Соломка вернулась в кровать и укрылась с головой, так, что наружу остался торчать только нос. Хотелось вырубить чересчур мудрёную голову, щелчком, как выключатель, вернуться к Гнату, обнять его и успокоить, но как, когда сердце стучит и кажется, слишком многое разделяет, раздвигает их по разные стороны реки, которую не перелететь, ни переплыть? Чтобы кого-то успокоить, разве самому не нужно хранить спокойствие? В ней покоя ни на грам.
Но вот он сидит там, недалеко, такой теплый, притягательный и достаточно подойти и поцеловать его… ведь говорят, мужчину соблазнить не так сложно — и наверняка он сумеет сообразить и ответить, сделать так, чтобы в голове не осталось посторонних мыслей, сможет заставить забыть. Только что это изменит? Просто временный обман. Жить в сомнениях ничуть не лучше, чем жить с закрытыми глазами, зашоренной и искусственно слепой. Даже хуже.
Ворочалась она так долго, что самой надоело. Думать не получалось, голова отказывалась работать и одновременно отказывалась отключаться. Организм хныкал и требовал отдыха. А сон не шёл. Правда, проснувшись утром. Соломка поняла, что это и был сон, просто не совсем обычный, а такой, когда кажется, что время тянется и ты ни на секунду не сомкнул глаз, но по факту спал.
Потом звуки шагов окончательно заставила прекратить думать о чём попало и подняться.
Гнат стоял полностью одетый и натягивал куртку.
— Ты куда? — сонным голосом спросила Соломка.
— О, ты не спишь? Можешь завтракать. Чайник горячий, бутерброды я сделал.
— Спасибо. А куда ты собрался?
Идея сидеть одной в доме посреди глухого леса совсем не привлекала.
Меланья стала судорожно сталкивать одеяло, чтобы встать.
— Я хочу проверить участки, — успокаивающе заговорил Гнат. — Если хочешь, подожду, пока ты позавтракаешь и возьму с собой. Не нужно так переживать. Просто ещё очень рано, я думал, вернусь до того, как ты проснёшься. Ты всю ночь ворочалась, обычно после этого спят до обеда.
— Я с тобой.
Глупо вышло, чего уж там, думала Соломка, когда опустив голову, чтобы не видеть его насмешливого взгляда, топала к кухонному столу и наливала себе кофе. Гнат снял куртку и уселся обратно на диван, как вчера, не выказывая желания разговаривать. И это тот, который утверждал, что никуда её не отпустит, пока они не разберутся в своих отношениях? А как тут разберешься, в таком молчании?!
Утро, как и вчерашний день, проходило в тишине. Гнат задумался о чём-то своём, Соломка вначале дулась, потом решила, что это неправильно — дуться без важной причины, как будто всё остальное в порядке. Разве нет других, более серьезных проблем, чтобы тратить свои силы?
— Я готова, — первые слова, который она сказала после завтрака, уже у порога, надевая пальто.
До места они добирались на снегоходе и казалось, вокруг ни следа человеческих поселений. Ни людей, ни домов, ни строений. Километры земли мелькали, леса текли, значит, Племя выбрало себе не просто участок под город, а вероятно, целую область.
Соломка отворачивалась от ледяного ветра и думала, что здесь, наверное, будет отдельный, свой собственный мир, отличный от привычного, как параллельная реальность. Хотелось бы на него посмотреть, но возможно, её участие в создании этого мира с недавних пор под вопросом.
Не похоже, что её жизнь на самом деле связана с жизнью Племени, с жизнью Гната. Они слишком чужие, слишком разные, по сути, кроме денег и необходимости их ничего не связывает.
Не будь этой денежной ловушки, в которую её загнал Зверь и из которой Племя предложило выход, столкнулись бы они снова?
Этого никогда не узнать. А с другой стороны — разве вся жизнь не есть цепь случайностей, и раз эта цепь сковала их вместе, возможно, она и называется судьбой?
Снегоход поехал медленней и заглох.
Остановился Гнат посреди зарослей, которые выглядели куда мрачнее, чем те, что были вокруг дома. Тесные, черные стволы, высоко уходившие в небо. Между ними даже снегоход не протиснулся бы, поэтому дальше пришлось идти пешком.
— Можешь посидеть тут, чтобы по сугробам не лазить, — обернувшись, сказал Гнат.
— Нет, я лучше прогуляюсь.
«И совсем не потому, что боюсь сидеть на месте, пока ты удаляешь всё дальше и, в конце концов, пропадаешь в густой чаще. Навсегда. Тогда и мне останется только заснуть и умереть — выбраться отсюда в одиночку нереально, я понятия не имею, как заводить снегоход и в какую сторону ехать».
Шли они, к счастью, не долго. Подойдя практически вплотную к очередной стене деревьев, Гнат достал из-за пояса чехол, а из чехла вытряхнул какой-то странный прибор вроде пистолета с широченным дулом.
Неудивительно… Количество хитрых устройств Племени давно перевалило разумную черту — человечеству, видимо, никогда не узнать, сколько их, этих устройств, на самом деле.
Пистолет был направлен на ближайшее дерево и на чёрной мокрой коре вспыхнул короткий отсвет, как будто зеркало отразило луч.
Нет, ну ничего себе!
Деревья, похоже, были густо усеяны отражателями, которые переправляли острые лучи, так часто пересекающиеся друг с другом, что получались хитрые ломаные фигуры. Только наученная опытом Соломка не допускала, что их предназначение в создании красоты. Функции у них наверняка будь здоров!
Некоторое время она просто наблюдала, любуясь вспышками и пыталась понять, что они значат, потом сдалась и спросила:
— А что ты делаешь?
— Датчики проверяю. Которые не сверкают — испортились и требуют замены.
— Датчики чего?
— Периметра. Охранный периметр, отслеживать, когда посторонние проникают на территорию.
— А… — глубокомысленно произнесла Соломка. Надо же… посторонние проникают. То есть они действительно собираются выкупить земли и огородить периметр ото всех посторонних. А что? Будут жить своим Племенем, по своим законам и традициям. Создадут себе государство в государстве, построят страну в стране и никто им не запретит.
— Здорово быть в составе такой дружной группы, как ваша. Подумать только… такая организованность, сила, уверенность. Такая взаимная поддержка. Вам можно позавидовать.
— Странно ты говоришь. Как будто это все откуда-то само собой взялось.
— В смысле?
— Легко прийти на готовое. Но если нет такого места и такой группы? Тогда нужно строить окружение самому. Искать людей со схожим духом, со схожим мировоззрением, одной идеей. У нас тоже всё не с неба взялось — нам пришлось держаться друг за друга и всего добиваться вместе. На это ушло много времени, но оно того стоило.
— А я, значит, пришла на все готовое?!
Он еще секунду смотрел, потом молча отвернулся и продолжил проверять другие деревья.
Чёрт, что я говорю, сморщилась Соломка. Как будто обвиняю.
И снова это желание — физического контакта. Прикосновения, которое покажет, как сильно она жалеет, что невольно его обижает. Словами иногда сложно извиниться, а объятия в таком случае — самое оно.
Но как? Все равно, что переступить через все сомнения, из-за которых она вчера ушла спать одна?
То есть все страдания признать напрасными? Но решения как не было, так и нет.
А пыльцы прямо чешутся, так хотят к нему прикоснуться. Соломка вздохнула, но и тут легче не стало — сладость во рту от глубоко вздоха вспыхнула сильней и захотелось ещё и ещё. Попробовать её на вкус…
— А зачем так много датчиков? — спрашивать легче, чем молчать.
— Для того чтобы увеличить расстояние, на котором улавливаются сигналы возможного противника.
Соломка опешила.
— Какого противника? Охотника с ружьем? Или вы о ракетах? Думаешь, на вас снова нападут?
Гнат обернулся.
— Похоже, ты не поняла, что это за граница. Совсем не для того, чтобы прятаться от людей. Ты ведь так подумала?
— Ну да.
— Она не от людей.
— Не от людей? — наморщив лоб, глупо переспросила Соломка. — А от кого тогда?
— Словами не объяснишь. Хочешь узнать?
— Спрашиваешь!
— Ладно. Поехали, покажу.
От нетерпения хотелось прыгать на месте, но Соломка сдержалась и послушно потопала вслед за Гнатом к снегоходу, а потом терпела всю дорогу, щуря глаза и дыша ветром. Было так любопытно, что даже холод отошёл на второй план.
Остановились они у небольшого домика, внешне похожего на тот, в котором ночевали. Похоже, такие домики разбросаны там и сям по мере надобности.
И что мне можно показать? — думала Соломка, но шла за Гнатом, не задавая вопросов. А у двери их встретила первая неожиданность — кодовый замок. Гнат просто откинул покрытую инеем деревяшку, а под ней светилась зеленными лучами панель цифрового набора.
И за дверью снова ждали кадры из фантастического мира. То ли лаборатория, то ли научный центр.
— Разденься только.
Гнат оставил свою куртку у похожего на комод шкафчика из металла и стянул обувь. Прошел вперед.
Соломка разделась и поспешила следом.
Чёрные выключенные экраны заполняли большую часть стен. Гнат с помощью пульта опустил с потолка еще один — самый большой и чуть развернул его, так, чтобы свет не падал на поверхность.
Потом перешел к клавиатурам и включил экран.
— Что это?
Соломка думала, логично было бы, передавай экран изображения с камер по периметру территории, ну, чтобы отслеживать незваных гостей, но на нём было совсем другая картинка — космос. Все эти тёмные полотна с яркими брызгами звезд и размазанными туманностями, ничуть не обманывающие своими безобидным видом. Это было нечто огромное, неохватное, помещенное в крошечную рамку.
— Смотри.
Гнат что-то делал и космос рывками приближался, увеличиваясь сегментами и вгрызаясь всё дальше.
— Это наша система. Мы входим в галактику Млечный Путь. Млечный Путь в свою очередь вместе с еще сорока карликовыми галактиками-спутниками образуют местную группу галактик, которая входит в сверхскопление Девы.
У Соломки раздвоилось в глазах. Каждое название Гнат сопровождал картинкой, вызываемой на экране.
— Галактика, как известно, спиральна. В одном из её рукавов живут те, кто хотел захватить землю.
Вдруг опасливый интерес сменился чем-то другим, тяжелым и настороженным. Гнат менял изображения, пока не остановился на одном — незнакомая звездная система, тоже с солнцем в центре, но планеты совсем другие, очень далёкие, почти не различимые взгляду.
— Вот самое ближайшее изображение, которое мы можем фиксировать, — сказал он.
— И что это? — Соломка еле услышала свой голос.
— Захватчики тут живут. Мы не можем контролировать все направления вселенной, это просто невозможно, но мы контролируем этот рукав. И если они надумают вернуться, узнаем об этот заранее.
— Я думала, это выступление, это был… такой тактический ход, ну, насчет угрозы возвращения инопланетян, — с трудом призналась она.
— Нет, это не тактический ход. Это правда. — Спокойно ответил Гнат. — Такими вещами не шутят, по крайней мере, мы не шутим. Однажды колонизаторы решат вернуться — и нам придётся снова давать им отпор.
— И как скоро?
— Никто не знает. Надеемся, времени подготовиться хватит. Пока, знаешь ли, и отпора толком мы дать не сможем, это большие знания, деньги, много труда. Земное правительство так погрязло в своей борьбе за власть, так ослеплено своим величием… пустым, местечковым. Ничего из этого не будет важно, если нас вздумает захватить кто-то более могущественный. Дело в том, что эти, которые прилетали, по развитию не намного дальше от нас ушли. Но есть другие, древние.
— Есть древние?!
— Возраст человечества насчитывает три тысячи лет. Возраст галактики — 14 миллиардов лет, состав — 400 миллиардов звезд. Оперируя таким огромными цифрам сложно отрицать возможность появления другой жизни.
— Я даже представить себе такие цифры не могу.
— Нам достаточно одного-двух случаев существования сверхцивилизаций, чтобы прекратить своё существование. Вот этот снимок сделан пять месяцев назад. Самая близкая точка приближения инопланетного флота, к счастью, это наши неудавшиеся колонизаторы. Вот они.
Картинка на экране сменилась аналогичной, за исключением нескольких точек — мелких, тёмных, слегка вытянутых, что сразу выдавало их искусственное происхождение.
— Пока они сидят тихо, восстанавливают потихоньку флот, но в нашу сторону не суются. Но другие направления… невозможно отследить все. Кто может оттуда прийти и с какими намерениями? Прецедент имеется — я прямое тому доказательство — живое, к счастью.
— Можно, я сяду?
Не дожидаясь ответа, Соломка села, вернее, рухнула на круглый стул без спинки.
— Не ожидала такого масштаба проблемы?
— Нет.
— Может, я зря рассказал? Не знала и жила бы спокойно.
— Гнат… Не зря, я должна была знать. Я думала, всё это просто бои для поднятия адреналина. Грубые и опасные, но мелкие. Дерётесь за палку побольше, да спорите, кто сильнее. А тут оказывается — мы как на ладони, как слепые мыши.
— Да, примерно так. Поэтому нельзя расслабляться и растрачивать силы на внутренние свары, иначе однажды не станет ни вас, ни нас.
Он сел на соседний стул, наклонился ближе и спросил:
— Ты как? Может, вернёмся домой?
— А тебе больше не нужно проверять датчики?
— День-два ничего не решает.
Возвращались они так же молча, только теперь пошатывало, то ли от страха, то ли от значимости тех изображений с экрана.
В доме Гнат поставил чай и казалось, гнетущее молчание становиться почти угрожающим. По-хорошему, стоило поговорить, но величина нового знания… про вселенную и другие расы была чересчур неохватной, чтобы выразить словами. Всё остальное отступало на задний план, становилось таким крошечным.
Хотя…
Налив каждому по большой чашке горячего чая и заправив его мёдом, Гнат сел на диван возле Соломки.
— Ну что, пришла в себя?
— Да. Думаю, да.
За время пути поверить, что Землю со всеми жителями на самом деле, реально, по-настоящему могут поработить стало гораздо проще. Однако теперь это следовало на время отодвинуть в сторону и забыть, чтобы не стать фанатиком, который не может жить нормальной жизнью, потому что живёт только возможными ужасами. Вероятность же подразумевает, что захвата может не произойти?
— Я хотела бы пока не думать о том, что ты мне показал.
— Правильно. Сейчас мы ничего не можем поделать, смысл думать? Нужно жить.
— Что-то не особо получается, — прошептала она.
— Поэтому мы и будем с тобой разговаривать. О наших проблемах.
— Каких проблемах?
— Не лукавь. Я вчера тебе сказал, каких.
Соломка молча сжимала губы. Разбираться надо, только страшно. Гнат медленно откинулся на спинку дивана и вытянул ноги.
— Хорошо, давай я начну. Мы слишком разные.
— Почему?
— Я мужчина, ты женщина.
Соломка растерялась и с трудом стала подбирать слова.
— Ну конечно, мы разного пола. Это же естественно. Ты, может, издеваешься?
— Я? Уверен, ты думаешь, что мы слишком разные, и ничто таких разных не объединит, разве нет?
Ответить было нечего.
Гнат отвёл глаза и вдруг уверено заявил:
— Вижу, с «разными» я угадал. Ну что же, если мы оба сомневаемся, лучше сразу расстаться. Нечего травить друг другу существование.
— Что? — от неожиданности завопила Соломка, чуть не расплескав чай. Кружку пришлось поставить на стол. Нет, ну она сомневается, конечно, но не настолько же!
— Даже не подумаю! — она прищурила глаза и вызывающе задрала подбородок. — Как ты вообще можешь так говорить? Даже думать над этим вариантом не собираюсь — и тебе не позволю! Такой вариант даже не рассматривается, слышишь? Чтобы больше ни заик…
Он вдруг быстро улыбнулся и Соломка поняла — её провели. Всего за несколько секунд, которые она представляла, что они сейчас расстанутся, что Гнат просто развернётся и уйдёт, не пытаясь наладить отношений, всё остальное отошло на задний план. Страх потерять его оказался больше всего остального. Больше страха перед людским осуждением. Больше страха перед прилётом инопланетян. Больше всего.
— Хорошо, не будем расставаться, — покладисто согласился он, но глаза смеялись. Провёл, да ещё так легко!
— Ах, ты!..
— Что? Видишь, как просто всё решается?
— Ты специально так сказал, чтобы меня напугать!
— Я же твоя пара. Моё право — помогать, как умею.
— Я не смогу жить без тебя, верно? — тихо спросила Соломка, не отводя глаз.
— Не знаю, но хотелось бы, чтобы не могла. И уверен на все сто, что я без тебя точно жить не могу.
Соломка не дослушала, наклонилась и оказалась в его объятьях.
— Ты так близко, — пробормотал Гнат, глубоко вздыхая и почти прижимаясь носом к её носу. — Это просто пытка, когда ты спишь в паре метров, а дотронуться нельзя. Когда ты сидишь рядом, но я тебя не обнимаю. Когда ты прижимаешься ко мне, но боишься продолжать. Ты даже не представляешь, какая это ужасная пытка.
— Мне тоже всё время хочется к тебе прикоснуться.
— Это радует. Так что, ты, похоже, за день совсем не устала?
— Совсем не устала, — клятвенно подтвердила Меланья, не отводя глаз.
По крайней мере, на поцелуй сил хватит, добавила она про себя. И на всё остальное тоже.
Всё остальное случилось тут, в доме, затерянном посреди снежного леса, где только ветер и еле слышные шорохи за окном, а внутри большая кровать и тёплый зверь.
Это было слишком личным и большим, чтобы случится где-нибудь в другом месте, к примеру, в Ленсуазе, думала Соломка в полудрёме, в горячих объятиях мужчины, который стал чем-то большим, чем сомнения и страхи. Сомнения всегда тебя преследуют, верно? Тут приходится или сомневаться — или жить.
Они выбрали жить.
И пусть только попробует меня разочаровать! — думала Соломка, но даже мысли текли с трудом.
Соломка попыталась пробормотать эту угрозу вслух, но не смогла.
— Спи.
Заснула она с приятными мыслями, вспоминая, как гармонично сложилась сладость его запаха с теплом его кожи, с его крышесносными прикосновениями. Каждый глоток воздуха с каждым поцелуем, и с каждым движением тела.
Оказывается, Гнат умел такое… так умел делать, что невольно приходили мысли, зачем было тянуть и лишать себя любви? Знай Соломка заранее, что он с ней сделает, в какое состояние погрузит, пожалуй, пришла бы к нему домой, вытащила за волосы посторонних Лер, а Зверя заперла в подвале до тех пор, пока они «не решат все проблемы».
Придётся ему чаще демонстрировать свои умения, теперь-то, когда Соломка убедилась в его способности показывать на деле, что такое пара существ, предназначенных друг другу.
День начался просто и буднично — со спора, кто и из чего будет готовить завтрак. Гнат предлагал открыть банку с ветчиной, порезать её и положит на хлеб, а Соломка уверяла, что завтрак — главный приём пищи за день, поэтому должен быть обязательно горячим, то есть это яичница или омлет.
— Так и главный? — спрашивал Гнат. — Не знаю, как у вас, людей, а у нас каждый приём главный.
Но от темы ему уйти не удалось и в итоге они совместными усилиями пожарили на завтрак яичницу с ветчиной и сделали тосты.
А потом занялись продолжением вчерашнего знакомства. Соломка и представления не имела, сколько времени, сил и энергии отбирают занятия любовью. Понятно теперь, почему Троя практически забросила подругу и всё свободное от работы время сидит дома. И как, оказывается, приятно потратить целый день только на любовь, еду, просмотр телевизора и чтобы валяться на диване. Причём нагота становится чем-то настолько нормальным, что необходимость ходить в одежде даже раздражает.
Следующие сутки тоже прошли в чередовании вышеперечисленных занятий в разнообразных комбинациях.
Соломке казалось — странно, что их никто не беспокоит, не требует, чтобы Гнат проверял датчики дальше, но соплеменники словно знали, что парочка занята друг другом и отвлекаться на остальной мир не желает, поэтому к дому не приближались, и даже по телефону не звонили.
— Тебе точно не нужно больше проверять периметр? — спрашивала Соломка и Гнат уверял, что нет, иначе бы его уже дёрнули.
— Представь, что мы на этой планете одни, — улыбался Зверь и желание спорить пропадало. Сложно спорить, когда к тебе прикасаются так уверено и ласково, и ты точно знаешь, что за этими прикосновениями последует. И знаешь, как скользит ладонь по его коже, как переливаются под ней мышцы. Как крепки его объятия. Как глубоко он приникает, дразня и заставляя подаваться ему навстречу. Ты заранее почти чувствуешь, как тлеет в теле нечто неконтролируемое, выливающееся во взрыв, который несколько бесконечных секунд купает в чистом блаженстве, так кто в здравом уме станет говорить в такое время о работе?
За оставшиеся дни их никто так и не потревожил.
Последние страницы доклада Гадук перелистал, не читая, и со скукой закрыл папку.
— Гросер законсервирован. Но уничтожать мы его не будем? — уточнил.
— Да. — Тартуга вдруг перестал хмуриться, как все последние несколько дней и светло улыбнулся. — Я, честно говоря, жутко устал от войны и политики. Знаешь, чего мне хочется? Бросить всё к черту, перекинуться и пожить в норе год-другой. Чем я хуже диких?
Стоит ли удивляться, что на следующий день Гадук не нашёл своего лидера ни дома, ни в офисе, а его телефон банально был выключен? Их предупредили…
Убедившись, что Тартуга отправился исполнять своё желание, Гадук занял его кабинет и, усевшись в глубокое кресло, прислушался к тишине. Каждая папка, каждый предмет, будь то стол, стул или ручка в стаканчике подтверждали — его черёд нести груз.
Его черёд отвечать за Племя.