Солдат по кличке Рекс

V

— Хорошо, Рекс, хорошо! — приговаривал довольный Виктор.

Если поначалу он сомневался в перерождении Рекса, то нападение на доктора «прозвучало» так убедительно, что Виктор окончательно уверовал в свою победу.

Вдруг Рекс глухо зарычал и обнажил клык — на пороге стоял тот самый человек, которого он не смог достать.

— Ты что? — обернулся Виктор. — Что-нибудь случилось?

— Да нет, — вяло сказал доктор. — Выпить захотелось, а одному скучно.

— Ну, для такого дела компанию найти нетрудно, — улыбнулся Виктор, доставая фляжку.

— У меня своя, — остановил его Николай, ставя на стол стеклянную посудину. — Медицинский. Чистый, неразбавленный.

Плеснули в кружки, залпом выпили, закусили.

— А что, «второй фронт» довольно свежий, — сказал Виктор, выковыривая из банки с английскими буквами розоватые ломти тушенки.

— Сойдет, — как-то безразлично бросил доктор.

— Ты чего такой мрачный? — поинтересовался Виктор. — Эх, Машу бы сюда! Как запоет свои уральские, дрожь по сердцу. Слушай, я же просил привести ее. Где она?

— Откуда я знаю? — огрызнулся Васильев. — И вообще… Налей еще.

Выпили по второй.

— Вот что, Витя, — осмелел доктор, — я давно хочу тебя спросить…

— Валяй. Разведка ведь все знает, но… молчок, — хмельновато усмехнулся он.

— Ни хрена ты не знаешь! В тумане живешь! В двух метрах от себя ни шиша не видишь! — взорвался вдруг Николай.

— О чем это ты?

— О Маше!

Виктор встрепенулся:

— А что Маша? Что?

— Это, конечно, не мое дело. Я знаю: ты ей жизнью обязан, любишь ее, жениться хочешь, а она…

— А она не хочет.

— Хочет. Да не может.

— Стоп! Что значит не может?

— Ты с ней говорил когда-нибудь о семье, родителях, о ком-нибудь еще?…

— На что ты намекаешь? — побледнел Виктор.

— Понимаешь, Витя, письма всем нам, медработникам, приходят в медсанбат. Каждую неделю Маша получает письмо из Свердловска. Раза три я брал ее письма, потом передавал. Они всегда в добротных синих конвертах, с обратным адресом, фамилией и инициалами.

— Ну и что?

— А то, что письма из Свердловска подписаны Орешниковым О. Л. Однажды было написано полностью: Орешников Олег Леонидович.

— Может, брат? Или дядя? Или племянник? — растерянно выдавил Виктор.

— От брата или дяди письма не рвут. Причем не читая.

— Т-ты это видел?

— И не раз!

— Та-ак… Значит, что же? Значит, она…

— Замужем. Потому и за тебя не может выйти. Понял? Мается она, на части разрывается. И тебя любит, и дома… возможно, не только муж, но и ребенок. А меня, честно говоря, другое удивляет: как в наше время может быть такое — жена на фронте, а муж в тылу? Даже если он какой-нибудь специалист с броней, все равно это ненормально: все женщины ждут весточки с фронта, а она — из тыла. Черт те что!

«Какой же я дурак! — думал Виктор. — Как же не догадался сразу? Ведь все проще простого. Теперь понятно, откуда ее неуравновешенность, истеричность и даже бесшабашная храбрость: она же с жизнью играет, смерти ищет».

— Но где она? Где она сейчас? — вскочил взволнованный Виктор.

— В тылу, — успокоил его доктор. — Уехала за пополнением. Между прочим, тоже верный признак того, что скоро наступление.

— Это хорошо. Это даже здорово. Ладно, Коля, чему быть, того не миновать. Вернется, поговорю с ней. А ты молчи. Ни звука, понял? С бухты-барахты такие дела не решают. Мало ли что там, в далеком тылу.

— Все понял, — поднялся доктор. — Извини, влез не в свое дело. Ну, а Рекса я завтра проведаю обязательно.

Стукнула дверь, Васильев ушел, а Виктор еще долго стоял в углу и крепко сжатым кулаком все бил и бил по земляной стене. Когда кулак стал умещаться в ямке, Виктор принял окончательное решение, встряхнулся, открыл дверь и сказал:

— Ну что, Рекс, пошли гулять.

Рекс непонимающе смотрел на полоску света и не двигался.

— Пошли, пошли! — позвал Виктор, направляясь к выходу.

Рекс чувствовал: от него чего-то хотят. Он пытался понять слова хозяина, но они были незнакомы и ничего, кроме беспокойства, не вызывали. Рекс встал, сделал шаг. Лег. Гавкнул. Нет, не то. Он сам чувствовал, что делает совсем не то.

Наконец, Виктор сообразил, что надо делать: он сгреб щенят и вынес из блиндажа. Потом вернулся за Рексом. Тот сидел, сжавшись в комок. Виктор легонько потрепал ему уши и подтолкнул к выходу. И тут Рекс все понял! Припадая на больные лапы, он пошел к двери. У порога вдруг замер. Обернулся. И поковылял назад. Подошел к хозяину и потерся о его ногу.

Теперь уже Виктор не понимал, чего от него хотят. Он гладил загривок, трепал уши, но все это было не то. Рекс сел, с трудом оторвал от пола лапу и легонько поцарапал сапог хозяина.

— Приглашаешь? Ну, пошли. Пошли вместе.

Виктор двинулся к двери, но Рекс сидел. Проклиная свою бестолковость, Виктор крутился по блиндажу. Наверху шумно возились щенята. Дрожал от ожидания Рекс. А Виктор никак не мог понять собаку. И вдруг его осенило!

— Рекс, дружище, ведь ты никогда не гулял без ошейника! Да и поводок снимали редко. Собаки вроде тебя без ошейника только работают.

Виктор снял брючный ремень и сделал ошейник. Вместо поводка привязал кусок телефонного провода.

— Рядом! — сказал он и хлопнул себя по бедру.

Рекс послушно встал и двинулся за хозяином. На пороге зажмурился и на мгновение замер: глаза резанул солнечный свет, а на ноздри обрушился такой шквал запахов, что Рекс заскулил. От свежего воздуха кружилась голова, а лапы покалывали мелкие камешки.

Не раз Рекс пытался остановиться, но хозяин легонько дергал поводок, и приходилось идти дальше. Наконец выбрались на большую поляну. Виктор снял поводок, сказал: «Гуляй!» — и выпустил щенят, которых прихватил в подол гимнастерки. Малыши сразу же начали бегать, кувыркаться, лезть к Рексу. А тот поглядывал на щенят и не решался двинуться с места. Но когда какой-то шалун схватил его за хвост и, мотая головенкой, изо всех сил потянул назад, Рекс шагнул. Озорник тормозил всеми лапками, сердито урчал и волочился следом. Тогда Рекс взмахнул хвостом, и щенок визжащим шаром отлетел в сторону.

Рекс подошел к малышу, лизнул и слегка встряхнул за шиворот. Озорник присмирел. Но тут же в Рекса на полном ходу врезались другие. И такая пошла веселая возня, что на поляну потянулись люди. Заливисто тявкали щенята, басовито порыкивал Рекс, довольно посмеивались солдаты.

Громов тоже посмеивался и ревниво прислушивался к разговорам. Щенята нравились всем. Каждый норовил схватить пушистый комочек и подержать в руках. Но если рядом оказывался Рекс, руки убирали за спину: было в Рексе что-то от угрюмого, свирепого зверя.

А «свирепый» зверь трусил по поляне и принюхивался к людям. Он понимал, что это друзья хозяина, а раз так, то и его друзья. Но друзья друзьями, а хозяина нельзя ни на минуту терять из виду. От людей ведь можно ждать чего угодно. А сейчас под его опекой и щенята, и хозяин, так что нужен глаз да глаз.

Кто-то предлагал Рексу хлеб и сало, кто-то протягивал сахар, но он не обращал внимания: еду можно брать только из рук хозяина. И если на эти подачки кидались щенята, Рекс строго их одергивал. Но когда Рекса подозвал Виктор и предложил сахар, он осторожно взял кусочек и смачно разгрыз, после чего подпустил своих воспитанников. Те чинно уселись около него, получили по маленькому кусочку и так уморительно захрустели, что лужайка взорвалась от смеха.

Потом собаки снова затеяли возню. А Громов, наконец, решил рассмотреть Рекса, так сказать, со стороны — придирчиво и без всяких скидок. От могучей ищейки остался только костяк: большая голова, широкая грудь, длинные ноги. В задних еще чувствуется сила, а передние — кожа да кости. Шерсть под гипсом сопрела, суставы вздулись, а синеватая кожа натянута прямо на мослы. На спине и на боках шерсть свалялась, местами вылезла и из блестяще-черной превратилась в тускло-серую. Словом, дохлятина дохлятиной.

Но стоило увидеть глаза — и впечатление менялось. В них не было и намека на слабость, болезнь или ярость. Глаза Рекса то голубели, то отливали синевой, то угольно чернели. А сколько в них любопытства, доброжелательности и озорства! Да, в глаза Рекса стоило вглядеться! В них сияли благодарность и любовь, готовность к самопожертвованию и храбрость. Увидел Виктор и главное — ту безграничную преданность, которая присуща, быть может, только собакам.

В это время на краю поляны появился старшина-артиллерист.

«Ну что ж, — с сожалением подумал Громов, — пусть забирает. Щенки свое дело сделали».

Старшина никак не мог найти Громова. Тогда Виктор встал и поднял руку. В это время Рекс гнался за щенком. И вдруг он увидел знакомый жест. Рекс затормозил сразу всеми лапами, аккуратно подобрал хвост и сел. Он сидел, если так можно выразиться, по стойке «смирно» — не сутулясь, не растопыривая лап, высоко вскинув голову. Вокруг носились щенки, задирались, тыкались в него мордашками, но Рекс не обращал на них никакого внимания и вопрошающе смотрел на хозяина.

Все так и ахнули. Руку Громов вскинул перед собой и чуть вверх — очень похоже на фашистское приветствие. Солдаты знали, что собака у капитана немецкая, выучку прошла крепкую, и потому решили, что немецкие собаки во время приветствия тоже принимают стойку «смирно».

Естественно, поведение Рекса вызвало неодобрительный гул. А Громов прямо-таки расцвел. Не одну ночь ломал он голову, как начать дрессировку Рекса, как обучить командам. А все оказалось проще простого. Ведь каждая команда подкрепляется жестом. И вот выяснилось, что немецкая школа дрессировки основана на тех же самых жестах, что и наша. Тот взмах, который все приняли за фашистское приветствие, не что иное, как команда «Сидеть».

Громов вспомнил: еще в блиндаже Рекс мгновенно среагировал на похлопывание по бедру, а это означает «Рядом». Виктор хорошо понимал, что Рекс еще не окреп, впечатлений сегодня много и злоупотреблять дрессировкой нельзя, но уж очень хотелось еще раз проверить свое предположение. Виктор поднял руку к плечу и помахал кистью слева направо. Рекс тут же гавкнул. Виктор повторил. Рекс — тоже.

«Ура-а! — мысленно кричал Громов. — Ведь это реакция на команду «Голос»! Значит, я прав. Значит, я был с самого начала прав: и когда тащил его из воронки, и когда лечил, и когда… Молодчина, Рекс! Умница! Да и я, кажется, не дурак!» — улыбнулся он и, взмахнув рукой снизу вверх, сказал: «Гуляй».

Рекс встряхнулся и побежал за тем щенком, который особенно досаждал, пока он сидел, не имея права шелохнуться.