Сокровища скифов

4

Ресторан, где тусовался Шурик со своей бандой, назывался «Пионер». Наверное, в честь Тимура и его команды. Возле дверей стояли двое охранников в камуфляже и с дубинками в волосатых кулаках. Вид у обоих был такой же скучающий, как у рыжего чудика во дворе Пентагона. На парковке против сияющей неоном вывески я разглядел несколько отечественных жигулей и матово чёрный мерседес Шурика. Значит, хозяин был на месте. Сначала я намеревался спрятаться где-нибудь в кустах, дождаться, когда Шурик нагуляется и выйдет наружу и уж здесь поговорить по душам. Темнота вполне соответствовала моему плану. Однако потом подумал, что гулянка может затянуться до утра, а время в этот раз работало не на меня, и я решил идти напролом. Авось прорвусь.

Кроме Шурика меня никто в лицо не знал, поэтому два орла у дверей не обратили на меня никакого внимания. Ну разве что чуть покосились и снова принялись разглядывать звёзды. Если это были шуриковы телохранители, то они здорово просчитались, ибо я собирался пристрелить их работодателя, если тот откажет мне в помощи. Ради Любаши я был готов пойти даже на преступление, пусть это и претило моим жизненным принципам. Но с другой стороны меня и так искали в связи с убийством белого чудика, так пусть ищут и за Шурика тоже. Во всяком случае, если меня найдут и посадят, так хоть будет за что.

С самым решительным видом я прошёл по зеркальному вестибюлю мимо услужливого швейцара, мимо стайки развязных девчонок в коротких юбках и остановился только когда очутился в зале. Народу было немного, но гомон стоял будто на стадионе. По золочёным канделябрам в углах и чистым коврам на полу я предположил, что ресторанчик не из дешёвых. Вдоль стен стояли лакированные столики, отделённые друг от друга деревянными перегородками, под потолком курился дым сигарет с ментолом, на полукруглой сцене местный ансамбль исполнял популярную песенку. У тощего официанта в рубашке с коротким рукавом и с бабочкой на шее я вежливо осведомился, где найти Шурика, и тот незамедлительно кивнул на компашку слева от сцены. Я поблагодарил его и двинулся в указанном направлении.

Компания была человек семь. Шурика я заметил сразу. Он сидел в пол оборота к сцене, обнимал правой рукой смазливую блондинку с лицом законченной стервы и ржал, как лошадь, которой наступили на хвост. Я сказал «ржал» не потому, что хотел ещё больше очернить его в глазах читателя, а потому, что он действительно ржал и выбивал при этом пыль из ковра своими копытами, пардон, ботинками. Блондинка прижималась к нему, словно нежная лань, и Шурику это очень импонировало, так как в перерывах между ржанием он поворачивался к ней и чмокал её своими мясистыми губами в розовую щёку. В ответ на это блондинка гладила его тонкими пальчиками по небритой щеке, изображая Афродиту Анадиомену, но я-то видел, что в глазах её отражается отнюдь не любовное томление, а две латинские буквы S с двумя продольными полосами.

Я человек воспитанный и в меру учтивый и менее всего хочу, чтобы окружающие считали меня назойливым товарищем, однако ждать, когда эти голуби намилуются, я не мог. Времени не было. Самым решительным образом я подошёл к столику и посмотрел на Шурика холодными глазами наёмного убийцы. Шурик меня не видел. То ли был очень занять любованием своей болонки, то ли ещё по какой причине. Зато увидели все остальные. Три амбала бандитского вида медленно потянулись за полы пиджаков, но я их опередил. Единым движением я выхватил пистолет и наставил его на Шурика. При этом я состроил такое зверское лицо, что они поняли, что я не шучу, и опустили руки. Они же не знали, что я так и не нашёл предохранитель.

После этого всё пошло как по киношному сценарию. Амбалы скрипнули зубами, девки завизжали, народ предался панике, а Шурик наконец-то соизволил повернуть голову в мою сторону.

Вы когда-нибудь видели глаза человека, которому только что засунули в штаны змею? Не видели? А я теперь могу обоснованно утверждать, что видел.

Сначала я подумал, что Шурик тоже завизжит, но нет. Каким-то удивительным случаем он умудрился свалиться со стула, громко икнул, словно провинившийся ребёнок, потом засучил ногами и пополз к сцене. Всё это он проделал быстро, молча и не отрывая глаз от моего пистолета. Девицы при этом не уставали визжать, а амбалы скрипеть зубами. Чтобы прекратить весь этот концерт, мне пришлось нахмуриться. Всё стихло.

Целую минуту Шурик сверлил глазами дуло моего пистолета, в немом ожидании неизбежной кончины, потом до него стало доходить, что вроде бы как стрелять в него никто не собирается, во всяком случае, пока, и он поуспокоился. Взгляд сместился чуть выше, на мою физиономию, и стал более осмысленный.

Он узнал меня, это я определил по следующей фразе:

— Тебя эта сумасшедшая прислала?

Обретя дар речи, Шурик сразу вспомнил Любашу и её обещание. Судя по той беспечной обстановке, которую я наблюдал минуту назад, он ей не поверил, теперь, наверное, жалел об этом.

— Послушай, ты только не нервничай и не суетись! — запричитал он. — Сколько бы она тебе не заплатила, я плачу вдвое! Можешь уехать куда-нибудь на Канары или на Берег Слоновой Кости, будешь пить коктейли, греться на солнышке и разглядывать креолок. А я пошлю к этой сучке своих парней, и гарантирую — она тебя никогда больше не вспомнит! Согласен?

Я не хотел, чтобы Любаша никогда меня не вспоминала, поэтому отказался. Конечно, отказался не только поэтому, но и поэтому тоже.

— Ты дурак! — завопил Шурик. — Чего ты хочешь? Чего ты вообще хочешь?! Пристрелить меня? Ну на, стреляй! Мои парни потом такое решето из тебя сделают, что ни одна поликлиника не залатает!.. Хорошо, кладу сверху ещё столько же, по рукам? Такие деньжищи тебе даже не снились! Подумай!

Много он знает, что мне снилось! Не хочу показаться нескромным, но однажды во сне я ограбил сберкассу возле моего дома и весь остаток ночи считал деньги. Насчитал много. Правда, это были не доллары, не евро и не рубли, а монгольские тугрики, но тоже неплохо вышло.

Не отводя пистолета, я налил в бокал лимонада и выпил. Пить очень захотелось. Шурик тоже хотел пить, потому что он не говорил, а хрипел. По доброте душевной я налил и ему. Не знаю, что ему почудилось в связи с этим, но причитать он перестал.

— Давай присядем? — предложил я. — Что мы всё на полу? И амбалов своих отошли куда-нибудь, чтоб глаза не мозолили. Да и девок заодно. Разговор у меня серьёзный…

Шурик встал, отряхнулся и замахал на братву руками.

— Давайте, давайте отсюда. Видите, разговариваем мы.

Мы сели за стол друг против друга, как послы двух держав на мирных переговорах. Шурик предложил для начала выпить и закусить, но я отважно отказался. Отважно, потому что водка в бутылках соблазнительно потела, а икра в банках была самая что ни на есть зернистая, как в книге по кулинарии сталинской эпохи. Но, во-первых, я уже поел, а во-вторых, где-то в плену (в этом я уже не сомневался) томилась Любаша и с нетерпением ждала своего спасителя, то бишь меня.

— Приступим, — сказал я, отодвигая тарелку с салатом и кладя на её место пистолет. Шурик согласился, и я поведал ему всю историю, как час назад Андрею Фёдоровичу. Выслушал он меня с таким же олимпийским спокойствием, только мысли гонять не стал.

— И ты хочешь, чтобы я разобрался с кротами?

Умный мальчик, хотя по виду не скажешь.

— Угадал.

Вот теперь Шурик задумался. Думая, он опрокинул пару стопок водки не закусывая и пару раз принимался грызть ногти. Дурная привычка. Наконец, когда я уже начал терять терпение, он сказал:

— Лучше застрели меня сразу!

Я воспринял его слова как сигнал к действию и потянулся за пистолетом. Если человек хочет, чтобы его пристрели, значит пристрелим. Делов то! Однако Шурик быстро вскинул руки в предупреждающем жесте. Засуетился, стервец, когда жареным запахло. Понял, что терять мне нечего.

— Погоди, погоди, погоди! — вновь запричитал он и глубоко вздохнул. — Что, и пошутить нельзя? Шуток не понимаешь?..

— В постели со своей болонкой шутить будешь, — ровным голосом ответил я. — Ещё раз так пошутишь — точно пристрелю.

Я был настроен решительно. Весьма! И он это понял.

— Ладно. С шутками покончено. Вы сюда за скифскими сокровищами приехали? Если в долю возьмёшь, я вам помогу.

Про сокровища я ему ничего не говорил, он сам догадался. Любаша просила меня никому про это не говорить, вот я и не говорил. Ради Любаши я бы и под пыткой молчал. Хотя… Хотя под пыткой может быть и сказал.

— А что ещё делать чужакам в нашей дыре? — чувствуя моё недоумение, принялся объяснять Шурик. — Достопримечательностей нет, перспектив для бизнеса тоже нет. Раньше лес был, но его уже лет двадцать как вырубили, даже пеньки выкорчевали. Одни только полезные ископаемые остались: скифские курганы да поля сражений давно минувшей войны. На путешественников по местам боевой славы вы не похожи, вот и остаются сокровища скифов.

Да, действительно умный мальчик. Ему бы детективы писать или шпионов ловить, а он в бандиты подался. Надо будет сказать Любаше, чтобы она из него эту дурь до конца выбила.

— Шурик, ты сейчас не в том положении, чтоб торговаться. Тебе о душе думать надо, а ты о кармане печёшься. Хочешь помочь — помогай, не хочешь — звони своему ритуальному агенту.

— Да что ж ты всё злишься-то? Бог с ней, с долей, я и без неё помогу. Я, вообще, человек покладистый и добросердечный. Возьмём ребят, пару автоматов и двинем за твоей Любашей. Подходит?

— Подходит, — кивнул я. — Только запомни, Шурик, ты у меня всё время на прицеле. Начнёшь выкаблучиваться, я тебе махом дырку в башке просверлю. Реакция у меня кошачья, я с пятидесяти шагов в спичечный коробок попадаю. В армейском спецназе научился.

Про спецназ я, конечно, наврал, но то ложь во благо. Служил я в ракетных войсках простым водилой и оружие только на присяге видел. Однако Шурик этого не знал, а это главное.

Шурик позвонил кому-то и через минуту к нам за столик подсел лысый дядечка лет пятидесяти с лицом Дракулы и взглядом анаконды. Если бы я встретил его где-нибудь на улице, то обязательно перешёл на другую сторону, потому что смотреть на него было страшно.

— Это Кощей, мой начальник штаба, — представил его Шурик.

Страшилка вежливо поздоровался и даже улыбнулся, но общего впечатления это не изменило. Мне показалось, что я мышка, а он кошка и что только мой пистолет не даёт ему возможности пустить в ход свои острые когти.

— Вы всего пять дней в нашем город, а уже вошли в его историю, — дружелюбно заговорил Кощей не прекращая улыбаться. Голос у него оказался тихий и вкрадчивый, как у Каа, когда тот охотился на бандерлогов. — Не каждому удаётся за столь короткий срок настроить против себя сильных мира сего. Всех, кого только можно. Поздравляю, у вас талант. Каких же успехов вы добьётесь, если проживёте ещё хотя бы два дня!

Назвать это комплиментом было сложно, но всё же я поблагодарил его за столь лестную оценку моих скромных возможностей.

— Ладно, давай о деле, — потребовал Шурик. — Мы тут к кротам в гости собрались, что присоветуешь?

Кощей покосился на меня.

— Ваша идея?

— Моя, — кивнул я.

— Так я и понял. Вам, Александр, такое бы и в голову не пришло.

— Почему же? — обиделся Шурик.

— Вы любите жизнь, вам нравиться тратить её на удовольствия. А ваш друг, видимо, решил свести с нею счёты. Не ошибусь, если скажу, что с личной жизнью у вас не всё в порядке? — добавил он уже глядя на меня.

— Ближе к телу! — потребовал Шурик.

— Вот я и говорю: в войнушку, мальчики, решили поиграть? Правильно я понял ваши намерения?

— Правильно.

— А место под могилку уже застолбили?

Мы, я и Шурик, дружно вздохнули. Когда всякая Квазимода начинает сыпать глупыми вопросами, это нервирует.

— Достал, — сквозь зубы процедил Шурик. — Ты же знаешь, Кощей, я таких шуток не понимаю. Удавлю собственными руками!

Кощей пожал плечами. По всему выходило, что Шурика он не боялся, наверное, тот был добрее, чем хотел казаться. Однако испытывать судьбу больше не стал и дальше говорил по существу вопроса.

— У Гуся полсотни бойцов, парни обстрелянные, крепкие, не в одной передряге побывали и голыми руками их не возьмёшь. Заводик, где они сидят, обнесён кирпичным забором и колючей проволокой. Вся прилегающая территория просматривается видеокамерами, по периметру каждые пятнадцать минут проходит патруль с собаками, так что подойти к забору незамеченным нельзя. Гусь будто специально к обороне готовился, когда сооружал себе это логово. Войти туда можно только через ворота, но их охраняют человек шесть с автоматами. Берут на прицел любую машину в пределах видимости. Вход строго по личному распоряжению Гуся и всех обыскивают, даже своих. Как вам такой расклад? Продолжать?

— Продолжай, — хмуро сказал Шурик.

— Продолжаю. На территории завода два корпуса. В одном, в том, что слева от ворот, Гусь организовал нечто вроде цеха по производству «дури». Надо же как-то содержать свою охрану. Второй корпус обустроен под жильё. Там у них всё: и ресторан, и ночной клуб, и девочки. Гусь оттуда никогда не выходит, все переговоры ведёт по телефону или через интернет. Я разговаривал кое с кем из авторитетных людей: у Гуся много врагов, слишком часто лезет он не в свои дела и не без успеха. Достать его пытались многие, но пока ни у кого не получилось. Проникнуть в это гусиное гнездо невозможно ни по земле, ни по воздуху, даже милиция туда носа не суёт, потому как куплена за очень хорошие деньги. Единственный человек, которому Гусь, если не доверяет, то хотя бы благоволит, это Отто фон Глыба. Что их связывает — неизвестно, но кроме него Гусь никого к себе не подпускает. Если вы отважитесь войти туда, вас просто пристрелят.

Картина, нарисованная Кощеем, праздничными красками не блистала, и по лицу Шурика я понял, что энтузиазм его несколько поубавился. Пришлось сердито хмыкнуть и постучать пальцем по пистолету, чтобы вновь поднять ему настроение. Шурик намёк понял.

— И что нам делать? — спросил он голосом приговорённого к смерти.

— Забыть обо всём и жить дальше.

— Не подходит, — отказался я. — У них моя девушка.

Кощей причмокнул губами.

— Это уже серьёзно. Значит, отговорить вас не удастся. Что ж, ребятки, в добрый путь. Ни пуха вам, ни пера, а я пока подготовлю всё для похоронной процессии.

На этот раз Кощей Квазимордыч не шутил, и я не обиделся.

— Где он может её держать?

— В подвале, во втором корпусе, но вам это не поможет.

Поможет — не поможет, это уже мне решать. Ответ на подобный вопрос можно найти лишь на поле боевых действий, а не за столиком в ресторане. Практика — великая вещь, только она способна расставить все точки над «и».

— Посмотрим.

В моей голове созрел план. Я повернулся к Шурику, подмигнул ему и спросил:

— А где живёт этот Отто фон Глыба?

Через двадцать минут мы стояли возле двухэтажного особнячка с черепичной крышей и вишнёвым палисадником. Мы — это я, Шурик и три амбала, которые сидели с Шуриком в ресторане. Как оказалось, это они были его телохранителями, а вовсе не те двое с дубинками у входа. Один из амбалов ловко вскрыл замок, и мы вошли в широкий прохладный холл. Я сразу принялся шарить рукой по стене в поисках выключателя, но Шурик остановил меня.

— Не надо, — и отодвинулся, пропуская вперёд своих боевых товарищей. — Пусть этим займутся профессионалы. А мы здесь подождём.

— Только осторожно, он ещё тот перец, — предупредил я, вспомнив рассказ Любаши.

Амбалы ушли в темноту, неслышно растворившись в тишине дома, а я нащупал какое-то сиденье, нечто среднее между пуфиком и табуреткой, и уселся. Шурик попытался пристроиться рядом, но я сунул ему под нос кулак и он остался стоять.

— Как считаешь, наши думные дьяки когда-нибудь начнут думать о народе? — вдруг спросил Шурик.

Я не сразу понял, о чём это он, в голове крутились планы освобождения Любаши, поиски сокровищ, любовь и всякая прочая дребедень, потом сообразил и ответил:

— Когда-нибудь начнут. Только сначала набьют сусеки баксами — но не раньше.

— А когда они их набьют?

— Ну-у! — протянул я. — Ты такие вопросы задаёшь! У них же дети, племянники, любовницы… Такую канитель сразу не накормишь. Каждому квартира нужна, машина, банковский счёт, тёплое местечко. Как не порадеть родному человеку пока есть возможность? А потом уже у этих пойдут дети, племянники, любовницы. Им тоже кушать захочется…

— Значит, мы будем плохо жить?

— А кому на Руси жить хорошо?

Я услышал, как Шурик скребёт подбородок.

— И что делать?

— Ты ещё спроси: «кто виноват?».

Спросить Шурик не успел. Где-то в глубине дома послышался стук, как будто кем-то считали ступеньки, жалобно звякнула разбитая ваза, потом включился свет, и мы увидели наших громил и обескураженную мордашку Отто фон Глыбы, отливающую синюшной белизной. Редкие волосинки на его лысине стояли дыбом, в глазах застыло непонимание, губы дрожали, а из носа тонкой струйкой сочилась кровь. Видимо, ступеньки считали им.

Я разочарованно вздохнул. Любаша говорила, что Отто фон Глыба очень опасный человек и что с ним лучше не связываться. Однако на деле всё оказалось как нельзя просто. Вот и верь после этого женщинам.

— Доброй ночи, — поздоровался я, протягивая ему носовой платок. — Вы уж извините, что мы так бестактно… без приглашения…

Отто фон Глыба приложил платок к носу и запрокинул голову.

— Ну что вы, я всегда рад гостям, — прогнусавил он.

У него ещё хватало духу шутить в такой ситуации.

— Может быть, вы и прогуляться с нами будете рады? Ночь тихая, тёплая, звёзды блещут. Самое время для прогулок.

— В такой-то компании? — ухмыльнулся Отто фон Глыба, окидывая взглядом шуриковых амбалов. — Всю жизнь мечтал.

— Значит, будем считать, что ваша мечта сбылась.

Спорить он не стал, тем более что сила была не на его стороне. Уже в машине я объяснил незадачливому немцу, почему мы так нежданно нагрянули в гости. Я попросил его (вежливо и почти без угроз) проводить нас к давнему его другу Боре Гусеву, ибо, как я полагал, в плену у оного томилась Любаша. Сам Боря вряд ли нас к себе пустит, а я без Любаши жить не могу, и потому прошу его посодействовать нашей с Борей встрече.

Отто фон Глыба думал не долго. Он сразу закивал своей лысой головой, выражая таким образом полное согласие моей просьбе, хотя и высказал сомнение относительно того, что Любаша находиться у Гуся.

— Я бы знал, что она у него. Но я этого не знаю, — сказал он.

— Вот вместе и проверим.

— Только не дёргайся, — посоветовал Шурик. — А то он тебя пристрелит.

Мне показалось, что в глазах Отто фон Глыбы вспыхнули насмешливые огоньки, но было слишком темно, чтобы утверждать это твёрдо.

До гусиного гнёздышка мы добрались за полчаса. В ночи, при свете звёзд, оно казалось ещё более неприступным, чем описывал его Кощей Бессмертный. Шуриковых подручных по совету нашего дедушки пришлось оставить в городе, и потому к воротам мы подъехали втроём: я, Шурик и Отто фон Глыба. Охранники, те самые с автоматами, внимательно оглядели салон, но обыскивать его не стали. Видимо, Отто фон Глыба был для них авторитетом не менее значимым, чем Боря Гусев.

Шурик подогнал свой мерседес ко второму корпусу и остановился. По плану я играл роль телохранителя, поэтому вышел из машины и открыл дверь нашему дедуле. Тот вальяжно потянулся и спустил ноги на землю. Выходить он не торопился, будто ждал чего-то.

— Хотите чтоб я вам руку подал? — с издёвкой спросил я.

— Не торопись становиться халдеем, — усмехнулся в ответ Отто фон Глыба. — Тебе это не идёт. — И помолчав, добавил. — Дверь пошире открой.

Я открыл, но не потому что хотел, а потому что к мерседесу подходила стая гусят в образе двух атлетов и худощавого юнца, рыжего и прыщавого. Шурик легонько свистнул, предупреждая меня, и я принял каменное выражение лица. Телохранителю положено быть невозмутимым.

— Вы к Борису Степановичу? — спросил юнец блеющим голоском и, повернувшись к атлетам, сказал. — Проверьте их!

Меня давно мучает вопрос: почему мелкие и прыщавые всегда командуют, а большие и мускулистые всегда у них на побегушках? В формулу: сила есть, ума не надо — я не верил, ибо неоднократно сталкивался с людьми сильными и умными и наоборот. Но вот хоть лбом о стену, а прыщавые всё равно верховодят. Может быть поэтому я до сих пор не выбился в начальники?

— Осади коня, Антошка! — взмахнул рукой Отто фон Глыба. — Или ослеп? Не видишь, кто приехал?!

Антошка осадил. То ли действительно не сразу узрел с кем дело имеет, то ли попробовал проявить инициативу да не удалось. Инициатива — вещь о двух концах, можно и шею сломать. Он тут же понял свою ошибку и заулыбался. Сообразительный мальчик.

— Уважаемый Отто Фридрихович! Не узнал, извините! Как ваше здоровьице, как бизнес?

Из напыщенного юнца он мгновенно превратился в мелкую шавку. Ну, знаете, в ту самую, которая поначалу лаяла на слона, а когда слон посмотрел на неё тотчас вспомнила кто она есть на самом деле.

— Проходите, уважаемый Отто Фридрихович! Сейчас я доложу Борису Степановичу. Вот босс-то обрадуется! — и побежал обратно.

С последними словами Антошки я бы никогда не согласился, тут уж скорее наоборот, однако разубеждать его я не стал. Пускай заблуждается.

Вместе с Отто фон Глыбой мы двинулись вслед за Антошкой и его подручными. Отто фон Глыба впереди, я за ним. Шурик остался в машине прятаться за тонированными стёклами. Выходить ему было нельзя. Его здесь каждая собака в лицо знала.

Бывший заводской цех, куда мы вошли, оказался большой кирпичной коробкой забитой под крышу какими-то ящиками и тюками. Я остановился, чтобы почитать этикетки, но Отто фон Глыба дёрнул меня за рукав и мы пошли дальше. Можно было подумать, что во встрече с Борей Гусём он заинтересован больше моего. Ну что ж, давай, веди, пистолет-то всё равно у меня.

Шагов через несколько мы наткнулись ещё на двоих гусят с автоматами. С внутренней безопасностью здесь всё было серьёзно, просто так не проберёшься. Оба охраняли бронированную дверь, на которой местный художник намалевал череп и скрещенные кости. При нашем появлении гусята равнодушно скользнули глазами по лицу Отто фон Глыбы, немного задержали взгляды на моём, всё-таки я телохранитель и, стало быть, человек опасный, и с прежним равнодушием уставились себе под ноги. Мне стало немного обидно. Я, можно сказать, шёл делать из их начальника как минимум отбивную, а вся его охрана ничего не подозревает. Хотя бы понервничали немного что ли.

Дверь открывалась изнутри. Один из охранников сказал пару слов по рации, кто-то где-то нажал кнопку, и дверь поползла в сторону. Сразу за ней я увидел лестницу, ведущую вниз. Отто фон Глыба, быстро перебирая своими кривыми ножками, начал спускаться и мне пришлось поторопиться, дабы не отстать от него. Тусклые фонари на стенах и серый бетон ступеней создавали впечатление, что мы спускаемся в тюремные казематы. Или в ад, что в принципе одно и то же. Что ж, в жизни всякое случается. Вполне возможно, что именно туда мы и шли.

Однако я ошибался. Спустившись вниз на два пролёта и преодолев ещё одну бронированную дверь, я неожиданно увидел просторный зал, сверкающий позолотой, хрусталём и металлопластиком. С одной стороны стояли игровые автоматы, с другой карточные, бильярдные и рулеточные столы. Вдалеке, за густым туманом табачного дыма угадывались очертания барных стоек и сцена, на которой выплясывала полуголая девка. Ещё сомн таких же девок вальяжно дефилировал по всему пространству зала, заигрывая с громилоподобными парнями в камуфляжах. Из скрытых динамиков вырывались аккорды заводной мелодии, силясь перекрыть смех, крики, стук бильярдных шаров, скрежет «одноруких бандитов» и топот ног.

Что б я так жил! — это была первая мысль, которая пришла мне в голову при виде всего этого содома. Когда Кощей рассказывал про ночной клуб, девочек и прочие аксессуары, я не особо этому верил. Мало ли что можно наплести под дулом пистолета. Теперь мне самому захотелось поступить на службу к Боре, раз он так печётся о своих людях.

— Нравиться? — спросил Отто фон Глыба, видя моё смущение.

Бывший эсесовец хитро щурился, чуть склонив голову набок, как дела это батюшка Ленин, когда народ у него хлеба просил.

Я громко сглотнул и попытался завязать сердце узлом. Получилось.

— Ничего особого. Бывал я в таких заведениях. Скучно.

— Можем поиграть немного, если хочешь, повеселимся. Что предпочитаешь: рулетка, покер, бридж? Или девочку? Посмотри, какая милашка идёт. Только захоти — и она твоя.

По направлению к нам действительно шла бесстыдно вихляя голыми бёдрами стройная брюнетка. Из одежды на ней были только туфли, золотистые стринги и фартучек, едва прикрывающий грудное богатство. Одного взгляда на неё хватало, чтобы взвыть волком и задышать часто-часто, высунув язык от вожделения, ибо ни один нормальный мужик не смог бы устоять перед таким искушением. Я устоял — и значит я не нормальный, хотя вены на висках вздулись, а глаза разбежались по сторонам, не в силах разом охватить её идеальные контуры.

Брюнетка почувствовала моё внутреннее состояние нестабильности. Она вплотную подошла ко мне, нежно коснулась пальчиками небритой щеки и томным голосом пропела:

— Здравствуй, красавчик. Порезвимся?

Вы когда-нибудь видели в осеннем небе стаю журавлей? Покидая родные края они жалобно курлычут, зовя вас за собой, и внимая этому зову очень хочется последовать за ними, потому что грешное притяжение земли больше на тебя не действует. В теле возникает ощущение полета, за спиной вырастают крылья, сквозь кожу пробиваются перья, и ты начинаешь медленно подниматься в воздух!.. Я понял: ещё немного и я улечу. И тогда прощай мечты о Любаше и лучшей доли…

— Идём отсюда, — прохрипел я, как за спасительную соломину хватаясь за руку Отто фон Глыбы. — Забыли, зачем мы сюда пришли?

Тот пожал плечами и сказал, продолжая всё так же хитро щуриться:

— Тебе видней, — и шлёпнул брюнетку по ягодице. — Извини, милая, мы сегодня не в настроении.

Мы прошли через зал сквозь бессчётную череду искушений и остановились перед зеркальной стеной. Я сразу догадался, что логово Бори Гусева находится именно за ней и что с другой стороны она прозрачная. Мафиози из американских фильмов часто пользуются такими трюками, дабы следить за посетителями своих злачных заведений, и наши доморощенные гангстеры, видимо, тоже не ушли от них далеко. Будто ничего лучше придумать не могли. Едва мы подошли, сбоку открылась дверь и из неё выглянула конопатая физиономия Антошки.

— Проходите. Борис Степанович ждёт вас.

Заставлять его повторять приглашение мы не стали.

Борис Степанович, он же Боря, он же Гусь, он же враг мой по гроб жизни, оказался крупным мужчиной лет тридцати пяти, симпатичным и гладко выбритым. Причём как на лице, так и на голове. Он сидел в глубоком кожаном кресле, положив ногу на ногу, и курил толстую чёрную сигару. Ящичек таких же сигар стоял рядом на низеньком лакированном столике, где кроме него находилась бутылка французского коньяка и полупустой бокал. Голая девица, по типу той, что я встретил в зале, сидела перед ним на мягком ковре и держала на ладонях поднос с фруктами. И девка, и фрукты выглядели очень сладкими, из чего я сделал вывод, что Боря ни в чём себе не отказывает.

Слева от Бори стоял Антошка, а слева от Антошки на полу лежала… Любаша!

Сердце выпрыгнуло из груди, два раза обскакало комнату и вернулось на место. В первое мгновенье мне показалось, что Любаша не дышит, потому что платье цвета свежей сирени, любимое моё платье, на груди не поднималось. Её руки и ноги были связаны верёвкой, рот замотан какой-то тряпицей, похоже, галстуком. Длинные светлые волосы, которые я так часто видел во сне, в беспорядке разметались по лицу и полу, и Антошка, этот прыщавый негодяй, наступил на них своим грязним ботинком…

Я не стал церемониться, ибо нельзя строить из себя джентльмена, когда женщина твоей мечты находиться в столь плачевном состоянии. Я резко толкнул Отто фон Глыбу на кресло, другой рукой выхватил пистолет и направил его на Борю.

— Только дай мне повод!

Боря прикусил сигару и замер.

— А ты, — повернулся я к Антошке, — рыжий прыщавый недоносок, отойди от неё!

Антошка сделал шаг назад.

— Теперь нагнись и достань пальцами ботинок. Выпрямишься — вторая пуля твоя.

— Мне тоже нагибаться? — спросил вдруг Отто фон Глыба. Он сидел на полу у ног Бори Гусева в обнимку с фруктовой девкой и страдальчески морщился. Неприятная ухмылка наконец-то сошла с его губ.

— Сиди, где сидишь, — разрешил я.

Не опуская пистолета, я склонился над Любашей и осторожно убрал волосы с её лица. Её чистые проникновенные глаза смотрели на меня с надеждой и радостью. Именно ради этого взгляда я и шёл сквозь все невзгоды, обрушившиеся на мою бедную голову в последние тридцать шесть часов.

— Я знала, что ты придёшь, — тихо сказала Любаша, когда мне удалось освободить её от оков злого Гусева. — Я знала…

Я почувствовал себя героем. Всего лишь неделю назад я был скромным обывателем, никому не нужным и не известным — и вот герой. Приятно, чёрт возьми!

— Больше никуда одна не ходи, — скромно ответил я, помогая ей подняться на ноги.

Первый раз в жизни, точнее, первый раз за всё время нашего знакомства, я держал её в своих руках, прикасался к её телу, чувствовал тепло её дыхания, и мне казалось, что я вернулся домой. Ощущение чего-то родного, близкого, доброго охватило всего меня и потянуло в бесконечную пустоту блаженства и страданий, где влюблённый человек превращается в зыбкую эфемерную субстанцию не способную к действию. Я понимал, что сейчас не время погружаться в мечты, что маленькая слабость может обернуться большими потерями, но ничего поделать с собой не мог…

К жизни меня вернула Любаша. Она осторожно высвободилась из моих цепких объятий и сказала:

— Даниил, надо их связать.

Я встряхнулся. Да, сначала общественное, потом личное, и перенацелил пистолет на немца.

— Уважаемый Отто Фридрихович, будьте любезны, окутайте Борю этими путами, — и ногой швырнул ему верёвки, которые только что снял с Любаши.

— Вам это не поможет, — криво усмехнулся Боря. — Далеко вы всё равно не уйдёте. Мои ребята и на дне морском вас отыщут.

— Вяжи, — кивнул я фон Глыбе. — Девку тоже.

Фон Глыба подчинился. А что ещё ему оставалось делать? Я был очень расстроен, а по многолетнему опыту он знал, что сердить расстроенного влюблённого мужчину крайне опасно. Пусть даже он не знает, где находится предохранитель. Он связал Борю, потом девочку с фруктами, потом послушно завёл руки за спину, позволив мне связать его самого. Потом всем троим я заклеил рты скотчем, чтобы криками о помощи они преждевременно не привлекли внимание резвящихся за зеркальной стеной громил, потом отошёл, критически осмотрел дело рук своих и остался доволен.

С Антошкой я поступил проще. Я просто ударил его рукоятью пистолета по голове и всё. В кино часто показывают такой трюк, и я подумал: а чего мне-то мудрить? Антошке это, конечно, вряд ли понравилось, но меня его мнение беспокоило мало.

Обезопасив, таким образом, тылы, я повернулся к Любаше.

— Уходим.

Любаша по-прежнему смотрела на меня как на героя и делала всё, что я скажу. Куда только подевались её былая спесь и высокомерие. Такая она мне нравилась больше.