Карл Копейнаур получил факс из Никосии. Его постоянный клиент Халамбус просил подготовить большую партию бульб золотистого топаза. Это хороший заказ. Фирма Карла «Поликом» расширяется, она уже вышла за пределы мастерской, с которой он начал бизнес после окончания университета и стажировки в Кембридже. Он придумал, а точнее, усовершенствовал процесс выращивания синтетических камней под общим названием «гранаты на галиево-гадалиниевой основе». На основе редкоземельных металлов. Сперва выращивал бульбу, которую потом ювелиры распиливали, огранщики придавали ту форму камням, которая нужна была для ювелирных изделий. У Карла работала мастерская, магазин. Его жена Эва носила кольца с камнями, изготовленными в мастерской мужа. Она была искусной манекенщицей — так умела подать их, что никто бы не усомнился, что она носит на себе целое состояние, а не синтетические камни.
Карл уже давно поставлял художнику из Никосии камни, и в знак благодарности Халамбус подарил Карлу картину.
— Герр Копейнаур, я с удовольствием дарю вам свою работу. Это мой дом на берегу моря. Без ваших камней никто не увидел бы его таким, — сказал Карлу Халамбус на приеме по случаю открытия фирмой ювелирного магазина.
— Эта картина будет висеть на самом почетном месте в моем офисе.
— Я бы посоветовал ее поместить в вашем магазине. Покупатели увидели бы новые возможности работы с вашими камнями.
Карл послушал совета художника. Картина засияла в лучах специально направленного света и действительно привлекала покупателей. Карл сделал художнику заказ — он захотел, чтобы Эва была изображена в этой технике…
Работа над портретом проходила в Гамбурге и в Никосии. Карл не сомневался, что его светловолосая жена вдохновит художника и портрет будет превосходным. Да, он действительно таким и вышел. Обнаженная женщина лежала ничком в волне, а вода полуприкрывала тело, вытянувшееся во всю свою великолепную длину. Халамбус работал с тончайшими оттенками камней, которые постарался сделать Карл. Сперва Карла задевала мысль, что Халамбус увидит его жену обнаженной. Но потом Карл подумал — художник сродни доктору. Доктора тоже видели Эву нагой.
Карл встретил Эву после возвращения из Кембриджа. Вернувшись домой, он внезапно отчетливо понял, что его увлечение американкой безнадежно. Она никогда не покинет Штаты, а он никогда — Германию. Океан — не супружеская кровать, где они могли бы встречаться… В Эве он увидел напоминание о Бонни. У каждого мужчины есть определенный тип женщины, который его волнует. Рост, сложение, цвет волос. Эва и Бонни в этом были подобны. Карл никогда бы не женился на брюнетке, его глаза уставали от темноты. Он любил свет, сияние. И сам был светел. Прекрасная пара, говорили все, кто их видел. Они и сейчас прекрасная пара. И более того, напарники в деле. Эва тоже химик, и как женщина весьма изобретательна. Она хотела из маленькой мастерской сделать обширное производство. Она хотела, чтобы «Поликом» стал монополистом в своей области, и негодовала, когда Карл ей сообщил, что продал часть технологии Халамбусу.
— Но, Эва, если бы не его картины, мы бы еще долго шли к процветанию «Поликома». И потом все крупные заказы он размещает у нас. Его собственное производство — так, для страховки, если вдруг ты ему захочешь отказать, — пошутил он.
— Никакие деньги, которые он тебе заплатил и заплатит, не стоят того, что называется «монополией».
Эва к сеансам у художника отнеслась своеобразно. И сейчас, когда Карл заговорил о нем, она вспомнила свои ощущения.
— Эва, поверните голову чуть набок. Линия шеи должна быть длинной, вы прекрасно сложены, и я должен передать это в картине.
— Халамбус, а вы что, боитесь писать маслом? По-моему, при вашем видении цвета, это было бы еще эффектней. Ведь каменная живопись надоест.
— Эва, мир слишком велик. Надоест в Европе — предложу Америке. А еще есть Азия, Африка… Жизни не хватит, чтобы показать всем… Там камни были в почете во все времена. В моей технике не работает никто. Я монополист и благодарен за это судьбе.
— Карл мне что-то рассказывал… Вы с ним познакомились… Простите, уж эта женская память… — И Эва слегка повернулась набок, чуть отодвинув руку от груди, которую она, лежа, прикрывала собой, и развернула немного бедро. Ее поза стала соблазнительной, и она знала это.
— Мы с ним познакомились в Кембридже. Я привез туда сына, в колледж. Мальчик очень способный к математике…
— Я рада за вас. У нас с Карлом двое детей, но они ничем не отличаются от других. — Она закинула руку за голову и половина тела обнажилась.
— Эва, я вас прошу, примите нужную позу…
Эва взглянула на него с усмешкой. Она почувствовала его смущение, она хотела бы большего…
— Хорошо, я не стану вас смущать. Художник, впрочем, не должен смущаться. Для него натура — только материал, не больше. Не женское теплое тело…
Халамбус молча продолжал водить карандашом по бумаге.
Нравилась ли она ему? Бесспорно, красивая женщина. Но от нее веяло холодом. Прагматичность, кажется, проступала сквозь поры этого свежего, ухоженного массажистками тела. Даже в том, как она только что лежала, — расчет, который понять ему ничего не стоило. Расчет до паузы. Попытка завлечь — пауза, попытка открыть тело — пауза… Его не увлекали такие женщины.
Эва была всегда уверена в себе, и то, что Халамбус не попытался воспользоваться моментом, глубоко задело ее. Злопамятная, она надолго это запомнила.
Чем дольше они работали над портретом, тем молчаливее становились сеансы. Эва, лежа на берегу, под солнцем Средиземноморья, думала, что надо бы сделать так, чтобы Халамбус лишился возможности изготовлять камни. Тогда бы она отмеряла ему время творчества: не даст камни — он в простое, а это самое ужасное для художника.
Все последующие годы Эва слышала, что Халамбус идет в гору, и эти новости больно задевали ее. А тут, попав в Штаты, прочла в газете, что на выставке в Орландо его картины имели успех. И кое-какие продаются.
Она полетела в Орландо. Остановилась в отеле «Омни», рядом с Экспоцентром. Вошла в павильон, когда продажа началась. Богатые американцы торговались из-за каждого доллара. Эва искала глазами самого Халамбуса. Она не могла бы его не узнать. Такого красавца не забудешь и через много лет. Эва увидела картину, которая заставила ее остолбенеть. На ней была она. Она лежала не спиной к зрителю, а открыв им свою наготу. Она была написана бесстыдно. Она поняла, что он изобразил ее по памяти, вложив в работу то чувство, которое она вызвала у него тогда, когда пыталась его завлечь во время сеанса на море. Ее лицо не было прописано, вместо него — черная маска. Так вот он, черный сапфир, который синтезировал сам Халамбус! Такого у Карла не было!
Эва спросила, за какую цену уйдет картина. Ее назвали. Цена была высокая, и это слегка подняло ей настроение. Хотя платить все равно придется самой. Но она знает, как возместить трату и получить сверхприбыль.