Сокол и огонь

Глава 20

Весь первый час своего заточения Мартина простояла посередине тесной и зловонной темницы, закрыв глаза и стараясь не касаться стен. Она подняла подол своей туники и держала его в руках, чтобы клопы и сороконожки, обитающие в гнилой соломе, не забрались на нее. Поначалу она пробовала молиться, но у нее это не получалось, слова путались. Тогда она оставила молитвы и стала рисовать в воображении сад лекарственных трав, который она планировала на листе пергамента долгими зимними ночами в монастыре Святого Дунстана.

Мысли о саде несколько успокоили ее, и вскоре она смогла спокойно обдумать свое будущее. Предательство Торна в общем-то можно было предсказать заранее. У него было два выбора: или умереть, защищая ее, или же переметнуться к Бернарду и получить за это солидное вознаграждение. А как бы она сама поступила на его месте? Нет, не надо оправдывать его. Ведь он дал клятву хранить ее от бед. Она ждала от него поддержки, отваги наконец. Он мог бы постараться придумать хоть что-нибудь. Что поделать, его коварство отрезвило ее, хотя и доставило страшную боль ее чувствам. Во всяком случае, теперь она снова сама по себе. И если ей суждено спастись, то надеяться она может только на себя.

За дверью ее темницы, у стены, сидел на табурете Бойс и распевал застольные песенки. Он был не такой, как все остальные, и при других обстоятельствах мог бы даже вызывать симпатию. Мартина услышала поскрипывание и поняла, что здоровяк раскачивается на хлипкой табуретке в такт своей развеселой мелодии. Ключи, один из которых был от ее темницы, позвякивали у него на поясе.

Она приблизилась к двери и заглянула в замочную скважину.

— Сэр Бойс?

Он встал, и вдруг на его лице появилось простодушное и довольное выражение.

— Просто Бойс, миледи. Я не рыцарь, а всего лишь охотник. Но должен заметить, что очень приятно, когда тебя называют «сэр». Я польщен.

Как она и ожидала.

— Я ужасно хочу пить, Бойс. Не могли бы вы принести мне немного вина?

Он нахмурился.

— Нет, миледи. Я не могу оставить свой пост.

Она облизнула губы и провела рукой по горлу, стараясь успокоиться и не спугнуть его.

Он подергал себя за бороду.

— Но я мог бы послать за ним кого-нибудь.

— Правда?

— Откровенно говоря, я и сам не прочь бы выпить чего-нибудь.

Мартина на это и рассчитывала, так как постоянно видела его с чашей в руках.

— Я привезла с собой из монастыря превосходное красное вино. Фильда знает, где оно.

Рыжий здоровяк, грузно ступая, поднялся по ступенькам и окликнул Фильду, велев ей принести красного вина для леди Мартины.

— И два кубка, — добавила она.

— И два кубка, — заорал верзила.

Скоро появилась Фильда с вином. Она сокрушалась и недовольно бормотала о неподобающем обращении с ее госпожой, тем временем незаметно обменявшись с ней заговорщицким взглядом. Фильда налила немного кларета Мартине и до краев наполнила огромный кубок ее тюремщика. Бойс одним махом опрокинул его, Мартина делала вид, что медленно потягивает напиток.

— Ну как, хорошее вино? — спросила Мартина.

Он озадаченно посмотрел на нее.

— Какое-то оно… странное на вкус.

— Это из-за пряностей, — объяснила Мартина. — Ведь это вино с пряностями, разве я не сказала вам?

— Может быть, и говорили. А что это за пряности? У них такой непривычный вкус…

— Попробуйте отгадать, — сказала она, делая знак Фильде снова наполнить его кубок. — Как вы думаете?

Он вновь быстро опрокинул содержимое кубка.

— Это не корица, — произнес он, зевая и присаживаясь на табурет. — И не гвоздика.

Он с сонным видом уставился в пустой кубок, и тут вдруг его осенила догадка. Он попытался разглядеть Мартину сквозь замочную скважину.

— Погодите-ка.

Он встал, уперся руками в стену, чтобы не упасть. Кубок выпал из его рук и покатился по полу.

— Ах ты, хитрая баба, — пробормотал он заплетающимся языком и припал лицом к двери, кося мутным глазом в замочную скважину; Мартина отпрянула вглубь темницы. Он неожиданно расплылся в улыбке и громко, раскатисто хохотнул.

— Чертовски хитрая!

Тут он засмеялся во все горло, на глазах выступили слезы.

— Хорошую шутку ты со мной сыграла, — промычал он, отталкиваясь от стены и падая на Фильду, которая поспешно отскочила в сторону. Он просто сотрясался от хохота. Из покрасневших глаз градом катились слезы.

Вдруг он затих, глаза закатились, и стражник, словно подрубленное дерево, с глухим ударом рухнул на земляной пол лицом вниз.

Женщины обменялись торжествующими взглядами. Фильда оглянулась на лестницу и пнула спящего носком туфли.

— Ключи, — шепнула Мартина. Служанка приблизилась к поясу Бойса. С третьей попытки дверь отворилась. Мартина выпорхнула из темницы и обняла Фильду.

— Спасибо тебе. Какая же ты молодчина, Фильда. Я знала, что могу рассчитывать на тебя.

— Что теперь, миледи?

— Эйлис мне как-то говорила, что где-то здесь есть никому не известный потайной ход.

Фильда всплеснула руками и закатила глаза, у Мартины упало сердце.

— Это ни для кого не является тайной, миледи. Об этом ходе знает здесь каждая собака, во всяком случае, вся прислуга, это уж точно.

Слава Богу, все-таки он существует — это главное.

— И где же он?

Они бесконечно долго, как показалось Мартине, пробирались через сваленные у стены погреба пустые бочки и корзины, прежде чем добрались до потайной двери в каменной стене.

— Вот здесь начинается туннель, который ведет в церковь, — сказала Фильда, толкая скрипящую на ржавых петлях тяжелую дверь. — Его вырыли на случай осады. Такие ходы есть во многих замках.

Она сняла со стены факел, запалила его, потом подхватила подол своей юбки и нырнула в открытый проход.

— Идите за мной.

Потайной ход представлял собой ведущий вниз туннель, укрепленный деревянными распорками. Идти приходилось постоянно согнувшись, так как высота туннеля не позволяла выпрямиться. Они шли и шли, и Мартина уже начала сомневаться в том, что они когда-нибудь выберутся отсюда. Однако постепенно пол под ногами начал выравниваться и пошел вверх. Они уперлись в каменную лестницу, над которой в дубовом потолке виднелся деревянный люк. Фильда поднялась по ступенькам, поднажала, и люк со скрипом открылся. Женщины выбрались на поверхность и огляделись.

Они находились возле баронской церкви, позади алтарной пристройки. Силуэт Харфордского замка смутно возвышался вдалеке над деревней.

— Хорошо, что у нас долгая зима, — сказала Фильда. Она сунула горящий факел в снег. — Белый снег и полная луна — светло, почти как днем.

И действительно, было так светло, что Мартине показалось, что сейчас не поздняя ночь, а день. Но было очень холодно. Она поежилась и обхватила себя руками, стараясь согреться.

— Без лошадей мы далеко не уйдем. И хорошо бы раздобыть теплую одежду.

Фильда кивнула:

— У кузнеца Финча есть лошадь. И уверена, что его жена одолжит вам теплую накидку.

— Его жена! Она знает о твоих отношениях с ее мужем?

— Конечно, нет, — сказала Фильда, двинувшись вперед. — И если Финч не хочет, чтобы она узнала, он не осмелится отказать нам.

Мартина спряталась в тени маленького домика, а Фильда подошла к окошку и тихо постучала.

— Финч!

Появился заспанный кузнец. Они вполголоса быстро заговорили по-английски. Финч ворчал и тряс головой. Он несколько раз назвал Фильду знакомым Мартине словом, которое означало по-английски собаку женского рода. Но когда Фильда решительно двинулась к двери с явным намерением разбудить весь дом, он поспешно исчез и вскоре привел оседланную лошадь. В руке он держал шерстяной плащ.

— И куда вы поедете? — спросила Фильда, когда Мартина взобралась на лошадь. — В монастырь Святого Дунстана вам нельзя — они первым делом начнут искать вас именно там.

— Знаю, мне надо где-нибудь спрятаться на пару дней, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. В лесу есть один заброшенный домик, наверное, я отправлюсь туда.

— Я могу чем-нибудь помочь вам?

— Ты и так сделала для меня очень много. Не хочу, чтобы ты из-за меня попала в беду. Если они станут расспрашивать тебя, просто скажи, что ты принесла Бойсу вино, потому что он попросил, а о том, что в него было подмешано снотворное ты и знать не знала. Скажешь, что принесла кувшин и вернулась в свою комнату, прежде чем он выпил его.

Фильда вздохнула и взяла руку Мартины в свою.

— Берегите себя, миледи.

— Постараюсь.

Луна еще не скрылась с ночного неба, и Мартина легко нашла знакомый утес с обвившим его деревом, стоявший посреди дороги. Затем оставалось лишь следовать на север вдоль русла высохшего ручья и двигаться дальше в этом же направлении после того, как ручей повернет на восток. И вот она оказалась на поляне, посреди которой стоял занесенный снегом дом.

Было уже далеко за полночь, и она очень устала после полного волнений дня. Мартина открыла дверь и пнула ногой ворох соломы в углу комнаты. Оттуда выскочили две мышки. Она пнула еще раз, но больше никакая живность не показалась.

Мартина постелила на солому плащ и прилегла. Несмотря на страшную усталость, сон никак не шел к ней. Предательство Торна жгло ее сильнее, чем морозный воздух, попадающий в легкие. И когда она наконец погрузилась в полудрему, перед глазами всплыло озеро и мамино зеленое платье, плывущее по покрытой мелкой рябью воде.

Посреди ночи она проснулась от ощущения, что в доме не одна. Кто-то стоял над ней, чьи-то руки прикасались к ней. Вскрикнув, она шарахнулась в сторону, но, попытавшись выбросить кулак в пугающую темноту, почувствовалa, что плотно закутана в плащ и не может высвободиться.

— Спокойно.

Мартина узнала этот голос. Это был Торн. Она облегченно расслабилась… и тут же опять напряглась. Торн! Он обнаружил ее!

Она попыталась привстать.

— Я не позволю вам увезти меня обратно. Я не дамся.

Он не ответил, укрывая ее чем-то — своим плащом, догадалась она, — а потом присел рядом. Его глаза светились отраженным лунным светом и казались огромными.

— Увезти вас обратно! Бог мой! Вы действительно думаете, что я приехал, чтобы насильно доставить вас в замок?

— Вы заодно с Бернардом! Вы предали меня!

Торн протянул к ней руку, но она оттолкнула ее.

— Не трогайте меня!

Мартина попыталась встать, но он взял ее за плечи и удержал на импровизированной соломенной постели. Она попыталась ударить его по лицу, но он перехватил ее кулаки.

— Выслушайте меня, — прохрипел он.

— Нет!

— Вы не хотите выслушать меня, потому что тогда у вас будет меньше причин ненавидеть меня.

Мартина закрыла глаза.

— Я мог помочь вам лишь одним-единственным способом — притвориться, что перехожу на сторону Бернарда, и тем самым выиграть время, чтобы спланировать ваш побег. Иначе он убил бы меня на месте, и этим бы все и кончилось.

— Притвориться? Как бы не так! Еще одна гнусная ложь.

— Мартина! Взгляните на меня.

Он сжал ее еще крепче и хорошенько встряхнул.

— Посмотрите на меня, черт возьми!

Она открыла глаза. Он склонился над ней.

— Я не в состоянии держать в руках меч или лук. Я даже не могу ходить без этого проклятого костыля. И если бы дело дошло до драки, то я просто не сумел бы защитить вас. Бернард понимал это. Он именно на это и рассчитывал.

— Вы… вы сказали ему, что вас раздражало то, что вы были вынуждены заботиться обо мне.

— И вы в это поверили?

— Вы торговались с ним из-за куска земли — из-за цены за ваше предательство, — резко выговаривала она ему.

— Если бы я сразу поддался, Бернард бы заподозрил меня в неискренности. Похоже, что мои актерские способности выше, чем я полагал, — даже вы поверили в мое перевоплощение. Неужели вы действительно так плохо думаете обо мне?! — с обидой воскликнул он.

Она отвернулась.

— Вы заперли меня в этом ужасном подвале… даже не дали мне провести ночь в моей спальне.

Он отпустил ее сжатые кулаки, взял ее лицо в ладони и повернул к себе, заставляя смотреть себе в глаза.

— Но именно из подвала начинается туннель, Мартина. А если бы вас держали на третьем этаже, то у вас не было бы никакой возможности незаметно выбраться из замка.

Некоторое время она осмысливала его слова.

— Вы хотите сказать, что предложили поместить меня в подвал специально, поскольку знали, что оттуда мне будет легче убежать?

— Ну, в общем-то не совсем так. Я полагал, что это мне будет легче увести вас оттуда. Я не думал, что вы сумеете ускользнуть сами, и был сильно удивлен, когда, спустившись туда ночью, увидел спящего беспробудным сном Бойса, пустой кубок на полу, распахнутую дверь темницы и зияющее отверстие подземного хода… Я, конечно, сразу сообразил, что произошло и кто вам помог. Это могла быть только Фильда. Я разбудил ее, и она рассказала мне, куда вы отправились.

— Но ведь я ей не говорила!

— Она сказала, что вы упоминали какой-то заброшенный домик. Так что догадаться не составило труда.

Торн провел ладонью по ее щеке, она ощутила знакомый запах его кожи. Его пальцы коснулись ее губ, нежно щекоча их.

— Мартина…

Она отвернулась, отстраняясь. Он отпустил ее.

— Пойду раздобуду дров и разведу огонь, — сказал Торн, вставая. — Нам надо согреться и постараться поспать хотя бы пару часов до рассвета.

Опершись на костыль, он нагнулся, подобрал с пола топор с расщепленной рукояткой и вышел во двор. Мартина села, прислонившись к стене и прислушиваясь к мерным ударам топора. Войдя в дом, он сложил очаг на глиняном полу, разжег костер и подошел к ней. Прежде чем она успела спросить, где он будет спать, он приподнял край плаща и улегся подле нее, прижавшись к ней своим большим сильным телом.

— Что это вы делаете?

— Так нам будет теплее, — ответил он, обхватывая ее рукой и притягивая к себе.

— Торн, я не думаю, что…

— Спокойной ночи, миледи, — промурлыкал он.

Действительно, Мартина вскоре согрелась, ощущая исходящее от него знакомое тепло. Ей было хорошо и уютно в его объятиях — вполне невинных, потому что он не делал никаких попыток воспользоваться этой ситуацией. Мартина ощущала его дыхание на затылке, вскоре оно стало ровным и глубоким, его рука, лежащая на ней, заметно потяжелела, и она поняла, что Торн спит глубоким сном. Мартина закрыла глаза и скоро заснула спокойно и безмятежно.

Когда она проснулась, было еще темно. Костер потух, и Торн возился с ним, подкидывая дрова и раздувая огонь. Когда он вернулся и устроился подле нее на покрытой плащом соломе, она почувствовала, как нагрелась от огня его туника. Приятное тепло доходило до нее даже сквозь тунику и юбку. Мартина непроизвольно придвинулась к нему и прижалась теснее. Она сделала это совершенно бездумно, не осознавая, какое воздействие может это движение оказать на Торна, и поняла это, лишь когда ощутила, как напряглось его тело и лежащая на ней его рука. Что-то крепкое и горячее набухло и упиралось в нее, и тут она поняла, что неосознанно стремилась именно к такому эффекту.

Она замерла, думая о том, что надо бы отодвинуться от него, но была совершенно не в силах нарушить их непроизвольный контакт. Его грудь вздымалась в такт участившемуся дыханию. Некоторое время они лежали неподвижно, как две статуи, но затем потихоньку его рука заскользила вдоль ее плеча.

Торн поглаживал ее очень нежно, даже нерешительно, словно в любую минуту ожидая, что она оттолкнет его. Мартина знала, что должна, обязана именно так и поступить, но чувствовала, что не может пошевельнуться, с замиранием сердца предвкушая его ласки. Взяв в руку ее ладонь, он начал гладить ее с внутренней стороны большим пальцем, и возникшее при этом ощущение было настолько возбуждающим, что Мартина задрожала, как листок на ветру.

Он ласкал ее округлые бедра и талию, затем перевел руку на живот и легонько стиснул его, в то же время нежно целуя в затылок. Он делал все осторожно, словно испрашивая ее разрешения, словно боясь спугнуть, показаться настойчивым. Переведя свою ладонь выше, он положил ее ей на грудь и тут же почувствовал, как затвердели ее соски. И когда он сжал их пальцами, Мартина затряслась в экстазе, желание горячей волной отозвалось во всем теле.

Снова и снова с завораживающей медлительностью Торн проводил рукой по ее телу, и ей казалось, что всю ее охватывает сладкий, нестерпимый огонь. Он не делал попыток раздеть ее. От его ласк она поднималась на вершину невыразимого блаженства, сердце подступило к горлу — ощущение было настолько сильным, что, казалось, все ее чувства обострены до предела, она сотрясалась, словно в лихорадке, всем своим существом умоляя его довести эти ласки до логического конца.

Наконец Мартина почувствовала, как он поднимает подол ее платья, обнажая ноги в чулках и оголенные бедра. Его рука, гладящая ее живот, стала горячей, и, когда он опустил ее ниже, Мартина услышала свое прерывистое дыхание. Когда она наконец ощутила его пальцы, ласкающие волосы и бархатную плоть между бедер, то издала тихий стон, исполненный мольбы. Торн прикасался к ней ласково и нежно, с трогательным любопытством. Мартина задрожала и изогнулась, прижимаясь теснее и думая, что сейчас умрет, если он не прекратит эту сладкую пытку. И когда он это сделал, когда наконец нашел и стал ласкать самый корень ее желания — неожиданный, конвульсивный возглас удовлетворения вырвался у нее и на какие-то ослепительные мгновения она лишилась чувств.

Очнувшись через несколько секунд, Мартина почувствовала, что Торн приподнялся на локте и покрывает ее ухо, губы и щеку теплыми поцелуями, затем он потянулся вниз, развязывая свои штаны. Мартина подумала, что он хочет, чтобы она повернулась к нему лицом, и сделала попытку перевернуться, но он удержал ее.

— Не надо, оставайся лежать так, — хрипло прошептал он, и она поняла, что ему, наверное, легче лежать на левом, здоровом боку, ведь опираться на раненую правую руку он не мог.

Торн придвинулся ближе, и Мартина ощутила, как нечто горячее и твердое вошло в нее. Обхватив руками ее бедра, он наполнял ее постепенно, делая паузы, чтобы дать ей возможность раскрыться ему навстречу. И когда он наконец полностью углубился в нее, то обвил ее руками, положив ладони на грудь. Потом он медленно стал выходить из нее и снова входить, и снова, и снова. Мартина чувствовала спиной бешеное биение его сердца в прижатой к ней и колышущейся в такт учащенному дыханию широкой груди; ее собственное сердце, казалось, готово вот-вот выскочить. Раз за разом он увеличивал темп и силу своих движений и вскоре, казалось, уже совсем не контролировал их — его тело двигалось само по себе, неподвластное мозгу. Торн вонзался в нее с неистовой страстью, держа ее за плечи, чтобы крепче прижимать к себе и полнее входить в нее с каждым яростным рывком своего мощного тела.

Он заполонил ее, завладел всем ее существом. Мартина полностью отдавалась этому чувству, желая раствориться в нем, отчаянно и бездумно. И это казалось ей правильным, естественно необходимым, и в то же время где-то в глубине души она сознавала, что не права. Неужели она должна была допустить, чтобы это случилось, неужели она настолько глупа, что позволила ему овладеть ею?

Торн словно догадался о ее сомнениях, несмотря на то что полностью отдался своим чувствам; она слегка напряглась, и он понял, что что-то не так. Но он уже был близок… слишком близок к концу, чтобы остановиться. Просто она утомилась, только и всего; ведь она пережила такой волнительный день.

— Все хорошо, — прошептал он, начиная ласкать ее с новой силой там, где кончался округлый живот, и вызывая в ней этим новую волну наслаждения. — Не волнуйся.

Замедлив свои настойчивые движения, чтобы оттянуть последний, завершающий момент своего экстаза и тем самым доставить ей всю полноту наслаждений, на которую был способен, чтобы она забылась и все переживания этого дня исчезли из памяти. Он ласкал и гладил самые чувствительные, самые сокровенные уголки ее тела. И постепенно ее мышцы расслабились, и она застонала от наслаждения, вцепившись пальцами в шерстяную накидку. «Подожди, — скомандовал он себе, — подожди, дай ей ощутить себя на вершине блаженства».

Торн почувствовал, как она содрогнулась, и сейчас же мощные спазмы, сжимающие его тисками невероятного наслаждения, выплеснули семя из его тела. С животным рыком он вжался в нее еще теснее, сотрясаясь от пульсирующих толчков. И ощущение было так прекрасно, что на некоторое время он отдался этому чувству первобытной радости и совершенства, забыв о том, что должен был бы предотвратить это.

Наконец со стоном удовлетворения он рухнул на подстилку, изо всех сил прижав к себе Мартину. Он так и не вышел из нее, и ей хотелось, чтобы это прекрасное ощущение первобытного единства продолжалось целую вечность. Прижавшись губами к ее шее, он почти не дышал, она тоже не могла вздохнуть или пошевельнуться, боясь нарушить эти волшебные минуты.

— Мартина, я… я был неосторожен. Прости меня.

Он потянулся, чтобы погладить ее по щеке, и почувствовал, что она мокрая от слез.

— Мартина? — приподнявшись на локте, он убрал волосы с ее щеки, но она отвернулась и зарылась лицом в плащ. Он почувствовал, как рыдания сотрясают ее тело. — Все хорошо, Мартина, не надо плакать. — Крепко обняв ее, он прошептал ей на ухо: — Все волнения позади. Спи спокойно. Все будет хорошо.

Видимо, слишком много энергии забрали у нее переживания прошедшего дня и эти слезы, потому что очень скоро она успокоилась и мирно заснула в его руках.

— Мартина, — шепнул Торн, но она не отвечала, мерно посапывая во сне.

Она так и заснула, ощущая в себе его плоть. Осторожно, чтобы не разбудить ее, он отстранился, поправил ее одежду, а затем, обняв ее, закрыл глаза и уснул.

Мартина проснулась поздним утром одна. Солнце освещало маленький домик, огонь весело потрескивал в очаге, снаружи доносилось постукивание топора. Она поднялась, наскоро привела себя в порядок и подошла к окну, чтобы понаблюдать за саксом.

Торн колол дрова, стоя спиной к ней. На нем была беленая льняная рубашка и грубые шерстяные рейтузы; тунику он снял и отбросил в сторону — колка дров согревала его. Больной правой рукой он опирался на свой костыль, а левой с силой опускал топор на поставленные стоймя поленья, расщепляя их одним ударом и отбрасывая чурки в кучу. Он работал быстро и споро, несмотря на свои раны и расколотую ручку топора. С непроизвольным восхищением Мартина некоторое время смотрела на бугры мышц на его спине и плечах, проступающие сквозь рубашку, а затем отвернулась и тряхнула головой, недовольная собой.

Вот она стоит у окна, в точности как ее мать, наблюдая за мужчиной, который владеет ее душой. Она так же глупа и слаба, как и Адела. Торн получил над нею сверхъестественную власть, власть, которой она подчиняется всякий раз, когда жаждет его поцелуев, когда с трепетом чувствует прикосновение его рук. Неужели она не научится противостоять ему, не найдет в себе силы закрыть перед ним свое сердце?

Вонзив топор в полено, Торн собрал с земли несколько чурок, вошел в дом и подбросил их в костер.

— Как долго вы намереваетесь оставаться здесь? — спросила Мартина.

— Нисколько, — он натянул на себя тунику. — Мы уйдем отсюда сегодня же.

Она посмотрела в окно.

— Той кучи дров хватит до весны.

Он провел пальцами по влажным от пота волосам.

— Я отлично отдохнул. Рубка дров так хорошо расслабляет.

— Расслабляет?

— Ну да. Я хочу сказать — морально. Помогает собраться с мыслями. Я тут поразмыслил кое о чем.

— О чем же?

Глубоко вздохнув, он отвернулся, потом снова посмотрел на нее.

— О том, как просить вас стать моей женой.

Мартина изумленно ахнула и уставилась на него, пытаясь сообразить, правильно ли она поняла его слова. Он хочет жениться на ней?! Торн Фальконер хочет взять ее в жены!

— Знаю, — продолжал он, — что у меня нет земли и, следовательно, нет права просить вас об этом. И все же я прошу вас.

Мартина вдруг ощутила то же необычайное, щемящее душу чувство, которое она испытала, когда впервые увидела Торна на пристани и по ошибке приняла его за своего нареченного.

«Вот тот мужчина, — вспомнились ей мысли, промелькнувшие тогда в ее голове, — тот самый мужчина, с внешностью рыцаря и небесно-голубыми глазами, который признает меня своей женой перед Богом и людьми, который возляжет со мной на супружеское ложе и станет отцом моих детей…»

Но сэр Торн Фальконер, к сожалению, вовсе не был ее нареченным. Земельной собственности у него не было, а если бы даже и была, то он все равно не взял бы Мартину э жены.

«Он намерен подыскать себе невесту с приданым в виде земельных угодий», — пояснил ей тогда Райнульф. И как там говорила Фильда: «Самое смешное, что его совсем не интересуют благородные дамы, хотя, несомненно, когда-нибудь он женится на одной из них. Ведь он слишком озабочен тем, чтобы стать наконец землевладельцем, и не может позволить себе роскошь жениться по любви на женщине без приданого».

Но земли-то у него по-прежнему нет, и тем не менее он делает ей предложение. Что же изменилось, что такого произошло, что он хочет жениться на ней?

Ну конечно, ведь она стала вдовой. Вдобавок у нее теперь есть собственность. Со смертью Эдмонда все земельные владения, дарованные ей в качестве свадебного подарка, перешли в ее распоряжение.

— Почему? — задала она вопрос, желая знать и в то же время боясь услышать правду. — Почему вы просите меня выйти за вас?

Он заколебался.

— А почему вообще мужчина просит женщину стать его женой?

Увертки. А чего она могла ожидать?

— Некоторые потому, что любят.

Он молчал, колеблясь, зачем-то устремив взгляд на колыбельку Батильды в углу комнаты. Молчание затянулось.

Ей стало вдруг зябко.

— Но я не стану притворяться и говорить, что верю в ваши чувства. Вы не способны любить кого бы то ни было. — Ее руки непроизвольно сжались в кулаки. — А кроме того, вы сами говорили, что женитесь лишь по расчету, на женщине с землей. Если мы поженимся, то мои владения по закону станут вашими.

Его глаза вспыхнули.

— Единственная причина, по которой я хочу жениться на вас, это мое стремление сдержать обещание, данное Райнульфу, и защитить вас. — Торн беспомощно взмахнул руками. — Господи Иисусе, Мартина, неужели вы до сих пор не осознали, какой страшной опасности вы подвергаетесь? Лорд Годфри приказал, — понимаете? — приказал вам выйти замуж за Бернарда.

Он рывком взял ее за плечи.

— Бернард совершенно такое же бездушное и жестокое животное, как и его брат, но только гораздо умнее и поэтому еще опаснее. Вы что, хотите связать свою жизнь с этим чудовищем? Ведь это же западня, как вы не поймете.

— Конечно же, не хочу.

Он сжал ее еще сильнее, буравя взглядом своих потемневших глаз.

— Но именно это и случится, если только в тот момент, когда он найдет вас, вы уже не окажетесь чьей-либо законной супругой.

— Может, он не найдет меня. Может, мне удастся скрыться где-нибудь, далеко, где…

— Бога ради, Мартина! — Торн резко отпустил ее и посмотрел вокруг, проведя ладонью по волосам. — Не имеет значения, как далеко вы спрячетесь. Бернард настроен весьма решительно, и он невероятно хитер и изобретателен, он пустит в ход все свое влияние и воспользуется любыми средствами. Он отыщет вас повсюду и заставит выйти за него, — повернувшись к ней, Торн добавил, уже мягче: — Если только к тому времени вы не будете замужем. Подумайте об этом, Мартина. Единственный для вас способ оградить себя от посягательств Бернарда — это выйти замуж за другого человека. Я предлагаю себя. Не потому, что хочу заполучить ваши земли, а только лишь потому, что хочу защитить вас от него.

— Но земли тоже окажутся кстати, не так ли?

С усталым видом он разочарованно пожал плечами.

— Что я должен сказать? Что я недоволен тем, что мы не будем бедными и бездомными? Я не собираюсь лгать вам, Мартина. Но если бы я думал только о том, как разжиться землей, то, наверное, принял бы предложение Бернарда служить ему в обмен на щедрое вознаграждение.

— У вас просто был более изощренный план — увезти меня из Харфорда и манипулировать мной, играя на моих чувствах и моей беззащитности…

— Манипулировать вами?

— Прошлой ночью вы воспользовались тем, что я устала, была слабой, ранимой и нуждалась в утешении, — продолжала Мартина. — Теперь-то я понимаю, почему вы сделали это, почему вы обольстили меня. Вы хотели, чтобы я решила, что вы действительно заботитесь обо мне и поэтому легче и охотнее согласилась бы стать вашей женой. Ведь этот брак принесет вам контроль над всеми моими владениями, тогда как Бернард предлагал вам лишь одно из них.

Торн шагнул к ней.

— Вы считаете меня способным на такую расчетливую, хладнокровную… низость?

— Абсолютно.

Он сел на скамью и спрятал лицо в ладонях. Где-то в глубине души Мартина почувствовала укол раскаяния и тень сомнений в справедливости своих слов. Не может быть, чтобы он действительно не был искренним, когда уверял ее, что хочет обезопасить ее жизнь, что земля не играет теперь для него такого значения…

Но конечно, это смешно. Все, о чем он мечтал всю свою жизнь, — это собственность, земельные владения. И эта страсть перекрывает в нем все остальное. И если она позволила себе на минуту усомниться в его жадном стремлении завладеть ее приданым, то лишь потому, что хотела, да, хотела, чтобы это оказалось не так. Хотела верить, что он не играет ею, что он ее… Мэтью, помнится, как-то говорил ей: «Некоторые мужчины имеют богатый арсенал уловок и хитростей, чтобы заставить женщину подчиняться своей воле».

А Торн Фальконер, несомненно, один из них.

Нет уж. На этот раз она не позволит обойтись с собой как с маленькой глупой влюбленной девочкой. Ему больше не удастся использовать ее. Все, что ему нужно, — это земля, какие бы хитроумные и правдоподобные доказательства своего бескорыстия он ни приводил. Не она сама, а ее земля! Он даже не притворяется, что любит ее!

Торн беспомощно уронил руки и взглянул на нее. В его глазах читалась покорность судьбе.

— Как я понимаю, вы не хотите стать моей женой.

Мартина мысленно представила, что ее может ожидать. Исчезнуть бог весть куда, испариться… но Бернард все равно отыщет ее, в этом Торн прав. Он принудит ее стать своей женой, да еще и отомстит ей за то, что она попыталась скрыться.

И потом, Мартина вовсе не была категорически против брака с Торном: по правде говоря, даже отдавая себе отчет в его корыстных побуждениях, она была заинтригована его предложением и… даже рада. Ну и кроме того, уж он-то сумеет защитить ее от Бернарда. Но вместе с тем она не позволит Торну думать, что он обвел ее вокруг пальца, и не станет послушной игрушкой в его руках.

— Я не сказала, что не хочу быть вашей женой.

В его глазах промелькнуло удивление, сменившееся чувством радостного облегчения.

— Точнее говоря, я не имею ничего против тщательно взвешенного и продуманного обоюдовыгодного брака… если вы окажетесь достаточно честны, чтобы признать это. Вы получаете заветную землю, а я — защиту от Бернарда. Все, о чем я прошу, — это чтобы между нами не было лжи и недомолвок… и чтобы вы не обманывали ни меня, ни себя потугами на чувства, которых у вас нет и в помине.

— Мартина… — В его глазах стояла грусть.

— Только на таких условиях я согласна выйти за вас.

— Что ж, очень хорошо. — Он глубоко вздохнул. — Но тогда нам лучше сделать это поскорее, до того как Бернард обнаружит вас. Мы можем отправиться в монастырь Святого Дунстана. Полагаю, что брат Мэтью обладает законными полномочиями, чтобы сочетать нас узами брака.

Он поколебался, словно желая сказать что-то еще, но промолчал и лишь покачал головой.

— Пойду оседлаю лошадей.

Мартина наблюдала за ним в окно. Хорошо, она станет его женой, но сердце останется при ней. И она не позволит себе и ему нарушить невидимую грань, за которой лежат привязанность, любовь… страдания и несчастья. Она не будет такой глупой и слабой, как ее мать. Адела любила Журдена и жила ради него.

Мартина же будет жить ради себя.