках мэра и городского совета. При Генрихе VIII старые хартии городов стали аннулироваться и вместо них даровались новые, по которым круг полноправных горожан резко сокращался, а городское управление передавалось в руки советов, которые первый раз назначались короной, а затем пополнялись путем выборов. Эта замена старых хартий новыми имела место и при следующих Тюдорах^{822}.

В таком виде муниципальный строй в Англии продолжал существовать на протяжении нескольких столетий, пока в 1835 г. не была проведена муниципальная реформа. С этого года каждая городская община ведет список граждан. По закону 1835 г. получение права гражданства обусловливалось владением домом или частью дома. Городская недвижимость должна была приносить не меньше 10 ф. годового дохода. Чтобы считаться гражданином, нужно было прожить в городе 12 месяцев, платить городские налоги и налог в пользу бедных. Из числа граждан исключались лица, в течение года пользовавшиеся благотворительностью. С 1835 г. незамужние женщины стали вноситься в списки граждан наравне с мужчинами.

По закону 1835 г. городской совет состоял из мэра, олдерменов и простых советников. Избираться в совет могли лишь те, кто имел собственность на 1 тыс. фунтов. Членами совета не могли быть женщины и духовные лица. Не могли избираться в совет и те, кто заключили торговые сделки с советом. Городской совет должен был избираться на 3 года и каждый год обновляться на одну треть. Как и в Средние века, отказ от должности карался штрафом, только размер его стал значительно больше — от 50 до 100 фунтов. Совет должен был собираться на заседания 4 раза в год. В промежутках между сессиями все дела должны были решаться комиссиями и назначенными советом чиновниками-специалистами.

В 1882 г. был издан новый муниципальный закон, повторивший, в основном, положения закона 1835 г. В дополнение к отмеченному установили, что совет должен избираться прямым и тайным голосованием. Теперь в совет мог быть избран любой гражданин, даже не обладавший имуществом на 1 тыс. фунтов. Право участвовать в выборах было предоставлено женщинам — главам семейств. Муниципальный закон 1882 г. расширил права городского совета в распоряжении городскими доходами. Как и в Средние века, для этого достаточно было постановления совета, в то время как в 1835 г. строго оговаривалось, на что совет может тратить деньги.

И первый, и второй законы не ставили перед собой цель создать что-то совершенно новое в городском управлении. Органы управления оставались те же, что и в Средние века.

В 1888 г. издали еще один муниципальный закон, по которому автономия больших городов была значительно увеличена, положение средних в области самоуправления осталось без изменений, а права мелких городов сокращены в пользу графств^{823}.

В настоящее время на выборы муниципальных органов распространено всеобщее избирательное право. Хотя, как и в Средние века, на высшие городские должности избираются люди определенного достатка, поскольку организовать соответствующую кампанию под силу далеко не всем. Верховным органом городского управления продолжает оставаться выборный муниципальный совет, избираемый населением города, глава городской администрации — мэр, и подчиненные им департаменты, отделы, комиссии и другие службы.

Каковы же функции органов городского самоуправления в Средние века, и что изменилось в этом вопросе? Данные функции были очень разнообразными, и охватывали все сферы жизни горожан. Городской суд (точнее, целый ряд отдельных городских судов) решал имущественные и земельные споры горожан, осуществлял надзор за полицией, назначал судебных чиновников, контролировал законность всех сделок в пределах городской юрисдикции, оформлял завещания и частные контракты и прочее^{824}.

Закон 1835 г. подтвердил право инкорпорированных городов на отправление уголовного и гражданского судопроизводства, назначение на полицейские должности и надзор за полицией, право иметь своих мировых судей, которые могут проводить судебные сессии, назначать судебных клерков и прочее. Правда, в некоторые дела, подлежащие ведению местной полиции, очень часто вмешивалось (так же, как и в наше время) центральное законодательство. Иногда это создавало большие сложности. Кроме того, в город мог быть назначен рикордер, пользующийся правами мирового судьи. Он являлся уголовным и апелляционным судьей и разбирал административные, уголовные, гражданские и фискальные дела. И хотя он назначался правительством, жалованье ему выплачивалось из городской казны.

Средневековый городской совет и отдельные чиновники осуществляли контроль за финансовой жизнью города — распоряжались городской казной, следили за сбором торговых пошлин, раскладкой фирмы и штрафов, регулировали цены на рынке^{825}. Устанавливали и изменяли внутреннюю организацию ремесленных и торговых гильдий, компаний и других корпораций, осуществляли контроль за качеством продовольствия и товаров. В ведении городских советов находились сооружение и содержание гаваней, доков, каналов, починка городских стен и прочее. Например, в середине XIII в. городская община Бристоля собрала 5 тыс. фунтов для строительства новой гавани, а в 1450 г. городской совет санкционировал использование определенной суммы из городской казны на ремонт стен города^{826}.

Большое место в деятельности городских органов самоуправления занимал контроль за санитарным состоянием и благоустройством города. Сохранились подробные предписания городских советов, касающиеся уборки и мощения улиц, обеспечения удобных подъездных путей, ремонта городских стен и прочее. Так, в Бристоле в середине XIV в. городской совет постановил, «чтобы каждый человек чистил мостовую перед фасадом своего дома под угрозой штрафа в 12 п.», запретил продавать животных внутри городских стен, дубильщикам заниматься своим ремеслом на главных городских улицах, размещать там же торговые палатки, скамьи и лотки, загромождать набережную досками и лесом. В городе запрещалось находиться прокаженным, а блудницам проживать в пределах городских стен. В случае, если такая женщина будет обнаружена, предписывалось судебным приставам снимать двери и ставни с ее дома и уносить их к дому констебля этого городского района, до тех пор, пока подобная женщина не переедет^{827}.

С XVI в. многие сферы городского хозяйства постепенно перешли в ведение частных предпринимателей — снабжение водой, освещение улиц и прочее. Кроме того, для решения отдельных проблем парламент все чаще стал создавать специальные комиссии, не подчинявшиеся городским властям. Это сужало права советов в управлении городом.

Муниципальный закон 1835 г. практически полностью вернул перечисленные функции городским советам. Тем не менее, хотя потребности хозяйственной и социальной жизни вызвали известное расширение функций городских властей, особенно в вопросах коммунального обслуживания, образования, здравоохранения, дорожного строительства, над некоторыми сферами деятельности муниципалитеты утратили право контроля (за сбором общегосударственных налогов и пошлин, внутренней организацией ремесленных и торговых гильдий). По мере роста городов перед городскими советами все острее вставали вопросы контроля за санитарным состоянием и гигиеной (удалением нечистот и канализацией, постройкой и содержанием бань и прачечных). Муниципалитет должен был заниматься водоснабжением, снабжением газом и электричеством, пожарным делом и городским транспортом, телефоном, устройством рынков, городскими парками и кладбищами.

По законам XIX в. муниципалитеты рассматривались как публично-правовые корпорации, которые могли быть собственниками коммунальных предприятий, жилого фонда и другого имущества. Как и в наше время, они ведали библиотеками, государственными школами, музеями, галереями.

На все это нужны были средства. В период Средних веков городские власти располагали различными источниками дохода — от принадлежавшей городу недвижимости (мельниц, зданий, участков земли), разного вида пошлин (торговых, мостовых, дорожных, корабельных), штрафов, от продажи некоторых должностей. Кроме того, с горожан собирались местные налоги (с домовладения или подушные), налоги на отдельные предметы потребления (алкогольные напитки, соль). Особыми налогами облагались бани и публичные дома^{828}. В XVIII–XXI вв., как и в Средние века, главным источником доходов были и остаются местные налоги. Местные бюджеты представляют собой годовые сметы вероятных доходов и расходов городских органов управления. Они утверждаются муниципальными органами и в состав государственных бюджетов не включаются.

Со второй половины XX в. вновь усиливаются централистские тенденции в государственной жизни, что приводит к усилению административной зависимости городских властей от центрального правительства. Тем не менее, современное городское самоуправление в Англии многое получило в наследство от Средних веков.

§ 2. Королевская власть и городское самоуправление в Англии второй половины XV в.

Нет нужды говорить о том, какую роль сыграли средневековые города в истории Западной Европы и мира в целом. Важным фактором развития средневековых городов являлся объем привилегий и взаимоотношения с центральной властью. Известно, что в Англии города не смогли добиться той степени свободы, которые характерны для городов Италии, Франции или Германии. Но как конкретно складывались взаимоотношения английских городов и короны в Средние века? Особенно интересно рассмотреть этот вопрос применительно ко второй половине XV в., когда происходило становление абсолютизма в Англии.

Если говорить о степени разработанности проблемы, то нужно констатировать, что в огромном количестве исследований по английскому городу вряд ли можно найти больше нескольких работ, специально посвященных вопросам взаимоотношений городов и королевской власти. И практически ни одной, касающейся XV в. В отечественной историографии есть статья Е.В. Гутновой 1958 г., но она рассматривает материал XIII — начала XIV вв. и отношение королевской власти к городам и городскому сословию в целом^{829}. В 2000 г. была опубликована ее статья «Город, бюргерство и феодальная монархия», но данное исследование затрагивает общие проблемы, касающиеся европейских городов^{830}.

Конечно, в трудах, посвященных становлению и развитию городского самоуправления в английских городах, обязательно затрагивается указанный сюжет^{831}. Из последних работ, посвященных городскому самоуправлению в Англии XIV–XV вв., можно отметить кандидатскую диссертацию М.А. Гусевой, защищенную в 2005 г. в г. Иваново, ее статьи и монографию, вышедшую в 2011 г.^{832} Однако автор рассматривает только вопросы структуры и функций органов самоуправления. В зарубежной историографии солидное число работ обращено к различным аспектам истории отдельных городов Англии. С 30-х гг. XX в. вышло довольно много трудов, посвященных складыванию муниципального самоуправления в английских городах. Но главное внимание в этих работах уделялось структуре органов городской власти^{833}. Вопросам функционирования органов городской власти посвящена книга Дж. Ферли, вышедшая еще в 1923 г. В ней затрагивается и проблема взаимоотношений городской власти и короны, но только на примере г. Винчестера^{834}. Специальных же исследований, посвященных взаимоотношениям городов и королевской власти, мы не находим.

Почему для рассмотрения взят материал г. Йорка? В свое время король Георг VI сказал, что «история Йорка — это история Англии». С одной стороны, Йорк не столица страны, а значит, на его примере можно изучать процессы, происходившие в других провинциальных городах. Конечно, учитывая и местную специфику. С другой, — Йорк не был мелким городком, на материале которого нельзя строить какие-то обобщения. Большую часть Средневековья Йорк сохранял статус второго по величине и значимости города Англии.

Что же представляли собой органы самоуправления Йорка, и как складывались их отношения с королями Англии?

Городские книги Йорка сообщают, что город управлялся мэром, которому помогали 12 олдерменов, группа выборщиков из 24-х человек, а также 2 шерифа^{835}. Положение мэра являлось самым высоким и авторитетным в структуре городской власти. Он был как бы олицетворением всех древних прав и привилегий, пожалованных городу и поэтому занимал прочные позиции, не допуская вмешательства со стороны других структур или лиц, несмотря на их положение или могущество. Например, когда лорд Клиффорд пытался указывать Совету, как лучше принять короля Генриха VII во время его визита, ему было сказано, что это не его дело, и что «мэр является наместником короля (lieutenant), обладающим полнотой власти и могуществом, и правом руководить и управлять городом»^{836}. Или когда Стаффорд решил направить фальшивомонетчика на допрос к графу Линкольну, мэр Йорка заявил, что эта процедура, являющаяся частью прав города, не будет нарушена, «поскольку привилегии, свободы, права и вольности этого города, прежде пожалованы ему королевской волей и его благороднейшими преемниками, должны быть сохранены и никоим образом не нарушены»^{837}. Даже Генрих VII должен был сдерживать себя — он снова и снова просил, чтобы его кандидата избрали рикордером, однако Совет отклонял его ставленников под разными предлогами до тех пор, пока не будет выдвинут их собственный кандидат. Когда Генрих назначил нового оруженосца, Совет отверг его назначение, и в протоколе записано, что король уже обещал горожанам сохранение их старинной привилегии свободного выбора их должностных лиц, и они напоминали древнее правило города, по которому любой, кто будет просить у короля или лорда городскую должность, не должен никогда иметь права занимать официальную должность. Поэтому они решили, что королевское выдвижение своего кандидата подпадает под это правило^{838}. Положение мэра как главы города само по себе было одним из наиболее значимых, но еще больше оно усиливалось, когда эту должность занимал человек с твердым характером, такой как сэр Ричард Йорк.

Материалы городских книг показывают, что выборы мэра часто были источником беспорядков в Йорке. До правления Эдуарда IV (1461–1483) мэр избирался собранием горожан из двух или трех олдерменов, выдвинутых уходящим мэром. Эдуард IV изменил этот порядок. Он передал организацию голосования в руки смотрителей гильдий, которые созывали всех работников в Гилдхолл, где выдвигались 2 олдермена, чьи имена в письменном виде передавались мэру, олдерменам и Совету, и они выбирали одного из двух^{839}. Если два выдвинутых олдермена оказывались соперниками, существовала опасность возникновения конфликта и волнений в городе. Так случилось в 1482 г., когда были отобраны два очень энергичных человека и соперника — Томас Рангвиш и Ричард Йорк. Соперничество протекало настолько бурно, что король приказал уходящему мэру Роберту Эймьясу некоторое время продолжать выполнять свои обязанности^{840}. В 1489 г. день выборов был, видимо, еще более напряженным. Мэр сообщил смотрителям гильдий, что возможно возникновение беспорядков, и они действительно имели место. События привлекли внимание короля, который распорядился, чтобы правонарушители были наказаны^{841}. Убийство графа Нортумберленда отвлекло на время внимание от выборов мэра в Йорке, но 25 мая 1489 г. Совет с согласия общины города принял решение просить короля выдвигать в качестве кандидатов трех олдерменов вместо двух, надеясь этим способом уменьшить накал соперничества. В результате 12 декабря 1489 г. король утвердил новый порядок выборов мэра в Йорке^{842}. Вероятно, этому способствовали бурные события 1489 г.

Дарственная грамота мэру и горожанам Йорка аннулировала хартию, датированную 20 декабря 13 года правления Эдуарда IV (1473/74 г.), и положила конец раздорам, которые могли в дальнейшем возникнуть при выборах мэра. Действующий мэр, согласно новой хартии, должен накануне праздника Св. Моры, т.е. 14 января, собрать всех смотрителей гильдий, чтобы они, в свою очередь, обязали всех ремесленников и других членов гильдий лично явиться в Гилдхолл на следующий день для избрания мэра. Собравшиеся члены гильдий избирали трех олдерменов, ни один из которых не был дважды мэром или один раз в течение шести лет. Имена трех кандидатов следовало в письменном виде представить шерифами и общинным клерком или кем-либо двумя из них мэру, олдерменам и советникам, которые на тот момент будут исполнять обязанности. Указанные шерифы и клерк или двое из них должны отправиться в подходящее место, назначенное мэром, олдерменами и Советом, где мэр, а также каждый олдермен и любой другой член совета могли сказать по секрету указанным шерифам и клерку или двум из них, кого из выдвинутых олдерменов они желают иметь в качестве мэра. Общинный клерк на глазах шерифов или одного из них должен составить прокол или сделать пометку поверх имени, в зависимости от того, как проголосовал выборщик. И тот, поверх чьего имени будет большее число проколов или пометок, должен быть провозглашен шерифами и клерком или двумя из них мэром на следующий год начиная с праздника Св. Блейза. Если голоса поделятся поровну, уходящий мэр должен выбрать одного, кого он пожелает. Если избранный мэр умрет, или уедет, или окажется отстранен от службы, тогда второй из трех олдерменов, отобранных, как выше сказано, должен быть назначен мэром на остаток года, или третий по указанию 12-ти олдерменов и Совета. Мэр, таким образом избранный, должен оставаться у власти до следующего праздника Св. Блейза. В этот день ровно в десять часов утра в Гилдхолле, тот, кто заново выдвинут и избран мэром, обязуется дать обычную клятву перед всеми горожанами, там присутствующими, и после этого стать мэром. Затем присутствующие олдермены и горожане должны поклясться, что будут помогать и поддерживать его в течение всего срока правления во всем, что связано с его службой к чести, пользе и процветанию города. Если какой-нибудь горожанин предпримет что-либо словом или делом против порядка избрания, он лишится всех своих свобод и привилегий в названном городе, и потом будет наказан по указанию мэра, а также уплатит штраф 10 ф. в пользу города. Если его имущество и средства это позволяют, если же нет, тогда согласно его средствам, как оценят мэр, олдермены и Совет^{843}.

В дальнейшем выборы проходили практически без каких-либо происшествий. В 1490 г. выборы проводились по новым правилам, причем два кандидата — сэр Ричард Танстолл и Ричард Чомли — были выдвинуты от имени короля^{844}. Правда, в 1504 г. Община задержала выборы нового мэра до тех пор, пока не получила обещания о возмещении убытков, но это не было связано с нарушением процедуры выборов^{845}. В 1518 г. король приказал, чтобы выдвигались в качестве кандидатов 4 олдермена вместо трех, один из которых и будет избран мэром^{846}.

Кроме мэра важное положение занимали в городе олдермены, члены городского совета и группы «24-х». Их кандидатуры обсуждались на заседаниях Совета, и имена избранных записывались в городские книги. Правилом, которое было установлено очень давно, предусматривался штраф в 4 п. за отсутствие и 2 п. за опоздание на заседание. Опозданием считалось прибытие после того, как монастырские часы пробьют четверть часа, или после того, как перевернут песочные часы. Дела, обсуждавшиеся на заседании, держались в секрете, и для любого, нарушившего это правило, предусматривался штраф в 10 фунтов. Никто не мог покидать собрание без разрешения. Тяжелые штрафы налагались при отсутствии на заседаниях особой важности. За свою работу члены Совета получали вознаграждение в 20 ш. в год^{847}.

Взаимоотношения городских властей и королевской власти зависело от места города в политической жизни страны. Йорк занимал важное положение на севере страны. Не случайно будущий королевский Северный совет (или Совет по делам Севера) начинал свою деятельность именно в Йорке, и здесь же он впоследствии и заседал. Поэтому сохранение хороших отношений с городом было важным для королей, чтобы успешно управлять страной.

Кроме того, взаимоотношения городских властей и правителей королевства складывались по-разному в зависимости от личности правителя. Если в отношениях с Генрихом VII городские власти позволяли себе большие вольности, то с его предшественником они проявляли изрядную осторожность. Ричард III умел сохранять добрые отношения с руководством Йорка не только потому, что имел сильный характер и был умным человеком, но также благодаря знанию особенностей Севера. Хотя нельзя сказать, что его любили в городе. Скорее горожане больше симпатизировали Ланкастерам. Это выразилось хотя бы в том, что в 1461 г. в сражении при Таунтоне на стороне Эдуарда IV сражались ополчения из Лондона, Ковентри, Норгемптона, Ноттингема и Вустера, в то время как горожане Йорка вместе с жителями Беверли, Гулля, Ньюкасла, Экзетера — на стороне Ланкастеров^{848}. Во время правления Ричарда III городской совет по доброй воле или нет выполнял указания короля. И когда Ричард погиб при Босворте, правящая группа в Йорке оказалась в затруднительном положении. Но городские власти понимали, что не в интересах нового короля Генриха ссориться с ними. Правда, со своей стороны они постарались из городских документов изъять все, что могло указать на слишком тесную связь их с Ричардом. И наоборот были составлены пространные записи, показывающие, насколько лояльно городские власти Йорка относились к делу Красной Розы в гражданской войне.

Как уже отмечалось, документы показывают, что городской совет оценивал Ричарда III как человека решительного, поэтому власти города не пытались играть с ним. Они назначали его выдвиженцев на должности без лишних вопросов, выполняли монаршие повторяющиеся просьбы о военной помощи, т.е. реализовывали то, что он приказывал^{849}. Иногда можно встретить утверждения о том, городской совет Йорка любил Ричарда. Хотя в документах нет свидетельств об этом. Они подчинялись распоряжениям и дарили ему «подарки». Но при этом получали вполне адекватное возмещение в виде освобождения от обложения. Что касается общей массы Йоркских горожан, есть свидетельства, показывающие, что определенная их часть не доверяла Ричарду. В документах сохранились отчеты «слухачей», которые собирали слухи и сплетни, сидя в тавернах. Так, например, городскому совету поступило донесение из таверны «Ягодный рай». Один из посетителей таверны сказал: «Я бы хотел, чтобы нашим мэром был Рангвиш, т.к. герцог Глостер желает этого». Его собеседник ответил: «Если герцог Глостер за Рангвиша, то мы не хотим его мэром». Другой источник как бы дополняет эту картину взаимоотношений короля и горожан. Один из собеседников спрашивает: «Что может герцог Глостер сделать нашему городу?» В ответ он услышал: «Ничего, только скалить зубы на нас»^{850}. Что имеется в виду — то, что Ричард смеется над горожанами, или речь идет о злобном оскале, трудно сказать. Но горожане чувствовали неискренность Ричарда. Через шесть лет после смерти Ричарда III некий школьный учитель госпиталя Св. Леонарда утверждал, что Ричард был негодяем, и он (учитель) никогда его не любил; что король был лицемером и горбуном (“crouchback”)^{851}. Конечно, легко пинать мертвого льва! Правда, для неприязни к Ричарду имелись реальные причины. Наиболее непопулярным делом Ричарда, когда-либо совершенном им в Йорке, было требование и получение от уступчивого Совета некоего общинного пастбища около госпиталя Св. Николая. Это было в марте 1483–1484 гг^{852}. А в следующем октябре Общины совершили насильственное вторжение на территорию, переданную королю. Королевское послание, касающееся этого нарушения, было зачитано на собрании Общины. В нем король заявил, что если горожане имеют жалобы по поводу их общинной земли, то вместо насильственных действий, с целью получить обратно их мнимые права «с помощью какого-либо пагубного, неподходящего, незаконного и бунтарского собрания или мятежа», они должны довести их требования до мэра^{853}.

Как видим, неприязнь к Ричарду в Йорке проявлялась не только в сплетнях, но приводила к реальным волнениям. Так, в 1482 г., когда Ричард находился в августинском аббатстве в Лендале, зазвонил колокол, который использовали, чтобы созывать горожан на собрания в Гилдхолле. Гилдхолл располагался всего в 150 ярдах от августинского аббатства. Это был «мятежный» звон, и он наделал много шуму, поэтому по распоряжению Ричарда правонарушители были на время посажены в тюрьму^{854}.

В свете имеющихся источников становится ясно, что среди жителей Йорка наблюдалась большая неприязнь к Ричарду. Несмотря на все слова о своей любви к городу, горожане чувствовали, что он играл с ними, а его поведение расценивали как лицемерное.

Таким образом, можно сказать, что во второй половине XV в. английские города в целом, и Йорк в частности, переживали довольно трудный период. Это было связано и с перестройкой в сфере экономики, и с бедствиями в период войны Роз. Отношения с центральной властью складывались по-разному. Это зависело и от конкретной политической обстановки, и от личности монарха, с которым приходилось иметь дело городским властям.

§ 3. Бристоль в политических событиях Англии XIV–XV вв.

В английской истории XIV и XV вв. были временем почти непрерывной политической борьбы. Какую роль в политических событиях играли города? Учитывая тот факт, что значительная часть крупных городов (к 1307 г. — 138) располагалась на королевской земле, можно ли говорить, что их линия поведения всегда совпадала с королевской политикой? Кто определял позицию городов в том или ином политическом конфликте?

Вначале кратко коснемся политической обстановки в Англии рассматриваемого периода. Пришедший к власти в 1307 г. Эдуард II видел основную цель своей внутренней политики в том, чтобы сломить оппозицию баронов и добиться независимости от магнатов. С этой целью во главе правительства он поставил Петера Гавестона, человека незнатного происхождения, во всем зависевшего от короля. Этим он еще больше настроил против себя баронов. Пользуясь денежными затруднениями Эдуарда из-за войны с Шотландией, бароны добились казни Гавестона. Положение в стране было исключительно тяжелым — борьба между баронами за власть, высокие поборы в связи с войной, голод. Злоупотребления королевского правительства и неудачи в Шотландии привели к мятежу баронов. Королева Изабелла поддержала заговорщиков и вместе с наследником престола уехала во Францию.

В 1326 г. Изабелла с наемным войском вернулась в Англию, где к ней присоединились мятежные бароны и архиепископ Кентерберийский. Был созван парламент, на котором бароны низложили короля как недостойного государя, угнетавшего Церковь и баронов и потерявшего Шотландию. Через несколько месяцев Эдуарда II убили. Королем был провозглашен Эдуард III, но фактически власть находилась в руках Изабеллы и ее фаворита Мортимера. Неудачи в Шотландии способствовали падению правительства Изабеллы и Мортимера. В 1330 г. Мортимер был арестован и казнен, а королеву заточили в одном из замков.

Начав самостоятельное правление, Эдуард III (1327–1377) поставил перед собой задачу укрепить центральную власть. В качестве противовеса баронам он решил использовать парламент. Но с 1337 г. внутриполитическая обстановка осложнилась разгоревшейся войной с Францией.

В первый период Столетней войны в Англии началось движение за реформу Церкви. Антипапские настроения подогревались тем, что папы находились в Авиньоне и во всем поддерживали французского короля. Реформационную партию в Англии возглавлял второй сын Эдуарда III — Джон Гонт, носивший титул герцога Ланкастерского. Старший сын Эдуарда III — Эдуард, Черный принц — был смертельно болен.

Из-за острой нужды в деньгах в апреле 1376 г. в Лондоне был созван «Добрый парламент», который не одобрил финансовую политику партии Джона Гонта и получил поддержку Черного принца. Но в том же 1376 г. старший сын короля умер, и позиция Джона Гонта вновь усилилась. До своего роспуска парламент объявил наследником престола сына Черного принца — Ричарда.

Обострение обстановки в стране из-за военных неудач, роста налогов и злоупотреблений правительства привело в 1381 г. к восстанию Уота Тайлера, которое на время притушило политические страсти. Но после его подавления вновь разгорелась борьба за власть.

В 1399 г. произошел новый политический переворот, в результате которого Ричарда II отстранили от власти. Королем был провозглашен двоюродный брат Ричарда — Генрих Болингброк, сын Джона Гонта, герцога Ланкастерского.

Против Генриха IV Ланкастера (1399–1413) уже в январе 1400 г. был поднят мятеж сторонниками свергнутого Ричарда. Мятеж подавили, но летом этого же года началась война с валлийцами, которая продолжалась 10 лет. В 1403 и 1405 гг. против Генриха на севере выступили представители рода Перси, недовольные малым вознаграждением за поддержку короля во время переворота 1399 г. Вся жизнь Генриха IV прошла в борьбе с различными группировками знати.

Во время правления Генриха V (1413–1422) возобновились военные действия во Франции. Генрих V, будучи талантливым полководцем и хорошим политиком, укрепил позиции королевской власти. Но в 1422 г. он неожиданно умер, а его сыну, объявленному королем Генрихом VI, исполнилось 9 месяцев. В стране опять начались баронские усобицы. Царствование Генриха VI стало прологом войны Роз (1455–1485). К концу этой войны многие знатные семьи были истреблены, во время усобиц погибли 80 баронов, связанных родством с королевскими семьями. Такова политическая обстановка в Англии на протяжении двух столетий^{855}.

В XIV в. наибольшее влияние на политику правительства оказывали два города — Лондон и Бристоль. Ведущая роль Лондона, как самого крупного города и столицы королевства сомнений не вызывает. Мы же попытаемся рассмотреть позицию Бристоля. Благодаря выгодному географическому расположению город занимал важное стратегическое, а потому и политическое положение в стране. По рекам Эйвону, Фроме и Северну он имел связи с 7 западными и центральными графствами, а расположение в устье Северна при выходе в Бристольский залив делало его западными морскими воротами Англии.

Город стал играть очень важную политическую роль с середины XII в., поскольку был административным центром владений Роберта Глостера, побочного сына Генриха I. Роберт являлся наиболее могущественным сторонником дочери Генриха Матильды Анжуйской в ее борьбе за трон против графа Блуа Стефана. Здесь в 1141 г. войсками Матильды был захвачен Стефан, и именно в Бристоле провел несколько детских лет будущий Генрих II. Поэтому у города имелись особые связи с Анжуйской династией^{856}. Бристольские купцы помогали Генриху II при завоевании Ирландии, предоставляя ему корабли и припасы, и оказались втянутыми в политическую борьбу при Эдуарде II. Королевский замок в Бристоле часто использовался для тюремного заключения влиятельных политических узников, таких, например, как потенциальная соперница Иоанна Безземельного Элеонора Бретонская или свергнутый Эдуард II.

Позиция горожан во всех политических конфликтах зависела от того, какая из борющихся сторон могла полнее обеспечить их интересы. Обычно бюргерство поддерживало государя, поскольку королевская власть обеспечивала даже мелкие города самыми насущными экономическими привилегиями, способствовала нормализации торговли в масштабах всей страны, защищала своих купцов в спорах с иностранными торговцами. В этом плане особенно важным для горожан было установление единства мер и весов (это восходит еще к «Великой хартии вольностей»), упорядочение денежного обращения и кредитных операций (статут 1299 г. о неполноценной монете и статуты о купцах 1283 и 1285 гг.)^{857}, обеспечение безопасности торговых путей внутри страны (Винчестерский статут 1285 г.), укрепление общегосударственного «общего права» (реформы Генриха II и законодательство Эдуарда I).

Иногда защита интересов отечественных купцов поднималась до уровня международной политики. Например, Эдуард II вел переговоры с графом Фландрским, герцогом Бретани, королем Норвегии о возмещении ущерба, причиненного английским купцам, накладывал аресты на имущество иностранных торговцев; позже Эдуард III тоже прибегал к практике репрессалий, чтобы возместить потери английских купцов^{858}.

Если же король начинал действовать в ущерб своим купцам, горожане отказывали ему в поддержке. Например, Эдуард II, постоянно нуждавшийся в деньгах, проводил непоследовательную политику в отношении иностранных купцов. Он то отменял привилегии иностранных торговцев в Англии, то за очередные субсидии вновь восстанавливал их. «Заигрывания» Эдуарда II с иностранными купцами привели к тому, что Бристоль, как и Лондон, в гражданской войне 1326–1327 гг. поддержал противников короля. Когда войска королевы Изабеллы подошли к Бристолю, город открыл ворота и вынудил укрывшегося в замке фаворита короля Деспенсера-старшего сдаться без сопротивления^{859}. Еще неоднократно в ходе политической борьбы выгодное местоположение города — удаленность от Лондона и выход к морю — способствовало вовлечению его в конфликты.

Произвол Ричарда II, прежде всего, в финансовых вопросах привел к тому, что английские горожане активно поддержали его противника — Генриха Болингброка. Когда лондонцы атаковали Вестминстер и захватили советников Ричарда II, некоторые из них — Уильям Скроуп, Джон Бэши, Генри Грин и Уильям Бэгот — бежали в Бристоль (сам Ричард в это время был в Ирландии). Об этих событиях сообщает Т. Уолсингем: «Названные же никчемные советники Джон Бэши, Уильям Бэгот, Генри Грин с казначеем Уильямом Скроупом, поняв, что общины желают присоединиться к герцогу Ланкастеру, оставив охрану и управление государством, поспешно бежали в крепость Бристоль»^{860}. Когда Генрих с армией, большей частью состоявшей из жителей Лондона, направился к Бристолю, то городской совет решил открыть перед ним ворота. Скроуп, Бэши и Грин были выданы противникам Ричарда II, и спастись удалось лишь Уильяму Бэготу. Захват членов королевского совета фактически означал ликвидацию власти Ричарда II. Вернувшийся из Ирландии король был вынужден сдаться у Флинт Касла.

В конце 1399 г., когда бароны организовали заговор уже против нового короля — Генриха IV, бристольцы опять оказали ему поддержку. В 1400 г. жители Лондона и Сиренчестера помогли разгромить «рождественский заговор» противников короля, задержав и разбив отряды Джона Монтегю и Голендов, а бристольцы захватили и казнили лорда Спенсера, одного из участников заговора, который пытался бежать из Англии^{861}.

Но уже в 1401 г. английские горожане стали выражать недовольство политикой Генриха IV, который для ведения постоянных войн (с валлийцами, шотландцами, французами, мятежными баронами) прибегал к займам даже чаще, чем Ричард II. С 1401 по 1411 гг. было собрано 8 обычных субсидий и 2 чрезвычайных^{862}.

По многим вопросам внутренней политики городские власти не спешили подчиняться королевским постановлениям. Когда дело касалось королевского произвола (особенно в отношении финансов), города оказывали открытое сопротивление. Примером может служить восстание в Бристоле 1312–1316 гг., известное в исторической литературе под названием «Большой мятеж». Поводом для выступления горожан явился сбор пошлины, называвшейся “Cockett”. Она собиралась в пользу короля с кораблей, приходивших в порт, в дополнение к уже существовавшей корабельной пошлине, что было явным нарушением муниципальных привилегий. А поскольку сбор этой пошлины взяли на откуп 14 представителей патрицианской верхушки во главе с Рэндольфом и Сноу, то откупщики были лишены гражданских прав, а имущество их конфисковано^{863}.

Для расследования дела в Бристоль были направлены четыре человека во главе с Томасом Баркли в качестве королевских судей, которые подтвердили права опальных “majores” и признали действия горожан противозаконными. Результатом такого решения стало восстание горожан, в ходе которого 20 человек было убито, а королевские судьи спасались бегством. На судебном заседании в Глостере зачинщиками беспорядков признали 80 человек, которые обязывались явиться в Глостер и дать объяснения. Поскольку вызванные не явились, они были объявлены вне закона, но и уцелевшие патриции вынужденно покинули город^{864}.

В дело вмешался непосредственно король, который приказал восстановить изгнанных патрициев в правах и вернуть им имущество. Однако мэр, бейлифы и община проявили «удивительное неуважение» и не подчинились королевскому приказу, а руководители восстания отказались явиться в Вестминстер, чтобы держать ответ перед королем. В ответ на такое открытое неповиновение город был взят в королевскую руку, а его охрану поручили констеблю замка Бартоломью де Бэдлсмеру^{865}. Он был уполномочен собирать все ренты, пошлины и другие доходы, вершить суд и распоряжаться городской тюрьмой.

Горожане и в этом случае отказались повиноваться: Джон ле Тавернер, Уильям де Клиф и Гилберт Покерел продолжали исполнять обязанности мэра и бейлифов, а распоряжения Бэдлсмера просто игнорировали. Более того, представители констебля замка были избиты и ранены, в городе возвели баррикады, замок осадили и предприняли несколько попыток его захватить. Свыше двух лет горожане и гарнизон замка поддерживали нерегулярные отношения с помощью самострелов и других метательных орудий.

В середине лета 1313 г. была предпринята попытка решить бристольскую проблему: шерифам Глостера, Сомерсета и Уилтшира отправили предписание набрать отряд в их графствах и привести город Бристоль к повиновению. Упомянутые шерифы собрали 20 тыс. человек, которыми командовал граф Глостер. Однако горожане не проявили особого страха. Вполне вероятно, они знали, что граф не будет применять чрезвычайных мер к городу, т.к. король нуждался во всех своих войсках для борьбы с шотландцами. В итоге граф снял осаду города, хотя ее предполагалось продолжать до весны 1314 г.

В 1316 г. король, учитывая предыдущую неудачу, приказал направить к нему в Вестминстер шестерых благоразумных граждан, чтобы они дали информацию о происшедшем. В результате расследования в Бристоль был направлен граф Пембрук (бывший вместе с графами Ланкастером и Уориком лидером баронской оппозиции), который сообщил, что король готов простить бристольцев, если они подчинятся закону и выдадут виновных лиц. Ответ, который дала община, показывает, что смирения у бристольцев не прибавилось: «…Если наш господин король уменьшит те подати, которые были наложены на нас, если он пожалует нам жизнь, безопасность, ренты и земли, мы будем повиноваться ему, как нашему господину, и делать то, что он прикажет. Иначе мы продолжим то, что начали, и будем отстаивать наши свободы и привилегии даже под угрозой смерти (libertates et privilegia nostra usque ad mortem defendemus)»^{866}. После такого ответа король решил, что пора принимать строгие меры. Город вновь был осажден, Морис Баркли отрезал его от моря, в то время как констебль бристольского замка делал попытки атаковать на суше. В течение нескольких дней горожане сопротивлялись, но после того, как осадными орудиями были разрушены крепостные стены, 28 декабря 1316 г. восстание пресекли.

Поразительно, но после подавления беспорядков не последовало серьезных репрессий. Джон ле Тавернер, его сын Томас и Роберт Мартин, признанные руководителями восстания, были объявлены вне закона. Но и они в октябре 1321 г. получили прощение^{867}. В феврале 1322 г. король распорядился вернуть им, по мере возможности, земли и имущество. Показательно, что на выборах 1322 г. Джон ле Тавернер и Дж. Франсес-младший, один из его сторонников, были избраны членами парламента от Бристоля^{868}.

Общине города прощение даровали сразу, поскольку «такое множество людей не может быть наказано», но за него пришлось заплатить по тем временам огромную сумму — 4 тыс. фунтов^{869}.

И позднее городские власти не всегда следовали королевским предписаниям. Например, нуждавшийся в деньгах Эдуард III, вопреки прежним ограничениям прав иностранных купцов в 1343 г. позволил им оставаться в Англии дольше 40 дней, в 1351 г. предоставил право вести розничную торговлю, а в 1355 г. разрешил торговать с любыми англичанами. Однако в Бристоле в 1346 г. городской совет запретил иностранцам заниматься розничной торговлей сукном, а в 1351 г. в противовес общеанглийскому постановлению подтвердил все прежние ограничения, налагавшиеся на торговлю иностранцев^{870}.

Да и отдельные богатые купцы позволяли себе не обращать внимания на королевские предписания. Не касаясь в данном случае торговых нарушений, можно упомянуть отказы богатейших купцов являться на торговые ассамблеи, с помощью которых король пытался нарушить право парламента вотировать налоги, несмотря на поименные списки тех, кого Эдуард III желал видеть в указанных собраниях.

Политическая линия наиболее значительных городов определялась позицией крупного купечества, которое занимало господствующее положение в городской администрации. Эта же часть купечества представляла города в парламенте и на торговых ассамблеях. Очень большую роль в позиции городов играли политические пристрастия влиятельных горожан. Например, один из самых выдающихся купцов XV в. Уильям Кэнинджес-младший прослыл ярым ланкастерцем. Будучи в разные годы бейлифом, шерифом и мэром Бристоля, он использовал свое влияние на городской совет, чтобы оказать противодействие Йоркской партии. В результате в 1450 г. по его инициативе из 15 фунтов из городской казны 15 ф. ушло на укрепление стен и 40 ф. — на приобретение вооружения и материалов, «необходимых для обороны названного города»^{871}, подразумевается — от войск Йорков. Генрих VI высоко оценивал преданность У Кэнинджеса. В 1449 г. в обращении к верховному магистру Пруссии и магистрату Данцига он просил оказать благосклонность некоторым английским купцам и особенно «его любимому и видному купцу из Бристоля» Уильяму Кэнинджесу^{872}. Безусловно, расположение, проявленное к Кэнинджесу, не было совершенно бескорыстным. Генрих VI, последний и не самый лучший из ланкастерских королей, был более расточительным и не менее нуждающимся, чем его предшественники, поэтому он даровал особые привилегии богатым купцам в обмен на большие денежные суммы. В документах нет записей о том, сколько Кэнинджес уплатил королю, но то, что деньги были уплачены, не вызывает сомнения.

В то же время другой крупнейший купец Бристоля Томас Янг (сводный брат У. Кэнинджеса), будучи сторонником Йорков, на Вестминстерском парламенте 1451 г. внес предложение объявить Ричарда, герцога Йоркского, наследником престола. Большинство палаты общин поддержало Янга, но палата лордов выступила против. После роспуска парламента Янг был посажен в Тауэр.^{873} Интересно заметить, что У. Кэнинджес в 1451 г. также был послан в Вестминстер как член парламента от Бристоля.

В 1457 г., будучи вновь мэром Бристоля, У Кэнинджес на свои средства построил и оснастил военный корабль, чтобы поддержать Генриха VI. Тем не менее, в 1461 г. трон перешел к Йоркам, и в этом году, вновь став мэром, Кэнинджес принимал в Бристоле нового короля Эдуарда IV. Эдуард прибыл в город не для того, чтобы присутствовать на блестящем празднике, устроенном в его честь, а выяснить, насколько богат город, и сколько можно получить денег с его крупных купцов. Самый богатый горожанин У. Кэнинджес был вынужден уплатить не меньше 3 тыс. марок, чтобы помириться с новым королем^{874}. (Напомним, что в первой четверти XIV в. весь город получил прощение за 4 тыс. фунтов.)

Одним из главных политических конфликтов XV в. была, как известно, война Роз. Она затронула, прежде всего, сельскую Англию и в меньшей степени города. Купеческая верхушка городов заставляла уважать свои интересы и ланкастерских, и Йоркских претендентов на престол, постоянно нуждавшихся в деньгах. За займы королям и подношения их приближенным города покупали себе мирную жизнь и соблюдали политику нейтралитета. И в XIV, и в XV вв. позиция английских городов в отношениях с королевской властью зависела от того, какая из политических группировок могла обеспечить наиболее благоприятные условия для жизни и деятельности горожан.

Пока короли и бароны разоряли себя и страну в бесконечных усобицах, города пытались отстоять свои интересы. Можно сказать, что XV в. в Англии был последним этапом существования городских вольностей в средневековом смысле. С окончанием войны Роз в стране воцарилась новая династия — Тюдоров, и начался новый этап политического развития Англии. И взаимоотношения горожан с центральной властью перешли на другой уровень.

§ 4. Место Йорка в политических событиях в Англии второй половины XV в.

В истории Англии, да и всей Европы в целом, XV век представляется необычайно важным периодом. Это было время, когда происходили коренные изменения во всех сферах жизни — экономической, социальной, политической. Такие переходные периоды всегда интересно изучать, но связано это со значительными трудностями. Объясняется это тем, что многие явления не существуют в чистом виде, и не всегда ясно, то ли это остатки прежних отношений, подвергшиеся основательной трансформации, то ли новые явления, которые только еще зарождаются. В данном аспекте вторая половина XV в. представляется особенно интересной, поскольку перечисленные процессы в разных сферах жизни Англии протекали исключительно интенсивно.

Для историков Англии вторая половина XV в. — очень интересный период для изучения. Для современников же это было весьма трагичное время. Закончившаяся долгая война с Францией принесла одни разочарования, экономика страны испытывала мучительную перестройку, связанную с изменением методов хозяйствования. Причина же связана с внутриполитической нестабильностью, вылившейся в войну за власть между Ланкастерами и Йорками.

Среди исследователей существует мнение, что политические события второй половины XV в. были всего лишь периодом «нестабильной ситуации с наследованием престола»^{875}, а вооруженные столкновения различных группировок знати мало влияли на простых людей, которые жили «в мирной и процветающей по меркам того времени стране^{876}. Принято считать, что города предпочитали держаться в стороне от столкновений не только между аристократами, боровшимися за власть, но и между короной и знатью. Но всегда ли им это удавалось?

Попытаемся на документах города Йорка рассмотреть, какую позицию занимали города в происходивших событиях, и действительно ли они держались в стороне от политической борьбы, стараясь откупиться от представителей боровшихся сторон с помощью «займов» и «подарков»?

Пример Йорка является очень показательным, потому что на всем протяжении Средних веков он был северной столицей Англии, резиденцией архиепископа и второй после Лондона королевской резиденцией^{877}. Основные источники взяты из городских книг г. Йорка, в которые местный клерк заносил все документы, которые считал важными с его точки зрения^{878}. Благодаря такому отбору документов мы имеем сведения не только по истории Йорка, но и Англии в целом.

Одним из основных политических событий второй половины XV в. была война Алой и Белой Роз, которой посвящено значительное количество работ, прежде всего, в зарубежной историографии. Борьба за власть между Ланкастерами и Йорками перешла в военное противостояние в 1455 г., когда в битве при Сент-Олбансе победу одержали Йорки. Ричард Йорк был объявлен парламентом протектором королевства и наследником Генриха VI. Но в сражении при Уэйкфилде в 1460 г. Ричард Йорк погиб, и лидером йоркистов стал его сын Эдуард, который! 1461 г. был коронован как Эдуард IV^{879}. Уже с этого времени г. Йорк оказался в гуще событий. В 1460 г. противники Йорков во главе с граном Нортумберлендом выбрали именно город местом сбора войск. 5 ходе сражения, в котором погиб герцог Глостер, город сильно пострадал. А головы погибших и казненных йоркистов, в том числе и герцога, были вывешены на стенах города^{880}. После битвы при Таунтоне 29 марта 461 г. Эдуард IV отправился в Йорк. Город открыл перед ним ворота без сопротивления и принес клятву верности. Эдуард приказал снять с городской стены голову отца и выставить головы казненных Ланкастеров^{881}. И хотя Эдуард оставался в Йорке три недели и даже праздновал там Пасху, но его отношение к городу было довольно прохладным, что «хранилось и в будущем. Впрочем, это вполне объяснимо, если учесть, но в битве при Таунтоне на стороне Эдуарда IV сражались не только отряды лордов, но и ополчения из Лондона, Ковентри, Норгемптона, Ноттингема и Вустера, в то время как горожане Йорка, Беверли, Гулля, Ньюкасла, Экзетера — на стороне Ланкастеров. Хитрее всех поступили власти Норича. Они послали один отряд на помощь Генриху VI, а другой — Эдуарду IV^{882}.

Военные действия возобновились в 1470 г., когда на сторону Ланкатеров перешли младший брат Эдуарда IV герцог Кларенс и граф Уорик. Они восстановили на престоле Генриха VI, а Эдуарду IV и другому его брату герцогу Глостеру (будущему Эдуарду III) пришлось бежать 1 Бургундию. Весной 1471 г. Эдуард IV решил вернуться в Англию и

4 марта высадился в устье р. Хамбер. 18 марта он подошел к г. Йорку, но здесь его ждало разочарование — город отказался впустить Эдуарда месте с отрядом. Только самому королю и 15-ти его воинам в качестве охраны разрешили пройти за ворота. Часть горожан кричала здравицы королю Генриху, другая — благородному герцогу Йоркскому. На следующий день Эдуард IV был вынужден покинуть город^{883}. Такая встреча не могла прибавить доброго отношения Эдуарда к городу. После смерти наследника Генриха VI в битве при Тьюксбери ланкастерская династия пресеклась, и Эдуард IV Йорк правил до 1483 г.

Период правления Эдуарда IV не был для Йорка мирным временем. Исполняя роль северной столицы королевства, Йорк постоянно оказывался втянут не только во внутриполитические, но и внешнеполитические события и, прежде всего, в борьбу с Шотландией. Еще в 1463 и 1464 гг. в Йорке происходили встречи представителей Англии и Шотландии, связанные с подписанием договоров между двумя государствами. Так, в декабре 1463 г. именно в Йорке было подписано перемирие между Англией и Шотландией сроком на один год. Весной 1464 г. в Йорк прибыли представители Эдуарда IV для проведения мирных переговоров и заключения мира на 15 лет^{884}.

К концу правления Эдуарда IV отношения с Шотландией вновь обострились. 13 октября 1480 г. граф Нортумберленд послал письмо мэру г. Йорка, в котором сообщал о вторжении шотландцев в Нортумберленд. И ссылаясь на распоряжение короля, предложил направить людей ему на помощь^{885}. 19 октября король в своем письме поблагодарил йоркцев за помощь, оказанную в борьбе с шотландцами^{886}. В феврале 1480/81 г. король вновь направил письмо мэру и совету города с благодарностью за присланных солдат^{887}.

В 1482 г. Эдуард IV поддержал притязания на трон брата шотландского короля герцога Олбани. За оказанную помощь герцог Олбани обещал передать Англии Бервик. Во главе английской армии был поставлен герцог Глостер, который сделал г. Йорк местом сбора войск^{888}. В середине июля 1482 г. именно из Йорка Ричард двинулся к шотландской границе. В августе Глостер и Олбани вошли в Эдинбург и заключили мир. Это очень повысило престиж герцога Йоркского.

Во время борьбы претендентов за трон и в ходе войны с Шотландией английским городам приходилось тратить значительные суммы денег на т.н. «займы» и «подарки» как Ланкастерам, так и Йоркам. Например, 31 декабря 1476 г. мэр и совет г. Йорка обсуждали вопрос о «подарке» герцогу Глостеру^{889}. 12 марта 1480/81 г. и 6 марта 1482/83 г. городской клерк опять сделал подобные записи в городской книге^{890}. В марте 1481 г. в инструкции короля герцогу Глостеру и графу Нортумберленду в связи с шотландской экспедицией указывалось, что г. Йорк наряду с Даремом и Ньюкаслом должны предоставить английской армии продовольствие и снаряжение, за которые нужно будет заплатить^{891}. Правда, срок оплаты не указан.

После смерти Эдуарда IV именно в Йорке Ричард Глостер привел местную знать к присяге сыну умершего короля Эдуарду V. И именно к Йорку он обратился за помощью в борьбе против королевы. 15 июня 1483 г. Ричард Рэтклифф передал Мэру Джону Ньютону письмо от «милорда Глостера». В нем герцог Йоркский писал: «Если вы любите нас, то <…> мы сердечно просим вас прибыть в Лондон со всем возможным усердием как можно скорее после получения этого письма с как можно большим отрядом, чтобы помочь и поддержать нас против королевы, ее кровавых (blode) приверженцев и родственников, которые намеревались и ежедневно намереваются убить и полностью истребить нас и нашего кузена герцога Бэкингема и древнюю королевскую кровь этого королевства…»^{892}.

После провозглашения Ричарда Глостера королем, именно в Йорке он праздновал свою коронацию и возведение сына Эдуарда в принцы Уэльские^{893}. В начале осени 1483 г. на юге Англии начались мятежи против Ричарда III. И вновь Ричард обращается с письмом к йоркцам. В городской книге под датой 13 октября 1483 г. помещено письмо с просьбой о помощи против герцога Бэкингема^{894}. Как известно, отряд из Йорка содействовал подавлению выступления против короля^{895}.

В конце XV в. г. Йорк еще не раз оказывался втянут в политические конфликты. Весной 1486 г. против нового короля Генриха VII было поднято восстание под руководством виконта Довела, а также Хамфри и Томаса Стаффордов. Сэр Хамфри Стаффорд, чтобы набрать войска, распустил слух, будто король помиловал его после битвы на Босуортском поле, и даже предъявил фальшивую королевскую грамоту. Когда начали распространяться указанные слухи, Генрих VII находился с визитом в Йорке. Правда, до серьезного сражения дело не дошло, поскольку король обещал помилование тем, кто перейдет на его сторону^{896}.

Во время мятежа Ламберта Симнела Йорк вновь оказался в гуще событий. Городской клерк Йорка подробно описал то, что произошло в начале лета 1487 г. В начале июня Ламберт Симнел, которого граф Линкольн (племянник Ричарда III) выдавал за сына герцога Кларенса Эдуарда, высадился в Англии с небольшим отрядом. Слухи об этом основывались на рассказе Джеймса Тейта, который встретил по пути в Донкастер семерых людей верхом на лошадях с предводителем на белой лошади, которую он опознал как принадлежащую графу Линкольну. От этих людей он узнал, что назревают беспорядки. Мэр Йорка Уильям Тодд немедленно информировал короля и графа Нортумберленда. Йорк был не в состоянии самостоятельно защищаться, поскольку замок напоминал руины, а стены города полуразрушены. 8 июня граф Нортумберленд сообщил, что мятежники высадились в Фернессе (графство Ланкашир). Мэр и совет Йорка в тот же день в полном составе собрались в Гилдхолле и решили, «что они будут защищать этот город своими телами и имуществом с максимальными усилиями»^{897}. В этот же день отряд Ламберта Симнела достиг Машема (графство Йоркшир), и оттуда Симнел под именем короля направил письмо мэру Йорка, спрашивая разрешения войти в город, чтобы отдохнуть, поскольку он «сильно устал и измучен»^{898}. Кроме того, граф Линкольн рассчитывал получить продовольствие, обещая заплатить за него. Мэр отправил ответ, в котором заявил, что народ Йорка не допустит мятежников в город. В субботу 9 июня посланные с ответом вернулись с благоприятным известием о том, что никаких действий против Йорка мятежники предпринимать не будут. На следующий день в воскресенье граф Нортумберленд и лорд Клиффорд со своими отрядами вошли в Йорк и оставались там до вторника, когда в 11 часов утра покинули город. Немедленно после этого начался штурм Бутамских ворот (“Bootham Bar”). Горожане мужественно сопротивлялись, и штурм не удался. Граф Нортумберленд, который недалеко отошел от города, узнав о штурме, тотчас вернулся в город и оставался там до четверга. В субботу мятежников разбили возле Ньюарка, и угроза городу была снята^{899}.

30 июля 1487 г. король Генрих VII нанес второй визит в Йорк. Поскольку город продемонстрировал свою лояльность королю, то Генрих выразил признательность горожанам за поддержку. Хотя зная о многолетней приверженности Йорка своим противникам, вряд ли король был твердо уверен в лояльности местных жителей.

Таким образом, мнение о том, что политическая борьба второй половины XV в. мало сказывалась на жизни английских городов, которые предпочитали откупаться от враждовавших партий, плохо согласовывается с данными источников. Они показывают, что города постоянно оказывались втянутыми в конфликты, мало связанные с нуждами самих городов. Города несли материальные потери не только из-за вымогательства денег, но и в результате разрушений городских сооружений, а также препятствий для занятия ремеслом и торговлей.

§ 5. Город Йорк и англо-шотландские противоречия во второй половине XV в.

В начале мая 2007 г. исполнилось 300 лет англо-шотландской унии, и данный юбилей способствовал появлению исследований истории отношений между Англией и Шотландией. Свидетельством того могут служить, например, диссертация и монография С.В. Игнатьева и диссертация И.А. Зверевой^{900}. История англо-шотландских отношений в XV в. — наименее изученная тема в плане международных отношений в период позднего Средневековья. Во многом эта ситуация объясняется тем, что медиевисты традиционно концентрируют свое внимание на изучении событий 100-летней войны, либо сосредоточиваются на анализе военной стороны конфликтов. Кроме того, если и рассматриваются отношения между Англией и Шотландией, то особый интерес историков вызывают события борьбы последней за независимость в XIII–XIV вв. или англо-шотландские отношения накануне заключения Унии в начале XVII в., когда английская королева Елизавета I назначила своим преемником шотландского короля Якова I. Вопрос же о месте и роли английских городов в англо-шотландских конфликтах вообще не рассматривается.

Город Йорк в этом плане занимал особое место. Географическое расположение в пограничном субрегионе естественным образом предопределило исполнение им роли северной столицы английского королевства. И то, что город располагался в пограничной зоне, а также переплетение государственных и локальных интересов приводили к обязательному его участию в конфликтах с Шотландией. Столкновения между шотландцами и англичанами велись с переменным успехом. В 1377 г. англичане во главе с Генри Перси проникли на территорию Шотландии, однако им нанесли поражение в сражении при Дунсе. В 1388 г. уже шотландцы вторглись в английские владения и разбили англичан в битве при Оттерберне. После этого на некоторое время военные действия прекратились. Но XV в. весь заполнен столкновениями шотландцев и англичан. Только в первой половине столетия пограничные конфликты происходили в 1402, 1409–1411, 1415, 1436, 1448 гг.^{901}

Ключевым моментом в англо-шотландских отношениях в XV в. стало назначение в мае 1454 г. Ричарда Йорка регентом при короле Генрихе VI. После этого был арестован герцог Соммерсет (Эдмунд Бофор), который был дядей шотландского короля Якова II, поскольку его мать приходилась герцогу сестрой. В результате Шотландия оказалась втянута в борьбу между Йорками и Ланкастерами.

Летом 1454 г. Яков II отправил в Англию посольство во главе с Джеймсом Стюартом по прозвищу Черный рыцарь из Лорна (своего отчима), чтобы добиться помилования герцога Соммерсета. Однако миссия Джеймса Стюарта не увенчалась успехом. Вследствие этого шотландский король открыто встал на сторону Ланкастеров, в то время как его политические противники в Шотландии Черные Дугласы приняли сторону Йорков.

Ланкастеры за поддержку Шотландии в борьбе против герцога Йорка обещали передать Якову II Нортумберленд, Дарэм и Камберленд^{902}. Видимо, Яков II не слишком доверял обещаниям своих английских союзников. Поэтому в 1460 г. под предлогом защиты «законного» короля Генриха VI вторгся в пограничные владения Англии — на территорию графов Уэстморленд (Невиллов), которые были сторонниками Йорков.

Действия шотландской армии оказались достаточно успешными, в ходе их удалось захватить южно-шотландские земли и крепости, но военные действия пришлось приостановить из-за смерти шотландского короля. Смерть его была случайной — 3 марта 1460/61 г. при осаде замка Роксбург из-за разорвавшейся пушки, рядом с которой он стоял, Яков II погиб.

Еще до своей смерти в июле 1460 г. Яков II отправил к герцогу Йорку, который в тот момент находился в Ирландии, Эндрю Эгнью из Уигтауна. Предполагают, что шотландский король хотел предложить герцогу одновременное вторжение на север Англии войск Йорков из Ирландии и шотландцев^{903}. Кроме того, Яков хотел выдать свою дочь за сына герцога Йорка. Но в тот момент Йорки не слишком нуждались в поддержке шотландцев, поскольку в июле 1460 г. армия Ланкастеров была разбита, а Генрих VI попал в плен.

Уже с этого времени г. Йорк оказался вовлечен во внешнеполитические дела. В 1460 г. сторонники Ланкастеров во главе с графом Нортумберлендом выбрали именно Йорк местом сбора своих войск. В сентябре 1460 г. герцог Йоркский, назначенный протектором королевства, получил от Генриха VI Ланкастера согласие на наследование после смерти короля трона для себя и своих детей. Но королева Маргарита Анжуйская не желала потери трона для ее сына Эдуарда и собрала большую армию на севере Англии. В сражении при Уэйкфилде недалеко от своего замка в Сандале 30 декабря 1460 г. Ричард Йорк погиб, а лидером йоркистов стал его сын Эдуард, коронованный в следующем году как Эдуард IV. В ходе военных столкновений между Ланкастерами и Йорками город Йорк сильно пострадал. На полуразрушенных стенах города были вывешены головы погибших и казненных йоркистов, в том числе и голова герцога^{904}.

29 марта 1461 г. недалеко от Йорка произошло одно из самых кровопролитных сражений войны Алой и Белой Роз — битва при Таунтоне. Хронисты сообщают о 28 тыс. погибших, а некоторые считают, что погибло и скончалось от ран больше 30 тысяч. Среди них был и Генри Перси, граф Нортумберленд. После битвы при Таунтоне в Йорк прибыл Эдуард IV и оставался в городе три недели. В Йорке оставались больные лорды-ланкастерцы. Согласно хронике Грегори Томас Куртене, граф Девон и трое других лордов были казнены. Теперь в свою очередь на стенах города выставили головы казненных ланкастерцев^{905}. Их головы заменили на стенах Йорка головы Ричарда Йорка и графа Ратленда (брата Эдуарда)^{906}. Именно после битвы при Таунтоне Эдуард 28 июня 1461 г. был коронован в Вестминстерском аббатстве. Не удивительно, что отношения жителей Йорка и представителей Йоркской династии складывались довольно прохладными (ирония судьбы в том, что сеньором города был герцог Йоркский). Хотя отсутствие взаимного доверия не мешало королям-Йоркам высоко оценивать выгодное стратегическое положение города.

Приостановка военных действий с Шотландией после смерти Якова II была недолгой. Войну возобновила королева Мария. В это время захватили Роксбург, при осаде которого погиб Яков II. В 1461 г. шотландцам была передана Ланкастерами крепость Бервик в благодарность за прием Генриха VI и его сторонников, бежавших из Англии^{907}.

До конца 60-х гг. XV в. шотландцы играли на противоречиях между Ланкастерами и Йорками с целью вернуть себе Нортумберленд, Камберленд и Уэстморленд^{908}.

В 1463 и 1464 гг. в Йорке происходили встречи представителей Англии и Шотландии с целью подготовки договора между двумя государствами. В декабре 1463 г. здесь было заключено перемирие между Англией и Шотландией сроком на один год. По этому договору Англия признала потерю своих владений в Лоуленде с городами Бервик и Роксбург. И хотя через несколько месяцев после возобновившихся военных столкновений перемирие было нарушено, переданные территории остались за шотландцами. Весной 1464 г. в Йорк прибыли представители Эдуарда IV для проведения переговоров и заключения мира сроком на 15 лет^{909}.

Новое обострение отношений с Шотландией, которое было тесно связано с судьбой г. Йорка, приходится на конец правления Эдуарда IV. В городских книгах г. Йорка сохранился очень богатый материал для восстановления событий того времени. Так, 13 октября 1480 г. граф Нортумберленд направил письмо мэру г. Йорка, в котором сообщал о вторжении шотландцев в Нортумберленд, и от имени короля предложил мэру «без задержки или промедления» выделить ему столько людей, сколько мэр сможет^{910}. 19 октября Эдуард IV в своем письме мэру и олдерменам г. Йорка поблагодарил горожан за готовность послужить ему в военной кампании вместе с герцогом Глостером против «наших врагов и мятежников шотландцев»^{911}. Городской клерк записал, что с общего согласия членов Совета было решено предоставить королю 60 человек сроком на 2 месяца^{912}. Нужно вспомнить, что согласно «Ассизе о вооружении» 1181 г., которая была затем подтверждена Генрихом III в 1252 г. и «Винчестерским статутом» 1285 г., все горожане, как и другие свободные люди, должны были иметь оружие, и во время войны нести военную службу^{913}. Хотя это не являлось обычной практикой, но когда нужно короли вспоминали о существующих законах. Наиболее крупные города по традиции должны были выставлять отряды определенной численности. Как правило, они несли службу в гарнизоне местной крепости, но иногда отправлялись и в действующую армию. Кроме того, горожанам следовало предоставлять для обслуживания армии плотников, кузнецов, седельщиков и других ремесленников.

В городской книге за 13 марта 1480/81 год содержится поименный список олдерменов и членов Совета, присутствовавших на собрании и согласившихся оказать помощь королю в борьбе с шотландцами. Видимо, эта запись появилась не случайно. Поскольку расходы на поставки королю редко возмещались, они вызывали недовольство горожан, особенно зажиточных, на которых и приходилась основная доля расходов. В I томе городской книги г. Йорка представлена королевская инструкция для шотландской экспедиции (она была предпринята в 1482 г.), направленная герцогу Глостеру и графу Нортумберленду. Среди прочих предписаний содержится указание, чтобы пекари Йорка, Дарема и Ньюкасла снабжали армию мукой и другими продуктами, за которые предполагалось заплатить. Правда, срок оплаты не указан^{914}. Это была обычная практика. Традиционно города должны были приобретать на свои деньги самые разные товары — хлеб, вино, солод, сено, сукно и прочее. Закупки делались и для королевского двора, и для армии. Горожанам Йорка тоже приходилось это делать. Так, во второй половине XIII в. Йорк на Сент-Айвской ярмарке закупил для нужд короны сукна на 130 фунтов^{915}. Интересно, что незадолго до того Йорк уже купил разных товаров для королевского гардероба на сумму 640 марок и 66 шилл.^{916} Для XIII в. это очень значительная сумма. В начале XIV в. во времена Эдуарда I корона была должна Йорку 20 ф. за вино для королевского двора^{917}. Во время войны список товаров значительно расширялся и включал в себя лес для плотов, веревки, кожу и железо, лопаты, осадные машины и прочее.

Городские документы дают представление о том, откуда брались средства на организацию военных экспедиций. Часто поборы с городов оформлялись в виде «подарков» как Ланкастерам, так и Йоркам. Например, 31 декабря 1476 г. мэр и Совет города Йорка обсуждали вопрос о «подарке» герцогу Глостеру^{918}. 12 марта 1480/81 г. Совет решил сделать очередной «подарок» герцогу за «его большую работу, доброе и милосердное правление к чести и общей пользе города»^{919}. 29 марта 1482 года и 6 марта 1482/83 года городской клерк опять сделал подобные записи в городской книге^{920}.

Но часто в документах содержатся сведения о прямом финансировании городами военных действий против Шотландии. Выше уже упоминалась инструкция Эдуарда IV о снабжении его армии жителями северных городов. Помимо того, что города должны были предоставлять какое-то количество солдат, те же города обязывались выделять деньги на их содержание. Так, 14 мая 1482 г. городской клерк в одной из записей поименно перечислил «благородных и уважаемых людей города», которые должны были каждый пожаловать деньги на содержание 2-х человек^{921}. Эти расходы оказались весьма значительными. В XIII в. стандартный отряд в 20 пеших воинов в течение 40 дней требовал для своего содержания 11 фунтов^{922}. К XV в. расходы существенно выросли.

Указанные в источниках приготовления делались в связи с очередной планировавшейся экспедицией в Шотландию. Дело в том, что в 1482 г. Эдуард IV, вмешавшись в борьбу шотландских баронов, поддержал притязания на трон брата шотландского короля герцога Олбани. За оказанную поддержку герцог Олбани обещал передать, точнее, вернуть англичанам Бервик. Во главе английской армии вновь был поставлен герцог Глостер, который сделал г. Йорк местом сбора'войск^{923}. В середине июля 1482 г. именно из Йорка Ричард двинулся к шотландской границе. В августе Глостер и Олбани вошли в Эдинбург и заключили мир. Однако в начале 1483 г. герцог Олбани был вынужден бежать из Шотландии, поскольку при поддержке шотландского парламента Яков III вернул себе трон^{924}.

Все детали подготовки экспедиции англичан 1482 г. нашли отражение в городских книгах Йорка. Не все горожане согласились оплачивать расходы на военные предприятия. 7 сентября 1482 г. мэром, шерифом и городским советом было принято решение заключить в тюрьму 5 человек, выступавших против выделения денег. Осужденным полагалось за свое освобождение выплатить королю 100 марок^{925}.

9 октября 1482 г. Джон Брекенбери и Томас Дэвисон, назначенные капитанами над городскими солдатами, были вызваны на заседание Совета, чтобы отчитаться о расходовании выделенных денег. Правда, Джон Брекенбери заявил, что он охотно даст отчет, но в данный момент он занят, поэтому просит перенести рассмотрение этого вопроса на следующий понедельник^{926}. 13 октября отчет капитанов был заслушан^{927}. 23 октября мэр и Совет назначили «жалованье и содержание» Джону Брекенбери сроком на 17 дней в сумме 20 п. на каждый день, Томасу Дэвисону соответственно 18 пенсов. Кроме того, им выделили деньги на содержание слуги 8 п. в день, 2 ш. на двух кучеров на срок 25 дней и 2 п. на лошадь^{928}. Уже упоминалось, что расходы на содержание воинов в XV в. по сравнению с предшествующим временем значительно увеличились. Если в XIII в. обычная оплата воина-пехотинца составляла 3–3,5 п. в день, то теперь для нужд даже обслуги требовалось не менее 8 пенсов. 20 сентября 1482 г. Джону Брекенбери и Томасу Дэвисону по решению мэра, рикордера, шерифа и Совета было назначено вознаграждение «за их усердную службу» в размере суммы, полученной для экспедиции^{929}.

Активные военные действия между Англией и Шотландией прекратились после смерти Эдуарда IV, поскольку новому королю Ричарду III Йорку стало уже не до Шотландии.

Таким образом, пример г. Йорка показывает, что английские города во второй половине XV в. не только играли важную роль во внутренней жизни королевства, но и выступали в качестве серьезного фактора во внешней политике страны.

§ 6. Франко-бургундский конфликт последней трети XV в. и позиция Англии

К последней трети XV в. отношения между Францией и Бургундией настолько обострились, что военное столкновение стало неизбежным. Из Столетней войны Франция вышла победительницей и стала стремиться к захвату бургундских земель. По Аррасскому мирному договору, заключенному в 1435 г., Бургундия должна была разорвать союзные отношения с Англией, а в обмен на эту уступку Франция передала Бургундии важные в стратегическом отношении города и земли на Сомме. По условиям договора Франция имела право их выкупить, что и сделал в 1463 г. Людовик XI. Но наследник бургундского герцога Филиппа Доброго Карл Смелый считал возврат этих земель Франции несправедливым и решил вернуть утраченные владения силой. Какую позицию в данной ситуации заняла Англия? Английский король Эдуард IV в надежде вернуть утраченное положение во Франции заключил союз с герцогом Бургундским летом 1468 г.

Последняя треть XV в. была очень напряженной для Англии: война Алой и Белой Роз, постоянные пограничные конфликты с Шотландией, сложности в англо-французских отношениях. Почему же в такой непростой ситуации франко-бургундские отношения привлекали пристальное внимание правительства и деловых людей Англии?

Объяснялось это тем, что Фландрия, входившая в состав владений герцогов Бургундских, была одним из главных торговых партнеров Англии. Поэтому политическая нестабильность в регионе очень тревожила английских купцов. Речь идет, прежде всего, о купцах-стапельщиках, монополизировавших почти весь экспорт шерсти из Англии. Но к середине XV в. торговля сырой шерстью была отодвинута на второй план — к этому времени вывоз сукна уже вдвое превышал экспорт шерсти^{930}. И в дальнейшем преобладание все увеличивалось. Компания купцов-стапельщиков стала испытывать серьезную конкуренцию со стороны возникшей в 1453 г. компании купцов-авантюристов. Под нажимом торговцев сукном в 1464 г. Эдуард IV утвердил билль, предложенный палатой общин, по которому в течение 3-х лет (1464–1467) в графствах, производивших наиболее тонкую и дорогую шерсть, могли закупать сырье лишь те, «кто будет изготовлять из этой шерсти пряжу или сукна в пределах этого королевства»^{931}. Через три года палата общин предложила продлить статут еще на три года, но Эдуард IV отказался сделать это^{932}. Вероятно, купцы-стапельщики смогли предложить большую сумму, да и доходы от таможенных пошлин с шерсти, поступавших в казну, были велики. Например, с 1472 по 1482 гг. среднегодовой доход от таможенных пошлин равнялся 35 тыс. ф. ст., т.е. 42,7% общей суммы доходов казначейства^{933}. Сохранив возможность экспортировать сырую шерсть во Фландрию, купцы-стапельщики были чрезвычайно заинтересованы в стабильной обстановке в этом регионе, ибо любые беспорядки дестабилизировали торговлю, которая и так испытывала большие затруднения.

Взаимоотношения бургундского герцога и английского короля были довольно сложными. По своим родственным связям Карл Смелый связан с Ланкастерами, т.к. его бабка по матери — дочь герцога Ланкастерского Джона Гонта, третьего сына Эдуарда III и родоначальника династии Ланкастеров. Но по дипломатическим соображениям в 1468 г. он женился на Маргарите Йоркской, сестре Эдуарда IV[30].

Зимой 1469 г. из-за экономического спада в Англии вновь начала расти популярность Ланкастеров. В сентябре 1470 г. Ланкастеры подняли мятеж, и Эдуарду IV пришлось бежать в Гаагу, где он встретился с Карлом Бургундским. В этих условиях Карл и Эдуард оказались заинтересованы в экономической блокаде Англии со стороны Ганзы. Именно позиция Карла Смелого и действия ганзейского флота помогли Эдуарду IV вернуть корону^{934}. Но династические интересы английского короля в данном вопросе совсем не совпадали с интересами купцов. Это нашло отражение в парламентском акте от 6 октября 1473 г., в котором говорилось: «Большие неудобства, потери и убытки имеют место не только из-за ведения открытой войны, но также из-за исчезновения необходимых предметов потребления, которые они всегда доставляли и которые мы привозили им при свободном обмене»^{935}. Еще не раз политика короля будет идти вразрез с интересами английских купцов.

Летом 1475 г. Эдуард IV в союзе с герцогом Бургундским решил начать войну с Францией. В Дувре была собрана значительная по тем временам армия (1,5 тыс. рыцарей, 15 тыс. конных лучников, пехота и вспомогательные части). Эта армия должна была переправиться в Кале, а 3 тыс. человек король распорядился направить в Бретань^{936}. Однако герцог Бургундский, который несколько лет добивался от Англии активных действий против Франции, именно в этот момент со своей армией завяз под Нейсом (недалеко от Кёльна). Связано это было с тем, что в борьбе двух претендентов на епископский престол в Кёльне Карл принял сторону одного из претендентов и попытался силой посадить его на престол, надёясь получить за помощь некоторые крепости. Несмотря на то, что Эдуард настойчиво побуждал Карла уйти из-под Нейса и начать военные действия во Франции, герцог не трогался с места. Воспользовавшись ситуацией, Людовик XI, герцог Лотарингский и швейцарцы одновременно начали войну против Бургундии.

Побуждая Эдуарда вступить в войну, Карл Смелый обещал начать войну с Францией за 3 месяца до высадки английских войск, привести на соединение с ними не менее 2,5 тыс. кавалеристов и пехоту^{937}. Затратив три недели на переправу в Кале, английская армия оказалась без поддержки бургундцев. Результатом недальновидной политики герцога Бургундского стало то, что Эдуард IV согласился заключить с Францией мир. К большому недовольству Карла Смелого 29 августа 1475 г. в Пикиньи (город в Пикардии) подписали мирный договор между Англией и Францией.

5 января 1477 г. в битве при Нанси герцог Бургундии Карл Смелый был убит. Этот факт необычайно встревожил англичан, которые опасались присоединения Фландрии к Франции. Например, один из членов компании стапельщиков Ричард Сели 26 января писал из Лондона своему сыну Джорджу, находившемуся в Кале: «Я очень удивлен, что ты не написал мне о делах в Кале, о которых так много разговоров в Лондоне. Поэтому я ничего не могу написать[31] из-за отсутствия сведений о делах в землях герцога Бургундского и короля Франции, откуда приходят странные известия. В связи с этим прошу тебя быть мудрым и не действовать опрометчиво при торговле и доставке товаров во Фландрию, поскольку я опасаюсь большой войны. Как говорят, герцог убит, и король Франции вошел в Пикардию»^{938}.[32] После гибели Карла Смелого его владения наследовала дочь Мария, и Людовик XI сразу предъявил свои права на герцогство, т.к. оно было апанажем и не могло передаваться по женской линии. На созванных Генеральных штатах дворянство герцогства 30 января 1477 г. принесло королю присягу верности^{939}. Нужно отметить, что большинство бургундских феодалов поддержало французского короля. Дворяне, оставшиеся верными дочери Карла, образовали «бургундскую партию», которая в начале марта 1477 г. подняла, мятеж, охвативший значительную часть бургундского герцогства и графство Бургундия (Франш-Конте). Графство Франш-Конте являлось имперским леном, поэтому большинство дворянства здесь не было связано вассальными узами с королем Франции.

Итак, французские войска вошли в Пикардию и заняли некоторые города Артуа: Аррас, Булонь, Эден, Ардр и др. Французы дошли до города Сент-Омер, который расположен совсем близко от Кале. После окончания Столетней войны Кале оставался единственным городом, принадлежавшим Англии, он был складочным местом для английских купцов, торговавших с Нидерландами и другими соседними странами. Поэтому английские купцы необычайно встревожились. Вполне логично было ожидать, что английский король отреагирует на действия французов, чтобы защитить свои интересы во Фландрии. Советник французского короля Филипп де Коммин в своих мемуарах писал: «Ведь совет Англии несколько раз предупреждал, когда наш король завоевал Пикардию, которая лежит рядом с Кале, что, захватив ее, он может попытаться взять также Кале и Гин. То же самое говорили постоянно находившиеся в Англии послы герцога и герцогини Австрийских, бретонцы и другие, но король Английский ничему не верил, по-моему, не столько по недомыслию, сколько из-за алчности, ибо он не хотел потерять тех 50 тысяч экю, что выплачивал ему наш король, как не хотел и расставаться с удобствами и удовольствиями своей мирной жизни»^{940}.[33] Пенсии и подарки от французского короля получали многие влиятельные лица из королевского окружения — Томас Ротерхем, епископ Линкольнский, Джон Мортон, архиепископ Кентерберийский (оба последовательно были канцлерами королевства), лорд Говард, герцог Норфолкский, Томас Грей, маркиз Дорсет и др.^{941}

Помимо материальной выгоды у Эдуарда IV имелись соображения и политического характера — он надеялся на брак своей дочери с наследником французского престола. Этот брак был одним из пунктов в договоре, подписанном в Пикиньи. Однако Людовик XI не спешил выполнять данный пункт. После смерти Карла Смелого у него появился план женить своего сына на дочери погибшего герцога (и не важно, что дофину было 6 лет, а Марии — 19). Без этого брачного союза французский король не имел права претендовать на те бургундские земли, которые входили в состав империи.

Многие дальновидные люди из королевского совета и парламента Англии предупреждали Эдуарда, что французский король и не думает выполнять обещание. Вот как об этом пишет Филипп де Коммин: «Среди тех, кто входил в его совет, и особенно среди членов парламента (это вроде наших штатов) оказалось несколько мудрых людей, которые были весьма прозорливы и не получали пенсий от нас, как другие. Они-то совместно с палатой общин и настаивали на том, чтобы король Английский открыто помог упомянутой барышне^{942}, утверждая, что мы его обманываем, и что брак никогда не состоится, ибо по договору, заключенному обоими королями в Пикиньи, клятвенно обещано, что за дочерью короля Английского, которую уже титуловали мадам дофиной, пришлют через год, а срок этот давно истек»^{943}.

Таким образом, представители городов в парламенте настаивали на том, чтобы помочь дочери Карла Смелого защитить ее владения. Для них это было жизненно необходимо. 23 мая 1477 г. Ричард Сели писал сыну в Кале: «Мне стало известно, что в Кале не прибыли купцы для закупки шерсти и овчин. Это очень плохо для купцов Стапля»^{944}. Побуждаемый палатой общин, Эдуард IV периодично направлял к Людовику XI послов с протестом по поводу захвата бургундских земель и предложением заключить мир с наследницей герцога Бургундского. Как отмечает Филипп де Коммин, французский король сдерживал активность Эдуарда «посольствами, подарками и прекраснодушными речами»^{945}. Тем временем армия Марии Бургундской таяла. Из того небольшого числа военных, которые остались у нее после смерти отца, многие предпочли перейти на сторону французского короля. Одни сделали это вынужденно, т.к. их владения находились в областях, уже захваченных Людовиком XI, другие — в надежде на щедрое вознаграждение. Кроме того, в больших городах, прежде всего в Генте, нарастала смута[34]. Воспользовавшись смертью Карла Смелого, фландрские города, озлобленные нарушением их традиционных вольностей и привилегий подняли восстание. Они заставили Марию Бургундскую подписать т.н. «Великую привилегию». Эта хартия, помимо подтверждения их прежних вольностей, давала им право на восстание в случае нарушения подписанной «привилегии».

Чтобы уберечь свои земли от поглощения Францией, Мария Бургундская предпочла выйти замуж за Максимилиана Габсбурга, теперь войну против Людовика XI вел именно он, и англичанам пришлось иметь дело с новым герцогом Бургундским. После того, как Мария вышла замуж за Максимилиана, Людовик XI решил присоединить бургундские земли насильно.

Осенью 1477 г. Эдуард IV начал переговоры с послами Максимилиана Габсбурга об улучшении условий торговли между Англией и Нидерландами^{946}.[35] Видимо, переговоры были трудными, т.к. 26 марта 1478 г. Ричард Сели-младший писал своему брату в Кале: «Сэр, наш отец хочет, чтобы ты сообщил ему, как обстоят дела с нашими послами и какой ответ они получили от герцога. Наш отец сказал, что не может написать тебе, пока не узнает, что ими сделано»^{947}. Купцы очень надеялись на то, что условия торговли будут улучшаться. Тем не менее, из-за военных действий фламандские деньги падали в цене. 10 октября 1478 г. Ричард Сели-старший писал из Лондона: «…Здесь говорят, что деньги во Фландрии вскоре упадут в цене, из-за чего нужно остерегаться остаться там без денег; поэтому ожидаются большие потери для всех, у кого на руках много фламандских денег…»^{948}. В следующем письме он опять возвращается к этому вопросу: «Принадлежащие мне шерсть и овчины желательно не продавать, поскольку мне будет очень трудно избавиться от фламандских денег»^{949}. У компании не осталось в запасе никаких наличных средств, чтобы вносить в казну таможенные пошлины, содержать гарнизон в Кале, не говоря уже о том, чтобы давать субсидии королю. В начале ноября 1478 г. мэр Стапля и сообщество купцов-стапельщиков направили в королевский совет делегацию, просившую предпринять какие-либо действия, чтобы нормализовать торговлю с Фландрией.

В Бургундии война продолжалась, хотя велась она не столько силами подданных йового бургундского герцога, сколько наемниками. «Бургундская партия» и Максимилиан Габсбург в основном использовали швейцарских наемников (хотя было и некоторое количество немецких). Именно благодаря использованию бургундским герцогом наемников, Людовику XI в 1477–1478 гг. не удалось подчинить Бургундию^{950}. Однако в начале 1478 г. французский король заключил со швейцарскими кантонами договор, по которому получил право найма солдат и согласие кантонов не оказывать помощи врагам Франции^{951}. К концу 70-х гг. «бургундская партия» потерпела поражение и в графстве, и в герцогстве Бургундия и сохранила поддержку только во владениях Максимиллиана Габсбурга.

Любое изменение в расстановке сил вызывало пристальное внимание англичан. От этого зависели условия торговли: побеждает герцог Бургундский — фламандские деньги растут в цене, побеждает французский король — стоимость фламандских денег падает. 7 августа 479 г. Максимилиан нарушил мир, заключенный с Людовиком XI в поле 1478 г., и напал на замок недалеко от Камбрэ. Уже 12 августа Ричард Сели-старший, находившийся в Лондоне, сообщал своей семье в Эссекс не только о сражении, но и о таких подробностях, которые свидетельствуют о необычайном интересе к происходившему во Фландрии. Ричард Сели не сомневается, что остальные члены семьи по достоинству оценят сведения: Томас Блайхом получил письмо из Кале, в котором сказано о сражении, происходившем в прошлую субботу между герцогом Бургундским и королем Франции близ местечка Теруан. Битва началась в субботу в 4 часа после полудня и продолжалась до ночи. Она была кровопролитной для обеих сторон, но герцог Бургундский выиграл сражение и стяжал славу. Герцог Бургундский захватил много артиллерии французского короля, 5 или 6 тыс. французов было убито. Написано сразу в пятницу в большой спешке»^{952}. Хочется обратить внимание на дату письма — Ричард Сели пишет через 5 дней после сражения, т.е. известие о нем сразу отправили в Англию. Необходимость в быстроте передачи новостей хорошо понималась всеми, но особенно теми, кто желал сохранить свое богатство и безопасность.

Хотя нужно отметить, что сообщения соперников о конфликтных событиях вносили изрядную путаницу в реальную картину. О том же сражении у Теруана Филипп де Коммин пишет более сдержанно: «Кавалерия короля была гораздо более многочисленной, чем у противника, и она смяла герцогскую кавалерию, которую вел монсеньор Филипп де Равенштейн, и стала преследовать ее вплоть до Эра. Герцог присоединился к своим пехотинцам <…> Королевские вольные лучники принялись грабить обоз герцога и сопровождавших его маркитантов и прочих. На них напали герцогские пехотинцы и перебили некоторых. Герцог потерял убитыми и взятыми в плен больше, чем мы, но поле боя осталось за ним…»^{953}. Недостаток точности характерен для всей информации рассматриваемого времени. Это касается и дат, и точных цифр. Новости содержали только отдельные фрагменты событий, и полная картина складывалась лишь постепенно^{954}. Можно лишь заметить, что в своих сообщениях купцы стремились быть максимально точными, насколько возможно в то время, ведь информация проходила через многие руки.

После сражения 7 августа 1479 г. Людовик решил начать мирные переговоры с Максимилианом. При поддержке гентцев французский король намеревался женить дофина на дочери Максимилиана и Марии, связав, тем самым, герцогу руки. Условием этого брака было сохранение за Францией графства Бургундского, Осеруа, Маконне и Шароле и возврат Артуа (за исключением Арраса)^{955}. По дипломатическим соображениям Людовик XI на словах продолжал поддерживать проект брака дофина с английской принцессой, чтобы не допустить открытых военных действий со стороны Англии. И оба короля продолжали обмениваться послами, хотя угроза войны становилась все более реальной.

Английское купечество в Кале и Лондоне с тревогой следило за развитием событий. В ноябре 1480 г. Джордж Сели сообщал отцу из Кале: «Герцогиня Маргарита[36] прибыла из Бона в Сент-Омер, туда же прибыли послы, как английские, так и французские. Трудно сказать, какой мир нас ожидает: некоторые лица из герцогского Совета будут за мир, другие — за войну. Согласие зависит от Англии, французский король поставил свои гарнизоны вдоль границы и держит их в полной готовности». Интересно, что после рассуждений на высокие политические темы Джордж Сели лаконично замечает: «В Кале теперь мало купцов»^{956}.

Переписка английских купцов за 1480–1481 гг. полна сообщений об обстановке во Фландрии. Все чаще встречаются упоминания о возможности войны между Англией и Францией^{957}. Появляются сведения о столкновениях англичан и французов на море. 13 мая 1481 г. Уильям Сели, находившийся в Кале, писал в Брюгге Джорджу Сели: «Извещаю Вас, что 12 мая здесь были два француза, преследовавшие английский корабль напротив Кале. Федерстон, Джон Дейв, Томас Оувертон следовали дорогой в Кале, но они находились на суше. И как только они увидели это, то достали бот и сели в него; и это же сделали капитан Маршалл, сэр Томас Эверингем, капитан Нессфилд с другими солдатами Кале. Они выручили английский корабль, захватили французов и доставили их в гавань Кале»^{958}.

Казалось, сама судьба помогала Людовику XI реализовывать его планы. В 1482 г. после несчастного случая умерла Мария Бургундская. Её дети, Филипп и Маргарита, оказались во власти гентцев, склонных к мятежу против Бургундского дома и союзу с Францией. По традиции дети должны были находиться под совместной опекой Фландрии, Брабанта и Геннегау, но жители Гента, представлявшие Фландрию, когда истекли положенные четыре месяца, отказались передать детей другим областям. В 1483 г. Маргарита, вопреки воле своего отца Максимилиана Габсбурга, под усиленной охраной гентцев была увезена во Францию[37].

Переговоры Людовика XI с Максимилианом не могли улучшить англо-французские отношения, поскольку Эдуард IV оказался обманутым в надежде на брак своей дочери с дофином. Тем более что Людовик XI, сломив сопротивление бургундских вассалов и подписав 23 декабря 1482 г. в Аррасе мирный договор, отказался выполнять договор в Пикиньи и платить Эдуарду IV установленную сумму.

Купцы-стапельщики с тревогой следили за развитием отношений между Людовиком XI и Эдуардом IV и сообщали друг другу о прибытии послов из Франции и ходе переговоров. Смерть Марии Бургундской была воспринята ими как трагедия. В связи с этим событием Ричард Сели-младший писал из Лондона брату в Кале: «Извещаю, что получил твое письмо, из которого узнал о смерти молодой Леди Бургундской и об измене у Сент-Омера. Я молю бога поддержать и спасти фламандцев»^{959}. Эта реакция особенно впечатляет на фоне полного равнодушия к судьбам английской знати, многие представители которой гибли во внутренних конфликтах.

Отказ Людовика XI выплачивать английскому королю установленную в Пикиньи сумму привел к тому, что Эдуард IV усилил нажим на своих купцов. В начале мая 1482 г. Компания купцов-стапельщиков после сложных переговоров была вынуждена пожаловать королю 6 тыс. марок, «оставшихся после уплаты таможенных пошлин и субсидий»^{960}.

После начала переговоров о помолвке между дофином и Маргаритой Бургундской активных военных действий во Фландрии не велось, хотя некоторые города из-за предательства бургундских военачальников переходили в руки французов. 31 июля 1482 г. Уильям Сели сообщал в Лондон о сдаче французам города Эйр в Артуа и еще одного замка в миле от Сент-Омера^{961}.[38] Теперь английское правительство было настроено более воинственно, нежели раньше. В этом же письме английский купец сообщает: «Французы намерены взять Гравенинг, и им никто не препятствовал в течение двух дней <…> Каждый день из Сент-Омера к лорду-чемберлену прибывает гонец с просьбой о помощи со стороны Англии. Лорд заверил их, что они не будут испытывать недостатка ни в людях, ни в провианте, поскольку мы ждем в ближайшее время прибытия пополнения из Англии». И вновь следующая фраза объясняет столь пристальное внимание купцов к военным действиям: «Если французы получат Гравенинг, будет прерван путь на осеннюю ярмарку»^{962}.

В 1482 г. Людовик XI был уже серьезно болен и не мог вести такую активную деятельность, как прежде. А у Максимилиана не осталось ни войск, ни средств, чтобы отвоевывать захваченные французами территории. Попытки получить деньги у фландрских городов не увенчались успехом, т.к. Гент и Брюгге отказали герцогу в поддержке. Максимилиану пришлось уйти в Зеландию^{963}.

Отсутствием герцога и его войск решили воспользоваться давние противники Бургундского дома — льежцы. Льежская область была частью Священной Римской империи и не принадлежала Бургундии. Но бургундские герцоги постоянно вмешивались в дела льежцев и стремились включить епископство в состав своих владений. Вражда особенно обострилась, когда при помощи Филиппа Доброго епископом Льежа в 1456 г. был назначен Людовик Бурбон, во всем подчинявшийся герцогу. Воспользовавшись борьбой Максимилиана с Людовиком XI, льежцы в августе 1482 г. подняли мятеж и убили епископа^{964}. Это было выгодно французскому королю, т.к. льежцы при поддержке брабантцев разрушили все укрепленные пункты, расположенные между ними и Францией, но чрезвычайно обеспокоило представителей английского купечества, которое, вероятно, готово было вмешаться в эту борьбу. Сообщая об упомянутых событиях, Уильям Сели отмечал, что гентцы «обратились к компании английских купцов и к каждой компании купцов в Брюгге и приказали им вести свою торговлю, не вмешиваясь ни в какие распри, иначе последует наказание»^{965}.

1483 г. был ознаменован важными событиями в политической жизни Англии и Франции. 19 апреля 1483 г. скончался английский король Эдуард IV. Захвативший трон Ричард Глостер рассчитывал на дружбу с Людовиком XI и на получение пенсии, которую французский король выплачивал Эдуарду. Людовик не ответил на письмо Ричарда и даже не стал слушать его посланника. Филипп де Коммин пишет, что Людовик поступил так, «считая герцога Глостерского жестоким злодеем»^{966}. Однако Людовик XI никогда не отличался сентиментальностью, напротив, прослыл очень практичным человеком. Думается, для Франции это был весьма удобный случай ликвидировать свои обязательства перед Англией.

30 августа 1483 г. умер король Франции Людовик XI. Его сыну, будущему Карлу VIII, исполнилось 13 лет. Образование его было поверхностным, да и большим умом он не отличался. Последующие 7 лет вместо него правила его сестра Анна Бурбон. В эти годы отношения между Англией и Францией продолжали ухудшаться, тем более что Франция вместе с Бретанью поддержала притязания на английский престол графа Ричмонда, Генриха Тюдора. Когда в сентябре 1483 г. герцог Бакингем организовал заговор против короля Ричарда III и предложил Генриху Тюдору присоединиться к нему, герцог Бретани Франциск дал Генриху воинов и корабли. После провала заговора Ричард III потребовал выдачи Генриха, которому пришлось бежать из Бретани к Карлу VIII^{967}.

Эти события неизбежно отражались на состоянии английской торговли с Фландрией. В начале января 1484 г. Ричард Сели писал из Кале: «Также, сэр, извещаю, что в воскресенье перед Крещением бретонский и французский флот совместно прибыли в Кале из Слейса, и в ту же ночь некоторые [английские] корабли, которые вышли из Кале <…> вклинились в них и захватили 30 кораблей французов, но все бретонцы сбежали…»^{968}. Из текста письма ясно, что перед этим французы захватили английские суда. О захватах английских кораблей французами сообщается и в других письмах англичан. Нападению подвергались не только корабли рядовых купцов, но и самого Лейтенанта Кале^{969}. Как для английских, так и для фламандских купцов династические споры и борьба несли разорение. Купцы обеих стран стремились сохранить мир. Уильям Сели писал: «Англичане, прибывшие из Фландрии, говорят, что фламандцы не хотят войны. Они отправили, как сами говорят, посольство к милостивому королю Англии»^{970}. Из последующих писем видно, что основным вопросом, который намеревались поставить посланцы герцога Филиппа (сына Максимилиана и Марии Бургундской) перед английским королем, было возмещение убытков за захваченные англичанами товары. Кроме того, вопрос о возмещении убытков был поднят герцогом Филиппом и Советом Фландрии перед мэром Стапля и Компанией стапельщиков^{971}.

Противоречия между Англией (точнее, Ричардом III) и Францией и возобновившиеся военные действия Максимилиана Габсбурга дестабилизировали торговлю. В феврале 1484 г. Уильям Сели сообщал из Кале, что герцог Максимилиан с большим числом людей вновь находится во Фландрии й подчинил себе некоторые города. В этом же письме сообщается, что пассажирское судно, вышедшее из Дувра в Кале, было захвачено французами и отправлено в Дюнкерк^{972}. В конце письма Уильям Сели отмечал, что голландские купцы, прибывшие в Кале из Дельфта, привезли с собой мало денег, потому что боятся солдат Максимилиана.

Ситуация осложнялась тем, что некоторые фландрские города открыто выступили против Максимилиана. В их число входили Брюгге и Гент. Сторонников герцога преследовали и даже подвергали казни. Герцог Максимилиан силой подчинил себе некоторые города, но Брюгге, Гент и Ипр продолжали сопротивление^{973}. Такое положение дел было очень выгодно Франции, но наносило большой ущерб англичанам. Фламандские и английские купцы начали в разных местах захватывать друг у друга товары. В марте 1484 г. компания стапельщиков Кале поставила вопрос о возобновлении практики репрессалий^{974}. Одновременно с этим в марте 1484 г. начались переговоры между английским королем и герцогом Филиппом о предоставлении английским и фламандским купцам гарантий безопасности. В этих переговорах участвовали, с одной стороны, купцы Стапля, а с другой, — Совет Фландрии^{975}. Фламандцы были настроены очень решительно. В апреле 1484 г. Уильям Сели сообщал в Лондон: «…Никакой ясности по поводу договоренностей с Фландрией нет. Я опасаюсь, что они могут порвать с нами, т.к. люди, посланные Стаплем к Управлению Гента для переговоров о гарантиях безопасности членам Компании стапельщиков, вернулись ни с чем»^{976}. В мае положение продолжало оставаться неопределенным. В нарастании враждебности были виноваты не только фламандцы. Уильям Сели в мае 1484 г. сообщал братьям о некоем капитане Джоне Дэви, которого приговорили в Миддлбурге к смерти за грабежи на побережье Зеландии. «Но его друзья, которые грабили зеландский флот <…> захватили заложников из этих мест и увезли с собой на кораблях, заявив, что как поступят с Джоном Дэви, так и они поступят с этими людьми…»^{977}.

В августе 1485 г. в битве при Босворте погиб Ричард III, и королем Англии стал Генрих Тюдор. Можно предположить, это должно было улучшить отношения Англии с Францией и Фландрией, учитывая то, что Ричарда III не поддерживала ни та, ни другая сторона. И действительно, в январе 1486 г. был заключен мирный договор между Англией и Францией^{978}. С Фландрией же все обстояло сложнее.

Максимилиан Габсбург вернулся в свои бургундские владения в июне 1486 г., получив титул короля Римского. Переговоры нового английского короля с Максимилианом об улучшении условий торговли проходили очень трудно. Как отмечалось, они велись еще в 1484 г. с герцогом Филиппом и Советом Фландрии, но взаимных обид накопилось так много, что рассчитывать на быстрый успех переговоров не приходилось. В феврале 1487 г. Уильям Сели сообщал брату в Лондон: «Также довожу до вашего сведения, что посланники короля Римского и представители нашего короля не могут прийти к соглашению. Видимо, оно состоится не раньше середины следующего лета, т.к. представители короля Римского заявили со всей определенностью, что их господин дал им указание не заключать мира раньше середины лета»^{979}.

Тем временем англичане и фламандцы продолжали захватывать товары друг друга. Интересно заметить, что английские купцы вполне объективно оценивали ситуацию и не винили во всем одних фламандцев. В сентябре указанного года Уильям Сели писал: «…Что касается поездки во Фландрию, то пока туда можно добраться благополучно, но возвращение домой может осложниться, т.к. если наши вооруженные люди захватят фландрские рыболовные суда, что, как я слышал, они собираются сделать, то тогда многих англичан задержат во Фландрии»^{980}. Как выясняется из следующего письма, то, чего опасался Уильям Сели, действительно произошло — англичане захватили фландрских рыбаков. В ответ в Остенде и других местах были захвачены английские суда с товарами, и английское мореплавание у берегов Нидерландов оказалось под запретом^{981}. Налаживавшиеся десятилетиями торговые связи между купцами были разрушены. В декабре 1487 г. тот же Уильям Сели отмечал: «…Во Фландрии теперь неспокойно, мира нет, все гарантии безопасности, которые давались до этого дня, отменены <…> Теперь нет человека, который осмелился бы рисковать во Фландрии…»^{982}. Общие гарантии мира давались лишь тем купцам, которые привозили продовольствие, причем независимо от того, из какой страны они прибывали.

Положение осложнялось тем, что в 1487 г. возобновились открытые военные действия между французскими войсками и Максимилианом. Борьба шла с переменным успехом — то римскому королю удавалось освободить некоторые свои города, то французская армия одерживала победы. Дело доходило до того, что под угрозой захвата оказался Гент. В октябре 1487 г. Уильям Сели писал брату: «Сэр, большая тревога в Генте; руководство города бежало в Брюгге. Опасаюсь, что Гент вскоре будет французским»^{983}. Передвигаться по стране было очень опасно — неизвестно, с какой стороны следовало ждать нападения. Эта тревога и неопределенность отразилась в словах Уильяма Сели: «Я впервые с такой опасностью для жизни проезжал через Фландрию»^{984}.

Воспользовавшись благоприятным моментом, Гент и некоторые другие города решили вернуть себе средневековые вольности, отнятые у них еще герцогом Филиппом Добрым. Первыми восстание против Максимилиана подняли гентцы, которым французский король предложил провозгласить республику под патронажем Франции. Руководители повстанцев намеревались направить в Брабант, Голландию и Зеландию послов с предложением прислать в Брюгге своих представителей для выработки общего решения. Уильям Сели, сообщая об этом, отметил: «И они заявили, что снова сбросят цепи»^{985}. Английский купец выражает надежду, что Максимилиан сможет покорить восставшую Фландрию и пожалует английскому королю то, о чем так долго шли переговоры. Это было жизненно важно для купцов — обстановка в стране была совершенно неподходящей для торговли: «Здесь идет большая война между Гентом и королем Римским, — писал Уильям Сели из Кале, — и отсюда никто не может отправиться на ярмарку, поскольку по пути из Гента их захватят в плен, как уже случалось прежде с некоторыми ганзейцами и кёльнцами. Посему никто не решается посещать эти места, и даже теперь, в хороший сезон, сюда не прибывают иноземные купцы»^{986}.

Нуждаясь в деньгах для войны с Францией, Максимилиан в начале 1488 г. созвал в Брюгте Генеральные Штаты. Однако не только не получил денег, но оказался в плену у горожан. Как это могло сказаться на англо-фламандской торговле? Уильям Сели в феврале 1488 г. писал: «Сезон ныне в Брюгте такой, что ни у кого нет товаров на продажу. В течение 8 дней ворота Брюгге были закрыты, и ни один человек не входил в город и не выходил из него, и даже после [2 февраля] все жители Брюгге оставались при оружии и держали под охраной рыночное место. Они задержали короля Римского, отогнав от него всех его людей, и заключили его под стражу»^{987}. Положением Максимилиана был обеспокоен и английский король Генрих VII, опасавшийся потерять связи с фландрскими городами, если они попадут под контроль Франции. Пленение законного монарха вызвало тревогу и у римского папы, королей Испании и Португалии. С помощью войск Швабского союза восстание фландрских городов против короля Римского подавили. В феврале 1489 г. Генрих VII заключил с Максимилианом мир^{988}. Но до нормализации отношений между Англией и Бургундией было еще далеко.

Несмотря на то, что между английским королем и Максимилианом Габсбургом был подписан мирный договор, почти все враги Генриха VII находили самый теплый прием и поддержку у вдовы Карла Смелого (и сестры Эдуарда IV) Маргариты Йоркской. Например, пользуясь финансовой поддержкой бургундцев и французского короля Карла VIII, Перкин Уорбек, присвоивший себе имя младшего сына Эдуарда IV — Ричарда, несколько раз пытался вторгаться в Англию. После того как Генрих VII заключил в ноябре 1492 г. мирный договор с Карлом VIII, Перкин Уорбек перебрался ко двору Маргариты Йоркской. Генрих VII ответил тем, что изгнал фламандцев из Англии и запретил торговлю с Фландрией. Эрцгерцог Филипп отреагировал изгнанием английских купцов из Фландрии^{989}. И торговля между Англией и Фландрией почти прекратилась.

Правда, под давлением своих купцов Филипп Красивый и Генрих VII в феврале 1496 г. заключили договор, предусматривавший восстановление торговых отношений между Англией и Фландрией. По этому договору английские купцы могли беспрепятственно ввозить сукно в Нидерланды. К слову сказать, это стало одной из причин упадка фламандского сукноделия, ускоренного в XVI в. борьбой с Испанией. Но и для английских купцов, специализировавшихся на торговле шерстью с Нидерландами, дни процветания ушли в прошлое.

Несмотря на изменившуюся обстановку, нидерландские провинции и в последующие десятилетия активно участвовали в европейской политике. В XVI в., входя в состав владений-Габсбургов, бывшие земли бургундских герцогов неоднократно становились плацдармом для нападения на Францию. И хотя торговый обмен между Фландрией и Англией не был таким активным, как в XV в., Нидерланды и в XVI в. продолжали оставаться объектом экономических и политических интересов Англии.

§ 7. Преступность в английском средневековом городе в последней трети XV в. (на материалах города Йорка)

Преступность существовала на всех этапах развития человечества, хотя представление о том, что является преступлением, менялось от эпохи к эпохе, от региона к региону, и от страны к стране^{990}. Оговоримся сразу, в Средние века понятия «преступление» не существовало, оно появилось только в период Нового времени^{991}. Уровень и характер преступности, несомненно, сопряжен с уровнем социально-экономического развития, но чем дальше, тем сильнее прослеживается связь с политической обстановкой в той или иной стране. В любом обществе всегда найдутся люди, недовольные своим материальным положением, социальным статусом, объемом власти и желающие улучшить их. К этому добавляется эмоциональная составляющая — любовь, ненависть, вспыльчивость и прочее.

Противоправные действия в Средние века можно разделить на три большие группы — преступления против государства и Церкви, преступления против личности, и преступления против собственности. Источники показывают, что в рассматриваемый период политическая обстановка, сложившаяся в Англии, оказывала существенное влияние на рост преступности.

Чтобы понять, в каких документах последней трети XV в. речь идет о проступках, требующих наказания, необходимо знать какие деяния в это время квалифицировались как преступные. Если рассматривать преступления против государства, то под это понятие с XIII в. подпадала, прежде всего, «измена». Из-за размытости формулировки в измене можно было обвинить любого неугодного монарху человека, чем короли часто пользовались^{992}. Кроме измены преступлениями против государственного устроения признавались собрания с целью организации беспорядков, сговор, призывы к мятежу и свержению правящего монарха.

Поскольку Христианство являлось официальной идеологией, преступлениями признавались такие деяния, как неверие, святотатство, ересь, кощунство, колдовство. Преступлениями против личности считались убийства, нанесение увечий разной тяжести, побои, похищение людей.

Юристы считают, что самыми многочисленными были преступления против собственности. И это не удивительно — в условиях почти непрекращающихся войн и набегов грабежи стали почти обыденным явлением. Кроме грабежей выделялось воровство (обычное, кража со взломом, воровство во время пожара, перепродажа ворованного имущества и пр.)^{993}

Попытаемся рассмотреть, был ли уровень преступности и состав преступлений в английском городе последней трети XV в. обычным явлением, не отличавшимся от более раннего и позднего времени, или можно говорить о каких-то особенностях, присущих именно этому периоду?

В качестве источников использовались городские книги г. Йорка, записи в которых начинаются с марта 1474/75 гг., чем и объясняется указанная в названии хронология^{994}.[39] Записи не являются протоколами заседания городского совета. Городской клерк заносил в книги то, что сам считал достойным внимания. Но именно благодаря этой особенности городских книг Йорка мы имеем богатейший материал не только по всем вопросам городской жизни, но и по истории Англии в целом.

Для рассмотрения поставленного вопроса пример Йорка является очень подходящим. С одной стороны, Йорк можно рассматривать как типичный английский средневековый город со всеми присущими ему атрибутами. С другой, — на протяжении большей части Средневековья Йорк был вторым после Лондона городом Англии. У Йорка очень древняя история. Он основан в 71 г. н.э. Во времена римлян Эборакум (такое название носил в то время Йорк) был важным военным центром и столицей провинции Нижняя Британия. В VII в. он стал столицей короля Нортумбрии, и именно здесь король Эдвин принял крещение от епископа Паулинуса. В IX в. город захватили викинги, после чего он стал крупным речным портом и центром торговли Британии с североевропейскими странами. В середине X в. викинги были изгнаны, и город вошел в англо-саксонское королевство. Йорк стал административным центром графства Йоркшир и резиденцией архиепископа. Первый архиеписк Йоркский — Эгберт, возведенный в сан еще в 732 г. Он основал библиотеку и школу, превратив тем самым Йорк в центр науки и образования Нортумбрии. С конца XIII — начала XIV в. Йорк стал второй после Лондона королевской резиденцией. На протяжении всего средневековья город занимал важное стратегическое положение — через него пролегал путь, соединявший Лондон и Эдинбург^{995}.

Если же говорить о второй половине XV в., то значение Йорка в королевстве стало снижаться. И это не удивительно — Эдуард IV проводил довольно жесткую политику по отношению к Йорку, он не мог забыть, что в конфликте Алой и Белой Роз симпатии горожан были на стороне Ланкастеров. Позднее Ричард III стремился сохранить хорошие отношения с руководством города, поскольку он вырос в Йоркшире и прекрасно знал расстановку сил на севере Англии^{996}.

После смерти Ричарда III в битве при Босворте правящая верхушка города, видимо, оказалась в затруднительном положении. Ссориться с новым королем мэру и городскому совету не хотелось, поэтому те документы, которые могли слишком явно продемонстрировать приверженность горожан Ричарду, были изъяты из официального реестра дел, а вместо них составлены длинные отчеты, показывавшие, как лояльно настроен Йорк к представителю новой династии.

Поэтому в городских книгах Йорка мы не обнаруживаем документов, связанных с преступлениями против короны. Много материала можно найти об участии города в политических событиях последней трети XV в., но это несколько другой вопрос.

О каких же правонарушениях содержатся сведения в документах, и что показывают эти тексты? Судя по записям в городских книгах, атмосфера в городе в рассматриваемый период была очень напряженной — убийства, поджоги, грабежи, драки, волнения были обычным явлением. Многие горожане запугивались, чтобы они отказались от своих прав на общинные земли. Именно в это время возникают споры с аббатством Св. Марии по поводу земельных владений, каковые споры были связаны с огораживанием общинных угодий^{997}.

В марте 1490/91 гг. мэр Йорка (в письме не указано имя, но 26 марта 1491 г. городской клерк записал, что Джон Фереби, мэр города, умер)^{998} получил послание от короля Генриха VII по поводу беспорядков и преступлений в городе. В письме короля говорится: «Убийства, преступления, беспорядки и другие вопиющие правонарушения совершались в пределах привилегий Йорка, которого вы являетесь нашим лейтенантом»^{999}. Король предупредил мэра, что если он не предпримет решительных шагов, чтобы поддержать надлежащий порядок в городе, то граф Суррей получил распоряжение доставить мэра Йорка к королю^{1000}. В апреле 1491 г. новый мэр Уильям Уайт отправил ответ королю, и в нем содержится удивительное утверждение, «что в течение тринадцати предшествующих лет в этом городе Йорке не совершалось ни убийства, ни беспорядков»^{1001}. Это заявление представляется более чем странным, потому что документы говорят об обратном.

Можно перечислять события в порядке хронологии, но я постараюсь отбирать материал по степени тяжести правонарушений. Несмотря на то, что Уильям Уайт заверял короля, будто в городе не произошло ни одного убийства, но в пятницу 11 мая 1487 г. городской клерк оставил запись — мэр и совет решили составить документ, «показывающий ужасную смерть Уильяма Уэллза, бывшего мэра и олдермена этого города» (У Уэллз был мэром Йорка в 1479 г.)^{1002}. Уэллз убит трактирщиком (“milner”) Джоном Робсоном, когда бывший мэр находился в ночном дозоре в качестве его начальника. Составители письма отмечают, что после осады замка городские стены пострадали, и им приходится «охранять этот ваш названный город как днем, так и ночью»^{1003}. Робсон был арестован, и его «в надежной тюремной камере допросили согласно вашим законам и наказали за его дурные черты в назидание всем остальным»^{1004}. Мэр и члены совета просят короля поручить мировому судье провести судебный процесс, чтобы назначить наказание указанному Джону Робсону. Конечно, не каждый день убивают бывших мэров, но судя по источникам, убийства в городе не были исключительно редким событием. Незадолго до отправления ответа королю в связи с разгулом преступлений в городе в январе 1491/92 гг. в совершении убийства обвинялся известный в городе старшина монастырских каменщиков Уйльям Хайндли.^{1005}

Таким образом, жертвами убийств становились не только бродяги и нищие, об убийствах которых городской клерк не считал нужным упоминать, и которым запрещалось оставаться в городе, но и весьма уважаемые люди.

Не всегда дело доходило до убийства. Иногда ссора заканчивалась нанесением побоев и увечий. В марте 1481 г. в присутствии мэра, членов совета и двух шерифов рассматривалось дело о «нанесении телесного вреда». Интересно, что среди участников драки фигурирует Ричард Йорк, олдермен и мэр города в 1468 и 1481 гг.^{1006} Сведения о драках иногда с применением оружия очень часто встречаются в записях городских книг. Вероятно, туда попадали случаи, выходящие за границы бытовых ссор между соседями. В сентябре 1482 г. разбиралась ссора между бывшими шерифами Джоном Хаггом и Майклом Уайтом, с одной стороны, и сэром Робертом Гиллоу, викарием кафедрального собора Св. Петра в Йорке, с другой. Из записи суть ссоры не ясна, но важно, что свои разногласия вполне уважаемые люди решают публично^{1007}.

В документы попадали записи о драках и простых горожан, если в ходе них каким-то образом проявлялось неуважение к властям города. 28 марта 1489 г. некто красильщик Брайан и кожевник Джон Бэревдейл повздорили на улице. Видимо, ссора была очень бурной, поскольку вмешался сержант Роланд Арморер, посланный мэром. Джон Бэвердейл, который, вероятно, был зачинщиком, после ссоры отправился в таверну Митфорда, куда явился сержант, чтобы препроводить Бэвердейла к мэру. Поскольку смутьян отказался повиноваться, проявив тем самым непокорность и неуважение к властям города, он был арестован и посажен в тюрьму^{1008}.

В августе 1490 г. произошла драка с применением ножей между служащими шерифа города Йорка и джентльменом (“gentilman”) Томасом де ла Ривером у дверей кафедрального собора Йорка^{1009}.

Помимо ссор и драк между отдельными горожанами документы содержат сведения о массовых беспорядках и волнениях. Так, в марте 1488/89 гг. было сделано несколько записей о волнениях горожан при избрании мэра^{1010}.

В 1494 г. во время спора между городом и аббатством Св. Марии по поводу общинной земли в Тенджхолле (записей о разбирательствах между городом и аббатством в конце XV в. содержится более десятка) смотрители городских гильдий отказались следовать распоряжениям, сделанным мэром и советом. Мэр неблагоразумно отдал приказ привратнику закрыть двери Гилдхолла и не выпускать смотрителей до тех пор, пока он не выступит с речью перед ними. Смотрители оттолкнули привратника в сторону и покинули помещение, употребляя при этом непристойные слова. На улице некоторые из них заявили, что если кто-нибудь будет арестован в связи с этим делом, остальные придут и освободят их. Дерзкие слова были доведены до сведения мэра, рикордера и двух олдерменов, которых вызвали к королю в Гринвич. Король, «говоря своими собственными устами», напомнил им об унаследованном авторитете и власти, которые они должны поддерживать и использовать. «Сэры (Sirs), — сказал он, — я хорошо знаю, что другие пользуются властью в пределах ваших привилегий, но я не могу видеть мой город впавшим в полное разорение и упадок, происходящие от отсутствия вашего правления и, если необходимо, я поставлю других правителей»^{1011}.

Интересно отметить, что в городских книгах Йорка содержится очень большое количество эпистол к королю и его писем, адресованных мэру и совету города. Причем содержание посланий часто совершенно не связано с какими-либо политическими проблемами. Это свидетельствует о том, что Генрих VII вникал в — казалось бы — мелкие внутренние вопросы городской жизни.

Помимо указанных правонарушений в документах имеются сведения о мелких кражах. Например, в октябре 1484 г. каменщик Джон Тинли подал в городской совет жалобу на кражу кошелька в харчевне (“Tapster house”)^{1012}.

В городских книгах содержатся странные на первый взгляд записи, касающиеся удостоверения хорошей репутации жителей города. Так, в марте 1486/87 гг. городской клерк сделал следующую запись: «Заявление о хорошей репутации Элизабет Рикардби, жены Томаса Пенирмена. Указанная Элизабет всегда считалась честной девицей, чистой телом, правильной в поступках и словах, и во всех делах, относящихся к ее женским обязанностям, честная речью и доброго нрава, никогда не замеченная в каком-либо преступлении или другом скверном деле»^{1013}.

Логично предположить, что указанную Элизабет обвинили в прелюбодеянии или развратном поведении, а после разбирательства было вынесено решение о ее хорошей репутации. Но еще раньше в присутствии мэра удостоверялись хорошее поведение и добрый нрав Роберта Симма, слуги шорника Томаса Милнера^{1014}. И в том, и в другом случае причины такого официального подтверждения хорошего поведения и «доброго нрава» не указаны. Видимо, они всем были понятны. Мы можем предположить два варианта объяснения. Либо указанные мужчины и женщины подозревались в каких-то противоправных действиях, либо это было связано с обвинениями со стороны Церкви в неподобающем поведении или словах. Вероятно, Роберт и Элизабет обвинялись в ереси или ведовстве, и городским властям пришлось официально подтверждать их «благонадежность».

К сожалению, городской клерк часто не указывал причину появления той или иной записи, а просто вносил в городские книги решение мэра и совета по тому или иному вопросу. Поэтому нам остается только гадать, что стало поводом для принятия конкретного постановления.

Тем не менее, на основании имеющихся документов можно сделать определенные выводы. Во-первых, противоправные действия в средневековом английском городе были обычным явлением. Случалось все — от убийства до мелких краж. Хотя в источниках больше всего записей касается преступлений против личности. Документов, относящихся к преступлениям против собственности гораздо меньше. Во-вторых, несомненно, что напряженная политическая обстановка второй половины XV в., когда борьба за власть в стране приводила к вооруженным столкновениям, вызывала значительное ухудшение криминогенной обстановки в городе. То, что в мирное время было чрезвычайным происшествием, становилось обыденным явлением. И Генрих VII прикладывал большие усилия не только для того, чтобы подчинить себе непокорную аристократию, но и нормализовать обстановку в городах, даже если приходилось вмешиваться в дела очень далекие от общегосударственных проблем.

§ 8. Власть в городе: город как орган и организм (Бристоль в первые десятилетия XVII в.)

За исключением периода Античности, когда существовали города-государства, и средневековой Италии положение города на протяжении разных эпох было двойственным. С одной стороны, город является частью большого государства, а с другой, — обладает собственной коммунальной целостностью. В свое время Фредерик Метлэнд, имея в виду средневековый английский город, писал, что это «одновременно орган и организм»^{1015}. Если рассматривать город с точки зрения государства, или, более точно, центральной власти, то он — организация с важнейшими государственными функциями, которые обязан исполнять. Если же рассматривать его с точки зрения обитателей, это организм, в котором есть голова и тело, работающие вместе для общей пользы.

Это двойственное положение города и видения городской жизни порождает серьезные споры среди членов каждого городского сообщества по поводу их официальных прав и обязанностей, а также моральной ответственности перед городом и государством. История Бристоля первой трети XVII в. может служить примером того, как строились взаимоотношения между городскими и государственными органами власти, и насколько запутанными они были, как соотносились городские и государственные интересы в рассматриваемый период.

Основным законом, управлявшим Бристолем в XVII в., была хартия Генриха VII от 1499 г. Эта жалованная грамота подтверждала свободы и иммунитеты, уступленные городу еще в 1373 г. и дававшие ему корпоративный статус^{1016}. Но хартия 1499 г. кое в чем изменяла структуру управления городом, усилив позицию олдерменов внутри корпорации. Управление городом сосредоточивалось в руках группы из 43 человек, состоявшей из мэра, рикордера, олдерменов, шерифов и членов городского совета, избиравшихся за исключением рикордера путем кооптации из фрименов города, которых было не более 1,5–2 тысяч.

Эта, если так можно выразиться, корпорация внутри корпорации формулировала и проводила в жизнь постановления, управлявшие городом и особенно его экономикой. Чтобы облегчить городскому правительству выполнение его задач, мэр и олдермены получили статус мировых судей и освобождение от тюремного заключения, что привело городскую администрацию в соответствие со складывавшейся тогда в стране национальной системой управления. С этого времени мэр города также выполнял обязанности одного из двух судей суда присяжных, благодаря чему городская корпорация была официально включена в юридическую и административную структуру государства^{1017}. Это означало, что статус и власть руководящих людей в городском управлении возросли. И не важно, действовали ли они в данный момент как королевские чиновники или только как городские. Это также означало, что корона (или государство) в лице мэра и олдерменов имела собственное постоянное звено в городском управлении, на которое в равной мере полагались как городской, так и тайный совет королевства.

Итак, в начале XVII в. члены муниципальных корпораций считали себя королевскими чиновниками, выполняющими служебные обязанности королевского правительства в своем городе. По выражению Дэвида Сакса: «Они были одновременно горожанами и королевскими служащими, отцами города и усыновленными агентами государства в своей общине»^{1018}.

Эта связь между городскими и национальными институтами власти только усиливалась, когда король созывал парламент. Бристоль был одним из городов со статусом графства и соответственно с привилегиями графства. Он мог посылать в парламент двух представителей. Но в городе 40-шиллинговые фригольдеры, которые имели право избирать парламентских представителей, были редкими особями, поскольку большая часть городского имущества не держалась лично как фригольд. В начале XVII в. (да и задолго до этого) голосование осуществлялось мэром, олдерменами и городскими советниками, которые держали от лица общины фригольд парламентского города, и небольшим количеством других людей схожего социального положения, которые держали фригольды, попавшие в частные руки в ходе закрытия монастырей в период Реформации^{1019}. В отличие от многих парламентских местечек, бристольские избиратели предпочитали иметь членов парламента, привязанных к городской корпорации. В начале XVII в. они были почти неизменно либо олдременами, либо городскими советниками. Только дважды, в парламенте 1625 г. и в Коротком парламенте, город вернулся к практике XVI в., когда одним из двух парламентских представителей избирался рикордер^{1020}.

Как уже отмечалось, управление город едва ли уместно считать демократическим. Люди, которые в городских органах власти имели широкие полномочия и обязанности, символизировали общину, но они были далеки от ее типичных представителей. Приобретение гражданской должности было прямым результатом экономического и социального успеха. Если человек скопил богатство (в 1635 г. в качестве минимума была установлена сумма в 1,5 тыс. ф. ст.), то он допускался к избранию в органы городского управления. Но это предполагало подключение его к расходам городского управления, которые в случае необходимости производились из его собственных денежных средств.

Избирательная процедура требовала двух кандидатов на каждую вакансию — один выдвигался мэром, другой — Советом в целом. Но из-за того, что существовало достаточно ограниченное число горожан, которые могли позволить себе, а точнее, имели средства, чтобы служить, одни и те же кандидаты вновь и вновь появлялись от выборов к выборам, пока большая их часть, в конечном итоге, не обретала желаемое положение.

Правда, нужно заметить, что не каждый охотно принимал эту честь. Некоторые предпочитали скорее уплатить тяжелый штраф, чем нести обременительные и неопределенные расходы в период службы. Время от времени даже применялось насилие, чтобы принудить сопротивляющихся индивидуумов к службе. Так, например, гроссеру Л. Ходжезу за его отказ пригрозили штрафом в 200 ф.^{1021} Но членство в городском совете имело и свои плюсы, поскольку оно повышало статус и приводило к увеличению политической власти, особенно в плане регулирования экономики. Члены Совета стремились поддерживать своих родственников и друзей, на чью помощь они, в свою очередь, надеялись, несмотря на то, что при избрании гарантировали — ни один из тех, кто должен исполнять службу, не будет этого делать.

Иногда конфликты в сфере торговли отражались и на избирательной политике в городе. Обычно выборы на такие должности как мэр или шериф обходились без острых разногласий. Объяснялось это тем, что указанные должности были дорогостоящими, поэтому на них могло претендовать немного людей. Кроме того, в городском совете настолько сильно было преобладание купцов-авантюристов, что их соперничество с розничными торговцами и ремесленниками редко всплывало на поверхность. Но когда на высшие должности в городе претендовали представители разных группировок крупных купцов, соперничество могло проявиться, как это наблюдалось, например, в Бристоле в 1626 г. при выборе мэра, и в 1639 г. — чемберлена.

Это общее применение экономических и политических критериев в гражданской службе приводило к тому, что состав городского совета в преображенном виде отражал распределение богатства внутри социальной группы. Хотя не каждый, кто имел право быть избранным, непременно избирался, главные должности в городской администрации занимали представители самых престижных профессий. Когда экономическая мобильность приводила к изменению социальной иерархии в городе, менялась и социальная структура городской администрации. Это очень наглядно можно проследить на примере тесно сплоченной группы купцов-авантюристов, которые в XVII в. заняли ключевое положение в городском управлении.

Еще в XVI в. в Бристоле происходили социальные изменения, связанные с общими изменениями в сфере торговли. Перемещение торговой активности в сферу торговли предметами роскоши с Испанией и странами Средиземноморья и возникновение новой формы торгового сообщества (Компании купцов-авантюристов) привели к расхождению интересов и возникновению постоянных конфликтов между оптовыми и розничными торговцами. Конечно, отношения между теми и другими всегда были сложными. Но в условиях нестабильности рынка дорогостоящих товаров, доставлявшихся в широком масштабе с Пиренейского полуострова, Средиземноморья, с Канарских островов и Мадейры, купцы-авантюристы пытались контролировать цены на эти товары путем исключения розничных торговцев и ремесленников из внешней торговли. Кроме того, деятельность крупных торговцев, занятых внешней торговлей, напрямую зависела от национальной экономической политики. Поэтому Компания купцов-авантюристов в значительной степени была политической «группой давления»^{1022} на правительство, действовавшей в интересах своих членов, о чем свидетельствует поток петиций и посланий королю и его чиновникам по тому или иному вопросу.

Что делало эту политическую функцию компании особенно эффективной, так это тесная связь купцов-авантюристов с городским управлением. Из 123 человек, избранных в Совет между 1605 и 1642 гг., когда события Гражданской войны нарушили избирательную процедуру, 71 человек (или около 60%) были связаны с Компанией. 62 человека одновременно занимали какие-то должности и в городской администрации, и в Компании. На протяжении первых десятилетий XVII в. преобладание купцов-авантюристов в бристольской администрации постоянно увеличивалось. Если с 1605 до 1623 гг. чуть больше половины Совета были членами Компании, то с 1623 г. до начала Гражданской войны цифра возросла до 75%. Сходная ситуация наблюдалась и с должностью мэра. Между 1605 и 1623 гг. чуть больше половины мэров были купцами-авантюристами. В последующие 19 лет пропорция выросла до 4/5. Эти изменения показывают возрастание веса и роли оптовых торговцев в городском сообществе. После 1605 г. как только появлялись вакансии городском совете, они все чаще заполнялись купцами-авантюристами^{1023}. На протяжении 30-х гг. XVII в. это преобладание оптовых торговцев в городском управлении привело к такому тесному союзу, что дважды за одно десятилетие мэр города был одновременно старшиной (директором) бристольского отделения Компании.

О тесном слиянии интересов городской администрации, купечества и государственных органов говорит тот факт, что когда созывался парламент, то его членами избирались те же самые руководители компании. Например, олдермен Хамфри Хук, между 1630 и 1639 гг. бывший 6 раз старшиной компании, заседал и в Коротком, и в Долгом парламентах. Ричард Лонг, дважды старшина за этот же период, заседал с ним в Долгом парламенте^{1024}.

Контроль над городским управлением со стороны купцов-авантюристов давал компании огромные преимущества и дома, и в Вестминстере. В 30-е гг. городская администрация была главным бастионом компании, защищавшим ее от грабежа королевских чиновников.

В 1621 и 1624 гг. суд олдерменов (подавляющее большинство которого состояло из купцов-авантюристов) и бристольские члены парламента, которые были членами муниципалитета и одновременно купцами-авантюристами, поддержали попытку компании добиться узаконенного исключения розничных торговцев и ремесленников из внешней торговли^{1025}. Такая структура административных органов приводила к тесной взаимосвязи местных проблем и национальной политики, влиятельных горожан и королевских служащих, коммунальных структур и центральных учреждений. Конечно, каждый город имел свою собственную историю, но она не отделяла город от королевства в целом. Это наглядно проявилось во время составления Петиции о праве. Данный документ, знаменитый в общей истории английского государства, занимает важное место и в локальной истории Бристоля. В августе 1628 г. два члена парламента от города — олдермены Джон Даути и Джон Баркер, бывший мэром города в 1625–26 гг., принесли в помещение городского совета «шесть книг», содержащих записи дебатов в парламенте 1628 г., поскольку совет «полагал подобающим» внести их в городские книги записей (“register books”)^{1026}.

Почему члены городского совета Бристоля так интересовались этими дебатами? В какой-то мере это можно объяснить событиями, которые предшествовали принятию Петиции о праве. С того времени, как войны с Испанией и Францией стали зависеть от морского могущества, Бристоль, будучи вторым портом королевства, неизбежно оказывался в гуще событий. Члены магистрата считали, что город несет непропорциональную долю расходов на содержание королевского флота. От них требовали выкладывать деньги для снабжения королевских кораблей и предоставлять для службы королю их собственные корабли без своевременной оплаты или определенной перспективы ее получить. Им приходилось постоянно отвечать на запросы Тайного совета о насильственной вербовке моряков и содержании кораблей, сталкиваясь с административной неразберихой и проволочками. Как купцы-судовладельцы, лишенные войной их важнейших рынков и не имевшие возможности заниматься ничем, кроме пиратства, они очень часто сталкивались с продажностью чиновников лорда-адмирала Бэкингема^{1027}. С начала царствования Карла I и до созыва парламента в 1628 г. трудности военного времени усугублялись действиями пиратов, завербованных капитанов, чиновников адмиралтейства и т.п.

Но высший пик событий пришелся на зиму 1628 г., когда капитан Уильям Бакстон, прикрываясь распоряжениями из адмиралтейства, попытался насильно завербовать на королевскую службу 7 лучших бристольских кораблей и 8 барок, несущих в общей сложности 444 человек и 106 орудий^{1028}. Собственники двух самых больших кораблей отказались выполнять его требования, что послужило примером и для других судовладельцев. У Бакстон обнаружил, что не может выполнить возложенное на него поручение без предварительной оплаты расходов. Д. Сакс объясняет причину упорства бристольцев тем, что Бакстон действовал по поручению лорда-адмирала Бакингема, а не Тайного совета. Уже с весны 1628 г. Бристоль выражал недовольство политикой герцога Бакингема^{1029}. В августе мэр города писал Тайному совету: «До тех пор, пока не будет возвращен долг, ни один человек не будет жертвовать никакие дополнительные суммы»^{1030}.

Можно ли говорить, что уже с 1628 г. Бристоль вступил на путь, приведший к гражданской войне? Думается, что это не так. В противостоянии 1628 г. участвовали, в основном, крупные торговцы, которые желали лишь облегчить тяжесть налогового гнета во время войны. Хотя бристольские купцы были готовы брать на себя некоторые дополнительные расходы, связанные, например, с охраной побережья от пиратов. Правда, при условии, что их расходы покроет корона. Не удивительно, что «отцы города» придавали такое значение Петиции о праве. Но когда в 1642 и 1643 гг. гражданская война пришла в Бристоль, большая часть членов городского совета и богатых купцов стали на сторону короля против парламента. Конечно, это не совсем бескорыстная преданность, т.к. она была куплена королем за пожалование очередной хартии городу. (В этом отношении бристольцы, можно сказать, брали пример с лондонцев^{1031}). Но городской совет и городская община, в целом, достаточно трезво относились к королевским обещаниям. Об этом свидетельствует возникновение процедуры регистрации королевских уступок и пожалований, касающихся корпоративных привилегий^{1032}.

Если вернуться к Петиции о праве, то горожане рассматривали свои частные проблемы как часть «общего кризиса свободы», который затрагивал каждого^{1033}.

Чувство причастности к национальному экономическому сообществу у бристольских членов магистрата сформировалось уже к началу 1620-х гг., если не раньше. Участие бристольцев в военных действиях на море в конце 20-х гг. только укрепило у них уверенность в том, что они участвуют в решении общегосударственных проблем. По этой причине они считали, что те экстраординарные расходы, которые им приходится нести, следует разделить с жителями, не вовлеченными в военные операции. Прежде всего, они надеялись на обитателей двух соседних графств, ссылаясь как на прецедент на схожие выплаты в царствование королевы Елизаветы. Но графства отказались содействовать, и не только потому, что отрицали наличие прецедента, но и потому, что не находили какой-либо пользы от соседства с Бристолем^{1034}. Этот ответ показывает — несмотря на близость Бристоля к Глостерширу и Сомерсету между ними не возникло общности интересов. Кроме того, он выявляет разницу в позициях бристольцев и жителей соседних графств: первые считали, что каждое графство в равной степени вовлечено в общегосударственные проблемы, вторые были убеждены, что каждое графство самостоятельно определяет степень своей вовлеченности в эти проблемы. В какой-то мере это разногласие объяснялось тем, что если война угрожала островной Англии, то угроза портам и прибрежным графствам была больше, чем внутренним. Кроме того, порты, подобные Бристолю, пользовались возможностью заниматься пиратством, от которого внутренние графства не могли получать прямую выгоду. Справедливости ради нужно отметить, что и в Сомерсете были люди, равные сэру Роберту Фелипсу, которые считали, что война не приносит особой пользы какой-либо отдельной местности, а только экстраординарные расходы, и их должны нести все сообща^{1035}.

Городские власти рассматривали себя как равноправных партнеров в отношениях с центральным правительством, вместе с которым они должны поддерживать порядок и защищать подданных. Они были готовы признавать власть государства до тех пор, пока оно помогало выполнять эти жизненно необходимые функции. Когда защищали свои властные позиции, они не противопоставляли себя королевскому правительству, поскольку рассматривали себя как неотъемлемую часть правительства королевства. Порядок в государстве для них означал союз власти с собственностью, что находило отражение в руководстве их собственным городским сообществом. И они опасались любого злоупотребления государственной властью, которое могло разрушить этот союз. Препятствуя вторжению королевских чиновников в политику городской корпорации, бристольский магистрат не предполагал полного разрыва с монархом, а еще меньше участия в гражданской войне. Однако в конце 20-х гг. многие из членов городского совета опасались, что неумеренное использование королевской власти может закончиться социальными беспорядками, и поэтому были озабочены поисками способа лучшего распределения власти между местными и центральными органами для охраны порядка и собственности. Бристольские члены магистрата рассматривали вопрос о политическом выборе не как противопоставление местной лояльности национальной, а как поддержку того, что будет лучше для национального государства, как они его понимали. Для большинства из них это было государство, граждане которого включены в определенное сообщество, а не какие-то чужестранцы не понимающие местных условий, но осуществляющие власть от имени короля. Другими словами, бристольские члены городского совета выступали сторонниками политического порядка, при котором городская община и государство были связаны друг с другом как части единого целого, а не как противники^{1036}.

Однако нужно иметь в виду, что отношения между городскими властями и короной строились исходя из интересов не всей городской общины. Должности в городском управлении давали преимущества мэру, олдерменам, городским советникам в отношениях с государством в защите их частных интересов. Городская администрация отстаивала интересы оптовых купцов часто в ущерб основной массе горожан. Так, розничные торговцы и ремесленники рассматривали свободу торговли как неотъемлемый признак статуса бюргера. Монополия купцов-авантюристов, поддерживаемая городской администрацией, узурпировала старинные права горожан. Тем не менее, в 1612 г. городской совет предпринял попытку своим распоряжением оградить интересы оптовых торговцев в сфере внешней торговли. Это вызвало резкие протесты со стороны основной массы горожан. После юридического опротестования постановление пересмотрели, отдельным розничным торговцам и производителям было разрешено вступать в компанию купцов-авантюристов. Именно по этой причине Компания начала в 1621 г. попытки с помощью правительства восстановить свою монополию, которые завершились приобретением новой хартии в 1639 г.^{1037} Поэтому, думается, городской организм вряд ли уместно назвать гармоничным союзом «головы и тела». Очень наглядно это можно проследить на судьбе бристольской компании мыловаров. В 1631 г. Карл I пожаловал Вестминстерской компании исключительное право на производства мыла из отечественного сырья. Он также дал право ее членам разрушать мастерские других людей, которые посягали на их привилегию. Торговцы и производители мыла в Бристоле оказались под угрозой разорения. К концу 30-х гг. только 4 из 11 мыловаренных мастерских уцелели в Бристоле, остальные изготовители мыла оказались в тюрьме Флитстрит за неуплату пошлин. Один из современников-роялистов, не заинтересованный в сгущении красок, сообщал, что однажды около 30-ти бристольских производителей мыла были захвачены в Лондоне, посажены в тюрьму, и освобождены лишь после уплаты 20 тыс. ф.ст.^{1038} Поскольку после 1634 г. городские мыловары не имели ни одного члена в городском совете, то бристольский магистрат и не подумал прийти им на помощь. Наиболее видные члены бристольской компании заключили частные сделки с Вестминстерской компанией и короной, бросив остальных своих собратьев на произвол судьбы^{1039}. Таким образом, взаимоотношения городских властей и городской общины с государством не были однозначными.

Выборы в Долгий парламент также показали, что перед Гражданской войной в городской общине Бристоля отсутствовало единство. В октябре 1640 г., когда Долгий парламент был почти избран, фримены города подали ходатайство в городской совет, прося допустить их к голосованию на парламентских выборах. Это было возобновленное требование, выдвигавшееся еще в 1625 г. Как и в 1625 г., в 1640 г. муниципальный совет отверг ходатайство и сохранил за собой контроль над выборами. В результате члены городского совета и некоторые близкие к ним по социальному статусу люди избрали представителями от города двух купцов-авантюристов — олдерменов Хука и Лонга. В январе 1641 г. эти люди представили парламенту жалобы бристольского совета, которые выражали интересы узкой группы купцов, господствовавших в городе[40].

Подводя итог, можно сказать, что в XVII в. горожане еще четко видели различие между «ними» и «нами». Но если городское сообщество существовало внутри централизованного государства, как, например, английский город, демаркационная линия часто была размытой.

Объясняется это тем, что существовали взаимно перекрывающиеся уровни власти. Кроме того, деятельность города как органа, обслуживающего государство, осуществлялась, как правило, ограниченной группой людей, а не общиной в целом. И если проводить аналогию между городом и организмом, то между его головой и телом не было гармонии, и его управление никогда нельзя было назвать в полном смысле демократическим. Это облегчало вторжение государства в городскую жизнь через своих чиновников, включенных в городскую администрацию.

Но несмотря на разногласия в городской общине Бристоля и купеческая элита, и мелкие торговцы имели общие политические устремления. И те, и другие хотели получить доступ к национальному институту власти, который долгое время крупнейшие купцы использовали в своих целях. Политические горизонты мелких торговцев, видимо, были такими же широкими, как и у крупных. Местный конфликт не вел их к провинциализму.

§ 9. Английский город в период гражданских войн XVII в. (на примере Бристоля)

Города играли ключевую роль в конфликте между королем и парламентом в Англии XVII в. В значительной мере это объяснялось тем, что Лондон и крупные морские порты контролировали поступления от таможенных пошлин. Да и собирать пожертвования, займы и налоги было гораздо легче с горожан, располагавших наличными деньгами, чем с сельских жителей.

Общеизвестным является положение о том, что в период гражданских войн в Англии западные области оказались на стороне короля. В то время как крупные западные города, такие как Глостер и Бристоль поддержали парламент.

Интересно посмотреть, как представляли свою позицию сами горожане? Отделяли они интересы короля от интересов парламента? Кто для них олицетворял власть? И хотя все специалисты сходятся на том, что в начавшемся военном конфликте крупные города поддержали парламент, можно ли говорить о единой позиции горожан?

Почему и король, и парламент придавали такое большое значение Бристолю? Город занимал доминирующее положение на Западе Англии. Поскольку к началу войны влияние короля самым сильным было на севере и западе, то от того, в чьих руках окажется город, зависело, смогут ли соединиться сторонники короля на Севере и в Уэльсе с роялистами из Корнуолла.

Достаточно много написано о том, почему города были недовольны политикой короля. Доходы короны уменьшались, в то время как расходы увеличивались. Из-за революции цен фиксированные ренты с коронных земель стоили все меньше, и поступлений от налогов, пожалованных парламентом, было недостаточно, чтобы соединить мостом расширяющуюся пропасть между доходами и расходами. В этих условиях монарх искал дополнительные источники дохода. Сразу после воцарения Яков без согласия парламента начал облагать налогами многие виды товаров. Затем он возродил древнее преимущественное право короля приобретать товары по льготным ценам (“purveyance”). В Средние века, когда король путешествовал по стране, округ или город, в котором он находился, должны были снабжать его и двор едой, напитками и жильем. Яков возродил это старое требование в виде денежного налога, который он требовал с торговцев в городах. Те, кто отказывались платить, обнаруживали, что взамен конфискованы их товары. В 1604 г. палата общин попыталась отменить данную привилегию в обмен на уплату 50 тыс. ф. в год, но это предложение было отвергнуто королем^{1040}.

Бристольцы были очень возмущены требованием короля, и в 1604 г. мэр города отказался допустить королевского уполномоченного для сбора налога на поставки (“Purveyance”), объявив его противозаконным. Палата Зеленого Сукна (“Board of Green Cloth”), занимавшаяся такими вопросами, направила мэру угрожающее письмо. Депутат парламента от Бристоля зачитал его перед палатой общин, которая в свою очередь выразила протест королю. Однако сопротивление оказалось бесплодным, и в 1605 г. поставщики двора захватили у бристольских торговцев 51 большую бочку кларета и 10 больших бочек сухого вина (“sack”), пообещав заплатить за них гораздо меньше, чем можно было получить на рынке. Никаких денег не последовало, и счет был оплачен не раньше чем через 10 лет, когда соответствующим торговцам выдали расписка на сумму 350 ф., гарантировавшая им получение налога на торговлю порта^{1041}.

В 1608 г. Бристоль опять был взбудоражен, поскольку король обложил налогом сладкие вина, прибывавшие в порт, несмотря на тот факт, что налог, называемый “prisage”[41], в размере 1/10 стоимости каждой бочки уже был уплачен бристольскими купцами. После долгих сборов и подходящих взяток соответствующим чиновникам плату снизили при условии, что торговцы города будут уплачивать налог на поставки (“purveyance”) вином и бакалейными товарами, когда двор окажется в пределах 20 миль от города. И когда в 1613 г. королева посетила Бат, то из Бристоля доставили 5200 галлонов вина помимо сахара и других бакалейных товаров. Было выдано расписок больше чем на 1 тыс. ф. соответствующим торговцам, счета которых оплатил город^{1042}. Эти обременительные и раздражающие требования перешли и в царствование Карла I.

Другим способом, использовавшимся королем для увеличения доходов, было возобновление практики продажи «монополий». В начале царствования Яков I отменил все монополии, пожалованные Елизаветой, но привилегированные компании продолжали существовать. Нуждаясь в деньгах, король вновь вернулся к методам, испытанным еще во времена его предшественников.

Но зададимся вопросом — разве патенты получали или покупали только представители знати? Монопольные патенты получали горожане, правда, как правило, столичные купцы, из-за чего разорялись купцы провинциальных городов. Так, в 1620 г. две лондонские компании получили исключительное право производить табачные трубки и крахмал. Бристоль производил оба этих товара и был вынужден отказаться от торговли ими под угрозой большого штрафа. Карл I следовал по стопам Якова и в 1631 г. пожаловал лондонской компании из 17-ти человек исключительное право на производство мыла из местного сырья. Он также дозволил разрушать мастерские других людей, кто посягает на их привилегию. Теперь торговцы мылом в Бристоле, который прежде занимал важное место в этой торговле, оказались под угрозой разорения. Они убедили Лондонскую компанию позволить им производить 600 тонн в год, с которых король потребовал специальный налог в 14 ф. ст. с тонны.

Продажа монополий разоряла представителей средних слоев купечества. Но справедливости ради нужно отметить, что богатейшие купцы Бристоля иногда извлекали пользу из монопольной системы. Так, в 1618 г. один лондонский купец получил патент на монопольный экспорт масла из Южного Уэльса на 21 год с условием уплаты короне 1 ш. с килдеркина[42]. Бристольские торговцы приобрели 2/3 доли патента с обязательством уплачивать короне больше, чем владелец монополии. Торговцы Бристоля компенсировали свои потери за счет производителей Южного Уэльса, которые отрезались от рынка.

Примерно в это же время другие местные торговцы раздобыли исключительное право на ежегодный экспорт 120 тыс. телячьих шкур сроком на 40 лет при условии уплаты ежегодной ренты владельцу патента^{1043}. В приведенных примерах речь идет о предпринимательских слоях, о тех людях, которых принято называть буржуазией. Уже это заставляет предполагать, что взаимоотношения различных слоев городского населения и власти — очень сложные, и позиция городов во вспыхнувшем конфликте между королем и парламентом не могла быть однозначной.

Чувство причастности к национальным проблемам у Бристоля сформировалось уже к началу 1620-х гг., если не раньше. Участие жителей города в военных действиях на море в конце 20-х гг. только укрепило у них уверенность в том, что они участвуют в решении общегосударственных проблем. По этой причине они считали, что те экстраординарные расходы, которые им приходится нести, необходимо разделить с жителями, непосредственно не вовлеченными в военные операции. Прежде всего, они надеялись на обитателей двух соседних графств, ссылаясь как на прецедент на схожие выплаты в царствование королевы Елизаветы. Но графства отказались содействовать, и не только потому, что отрицали наличие прецедента, но и потому, что не находили какой-либо пользы от соседства с Бристолем^{1044}. Этот ответ показывает — несмотря на близость Бристоля к Глостерширу и Сомерсету между ними не возникло общности интересов. Кроме того, он выявляет разницу в позициях бристольцев и жителей соседних графств: первые считали, что каждое графство в равной степени вовлечено в общегосударственные проблемы, вторые — будто каждое графство самостоятельно определяет степень своей вовлеченности в эти проблемы. В какой-то мере это разногласие объяснялось тем, что если война угрожала островной Англии, то угроза портам и прибрежным графствам была больше, чем внутренним. Кроме того, порты, подобные Бристолю, пользовались возможностью заниматься пиратством, от которого внутренние графства не могли получать прямую выгоду. Правда, нужно отметить, что и в Сомерсете встречались люди, подобные сэру Роберту Фелипсу, которые считали, что война не приносит особой пользы какой-либо отдельной местности, а только экстраординарные расходы, и их должны нести все сообща^{1045}. Возможно, это еще одна причина, почему в период гражданской войны западные графства поддержали короля, а города — парламент.

Городские власти рассматривали себя как равноправных партнеров в отношениях с центральным правительством, вместе с которым они должны поддерживать порядок и защищать подданных. Они были готовы признавать власть короля до тех пор, пока он помогал выполнять эти жизненно необходимые функции. Когда они защищали властные позиции, то не противопоставляли себя королевскому правительству, поскольку рассматривали себя как его неотъемлемую часть. Препятствуя вторжению королевских чиновников в политику городской корпорации, бристольский магистрат не предполагал полного разрыва с монархом, а еще меньше участия в гражданской войне. Однако в конце 20-х гг. многие из членов городского совета опасались, что неумеренное использование королевской власти может закончиться социальными беспорядками, и поэтому были озабочены поисками способа лучшего распределения власти между местными и центральными органами для охраны порядка и собственности. Бристольский магистрат рассматривали вопрос о политическом выборе не как противопоставление местной лояльности национальной, а как поддержку того, что будет лучше для национального государства, как они его понимали. Для большинства из них это было государство, граждане которого включены в определенное сообщество, а не какие-то чужестранцы, не понимающие местных условий, но осуществляющие власть от имени короля. Другими словами, бристольские члены городского совета были сторонниками политического порядка, при котором городская община и государство оказывались связаны друг с другом как части единого целого, а не как противники^{1046}.

Как уже отмечалось, и парламент, и король придавали большое значение позиции Бристоля в разраставшемся конфликте. В феврале 1642 г. депутаты парламента от Бристоля по указанию палаты общин заключили соглашение с двумя местными торговцами — «круглоголовыми», чтобы укомплектовать, экипировать и снабдить продовольствием 3 корабля для плавания в течение 8 месяцев. Затраты на это парламент обещал возместить. Примерно в это же время король в письме к мэру города распорядился не допускать никаких войск, как находящихся на его стороне, так и на стороне парламента, но сохранять город для использования государем^{1047}. И хотя симпатии большей части горожан были на стороне парламента, отношение к насилию — категорически отрицательным.

Нужно сказать, что города иногда сознательно не обозначали четко свою позицию. Зачем сжигать мосты, когда не очень ясно, кто одержит победу? И в этом нет ничего нового — осторожные и осмотрительные горожане всегда предпочитали договориться, а не идти на открытый конфликт. В мае 1642 г. городской совет после бурных споров принял резолюцию о составлении петиции о примирении, адресованной как королю, так и парламенту. Задача оказалась невыполнимой, и после двух месяцев споров составление петиции было отложено. Хотя городская община фактически продемонстрировала верность парламенту. В июне 1642 г. спикер палаты общин направил письмо мэру и олдерменам Бристоля, требуя содействия от города виде займа для защиты королевства и содержания армии в Ирландии. Подписка дала 2625 фунтов. Но одновременно с этим в городе произошло событие, которое может вызвать недоумение.

В мае 1642 г. палата общин после долгого обсуждения вопроса о лицензиях наряду с другими приняла решение лишить членства в парламенте двух депутатов от Бристоля, которые — несмотря на осуждение палаты общин — имели монопольные права на торговлю вином. Недоумение вызывает не то, что они были лишены членства, а то, что бристольцы на их место избрали сэра Джона Гранвилла и олдермена Джона Тейлора. Поскольку новые члены парламента были известны как ревностные роялисты, их избрание кажется поразительным противоречием действиям городского совета. Возможным объяснением является то, что мнения многих богатых горожан в этот период были запутанными и неопределенными, а в личном плане упомянутые персоны — весьма уважаемые люди. Более того, после начала Гражданской войны Джон Тейлор участвовал в займе в пользу парламента^{1048}.

Сражение при Эджхилле в октябре 1642 г. стало началом военных действий, хотя на Западе стычки между отрядами роялистов и сторонников парламента имели место уже в июле. Маркиз Гертфорд, один из самых уважаемых сторонников короля, был назначен главнокомандующим в западных графствах. Понимая важность Бристоля, он направил обращение к мэру с предложением разместить в городе несколько отрядов кавалерии. Но мэр отверг это предложение, выступив, таким образом, против короля. Когда лорд Гертфорд двинулся к Бристолю с явно недружественными намерениями, его силы были рассеяны отрядами, собранными джентри-пуританами. Палата общин выразила благодарность джентльменам Сомерсета за их храбрость, и член парламента Джон Тейлор был направлен в Бристоль, чтобы поблагодарить горожан, которые «проявили решительность» в указанном деле^{1049}.

Для характеристики позиции горожан в начавшейся гражданской войне представляет интерес тот факт, что в то время, когда уже лилась кровь, бристольцы устроили себе праздник и два дня веселились, потратив на организацию утиной охоты и спортивной рыбной ловли на Фроме больше средств, чем обычно.

Бристолю удалось сохранять позицию нейтралитета до декабря 1642 г., когда он все же открыл ворота парламентской армии под командованием полковника Эссекса. Эссекс оказался плохим комендантом, проводя время в пирах, попойках и азартных играх. Солдаты не получали денежного содержания, и когда выразили ему недовольство, он застрелил одного из них. Поэтому полковник Эссекс был арестован, а вместо него начальником гарнизона парламент назначил полковника Финнза, сына лорда Сэя.

Как уже отмечалось, в городе были сторонники и парламента, и короля. В феврале 1643 г. под руководством Роберта Йиманза, купца, занимавшего должность шерифа в 1641–42 гг., был организован заговор с целью передачи города в руки королевской армии под командованием принца Руперта. Йиманз — один из тех фанатиков, чей безоглядный энтузиазм был гораздо опаснее для друзей, нежели для врагов. В заговор были вовлечены многие богатые и влиятельные люди города, помощь ожидалась от отряда мясников и моряков. Отметим лишь, что заговор раскрыли и около 60 человек было арестовано (хотя некоторые исследователи считают, что в него оказалось втянуто до 2 тыс. человек). Два главных зачинщика были приговорены к смерти, остальным позволили выкупить себя — деньги потратили на возведение оборонительных сооружений. 14 марта 1643 г. в парламенте зачитали письмо мэра Бристоля, в котором излагались подробности заговора, и приняли решение о конфискации имущества заговорщиков, суде над зачинщиками и национальном благодарственном молебне в честь замечательного избавления.

Казалось бы, событие можно трактовать однозначно — победили противники короля. Как же оценивали свою позицию горожане? Это становится ясным из переговоров, которые вел полковник Финнз с лордом Фордом; ему король приказал спасти приговоренных к смерти. По поручению короля лорд Форд предупредил Финнза, что если приговор приведут в исполнение, то некоторые Круглоголовые, захваченные в Чичестере, будут также преданы смерти. Финнз ответил, что закон природы, как и войны, различает врагов, захваченных в открытом бою, и тайных заговорщиков, добавив, что если лорд Форд приведет в исполнение свою угрозу, равное число рыцарей и сквайров, захваченных в ходе восстания против «короля и королевства», не получат никакого прощения^{1050}.

Конечно, утверждение о том, что казнь сторонников короля проводится для его «пользы», и они действуют в интересах «короля и королевства» может вызвать у нас недоумение, недоверие, улыбку или что-то подобное. Против кого или в чью пользу был составлен заговор? Факты свидетельствуют, что заговорщики действовали как сторонники короля. Но обоснование, которое дали городские власти казни зачинщиков, говорит о противоположном.

Исследователям, которые изучают то или иное событие или проблему много времени спустя, гораздо легче обобщать, анализировать, систематизировать, нежели современникам. Несомненно, какая-то часть горожан достаточно четко определяла свою позицию. Но основная масса чаще всего действовала неосознанно, и если навешивала ярлыки, то, как правило, на противников, а не на себя. Судя по источникам, в Бристоле мы находим и сторонников короля, и сторонников парламента. Священник-пуританин Джон Корбет, опубликовавший в 1645 г. отчет об осаде Глостера, упоминал и Бристоль, отмечая, что дело короля поддерживалось в городе двумя противоположными группами населения — «богатыми и могущественными людьми и подлого и низкого сорта». А полковник Финнз после капитуляции писал: «Большие люди этого города были хорошо знакомы с монополиями и монополизацией торговли». Хотя средние слои населения были на стороне парламента.

Но можно ли сказать, что они выступали против института королевской власти? Конечно, нет. Поэтому, думается, нельзя говорить, что они поставили себя в оппозицию королю. Их действия были направлены, прежде всего, против политики Карла I. Не случайно горожане всегда отмечали, что поступают исключительно в интересах «короля и королевства». Властью они, несомненно, признавали парламент, а король был символом королевства.