Соправитель

Глава 8

Тихвинский Введенский женский монастырь.

6 января 1752.

Екатерина Алексеевна устала. Наверное, так, через усталость и неопределенность собственной судьбы и смиряются люди. От бессилия смиряются, или от горя. Могут быть и такие, кто истово верит в Бога и действительно выбирает путь служения Ему. Великая княгиня была на грани того, чтобы принять.

Принять Бога в себе, но не постриг. Ее страшила судьба, при которой придется до конца своих лет жить в келье и кроме как с монахинями, ни с кем не общаться. Любознательная натура Екатерины противилась до скончания своих дней читать только богословские произведения.

— Как я могла потерять все то, что имела? Как разрушала собственную семью? В Европе столько примеров, где мужья просто тираны, или дураки, может и уроды. У меня же все было хорошо, — разговаривала сама с собой Екатерина Алексеевна.

Она жила уже как месяц в Введенском монастыре, не сильно чтобы и далеко от Петербурга. Зачем именно эту обитель выбрал архиепископ Арсений? Может у него свои расклады и планы на Великую княгиню. Не зря же он постоянно ее убеждает в нужности сохранить за церковью те земли, что она на сегодняшний день имела.

— Вот зачем я тут! — Великую княгиню осенила догадка. — Мне показывают образец хорошего монастырского хозяйства.

Действительно, Тихвинский Введенский монастырь отличался образцовым укладом во всем, и те полторы тысячи душ, что были приписаны к нему, жили лучше иных. Екатерине уже приходилось видеть жизнь церковных крестьян, и она была неприятно удивлена, как ей казалось, нищетой, но Великая княгиня нищеты еще не видела. Выехав из дворцов, Екатерина Алексеевна окунулась в мир, который для нее был чужд. Среди монахов были люди образованные, но все как-то однобоко. Конечно же, разговаривать о Вольтере или Монтескье в монастырских стенах было даже опасно, но ведь есть много иных тем, к примеру, история или государственное управление.

В дверь постучали. Екатерина знала, что к монахиням часто заходят без стука и какого-либо предупреждения. Что могут скрывать те, кто отдал свою жизнь служению Богу? В этом отношении Екатерина Алексеевна выгодно отличалась. Некоторый пиетет все же перед ней проявляли. Да и еда была отдельной и не всегда плохой. Великая княгиня могла совершать прогулки в любое время, даже дозволялось чтение книг по истории.

— Входите! — сказала Екатерина.

На пороге возник архиепископ Арсений. Через некоторое время вошел и московский архиепископ Платон. Эта двоица церковных иерархов чуть менее девяти месяцев назад взяла на себя заботу о перевоспитании Великой княгини. И Екатерина не могла не признать, что у них кое-что получилось. По крайней мере, она, действительно, сожалеет о своих проступках.

— Ваше высочество! — скорее из-за необходимости, чем с искренним почитанием, поздоровался Арсений.

— Ваше высочество! — Платон же, казалось, был более искренним в приветствии.

Екатерина подошла за благословлением к обоим иерархам Русской православной церкви. Она решила, что некоторая толика наигранного почитания пришедших не повредит в деле ее возвращения ко двору.

— Екатерина Алексеевна, ты хочешь задать вопрос? — Спрашивал Арсений. — Задавай же. Сегодня у нас есть ответ.

Екатерина не спешила спрашивать, ей хотелось, чтобы вошедшие сами ответили на тот единственно актуальный и важный вопрос.

Платон усмехнулся и решил рассказать Екатерине Алексеевне о ближайшем ее будущем.

— Дочь моя, твое пребывание в обители, коли не будет иной уже твоей воли, можно и завершить. Государыня наша отправилась на суд Божий и лучшего время, дабы ты явились в Петербург, нет. Тем более, что ты, как скорбящая невестка, обязана быть подле гроба Елизаветы Петровны. — Сказал Платон и перекрестился.

Эти же действия повторили и Екатерина, и Арсений.

— Что будет, если Петр Федорович решит сослать меня в монастырь? — спросила Екатерина.

Оба иерарха церкви синхронно посмотрели друг на друга.

— Вот для чего, дочь моя, и нужен Руси патриарх и Церковь сильная, кабы души заблудшие защищать от обиды и кривды.

Екатерина сдержалась. Навык промолчать там, где очень хочется сказать опасные для последствий слова, в монастырях она развила необычайно. А сказать было что. И как патриарх заступился за жену Петра Великого, и как он стал последним патриархом Русской правоставной церкви. И что с этого заступничества для Евдокии Лопухиной вышло еще хуже.

— Скажите, отцы святые, коли муж мой решит силком повести меня в монастырь, чем сможете помочь вы?

Оба иерарха Церкви молчали. Они понимали, что ничем помочь не смогут. Светская власть в России стала столь сильнее церковной, что волей монарха можно и храмы закрывать. Да и самым первым человеком в церковной иерархии стал император, который возглавляет Священный Синод. Но признаваться в своем бессилии, невозможности как-либо действенно повлиять на мнение Петра Федоровича, ни Арсений, ни Платон не хотели. Для них становился актуальным вопрос о своем членстве в Синоде. И тут они примут любое решение Петра, чтобы только остаться на вершине церковной иерархии.

Стамбул.

12 января 1752 года.

Махмуд Первый уже собирался ложиться спать, когда стали приходить сообщения о том, что в Стамбуле начались беспорядки. Только вчера пришли сведения о подавлении восстания в Анатолии, и теперь опять… Однако, султан не растерялся. За время своего уже долгого правления было немало и бунтов, и их подавлений. Потому Махмуд не придал серьезного значения крикам и факелам на улицах столицы Османской империи.

— Что там происходит? — спросил Махмуд у Силахдар Дамата, одного из своих сподвижников.

— Повелитель! Чернь и янычары вышли на улицы и требуют резать всех неверных, обвиняя Вас, о Великий, и христиан в предательстве веры и поражениях в войне. — сказал Силахдар, находясь в глубоком поклоне, стараясь не смотреть на султана.

— Ничего, такое уже было! — отвечал Махмуд. — Пусть покричат!

Султан недооценил опасности. Ему не доложили, что из кафеса [по сути, тюрьма для наследника престола] был освобожден Осман. Махмуд не считал своего шехзаде [наследника] вообще хоть к чему-то способным. Может, потому и терял бдительность. Однако, рядом с уже немолодым наследником султана оказался прозорливый и деятельный Коджа Михмед Рагыб-паша. Это он решил использовать Османа для смены власти в империи, будучи уверенным, что нынешняя политика приведет к полному разрушению государства. Многим казалось, что султан только и занимается тем, что слушает музыку и читает запрещенные книги. В остатках армии, как и в обществе в целом, все еще оставалось желание отомстить России за те унижения, которые испытала страна.

Коджа Михмед Рагыб-паша соединял в себе два, казалось противоречащих друг-другу качества: он был, с одной стороны, поэтом и идеалистом, свято верящим в исключительное право осман повелевать народами, с другой же стороны, при всех высоких и идеалистических чувствах, этот деятель мог быть рациональным и отличным организатором. Рагыб-паша искренне верил, что Османская империя еще способна воспарять духом и нести знамя Аллаха за пределы своей пока еще большой родины.

— Остановитесь! — закричал султан, когда в его покои ворвались вооруженные люди.

Ятаган у предводителя отряда янычар сверкнул своим лезвием, и алая липкая жидкость Махмуда обагрила богатый ковер, который до этого всегда успевали спасти от загрязнения человеческой кровью.

На следующий день всем правоверным Стамбула было сообщено, что султан умер от сердечного приступа и что восходит звезда нового правителя Османа III [в реальной истории пришел к власти в 1755 году].

Как из рога изобилия, посыпались указы и повеления, направленные на то, чтобы все общество объединилось в едином порыве и встало на защиту империи. Богатые люди, оценив общее настроение масс, не противились закону, по которому они обязаны были отдать двадцать долей своего имущества в казну, как и поставить в формирующуюся армию рекрутов, таких, чтобы Аллах возликовал оценивая силу верных его сынов.

Между тем еще три дня в столице, как и в других городах, шли погромы и прямой грабеж гяуров, к коим причислили и евреев и армян и все иные народности, проживавшие до этого вполне мирно и формирующие немалую долю доходов империи.

Петербург.

14 января 1752 года.

— Канцлер, почему я узнаю о резко изменившейся обстановке только сейчас? Сколько времени прошло с того, как было заключено Вестминстерское соглашение между Пруссией и Англией? — максимально жестко я отчитывал Бестужева.

Уже было откровенно плевать на то, какой у него компромат на меня, как и на то, как арест канцлера скажется на системе управления. Просто некем было заменить. Все! Я император и коронуюсь сразу через сорок дней после похорон тетушки. Сейчас уже не особо можно оглядываться на всякого рода подозрения, а после коронации я стану помазанником Божим и вся сила самодержавной власти окажется в моих руках.

Да и посмотрел я на то, чем собирался меня шантажировать канцлер. Так, догадки и домыслы о моем участии в беспорядках в Петербурге и убийстве Иоанна Антоновича. Только лишь пару фактов, которые и оспорить можно. Да, обнародование подобных данных пошатнет мой авторитет монарха, но этот же авторитет можно держать не только пряником. «Стрелецкая казнь» наглядно показала, как пришел к полноценной власти мой дед. А тут только что один Бестужев, да с десяток его прихлебателей.

— Ваше Величество, мне нужно было сперва разобраться в таком сложном деле, понять что именно Вам докладывать, — оправдывался канцлер.

Сегодня он не выглядел всем таким властным и хозяином положения. Может, это было связано с тем, что не обнаружил у себя в тайнике тех самых бумаг, которые, как он надеялся, способны охладить мой гнев, или вовсе превратить в послушное дитя. Но не то уже время, не то мое положение, чтобы выжидать годами возможности для мести. Бестужева нужно убирать. Он даже не оправдывал моих ожиданий, как ценный управленец. Вот и резкий политический поворот Англии просмотрел.

— Господин Шешковский, — обратился я к главе Тайной канцелярии. — Попрошу Вас организовать во дворце комнаты, где бы канцлер мог спокойно работать.

Это было ударом, сильным ударом. По сути, я арестовывал канцлера. Все это понимали, многие стали смотреть на меня с опаской. Но рубить головы скопом и партиями я не намеривался. Вместе с тем, нельзя до похорон раздувать дело Бестужева, после — да. Будет время Шешковскому подготовить все возможные обвинения.

Степан Иванович Шешковский был находкой для меня, пусть его называют «псом цесаревича», все еще не переименовав в «пса императора», но всем бы таких умных и изворотливых, что еще важнее, исполнительных «псов». Уже готовы документы о даровании Степану Ивановичу титула «граф». Эту бумагу я подписал сразу после того, как он смог завербовать близкого к канцлеру человека — Ляпунова Василия Андреевича. Пока этот «агент под прикрытием» все еще, якобы, работает в команде Бестужева, но уже скоро будет назначен на пост заместителя главы Тайной канцелярии. Шешковский очень лестно отзывался о Ляпунове, с которым у него уже сложились приятельские отношения. Я мог бы сомневаться в искренности Ляпунова, если бы не знал Шешковского. Уверен, что новоиспеченный граф прекрасно понимает какого человека приближает к себе и, тем самым, и ко мне.

— Ваше Величество, прошу меня простить, но работать из Зимнего дворца будет неудобно, — попытался Бестужев изменить свою участь арестанта.

— Мне удобно здесь работать, удобно и моим подданным, — кратко ответил я тоном, не терпящим возражения, потом еще и добавил. — Или считаете, что из Петропавловской крепости будет работать сподручнее?

Канцлер покрылся красными пятнами. Я уже думал, что случится инфаркт. Но, нет, не случился. А жаль!

По сути арестовывая канцлера, я оставлял возможности без урона своей чести и нарушения слова, отпустить его. Если, вдруг, получится, что я просчитался и возникнет деятельная оппозиция из-за ареста канцлера, то будет возможность сдать назад. А уже после разбираться со всеми оппозиционерами. Но, если все так, как я думаю, и докладывает Шешковский, канцлер уже пустышка и нечего и некого за ним не стоит. Он лишился своих людей, лишился поддержки Англии, да и сами британцы стремительно теряют влияния в России.

Если будут возникать проблемы с торговлей с островным государством, то России не будет резонов обращать внимание на английское интересы. Но я, действительно, надеялся, что русские товары не станут застаиваться на складах. И в той истории, которая уже изменила свой ход, но еще имеет общие тенденции с моей реальностью, англичане и, будучи противниками России в Семилетней войне, продолжали торговать и пользоваться русскими товарами. Ну а Россия так же повела себя благоразумно и не обрушила в конец свою экономику, продавая «санкционку».

Положение на международной арене складывать парадоксальное, прежде всего для Российской империи. Получалась, как иногда говорят шахматисты, «Вилка». Куда не сделай свой ход, что-то обязательно потеряешь. Пойти на сближение с Пруссией — потеряешь Австрию. Да и Бог с ней, этой Австрией, но она в той или иной степени сдерживает османов, проблемы с которыми не закончились, только отодвинулись. Оставаться в союзе с австрийской императрицей Марией Терезией — потерять Англию. А, между прочим товарооборот с этой страной у России просто колоссальный — половина от всех торговых отношений с иными странами суммарно. При том, что в последние полгода наметилось увеличение торговли с Китаем.

— Что посоветуете, Государственный Совет? — задал я вопрос всем присутствующим.

— Допустить усиления Фридриха неможно! — взял слово, после непродолжительного всеобщего молчания, Алексей Разумовский. — Матушка-государыня воевала бы пруссака!

Этот, где уместно, а где и не очень, но всегда ссылается на мнение уже умершей Елизаветы, даже не заботясь осознанием того, что это самое мнение было часто шуваловским. Но и в этом подходе резонов было немало, тем более, что кардинально изменять елизаветинские векторы внешней политики я не собирался. Но и сразу же соглашаться с первым высказанным на Совете мнением и расходиться, не стоило.

— А что плохого нам даст усиление дядюшки? Ослабление Австрии и ее большая податливость и угодливость нам? Чем больше мы будем нужны австрийцам, тем больше мы можем у них затребовать взамен на наше участие, — задал я провокационный вопрос, чтобы выявить действительные мнения присутствующих.

Если про «бить пруссака» говориться только в угоду мне, то сейчас собравшиеся советчики задумаются над тем, что я действительный фанат своего родственника и склонен даже к союзу с Пруссией. Посмотрим на подхалимаж.

— Ваше Величество, — начал говорить Христофор Антонович Миних, уже снова ставший генерал-фельдмаршалом. — Нужно биться с Фридрихом, которого уже начинают называть «великим», при том, что именование сие в угоду, скорее, самому монарху. Он заберет себе Курляндию, не спрашивая у поляков, приблизит свои границы к Российской империи и станет угрожать уже нам. Пруссии нужны нынче только люди, коих поставить в строй и не важно, поляки это будут, или саксонцы с чехами. Серебро и оружие может дать и Англия. Когда же Фридрих захватит Саксонию, а я уверен, что удар будет нанесен туда, его армия может возрасти с двухсот тысяч, до трехсот. С Курляндией уже триста пятьдесят тысяч. Бавария также может быстро переметнуться к прусскому королю — четыреста пятьдесят тысяч. Богемия, которая падет после Саксонии — еще прибавит до ста тысяч штыков. А что захочет он, простите, Ваш дядюшка, на ужин, если так плотно пообедает?

— Я в восхищении, Христофор Антонович. Такие образы в словах и еще и арифметика! — я был удивлен спичем Миниха.

За войну с немцами высказывается природный немец! Хотя, нет, он то как раз саксонец и начал свое выступление именно с того, что его бывшая Родина падет первой. И насколько же прозорлив оказывается Миних, да при его инженерном и прямолинейном складе ума!

Я не знал, когда именно начнется, вернее началась в иной истории та самая Семилетняя война. Вроде бы попозже 1752 года. В этой реальности Австрия должна быть чуть ослабленной из-за ее не очень удачного участия в войне с Османской империей. Франция, опять же чуть ослаблена нашей победой при Берг-оп-Зоме. И Фридрих может выгадать время, когда, по его мнению, мы завязнем в Персии и ударить. Вот только мы не завязнем!

Послезнание подсказывало, что Фридрих Прусский нанесет сокрушающий удар именно по Саксонии, между прочим, «вотчине» польского короля Августа III, что говорит в пользу того, что оборачиваться и спрашивать мнения у Речи Посполитой, Фридрих не будет. И захват Саксонии будет иметь целью увеличение армии прусского короля. Потом Фридрих должен, если сценарии войны будут похожие, разбить французов. Только русские, ценой неимоверных потерь, остановили в той реальности пруссаков! Нет сомнений, что остановят и сейчас!

Так что, задача минимум — сработать не хуже, усредненная задача — взять Кенисберг в свое подданство, что, знаю, было в иной реальности. Тогда именно я и вернул этот город и земли вокруг его обратно Фридриху. Сейчас не отдам. России нужен незамерзающий порт в Балтике, да и Эммануил Кант не повредит, а то нету возможности открыть еще один университет только по той причине, что некому преподавать.

— А что скажете Вы, Петр Семенович? — спросил я Салтыкова.

— Пруссака бить можно и нужно, Ваше Величество. Но следует тогда вертать назад, ушедшие в персидские земли, полки. Да готовится к большой войне, — высказался «министр обороны».

— Нельзя, господа! Те земли важны для России! Если сейчас оставить Кавказ, то после понадобится больше русской крови для возвращения влияния моей империи, — я оглядел всех собравшихся. — О русском присутствии на Кавказе разговора не ведем, но не все еще высказались о нужности войны с Пруссией.

— Ваше Величество! А сами Вы к какому решению близки? — спросил Степан Апраксин, который, как только понял, что Бестужев попал в опалу или даже арестован, начал своего патрона сторониться и демонстрировать всяческую угодливость.

Мерзко, не люблю такого, но пока стерпеть способен. Если Апраксин не занимается строительством своих домов, да чревоугодием, с него получается неплохой штабной генерал. Вернее, мог бы получится, но уже не судьба.

Генеральный штаб образовывался на основе квартирмейстерств. Реформа эта только началась. Если относительно обмундирования, частью и оружия, у меня были сомнения, то в отношении первой из, как я думаю, череды военных реформ, не сомневался. В наполеоновской армии штабы проявили себя, как важный элемент общей военной машины. И я надеялся, что русская штабная культура будет передовой уже потому, что мы первые будем ее создавать.

Генеральному штабу так же поручено выстроить новую систему комплектования войск с дивизионного уровня, до армии. Дело в том, что до сих пор дивизия, не говоря уже о корпусе, формируется просто прибытием полков. Эти полки чаще разные, редко одни и те же, что собирались в дивизию ранее. О каком-либо боевом слаживании в данном случае говорить не приходится.

Теперь же ведется работа по созданию военных округов, с казарменным размещением войск. Ранее все полки располагались на постоях в домах невоенного населения. Теперь, пусть и постепенно, но строятся военные городки, по типу тех, что уже существуют в Ораниенбауме, Люберцах, Ропше и строятся в Царском Селе и под Ригой.

И Генеральный штаб в такой обновленной армии занимается тем, что выстраивает взаимодействие между и родами войск и между подразделениями.

И все бы хорошо, и мог бы работать Степан Апраксин, но Шешковский, отрабатывая Бестужева «накопал» и на начальника Генерального штаба. Банальное воровство и масштабное использование солдат для собственных нужд. Солдатики и землю пахали и урожай собирали и строили и ремонтировали. При этом они находились на государственном обеспечении.

«Зря ты так, Степашка! Пойдешь, ведь следом за Бестужевым! Ты в Совете только потому, что Россия воюет. Придут войска из Персии, и тебя, и твоих прикормышей в армии, заменю!» — подумал я, но сказал Апраксину иное:

— Свое решение я должен принимать опосля того, как все мои советники опишут собственное видение проблемы, — сказал я и стал выслушивать тех, кто еще не говорил.

Михаил Михайлович Голицын заверил, что флот свою работу в войне с Пруссией выполнит полной мерой, тем самым обозначая, что он против Фридриха и никаких терзаний по поводу предстоящего противостояния, не испытывал. Ну, ему, с одной стороны, проще всего. Флот Пруссии — это всего-то одиннадцать вымпелов, далеко не самых боеспособных. Так что уже Рижская эскадра, не говоря о всем Балтийском флоте, может разбить пруссака на море. Тут главное, чтобы англичане не начали шалить. Мы с Англией окажемся врагами, но я почти был уверен, что боевых соприкосновений между нами не должно быть, по крайней мере в Европе. Иначе, даже в ущерб себе, но прекращу поставки островитянам. Посмотрим тогда, сколько английский флот продержится без русских и французских канатов и леса. Пусть для этого мне и придется приостанавливать некоторые проекты.

Кирилл Разумовский так, как и его брат, ратовал за войну с Фридрихом, ибо «на то завет матушки-государыни». Видимо, у Елизаветы были свои личные мотивы считать необходимой войну с Фридрихом, именно с ним, не с Пруссией. Может быть потому, что тот писал похабные пасквили на русскую государыню. Она так же не оставалась в долгу, называя прусского короля не иначе, как мужеложцем. А личное и эмоциональное в решениях Елизаветы Петровны часто было определяющим.

— Канцлер, не совсем понятна Ваша позиция, — сказал я, обращаясь к Бестужеву, который мял в руках бумажную салфетку.

— Нельзя разрывать связи с Англией, это разорения для России! — сказал Алексей Петрович Бестужев-Рюмин.

— Я пошлю вестового в английское посольство и сам поговорю с Мельхиором Гай Диккенсом, а то Ваши с ним переговоры на облучке кареты не принесли существенного результата, — сказал я и уже хотел вызывать медикуса, опасаясь сердечного приступа у канцлера.

Еще не хватало смертей на Государственном Совете, чтобы сказки и байки пошли в народ.

— Ваше Величество, прошу меня простить, но с Англией было бы важным сохранить нейтралитет, — сказал князь Никита Юрьевич Трубецкой.

Надеюсь, я не ошибся в том, что назначил Трубецкого вице-канцлером. Да, он пока не особо в теме всех перипетий международной повестки, и я рассчитывал, что канцлер Бестужев все-таки больше будет способствовать моему разумению ситуации, но князь оказался трудолюбивым и действительно старался. По крайней мере, именно он встретился с прусским послом и спросил о намерениях Пруссии и ее видении отношений с Россией.

Месяц назад в Россию прибыл новый прусский посол Карл Вильгельм Граф Финк фон Финкенштейн. Это прибытие столь высокопоставленного прусского чиновника, личного друга детства самого Фридриха, настораживало. Прусский король уделял особое внимание дипломатии в отношении Российской империи.

Я пока «мариновал» Финкенштейна, рассчитывая выработать единую линию русской внешней политики. Молниеносное заключение новых пактов и соглашений в Европе обескураживало и нужно было время, чтобы оценить новые расклады. В такой ситуации России лучше было бы побыть вообще в сторонке до времени. Пусть друг-друга покусают, выдохнуться, чтобы русской армии было легче решить все свои задачи. Но отвечать нужно, иначе положение станет просто неприличным, а мы, русские, приличные!

Вот только кого первым послушать? Фон Претлака — австрийского посла, или фон Финкеншейна? Или француза?

— У Диккенса аудиенция сразу после Совета, уверен, что полного разрыва дипломатических отношений не произойдет. Вы, господа, знаете, что финансовое благополучие мною ценится, как залог развития любого иного направления. Армия не сможет существовать без денег. Я выработал стратегию России, мы стараемся не ссориться с Англией, но при этом ратуем за то, чтобы Пруссия не получила усиления, придерживаясь союза с Австрией. При этом, наша держава все еще в противостоянии с Францией и входить в союзы, где будет Людовик, я бы не хотел, если, впрочем, нам хорошо за это не заплатят, — я потянулся к бутылке с газированной минеральной водой, отпил глоток и перешел к иной теме. — Бумажные деньги, господа!

— Простите, Ваше Величество, но это не своевременно, — первым высказался Кирилл Разумовский.

— Отчего же? Разъясните, Кирилл Григорьевич! — с некоторой иронией потребовал я.

— Как показывал опыт введения бумажных денег в Северной Италии и иных странах, государство от сего свершения быстро начинает ощущать вредные последствия. Да, эта мера действенна и я убежден, что уже скоро все развитые страны перейдут на бумажные деньги. Может быть стоит обождать и учесть опыт иных? — разъяснил свою позицию младший брат тайного мужа Елизаветы.

Кирилл Григорьевич Разумовский был уникумом. В отрочестве он только что и делал, как пас коров да овец. Потом его призвала к себе императрица, в то время крайне увлеченная старшим Разумовским. Ну а далее, Кирилл Григорьевич объездил чуть ли не все наиболее именитые университеты Европы, впитывая знания, как губка воду. Быстро став действительно одним из светлейших умов, он имел право на свое видение проблемы, которое в это времени было созвучным с тем, что только что сказал Кирилл Григорьевич. Тут англичане были чуть посмелее и уже разрабатывали основу модели рыночной экономики, иные отставали. Бумажные деньги вызывали опасение по разным причинам, одной из которых была легкость подделки.

Я зазвенел колокольчиком и в зал совещаний, на подносе, внесли бумажные купюры.

— Вот, господа, взгляните на эти будущие деньги России, — сказал я, пока двое слуг раскладывали возле каждого члена Государственного Совета маленькую стопку денег.

— Ладно так, ничего не скажешь! — высказался Алексей Разумовский.

— Мы не стремимся все и быстро сделать, господа, но и медлительность, убийственна. Я осознаю в какое время мы живем и что и перед войной вводить бумажные деньги, не уместно. Но… — я взял купюру, номиналом в пять рублей. — Такую бумагу сложно подделать. Два года лучшие умы трудились над тем, чтобы сделать достойного вида бумагу, были выписаны и три мастера из Англии, за очень большие деньги. Михаил Васильевич Ломоносов поспособствовал тому, чтобы бумага на наших деньгах была лучшей в Европе. Тут есть водяные знаки. Если посмотреть на свет, то они видны. Сложный рисунок московского кремля и… почившей государыни. Есть и зернистость на портрете. Подделать такое будет сложно, а на сегодня и невозможно.

— Это да! — не сдержался Петр Семенович Салтыков, я хотел произвести впечатление на генерал-фельдмаршала, как и на иных, с пожилым генералом получилось.

Всего купюр было номиналами по пять, десять, пятьдесят и сто рублей. Предполагалось, что пока в ходу будет серебряный рубль, в качестве переходного периода. По сути ничего не менялось, но крупные суммы теперь можно было фиксировать на бумаге. И для того, чтобы купить-продать дом, не нужно готовить по десять-пятнадцать подвод с серебром, а только отдать две-три стопки сторублевых «петергофов», именно Петергоф изображен на купюре.

По моим прикидкам, можно было вводить и бумажный рубль, оставляя только медные разменные монеты. Золото-серебряного обеспечения уже хватало. Можно поменять в любом из уже пяти отделений Банка бумагу на металл. Предполагаю, что таких обменов первоначально будет немало, поэтому и бумажные деньги будут подвергаться умеренной эмиссии, в зависимости от металла в хранилищах банка. Если все без обмана, люди быстро привыкнут к новшеству. Эта мера должна еще больше оживить экономику, ускорить товарный обмен.

— Я ставлю Вас, господа, в известность, что последует мой указ, что расчет сделки более чем в тысячу рублей следует производить только бумажными деньгами, которые можно приобрести в банке. Через полгода-год последует иной указ, уже о сделках в сто рублей. Так что, господа, привыкайте к деньгам, — сказал я и помахал «Петергофом».

— Прошу остаться господ канцлера и Президента Военной коллегии, начальника Генерального штаба и генерал-адмирала. Остальных более не задерживаю, — сказал я привставая, следом встали и все члены Государственного Совета.

Сегодня на Совете не было только Ивана Ивановича Шувалова. Этот плакса, никак не может отойти от утраты и чаще всего проводит время у гроба, уже подвергшейся частичному бальзамированию, Елизаветы.

— Что у нас для противодействия Пруссии? — задал я вопрос оставшимся.

— Ваше Величество, зачем здесь я, если вопросы только военные? — спросил канцлер.

Алексей Петрович выглядел задумчивым и как-то враз осунувшимся. Да, это опала! Да, за ней может, в понимании канцлера, последовать и какое-то обвинение. В моем же понимании, оно неминуемо и будет зависеть от того, сможет ли Бестужев как-то проявить себя в данной сложной внешнеполитической ситуации. Канцлер может показать свою полезность, которой, несомненно, ранее обладал, тогда я не стану слишком суров к нему.

— Я сказал: «Что у нас для противодействия Пруссии?», но не говорил о том, что это противодействие может быть только в военной стороне дела, — сказал я, жестко посмотрев на канцлера.

— Старый я становлюсь, Ваше Величество, отправьте меня в отставку! — неожиданно сказал Бестужев-Рюмин.

Я даже немного опешил от такого заявления. Может и вправду, отправить старика? Нет, ссылка, только туда, в холода Сибири!

Фактор Екатерины все еще никуда не делся. И память о том, какое участие ранее принимал Бестужев в формировании судьбы моей супруги так же сохранилась.

У меня уже состоялся разговор с обер-прокурором Яковом Петровичем Шаховским по поводу того, что пора бы и возвращать Екатерину Алексеевну, что, мол, она осознала и переменилась. Ерунда это, когда говорят, что человек полностью изменил свой характер. Не верю! Тогда, три месяца назад, мне пришлось надавить на обер-прокурора, намекнув, что такая хорошая должность имеет целую очередь из лояльных людей. Он проникся и добился того, что паломничество Катерины продолжилось. Но решение принимать по, пока еще жене, необходимо.

Ей будет предложено добровольно уйти в монастырь. Нет, не захочет… у меня более, чем достаточно и исполнительных людей, и воли, и прибавилось возможностей, чтобы последовать примеру своего деда и заключить в монастырь Екатерину. Хотелось бы по согласию и тогда будет и нормальное обеспечение самой бывшей Великой княгини, и монастыря, приютившего заблудшую душу. Это чтобы она не писала мне писем, как это делала жена Петра Великого Евдокия Лопухина, что, мол, ей и еды нормальной не подают. А потом потомки клянут деда в бездушности. Да, дедуля бы еще тем…

— Если Вы, Алексей Петрович, так сильно захотели в отставку то выполните свою работу и получите ее, — соврал я канцлеру и продолжил, не желая заострять внимание на хотелках Бестужева. — Доложите, что у нас есть для противостояния Фридриху.

— Сегодня мы можем выставить два корпуса по тридцать тысяч человек, это с теми частями, что рядом с Петербургом и уже прибыли из Молдавии на зимние квартиры. Эти силы предполагали использовать для отражения нападения со стороны Швеции, если таковое случится. Еще до пятнадцати тысяч инородцев и казаков которых можно быстро перевести на север, — докладывал Петр Семенович Салтыков.

— Со Швецией еще не все понятно, но, скорее всего, она не окажется нашим врагом в предстоящей войне. Отдавайте приказ на перемещение! Используйте магазины, которые наполнялись для войны со Швецией и продумывайте создание таких же магазинов в Курляндии, куда нужно ввести две дивизии. Эти войска должны подготовить фортеции для сдерживания неприятеля, а так же создавать условия принятия большого корпуса наших сил. На все вопросы отвечайте только одно: идут учения, ни о каком вмешательстве в европейские дела Россия не помышляет! — давал я указания главе Военной коллегии.

— Степан Федорович, план вероятной войны прорабатывали? — спросил я у начальника Генерального штаба.

— Не совсем, Ваше Величество, — неуверенно ответил Апраксин.

— Это неправильный ответ, генерал-фельдмаршал! — я пристально посмотрел в сторону того, кто будет в скором времени смещен.

Своим «не совсем», генерал подписал себе отставку. Единственно, что нужно как-то это обыграть, чтобы не получить несвоевременную оппозицию в войсках. Есть те офицеры, которым Апраксин помогал и протежировал. Вот таких командиров и стоит развести по многим направления и занять работой.

И, ведь, не глупый же человек Апраксин, если захочет, умеет работать. Я это понял в мою бытность Президентом Военной коллегии. Лентяй, но умный. Вот такой вот этот самый Апраксин. Мог стать большим, если не великим, а будет одним из тех, кто не оправдал доверия и заворовался.

— Я жду через неделю план войны с описанием и действий русской армии и ее оснащения, расчетом формирования и прибытия резервов. Рассчитывайте в планировании на не, чем год ведения войны. Привлеките к разработке Петра Александровича Румянцева. И настаиваю на участии еще одного офицера, пусть не в разработке плана, но в присутствии и видении, как именно организовывается подобная работа. Это Александр Васильевич Суворов. Румянцев знает, как его отыскать, — я отпил воды. — Далее, нужно срочно провести дополнительный рекрутский набор на семьдесят тысяч человек и начинать готовить солдат. Призвать в войска поселенцев из Крыма и Новороссии. Они могут заменить боевые части на Дунайском направлении. Сомневаюсь, господа, что скорая война, чью бы сторону не приняла Россия, будет быстрой. Мы должны уже сейчас планировать годы противостояния. Дозволяю брать нужное из магазинов резерва. Канцлеру продумать где купить пороху. Может у Дании, или даже у Испании, итальянских государств, благо турки пока пропускают наши корабли через проливы и, в целом, придерживаются Хаджибейского мира. Миллион рублей, господа, вот эти большие деньги должны быть освоены с умом. Воровство будет расцениваться, как предательство Отечества. Флот?

— Флоту нужно два-три месяца. Треть кораблей требуют ремонта или их офицеры отправлены в отпуска после морских сражений с турками, — докладывал Михаил Михайлович Голицын. — Заканчивается ремонт сразу четырех линейных кораблей, двух фрегатов.

— Срочно переводите корабли из Архангельска. Какие там силы? — задал я вопрос.

— Один линейный и пять фрегатов, два линейных корабля уже сходят со стапелей, — отвечал генерал-адмирал.

— Отдайте приказ одной из средиземноморских эскадр вернуться в Кронштадт. Может и успеют до начала войны, — сказал я Голицыну и вновь обратился к Бестужеву. — Канцлер, Вам проработать обстановку с датчанами. Было бы хорошо, чтобы они не пропустили англичан в Балтийское море. В этом мы, если нужно, должны союзникам помочь. Знаю о намерении Дании не вмешиваться в войну, но… не для того я отдал им Голштинию и не стал забирать Шлезвиг, чтобы даны отсиживались в сторонке.

— Вы склоняетесь к войне с Пруссией? — спросил Бестужев, вместо того, чтобы взять под козырек и выкрикнуть «есть, будет исполнено!».

— Я допускаю это. Но предстоят разговоры с послами. Заметьте, Алексей Петрович, я выполняю ту работу, которая должна быть вашей, — сказал я и завершил совещание.

Россия была не готова к войне с Пруссией. Уверен, что в этой реальности русская армия более готова к серьезному противостоянию. Большая часть войск уже достаточно понюхали пороху, отрабатывались тактики противодействия косой атаке, как излюбленной тактики Фридриха, неплохое снабжение. Но мы не готовы.

Я готовился именно к этой войне, считая ее главным событием XVIII века и тем фактором, который определял расклад сил и в следующем столетии. Англия, если все пойдет по сценарию той истории, которую я немного, но знаю, должна возвысится именно после Семилетней войны, выдавив Францию из Индии и Северной Америки. Французы же получали такой системный кризис общества и государственной системы, спровоцированный поражениями, что революция стала неизбежной.

Были мысли о том, чтобы пойти на союз с Германией. Что такого сделала та же Австрия для России? Много раз предала? Да, пусть это будет в будущем, но и сейчас и тогда политика сугубо прагматическая и та же Мария Терезия вполне пойдет на союз султаном, если увидит реальную выгоду. Австрийская империя уже не столь важна для России, проблема османов если не решена, то уж точно не настолько актуальна, как в иной реальности.

Да и Франция ни разу нам не друзья, с ними мы и недавно воевали, да и на турецких землях видели друг друга в зрительные трубы, рассматривая неприятельские фортеции.

Англия же самый важный торговый партнер, потерять которого мы не имеем право.

Казалось логичным войти в союз с дядюшкой и всех громить. В данном случае и потерь среди русских солдат должно быть в разы меньше. Но тогда получится взрастить такого зверя, что вся Европа содрогнётся еще до Наполеона и Гитлера. Фридриху нужен мобилизационный ресурс и самую малость экономики. Все это он получит после оккупации Саксонии, Богемии и части польских земель, может и у французов что-то отхватить. А после что его остановит? Разгромленная Франция? Ослабленная Австрия? В той истории только Россия и смогла загнать зверя в клетку. А в этой один на один после усиления и увеличения численности прусской армии? Мы и сейчас не можем выставить более двести пятьдесят тысяч при полном напряжении сил. А тут и турки могут подгадить. Так что лучше Фридриха бить коллективно.

Пригород Вены. Дворец Шебрунн.

15 января 1752 года.

Мария Терезия, не изменяя себе, лично давала распоряжения целому сонму художников и скульпторов. Императрица еще шесть лет назад собрала подле своей персоны многих талантливых людей. Она лично занималась проектированием дворца, без императрицы не мог появиться даже куст в прекрасном саду, который обязан был затмить Версаль. Уже больше полувека длилось строительство Шебрунна. Оставалось расписать некоторые комнаты, выставить в парке еще больше скульптур и построить смотровую площадку, как предполагалось, уже не в борочном стиле, а в духе классицизма. Пока дворец строился происходил процесс смены архитектурных стилей.

Именно в этом великолепии Мария Терезия и принимала внушительную по своему составу французскую делегацию. Тут и герцоги и государственный секретарь по международным делам, которым являлся недавно возвращенный на свою должность Луи Филожен Брюлар. Даже не полномочный посол будет вести дипломатические игры, а французы намерены быстро заключить соглашение, или даже союз.

— Ваше Императорское Величество, позвольте Вам передать приветствие от моего короля и заверить в том, что Франция готова забыть все былые обиды и ссоры и встать плечом к плечу с могущественной Австрийской империей, — приветствовал Брюлар Марию Терезию.

— Как Вам мой дворец, господин Блюлар? — спросила австрийская императрица.

Данный вопрос можно было бы считать неким женским капризом, может и легким флиртом, но Мария Терезия была уже достаточно искушенной правительницей, чтобы допустить женские глупости во время переговоров. Императрица хотела посмотреть, насколько далеко простилается угодливость главы французской делегации. Насколько Блюлар сейчас начнет расхваливать дворец, который, пока, нельзя было назвать более величественным, чем Версаль, настолько французы и хотят союза.

— Ваш дворец, безусловно великолепен, может быть Ваши мастера могли бы что-то почерпнуть из решений, что воплощены в Версале? — чуть уклончиво ответил Блюлар.

Луи Филожен своим ответом показывал, что гордость за свою родину он нисколько не потерял. Да, уже тот факт, что французы приехали сплошь герцоги да графы, достаточен, чтобы говорить без подобострастия.

— Думаю, что взаимный обмен опытом при сооружении Великих дворцов, может пойти на пользу нашим державам, — улыбаясь, сказала Мария Терезия.

Австрия была более чем заинтересована в союзных отношениях с Францией. Даже австрийские генералы высказывали скепсис насчет того, что их страна сможет что-то внятное противопоставить Фридриху Прусскому. Не если, а когда, тот нападет на Австрийскую империю, сложно будет удержать Прагу, а то и сама Вена попадет в осаду. Понимала и Франция, что прусский король, да с английским серебром и оружием — более, чем грозная сила. Настолько грозная, что не только французское влияние под угрозой, но и вероятна оккупация земель Франции. Растущую мощь Пруссии нужно было нивелировать, приводить в состояние до 1740 года, времени, когда еще правил отец нынешнего короля.

— Наши государства, Ваше Величество, достойны обмена опыта во многих начинаниях, в этом мой король Людовик Возлюбленный видит общее благостное будущее как для Франции, так и для Австрии, — сказал французский государственный секретарь.

Мария Терезия мысленно скривилась, но не допустила внешнего проявления своих эмоций, сохраняя улыбку. Императрицу покоробило понимание того, что Людовик, этот никчемный извращенец, вообще берется думать о будущем Австрии, ее Австрии. Подобные слова могли вызвать некоторый дипломатический скандал, если бы для этого были причины и разрыв с Францией был нужен правительнице. Но сегодня нужно отбросить эмоции в сторону. Императрица позволила себе лишь немного снисходительную улыбку. Она поняла, что данные слова были адресованы прежде всего для французской делегации, ибо Блюлар выслуживается. Пусть секретарь показывает, как он любит своего короля. Это обстоятельство никак не влияет на то, что Австрии срочно нужны союзники.

— Я так же вижу Францию на справедливой стороне в нарастающем противоборстве, но не в союзе с возмутителем европейского благополучия и добрососедства, — высказалась в похожем духе императрица.

— Я искренне рад, Ваше Императорское Величество, что Вы разделяете наши чаяния и готов незамедлительно приступить с обсуждению условий нашего сотрудничества, — сказал Луи Филожен.

— Сотрудничеству? Только лишь к нему? Франция желает создать множество условий и собирается использовать противоречивые формулировки? Вы, господин Блюлар действительно думаете, что у наших стран много времени на переговоры и споры? — чуть раздражительно спросила Мария Терезия.

Все данные, которые только имело командование австрийской армией, как и сама императрица, говорили… Нет, они кричали! Будет скоро война, обязательно, будет! Фридрих уже концентрирует свои силы на границе с Силезией, есть движение армейских колон и в направлении Саксонии. Срочно нужен союз, а не аморфное «сотрудничество». Необходимы четкие и недвусмысленные формулировки, которые цепями свяжут Францию и Австрию и не позволят вести сепаратные переговоры без потери чести и нарушения договора.

— Простите меня, Ваше Императорское Величество, конечно же Франция рассчитывает на открытый и безоговорочный союз, — Блюлар изобразил неглубокий поклон. — Но будет ли мне дозволено спросить у Вашего Императорского Величества, насколько прочен союз Австрии и России?

Мария Терезия улыбнулась. Конечно же, для французов было очень важным именно то, чтобы русские штыки, которые уже смогли потрепать армию павшего в бою Морица Саксонского, развернулись в этот раз против Пруссии, и Англии, как ее союзнице.

— Это сложный вопрос, господин государственный секретарь, Россия дружна с нами, мы всемерно помогали русской императрице в войне против Османской империи и сделали возможным эту победу, оттянув на себя самые боеспособные части султана. Но как они отреагируют на то, что именно Ваша страна будет с нами в союзе? — императрица лукаво, вместе с тем внутренне торжествуя, улыбнулась.

Австрийский посол фон Претлак делал свою работу на «хорошо», еще полгода назад Елизавета подписала дополнение к соглашению с Австрией, по которому Россия обязалась не позднее месяца после начала войны вступить в нее на стороне Австрии. Хитрые австрийские дипломаты тогда прописали обязательства, по которым Россия выступала бы союзницей Австрии, не взирая на какие-либо изменения в европейской политической системе. Елизавета уже видела Константинополь русским и хотела заранее заручиться поддержкой Марии Терезии.

Но русская царица умерла. И это, конечно кое-что меняет. Ходили разные слухи про то, что наследник русского престола Петр благоволит своему дядюшке. И опасность того, что новый молодой правитель России вдруг изменит вектор политики своей страны, существовал. До последнего времени, пока не пришло сообщение, что русские начали движение в сторону Курляндии и уже двумя дивизиями вошли в это герцогство, австрийская политическая, да и военная, элиты волновались. Мария Терезия даже отправила порученца в Польшу, чтобы Август III, вдруг, не стал артачиться и противодействовать России.

— Думаю, господин Блюлар, что Франция сможет наладить отношения с русскими. Я осведомлена, что мой венценосный брат Людовик уже отправил посольство в Петербург. Склонна надеяться, что Ваша страна, наконец, признает факт существования России, как империи, как и титул русского правителя! — сказала Мария Терезия, уже намереваясь заканчивать официальную аудиенцию.

Не более пяти минут нужно для обмена приветствиями и завуалированных ответах о намерении сторон. После должны уже работать министры и иные члены комиссий. Мария Терезия ранее получила письмо от Людовика, конечно императрица знала кто именно писал послание, что Франция намерена в самые ближайшие даже не недели, а дни, заключить союз с Австрией. Этого же хотела и Австрия, потому Мария Терезия и дала распоряжение своему правительству в срочном порядке найти точки соприкосновения с французами, забыть старые обиды и заключить союз.

Было еще небольшое сомнение на счет импульсивности русского Петра, но переворот в Османской империи и начало бурной подготовки турок к войне с Россией, охладят пыл молодого русского императора. Бестужев? Вот этому человеку сложно будет смириться с тем, что Англия, вдруг, становится врагом. Но канцлер ранее был одним из тех, кто свято верил в неотвратимость союза Австрии и России.

Вот так быстро и скоротечно создавались новые военно-политические союзы, для того чтобы уже скоро начать грандиозную битву, которая может и перекрыть потери, что понесла Европа во время Тридцатилетней войны [в РИ боевые действия начались через полгода после подписания соглашения Пруссии и Англии].

Петербург.

20 января 1752 года.

Не принял я послов ни на следующий день после Государственного Совета, но через день решил поговорить. Задержка общения связана была не только с тем, что дел было и без того более чем предостаточно. Просто вредность и психологический ход. Нечего потенциальным союзникам думать, что Россия готова прийти на помощь по щелчку пальцев. Я хотел всех промурыжить в ожидании моего решения. Им это всегда можно, а русские, даже не взирая на траур, быстрее давайте нам гарантии? Теперь Россия будет диктовать условия. Знал я, как работают русские послы, когда неделями ожидают благосклонности монархов, а порой получают и отказы в аудиенции.

Хотел было я принять первым французского посла, интересно было выяснить, как и чем готова платить Франция за все те действия против России во время русско-турецкой войны. Но отложил и эту встречу. И причина была личной, я пожелал заехать к Иоанне, проведать ее. Скоро ей рожать, а я набегами появляюсь. Вот и заехал…

Мой вероятный будущей тесть пил, жестко накидывался, жалея и себя и дочь, но больше, как мне кажется, себя. Вообще он все-таки несколько странный человек, не всегда уравновешенный. Пьянки на восемнадцатое число каждый месяц характеризовали Шевича не с лучшей стороны, хотя у многих дворян были и куда большие странности. Каждый месяц восемнадцатого числа я отправляю в Ропшу трех казаков, чтобы те следили прежде всего за Иоанной, которая всегда сильно волнуется во время таких вот самобичеваний отца. Тут же упустил момент и приехал сам.

Если безобразие нельзя предотвратить, то его нужно возглавить. Вот и возглавил.

Пьянка была грандиозная, на русский манер, когда и со слезами и уверениями об уважении, любви, претензиями и чуть ли не драками. Ну и без песен было никуда. Тогда я впервые увидел, что такое цыгане и почему их так любили звать на всякие гулянки. Душевно, до скрежета в сердце, они пели песни, до изнеможения вытанцовывали, потом опять пели.

На таком мероприятии было только пять человек. Те, из немногих, кого я лично уважал. Это, как главный катализатор пьянства, Иван Шевич, казаки Кандратий, Степан, Степан Шешковский, ну и я. Пять, если не считать взирающую на все это безобразие из уголка большого зала, Иоанну.

— Не для меня придет весна. Не для меня Дон разольется… — начал я петь, воодушевленный исполнением какой-то песни артистичной молоденькой цыганочки, на которую облизнулся даже всегда серьезный Шешковский.

Эта песня, которую я только сейчас вспомнил, еще никогда не звучала. Я упустил ее из виду, между тем, казаки плакали, цыгане так и вовсе рыдали, даже плохо понимая по-русски. Исполнение зацепило всех, что побуждало меня с еще большим темпераментом брать ноты замечательного произведения девятнадцатого века. Того девятнадцатого, который никогда не будет прежним, потому как некий попаданец меняет историю.

Утром я проснулся от шума, который создавали столпившиеся у крыльца дома в Ропше не менее десяти вестовых. Мое исчезновение меньше чем на одни сутки, чуть не привело к коллапсу системы управления. И нашли же! Хотя, ни для кого не было секретом, что я часто езжу тренироваться именно в Ропшу. Не все еще сопоставили беременность дочки генерал-поручика Шевича и мои приезды, но уже были и такие. Шило в кармане не утаишь!

Прямо от двух источников прибыли вестовые с новостями, что Екатерина Алексеевна в Петербурге. Был вестовой и от нее самой. Письмо от пока еще жены, содержали не требования, но просьбы, да еще с формулировками, «когда Вам будет угодно», «всемилостивейше и покорно прошу». А просила она поговорить. Вот каких разговоров не хотелось, хотя их не избежать. Нет, не стану общаться пока с Катериной, ссориться до похорон не стоит. У нее будет время принять решение.

Еще один вестовой прибыл с новостью о том, что в Вену была в срочном порядке отправлена французская делегация. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, для чего именно отправились французы. При том, складывалось впечатление, что Людовик и его окружение переступило через собственную гордыню. О чем Франция и Австрия договорились, еще не известно, но союз сложится обязательно, так как слишком много у стран точек соприкосновения и одни и те же враги, теперь, точнее, один общий враг — Фридрих.

— Как же они все должны меня облизывать, чтобы я принял решение в пользу той или иной стороны? — тихо, только для себя, сказал я.

Но вспомнил, что уже немало сказано мной в пользу того, Россия останется верной союзным отношениям с Австрией. Франция… на что они надеются?

— Кондратий, едем в Петербург! — выкрикнул я и по-молодецки вскочил на коня.

Запрыгнуть в седло получилось, но голова сразу же загудела. Не подавая вида, что мне не то, чтобы хорошо, я пришпорил коня, вспоминая, какую сивуху мы пили вчера. Нужно сделать запас в Ропше нормальных напитков, чтобы не отравиться в следующий раз. Надеюсь его, этого раза, не будет, но перестраховаться стоит.

Никого никогда не призывал пьянствовать, чаще всего был за здоровый образ жизни, но вот такая перезагрузка пошла на пользу. Наверное, если редко, то алкоголь может быть и лекарством? Но его употребление создает ситуацию накопления проблем.

— Скачи вперед к Трубецкому и скажи ему, чтобы посла этого французского Дугласа, звал ко мне, — сказал я Кондратию и тот резво направил своего коня прочь, ускоряясь и удаляясь от меня.

Появилась некоторая злость на себя, но так как я простой человек, а не супермен со стальными нервами, стал искать виноватых в других. Как-то уже по привычке виновного нашел — Бестужев. Дикий закон природы: битого зверя все иные хищники добивают. Канцлер — битый. И бить его всерьез я вознамерился после тайных встреч Бестужева с английским послом. Ладно бы от этого был какой толк для России? Но, нет, считаю, что такими поступками канцлер только унизился. Следовательно, и Россия оказалась в роли просящей и растерянной. И даже тогда, как я узнал о встрече, то давал канцлеру шанс исправиться. Спрашивал: «Что же там новенького у англичан?». Надоели интриганы, нужны исполнители.

Добрался я до Петербурга быстро, дороги были пусть и заснежены, но кони сильно не проваливались, а в столице много где снег был даже почищен.

Проезжая мимо какого-то склада, увидел невообразимо много паленцев, скорее всего приготовленных для строительства дороги. В Москве такие деревянные дороги уже строят во всю и считают, что я буду доволен и благосклонным к тем, что инициирует дорожные работы, как будто именно в дорогах дело, а больше ничего меня и не должно волновать. В Петербурге решили так же получить похвалу от императора и напилили головешек, нанесли смолы, а того не учли, что Питер — не Москва. Тут такие потопы бывают, что и камень подвинуть могут, а тут дерево. Раз в три-пять лет оставаться без дорог в столице, потому как они поплывут?

Такой подход в иной реальности окрестили нарицательным «Потемкинская деревня». Пустить пыль в глаза, что все хорошо, просто идеально, а завтра будет еще лучше. Тут главное самому чиновнику поверить в ту брехню про светлое будущее, чтобы убедительно обещать. Не будет этого светлого будущего, может быть только чуть лучше, чем вчера, если сегодня ты усерднее работал. А моя задача сделать так, чтобы работа была оплачиваема и имела перспективу.

Кстати, о Григории Потемкине! Как только все немного уляжется, нужно уточнить его судьбу. Видел я списки первых студентов университета, там его нет. Может годами не вышел? Судя по тому что я о нем читал, может получится толковый управленец, правда при условии хорошего финансирования. Кто-то скажет, что дай мне деньги и я так смогу! Нет, не каждый и сможет, деньги можно по-разному тратить. Грамотно освоить средства тоже своего рода наука. И Новороссия была обязана Потемкину многим.

Поучаствую в его судьбе. А вот Орловых почему-то хочется убить. Особенно Гришку и Лешку, хотя последний может пригодится. Нужно вообще вспомнить о всех людях екатерининской эпохи. Вот! Дашкова! Эту… да за то, что она обо мне писала, как хаяла меня… Может Воронцова-Дашкова на Камчатке какое учебное заведение отправится открывать?

С такими мыслями я приехал в Зимний дворец. Тот большой дом, который со следующего года уже не будет называться «Зимним». Покраска закончилась, внутренняя отделка большинства комнат так же.

В приемной меня уже ожидали. И первым на очереди был французский посол с абсолютно не типичной для Франции фамилией Дуглас [в РИ посол Франции в России с 1755 года].

— Александр Питер Маккензи Шевалье Дуглас полномочный посланник Франции! — сообщили мне.

Все правильно! Он не посол, пока я этого не позволю. Да и аудиенция не официальная, скорее неформальная. На официальных мероприятиях не следует спорить и узнавать намерения, там нужно декларировать уже достигнутые соглашения, или их отсутствие.

— Ваше Императорское Величество! — Дуглас изобразил идеально выверенный поклон.

— Вот как «императорское»? — отвечал я послу на французском языке. — Следует ли считать, что Франция все же признала Россию империей?

— Для меня честь сообщить Вам об этом явном шаге навстречу от моего короля! — несколько даже горделиво отвечал французский посланник.

И хочет скрыть свое пренебрежение к России и прет оно со всех щелей. Это же надо! Нас, дикарей, обозвали большими и сильными?! Теперь-то мы готовы все бросить на алтарь победы тех, кто назвал нас империей? Фридрих, между тем, и не сомневался в том, что Россия ею является.

— Шевалье, Вы действительно считаете, что Российской империи так уж важно признание ее таковой со стороны Людовика? — с нажимом стал говорить я, ну задел этот снобизм бывшего британца. — Мы самодостаточны и способны бить на поле боя и вышколенных французских карабинеров и бесстрашных османских янычар. Моя империя больше Франции в раз… во много раз, по количеству населения мы уже сравнялись, а после приобретения нами новых территорий, вероятно в моей империи проживает уже больше людей, чем во Франции. Так кто кого должен признавать?

— Простите, Ваше Императорское Величество, если коем образом задел Ваши чувства! — пытался исправиться Дуглас.

— Нет, Александр, — я намеренно назвал посланника только по одному его имени. — Вы меня не задели. Что это за империя, которая будет только так называться, не доказывая на деле свое величие? Россия показывает и силу и мощь и развитие! Особенно получилось это в войне с османами. Кстати, шевалье, а собирается ли Франция выкупать своих офицеров, которые были взяты нами в плен на турецких позициях? Или, может, в Вашей стране столь много толковых офицеров, что Вы готовы забыть иных?

— Ваше Величество, — растерянно, после некоторой паузы, начал говорить Дуглас. — Я все понимаю! И моя страна вела войну с Вашей, а после помогала османам. Я предельно откровенен с Вами.

— Вы и сейчас не откровенны, просто пытаетесь выкрутиться из сложного положения. Сказанное Вами, шевалье, известно всем образованным людям Европы. Сейчас же что Франция, что Англия, все монархи ставят Россию в затруднительное положение. С этими переворотами в политике и резкими сменами одних союзников на других, именно моя страна оказывается в затруднении, — я позволил себе немного металла в голосе.

— Ваше Величество, но это реал политик! Главным представляются интересы собственного государства. И сегодня интересы наших государств схожие! — Дуглас, пришедший в себя после моего напора, все-таки начал освещать главную цель своего посещения России.

— Я даже не стану Вас обвинять в том, что Вы посмели меня учить, а Ваши слова можно было бы расценить, как обиду. Уже из этого Вы можете убедиться в том, что я осознаю значение понятия «реал политик». Посему, я хотел бы спросить Вас, — я пристально посмотрел на французского посланника. — Что может дать Франция взамен на то, что русский солдат будет проливать свою кровь вдали от отечества?

Александр Дуглас замялся. Действительно! А что может дать Франция? Обещания не вмешиваться в турецкие дела? Так она уже там наследила более нужного. Денег? Так и не сильно-то Франция и располагает средствами. Хотя и от серебра я бы не отказался, чтобы покрыть часть затрат на предстоящую войну. Что еще? Какую принцессу? Так со своими женщинами нужно еще разобраться.

— Чего хотите от Франции Вы, Ваше Величество? — спросил посланник.

— Если я все же решусь вступить на пусть сотрудничества с Вашей страной, то мне нужно немалое: открыть порты Франции для русских кораблей и помогать им всем обеспечением, торговля без протекционизма, люди и технологии в кораблестроении, в котором Ваша страна преуспела. Ну и оставьте Вы уже умирающую Османскую империю! Дайте нам возможность честного поединка империй! — сказал я.

— Это действительно немало, тогда и Франции кое-что будет нужно, — задумчиво сказал Дуглас.

— Интересно! — сказал я не лукавя.

— Две русские дивизии в Канаде! — выпалил посланник.

— Нет! — сухо, но бескомпромиссно ответил я.

Посылать русские дивизии черти знает куда? Сражаться за ненужные России территории? Нет! Тем более, что с Англией нужны более-менее нейтральные отношения, пусть де-юре мы и будем враждовать.

— Я полагаю, Ваше Величество, что на все ответные просьбы, у Вас уже заготовлен ответ? — не особо умело скрывая свое недовольство, сказал Дуглас.

— Я не услышал, что же Франция может мне дать! — с нажимом сказал я.

— Мы отдадим Вам Константинополь! — нехотя ответил посланник.

Я не спешил сразу же отбрыкиваться от такого «дара». С одной стороны, казалось, как это Франция может отдать столицу Оттоманской Порты? Но вспомнились эпизоды из истории, когда русские войска уже видели купол Святой Софии, но не пошли на мало защищённый Царьград. Тогда Англия пригрозила войной. Сейчас невмешательство европейских стран может позволить осуществить русскую мечту о проливах.

— Россия ощущает некоторый недостаток пороху и провианта. Пока еще англичане не стали рыскать по морям в поисках противника, Франция может поставить нам и порох и серебро. Ну и технологии мне нужны, — огласил я условия сотрудничества.

— Спасибо, Ваше Величество, что обозначили условия, которые могут обсуждаться и в целом исполнимы, — Александр Дуглас изобразил поклон и это выглядело уже более правдоподобно, нежели ранее.

— Присылайте корабли с порохом и серебром, оговорите суммы и сроки с вице-канцлером князем Трубецким. Соглашение о Константинополе должно быть оформлено на бумаге, но тайно. Зачем же нам рассказывать миру об этом? — я встал со своего массивного стула, который и троном можно было бы назвать, Дуглас подобрался. — Как только мы договоримся, то я был бы рад видеть Вас постоянным послом Франции в моей державе. И, да, жду официального подтверждения от Вашей страны, что мой венценосный брат Людовик признает Россию империей. Пусть хотя бы это недоразумение останется в прошлом.

Александр Дуглас ушел.

Что ж выбор сделан, даже какой-никакой, но дополнительный профит можно получить с лягушатников. Кто-то сказал бы: «Как можно их прощать?» Можно, не прощать, а заниматься той самой «реал политик», которая не терпит эмоций, если это только не специально поставленный спектакль.

Я зазвонил в колокольчик.

— Ваше Величество! — поклонился Бернхольс, который сегодня исполнял свои самые что ни на есть прямые обязанности и был моим камердинером.

— Бернхольс! Кто еще ожидает аудиенции? — спросил я.

— Посол Англии и посол Пруссии, — ответил Бернхольс.

— Пригласите английского, — распорядился я и отпил уже остывшего кофе, который отодвинул с глаз во время разговора с французом.

В кабинет зашел Мельхиор Гай Диккенс. Моложавый, но уже изрядно возрастной человек. Складывалось некоторое сходство поведения английского посла и Бестужева. Оба с умными глазами, оба прожженные дипломаты. Пожалуй, что Англия, что Пруссия, прислали в Россию свои лучшие кадры.

— Ваше Императорское Величество! — учтивый поклон.

— Посол! Не стану даже спрашивать, почему Вы обрушили всю европейскую систему отношений. Это суверенное дело каждого государства: принимать решения, за которые после отвечать. Я бы хотел от Вас услышать только одно. Если получится мне быть в войне по разным сторонам с моим венценосным братом Георгом, может случится так, что от этого не пострадают наши экономические связи? — я не стал ходить вокруг да около, а спросил посла напрямую.

— Мой король расстроится, узнав, что Россия стала нашим противником. Мы вышли на хороший уровень сотрудничества, — Диккенс очень правдоподобно изобразил сожаление. — Между тем, торговые отношения прекращать не выгодно ни России, ни моей стране.

В принципе, больше мне было ничего и не нужно, я узнал то, что хотел. Плевать Англии и на Пруссию, да на всех, кроме своей страны. Наверное, так и нужно поступать. Только интересы государства!

Не принять Карла Вильгельма Графа Финка фон Финкенштейна я не мог. Пора было сбрасывать маски, которые и так уже потускнели и стерлись. В мою любовь к Пруссии уже не должны верить, но свою роль я решил отыграть до конца.

— Мой друг, я рад Вас видеть! — я встал и с распростертыми руками направился к прусскому послу.

— Ваше Величество! — успел произнести Финкенштейн, пока я его не обнял.

Лицо прусского посла я не видел, но воображение рисовало крайнее удивление или даже ошеломление.

— Я так рад Вас видеть! Прошу Карл Вильгельм, передайте моему дядюшке, что я его безмерно уважаю, — говорил я.

— Простите, Ваше Величество, могу ли я понимать Ваши слова, как желание России не обострять отношения с Прусским королевством? — насилу выскользнув из моих объятий, прусский посол решил сразу же прояснить главное для себя.

— Ну как же обострять? Не хочу я обострений. Но мне интересно посостязаться с королем Фридрихом. Мы можем встретиться с моим дядей и посоревноваться в ловкости ведения сражения! — сыграл я подростковый темперамент.

— Король Фридрих сожалел бы об этом факте! — сказал фон Финкенштейн.

— Дядя может сожалеть, что наша встреча может состояться еще очень нескоро. Пока я соберу армию, пока выдвину ее, в пути обязательно нужно будет останавливаться и отдыхать. Уверен, что после начала войны пройдет не меньше двух, а то и трех месяцев, пока русские войска могут как-то противостоять силе и мощи прусской армии, — я закончил свой спич и посмотрел на посла, ища в его мимике понимания того, что я сейчас сказал.

А сказано было немало. Я говорил о том, что собираюсь под разными предлогами не спешить втягиваться в войну. Нужно было, что Фридрих нанес поражения и Французам и Австрийцам. Дядя должен оценить этот подарок. Это потенциальные союзники могут быть уверенными, что война не продлиться долго. Я же знал название этой бойни — «Семилетняя война». Тут не нужно обладать послезнанием, чтобы не догадаться о затяжном характере конфликта.

После ухода послов, а фон Претлак — представитель Австрии почему-то не сильно стремился встретиться со мной, я пообедал. Во время вкушения мной вареной телятины с тушенными овощами, пришла записка от Бестужева. Канцлер просил отпустить его домой, так как плохо себя чувствовал. Я послал к опальному, некогда всемогущему, Бестужеву-Рюмину дежурного медикуса и много еды с водкой. Опасно было после начала опалы отпускать канцлера на волю. Тем более, он не выполнял моих поручений и никак не хотел участвовать в разгребании сложной международной обстановки. Расчет канцлера на то, что я, такой неопытный пойду к нему за советом, не оправдался.

Да, мне крайне не хватало опытных дипломатов, я даже задумывался о призвании Никиты Ивановича Панина, который сейчас являлся послом в Швеции Но отмел этот вариант решения кадровой проблемы. Никита Иванович писал, что шведы готовы держать свой порох на складах и в прочных бочках, а не в подсумках солдат. Нужно то всего признание от России за шведами права самостоятельного выбора короля [схожая ситуация была и в РИ]. Пусть решают кому быть королем, все равно с северным соседом мы друзьями никогда не станем! А так, может и не будут воевать, когда Россия завязнет в конфликтах. Была и вероятность того, что шведы станут союзниками в предстоящей войне.

Ну и еще одна причина не позволяла мне скоротечно ставить Панина на должности. Это его вольтерианские взгляды, Конституция и все такое, что именно сейчас кажется пагубным. Вот даже захоти я сейчас парламент и демократию, Россия погрузится в хаос и анархию. Потому как пока понятий той самой русской демократии нет, а «русская», или казацкая вольница, есть.

А кто займет место Бестужева, я уже решил — Иван Иванович Неплюев. Опытный, еще петровский дипломат, жесткий, такой, который нужен России в период войны.