Солдат

Глава 15

— Делси Ваня… — якут зачерпнул жестяной кружкой с выдавленным на ней германским орлом, янтарное, остро пахнущее варево и сунул ее в руки Ивану. — Сибко холосо поглеть нутло. Ой, сибко холосо. Моя снать какой листик лосить.

— Спасибо… — Ваня взял кружку обеими руками, сделал глоток и зажмурился от наслаждения.

Якут улыбнулся, смотря на него, закивал, но потом резко посмурнел и тихо сказал:

— Лосадка — холосо, моя любить лосадка. Но немца убить все лосадка. С самолета бомба блосать и убить. Я усел в лес, сибко плакал, долго плакал… а когда плисел, никого усе нет, все усел… тогда я своя война насять… мал-мала немса стлелить…

Петр Петров погладил изрезанный зарубками приклад своего немецкого карабина.

— Сколько уже стрелить? — Ваня понял, что обозначают эти зарубки.

— Мала, — якут виновато улыбнулся, показал Иван пять пальцев, а потом еще три. — Пять по десить и еще тли…

— Ничего себе, — хмыкнул Ваня. — Всем бы так мало. Немцы, наверное, с ног сбились тебя разыскивая.

— Шибко дурной немца, — хихикнул якут. — Леса ходить не уметь, плямо как ты. Моя мало-мало немца пугать, абасы* ставить. — Он ткнул рукой в один из тотемов. — Но есть умный, мал-мала — но есть. За мной плиходить, искать. Но все-лавно дулной — усе никуда не ходить, никого не скать..

абасы (также абаасы, якут. абааһы) — злые духи верхнего, среднего и нижнего миров в якутской мифологии.

Ваня с уважением кивнул. Лично он, встретив на своем пути такую херню, сто раз бы подумал идти дальше и нет.

— Сейсас кусать будем!!! — Якут хлопнул себя по бедрам, вскочил и притащил из балагана еще один немецкий котелок, с каким-то бурым, на вид малосъедобным варевом. Но как только он его поставил на огнь, по полянке поплыл божественный аромат грибов.

Ваня машинально сглотнул и сразу же полез к себе в сидор, вытащил банку консервов с пачкой галет и положил их к костерку, как вклад в общий завтрак.

Якут сдержанно, но одобрительно кивнул, а потом опять затараторил. Чувствовалось, что он очень соскучился по общению.

— Как мосно сабилать наса семля? Неплавельно, осень неплавельно. Надо всех стлелить. Совеский власть холосый. Ланьше тойон все забилал, сейсяс колхос мала-мала забилай. Люди довольный, луссе сить стали.

— Лучше? — машинально поинтересовался Ваня.

— Канесно луссе!!! — якут всплеснул руками. — Многа луссе. Отец говолил — наша лод никто ситать не умел. Теперь я уметь! Сестла мой уметь! Васный стал, комсомолка. Все ее слусаться и бояться. Отец саболел — больниса полосить. Нисего платить не надо. Блатья скола ходить…

Ваня отчего-то был неприятен разговор про то, как хорошо при советской власти и он сменил тему.

— Как ты здесь выживаешь?

— Моя мал-мала кусать есть, — Петров повел рукой вокруг себя. — Леса сто надо дает, только дулак голодный будет. Байанай* доблый, холосо поплосис — все даст. Немса тосе богатая, всегда еда есть в сумка. Много хоросая веси есть. Моя стлелить — забилай. Однако, ледко забилай — стлелил — слазу уходить надо. Но мал-мала забилай. Потома покасу, холосая веси есть. Если нлавится — сабилай! Вот, давай кусать…

Байанай (якут. Байанай, Баай Байанай) — дух-хозяин природы, покровитель охотников в якутской мифологии.

Несмотря на весьма непрезентабельный вид тушеные грибы оказались на диво вкусными и даже подсоленными в меру. А вместе с консервированной крольчатиной и галетами, завтрак получился, вообще, на загляденье.

После еды, якут раскрошил немецкую сигарету, набил маленькую трубочку табаком, сел по-турецки возле костерка, с наслаждением закурил, помолчал немного, а потом застенчиво поинтересовался:

— А твоя, Ваня, откуда?

— Из Москвы.

— О-о-о!!! — Якут уважительно покивал. — Моя тосе Москва хотел. Но не успел. Ленинград тосе холосо. Я хотел уситься, но тепель воевать.

— А что дальше собираешься делать?

— Воевать, — спокойно и уверенно ответил Петров. — Пока немса не прогнать совсем.

Иван невольно поежился. Каким бы ты умелым не был, рано или поздно вычислят и шлепнут. А если даже выживет, вести одному войну против целой армии… перспектива не из самых вдохновляющих. Да уж… воистину у этого лесного ниндзи яйца из легированной стали, если не из титана. Когда наши отобьют обратно эту часть страны? А хрен его знает, вроде к концу сорок третьего, если не позже. С нашими тоже перспектива хреноватая, вернутся и спросят — а что ты делал красноармеец Петров? А оправдаться будет трудно. Формально Петр Петров дезертир, самовольно покинул часть. А то, что немцев отстреливал, надо будет еще доказать. И дело не в том, что кровавая гебня и прочее, а дело в простой бдительности.

«Твою же мать, совсем уже охренел?!!» — ругнулся Ваня, внезапно осознав, что уже оправдывает гебешников.

— А твоя, Ваня? — якут строго посмотрел на Ивана. — Твоя сто делать дальсе?

Ваня ненадолго задумался и признался:

— У меня свое задание.

Якут еще раз уважительно покивал.

— Садание — холосо. Эй!!! — он вдруг спохватился и, явно стесняясь, тихо поинтересовался. — Твоя немеская понимай? Я тосе хотеть усить, но не успел, война насялся…

— Понимаю, — опять признался Иван. — Учил.

— Ситать тосе мосись? — ахнул Петр Петров.

— Могу.

— Это холосо, осень холосо!!! — бурно обрадовался якут, вскочил и умелся в балаган, шепелявя на ходу. — Сейсяс, сейсяс, плинесу интелесная веси, не уходи никуда…

— Угу, уже побежал, — хмыкнул Ваня, покосившись на болото вокруг островка. — Я, конечно, маленько придурковат, но не такой же степени…

Петр вернулся с солидным кожаным портфелем и парой командирских немецких планшетов.

— Вот! — протянул он их Ивану. — Ситай!!! Ситай и расскасывай!

— Где ты их взял? — Ваня с интересом повертел портфель, а потом взялся за планшеты.

— Масина ехал — я стлелил… — обыденно пожал плечами якут. — Тама… — он ткнул рукой на север. — Далеко моя ходил! А маленький сумка — сдеся, недалеко. Немеская командила — стлелил

В планшетах ничего особо интересного не нашлось, кроме карт с нанесенной тактической обстановкой. Да и та уже не представляла особой ценности, так как была недельной давности.

А вот портфель…

Содержимое портфеля оказалось весьма любопытным, Ваня даже выпал на некоторое время из действительности, рассматривая документы.

Подробный план агитационной пропагандистской компании, аналитические и психологические выкладки, приказы об откомандировании специалистов по пропаганде, типографий и звуковещательных станций, макеты листовок, иллюстрированных брошюр и плакатов, рекомендации к действию и списки завербованных пленных офицеров, согласившихся участвовать в агитации.

Основное внимание немцы уделяли освещению поражений Красной Армии на других фронтах, в частность на Керченском полуострове и под Харьковом. Затем, очень умно и талантливо обыгрывали нехватку продовольствия в советских частях, публикуя в своих листовках указ Президиума Верховного Совета о награждении военных интендантов. Немалую роль отводилась еврейскому вопросу с цитированием антисемитских высказываний классиков русской литературы. Разжигаю вражды между украинцами и русскими тоже уделялось много внимания.

— Блядь… — закончив с документами, Иван брезгливо бросил их под ноги. У него появилось чувство, что он измазался в дерьме. А еще, сопоставив некоторые современные политические события, он понял, что многие планы гитлеровцев все-таки воплотились в жизнь, но воплотили их в жизнь уже парни с другого континента.

— Сто тама, Ваня? — якут опасливо потрогал носком бродня одну из папок. — Совсем плохая стука?

— Очень плохая… — Ваня угрюмо кивнул. — Хуже бомб и танков. Совсем хуже. Это яд! Очень сильный яд. Это как… — он задумался. — Это как будто злые языки, которые шепчут неправду, ссорят людей между собой.

— Ой-ой, как плохо! — Петров покачал головой, а потом вытащил из ножен узкий, длинный нож и решительно заявил. — Тогда я ему сея лесать, такому нехолосему селовеку.

— Кому? — Ваня озадаченно уставился на якута.

— Тому! — Петр ткнул ножом себе за спину. — Сея это сумка.

— А где он? — Иван никак не мог понять, кому собрался Петя резать шею.

— Тама! — коротко ответил якут и встал. — Идем, покасу…

И как очень скоро выяснилось — не обманул. В глубине островка, сидел привязанный к дереву, худющий, длинный индивидуум в одном грязном исподнем. Из-под немецкой сухарной сумки, надетой на его башку, доносилось тихое, жалобное подвывание.

Ваня присел рядом с ним и сразу же закрыл рот и нос ладонью. От пленного жутко несло фекалиями, видимо Петр Петров не утруждал себя выведением его на оправку.

— Варвары, чудовищные варвары, у-у-у-уу… — скулил немец. — Ненавижу-у-ууу, мерзкие варвары…

— Лесать? — спокойно поинтересовался якут.

— Успеешь еще, — остановил его Иван. — Ты зачем его сюда притащил?

— Скусьно… — Петр Петров пожал плечами. — Поговолить хотел, сплосить засем присел к нам. Скусьно. Но он насего ясыка не понимает.

Ваня хмыкнул, а потом резко окликнул пленного на немецком языке.

— Фамилия, звание, воинская часть!

Немец сильно вздрогнул и что-то невнятно промычал.

Якут опять смущенно улыбнулся и выдернул изо рта немца тряпку.

Тот немедленно отбарабанил:

— Обер-лейтенант Дитрих Эльфельд! Заместитель командира роты пропаганды номер 621 восемнадцатой армии!

А потом, видимо вообразив, что рядом свои, истошно заорал.

— Освободите меня немедленно! Немедленно! Эти грязные косоглазые варвары подло взяли меня в плен! Я сопротивлялся, но их было много!

— Заткнись иначе пожалеешь… — хмыкнул Ваня.

— Что? — обер-лейтенант втянул голову в плечи и плаксиво зачастил: — Я ничего не выдал, правда, я даже не назвал себя. А документы… документы… я уничтожил, как было предписано… пожалуйста, освободите меня. Я напишу… напишу подробную объяснительную… пожалуйста! Ой… так вы… не немец, я понял, я понял, вы русский, советский — я все расскажу, только освободите меня и прогоните вашего азиата…

Ваня подумал над тем, о чем можно допросить пленного, но так ничего и не придумал. Никакого сочувствия к немцу он не испытывал. Мало того, совершенно странным образом, решение якута перерезать пленному шею, тоже не вызывало отторжения.

— Полоть сея, Ваня? — якут пошевелил клинком ножа. — Плохая селовек?

— Очень плохая, Петя, очень… — вздохнул Иван. — Но резать пока не надо.

— Что? — обер-лейтенант быстро завертел головой. — О чем вы разговариваете? Отпустите меня, я буду сотрудничать! Я, вообще, не военный, я поэт, но меня призвали!

— Мой товарищ хочет перерезать тебя глотку, — мстительно подсказал Иван.

— Нее-ет… — завыл немец. — Не на-а-а-адо!

— Пойдем, — Ваня встал. — Пускай помучается.

— Пускай, — охотно согласился якут. — Идем, скоро весел, пойдем охотить немса, я тебя наусить. Ты бегаис холосо, я стлелить холосо — ладно будет.

— У меня свое задание… — напомнил Ваня, снова присаживаясь у костерка.

— Ага, садание… — Петр Петров грустно вздохнул. — Садание — холосо. Когда пойдес? Я тебя пловодить, весь давать, кусать давать. Эх…

Ваня задумал, а потом предложил якуту.

— А пошли со мной?

Идея взять Петю себе в спутники, показалась ему очень удачной. В самом деле, кому помешает в напарниках лесной призрак, да еще снайпер.

— С тобой? — Петров явно озадачился. — А засем? Куда? Сто делать надо?

— Далеко, — Ваня улыбнулся. — Разведка, понимаешь? Будем смотреть, что немцы делают. А потом к своим выйдем.

Якут нахмурился.

— Расведка — холосо — к своим… меня опять лосадь водить отплавят — не хосу…

— Да не отправят! — уверенно пообещал Иван. — Я словечко замолвлю. Тебе еще награду дадут… — он просунул руку под маскхалат и достал из кармана свою медаль. — Видишь?

— О!!! — у якута мгновенно загорелись глаза. — Какой холосый медаля… — он немного поколебался и решительно махнул рукой. — Идем! Сейсяс моя собилай веси и идем…

— Лучше завтра, — спохватился Ваня. — Сегодня надо думать и отдыхать.

— Холосо, савтла, холосо, — закивал Петр. — Сейсяс спать, собилай веси и кусать. Идема веси покасу, выбилай сто хосес…

А вот с «весами», то есть, с трофеями, у якута оказалось неожиданно богато. Ими был заложен целый угол в балагане. Оружие, боеприпасы, амуниция, провизия и просто личные вещи в ассортименте.

— Вот! — Петр гордо откинул немецкую непромокаемую плащ-палатку. — Выбилай, Ваня!

Первым внимание Ивана привлекла новенькая немецкая винтовка с оптическим прицелом. Он побаюкал ее в руках, но сразу же поставил обратно. Опыт стрельбы из оружия с оптическим прицелом у него присутствовал, но, одновременно, он понимал, что и так нагружен поклажей почти до предела. А лишние килограммы, в случае, если придется драпать от немцев, могут стоит жизни.

— Не нлависа? — искренне огорчился якут.

— Хорошая, — согласился Ваня. — А ты себе почему не взял.

— Такая не пливык… — Петр равнодушно пожал плечами. — Эта стука свелху месать. Быстло стлелить нелься. Не, бес стуки луссе.

— Я подумаю, — тактично отговорился Иван.

Но в итоге, все-таки отказался от снайперки, взяв вместе нее пару гранат и пару магазинов к своему пистолету-пулемету. А освободившееся место в вещмешке забил консервами и галетами.

Остаток дня он провел за картой, сочиняя маршрут и просто отдыхая. Петр в это время мастерил для него маскировочную накидку, по подобию своей. И, по своему обыкновению, без остановки болтал.

Но эта болтовня, совершенно не раздражала Ивана. Якут неожиданно пришелся ему по душе, своей наивной простотой и чистой душой. Никого подобного, Ване еще в жизни не встречалось.

На ужин новый знакомый запек в глине огромного линя, которого приколол самодельной острогой — простой палкой с заостренным и обожженным на костре концом. Не сказать, что получился шедевр кулинарного мастерства, но, после консервной диеты, пованивающее тиной, подгорелое, но свежее мясо, показалось пищей богов.

С появлением такого напарника, Иван стал оценивать свои шансы выбраться уже как умеренно успешные, что не могло не радовать. Правда, что делать во время пути и после того как, Ваня до сих пор не решил. Однако, уходить за границу твердо передумал.

Ночь прошла спокойно, правда сильно досаждали сверчки и лягушки.

С рассветом Иван и его новый спутник быстро собрались, уже подошли к тропке через болото, но потом якут спохватился и опять достал свой ножик.

— Сея пороть плохой немеский селовек?

Ваня недолго подумал и отмахнулся.

— Зачем? Пусть сидит себе.

Петр опять согласился с ним.

— Пусть сидит. Ну сто, идем?

— Идем, идем. Можно я тебя буду Петрухой называть?

— Мосно. Я тебя Ванюской…

— Бля…

— Не хосесь?

— Ладно…

Путешествие с новым напарником сразу стало гораздо комфортней, Якут чувствовал себя в лесу как рыба в воде и интуитивно выбирал самый простой и безопасный путь, мало того, взял на себя заготовку подножного корма и даже успевал учить Ваню премудростям лесной жизни.

За следующий световой день Иван с Петрухой не встретили ни одного немца. А через сутки, она благополучно вышли к деревне Туховежи.

— Сдеся, Ванюшка, плохая людь сивет, — сразу предупредил Петруха. — Немса вась-вась, наса солдата ловить — немса отдавать…

— Сейчас посмотрим, — Иван достал из сидора бинокль.

И сразу же матюгнулся от удивления, потому что увидел того самого худого и высокого генерала в очках, которого военфельдшер Курицына называла командармом.

Генерал спокойно и мирно беседовал с немецким офицером во дворе одного из домов. Выглядел он слегка помятым, но при этом был выбритым и смотрелся вполне довольным своей жизнью.

Шнырявшие вокруг немецкие солдаты тоже не обращали на него никакого внимания.

— Ах ты сука… — прошипел Иван.

Командарм, несмотря на прилепленное к нему в современности звание «борца с коммунистической заразой», вызывал у Вани крайнее омерзение. Иван по жизни презирал предателей, а после пережитого, это чувство обострилось в несколько раз.

— Плохая селовека… — Петруха мудрено ругнулся на якутском языке. — Пиледателя!

— Сможешь его отсюда снять?

— Моя могу… — якут прицелился и тихо сказал. — Стлелить? Тока уходить слазу надо. Немса слая будет, искать шибко будет…

Ваня заколебался. Решиться на убийство целого командующего армией, пускай даже и предателя, оказалось нелегко. К тому же, Иван догадывался, что реакция на убийство со стороны наших, тоже может стать непредсказуемой…

А потом вопрос с командармом отложился сам по себе, потому что Ваня увидел, как мимо Власова под конвоем провели военврача второго ранга Селиверстову и военфельдшера Курицыну. И женщины, в отличие от генерала, выглядели не в пример хуже него…