Алексу исполнилось два годика.
Он говорил без умолку, кувыркался на диване в гостиной и каждый день чем-нибудь нас удивлял, восхищал и умилял.
Ким снова пошла работать секретарем.
Джеми тоже неплохо держалась: боролась с недугом, прилично успевала в школе и стала общительнее – завела двух подружек, которые жили на нашей улице. Они ночевали друг у друга, устраивали вечеринки с пиццей и ходили вместе в кино.
А что же мистер Уи? Он преподавал английский в седьмом классе на примере «Сепаратного мира»[60] и нескольких вещичек Марка Твена.
Крылатое твеновское высказывание стало для меня вполне актуальным.
«Слухи о моей смерти сильно преувеличены».
Джеми была не единственной в нашей семье, кто обзавелся дружеским кружком. Продержавшись особняком добрую часть года, я наконец начал принимать приглашения коллег. Мы постепенно сблизились с людьми. Ходили на обеды. В кино. Ездили на пикники.
Прошлая жизнь стала меркнуть. Не потому, что миновало много времени. А потому, что нынешняя жизнь казалась нам лучше. В том отношении, которое теперь было для меня важнее всего. Да, в прошлом я заколачивал больше. По типично американским понятиям, я деградировал – лишился престижной работы, приличного дохода, большого дома. Но теперь я измерял успех иначе. Не только в денежных знаках. Наградой мне служили достижения учеников. Я с радостью отмечал: к концу года исправлялись и приобретали интерес к литературе те самые ребята, что приходили ко мне в сентябре совершенными оболтусами. Ну просто праздник души. И никаких разгневанных, настырных клиентов, ежедневно норовящих снять с меня голову.
А семейная жизнь? Она продолжала удивлять меня в большом и малом.
Лоренс Уиддоуз был счастливым человеком.
Второй звонок прозвучал летом.
Как-то в субботу я взял Алекса с собой в Чикаго. Надо было получить очередную порцию лекарства для Джеми, и я подумал: свожу-ка сына в Детский музей.
Сначала мы зашли в роксмановскую аптеку.
Аптекарь приветствовал меня по имени. Мы уже были добрыми знакомыми. Он спросил, как я поживаю.
– Нормально, – ответил я.
Он заметил, что на улице слишком жарко.
Я согласился. На нас накатила нескончаемая волна зноя. Я это ощущал сильнее, чем другие, поскольку преподавал в школе, где не было кондиционеров. И каждый день приходил домой, измотанный донельзя.
Аптекарь протянул Алексу леденец на палочке, и у мальчика широко раскрылись глаза, словно ему подарили доллар. Сын сунул в рот конфету и улыбнулся.
Из глубины помещения вышел младший фармацевт.
– Мистер Уиддоуз? Прошу прощения. Я думал, вы поняли. Я вам сказал: «Инсулин поступит только в понедельник».
– Что?
– Помните? Я сказал: «В понедельник».
– Вы сказали, в понедельник? Но когда вы это мне сказали?
– Когда вы мне звонили. Тогда я вам и сказал.
– Разве я вам звонил?
– Да. И спросили, не поступил ли инсулин. А я вам ответил: «Будет только в понедельник».
– Наверное, вы имеете в виду мою жену? Должно быть, звонила она.
Большинство статей были именно такими, каких и следовало ожидать.
Среди историй о героических пожарных и невинных жертвах мелькнули знакомые имена.
Чарлз Шайн, Декстер, Сэм и Диди, Васкес.
Имелись сведения о бомбисте.
Джек Кристмас родился в Иниде, штат Оклахома. Он был добрым мальчуганом и, по утверждению школьного учителя, всегда аккуратно мыл классную доску. Впрочем, один из его одноклассников добавлял, что Джек был каким-то шальным.
О «Фэрфаксе» сообщали следующее. Построен в 1949 году, предназначался главным образом для бизнесменов. Но пришел в упадок и сделался пристанищем дешевых проституток и небогатых туристов.
Несколько материалов рассказывали о терроризме в стране. Одна статья была посвящена организации, которая называлась «Божьи дети». Манифест армии противников абортов. Отчет о взрыве в Оклахома-Сити и сравнение его с трагедией в гостинице «Фэрфакс».
Список погибших в «Фэрфаксе» с краткими некрологами.
Чарлз Барнет Шайн, сорока пяти лет, ответственный сотрудник Шумановского рекламного агентства. Участвовал в нескольких крупных проектах компании. «Чарли стал для нас истинной находкой, – заявил президент агентства Элиот Фирт. – Он был замечательным текстовиком и человеком. Нам очень его не хватает». У Чарлза Шайна остались жена и дочь.
Про Самюэля М. Гриффина напели, что он был «сияющей звездой на небосводе финансового планирования». И «великодушным и любящим отцом», отметил его брат.
Нашлось несколько слов и для Декстера. Холдинговая компания «Фэрфакс» патетично вспомнила, что негр был одним из них. «Преданным делу работником».
Даже Диди не обошли вниманием. (Во всяком случае, я решил, что это она.) Дездемона Гонзалес, тридцати лет. Любящая сестра Марии. Дочь майора Фрэнка Гонзалеса из восточного Техаса.
Я вышел на новый круг и стал просматривать газеты восточного Техаса. Знал, что местные издания должны взахлеб рассказывать о своих. И нашел то, что искал. «Роксхэм Техас уикли».
Отставной майор Фрэнк Гонзалес сидит на веранде и переживает горькую утрату младшей дочери, которая погибла во время взрыва в гостинице «Фэрфакс». По словам отца, Дездемона Гонзалес последние десять лет жила в Нью-Йорке. «Мы общались нечасто, – вздохнул майор. – Она заезжала на праздники, и все такое». Друзья семьи признали, что старший Гонзалес и его дочь разошлись много лет назад. Дочь обвиняла отца в сексуальных домогательствах. «Впрочем, обвинения остались недоказанными», – сказал пожелавший остаться неизвестным друг семьи.
Я вновь обратился к списку погибших.
В нем не хватало одного имени.
У меня по спине от поясницы поползли мурашки, навстречу им от затылка потекли струйки пота.
Я пересмотрел все материалы, перечитал каждую статью. Ничего. Никаких упоминаний.
Вызвал веб-страницу «Дейли ньюс» и напечатал слова «Фэрфакс отель».
Получил тридцать две статьи.
Я начал с той, которая была написана в день взрыва. Фотография изображала место трагедии: пожилая женщина плачет, сидя на бордюрном камне, пожарные, потупившись, стоят на мостовой. Я проштудировал статью и перешел к следующей.
Везде было примерно одно и то же, кроме хронологического порядка: взрыв, смерти, герои, негодяй, расследование, похороны.
Я потратил два часа, но ничего не нашел.
Мне стало казаться, что я ошибся. Неправильно понял поспешный комментарий. Ошибки случаются сплошь и рядом.
И решил: просмотрю-ка я четвертую неделю после взрыва. Когда вышла последняя статья. Потом поцелую на ночь спящих детей, заберусь под одеяло к жене. И засну с ясным сознанием, что все в порядке.
Я начал с понедельника. Перешел ко вторнику…
И чуть не пропустил главное.
Маленькая заметка, погребенная под лавиной новостей о войне на Ближнем Востоке, тройном убийстве в Детройте и супружеском скандале, в который был вовлечен мэр Нью-Йорка.
«Оставшийся в живых герой оказался совсем не героем».
Я щелкнул мышью на названии, открыл статью и углубился в чтение.
Жизненная история. Такие сочиняют, когда иссякает тема героев и жертв и авторы хотят, чтобы читатель покачал головой и задумался об иронии судьбы.
Извлеченное из-под обломков тело… Опознать не удалось… Несколько недель в коме… Нейрохирургия… По отпечаткам пальцев установлено… Машина на стоянке отеля… Не явился для вынесения приговора… Полицейский представитель сообщил… Тюремная больница…
Я прочитал статью дважды. И сомнения мои рассеялись.
Инсулин Анны.
Его делали из свиных клеток. Так всегда готовили инсулин, пока не научились синтезировать искусственным путем в лаборатории. Относительно недавнее изобретение. Но Анна с тех пор, как заболела, пользовалась свиным инсулином, а если переходила на синтетический, сахар в крови подскакивал.
«Определенная категория людей плохо реагирует на искусственный продукт», – объяснил нам доктор и велел держать Анну на свином инсулине.
«Его прекращают производить, его все труднее купить, но всегда останутся аптеки, которые будут с ним работать», – успокоил он нас.
Я разговаривал в столовой с Джамилем Фарадеем.
Раз в год Джамиль приводил в школу преступников из тюрьмы, надеясь тем самым привить воспитанникам вкус к праведной жизни. Осужденные – некоторые из них – даже выросли где-то по соседству, рассказывали, как по недомыслию нарушили закон и каково им теперь находиться за решеткой.
А потом отвечали на вопросы из зала.
«Ты кого-нибудь убил?» – спросил однажды ученик у бывшего наркомана со шрамом поперек лица. И когда тот ответил «нет», школяр разочарованно вздохнул.
– Подумываю о том, чтобы заставить своих недорослей писать заключенным письма, – сказал я Джамилю.
Тот ел жидкое пюре с жирным куриным филе.
– Зачем? – удивился старший воспитатель.
– Для профилактики. По твоему примеру. Ребята потренируются в изложении мыслей, а заключенные, если ответят, преподадут им жизненный урок.
– Давай, – одобрил Джамиль.
– Только вот что…
– Да?
– Я знаю одного арестанта из моих мест. Хочу начать с письма к нему.
– Что он сделал?
– Вроде бы наркота.
– Бывает.
– Не представляешь, как узнать, где он сидит?
– Могу спросить знакомого из Чикагского управления исправительных заведений.
– Сделай одолжение.
– Хорошо. Если не забуду. Откуда он?
– Из Нью-Йорка.
– Как фамилия?
– Васкес.
– Васкес?
– Да. Рауль. Рауль Васкес.