Солдат двух фронтов

Глава II. ЖАРКИЙ БОЙ

— Таган! — Командир полка Акопян неслышно вошел в хату, где его коновод прилаживал к седлу стременные ремни. — Помоги ребятам принимать лошадей.

Сержант вскочил на ноги, и командир по его виду понял, что тот не знает, как ему быть с начатой работой.

— С этим успеешь. Важно лучших коней отобрать. Иди на конюшни завода. Там и наших найдешь.

В конце марта щедрое украинское солнце, особенно в полдень, припекало настолько, что хотелось сбросить шинель. Но кругом еще было слякотно. Лишь кое-где по бугоркам, уже посветлевшим от солнечных лучей, начала пробиваться травка.

После Верхне-Курмоярской 219-й кавалерийский полк прошел через города Новочеркасск, Цимлянск, Шахты, Каменск-Шахтинский и теперь стоял в районе города Беловодска. Подразделения получали новейшее оружие, новую технику, снаряжение и проводили военные учения, приближенные к боевым условиям.

Таган добросовестно исполнил приказ своего командира. Кому, как не туркмену, было знать, что «лошадь есть боевое оружие кавалериста». И хотя на конном заводе не оказалось ни быстроходных ахалтекинцев, ни выносливых киргизских скакунов, ни даже гибридов-полукровок «карабаиров», Таган отобрал хороших донских, орловских и калмыцких лошадей.

Майору Акопяну он выбрал лихого жеребца-дончака по кличке Агроном, а себе взял неказистую калмыцкую кобылу Ленту.

Когда он увидел ее в первый раз, подумал, что эта лошадь на завод попала случайно. Крупная, горбоносая голова, короткие, с разметом и коровьим поставом ноги вызывали невольную улыбку. Но когда Таган вновь подошел к этой рыжей кобыле, то заметил, что она как-то особенно глядит на него огромными, карими глазищами. Таган подошел еще ближе, лошадь приласкалась к нему и, довольная, радостно задергала своей уродливой мордой. Он положил руку ей на плоскую спину и, почувствовав ее крепость, погладил. Лента оскалила крепкие молодые зубы и вновь приласкалась. Тогда он и взял ее себе, не обращая внимания на шуточки товарищей.

Отобрав коней, командиры и бойцы должны были ускоренным темпом произвести их выездку. Одновременно шла учеба кавалеристов.

…Как-то вечером, дело было после ужина, сержант Ткачук получил письмо из родного села. Жена писала, как тяжело ей с больной матерью и малыми детьми на руках без отца и мужа, ушедших на войну. Ткачук прочел письмо вслух. Бойцы загрустили. Тогда Таган вышел из хаты. Он вскоре возвратился и принес незатейливую дудочку-тюйдюк. Смущенно улыбнувшись, он попросил у товарищей разрешения поиграть.

Бритоголовый, с почти правильным овалом лица, черными яркими главами, в чистой, аккуратно заправленной гимнастерке, Таган сидел на табуретке посреди хаты и, слегка покраснев от смущения, играл. Играл так душевно, что не было в просторной горнице человека, который бы не отложил свое дело и не слушал.

Поначалу в мелодиях ощущалась грусть, они исполнялись с надрывом и тоскою, но незаметно стали светлеть, зазвучали лирично и бодро. Кто-то из туркмен запел. Его поддержали еще несколько голосов. Потом пели русские и украинские песни.

С тех пор в минуты отдыха — настроение с весной и победным продвижением вперед было приподнятым — Таган развлекал своих товарищей игрой на тюйдюке — камышовой самодельной свирели. Он оказался искусным исполнителем туркменских, некоторых русских и украинских песен.

День международной солидарности трудящихся начался для полка с чтения перед строем приказа Верховного Главнокомандующего. Большинству бойцов особенно запомнились слова: «Нужны еще два-три таких мощных удара с запада и востока, какой был нанесен гитлеровской армии последние 5–6 месяцев, для того, чтобы катастрофа гитлеровской Германии стала фактом».

Утром 2 мая дивизия поднялась по тревоге. Корпус получил приказ и в спешном порядке двинулся к городу Павловску Воронежской области. Там он влился в 7-й гвардейский кавкорпус.

— Сержант Байрамдурдыев всегда смотрит вперед. Это солдат, который мало говорит, но крепко знает дело, — так представил Тагана майор Акопян новому командиру полка.

Майор Романенко оглядел коновода и, заглянув в его красноармейскую книжку, спросил:

— На срочной из пулемета стрелял?

— Так точно, товарищ гвардии майор!

— Ну, тогда быть тебе первым номером станкового пулемета в эскадроне гвардии лейтенанта Арзуманова.

Командир эскадрона Гурген Арзуманов, круглолицый, невысокого роста, но жилистый, с лихими усами «под Чапаева», встретил Тагана вопросами:

— Пулемет много раз видел? А может, и не знаешь, зачем он нужен?

Таган хотел было обидеться, но передумал и отчеканил то, что знал назубок:

— Станковые пулеметы — мощное огневое средство сабельного эскадрона. Перевозятся на тачанках, автомобилях или на вьюках и могут вести огонь как с тачанок, так и с земли.

— Хорошо! БУК-33, параграф 539, глава VII.

— При действии конницы в конном строю главное назначение станкового пулемета — подготовить атаку с дальних дистанций, затем быстро выброситься уступами на фланги…

— Хорошо, хорошо! Ну а как насчет стрельбы?

— Для бесперебойной работы в бою пулемет должен быть всегда обеспечен патронами в снаряженных лентах, водой, а в зимнее время смесью глицерина с водой…

— Достаточно, достаточно! Подходит. Вижу, что действительно молодец. Иди принимай тачанку.

Таган не двинулся с места.

— Ну что еще? — спросил командир.

— Разрешите обратиться, товарищ гвардии лейтенант?

— Давай, что там у тебя?

— Лошадь у меня… Лента… Оставьте в эскадроне… Такой другой не найти. Умная, послушная… — И Таган быстро стал перечислять замечательные качества своей любимицы.

— Стой, стой! Хватит! Говорят, ты молчаливый. Но раз стольких слов на Ленту не пожалел, должно быть, она действительно хороша. Возьму ее себе.

Таган под смех товарищей, знавших о его нежной любви к «рыжей уродине», просиял.

Вечером после осмотра хозяйства тачанки — в срочную службу он возил «максима» на лошадях во вьюках — Таган подошел к красноармейцу Оразу Чарыеву, второму номеру расчета. Они познакомились, поговорили о своих колхозах — Ораз был из богатого Мургабского района Марыйской области, — о близких, оставшихся дома. В конце разговора Таган неожиданно спросил:

— А как, обязанности свои хорошо знаешь?

Ораз, прищурив левый глаз, ответил ему бойко соответствующим параграфом из Устава.

— Пойдет! Якши, Ораз! Но знай, я живу по пословице: «Если мозги летом не кипели, котел зимой не закипит».

— Таган-хан, а я твердо знаю, что «кто друг другу помогает, тот и врага одолевает».

Оба туркмена засмеялись и ударили по рукам.

Таган был доволен, что стал пулеметчиком боевого эскадрона, и не просто пулеметчиком, а первым номером во взводе станковых пулеметов, которым командовал комсомолец, гвардии лейтенант Николай Щипанов. Тагану сразу удалось установить хорошие отношения с бойцами расчета. Основным костяком эскадронов и батарей, полков дивизии были туркмены, хотя были и представители других национальностей — украинцы, башкиры, узбеки, русские, татары, армяне. Таган успешно осваивал технику стрельбы с тачанки, верно управлял подчиненными, и все-таки на душе не было полной радости. Он рвался в бой с врагом.

Однажды вечером Таган, закончив подправлять плетень во дворе дома, в который был определен на постой его расчет, привалился спиной к плетню и задумался. Незаметно к нему подошел комсорг полка гвардии лейтенант Овлякули Бабаев.

— Что загрустил? О доме вспомнил? — спросил комсорг земляка. — Давно писем не имел? Но, я замечаю, ты и сам последнее время домой не пишешь.

— Я не грущу. Сейчас война — грустить нельзя. Надо ненавидеть… А домой что я напишу? Ни за что гвардейцем стал…

— Ничего, ничего. Скоро будут и горячие дела, а сейчас лучше подумай о другом. Ездовой у вас на тачанке очень молодой, неопытный, но зато грамотный. Предложи командиру обучить его материальной части пулемета, а я поговорю с товарищем Арзумановым, и вам подберут опытного ездового.

— Это дело, сагбол! Спасибо! Обязательно займусь.

Мерный стук колес удлинял свой ритм. Состав заметно сбавлял скорость. Скакавшие в узких окошках вагонов провода теперь тянулись сплошной линией на одном уровне, и их стало значительно больше. Неожиданно провода исчезли. Вагон стало бросать на стрелках из стороны в сторону.

Железнодорожная станция. Бойцы приникают к высоким окошкам, но толком не успевают ничего разглядеть. От головного пульмановского вагона в хвост состава передается команда: «Выгружаться!»

Скрипят двери теплушек, звучат негромкие слова команды, на разные голоса коротко посвистывают маневровые паровозы. Пахнет углем и смазочным маслом.

Таган, пока бойцы расчета выгружают мелкие вещи, спешит к теплушке, где стоит Лента. Сунув ей за губу хлебную корку, он треплет ее ласково по шее.

— Сначала фураж выгружайте и все имущество. Потом коней выводи, — бросает он на ходу солдатам из соседнего эскадрона, которые позабыли устав.

Полк быстро выгрузился, построился в походную колонну и получил маршрут движения. Бойцы решили, что их путь лежит по кратчайшей прямой к фронту.

Вездесущий Самсонов, худенький, большелобый и крупноглазый — бывший ездовой, а теперь подносчик патронов, — тут же, на клочке тетрадного листка, нарисовал карту, вспомнил последнюю сводку Совинформбюро и определил, что до фронта им осталось не более ста километров.

К исходу второй недели сентября дивизия расположилась в трех деревнях чуть южнее села Короп Черниговской области. За два дня пополнилась боеприпасами и получила приказ войти в прорыв и в оперативной глубине противника, активно действуя, громить отходящие части, не давать им закрепиться на промежуточных рубежах и не допускать подхода резервов.

Вечерело, когда эскадроны 54-го полка начали движение через боевые порядки пехоты, чтобы на следующем рубеже оторваться от нее и выполнять поставленную задачу.

Конники двигались молча, думая о предстоящей встрече с врагом. Таган понимал, что они долго не были в деле, и теперь вроде бы снова жутковато. Стараясь отвлечь бойцов расчета от тягостных мыслей, Таган расспрашивал их, хорошо ли смазаны колеса тачанки, как поведут себя не обстрелянные еще кони, справится ли с ними ездовой.

Внезапно тишину разорвали автоматные очереди — это головная застава наткнулась на противника. Сразу застучали пулеметы, засвистели мины, и где-то рядом захлюпали их разрывы. Полк развернулся и занял оборону в лесу.

Как только на востоке занялась бледно-розовыми проблесками заря, полк, обтекая немецкие позиции с двух сторон, двинулся на врага. С первыми лучами солнца эскадрон Арзуманова, двигавшийся проселками, оказался в тылу у противника. Таган видел, как справа завязывался бой. Перед эскадроном была не сильно пересеченная местность, местами покрытая редким кустарником, и комэск подал команду:

— Эскадрон, строй фронт! Шашки к бою! За Родину! Вперед! За мной в атаку! У-р-а-а!..

Противник был смят и уничтожен, а эскадроны полка, не сбавляя темпа, минуя Дреймайловку и с обеих сторон охватывая железную и шоссейные дороги, устремились на село Вересочь. Перед селением гитлеровцы, занимавшие оборону на выгодных рубежах, встретили конников 54-го полка плотным заградительным огнем. Пулеметы и минометы были укрыты в дзотах и траншеях, люди — в глубоких окопах. Конная атака эскадрона не принесла успеха, и тогда Арзуманов, быстро оценив обстановку, спешил бойцов. Развернув их в цепь, он приказал тачанкам выдвинуться вперед на фланги.

Таган подал положенную по уставу команду и не сдержался:

— Ну, Остап, дуй! Давай, шайтан, гони под бугор к кустарнику! — крикнул он ездовому.

Пули свистели совсем рядом. Разрывом мины тачанку швырнуло в сторону, одна из четырех лошадей захромала. Однако до места они добрались.

— На катки! Занять позицию справа от кустарника! Патронные коробки вперед! Коней держи! На месте стой! — скомандовал Таган и побежал вслед за Оразом и наводчиком, тащившим «максим».

— Пулемет к бою! — приказал Таган, отрывая в земле небольшой окопчик и укладывая дерн на гребень бугорка.

Устроившись, Таган огляделся. У линии окопов противника появились автоматчики. Готовилась контратака.

— По перебегающим группам четырнадцать, вправо три у дерева, наводить в середину, с рассеиванием на ширину цели… Огонь!

Автоматчики залегли, но по Тагану тут же открыл бешеный огонь фашистский пулемет. «Э-э! Ты под Сталинградом не был! С тобой мы справимся!» — подумал Таган и увидел, как справа на галопе разворачивается полковая батарея.

Через минуту она обрушила огонь на позиции врага. Вражеские пулеметы смолкли. Путь эскадрону был открыт.

Арзуманов приподнялся из своего окопчика, сорвал фуражку и широкими кругами замахал над головой. Этот условный сигнал означал приказ коноводам подать лошадей.

— Тяжелораненых — на двуколки! Остальным по к-о-н-я-м! Эскадрон, продолжать наступление! За мной рысью, м-а-р-ш! — отдал команду лейтенант, уже сидя на Ленте. Остальные три эскадрона полка последовали его примеру.

Гитлеровские части, оборонявшие село Вересочь, были разбиты. На восток, вслед за ранеными советскими солдатами, потянулись первые группы пленных. 54-й полк вновь занял положение авангардного отряда дивизии; но не успел он углубиться на два километра, как у деревни Михайловка попал под сильный минометный и артиллерийский обстрел с очередного рубежа немецкой обороны. Полк спешился и занял оборону. В бинокль с небольших бугров перед деревней Михайловкой можно было разглядеть и село Куликовку.

Большое это село с высокими колокольнями двух церквей раскинулось в пойме Десны среди зеленых долин, заливных лугов, пашен, сосновых лесов и светлых голубых озерец. Районный центр, узел дорог на Чернигов с железнодорожной станцией Дроздовка был расположен на участке Нежин–Чернигов, в 36 километрах от старинного украинского города.

До войны куликовчане давали стране добрый хлеб, лен-долгунец, коноплю, табак, махорку, картофель и славились своим мясным и молочным скотом. Теперь эта земля, израненная и бесплодная, замерла и притаилась в ожидании чего-то страшного.

К исходу дня 54-й, неся потери, ворвался в Михайловку и, уничтожив основные силы врага, открыл путь на Куликовку.

Дорогу, лес, небо, идущие впереди колонны уже окутала густая сентябрьская тьма. На исходе был восемнадцатый день осени. Тишину нарушали привычные звуки конницы на марше да шелест листвы, свежий ветер обдувал разгоряченные лица солдат.

Внезапно в воздух совсем рядом взмыли осветительные ракеты. Стало светло как днем, и сразу из засады ударили вражеские пулеметы и пушки. Они находились впереди, не более чем в трех с половиной сотнях метров; вокруг них толпились гитлеровцы, явно готовясь к атаке.

— Таган, обходи справа, отражай фланкирующим. Пошел! — перекрывая треск стрельбы и гул разрывов, прокричал комвзвода Николай Щипанов.

Перекинув карабин через плечо и ухватив вместе с Оразом «максим» за хобот, Таган жестом увлек за собой в сторону от дороги остальных бойцов расчета. Редкий лес внезапно кончился. По полю бежать было трудно, ноги путались в высоком сорняке, колеса пулемета проваливались в борозды, пули, свистевшие над головами, словно рой осатаневших шмелей, прижимали к земле. А ракеты продолжали вспыхивать одна за другой, буравя небо и выбрасывая в него огромные светящиеся шары.

— Гляди, Таган! — показал Ораз туда, где двигались плотные цепи немецких автоматчиков — одна, другая, третья. Времени для выбора более удобной позиции не было, следовало без промедления изготовить пулемет к бою.

Как только пулемет заработал, за спиной Тагана загремело дружное «ура». С винтовками наперевес бойцы эскадрона шли в штыковую атаку. Ракеты погасли. В кромешной тьме не было видно даже ствола собственного пулемета. Продолжать вести огонь было бессмысленно.

Артиллеристы и минометчики полка теперь били по огневым точкам противника и его резервам, а на поле сошлись цепи и завязался рукопашный бой. Таган ощутил, как все его тело покрылось «гусиной кожей», — было жутко воспринимать ночную рукопашную на слух, сознавая, что сам не можешь принять в ней участие. Автоматные очереди, одиночные винтовочные и револьверные выстрелы, разрывы гранат, глухие удары, выкрики, ругань, стоны… В небе вспыхнула ракета, и Ораз воскликнул: «Смотри! Смотри!» Но Таган уже и сам видел, что у дороги, слева от них, враг теснит кавалеристов.

Таган и Ораз схватили за хобот пулемет и бросились вперед к видневшемуся неподалеку бугру с растущим на нем одиноким деревом. «Не могут наши отступить, — думал Таган. — Должны выстоять и взять эту Куликовку».

У дерева, это был мощный дуб, расчет Тагана отрыл траншею, выровнял и укрепил площадку для пулемета. С бугра по флангам вниз протянулись узкие окопчики.

Вблизи послышалась русская речь: солдат с перебитой левой рукой вел окровавленного лейтенанта.

— Куда вы? — спросил Таган. — Надо здесь переждать. Вот санпакеты.

Подошли еще трое раненых. В это время сзади загремело «ура» — это взвод охраны штаба полка, коноводы, связисты, обозные, повара, санитары пошли в атаку. Гитлеровцев остановили, смяли, и они отхлынули обратно на свои позиции.

По нашим цепям понеслась команда: «Закрепить рубеж! Окопаться. Раненых — в тыл!»

К расположению пулеметного расчета подошел парторг Григорий Жулинский — душа эскадрона. Его любили за отвагу, ум и принципиальность. Ему достаточно было один раз сказать, и все с готовностью исполняли любую его просьбу.

— Самсонов, ты бы отвел раненых в тыл, — обратился он к подносчику патронов и, заметив, как насторожился Таган, добавил: — Хотя бы метров на триста. Заодно бы и патронных коробочек поднес. По всему видно, с часок будет тихо, а потом…

Таган кивнул и помог раненому лейтенанту выбраться из окопчика.

На этот раз, однако, Жулинский не угадал — как только Самсонов с группой раненых скрылся в темноте, небо вновь забуравили ракеты, и тут же с обеих сторон открылась минометно-пулеметная стрельба, заговорила артиллерия.

Через четверть часа место сражения внезапно погрузилось во тьму. Но командир 54-го гвардии майор Д. Е. Романенко разгадал замысел врага, и теперь в небо взвились наши ракеты. Они осветили пехоту противника, идущую в атаку. Гитлеровцев встретили огнем и штыками, и они вновь откатили к своим окопам.

Так продолжалось почти всю ночь. Только перед самым рассветом сражение стало затихать. Вели огонь лишь отдельные небольшие группы, оказавшиеся близко друг от друга. Возникшая недолгая пауза позволила походной кухне подобраться поближе к окопам и накормить бойцов кашей с тушенкой, напоить их и наполнить фляги свежей водой.

Первые проблески хмурого утра, как старый проявитель фотокарточку, медленно прорисовывали общую картину. Всего в каких-нибудь ста–ста двадцати шагах за позицией пулеметчиков, за бывшей пашней, стоял лес. За ним была Михайловка. Справа пашня незаметно переходила в заливной луг, который упирался в железнодорожную насыпь. Влево от шоссейной дороги тянулось поле, поросшее сорняками. «Два года без кетменя и трактора. Хороший урожай теперь будет», — подумал Таган.

В сторону позиций врага, до самой Куликовки раскинулись луга с небольшими холмиками, купами верб и одинокими могучими дубами.

Вдруг в небо взвилась зеленая ракета, и не успели еще ее догорающие остатки долететь до земли, как воздух захлестнуло, затянуло пеленой звука такой плотности, что люди словно онемели.

Земля, казалось, смешалась с небом. Железо скрежетало, жужжало, звенело вокруг посвистом смерти. К привычным уже для уха звукам прибавился дерущий по нервам скрип. То работали подтянутые немцами к переднему краю «скрипуны» — 120-миллиметровые шестиствольные минометы, от которых, казалось, некуда было скрыться.

— Ораз, надо идти вперед! Мы на линии своих! — прокричал Таган на ухо другу; тот глянул в ответ большими от удивления глазами. — Надо вперед! Немец в атаку пойдет. Понимаешь? Всего немного, до следующего бугра. Айда!

Второй номер молчал. С кроны ветвистого дуба, под которым они окопались, посыпались листья. За траншеей огненным всплеском мина рванула в клочья землю, и тут же в нос ударил резкий запах гари.

Таган обернулся — горела пшеница и сухая сорная трава.

«Скоро огонь доберется до нас», — подумал он.

— Видишь! Надо вперед! — закричал Таган. — Задохнемся. — И полез из окопа, чтобы развернуть пулемет. — За мной! По-пластунски…

Ораз думал свое: «Там, наверное, меньше обстрел. Таган молодец», — и, прихватив оставшиеся патронные коробки, пополз за товарищами.

Арзуманов, лежавший в цепи неподалеку, закричал:

— Дурдыев, куда? Назад! — Но голос его потонул в сплошном гуле. (В эскадроне для краткости Тагана звали Дурдыевым.)

Пулеметчики меж тем добрались до бугра, скатились в воронку и осмотрелись. До них уже кто-то здесь окапывался, это помогло быстрее установить пулемет. Теперь мины и снаряды летели в основном через их головы.

— Глубже копай. Глубже! Да побыстрее! — поторапливал Таган подчиненных, лицо его покрылось испариной, гимнастерка была мокрой.

«Самолеты!» — прочел Таган по губам подносчика.

На бреющем пронеслась тройка «мессершмиттов». За ней вторая, третья, четвертая, пятая… Летчики обстреливали цепи зарывшихся в землю конников и уходили высоко в небо, создавая шатер прикрытия своим бомбардировщикам. С воем, ныряя вниз на втиснувшихся в пашню людей, пикировали черно-серые «юнкерсы», сбрасывая бомбы. Артобстрел прекратился, но теперь надсадно ухали фугаски.

«Для полного тоя[3] не хватает только танков», — подумал Таган и удивился, как это он о них забыл. Пошарил вокруг глазами и, не найдя то, что искал, спросил:

— Гранаты? Где сумки с гранатами?

Подносчик патронов Самсонов виновато опустил голову. В следующий миг, ничего не говоря, он выпрыгнул из своего окопчика и пополз к дубу.

— Осторожно! Смотри! И быстрее возвращайся! — крикнул ему вслед Таган.

Самсонов, таща на себе две сумки гранат, возвратился не один. У дуба он застал четырех бронебойщиков, и те приползли с ним. «Точно! Командование знало, что пойдут танки», — подумал Таган и начал раздавать бойцам гранаты.

Постепенно гул стих: самолеты отбомбились и ушли. Из-за стены пыли и дыма донесся рокот моторов. Ползли танки. На них и за ними двигалась пехота. В бинокль каждая машина казалась гигантским чудовищем с непомерно длинным стволом пушки и огромным, почти круглым дульным тормозом. Это были новые танки типа «тигр» и самоходные орудия «фердинанд». Таган поглядел в сторону своих, и сердце его радостно забилось — артиллеристы на руках выкатывали из леса орудия. «А немцы-то! Как на свадьбу спешат. Только подарочки вам теперь будут от нас». — И Таган плотно обхватил ручки затыльника «максима».

«Пропустить танки да отсечь пехоту, — вспомнил Таган новое, родившееся уже во время войны наставление и покосился на устроившихся рядом пэтээровцев. — Но ведь они не станут пропускать».

Установив прицел — ближний танк находился уже не более чем в ста метрах, — Таган открыл огонь по наблюдательным щелям. Танк вильнул в сторону.

— Хоп, Таган! Попал! Якши, Таган, хоп якши! — закричал Ораз, помогая пулеметной ленте выпрастываться из ящика.

Башня с длинным стволом грозно разворачивалась, заработал пулемет, но и пэтээровцы не дремали. Пуля гулко звякнула о гусеницу, ее заклинило, и танк стал разворачиваться вправо. Выстрел из второго ружья оказался еще удачнее — из пробоины потянул дымок. Танк остановился, и этого было достаточно, чтобы два прямых попадания мощных подкалиберных снарядов вывели его из строя.

На поле боя уже было не менее двадцати вражеских машин. Прямо на пулемет шла самоходка, с которой на ходу спрыгивали пехотинцы. Еще два метких выстрела из противотанковых ружей — и «фердинанд», задрав ствол орудия, как разгневанный слон хобот, зачадил клубами черного дыма.

Слева, уже несколько сзади, «тигр» ворвался в расположение конников и нещадно давил их. Но вот он метнул вперед правую гусеницу и завалился набок. Люк башни открылся, но прямое попадание снаряда сорвало башню и отбросило в сторону.

Таган припал к прорези прицела и увидел, что самоходка несется прямо на них. Стрелять было поздно, и Таган крикнул: «В траншею!» «Фердинанд» пронесся мимо так стремительно, что сержант не успел швырнуть в него приготовленную связку гранат.

Теперь перед позицией пулемета машин больше не было. Пригибаясь, в полурост набегали эсэсовцы. Таган отчетливо видел их злобные лица. Он спокойно откинул предохранитель и нажал на спусковой рычаг.

Одна лента, другая, третья… Заклинило! Во врага полетели гранаты. Снова заработал «максим», и цепи наступавших, разбиваясь, словно волны о неприступный утес, стали обтекать огневую точку Тагана.

По всей линии переднего края нашей обороны завязывался рукопашный бой. Танки «тигры» и хваленые самоходки «фердинанды», отрезанные от пехоты, неся потери от метких выстрелов артиллеристов и бронебойщиков полка, поворачивали обратно. Враг начал отходить. Эскадроны потянулись было за отступавшими, но на помощь фашистам по шоссе со стороны Куликовки выползла плотная колонна грузовиков с подкреплением.

На наших позициях прозвучала команда занять прежние рубежи обороны.

С грузовиков на землю спрыгивали курсанты пехотного офицерского училища. Они парадным шагом, как на плацу, сразу же начали атаку. Двадцать в шеренге и десять рядов в глубину. Дистанцию в полсотню метров заполнял танк или самоходка.

Молча, без единого выстрела, положив руки на перекинутые через шею автоматы и держа шаг, как можно было держать его на взрыхленном и усеянном трупами поле, двигались гитлеровцы на наши позиции.

По шеренгам был открыт артиллерийский и минометный огонь, но курсанты только ускорили шаг и запели «Клятву верности СС», передние шеренги начали стрелять из автоматов короткими очередями. На место падавшего выдвигался из следующего ряда тот, кто шел за его спиной. Гитлеровцы побежали.

В рядах конников произошло замешательство. Выдержав схватку с танками и взяв верх в неравном бою, конники не устояли перед психической атакой врага.

Командирам не удалось поднять эскадроны в контратаку. Раскалившийся пулемет Тагана захлебывался. Ораз, обжигая руки, вставил последнюю ленту, и в тот самый миг за их спинами сквозь грохот боя послышался рокот моторов.

Выпустив последние пятьдесят патронов, Таган обернулся. По дороге, с ходу выскакивая на пашню, мчались краснозвездные тридцатьчетверки. Танки, стреляя из пушек и пулеметов, врезались в колонны немцев, сокрушали их, сминали шеренги врага. Один за другим в контратаку устремлялись взводы кавалеристов.

Гурген Арзуманов — он получил ранение в голову и отказался отправиться на медпункт — бежал за теми, кто не устоял перед психической атакой. Тыча бегущим револьвером в грудь, Арзуманов ругался, стыдил, приказывал.

Коноводы подали лошадей. Пришедшие в себя конники вскакивали в седла, и гвардии лейтенант Арзуманов скомандовал:

— Строй фронт! В атаку на врага, за мной!

Растянувшись в цепь, сотня быстро нагнала своих, обошла танки и, орудуя клинками, добивала врагов.

У самой Куликовки конная цепь и ряды наступавших попали под плотный автоматно-пулеметный и минометный огонь.

— Вперед! Вперед! Разбить врага! — прокричал Арзуманов.

Таган видел, как Лента припала на переднюю ногу.

Арзуманов спрыгнул на землю, выхватил револьвер, что-то еще крикнул и перегнулся пополам. Он сделал несколько шагов в сторону врага и, ткнувшись лицом в землю, затих.

Лента запрыгала к нему на трех ногах, держа подбитую на весу. «Перелом», — подумал Таган. И в тот же миг увидел, как рядом с Лентой разорвалась мина. Кобыла взмыла на дыбы, и снаряд из пушки укрывшегося за плетнем «фердинанда» разорвал лошадь. Таган зажмурил глаза и повалился на колени. А кругом уже окапывались свои. По цепочке передали приказ занять оборону.

С губ Тагана срывались проклятья. Он заметил чуть впереди и правее овражек и побежал вперед. Расчет потянулся за командиром. «Максим» тащили Ораз и второй подносчик Фесенков. Пули свистели у них над головами.