Сокол и огонь

Глава 16

Торн обмакнул перо в чашку со смесью из яичного белка и масла.

— Держи ее покрепче, Кипп, — напомнил он помощнику, аккуратно смазывая целебной мазью рану на птичьей лапе. В дверь постучали.

— Войдите.

Это был Питер. Рядом с ним стояла маленькая растрепанная девчушка с темными волосами и большими глазами.

— Она заявилась в зал, когда мы завтракали, — сказал Питер, указывая на девочку. — Все время твердила твое имя.

Он подтолкнул девочку вперед.

Торна не удивило это посещение: очевидно, кто-то из крестьян прислал за ним ребенка. Окрестные жители часто обращались к нему с просьбами разрешить их споры и конфликты, так как во всей округе он был единственным авторитетным человеком, знающим английский.

Эта девочка уже приходила к нему и раньше.

— Как тебя зовут, дитя? — спросил он на древнем наречии.

— Хэйзел, господин.

Она запыхалась, видимо, ей велели бежать. Значит, случилось нечто более важное, чем обычная ссора.

Он снова макнул перо в чашку и нанес еще немного мази на рану.

— Кто послал тебя за мной?

— Моя мама, сэр. — Она поколебалась. — То есть папа, но на самом деле мама. Папа хотел послать за сэром Эдмондом, но мама подумала, что, наверное, именно он и сделала ней это, и сказала, что надо звать вас, и они начали спорить, ну и наконец папа…

— Помедленнее, малютка, я не поспеваю за твоими словами, — прервал ее Торн. — Кто-то ранен?

— Похоже, умирает. Так мама сказала. Мы нашли ее на краю леса. Мы думали, на нее напал волк, но мама сказала, что, вероятно, это сам сэр Эдмонд.

Торн уронил перо. Несколько мгновений он молча смотрел на девочку.

— В чем дело, Торн? — спросил Питер, который не понимал ни единого слова.

Сакс поднялся со стула. Его руки сжались в кулаки.

— А кто эта женщина, на которую напали? Мама не сказала тебе?

— Ей и не надо было мне говорить, я знаю ее. Я стояла на церковном дворе, когда они женились. Она дала мне серебряную монетку… Сэр?!

В два прыжка Торн выскочил во двор. С его губ срывались саксонские проклятия.

Питер выбежал вслед и схватил его за рукав.

— Что случилось, Торн?

— Это Мартина, — сказал он. — Возьми девочку и поехали со мной.

Питер усадил девочку на круп своего коня и догнал Торна. Ребенок привел их к крошечному домику во владениях Эдмонда. Подошедший крестьянин взял под уздцы лошадь Торна.

— Она внутри, — сказал он. — Я не хотел беспокоить вас, сэр Фальконер, хотел послать за ее мужем, но…

Торн ворвался в хижину, быстро отдернул полог, всматриваясь в темноту. Это была убогая, закопченная лачуга.

— Там, — указала рукой женщина.

Мартина лежала на охапке соломы в углу, бледная как смерть.

Нет, Господи, нет! Сначала Луиза, теперь Мартина! И все из-за его непомерного себялюбия… Он непроизвольно перекрестился дрожащими пальцами.

— Она еще жива, — сказала крестьянка.

Издав душераздирающий стон, он приблизился к Мартине и опустился на колени.

Она лежала на спине, лицом к глиняной стене, в волосах запутались сухие листья и веточки, кожа была невероятно белой, такой же белой, как и ее изорванная рубашка. Вер нее, не изорванная, а разодранная чьей-то грубой рукой, заметил он. Осторожно убрав висящую лохмотьями ткань с ее груди, он увидел глубокие царапины и фиолетовые следы пальцев на горле.

— О Мартина… Господи, что же он с тобой сделал?

— Я промыла раны, как могла, — сказала крестьянка. — Ее ноги тоже изранены. Она, видно, провела в лесу всю ночь. И эти раны на груди… Но хуже всего лицо…

Торн убрал спутанные волосы с лица Мартины. Щека была в ссадинах, губа рассечена, на лбу синяки; слава Богу, могло быть и хуже.

— Посмотрите, что с другой стороны, — сказала женщина. Она взяла голову Мартины и осторожно повернула.

— Боже! — не удержался Торн.

Вся другая половина представляла собой одну большую кровоточащую рану. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ярость, сострадание, нежность, сожаление, чувство вины нахлынули на него.

Несомненно, это работа Эдмонда. Человек, которому он ее отдал, напал на нее, терзал, как дикий зверь. Судя по отметинам на горле, он пытался задушить ее. Ему ничего не стоило сломать ей шею.

«Эмилин свернули шею, — вспомнил он слова толстухи Нэн. — Один из этих харфордских псов». Тогда Торн решил, что это сделал Бернард, зная его гнусные привычки, но сейчас до него дошло, что это был Эдмонд, такой же кровожадный, как и его братец. Эдмонд восхищается Бернардом, старается во всем подражать ему. А Торн, ослепленный жаждой получить землю, закрывал глаза на зловещие признаки. И в том, что Эдмонд сотворил сейчас с Мартиной, виноват он, Торн. Он ответственен за случившееся, он должен был предвидеть это, зная о дурном воспитании юнца. Он старался не замечать факты, которые должны были настораживать его потому, что это помешало бы осуществлению его планов.

— Господи Иисусе, — прошептал он, охватив голову руками. Он же поклялся Райнульфу защищать эту женщину — женщину, которая верила ему, полюбила его, отдалась ему. Она жила в его мыслях… его сердце…

Мартина слабо застонала.

— Мартина, я здесь, — Торн взял ее за руку.

Ее веки дрогнули.

— Это ты, — прошептала она, приоткрыв глаза. — Ты пришел.

— Да. Я позабочусь о тебе. Отныне и навсегда.

Она слабо улыбнулась.

— Голова болит. Что со мной стряслось?

«Она ничего не помнит. — Он беспомощно покачал головой. — Какой смысл говорить ей правду — что ее собственный муж избил ее, овладел ею с помощью грубой силы и чуть было не убил?»

— Я, наверное, упала с кровати?

Он кивнул, в горле стоял ком.

— Скажи маме, чтобы она поцеловала меня там, где болит.

Некоторое время он смотрел на ее израненное лицо, в по-детски молящие глаза.

— Я сам поцелую тебя. Где болит? — хриплым, прерывающимся шепотом ответил он.

Наклонившись к ней, он нежно прижался губами к ее здоровой щеке.

Она схватила его за руки.

— Я знала, что ты придешь, папа. Я всегда верила, что ты вернешься к нам.

«Папа». Торн видел, что она старается не впасть в забытье.

— Спи, родная, — мягко и настойчиво приказал он.

Послушно кивнув, Мартина закрыла глаза и тут же уснула. Она была очень бледна, и если бы не ровное тихое Дыхание, можно было усомниться в том, что она жива. Слава Богу, что ее раны, какими бы ужасными они ни были, все-таки несмертельны. Он взял в руку ее ладонь и, прижав к губам, поцеловал.

Закрыв глаза, он вдруг представил Эдмонда… Эдмонда, склонившегося над ней… Эдмонда, державшего ее за горло… Эдмонда, лежавшего на ней…

Нельзя позволить ему уйти от возмездия за то, что он сделал с ней. По закону и обычаю она целиком во власти своего мужа. И он имеет полное право поучать ее так, как ему заблагорассудится, даже избивать, не неся за это никакого наказания. Случаи жестокости по отношению к женам считались частным делом семьи. Что ж, значит, и наказание тоже будет частным делом — его, Торна, личным делом.

Но сначала надо подумать о Мартине. Он должен спрятать ее в безопасном месте и приставить кого-то ухаживать за ней. Торн позвал Питера.

Увидев Мартину, его друг побледнел.

— Эдмонд? — спросил он, глядя Торну в глаза.

Торн кивнул.

— Можешь рассчитывать на меня, — сказал Питер, сжав руки в кулаки. Жест был непроизвольный, но Торн понял, что он означает: Питер славился как непревзойденный кулачный боец.

Да, Питер действительно верный и преданный друг, ведь только что он предложил свою помощь в деле мести, мести не кому-нибудь, а сыну его сюзерена. Это ли не проявление настоящей дружбы? Но Торн не может воспользоваться услугами Питера. Он сам должен отомстить, иначе до конца жизни ему не будет покоя.

Он встал.

— Я займусь Эдмондом. А ты приведи сюда Фильду. Пусть она соберет вещи леди Мартины, потом отвезешь ее в Харфорд. Если Эдмонд дома, постарайся не сталкиваться с ним. Если его там нет, узнай, где он.

— Ты хочешь отвезти леди Мартину в Харфорд? — спросил Питер.

— Да.

— Но ведь это небезопасно, учитывая, что там Бернард и его люди…

— Не в замок — в мой дом, в птичник.

Питер ушел. Торн поблагодарил крестьян и дал им несколько монет. Затем он завернул Мартину в свой плащ, сел на коня, с помощью мужчины посадив спящую Мартину рядом, и направился к Харфорду.

Она что-то встревоженно пробормотала.

— Все хорошо, — прошептал он. — Спи.

Вначале надо позаботиться о Мартине. Потом он займется Эдмондом.

Мысли и образы, как тени облаков, проплывали в воспаленном сознании Мартины. Она ощущала тепло чьих-то сильных рук, слышала цокот копыт по настилу подъемного моста, какие-то возгласы…

Она проснулась, лежа на пуховом матраце.

— Сейчас я вас обмою, миледи… — услышала она знакомый и подбадривающий женский голос. — Вот так, посидите спокойно… Теперь проденьте руки в рукава… Все, спите, миледи. Вам необходимо поспать. Об остальном позаботится сэр Торн.

Во сне Мартина металась и стонала, и Торн, сидевший возле ее кровати, постоянно вскакивал со стула. Он смачивал полотняную ткань и вытирал ее горячий лоб.

Все утро он просидел подле нее в птичнике, молясь и строя планы. Большую часть ночи она спала спокойно, но иногда, как сейчас, ее преследовали кошмары и тогда она беспокойно вздрагивала.

Торн приложил ладонь к ее голове.

— Нет! — дико вскрикнула Мартина, отмахиваясь слабыми руками.

Он встал со стула и присел на кровать.

— Миледи… Мартина!

— Нет! Не трогай меня! — Она ударила Торна кулаком в нос, на секунду боль ослепила его.

Он схватил ее за руки, она вырывалась. Глаза ее были открыты, и их переполнял страх.

— Мартина! Это я! Торн!

Он шептал ей в ухо нежные слова, целовал ее. Какое-то время она еще извивалась в его руках, но постепенно расслабилась и успокоилась.

— Отдыхай. — Он поправил подушку и убрал с лица разметавшиеся волосы.

— Торн, — прошептала Мартина, не открывая глаз.

Он вытер ей влажной тряпкой пот со лба.

— Я здесь. Я позабочусь о тебе. Никто больше не посмеет тронуть тебя.

Она наморщила лоб, что-то вспоминая.

— Эдмонд… О Боже!

Торн приблизился к ее лицу.

— Эдмонд больше не причинит тебе вреда, пока я здесь, — твердо сказал он, глядя в ее глаза.

Он приложился губами к ее лбу, нежно поцеловал веки.

— Спи спокойно.

Мартина кивнула и что-то неразборчиво пробормотала. Торн развязал ее рубашку, чтобы взглянуть на раны на груди. «Будто следы от когтей, — подумал он, протирая их мокрым полотенцем. — Будто на нее напал дикий зверь. В общем-то так оно и есть, ведь Эдмонд — это дикое животное, опасное и непредсказуемое». Но почему надо было случиться такому, чтобы он окончательно понял это?

Потому, что он ничего не хотел видеть из-за своей жадности, вот почему. Он отказывался замечать то, что не соответствовало его намерениям: ему надо было женить Эдмонда на Мартине и получить за это свою землю. Теперь ему не видать ее — лорд Годфри вряд ли будет благодарен за такой неудачный брак. И это еще слабое наказание за то, на что он обрек Мартину. Преисполненный стыда и сожаления, Торн поклялся сделать все возможное, чтобы исправить положение. Он обещал Райнульфу защищать сестру и с этого момента так и будет поступать.

После обеда Торн, Питер и Гай стояли в сарае позади птичника, в то время как Фильда ухаживала за своей госпожой.

— Парнишка в конюшне сообщил, что Эдмонд оседлал коня и отправился в Гастингс рано утром, — сказал Питер. Он снова сжал кулак и ударил им по ладони. — Разреши мне заняться им.

— Нет, — возразил Торн. — Это мое дело. Вы вдвоем оставайтесь здесь и охраняйте Мартину. Она ни на секунду не должна оставаться одна.

Мужчины кивнули. Когда Торн развернулся, чтобы уйти, Питер тронул его за руку.

— Только не убивай его.

— Почему? — спросил Торн. — Разве он не…

— Он заслужил смерть, без сомнения, но если ты убьешь его, Бернард убьет тебя.

— Я еще могу…

— Постоять за себя, я знаю. Но леди Мартина не может, по крайней мере пока. А ты поклялся защищать ее. И если ты намерен сдержать слово, то должен оставаться в живых, чтобы выполнять клятву. И поэтому Эдмонд тоже должен пока жить.

В этом простом рассуждении была жестокая логика, Питер прав.

— Проследи, чтобы леди Мартине не было нанесено никакого вреда, — произнес Торн. — А я прослежу, чтобы Эдмонду досталось ровно столько, сколько надо, чтобы он не подох.

Приехав в Гастингс, Торн направился в гавань Балвер-хайт. В четвертой по счету таверне он наконец встретил того, кого искал — одного оборванца, которого Эдмонд угощал выпивкой сегодня около полудня.

— Он сказал, куда отправился? — спросил Торн, сунув в его единственную руку несколько пенсов, — вторую этому типу отрубили несколько лет назад в наказание за воровство.

Человечек кивнул, с жадностью потирая пальцами монеты.

— Сказал, что хочет поразвлечься, но пожаловался, что все городские шлюхи последнее время воротят от него нос.

«Слухами земля полнится», — подумал Торн.

Его собеседник криво усмехнулся, обнажая гнилые пеньки, бывшие когда-то зубами.

— Сказал, что есть тут одна девка, в Рыбном ряду, с которой он обычно проводит время. Дочь торговца угрями.

Рыбный ряд представлял собой узкую и грязную кривую улочку. Прохожие, затыкая носы платками, подходили к выставленному на лотках сегодняшнему улову, хозяйки зазывали покупателей, громко расхваливая товар и выкрикивая цены.

Торн увидел, как лысый, тучный мужчина вышел из ворот дома с тачкой. Он остановился, чтобы пнуть стоящую у него на пути козу, потом подошел к сточной канаве и опрокинул в нее содержимое тачки. Блестящие черные змеи высыпались в жидкую грязь, извиваясь и расползаясь в стороны.

Человек посмотрел на Торна.

— Большинство из них дохлые, — сказал он по-французски, коверкая слова. — Мне только что доставили свежих. Вы хотите купить угрей?

— Мне нужен Эдмонд Харфордский, — ответил Торн по-английски.

Торговец угрями сделал слишком длинную паузу, прежде чем ответить:

— Не знаю такого.

Торн двинулся мимо него по направлению к его замызганному дому.

— Эй!

Человек бросил повозку и побежал вслед. На заднем дворе лавки стоял кудрявый подросток и ворошил кучу скользкого живого товара в большой деревянной бочке.

— Где Эдмонд Харфордский? — спросил его Торн.

Торговец угрями выразительно посмотрел на мальчика.

— Я уже сказал этому человеку, что мы никогда не слыхали о нем.

На лице мальчика появилось отвращение.

— Он наверху, с Юдиль, — сказал подросток, кивнув головой в сторону лестницы.

Торн кинулся вверх по лестнице, но хозяин ухватился за край его туники, пытаясь удержать.

— Не надо вам тревожить сейчас сэра Эдмонда. Он платит мне за Юдиль хорошие деньги.

Мальчик схватил отца и оторвал от Торна.

— Оставь, папа. Тебе не следует торговать ее телом.

В два прыжка Торн преодолел последние шесть ступенек и распахнул полог, закрывающий вход в комнату наверху. В убогой каморке царила полутьма, валялись разбросанная посуда, связки соломы и прочий хлам. На куче соломы стояла на четвереньках пухлая девушка с заплаканным лицом и разбитым носом. Эдмонд пристроился сзади на коленях, задрав ей юбку.

— Что за… — успел вскрикнуть он, в то время как Торн пересек комнату, схватил его за шиворот и рывком поставил на ноги. — Эй!

Торн приподнял его и прижал к стене, Эдмонд болтал ногами, как кукла-марионетка.

— Юдиль! Позови на помощь! Позови своего отца! — заявил Эдмонд.

Юдиль вскочила с колен.

— Ты свинья, — закричала она Эдмонду в лицо, коверкая французские слова, — я буду только рада, если этот человек размажет тебя по стенке. Не желаю больше видеть тебя, с твоими мерзкими замашками! Чтоб ты сгорел в аду!

— Я тебе покажу мерзкие замашки! — вопил Эдмонд, пытаясь обрести точку опоры. — Ты еще не знаешь, что такое настоящая мерзость, ты, сука!

Осмелевшая в присутствии Торна, девушка приблизилась вплотную к Эдмонду и, глядя ему в лицо, с издевкой сказала:

— Большие слова для такого ма-аленького человека.

— Что это ты несешь, а?

— У тебя же такой ма-аленький, крохотный, малюсенький…

Эдмонд размахнулся, но Юдиль успела присесть, а затем выпрямилась и плюнула ему в лицо. Она занесла кулак, намереваясь ударить сама, но Торн перехватил ее руку и сказал по-английски:

— Если ты разделаешься с ним, мне ничего не достанется. Почему бы тебе не подождать внизу?

— А вы обещаете задать ему хорошую трепку?

— Обещаю.

Уважительно взглянув на его мощную фигуру, широкие плечи и огромные кулаки, она довольно улыбнулась.

— Я буду внизу.

Торн отпустил Эдмонда, сдернул с себя плащ, затем отстегнул пояс с мечом и отшвырнул в угол, туда, где лежал и меч Эдмонда.

— Это ты из-за той ведьмы, на которой сам же и женил меня?

— Ведьмы? — переспросил Торн, бросая в угол и кинжал.

— Она наслала на меня порчу.

Прежде чем Торн успел подумать, что он не видел, где лежит кинжал Эдмонда, как тот выхватил его из-за пояса. Сверкнуло длинное лезвие. Эдмонд сделал выпад. Торн увернулся, схватил противника за запястье и хрястнул его руку об стену. Кинжал упал на землю, Торн отпихнул его ногой.

Боковым зрением он увидел колено Эдмонда, направленное прямо ему в лицо, и успел отскочить в сторону, приняв удар бедром. Торн ткнул Эдмонда кулаком в живот, и тот согнулся пополам, хватая ртом воздух. Торн выпрямился и потер ногу.

— Ты меня удивляешь, мальчик, — сказал он. — Не думал, что ты дерешься, как женщина. А она правду сказала, что у тебя малюсенький, крохотный?..

С яростным ревом Эдмонд поднялся и ринулся на него. Торн отступил и, схватив его за одежду, отбросил к противоположной стене. Эдмонд с чавкающим звуком стукнулся об нее и пошатнулся, закрывая руками нос. Кровь закапала между пальцами.

— Ты сломал мне нос, ты, саксонский негодяй, — загнусавил он. — Я не сделал ничего такого, чтобы так обращаться со мной.

— Ты избил ни в чем не повинную женщину.

— Ни в чем не повинную? — Эдмонд стоял покачиваясь, дико вытаращив глаза. — Она наслала на меня порчу. Я же сказал тебе! Она отняла у меня мою мужскую силу!

— Начнем с того, что ты никогда и не был мужчиной. И это не ее вина.

— Она заколдовала меня, и я не смог… не смог выполнить свои супружеские обязанности. Просто не мог заставить себя залезть на нее. Все смеялись надо мной, но я не виноват. Это она, эта ведьма, сделала со мной такое.

Торн вспомнил избитое, все в синяках лицо Мартины, ее царапины, следы его пальцев на шее и весь сжался от негодования.

— И поэтому ты решил, что, если будешь обращаться с ней, как со шлюхой, избивая и насилуя ее, у тебя что-то получится?

Эдмонд шмыгнул носом, размазывая кровь рукавом.

— Я попытался, — буднично сказал он, не придавая значения тому, что говорил, — и почти сумел, клянусь. Но она опять что-то сотворила со мной. Единственное, что я помню, так это то, что проснулся поутру, а ее и след простыл.

— Что ты сказал? Так ты не успел?.. Ты так и не закрепил действием брачный обряд?

Эдмонд нахмурился.

— Если ты имеешь в виду, что я не трахнул эту чертову суку, то да, это верно. Но я же говорю, в этом нет моей вины. Я пытался… да что тебе в этом кажется смешным?

Гак он, значит, не закрепил брачные узы супружеским действием. Торн не смог скрыть довольной улыбки. Он облегченно вздохнул. Мартина не спала с ним. Значит, она все еще принадлежит ему, и только ему.

— Что в этом смешного, черт тебя возьми?! — Эдмонд с досадой стукнул кулаком по стене. — Говорю тебе, она ведьма! Ее надо бы вздернуть за то, что она сотворила со мной! Я ни в чем не виноват!

Он снова бросился на Торна, но тот был готов к нападению и встретил его градом ударов. Он молотил его по груди и по голове. Эдмонд отступил, затем ринулся вновь, размахивая руками. Торн пропустил удар в лицо, но сумел отразить следующие, нанося в ответ еще более мощные. Эдмонд упрямо шел вперед, но у него плыло перед глазами и он теперь лягался, как здоровенное дитя, у которого разболелась голова. Он был крупный и сильный юноша, но Торн был гораздо мощнее и сильнее… и кроме того, он хорошо знал, куда надо бить, чтобы причинить противнику как можно больше вреда.

Торн снова представил израненную Мартину и решил, что сделает с Эдмондом то же самое, что тот сделал с ней. Его охватила какая-то небывалая ярость, желание отомстить. Это уже не походило на обычную драку или на кулачный поединок. Это была месть, ненависть, он вершил правосудие.

«Не убивай его», — сказал Питер. Торн на секунду закрыл глаза, вспоминая, почему он не должен убивать негодяя. Да, конечно, из-за Мартины. Он должен защищать ее.

Эдмонд корчился на полу. Извиваясь и кашляя, он обеими руками держался за солнечное сплетение. Торн не сомневался, что сломал ему по меньшей мере одно ребро и отбил почки. Теперь этот ублюдок с неделю будет мочиться кровью. И каждый раз, отправляя нужду, будет волей-неволей вспоминать преподанный ему сегодня урок.

Торн поднял свой меч и кинжал, затем взял Эдмонда за волосы и поднял голову вверх. Его губы и нос распухли; одна бровь была рассечена, и завтра все лицо будет покрыто синяками. Торн увидел в его глазах страх, но одновременно и вызов.

— Мой брат заставит тебя пожалеть об этом, дровосек.

— Твой брат никогда не узнает об этом. Потому что, если он узнает, ты умрешь.

— Вряд ли, потому что он убьет тебя раньше, — Эдмонд криво ухмыльнулся.

— Если он сделает это со мной, то один из моих людей сделает то же самое с тобой. Я клянусь на святыне, заключенной в рукояти этого меча, что ты будешь наказан смертью, если кто-нибудь узнает о том, что произошло здесь сейчас, — произнес Торн, положив руку на эфес меча.

Глаза Эдмонда расширились: от невежества он был очень подвержен суевериям.

— Но как я все это объясню? — Он беспомощно развел руками. — Ты только взгляни на меня!

— Скажешь, что на тебя напали разбойники, что они избили тебя и отняли все деньги. — Торн протянул руку. — Твой кошелек.

— Что? Уж не думаешь ли ты, что я отдам тебе…

Торн схватил его за волосы, и юноша завопил.

— Твой кошелек, — повторил Торн.

— Вор, свинья саксонская! — орал Эдмонд, вкладывая в его руку свой кошелек.

Торн отошел от него и надел плащ.

— И вот еще что. Слушай меня внимательно. Ты умрешь также в том случае… — Он опять торжественно положил руку на эфес, — но более медленной и мучительной смертью, если когда-нибудь еще посмеешь дотронуться до леди Мартины. Ты не должен даже заговаривать с ней. Всякий раз, когда она будет входить в комнату, ты должен выходить. Надеюсь, ты хорошо меня понял?

— Но она моя жена! Мне придется провести вместе с ней всю мою чертову жизнь!

— А это мы еще посмотрим.

— Что ты хочешь этим сказать?!

Торн проигнорировал недоуменное восклицание Эдмонда. Выйдя на улицу, он вложил кошелек в руку ошеломленному торговцу угрями.

— Вы никогда меня не видели, я здесь не был.

Мартина проснулась в птичнике, на узкой кровати. Торн сидел рядом на стуле, глядя в окно на занимающуюся зарю. Первые лучи утреннего солнца освещали комнату. Он не видел, что она проснулась. Его лицо казалось очень бледным, на одной щеке красовался синяк; прозрачные голубые глаза, освещенные рассветом, были отрешенными и печальными.

Она вспомнила, что Торн вернулся на закате и всю ночь просидел возле нее. Время от времени она просыпалась, встревоженная и не понимающая, где находится, и тогда он склонялся над ней, гладя ее, ободряя и утешая. Она заметила лежащий на его коленях меч и вспомнила о клятве, данной им Райнульфу. Он обещал защищать ее и вот теперь выполнял свою клятву. В конце концов он действительно человек чести, по крайней мере в отношении данного им слова.

Фильда тоже провела ночь здесь, меняла повязки, приносила ей бульон и вино. Мартина облизнула потрескавшиеся губы.

— А где Фильда? — спросила она хриплым голосом.

Торн поднялся и подошел к кровати.

— Она вернется, — сказал он, нежно кладя руку на здоровую щеку. — Ты знаешь, где ты?

Мартина кивнула, поморщившись от резкой боли в шее.

— Ты помнишь, что с тобой случилось?

— Эдмонд, — прошептала она.

Он взял ее руку.

— Эдмонд больше не потревожит тебя.

Некоторое время она вопросительно смотрела на него.

— Что ты сделал с ним? — спросила она, заметив свежий синяк на его щеке.

Торн убрал ее волосы с лица.

— К сожалению, меньше, чем он того заслуживает. Он жив.

Мартина заглянула ему в глаза.

— Наверное, я должна поблагодарить тебя.

Торн покачал головой.

— Я не заслужил твоей благодарности. Ведь если бы не я, ты бы никогда не вышла за Эдмонда. И то, что я сделал с ним, это слишком мало и слишком поздно, но кое-что я еще могу сделать, — добавил он, пожимая ее руку, — или постараюсь сделать. Например, защитить тебя и освободить от него навсегда.

Ее сердце бешено стучало.

— Разве это возможно?

— Не знаю, может быть. Правда ли, что он… что ваш брачный договор не был закреплен супружескими действиями с его стороны?

Мартина увидела в его глазах лучик надежды.

— Да, это правда.

Торн глубоко вздохнул, глаза его засветились, ей показалось, что он даже улыбнулся.

— Если мне удастся добиться расторжения брачного договора, ты не будешь…

— Расторжения брачного договора? Но как? — Мартина попыталась сесть, но боль пронзила ее, и она откинулась на подушки.

— Легко. — Он придвинулся ближе, взяв ее голову в ладони. — Я смогу устроить это, но ты этого хочешь?

— О Боже, и ты еще спрашиваешь?

Он хмыкнул.

— Я просто должен был убедиться, прежде чем начать действовать. Думаю, что расторгнуть брак, не закрепленный должным образом на супружеском ложе, будет легко. Брат Мэтью — специалист по каноническому праву. Сегодня вечером мы поговорим с ним об этом.

— Сегодня вечером? — Она нахмурилась. — Мы что, едем в монастырь Святого Дунстана?

Торн кивнул:

— Тебе небезопасно здесь оставаться. Эдмонд, несомненно, еще в Гастингсе — вряд ли он в состоянии скакать верхом. Но Бернард и его люди здесь. Я отправил Питера и Фильду собрать твои вещи и одежду…

— А Локи? И мой сундучок с лекарственными травами?

— И их тоже. Мы отправимся, как только они вернутся.

— Сожалею, — повторил брат Мэтью. Его терпение восхищало Мартину, хотя смысл сказанных им слов не оставлял надежд. — Но нельзя расторгнуть брак на том лишь основании, что он не был подтвержден совершением брачных отношений. Это не сработает.

— Ужасно, — сказал Торн, поднимаясь.

— Ужасно это или нет, но таков закон церкви, — сказал Мэтью.

Его пронзительные черные глаза и копна густых черных волос с тонзурой на макушке являли разительный контраст с его тихим и рассудительным нравом.

— Черт. — Торн подошел к окну и, опершись на подоконник, уставился в ночное небо, качая головой. Мартина и Мэтью сидели за столом в центральном зале настоятельских покоев и наблюдали за ним.

Мартина подняла с пола Локи и крепко прижала к груди. С того момента как они прибыли в монастырь Святого Дунстана, она не произнесла почти ни слова. Ей пришлось совершить эту поездку в носилках, потому что она была слишком слаба, чтобы ехать верхом. И хотя всю дорогу она проспала, положив голову на колени Фильде, сейчас она чувствовала себя совершенно разбитой и была не в состоянии говорить о своих бедах. К счастью, Торн охотно взял на себя эту функцию.

— Несправедливо, что ей придется остаться женой этого… животного, лишь только потому, что церковные законы так негибки… — Торн с силой стукнул кулаком по подоконнику.

— У церкви есть другие способы, — тихо сказал Мэтью. — Существует гораздо больше законных причин для развода, нежели те, о которых знают законники, — произнес он и многозначительно помолчал. — Наиболее подходящий в вашем случае — это мужское бессилие.

Торн посмотрел на Мартину.

— Мужское бессилие? — переспросил он, будто пробуя эти слова на вкус.

— Такое обвинение часто проходит успешно, — объяснил Мэтью. — И по моему мнению, это самый лучший способ добиться расторжения брака на законных основаниях. И в общем-то единственный.

Некоторое время Торн и Мэтью молча смотрели друг на друга, затем одновременно повернулись и посмотрели на Мартину, словно прося ее разрешения начать бракоразводный процесс.

«Мужское бессилие». Нехорошие, постыдные слова, слова, которые непременно породят разные слухи и скрытые насмешки. Мартину отталкивала сама мысль о том, чтобы требовать развод на этом основании. Она закрыла глаза, почувствовав вдруг навалившуюся усталость, — кровь стучала в голове. Она представила лицо Эдмонда, склоняющегося над ней: желтые зубы обнажены в смертельной улыбке, его запах лезет в ноздри, его мясистые руки хватают ее, бросая на кровать, в боль и темноту.

Вздрогнув, Мартина открыла глаза, встретившись взглядом с Торном.

— Делайте то, что считаете необходимым, — сказала она и, поднявшись, вышла из комнаты.

Сидя рядом с Мартиной на скамье в углу кабинета брата Мэтью, Торн молча смотрел, как настоятель протягивает через стол сидящему напротив отцу Саймону требование о расторжении брачного договора. Священник поднес документ к носу и стал читать, недовольно щурясь. В противоположном углу сидели Бернард и Эдмонд; они перешептывались. Точнее, Бернард шептал что-то на ухо брату, который слушал, тупо уперев взгляд в пол. Лицо Эдмонда все еще было расцвечено синяками. Закончив читать, отец Саймон присоединился к братьям, наклонился и что-то прошептал в ухо Бернарду.

— Мужское бессилие?! — воскликнул Бернард.

— Что это такое? — пробурчал Эдмонд.

Отец Саймон что-то сказал вполголоса.

Эдмонд вскочил как ужаленный.

— Что?!

Бернард встал и схватил брата за руку.

— Эдмонд, я же велел тебе держать язык за зубами…

— Ты, чертова сука! — заорал Эдмонд в лицо Мартине, размахивая кулаками. Бернард и Саймон с трудом удерживали его. — Это все твои делишки! — не унимался он.

— Заткнись, Эдмонд, — зашипел Бернард, принуждая брата сесть. — Дай я сам займусь этим. Я же говорил тебе.

Положив руки брату на плечи, он что-то зашептал ему на ухо.

— Хорошо, — сказал Эдмонд, понурив голову.

— Хорошо? — повторил Бернард.

Эдмонд кивнул, не поднимая головы.

Бернард выпрямился и оправил тунику.

— Мы не согласны расторгнуть этот брак. Эдмонд и леди Мартина должны остаться супругами.

Эдмонд закрыл лицо руками.

— О Боже, — прошептала Мартина.

Торн погладил ей руку, желая сделать нечто другое — взять ее руки в свои, обнять, — но понимал, что малейшая неосторожность с его стороны погубит ее. Он старался даже не смотреть на нее, боясь выдать свои истинные чувства.

Мэтью встал.

— Если Эдмонд согласится на расторжение брака мы устроим все тихо, по-семейному, — сказал он, обращаясь к Бернарду. — Обвинение в неспособности исполнять супружеские обязанности останется в тайне. Но если он будет возражать, мы без колебаний предадим дело огласке и направим прошение папе Александру, и тогда, смею вас заверить, об этом будут говорить не только в Англии.

— Твои угрозы ничего не изменят, монах, — сказал Бернард. — Мы категорически отказываемся дать развод.

— Вам известно, что все владения, полученные леди Мартиной в качестве свадебных даров, по расторжении брачного контракта переходят обратно в собственность барона Годфри? — спросил Мэтью.

— Разумеется.

— Тогда почему же вы не соглашаетесь дать ей развод? — продолжал настоятель.

Торн поднялся и вышел на середину комнаты.

— Я скажу вам почему. Потому, что эта тварь… — он указал на Эдмонда, который, подняв голову, пожирал его глазами, — никогда не сможет снова жениться, после того, что сделал с леди Мартиной. Когда я привез ее тем утром, ее видели все в замке. Она выглядела так, будто на нее напала свора одичавших собак. Теперь об этом, должно быть, знает весь Суссекс.

Отец Саймон выступил вперед.

— Никому нет дела до того, каким способом сэр Эдмонд считает нужным поучать свою собственную жену. Брак не может быть расторгнут по той простой причине, что он был освящен перед лицом Божьим и может быть расторгнут лишь по воле Господа, а именно в том случае, когда Бог призовет к себе их обоих, не раньше.

Торн невесело рассмеялся:

— С каких это пор Эдмонд стал задумываться о Боге?

Бернард скрестил руки.

— Мы готовы предложить компромисс, если леди согласна выслушать.

Все посмотрели на Мартину, которая после минутного колебания кивнула.

— Как я уже сказал, вопрос о разводе не подлежит обсуждению, — бесстрастно сказал Бернард. — Поймите, миледи, что, не имея на руках нашего согласия, вы будете добиваться развода годы. Начнется расследование, во время которого совершенно посторонние люди станут совать свои носы в самые интимные вопросы вашей жизни. Я думаю, это будет не очень приятно для вас, к тому же вы уверены, что выйдете из этого процесса победительницей?..

— Что ты предлагаешь? — нетерпеливо оборвал его Торн.

— Если вы оставите попытки добиться развода, миле-Ди, вы можете оставаться здесь, в монастыре, и в свое время вернуться назад к Эдмонду, который готов простить вам отсутствие покорности, подобающей хорошей жене, и принять обратно в свой дом.

— Вернуться? — Она энергично затрясла головой. — Никогда!

— Это ваше последнее слово?

Мартина поднялась.

— Я буду добиваться развода.

Бернард покачал головой.

— Предупреждаю, миледи, вы встретите значи тельное противодействие, в том числе со стороны многих влиятельных людей. Мой брат будет категорически отрицать обвинение в неспособности исполнять супружеские обязанности.

— Леди утверждает, что брачный союз так и не был закреплен брачными отношениями, — напомнил Мэтью.

— Эдмонд станет утверждать, что это не так, — сказал Бернард. Торн видел, как Эдмонд с сомнением посмотрел на брата, затем покорно кивнул, опустив глаза. — Ваше слово против нашего, вот и все. Посмотрим, чья возьмет.

— Не совсем так, — возразил Мэтью. — Во власти леди Мартины представить доказательства того, что супружеский акт так и не был совершен. Для этого нужно всего лишь подвергнуться обследованию медицинских экспертов.

Мэтью повернулся к Мартине.

— Я уверен, что вы не будете возражать против этой процедуры?

Мартина беспомощно взглянула на Торна, который быстро тряхнул головой. «О Боже, что же теперь делать?»

— Миледи? — Мэтью ждал ответа.

— Можно вас на минутку, брат? — попросила Мартина.

Мэтью и Мартина вышли из комнаты. Когда они вернулись через несколько минут, настоятель бросил на Торна пристальный понимающий взгляд.

— Похоже, что чувствительная натура леди Мартины действительно противится подобному испытанию. — сказал Мэтью Бернарду. — И к тому же, будучи дамой благородного происхождения, она не приветствует разглашения интимных подробностей бракоразводного процесса.

Торн тяжко вздохнул и покачал головой. Отказ для него был равен поражению.

Бернард саркастически усмехнулся.

— Могу ли я считать, что вы принимаете наше предложение?

— Да, — сказал Мэтью, — подразумевая, что леди Мартина вольна оставаться в Сент-Дунстане столько, сколько ей будет угодно, и не будет подвергаться насилию и принуждению к возвращению в дом мужа.

— Разумеется, — кивнул Бернард. — Даю слово. И, — добавил он, взглянув на Эдмонда, — мой брат тоже.

Мартина печально смотрела, как Торн седлает своего коня, готовясь к возвращению в Харфорд. Они договорились, что она будет жить в монастыре Святого Дунстана год-два, до тех пор, пока не вернется Раинульф и не заберет ее с собой в Оксфорд. Сложности возникли при получении на это согласия аббата, начальника Мэтью, но его удалось склонить к нарушению правил, пожертвовав его аббатству несколько золотых монет из тех, что ей дал Райнульф. Тем не менее аббат велел брату Мэтью составить для Мартины строгий свод правил поведения в монастыре, которому она должна была следовать неукоснительно: носить монашескую одежду, посещать утреннюю службу, стараться избегать встреч с монахами и вообще держаться как можно скромнее и незаметнее. Малейшее нарушение этих правил влекло за собой немедленное изгнание из обители. Брат Мэтью объяснил ей, что монастырь является прибежищем Для мужчин, отказавшихся от всяких мирских искушений, и что поэтому было бы жестоко вынуждать их лицезреть то, что им недоступно.

Торн позаботился о том, чтобы устроить ее здесь получше, и Мартина была ему очень благодарна, хотя и знала, что он делает это, выполняя обещание, данное им Райнульфу. Ей трудно было представить или догадаться о его истинных чувствах к ней. Если он и был к ней неравнодушен, то все же, несомненно, не любил ее так сильно, как она его. Ей было стыдно признаваться себе самой в этом чувстве, признаваться, что любит его, несмотря на то, как он поступил с нею. И она знала, что будет очень скучать без него.

Торн закончил свои приготовления и, подойдя к ней, взял за руки. Несколько долгих мгновений он просто смотрел на нее печальными, сияющими в полутьме конюшни глазами. Мартина молчала, боясь, чтобы он по голосу не догадался о ее грусти и нежелании расставаться с ним.

— Я приеду навестить тебя весной, — он выпустил ее руки.

Мартина сглотнула комок в горле и кивнула. Весной? Значит, пройдет целых полгода, прежде чем она вновь увидит его?

— Ты будешь здесь в безопасности, — тихо сказал он. — А может быть, даже и счастлива. Фильда останется с тобой в монастыре.

— Да, — прошептала она.

Он нежно провел ладонью по ее больной щеке и губе, избегая касаться ран.

— Все еще болит? — спросил он.

Она кивнула:

— Немножко.

— Скоро ты будешь совсем здорова. И тогда станешь еще красивее, чем раньше.

Должно быть, сомнение отразилось на ее лице, потому что он хмыкнул и добавил:

— Страдания обогащают душу, но только люди с богатой и наполненной душой по-настоящему красивы.

Торн поднес ее руку к губам и поцеловал. Затем осторожно провел ладонью по ее щеке и закрыл глаза.

— Я не хочу покидать тебя, — отрывисто и хрипло произнес он.

Забыв обо всем, Мартина потянулась к нему губами. Он взял ее пальцы свободной рукой и поцеловал их. Она отняла руку и положила ему на грудь, думая о своих больных, потрескавшихся и, наверное, уродливых сейчас губах.

— Я осторожно, — пообещал он, обнимая ее.

Мартина закрыла глаза, и его рот накрыл ее губы. Торн на самом деле был очень осторожен. Поцелуй был теплый и удивительно нежный, будто прикосновение птичьего крылышка, одного, потом другого, и еще… и вот он полностью вобрал в себя ее нижнюю губу, и она, истомившаяся по ласкам, почувствовала восхитительное прикосновение упругого языка.

— Мартина, — шептал он, крепче сжимая ее в объятиях. Едва она выпростала руки, чтобы тоже обнять его, как дверь в конюшню заскрипела и на пороге возник брат Мэтью. Они резко отпрянули друг от друга, затаив дыхание.

Монах остановился в лучах солнечного света, падающего с улицы на устланный соломой пол.

— Не хотел мешать вам… я пришел только попрощаться.

— Нет, брат, вы не помешали, — поспешно сказала Мартина, отходя от Торна.

Мэтью, конечно, знал об их отношениях, ведь она сама ему рассказала. Но когда он знакомил ее с правилами поведения в монастыре, он напомнил ей, что она по-прежнему считается замужней женщиной и должна вести себя соответственно. И вот, не успев дать обещание, она уже нарушила его!

— Я… мы всего лишь…

— Вы всего лишь прощались, я понимаю, — тихо промолвил Мэтью.

Мартина кивнула, чувствуя себя очень неловко и, кажется, готова была расплакаться.

— Значит, увидимся весной, — проговорила она.

Торн грустно улыбнулся:

— Да, весной.

Мартина повернулась и вышла из конюшни. Слезы застилали глаза.