Сольная партия

5

Бейкер грелся у камина, пока Морган листал папку.

– Как видишь, он объявился в шестьдесят девятом году. Убийство Вассиликоса. Именно тогда газеты впервые окрестили его Критянином.

– Потому что шофер утверждал, что он говорил с критским акцентом?

– Что, как сказано и в твоей папке, подтвердила и горничная из западноберлинского „Хилтона" месяц спустя, когда он уложил генерала Стефанакиса. – Морган читал не отрываясь. – Эта история с девушкой в – шкафу, пока они ждали Стефанакиса, – не лажа?

– Ни в коем случае.

– Отсюда и Критский любовник?

– Отсюда, а еще после аналогичного случая, описание которого тоже есть в деле. Что касается горничной, то это не изнасилование. С ней беседовал психиатр. У него сложилось впечатление, что она влюбилась в Критянина.

– Судя по упомянутым здесь фактам, можно сделать вывод, что многие греки видят в нем героя, – заметил Морган. – Похоже, Вассиликос и генерал Стефанакис – палачи в чистом виде.

– Отлично, – прервал приятеля Бейкер. – Итак, наш друг – простой критский крестьянин, герой Сопротивления. Ему не нравится правящий режим, который он считает фашистским. И он решает бороться. Прекрасно. Но есть один весьма важный момент. За прошедшее с тех пор время он совершил множество убийств по всему миру. Да, конечно, – обычно какая-нибудь террористическая группа брала на себя ответственность за случившееся, но мы и все крупнейшие разведки мира знаем, когда в деле замешан Критянин. У него характерный почерк, ни с кем другим не спутаешь. Читай дальше. Ты поймешь, что я имею в виду.

Бейкер снова раскурил трубку, а Морган углубился в содержимое папки.

В июне 1970 года Критянин убил, прямо в гостиничном номере, полковника Рафаэля Гальегоса, шефа полиции Страны басков, которая расположена в Пиренеях между Испанией и Францией. Убийство в мельчайших деталях напоминало случай Стефанакиса в Западном Берлине. Ответственность взяло на себя националистическое движение басков, много лет борющееся за отделение от Испании.

В сентябре того же года генерала Северо Филькао, главу бразильской секретной полиции, застрелил недалеко от Рио-де-Жанейро инспектор дорожной полиции, остановивший машину на тихой загородной дороге. Как и в деле Вассиликоса, погибли только генерал и его телохранитель. Шоферу убийца сохранил жизнь.

В ноябре 1970 года был убит Джордж Генри Дали, страховой агент из Бостона. Правда, журналистам не сообщили, что на самом деле Дали звали Сергей Куликов. Пять лет назад майор сбежал к американцам из берлинского разведотдела Советской Армии. Ребята из ЦРУ выдоили его досуха, а затем снабдили, как они горделиво считали, абсолютно достоверной новой биографией. Жена Дали прекрасно запомнила Критянина. Он мог убить и ее, но пощадил.

В 1971 году в Торонто пришла очередь Генри Джексона, экономиста, другого беглеца из России, жившего под вымышленным именем.

В том же году несколько месяцев спустя к списку прибавился генеральный консул Израиля в Стамбуле. Ответственность взяла на себя Турецкая народная освободительная армия.

Затем произошло самое впечатляющее преступление – убийство итальянского кинорежиссера Марио Форлани на фестивале в Каннах, ответственность за которое взяла на себя „Черная бригада" – фашистский противовес „Красным бригадам". Ее члены неоднократно угрожали Форлани из-за его фильма, высмеивавшего Муссолини.

– Значит, он не марксист-фанатик, – ответил Морган.

– Ты имеешь в виду случай в Каннах? Потрясающая история. Французы охраняли отель, в котором остановился Форлани, не хуже Форт-Нокс.[2] Гвардейцы снаружи. Агенты в штатском внутри. Все знаменитости жили там. Половина некоронованных королей Европы, большинство нынешних звезд Голливуда, пианист Джон Микали, София Лорен, Дэвид Найвен, Пол Ньюман и Бог знает кто еще.

– И он ухитрился справить дело посреди всей этой толпы?

– Все произошло очень просто. Форлани вышел из своего номера на пятнадцатом этаже с тремя девушками, собираясь спуститься к обеду. У его дверей стояли двое полицейских, и еще один – у лифта.

– И?

– Критянин материализовался в конце коридора, поразил режиссера наповал двумя выстрелами в сердце, – обрати внимание, с какого расстояния. И исчез за дверью пожарной лестницы подобно молнии.

– И никаких следов?

– Испарился с поверхности земли. Французская полиция перевернула отель вверх дном, но не нашла ничего. Большинство знаменитостей съехали в тот же вечер. Только пятки сверкали. Скандал поднялся страшный.

– А потом?

– Все в папке. В ноябре прошлого года он шлепнул Гельмута Клейна, министра финансов Восточной Германии, находившегося с визитом во Франкфуртском университете. Кампус тщательно охранялся. Наш друг прятался вместе с девушкой по имени Лизелотта Гофман, при последующем расследовании оказавшейся сторонником группы „Баадер-Майнхофф". По приказу террористов она хранила у себя оружие для передачи Критянину.

– И что же он?

– Появился, когда стемнело. В своем чертовом шлеме.

Морган снова обратился к папке.

– Отсюда следует, что Клейн вышел из дома ректора после приема в десять с небольшим. Критянин застрелил его из винтовки с оптическим прицелом с расстояния в триста метров. Потрясающий выстрел.

– И смылся. Девушку поймали, когда она пыталась избавиться от ружья. Большая часть деталей нам стала известна из ее допросов. Похоже, он наградил ее так же, как и горничную в берлинском отеле, и она тоже не возражала. Немку отбили друзья-террористы, когда ее перевозили в тюрьму в специальном фургоне.

– И она тоже исчезла?

– Да, но в феврале нынешнего года ее обнаружили в Лондоне. Она работала в магазине. Утверждала, что вышла замуж за некоего Гарри Фаулера, официанта из Кам-ден-Тауна, однако его так и не нашли. Брак с англичанином, естественно, делал ее гражданкой Великобритании. Немцы требуют девицу назад, как восточные, так и западные, а борцы за права человека стоят за нее горой. Сейчас она в следственном изоляторе в Тангмере близ Кембриджа. Правительство не знает, что с ней делать дальше.

– Могу себе представить. – Морган пробежал глазами еще несколько листов. – Отчет психолога, занимавшегося Лизелоттой Гофман, сделан просто прекрасно. Кто его автор?

– Доктор Кэтрин Рили. Американка. Аспирантка одного из Кембриджских колледжей. Она получила разрешение регулярно навещать Гофман.

– Почему?

– Терроризм – тема ее научных исследований. Рили проинтервьюировала всех известных европейских террористов, находящихся в заключении. То есть тех, к кому получила доступ. Полтора года назад она написала книгу „Феномен терроризма".

– Вспомнил, – воскликнул Морган. – Я читал ее. – Он достал сигарету. – Я подсчитал, что наш приятель меньше чем за три года прикончил около дюжины важных персон. Впечатляющий послужной список.

– И еще он знаменит тем, что держит нейтралитет, – добавил Бейкер. – Критский простолюдин, казавшийся антифашистом, заканчивает тем, что убивает министра из Восточной Германии, а также режиссера-коммуниста.

– Но если подвернется фашист, он от него тоже не отказывается.

– Как и от двух очень важных беглецов из России, которых американская и канадская службы безопасности, казалось, спрятали лучше некуда.

– А каковы последние новости с фронта международного терроризма? – поинтересовался Морган. – В Ольстере я как-то подотстал от жизни.

– Различные группировки со всего мира установили прочные связи между собой, – ответил Бейкер. – Например, японцы, ответственные за бойню в тель-авивском аэропорту, готовились в тренировочных лагерях ливанских террористов. Оружие, в основном гранаты и автоматы Калашникова, поставили им члены банды „Баадер-Майнхофф". Да и Фронт освобождения Палестины тоже приложил к этому руку.

– Отличная подобралась компания.

– По имеющейся у нас информации, в начале нынешнего года в Дублине в обстановке строгой секретности состоялась конференция террористических организаций, в которой принимали участие маоисты и анархисты со всего мира.

– А ИРА выступала в качестве хозяина?

– Смотря какую ветвь ИРА ты имеешь в виду.

– Маоисты, анархисты – к чертям собачьим их всех. Мне нужен Критянин. – Морган взял карандаш и пододвинул к себе блокнот. – Что на самом деле мы знаем о нем?

– Он невысокого роста.

– Но сильный физически.

– Умен и находчив. Без каких-либо затруднений может путешествовать где угодно.

– Солдат.

– С чего ты взял?

– Действует по-солдатски – точно, организованно. Когда появляется цель, он без колебаний устремляется к ней. Не разбрасывается. Несколько раз уже щадил людей. Например, шоферов в Париже и Рио-де-Жанейро.

– Но не Меган.

– Верно, – спокойно кивнул Морган. – Он переехал ее, как бродячую собаку. И это его единственная ошибка.

– А еще не забывай самого важного, – добавил Бейкер. – Он с Крита.

– Но говорит также по-немецки, по-французски, по-испански и по-английски. Профессиональный солдат? Путешественник, объехавший весь свет? – Морган покачал головой. – Я не стал бы утверждать с такой уверенностью, что нам известна его национальность. Скорее всего мы ищем человека, который в случае нужды может выдавать себя за уроженца Крита.

– С чего же ты собираешься начать поиски?

Морган пожал плечами.

– Не знаю – пока. Ну, скажем, с девицы Гофман. Возможно, она не говорит всего. Не исключено, что стоит нанести визит доктору Рили. Ты ее видел?

– Имел удовольствие. Эта особа не любит полицейских. При сенаторе Маккарти она глазом моргнуть не успела бы, как предстала перед комиссией по расследованию антиамериканской деятельности. Кстати, вот один факт, не упомянутый в досье. Извлеченная из головы Кохена пуля выпущена из „маузера", причем очень редкой модели – образца тридцать второго года, калибр 7,63 с шарообразным глушителем. Во время войны это оружие использовалось в подразделениях германской службы безопасности.

– Я знаю пистолет, о котором ты говоришь, – отозвался Морган. – В свое время их сделали очень немного.

– Верно, а сейчас эту модель просто не достать. Согласно данным компьютера, за все время существования данного оружия в Соединенном королевстве из него было совершено только одно убийство. В прошлом году в Лондондерри. Погиб сержант армейской разведки.

– Критянин был в Ольстере? – поразился Морган.

– Нет. Убийца – террорист по имени Теренс Мерфи. Патруль застрелил его при попытке скрыться, как и некоего Пата Фелана. Любопытно, что у Фелана тоже имелся такой „маузер". Мы пытались вычислить поставщика оружия, но безуспешно.

– Интересно, – пробормотал Морган. – „Маузер", из которого совершено покушение на Кохена, мог происходить из того же источника.

– Мои люди сейчас разрабатывают эту версию. Но, честно говоря, пока мы не слишком далеко продвинулись. Так что… – Бейкер спрятал папку в чемоданчик. – Теперь ты знаешь о Критянине столько же, сколько я. Что думаешь предпринять?

– Что-нибудь придумаю.

– Не сомневаюсь, – мрачно бросил Бейкер, берясь за ручку двери. – Учти, Аза, теперь мы квиты.

Морган выждал несколько секунд после ухода детектива, а затем, схватив плащ, бросился за ним следом. Из двери на улицу он увидел его удаляющуюся фигуру. На углу суперинтендант задержался в надежде поймать такси. Морган вернулся в дом, спустился в гараж, сел в „порше" и запустил двигатель.

Он уже ждал, притаившись в тени деревьев напротив квартиры Фергюсона на Кавендиш-сквер, когда из подъехавшего такси вылез Бейкер, расплатился и вошел в подъезд. Морган подождал еще чуть-чуть и последовал за ним.

Когда Ким открыл дверь, Морган отодвинул его плечом и проследовал прямо в гостиную. Фергюсон сидел за столом. Перед ним лежала папка с делом Критянина. Бейкер стоял рядом с шефом.

– О Господи! – вырвалось у суперинтенданта.

– Как я от тебя устал, Аза, – вздохнул Фергюсон.

– Ну, ладно, – произнес Морган. – Хватит разыгрывать дурачков. Вам нужен Критянин. Мне тоже. Так почему же нельзя назвать вещи своими именами?

– В том-то и дело, приятель. Официальное наше сотрудничество невозможно.

– Понимаю. – Морган бросил взгляд на Бейкера. – Предполагалось, что я преисполнюсь благодарности к старому приятелю за оказанную услугу и с диким ревом брошусь на поиски по собственной инициативе. А если что случится – никто не виноват, кроме меня одного. Верно?

Фергюсон откинулся на спинку кресла.

– А такое возможно, Аза? Ну, что ты бросишься с ревом и найдешь что-нибудь? Что-нибудь стоящее?

– „Маузер", например, – бросил Морган. – Если, конечно, смогу выйти на его поставщика.

– И где же ты намереваешься найти такую информацию? – поинтересовался Бейкер.

– В Белфасте.

– В Белфасте? – не поверил своим ушам детектив. – Ты сошел с ума.

– Пусть так. По другую сторону баррикад есть люди, готовые помочь мне по старой дружбе.

– Вроде Лиама О'Хагана? Потому что вы служили вместе? Там ты получишь только одно – пулю в голову.

– А еще, Аза? – перебил подчиненного Фергюсон. – Что еще тебе понадобится?

– Перед отъездом я хотел бы побеседовать с Лизелоттой Гофман. Скажем, завтра утром.

– Свяжитесь с доктором Рили и организуйте встречу, суперинтендант, – приказал Фергюсон.

– Мне также нужен список всех покушений, упомянутых в вашем досье. Даты, место, обстоятельства.

Морган направился к выходу.

– Аза, – бросил ему вдогонку Фергюсон. – Для меня ты в отпуске сроком на месяц.

– Разумеется.

– Но если мы хоть чем-нибудь можем помочь…

– Понимаю, – ответил Морган. – Звоните.

В 1947 году, когда на горизонте начали собираться первые грозовые облака „холодной войны", Дж. Парнелл Томас и его комиссия по расследованию антиамериканской деятельности приняли решение проверить, не пустил ли коммунизм ростки в Голливуде.

Девятнадцать сценаристов, продюсеров и режиссеров организовали группу сопротивления, считая, что комиссии нет никакого дела до их политических убеждений. Одиннадцать из них вызвали в Вашингтон для дачи публичных показаний. Бертольд Брехт спешно уехал в Восточную Германию. Оставшиеся десять единодушно отказались отвечать, воспользовавшись гарантией свободы слова, содержащейся в первой поправке к Конституции США.

Последствия скандала затронули всю киноиндустрию. В нем оказалось замешано гораздо больше людей, нежели знаменитая десятка. Последовавшие сенатские расследования исковеркали судьбы многих актеров, сценаристов и режиссеров, навсегда потерявших работу.

Среди пострадавших оказался и сценарист Син Рили, по происхождению ирландец, известный своей несдержанностью на язык. Несмотря на ранее полученные им два „Оскара" за лучший сценарий, он внезапно остался без работы. Его жена, долгие годы страдавшая от больного сердца, не смогла перенести напряжения и волнений тех ужасных лет и умерла в 1950 году – том самом, в котором ее муж отказался явиться на заседание возглавляемого Джозефом Маккарти подкомитета.

Но Рили не думал сдаваться. Покинув Голливуд, он с восьмилетней дочерью обосновался в старом полуразвалившемся фермерском домике в долине Сан-Фернандо и несколько лет зарабатывал на жизнь как „сценарный доктор". Если у кого-то возникали проблемы, он отдавал сценарий Рили, и тот за вознаграждение переписывал его. Естественно, имя Рили не появлялось в титрах.

В общем-то, на жизнь Син не жаловался. Он написал два романа, посадил виноградник и вырастил дочь, подарив ей всю свою любовь, понимание и благородство и научив уважать землю и все лучшее в людях, а еще – ничего не бояться.

Кэтрин выросла угловатой, нескладной смуглой девочкой с серо-зелеными глазами и черными волосами, унаследованными от матери, еврейки из Варшавы. В 1962 году она окончила факультет психологии Лос-Анджелесского университета, занималась экспериментальной психиатрией в Тавистокской клинике в Лондоне и защитила докторскую степень в Кембридже в 1965 году.

Оттуда она направилась в Вену, в Хольцеровский институт для психически неуравновешенных преступников с целью глубже исследовать интересовавшую ее тему – психопатологию насилия. Именно там она впервые столкнулась с удивительным феноменом наших дней – с партизанской войной в городских условиях. И с террористами – выходцами из буржуазной среды.

В последующие годы Кэтрин Рили продолжала свои научные изыскания и опросила множество интересующих ее людей почти во всех крупнейших городах Европы. Порой ей приходилось работать совместно с государственными службами, что вовсе не приводило доктора в восторг.

Она постоянно поддерживала самые тесные контакты с отцом и по меньшей мере дважды в год приезжала домой. Тот, в свою очередь, навещал дочь в Европе, особенно когда работа над сценарием итальянского фильма привела его в Рим. Дела Рили пошли лучше. Его имя вновь стало появляться на экране. Он завоевал призы за лучший сценарий на фестивалях в Берлине, Париже и Лондоне. Но в 1970 году тяжелейший сердечный приступ свалил его на пороге домика в Сан-Фернандо.

Горестное известие застало Кэтрин в Париже, в Сорбонне. Она сразу же вылетела домой. Рили держался изо всех сил, дожидаясь дочь, и, когда она наконец появилась в палате, голубые глаза на его мужественном загорелом лице, ставшем вдруг таким старым, блеснули ей навстречу знакомым светом. Она взяла его за руку. Он улыбнулся и умер.

На похороны пришли все: режиссеры, актеры, продюсеры, чиновники, те, кто боялся заговорить с Рили в трудные годы. Кто поворачивался и уходил прочь, стоило ему появиться неподалеку. Теперь же, когда он умер, даже пошли слухи, что Академия, возможно, учредит специальный приз его имени.

Как и подобает католичке старого закала, Кэтрин отказалась от кремации и стояла на кладбище у свежей могилы, принимая рукопожатия, и ненавидела, ненавидела всех этих трусов и лицемеров, чередой проходивших мимо.

А потом она сбежала в фермерский домик в долине Сан-Фернандо, но это не помогло – все вокруг напоминало об отце.

Кэтрин не к кому было обратиться, ибо одному отец не научил ее – как строить отношения с противоположным полом. Все ее романы отличались скоротечностью и по-настоящему не затрагивали чувств, а следовательно, не удовлетворяли и физически. Печальная истина заключалась в том, что ни один из встреченных Кэтрин мужчин не шел ни в какое сравнение с отцом.

Когда она находилась уже на грани срыва, спасение пришло в виде письма с английской маркой и кембриджским штемпелем, которое однажды утром появилось в почтовом ящике. В письме содержалось приглашение вести исследования в колледже, где Кэтрин прежде работала, и она ухватилась за предложение, увидев в нем спасительный выход.

С тех пор все наладилось. Казалось, она вернулась домой. У нее была работа, рукопись ее книги и Кембридж во всей своей красоте. Особенно красивым казался он в то замечательное апрельское утро 1972 года, когда Кэтрин впервые встретила Джона Микали.

Всю ночь она просидела над гранками пятого издания книги. Издатели просили закончить редактуру к пятнице. Вместо того чтобы лечь спать, Кэтрин решила не ломать привычный распорядок дня: надела спортивный костюм, села на велосипед и поехала в центр, такой чистый, тихий и красивый в ранний утренний час.

Пятнадцать минут спустя она бежала по тропинке вдоль газонов, спускающихся к реке. Кэтрин прекрасно себя чувствовала. Она отлично поработала ночью и теперь наслаждалась свежим утренним воздухом. Вдруг она услышала за спиной чьи-то шаги. Ее догнал Микали. На нем был простой голубой спортивный костюм и кроссовки, а на шее – белое полотенце.

– Прекрасное утро для бега, – заметил он.

Кэтрин сразу узнала его – еще бы, ведь афиши с его фотографией вот уже две недели висели повсюду в Кембридже.

– Да, почти как всегда.

Лицо музыканта осветилось улыбкой.

– А вы тоже из Америки. Мой день начался с везения. Вы здесь учитесь по обмену?

Ирландская сторона характера взяла верх, и Кэтрин громко рассмеялась.

– Те времена давно в прошлом. Я педагог. Преподаю в университете. Меня зовут Кэтрин Рили. Я из Калифорнии.

– Ничего себе! Я тоже. Мое имя Микали – Джон Микали.

С чувством некоторой неловкости она приняла протянутую руку, и тут же от странного волнения по коже побежали мурашки и в желудке разлился холод – новое и непонятное ощущение…

– Знаю. Сегодня вечером вы исполняете Четвертый концерт Рахманинова в сопровождении Лондонского симфонического оркестра.

– Надеюсь, придете?

– Вы, наверное, смеетесь. В первый же день студенты с ночи стояли у касс, в продаже не осталось ни одного билета.

– Пустяки, – бросил Микали. – Где вы живете?

– В Нью-Холле.

– К полудню у вас будет билет.

Кэтрин не могла отказать, да и не хотела.

– Очень мило с вашей стороны, – только и сказала она.

– После концерта в Тринити-Колледже состоится прием в мою честь. Могу ли я прислать вам приглашение и на него тоже? Там будет жуткая тоска, если, конечно, вы не придете. – Не дав девушке времени на ответ, Микали посмотрел на часы. – Ого, оказывается, уже поздно. На сегодняшнее утро у меня назначена четырехчасовая репетиция, а с Преви лучше не связываться. До вечера.

Он развернулся и убежал, а Кэтрин стояла и смотрела ему вслед, захваченная ощущением заключенной в нем силы и взволнованная, как никогда прежде.

На приеме она следила за ним из противоположного угла зала. Бархатный костюм, черная шелковая рубашка с открытым воротом, золотой крест на шее – все в Микали соответствовало ставшему привычным образу. Вокруг него толпился народ, но он проявлял признаки беспокойства и беспрерывно озирался по сторонам. Когда он заметил ее, его лицо озарилось улыбкой. Он взял два бокала с шампанским у проходившего мимо официанта с подносом и направился прямиком к Кэтрин.

– Я звонил в колледж, – начал Микали. – Почему вы мне не все сказали? Что вы – доктор Рили, какую занимаете должность, и все такое?

– Мне показалось, что все это неважно.

– Как я сегодня играл?

– Сами знаете, что отлично, – просто ответила Кэтрин и взяла протянутый бокал.

Микали улыбнулся и чокнулся с ней.

– За Кэтрин Рили, очаровательную католичку, за ее ум, интуицию и тонкий музыкальный вкус, а также за то, что в ближайшие три минуты она уведет меня отсюда и покажет Кембридж.

– Не католичку, а еврейку, – заметила Кэтрин. – Моя мать еврейка, значит, и я тоже.

– Вношу поправку. За Кэтрин Рили, очаровательную еврейку. Следует ли отсюда, что вы еще и готовить умеете?

– О да, конечно.

– Замечательно. А теперь сматываемся. Давайте покатаемся на пароме и полюбуемся с воды романтично мерцающими в лунном свете шпилями Кембриджа.

Через полчаса пошел дождь, поэтому, когда им наконец удалось пристать к берегу, оба вымокли до нитки. Когда же такси добросило их до Нью-Холла, дождь полил еще сильнее, и вода с них струилась ручьями.

Кэтрин открыла дверь и уже собиралась войти внутрь, но Микали мягко остановил ее.

– Нет. В первый раз я должен на руках перенести тебя через порог. Таков греческий обычай, а мы все большие традиционалисты.

Позже, около трех часов ночи, когда наконец наступила пауза и Джон потянулся за сигаретой, Кэтрин повернулась к нему.

– Как чудесно. Я и не подозревала, что бывает так хорошо.

– Спи, – нежно ответил он и обнял ее. Дождь перестал, лунный свет струился в окно. Джон Микали долго еще лежал и курил, уставившись в потолок. Его лицо было серьезным и мрачным. Девушка застонала во сне, и он инстинктивно прижал ее к себе покрепче.

– Ты знаешь, что это дерево посажено Милтоном? – спросила Кэтрин.

Они сидели под шелковицей в саду Крайст-Колледжа.

– Мне это абсолютно безразлично. – Микали поцеловал ее в шею. – В такой день, как сегодня, ничего не имеет значения. В Кембридже весна, а тебе надо идти работать.

– Только до конца недели, а затем наступит благословенный отпуск.

– Ох, не знаю, не знаю. Не нравится мне твоя работа. Жестокость, убийства, терроризм. Неподходящее занятие для женщины, хотя что я говорю? Ни для кого не подходящее занятие!

– Ладно тебе, – перебила Джона Кэтрин. – А как насчет твоей службы в Иностранном легионе в Алжире? Я же читала журналы. В какие игры ты сам тогда играл?

Микали передернул плечами.

– Я был просто мальчишкой. Записался в Легион под влиянием момента. Решение, основанное на эмоциях. Но ты действительно их выискиваешь. Вчера вечером кто-то рассказал мне, что ты работаешь с той немкой, ну, которая связана с группой „Баадер-Майнхофф". Я и не знал, что она здесь.

– Да, в Тангмере. В специальном правительственном учреждении недалеко отсюда.

– Понятно. Ты официально занимаешься ею?

После некоторого колебания Кэтрин ответила:

– Да, иначе бы я ее не увидела. Однако надеюсь, мне все же удалось завоевать ее доверие.

– Ведь именно она спрятала того типа, которого газеты величают Критянином, у себя в комнате, когда он застрелил министра из ГДР?

– Точно.

– Я в тот момент находился там. Выступал с концертом в университете. – Они встали и побрели по дорожке. – Не понимаю. Полиция наверняка добилась от нее описания внешности убийцы. Мне всегда казалось, что немцы весьма ответственно подходят к делам подобного рода.

– Он постоянно носил маску. Знаешь, вроде чулка на голове с дырками для глаз, носа и рта. Даже если бы она и захотела, то все равно не смогла бы описать его.

– Что значит – даже если бы и захотела?

Кэтрин Рили улыбнулась.

– Чтобы не скучать, он занимался с ней любовью.

– В маске? Наверное, очень неудобно.

– Не знаю. Не пробовала.

Позже, на пароме, Микали сказал:

– У меня на Гидре есть вилла. Знаешь такой остров?

– Да.

– Вдали от цивилизации. Туда можно добраться только на лодке либо перейти через горы пешком или верхом на муле. Впрочем, в доме есть телефон. Если заблудишься, достаточно найти столбы телефонной связи и идти вдоль проводов.

– Заблужусь?

– Ты же говорила, что с будущей недели у тебя отпуск. Вот я и подумал, не пригласить ли тебя на Гидру? У меня тоже есть три свободные недели, а потом мне надо быть в Вене. Подумай над моим предложением.

– Уже подумала.

Еще через несколько часов, в телефонном разговоре с Девилем, он сказал:

– По вашему совету я установил с ней контакт и могу заверить вас, что немочка не причинит нам забот. Все в полном порядке.

– Хорошо, значит, можно не беспокоиться. Что вы намереваетесь делать теперь?

– В субботу уезжаю на три недели на Гидру. С доктором Рили.

Девиль на миг утратил дар речи.

– Господи помилуй, Джон. Зачем?

– Просто хочется, – ответил Микали и повесил трубку.