Солотчинские были

Талантливый военачальник

конце прошлого века жила в Солотче семья Кокоревых.

Глава семьи, Иван Федотович, и его жена, Мария Федоровна, крестьянствовали, растили детей в нужде и бедности. И решил Иван Федотович отправиться на заработки.

Летом 1904 года уехал он в Петербург и поступил работать на Путиловский завод. Сначала его определили сторожем, потом он стал чернорабочим, хожалым (была и такая должность) и, наконец, контролером проходной завода.

Ежегодно он навещал семью в Солотче и одного за другим брал с собой на Путиловский подраставших сыновей — Александра, Федора, Сергея… И младший сын, Петр (родился он 12 июня 1900 года), веселый, бойкий мальчик, как только окончил начальную школу в Солотче, один уехал к отцу в Петербург.

Отец сумел устроить Петю учеником токаря в механические мастерские. Петр полюбил свое дело, дружный рабочий коллектив.

В 1915 году Иван Федотович тяжело заболел, расстался с заводом и уехал в Солотчу, где в том же году умер. Петр с братьями продолжал работать на заводе.

Октябрьская революция круто изменила жизнь молодого рабочего. В числе многих других Петр Кокорев в октябрьские дни 1917 года становится красногвардейцем, а осенью 1918 года добровольно вступает в ряды Красной Армии, которой отдает всю свою жизнь. Уже через два года он был принят в члены большевистской партии. Начал он службу рядовым бойцом и весь отдался изучению военного дела. Обучался он в полковой школе, окончил Первые Саратовские пулеметные курсы, после чего его назначили командиром взвода. Кокорев в совершенстве изучил вверенное ему оружие. За отличную стрельбу из винтовки его в конце двадцатых годов награждали грамотами, золотыми часами.

В тридцатых годах Петр Иванович окончил Военную академию имени Фрунзе, а вскоре поступил и в 1939 году окончил Академию Генерального штаба.

Так Петр Иванович Кокорев вырос в крупного военачальника Советской Армии.

В годы Великой Отечественной войны его способности широко проявились. В период военных действий генерал Кокорев занимал ответственнейшие посты начальника штаба 8-й и 59-й армий, 2-й ударной армии, начальника штаба Ленинградского военного округа. Он был военным огромной разносторонней культуры. Выполняя большую штабную работу, Петр Иванович много читал, хорошо знал литературу и искусство. Неустанно заботился он об идейной и военной подготовке офицерских кадров, был прост в обращении, вежлив. Подчиненные любили своего генерала за душевность и чуткость, а начальники и товарищи по службе — за распорядительность, глубокое знание штабного дела и неунывающий характер. Генералы С. М. Штеменко, И. И. Федюнинский и А. И. Андреев в своих опубликованных воспоминаниях о войне с чувством глубокого уважения упоминают имя своего боевого товарища, всегда энергичного, делового и веселого.

Боевая деятельность генерал-лейтенанта Кокорева высоко оценена Советским правительством. Он был награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденом Суворова II степени, орденами Кутузова I и II степени, орденом Красной Звезды и медалями «За оборону Ленинграда», «За взятие Кенигсберга» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне».

После войны П. И. Кокорев продолжал военную службу начальником штаба Ленинградского военного округа.

Выбрав свободное время, он навестил Солотчу и Рязань, где встретился с родными и близкими ему людьми. И всякому, глядя на него, казалось, что ему жить и жить, «сквозь годы мчась», как сказал поэт. Но случилось неожиданное и непоправимое: 18 августа 1946 года он, сорокашестилетний человек, энергичный и жизнерадостный, скоропостижно умер. Причина смерти — почти не дававшая себя знать болезнь сердца. Похоронен он с воинскими почестями в Ленинграде на Волковом кладбище.

Жена П. И. Кокорева Мария Александровна вырастила сына и двух дочерей. Старшая дочь, Евгения, побывавшая вместе с отцом на фронте, взволнованно рассказала о своем отце:

— Когда меня спрашивают: «Кто был твой отец?» — я всегда начинаю с того, что он был путиловским рабочим, хотя отец всю жизнь был человеком военным. На Путиловском заводе, куда он пришел мальчишкой, ему довелось поработать совсем недолго — началась революция, и он пошел воевать. А вот любовь к заводу, к своей рабочей профессии он пронес через всю свою жизнь. Не будет преувеличением сказать, что звание путиловский рабочий для него было не менее дорого, чем воинское. Революция сделала отца солдатом, но он частенько имел привычку говорить: «Эх, был бы я, ребята, первоклассным токарем-универсалом, а может, и директором завода!»

Его всегда тянуло к обычной человеческой работе. В редкие свободные дни он вечно что-нибудь мастерил по хозяйству. Он умел делать все: и столярничать, и слесарничать, и паять, и шить, и чинить. Любой квартирный ремонт мы всегда делали сами.

Помню, собралась я как-то нести в мастерскую тапочки, но отец остановил меня. Достал свой старинный черный сундучок с инструментами (этот сундучок при переездах паковался последним, а распаковывался первым), вынул оттуда дратву, шило, иголку и усадил меня за работу. «Тут, — говорит, — и показывать-то нечего, сама зашьешь». И верно, зашила быстро и крепко.

И книги переплетать отец научил. К ним он питал особую слабость. Жалел всегда, что мало у него времени для чтения. Мы любили копаться в его книгах. Он не запрещал, но строго требовал, чтобы все было положено на место. За неряшество снисхождения не было. Сам он отличался строгой аккуратностью во всем: и в делах, и во внешнем виде, и даже в разговоре. Кстати, отец очень редко повышал на кого-либо голос, а бранных слов вообще никогда не говорил. И если он скажет, бывало: «Черт знает что», это значило, мы или кто-то из взрослых совершили недопустимое.

Лучшим подарком в семье считалась книга. Эта традиция пошла у нас от отца.

Как много отец ни рассказывал нам о революции, о том, как восемнадцатилетним парнишкой ушел прямо от станка в Красную Армию, как воевал с белыми, как учился в «Выстреле» (Высшие стрелковые курсы), все-таки мысли неизменно возвращались к детству, которое провел в родном селе Солотче, к рабочей юности, когда он жил и работал в Питере на Путиловском заводе. При этом отец доставал и с гордостью показывал пожелтевшую карточку, на которой он снят за токарным станком.

Дед мой, как известно, постепенно забирал сыновей, подраставших в Солотче, в Питер, на Путиловский. Так накрепко и были связаны в отцовской семье рабочий Питер и крестьянская Солотча. Не потому ли в отце так тесно переплелись необыкновенное трудолюбие и твердость характера, беспредельная любовь к родной земле и завидное для сурового военного человека бережное отношение к людям, к своим подчиненным.

Мне посчастливилось почти полгода пробыть с отцом на фронте. Было это в 1944 году. Никогда не забуду, как в начале весны он часто напоминал командирам, чтобы солдат, отличившихся в боях, дней на семь — десять отпускали на побывку домой, особенно тех, чьи деревни и села освободили от немцев, пусть, мол, помогут по хозяйству.

И вообще, сколько я помню, отец всегда первым проявлял инициативу в оказании помощи гражданскому населению: пожар ли, снежный занос, мост ли разрушило ледоходом или ливнем, летняя ли страда. Он ведь всегда был у нас на виду, потому что жили мы не на частных квартирах, а в военных городках.

Отец бережно относился не только к людям. На фронте бездомный скот не редкость, и, если попадалась где по пути корова или коза, он просил пристроить: «Видел в лесочке, подберите». Сам он подружился с потерявшей хозяина собакой, которая прошла с ним весь фронт. А однажды кто-то в деревне, сожженной немцами, принес в его домик запуганную, голодную кошку: видно, знал, что генерал не выгонит ее. Катька, так назвали кошку (в честь «катюши»: кошка не боялась канонады в отличие от собаки, которая забивалась куда-нибудь в угол), привязалась к отцу, как собака, и даже умела служить, чем изумляла всех, кто ее видел. Она исчезла, когда наши войска перешли на немецкую территорию. Отец шутил: «Не захотела уходить с родной земли».

Мне вспоминается зима 1946 года в Ленинграде. Она была суровой, снежной. Солдаты часто по ночам расчищали город, но однажды кто-то из военных отказал городу в этой помощи, и рабочие со второй смены не могли добраться домой. Тогда решили позвонить отцу — депутату Ленсовета. Это был один из тех случаев, когда отец повысил голос. Случилось так, что на расчистку в эту ночь вышли не только солдаты гарнизона — вместе с ними работали рабочие после второй смены, стихийно повысыпали на улицу многие ленинградцы. А потом в очереди за хлебом мы слышали, как люди говорили, что ночью по городу ездил веселый генерал и вместе со всеми расчищал лопатой снег.

В этом была доля правды.

Обычно со словами «штабной работник» ассоциируется скучноватый, исполнительный человек. Но отец был очень общительным, веселым по натуре человеком. Во-первых, он любил спорт. Вплоть до 1937 года играл в футбол и был хорошим хавбеком. Отлично играл на бильярде, хотя немало доставил маме беспокойных минут: она долгое время ставила знак равенства между бильярдом и азартными играми. Отец научил всех нас кататься на коньках, и мы всей семьей зимой ходили на «ножах», а летом играли в волейбол. Во-вторых, он отлично танцевал и брал призы не только по стрельбе, но и в танцах. А плясал просто здорово! Особенно вальс-чечетку и русского. В особый азарт он входил, когда приходилось где-нибудь в части вступать в перепляс с кем-нибудь из солдат. Уважали его солдаты не только за то, что мог он попросту и сплясать с ними, и поесть за общим столом, и песню спеть (любил очень петь под гитару и сам играл на гитаре), а за то, что дело солдатское знал хорошо. Не только стрелял метко, но мог разобрать и собрать любое оружие, не уступив в скорости солдату. Когда служил в авиации, будучи начальником штаба бригады, не удовлетворился специальностью летнаба, а научился сам управлять самолетом. Водил он и автомашину — не как любитель, а как настоящий шофер. И шоферы побаивались ехать с ним на неисправной машине — «услышит» и безошибочно скажет, какая неисправность. Этому я на фронте сама была свидетельницей.

Отец был очень скромным человеком и прекрасным семьянином. Моей матери можно позавидовать: она прожила с ним короткую, но счастливую жизнь. Фронтовые друзья знали, что генерал вместе с партийным билетом носил в кармане несколько писем от нас и при каждом удобном случае перечитывал их вслух. Иногда над ним даже подшучивали, продолжая вместо него говорить текст письма.

Хоть мать была самоучкой (отец сам помогал ей учиться), он никогда ни в чем не ущемил ее самолюбия. Не только нам, детям, но и товарищам своим всегда говорил, что и ордена, и звания, и академии — все это получено на двоих и пройдено вместе, все пополам. И это правда. Быть женой военного нелегко. А закалку мать, как и отец, получила в Красной Армии. Революция и повенчала отца с матерью. Они расписывались в Смольном. С Ленинградом и его людьми у отца связано было все самое дорогое.

Свои обязанности депутата Ленсовета он выполнял очень старательно. Помню, летом 1946 года мы жили в Разливе. В тот год к шалашу Ленина было большое паломничество не только ленинградцев, но и первых послевоенных туристов из других городов. Собрались к шалашу и мы. А дорога оказалась страшно разбитой, все мостки полуразрушены. Мы не ехали, а почти на себе тащили машину. Я больше всех возмущалась, что местные власти не нашли возможность починить дорогу. Отец в ответ иронизировал: «Ты же будущий журналист, вот и сигнализируй о недостатках, пиши в газету». Я написала. Утром отец взялся сам отвезти письмо в «Ленинградскую правду». Мы все удивились, когда в следующий выходной отец предложил снова поехать к шалашу. «Опять будем машину на себе тащить?» — «Ничего, вам полезно физическим трудом заниматься!» Пришлось ехать. Дорога была отличная: ее уже отремонтировали.

Для отца было свято все, что касалось Ленина. У нас сохранилось собрание сочинений Ленина, каждый том которого пестрит аккуратными отцовскими пометками синим и красным карандашом. Мы все трое — я, брат и сестра — учились по этим книгам; отцовская рука указывала нам, на чем надо сосредоточить внимание. Мне было приятно, когда мои мысли совпадали с отцовскими.

Конечно, отец был штабист, он должен был знать все о битвах. И нечего, пожалуй, удивляться тому, что он, глядя на карту, видел во много раз больше, чем видели мы, люди гражданские. Но меня всегда поражало другое: о каких бы битвах он ни рассказывал, он знал и как люди были одеты, и какое у них имелось оружие, и какая была в день сражения погода, на какой реке остановились, в каком лесу засаду сделали, с какой стороны к крепости подошли.

А как хорошо он знал и умел рассказывать о жизни русских писателей, художников, ученых! Сам того не замечая, он приобщал меня и сестру к литературе и искусству. Я стала журналистом, сестра — актрисой, и только брат дважды остался верен отцу — он военный инженер.

Всю свою жизнь отец отдал армии, прослужив в ней со дня создания до последних дней своей жизни. И умер он генералом при исполнении служебных обязанностей, но в душе он всегда оставался гражданским человеком — путиловским рабочим. И верил твердо, что настанет на земле время, когда военное дело будет лишь видом спорта, а не основной профессией человека.