Солдат по кличке Рекс

XXIII

Как только бегущий последним Седых свалился в овраг, из-за леса брызнули первые лучи солнца. Не меньше часа вся группа лежала вповалку. Отдышавшись, выставили охранение и начали приводить себя в порядок: бинтовали стертые ноги, смазывали ссадины и царапины, зашивали порванное о сучья обмундирование.

Так прошел день. А как только стемнело, цепочка разведчиков снова углубилась в лес. На рассвете вышли к болоту.

— Как ребята? Без отдыха идти смогут? — спросил Ларин у Зуба и Седых.

— А что за спешка? — удивился Зуб. — Надо бы передохнуть, — тяжело дыша, привалился он к корявой березе.

— Вижу. Понимаю, — нервно покусывал губы Ларин. — Но уж больно подходящее время — ни ночь ни день. Все спит. Легкий туман. И мы как тени. Мы должны появиться перед немцами как тени. Давай, Зуб, командуй! На болоте за старшего ты.

— Есть, командовать. Передать по цепочке, — приказал он, — заготовить шесты. Оружие и боеприпасы завернуть в плащ-палатки и закрепить на плечах. Надеть мокроступы. Идти след в след. И — ни звука! Что бы ни случилось, ни звука! — после паузы добавил он.

И вот сделан первый шаг. Зуб не сомневался в надежности мокроступов, но болото болоту рознь. Рыжеватая травка. Булькающие пузыри. Запах сероводорода. Цепляющиеся за кусты седоватые космы тумана.

Сперва Зуб проваливался по щиколотку. Потом понял, что слишком долго не отрывает ногу, и пошел, как по раскаленной плите. Сразу стало легче. Трясина играла под ногами, но держала надежно.

— Поднимать ноги выше, ставить мягко, а отрывать резко, — передал он по цепочке.

Мало-помалу разведчики приноровились к необычной ходьбе, пропал испуг, и лишь натужное дыхание да клубящийся пар показывали, как трудно им. Но вот оступился один. Другой. Трясина тут же начала засасывать людей. Они молча и остервенело сопротивлялись. Но чем больше бились, тем быстрее теряли силы и тем глубже погружались в зловонную жижу. Им бросили веревки, протянули шесты и с трудом вытащили на кочку.

— Ничего, ребята, ничего, — успокаивал Седых. — Не потонем. Надо потерпеть. Всему есть конец. Есть он и у этого болота.

И снова чавканье, бульканье, хриплое дыхание, сдавленный вскрик оступившегося, натужная возня спасающих, короткая передышка, бросок до следующей кочки.

Когда самые сильные еле волочили ноги, когда все сняли мокроступы и брели по пояс в болотной жиже, когда ноги перестали ощущать твердую опору и все глубже погружались в киселеобразную массу, когда в глазах то одного, то другого стали появляться искорки паники, Зуб заметил три сосны. Они росли в стороне от маршрута, но черт с ним, с маршрутом. Где сосны, там сухо! Там островок твердой земли!

Зуб решительно взял влево. Тут же провалился по самую макушку, хлебнул жижи, чертыхнувшись, выплюнул, но в сторону не свернул — хоть вплавь, но до сосен надо добраться! И он добрался. Когда на островок, цепляясь за корни, выполз идущий последним Седых, измочаленный вконец Ларин облегченно вздохнул: слава богу, группа в полном составе.

— Всем отдыхать, — просипел он. — Лейтенант Зуб, ко мне.

Зуб на четвереньках подобрался к Ларину и привалился к сосне.

— Куда мы вышли? — спросил Ларин.

— А черт его знает! У меня же нет карты болота.

— Это не ответ! Раз ты Сусанин, значит, должен знать, куда завел.

— На компас я поглядывал, так что с курса мы не сбились. А вот где конец болота — один леший знает.

— Дела… — невесело усмехнулся Ларин. — Передохнешь, возьми пару ребят и обследуй этот островок. Прикинь, куда чапать дальше.

— Есть, — кивнул Зуб.

Вернулся он довольно быстро и был не на шутку встревожен.

— Мины! — выдохнул он.

— Как — мины? — вскочил Ларин.

— Это не остров, а полуостров, — объяснил Зуб. — И перешеек заминирован.

— А, черт! — совсем по-громовски врезал Ларин по кочке. — Я всегда говорил, что на глупость противника может рассчитывать только дурак! Я и есть тот самый дурак. А какой он, этот перешеек? Хотя о чем я, там же мины.

— Ну и что? Я влез на сосну. Впереди — мелкий кустарник и много-много воды.

— Днепр?! — воскликнул Ларин.

— Конечно, Днепр.

— Ура! Значит, вышли.

— Вышли… Но до цели еще не дошли.

— Дойдем! Ты же бывший сапер.

— Сапер-то я сапер… В общем, надо выставлять наблюдателей, а я потихоньку начну. Проход сделаю узким — лишь бы проскользнуть.

Работал Зуб сноровисто и аккуратно. Мины были противопехотные, без элементов неизвлекаемости, так что часа через полтора проход был готов.

— Шарко, Мацкевич! — позвал Ларин. — Как себя чувствуете?

— Портянки перемотали, оружие почистили, по полбанки тушенки умяли, — доложил Мацкевич.

— Вздремнуть бы, — мечтательно протянул Шарко.

— Не трави душу, — зевнул Ларин. — Сам на ходу сплю… Пошли лучше посмотрим, как подобраться к дотам. Чем ближе рубеж атаки, тем больше шансов на успех. Ферштеен?

— Мы-то ферштеен, а вот поймут ли нас немцы? Подпустят ли на бросок гранаты?

— Никаких гранат! Брать их будем ночью и без шума. Пока разберутся, что случилось, мы должны закрепиться. А когда закрепимся, черта с два нас оттуда вышибешь!

Узкая тропинка, разминированная Зубом, шла по кустарнику через редкий сосняк, а потом вспрыгивала на гору, усеянную валунами. За одним из таких камней и спрятались разведчики. Ларин тут же обозначил секторы наблюдения и велел фиксировать каждую мелочь. Сам он тоже припал к биноклю, навел на резкость — и чуть не отшатнулся от совсем близкой глади Днепра. Поднял бинокль чуть выше — в клубящемся тумане обозначилась полоска левого берега. Опустил ниже — и прямо перед собой увидел ритмично приседающих и похлопывающих руками немцев.

— Пляшут, что ли? — удивился он.

Но вот немцы начали наклоняться и подпрыгивать.

— А-а, все ясно. Это же утренняя зарядка.

Потом немцы умывались, неторопливо завтракали на площадке перед входом в дот, расслабленно курили. Такая же идиллия наблюдалась и у других дотов. Всего их было четыре.

Но вот появился офицер и, судя по всему, отдал какой-то приказ. Немцы вскочили, юркнули в бетонные колпаки и намертво задраили бронированные двери.

— Амба! — чертыхнулся Ларин. — Теперь их не взять.

В обед картина повторилась: немцы снова вылезли наружу, ели, курили, отдыхали.

— Выход один, — принял решение Ларин. — Атаковать во время ужина. Отсечь от дверей — и в ножи.

— Только так, — согласился Шарко. — Иначе их не достать.

— А если придется пострелять? — уточнил Мацкевич.

— Придется, — значит, придется! — рассердился Ларин. — Лучше, конечно, без шума. А не получится — пошумим. В любом случае до темноты доты должны быть нашими! — жестко закончил он.

К концу дня вся группа сосредоточилась за камнями. Ближе к сумеркам запахло тушеной капустой и эрзац-кофе. Немцы высыпали на площадки у входа в доты, не спеша ели, разливали по кружкам кофе. И вдруг перед ними возникли молчаливые тени. Бой был коротким. Без шума, правда, не обошлось. Кто-то успел схватиться за шмайсер, кто-то разрядил парабеллум, грохнула граната… Припав на колено, Седых веером бил в сторону удирающих по берегу немцев. Потом матюгнулся и досадливо сплюнул.

— Ушли, — доложил он подбежавшему Ларину. — Теперь жди гостей.

— Хозяев, — уточнил Ларин. — Ладно, Захар Иваныч, не расстраивайся. Главное — доты наши. Всем — внутрь!

Задраить двери и приготовиться к бою. Радист! — крикнул он. — Сообщи «Березе», что «группа семь» на месте.

Если бы Ларин видел, какое ликование вызвала эта весть в блиндаже полковника Сажина! Загудели зуммеры телефонов, забегали посыльные, зашевелились плавни. Из кустов и камышей выплывали лодки, плоты, катера, баркасы, словом, все, что могло держаться на воде.

С вражеского берега взлетели ракеты, потянулись трассы пулеметов, взметнулись фонтаны разорвавшихся снарядов. Но огонь велся не прицельно. Артиллеристам и пулеметчикам что-то сильно мешало — какие-то трассы прошивали ночь вдоль реки, вынуждая немцев переносить огонь на цели, расположенные на своем берегу.

Заговорили наши пушки, создавая огневую завесу для десанта. Усилили огонь и немцы. Разбит один плот, другой. Прямое попадание в лодку. Разлетелся в щепки баркас.

А в дотах стояли насмерть оглушенные и чумазые от пороховой гари разведчики. Двери давно выбиты. Крыши сорваны. Стены продырявлены. Немцы выкатили орудия на прямую наводку и расстреливали доты в упор. Пехота накатывалась вал за валом. Ее встречали гранатами, короткими очередями из автоматов, шмайсеров, полуразбитых пулеметов. У развалин дотов осталось по два-три человека. Одни не могли ходить, но могли стрелять. Другие уже не стреляли, но кое-как двигались и подносили боеприпасы.

И только один человек был без единой царапины — лейтенант Зуб. Он перебегал с места на место и косил из немецкого пулемета накатывающиеся цепи.

— Как там… наши? — свистящим шепотом спросил Ларин.

— Порядок! — бодро ответил Зуб. — Уже зацепились за берег. Сам видел, как с лодок на песок прыгают люди. Да куда же ты, падла, лезешь?! — рубанул он короткой очередью по бегущему на них немцу. — Ты-то как? — обернулся Зуб к командиру.

— Ни… ничего, — нехорошо бледнея, ответил Ларин.

— Ты это брось! — всполошился Зуб. — Не раскисай! Ты же наш командир. А командир — он командир!

— Я… конечно… если бы не… — оторвал он руку от раны на животе, сквозь которую проглядывали синевато-розовые кишки.

— Вот зараза, — вздрогнул Зуб. — И перевязать нечем. Слушай, так нельзя! — взмолился он. — Дай хоть рубахой, что ли!

— Не… нельзя… Грязная.

— А-а! Думаешь, твоя лапа чище? Погоди, командир, я сейчас, — начал он стаскивать с себя гимнастерку. — Вот, гады, опять лезут. Шарко, прикрой!

Истекающий кровью Шарко высунулся из-за бетонной глыбы и секанул по бегущей цепочке. Тем временем Зуб снял с себя рубаху, разорвал ее и туго перевязал распоротый живот Ларина.

«Вот ведь незадача, — сокрушался Зуб. — Умрет парень. Как пить дать, умрет. Совсем ведь мальчишка, ему бы жить да жить…»

Где-то внизу, у самого среза воды, гремело раскатистое «ура», на кручу карабкались бойцы, одна за другой приставали лодки, подтягивались плоты. А у разбитых дотов нет-нет да и раздавался выстрел.

«Значит, еще на все… Есть и живые, — подумал Зуб и отбросил умолкнувший пулемет. — Все, последняя граната, да и та немецкая… Шарко мертв. Командир не жилец, а я… Если немцы закрепятся у этих развалин, сколько наших ребят поляжет на откосе… Что же делать? Что я могу с одной-единственной гранатой, хоть и противотанковой? Могу! — вдруг решил он. — Могу! Лучше так, чем плен. И ребят спасу немало».

Когда на площадку возле дота высыпало десятка два автоматчиков, из-за развалин шагнул Зуб. В руках — граната с выдернутой чекой.

— Не стрелять! — крикнул офицер.

Но это не помогло. Лейтенант Зуб прыгнул в самую гущу немцев и разжал пальцы. Взрыва он уже не слышал. Но его слышал Седых. Он лежал с простреленными ногами у соседнего дота и видел, во что превратилась темно-зеленая куча немцев.

«Ну что ж, — подумал он, — Зуб поступил правильно. У меня нет гранаты, но последний патрон имеется».

Седых повернулся на бок и достал из кармашка-пистончика заветный патрон.

«Главное — не потерять сознания, — думал он, заряжая пистолет. — Главное, успеть… Не-е-т, живым меня не возьмете! — скрипнул он зубами, глядя на приближающиеся тени. — Нажму, как только подойдут», — решил он и приставил пистолет к виску.