Я нашел дом неподалеку от Оукдейла.
Скорее не дом, а скромное ранчо, построенное в пятидесятых годах. Но с тремя спальнями. И стоит на отшибе. Я его снял.
И стал ждать своих.
Диана продала дом.
Получила за него не лучшую цену. Но и не худшую. Сделка получилась достаточно выгодной.
Когда Диана объявила Анне, что они переезжают, ей пришлось выдержать бурю протеста. Дочь, в отличие от матери, не желала расставаться с воспоминаниями. Она хотела их сохранить. Диана сказала, что все решено. И Анна удалилась в каменном молчании.
Из мебели Диана взяла только то, что влезло в машину: мы не хотели, чтобы в транспортной компании остался наш новый адрес.
А где-то между Пенсильванией и Огайо Диана объявила Анне, что я жив.
Мы сильно волновались, как это пройдет.
Как сообщить дочери, что ее отец не умер? Что он не погиб во время взрыва в отеле? Не мог же я взять и выскочить из щели, когда она приедет в новый дом. Девочку требовалось как-то подготовить.
И еще. Что все-таки сказать дочери? Каким образом я остался в живых? Или – что гораздо важнее – почему все эти месяцы мать уверяла ее, что я погиб?
Анне исполнилось четырнадцать. Вроде ребенок, а вроде уже взрослая.
Мы остановились на версии, которая была наполовину правдой, наполовину – нет.
Диана поставила машину на стоянке в Рой-Роджерсе на шоссе номер 96.
– Мне надо тебе кое-что сказать.
Диана повернулась к дочери. Анна продолжала свою забастовку. Молчание было единственным оружием, которым она владела.
– Тебе трудно будет поверить, и ты наверняка на меня разозлишься. Но постарайся понять. Ладно?
Анна подняла взгляд, потому что последние слова прозвучали очень серьезно.
– Твой отец жив.
Анна вытаращила глаза, словно мать сошла с ума. Потом состроила брезгливую гримасу – видимо, решила, что это жестокая шутка.
– Это правда, дорогая, – подтвердила мать. – Мы скоро с ним встретимся. Он нас ждет в Иллинойсе.
И тут Анна поверила: мать в здравом уме и не настолько жестока, чтобы шутить на такие темы. Она не выдержала и разревелась. Сломалась окончательно и во все горло. Выплакала реки слез. Диана даже не подозревала, что в человеческом теле может быть так много влаги. Анна рыдала от счастья и от облегчения.
А потом, пока Диана гладила ее по волосам, стала задавать вопросы.
– Почему ты мне сказала, что он умер?
– Потому что мы опасались, что ты кому-нибудь проговоришься. Может быть, мы поступили неправильно. Извини, что заставили тебя все это пережить. Мы решили, что иначе нельзя. Пожалуйста, поверь.
– Но почему он притворялся, что погиб?
– Папа попал в неприятности. Это не его вина. Но ему бы не поверили.
– Кто не поверил?
– Полиция.
– Полиция? Папе?
– Анна, ты знаешь своего отца. Ты не сомневаешься, что он хороший человек. Но кому-то может казаться иначе. Мне трудно это объяснить. Он попал в неприятности и не сумел вывернуться.
Диана сообщила дочери, что у нас будут другие фамилии, другие жизни. Все другое.
– Мне придется поменять имя? – спросила Анна.
– Ты всегда говорила, что твое тебе не нравится.
– А нельзя поменять только фамилию?
– Может быть. Там посмотрим.
В общем, заключила Диана, безмерно радостная новость перевесила в душе Анны безмерно плохую новость – что ее жизнь должна встать с ног на голову. И что мы месяцами ей лгали.
– Джеми, – проговорила она.
– Что? – не поняла Диана.
– Мое новое имя. Мне нравится имя Джеми.
Я ждал их в Чикаго.
Машина подкатила к бордюрному камню. Анна выпрыгнула из салона на ходу и угодила в мои объятия.
– Папа… папа… папа… – бормотала она.
– Я тебя люблю, – сказал я. – Я так…
– Ш-ш-ш… – прошептала она. – Ты жив, и все.