Советник королевы - суперагент Кремля

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Западные авторы, которые пишут о советской разведке, отмечают прежде всего ее эффективность. Эта оценка относится и к «кембриджской группе», и, конечно, к Бланту. Члены группы смогли проникнуть в центры секретов страны. Кембриджские разведчики были для КГБ исключительно ценной агентурой. Чем объясняется такой успех и такая высокая эффективность работы «пятерки», и в том числе Бланта? В чем вообще цель шпионажа? Обычно на этот вопрос отвечают просто — в получении информации. Но информацию добывают и другие структуры, и иным путем. Задача разведки — охватить такие стороны жизни, которые недоступны открытому наблюдению и дипломатии. Добытые разведкой сведения обычно трудно поддаются перепроверке и поэтому должны быть особенно точными и надежными. Собирать информацию может всякий грамотный человек. Добывать разведывательную информацию может, как правило, очень подготовленный агент. Словарь американских военных терминов определяет разведку как продукт, «получаемый в результате сбора, оценки, анализа сведений и истолкования всей доступной информации» (курсив мой. — В.П.).

Таким образом, в функцию разведки входит не только получение информации, но и ее анализ, и оценка. В значительной степени разведка — это исследовательская работа. Не так-то легко иногда выделить основные вопросы из добытого материала, принять на себя ответственность за надежность информации, а также за те последствия, которые вытекают из этой оценки. Бывают случаи (и не редко), когда разведчик, собрав информацию и проанализировав ее, оказывает неоценимую услугу своему правительству, но случается и так, что из собранных фактов он делает неправильные выводы, отметает те сведения, которые не укладываются в схему его донесения, и дезинформирует свое руководство.

Классический пример просчета английской разведки приводит в своих мемуарах Уинстон Черчилль. Некоторые английские разведчики сообщали в начале 1941 года о подготовке Германии к нападению на СССР, но эти сведения не укладывались в общее русло информации противоположного характера. Английские спецслужбы, призванные проанализировать все данные, исходили из предположения, что Гитлер и Сталин могут прийти к соглашению, но не все в Англии верили этим данным. Черчилль, недовольный выводом своей разведки, решил сам ознакомиться с донесениями рядовых разведчиков. В одном из таких донесений он обнаружил сообщение об изменении в марте 1941 года направления движения трех танковых немецких дивизий. Вместо Греции и Югославии они получили команду повернуть на Польшу. Черчилль сумел правильно оценить обстановку и понял, что предстоит вторжение Германии в Россию. К такому выводу английский разведывательный комитет сумел прийти лишь три месяца спустя, 12 июня 1941 г.

Огромная ценность для Лубянки «кембриджской пятерки», и в том числе Бланта, заключалась в том, что это были интеллектуалы самого высокого класса, самые способные выпускники Кембриджского университета, талантливые представители английской интеллигенции. Советник президента США по национальной безопасности 36. Бжезинский, курировавший разведку США, как-то отметил, что «его бывшие студенты Колумбийского университета анализировали события лучше, чем Центральное разведывательное управление» США.

Эти слова вполне применимы к «кембриджской пятерке». Если бы члены «большой пятерки» не отдали все силы работе на советскую разведку, кто знает, каких огромных высот они достигли бы, — возможно, из них вышли бы министры, лауреаты Нобелевской премии, а может быть, даже премьер-министры страны. Их научный и интеллектуальный потенциал был настолько высок, что обеспечивал им такую возможность.

Некоторые из кембриджских разведчиков занимали высокие посты в государственном аппарате и были в тесных отношениях с влиятельными людьми, что давало им возможность не только собирать очень важные фактические материалы, но и в известной степени учитывать рассуждения, оценки правительственной элиты Англии, постигая их философию управления страной и их внешнеполитические концепции. Это касается прежде всего Бланта, который в силу своего положения советника королевы встречался и обменивался мнениями с самыми знатными и высокопоставленными людьми Британии.

Судя по отзывам Центра зарубежной разведки России, донесения Бланта представляли большую ценность. И это понятно. «Пятерка», давая свою информацию, не подстраивалась ни под идеологические концепции, господствующие в СССР, ни под установки правительственных и разведывательных органов Советского Союза (она их часто и не знала).

Аллен Даллес, хорошо видевший положительные и отрицательные стороны информации своих агентов, считал, что самым распространенным недостатком шпионов, который порождал больше ошибок, чем «любой обман и интриги противника», является предубежденность разведчика, когда всю информацию он пропускает сквозь фильтр уже сложившегося мнения.

В качестве классического примера предубежденности разведки приводят иногда такой факт. В 1941 году разведывательная информационная служба США предсказывала, что если японцы начнут военные действия в районе Тихого океана, то они нанесут первый удар в южном направлении (слабом звене цепи) против английских, французских и голландских колониальных владений. Возможность первого удара по самому опасному противнику — по владениям Соединенных Штатов — автоматически сбрасывалась со счетов.

Отсутствие предубежденности, подстраивания под сложившееся мнение советских руководителей повышало объективность информации, которую давала «кембриджская группа».

Разведка — дело профессионалов. В системе КГБ на протяжении десятилетий существует сложная, скрупулезно разработанная система подготовки кадров разведчиков, в том числе кадров высшей квалификации. Кембриджские разведчики не оканчивали ни институтов КГБ, ни краткосрочных курсов. Они учились в ходе своей работы. Тем не менее их отличал именно высокий профессионализм, свойственный асам шпионажа. Это было следствием их высокой образованности, ответственного отношения к делу, которому они добровольно служили, их эрудиции и интеллекта. Это характерно и для Бланта, чья склонность к научной работе — систематизации материала и его анализу, увлечение математикой и математическим анализом — делала его мастером разведки.

Хотя моя книга посвящена «пятерке» и роли Бланта в ней, но само название «пятерка» является, как мы видели, понятием очень условным. Мне ни разу не приходилось читать, что сами «кембриджцы» называли себя «пятеркой». Да и с точки зрения конспирации было бы неправильным определять число разведчиков в группе. Может быть, и сами они не возражали против цифрового названия, чтобы сбить с толку английские спецслужбы. Было ли их на самом деле пять? А куда тогда отнести Лео Лонга, который, работая на Лубянку, был тесно связан с группой, или Стрейта, который был завербован в Кембридже и там начал свою работу советского разведчика? Или, скажем, Эгертона Герберта Нормана, канадского посла в Египте? Он, коммунист по своим убеждениям, выпускник Кембриджа, был тесно связан со Стрейтом. Голицын сказал о нем: «Норман был длительное время агентом КГБ»⁸⁵.

В ходе «дознания» Блант назвал членом «кембриджской группы» Тома Уилли (упомянул его имя, так как тот уже давно скончался).

А почему не отнести к «кембриджской группе» математика Аластера Уотсона? Тоже «кембриджец», член Компартии Британии. Правда, во время допроса сам он отрицал, что работал на советскую разведку (а как же иначе?), но признавался, что встречался с советским агентом. В результате следствия он был отстранен от секретной работы в Адмиралтействе (Уотсон работал над совершенно секретной системой обнаружения подводных лодок) и переведен в Национальный институт океанографии.

А как определить, например, роль в группе сэра Стюарта Хемпшира? Горонви Рис в 1951 году говорил, что Хемпшир принадлежал «к разведывательной сети Бланта». (Хемпшир, правда, отрицал это, но признавался, что встречался с Блантом и Берджесом.)

Условно «кембриджскую пятерку» можно было назвать «группой», но каждый из ее членов, как правило, не был связан с остальными, а поддерживал контакт или со своим «куратором», или с Блантом, или с Берджесом, и это делало конспирацию группы более устойчивой, а ее деятельность благодаря этому становилась более трудной для разоблачения.

Горонви Рис утверждал, что в «разведывательную сеть Бланта» входили многие. Что это значило: поставляли ли они Бланту информацию, не отдавая себе отчета, для какой цели, или были завербованы им? Итак, «кембриджская пятерка» вполне может быть десяткой. Блант однажды загадочно сказал, что любой из друзей Берджеса (а значит, и его) мог им рассматриваться как потенциальный кандидат для вербовки.

О размахе деятельности Бланта и других членов «большой пятерки» свидетельствует одно шифрованное указание Центра Берджесу, которое хранится в Музее внешней разведки России. «Указания остаются прежними. Ваше мнение, если объединить эти семь-восемь человек, о которых известно М., и поставить его во главе их..?»

Итак, число работавших лишь в одной группе составляло семь-восемь человек!

В связи с этим хотелось бы отметить не только многочисленность источников информации «большой пятерки», но и их разнообразие.

Руководитель ЦРУ адмирал С. Тэрнер одной из главных заповедей разведки считал: «Анализировать сведения из одного источника опасно». «Большая пятерка» давала многообразную информацию, полученную из самых разных источников. И в этом заключалась ее особая ценность.

Английским историкам известны многие советские разведчики, так или иначе сотрудничавшие с «кембриджской группой», главным образом под псевдонимами «Мольер», «Ральф», «Гросс», «Лист», «Мэр», «Або». Два последних до сих пор так и не расшифрованы, и подлинные имена их неизвестны.

И несколько общих замечаний о стиле разведывательной работы Бланта. У него выработалась особая психология — постоянный поиск нужной информации, доверительные беседы с людьми, сочетавшиеся со сверхосторожностью, чтобы не дать понять собеседнику, что на самом деле его интересует и на что он обращает особое внимание. Любая одна-единственная ошибка, неосторожный поступок разведчика могут привести к роковым последствиям, погубить его карьеру. Каждый случай — автомобильная авария, затор на дорогах, опоздание поезда или самолета — может сорвать встречу, запланированную, возможно, несколько недель назад, и привести к неприятным результатам. Письма, положенные в тайник, могут быть обнаружены и привести к провалу. Разведчика может выдать (как произошло с Блантом) завербованный им же агент, или он проболтается коллеге, а тот своей жене или приятелю — и все пойдет прахом. Он должен быть все время начеку. Постоянный риск, дамоклов меч разоблачения и возможной кары всегда висел и над головой Бланта. Он постоянно искушал свою судьбу. Стань его деятельность известной ранее, скажем, сразу после войны, и ему грозили бы позор, бесчестье, возможно, изгнание и суровое наказание. И он никогда не знал, где его подстерегает опасность.

А она пришла с той стороны, откуда он ее никак не ожидал. Все члены «кембриджской группы» так или иначе пали жертвой самой системы КГБ. Она не только не оградила кембриджских бойцов тайного фронта, но обрекла их на провал: все они были выданы предателями — сотрудниками КГБ или с их помощью.

Один из американских разведчиков уверял, что дезертирство штатного работника контрразведки и переход его на сторону противника — одна из самых богатых жил контрразведки, ее можно приравнять к непосредственному проникновению в разведывательный центр противника. Один такой дезертир может парализовать на целые месяцы (а в случае с предательством «кембриджцев» и на годы) работу службы, которую он предал.

Блант начал свою тайную деятельность добровольно, более того, с энтузиазмом, он боролся против фашизма, который ненавидел. Он вынужден был продолжать ее после войны в совершенно других условиях: он уже не мог «выйти из игры». И с годами его жизнь становилась все труднее и труднее. Повороты и зигзаги во внешней политике СССР, антидемократические действия советского режима внутри СССР, применение Советским Союзом силы в международной жизни, особенно в Венгрии, были очевидны для Бланта (но не всегда были видны советским людям из-за идеологических шор и государственной пропаганды) и не могли одобряться им. Но он вынужден был продолжать служить советской разведке. Другого выбора у него не было. Маклин, например, хорошо понимал разницу между их служением Советскому Союзу во время войны и необходимостью действовать против своей страны после ее окончания. Он с горечью говорил, что шпионаж в пользу СССР в послевоенные годы мог быть неприятным. Он стремился найти оправдание, сравнивая шпионаж с «чисткой общественных уборных» (ведь кто-то должен делать это!), и оговаривался, что в силу их идеологических воззрений участие в разведке «является обязанностью, и ее надо выполнять». Раньше служение Лубянке было добровольным делом, теперь оно стало «обязанностью», и от этого жизнь их стала значительно труднее.

Блант не относился уже с таким восхищением к СССР, как раньше. Но сожалел ли он о том, что сделал для нашей страны? Нет, этого нельзя сказать. Как справедливо отмечает Чепмен Пинчер, один из английских авторов, серьезно исследовавших деятельность Бланта, «он не изменил своих идеологических позиций и продолжал гордиться тем, что сделал» для Советского Союза.

И последнее. Встает вопрос: чем объясняется такой небывалый успех советской разведки в борьбе против многоопытной, искусной английской разведки, почему английские службы безопасности позволили в течение почти четверти века действовать в Англии большой группе советских разведчиков?

О некоторых причинах этого, связанных с высоким профессионализмом «кембриджцев», я уже говорил. Но дело не только в этом. К британской контрразведке вполне применима русская пословица: «И на старуху бывает проруха». О том, насколько беспечными оказались службы безопасности Англии в отношении возможного проникновения советской разведки в высшие эшелоны власти страны, свидетельствуют и порядки, сложившиеся в Форин оффис.

Известно, что английская дипломатия и разведка тесно связаны друг с другом. МИД в лице его постоянного заместителя министра курирует разведку. Само министерство представляет собой нечто вроде «клуба»: вступление в него автоматически означает полную лояльность его сотрудников в отношении власти, и главным достоинством «клуба» считалось единение всех его членов — коллег по профессии и образу мышления. У отвечавшего за кадры министерства было, по словам первого личного помощника министра, два досье на дипломатов, нарушающих правила поведения. Одно — на тех, кто злоупотребляет спиртным, другое — на женатых дипломатов, слишком больших любителей женского пола. Возможность существования каких-либо других пороков и прегрешений у дипломатов попросту считалась немыслимой. Это положение не изменилось даже после того, как в 1939 году был раскрыт советский шпион — шифровальщик министерства Джон Кинг. Но дело Кинга посчитали исключением. Кто такой Кинг? Мелкий чиновник с небольшой зарплатой, польстившийся на деньги. Разве его можно было сравнивать с дипломатами?

Впервые офицер безопасности был назначен в МИД в 1940 году, но до 1944 года весь его штат сводился к нему одному. Когда английский посол в Москве после дела Кинга получил указание заполнить на всех сотрудников посольства характеристики, в которых было бы отражено их прошлое, отношение к власти и т. д., он собрал своих дипломатов и поручил им самим заполнить на себя эти документы. Рассказавший об этих фактах специалист по разведке Филипп Найтли писал: «Проблема заключалась в том, что Форин оффис полностью игнорировал существование угрозы… Представление о том, что опасность может прийти изнутри, никому не приходила в голову» (курсив мой. — В.Я.).

Английские службы безопасности искали советских шпионов прежде всего среди англичан из средних слоев общества, которые открыто исповедовали свои коммунистические воззрения. Английский снобизм не позволял спецслужбам Британии даже помышлять, что лица, принадлежащие к верхним эшелонам власти страны, могут стать советскими разведчиками. Английская контрразведка считала, что эта верхушка относится враждебно к Советскому Союзу, и, конечно, они не могут стать на службу ему. Эти подходы английской разведки объясняются закостенелостью ее идеологических догм, устоявшимися стереотипами. Именно они помешали английским спецслужбам обнаружить в своей элитной среде советских разведчиков. Даже тогда, когда следы вели к ним и подозрения в шпионской деятельности концентрировались на них, они отбрасывались как нелепые.

У читателя книги может возникнуть ряд вопросов: в какие трудные ситуации Блант попадал, были ли в его деятельности разведчика ошибки, как он осуществлял связь с Центром и некоторые другие. Надо иметь в виду, что до сих пор архивы английской и советской разведок закрыты для исследователя. Можно понять англичан, когда они не хотят предоставлять ученым документы, свидетельствующие о крупнейшем провале их контрразведки. Но невозможно понять, по какой причине руководство внешней разведки не открывает материалы 60-летней давности о грандиозном успехе советской разведки. Тайной мы окружили деятельность советских разведчиков-англичан, которых давно уже нет, и работу советских сотрудников разведки, многие из которых тоже или ушли в другой мир, или давно на пенсии. Все они остаются «безымянными», а их заслуги — скрытыми от нашей общественности. Открытие архивов никому из них не может принести никакого вреда, но даст возможность познакомить россиян с наиболее интересными страницами нашей истории, которыми наши народы могут гордиться. Здравый смысл говорит, что это прежде всего в интересах самих разведчиков, их руководителей, в особенности когда об их неудачах и промахах трубят вовсю. Аллен Даллес утверждал, что советская служба безопасности страдает тем же пороком, что и весь советский бюрократический аппарат и коммунистическое общество в целом, — безразличием к человеку.

Огромный вклад Бланта во время войны отмечался лишь скромными благодарностями Наркомата внутренних дел. После войны и в новые времена, когда мы заявили на весь мир об отказе от пороков социалистического общества и советского бюрократизма, политика по отношению к нашим разведчикам, к сожалению, не изменилась. Прошло более 20 лет со дня смерти Бланта. В Советском Союзе об этой дате никто не вспомнил, она не была никак отмечена. Человека, который помог нам выиграть битву против фашизма, по-прежнему официально как бы не существует.

В этом году мы отмечаем шестидесятилетие Победы над фашизмом, над самым опасным для нас врагом за всю историю страны. Пусть эта скромная работа об Антони Бланте будет выражением нашей благодарности кембриджским разведчикам и особенно Антони Бланту, который так много сделал для нас и о котором мы так быстро забыли.