Советник королевы - суперагент Кремля

Поездка Бланта во враждебную Англии страну — СССР, его откровенно марксистские взгляды стали мешать его педагогической и научной карьере. В 1935–1936 годах он замышлял закончить свою очередную книгу (об архитектуре барокко), для этого нужно было свободное время, и он обратился в Кингс-колледж, где освободилась вакансия преподавателя-исследова-теля, о зачислении его в штат.

Кингс-колледж отличался значительным демократизмом. Но неожиданно Блант, чья научная квалификация вполне соответствовала должности, на которую он претендовал, получил категорический отказ, причем руководство колледжа не скрывало, что в основе его решения лежали политические аспекты. Передавали, что один из самых влиятельных преподавателей колледжа профессор Кейнс высказался категорически против приема Бланта, добавив: «В его работах масса марксистской чепухи».

Блант был очень расстроен. Чтобы успокоиться, он предпринимает путешествие в Испанию. Он хотел сам разобраться в том, насколько действительно велика была там угроза фашизма. Отправился он вместе со своим другом Луисом Макнисоном, который тоже хотел «развеяться», но совсем по другой причине, нежели Блант. У него разладилась семейная жизнь: от него только что ушла жена к американскому студенту, и он хотел забыться, осматривая достопримечательности Испании. Перед отъездом они всем говорили, что поехали посмотреть тамошние церкви, прежде чем они будут разрушены в ходе надвигавшейся гражданской войны.

Блант не скрывал, что желает победы республиканцам. Он говорил: «За победой в Испании последует победа во Франции, а потом и в Англии», имея в виду победу социалистических сил. Когда началась гражданская война в Испании, он безоговорочно стал на сторону демократии, Народного фронта, против фашизма. При этом на Бланта, конечно, не могла не произвести впечатления позиция, занятая Советским Союзом в конфликте.

В то время как Англия и Франция своей «политикой невмешательства» фактически содействовали усилению Франко, Советский Союз оказывал реальную помощь республиканской Испании.

Здесь самое время сказать об одном из друзей Бланта — Джоне Корнфорде и его участии в гражданской войне в Испании.

Джон Корнфорд был признанным лидером левых сил в Кембридже. Не только он, но и его родители были широко известны в университете. Его отец Фрэнсис Корнфорд был преподавателем Тринити-колледжа, мать, внучка Чарльза Дарвина, тоже преподавала. Джон Корнфорд был по природе настоящим бойцом. Как раз в 1936 году, когда начался фашистский мятеж в Испании, он участвовал в распространении в центре города коммунистических листовок и был задержан полицией.

Человек дела, готовый сражаться и умереть за свои идеалы, он одним из первых англичан отправился в Испанию в составе интернациональной бригады для борьбы с фашизмом. Его друг из Оксфорда поэт Стефан Спендер называл эту войну «войной света против тьмы». Я был знаком с некоторыми англичанами из интернациональной бригады, в частности с доктором Кро-мом. Он говорил мне, что бригада и ее английские добровольцы находились на самых опасных участках фронта, были всегда там, где тяжело.

Можно предполагать, что Джон Корнфорд был одним из тех, кто никогда не уклонялся от опасности. 28 декабря 1936 г., на следующий день после того как ему исполнился 21 год, он погиб в сражении с войсками генерала Франко. Смерть Корнфорда потрясла Бланта. Он с болью писал о его гибели в журнале «Спектейтор». Блант вспоминал, каким мужественным человеком, очаровательным собеседником, прекрасным оратором был Корнфорд. Смерть друга укрепила Бланта в его решении встать в ряды борцов против фашизма, на сторону Советского Союза.

Кто завербовал его?

Английские историки и публицисты, задавая вопрос, кто завербовал Бланта, высказывают по этому поводу различные версии. Одна из них — что это сделал советский разведчик Теодор Малой. Он известен также под именами Пауля Харда и Петерса. По английским данным, Малой был в 1934–1937 годах резидентом нелегальной советской агентуры в Англии. Сам Блант утверждал, что Малой завербовал других членов «кембриджской группы», а именно Филби, Маклина и Берджеса, но не его. Он утверждал, что никогда не видел Малого.

Английский журналист Эндрю Бойл пишет, что до Малого в Лондоне резидентурой нелегалов руководил некто Леонид Толоконский, работавший первым секретарем советского посольства¹³. Эндрю Бойл, ссылаясь в том числе на Кима Филби, так характеризовал Малого: «Отличается выдержкой и терпением». Малой был человеком необычной судьбы: венгр, католический священник, участвовавший в Первой мировой войне на стороне Австро-Венгрии, он попал в русский плен, отсидел в тюрьме. Здесь, в России, он вступил в коммунистическую партию и впоследствии пошел служить в советскую разведку. Знающие его люди отмечали, что он обладал большой силой воли и умением убеждать собеседников.

Трагична судьба советских разведчиков 30-х годов. Малого в 1937 году отозвали из Лондона в Москву. Толоконскому было приказано покинуть Вашингтон, и оба были уничтожены безжалостной машиной КГБ. Как и лучшие советские военные — генералы, маршалы, лучшие наши дипломаты, ученые и писатели, так и многие талантливые разведчики погибли в те годы.

Из предыдущего обзора мы видели, что вербовка занимает иногда много лет, и если ни Толоконский, ни Малой непосредственно не провели «акт вербовки» Бланта, то, вероятнее всего, именно на их долю пало осуществление всей подготовительной работы по его вербовке.

Итак, если не Малой, так кто же завербовал Бланта? Сам Антони Блант утверждал, что его завербовал некто, кого он называл «Отто», и что это было сделано «с подачи Берджеса». Настоящего имени, говорил Блант, он не знает. В ответ на вопросы журналистов он так описал своего «искусителя»: невысокого роста, с короткой шеей, с зачесанными назад волосами. Видимо, то же он говорил и на допросах. Тогда следователи показали ему несколько фотографий, которыми располагала британская Служба безопасности, но Блант сказал, что никого из этих лиц он не знает. Можно с полной уверенностью сказать, что он «не хотел узнавать “Отто”», так как его фотографии, конечно, были в английской разведке. Единственное, что он добавил к своим прежним показаниям: «Отто» не был англичанином, вероятнее всего, он чех.

Другой член «кембриджской группы», Ким Филби, впоследствии сказал, что он, конечно, знал «Отто», но тот никогда не называл своего настоящего имени. Правда, почти перед самым отъездом в Лондон и своим бегством в Москву Филби увидел фотографию «Отто» в досье ФБР. Под ней стояла подпись «Арнольд Дейч, агент Коминтерна». Он узнал на фотографии того человека, которого в первый раз встретил в Вене и который тогда занимался вербовкой «агентов для Коминтерна», то есть для КГБ. Блант познакомил «Отто» с М. Стрейтом, которого завербовал в Кембридже, и именно «Отто» порекомендовал Стрейту «очиститься» от своих связей с коммунистами, прежде чем выехать в США для работы по линии советской разведки.

Известно, что «Отто» встречался и с другим советским разведчиком — Кернкроссом и также «советовал» тому разорвать все связи с английскими коммунистами. Именно он, «Отто», рекомендовал Кернкроссу постараться внедриться в английское Министерство иностранных дел и отказаться от планов заняться академической деятельностью. Тогда, в 1936 году, Кернкросс вышел из Компартии Британии.

Итак, согласно английским источникам, «Отто», вероятнее всего, на самом деле был Арнольдом Дейчем.

Что нам известно об А. Дейче? По тем же данным, Дейч — австрийский еврей, родившийся и долго живший в Вене. Там он поступил в университет, окончил его и стал доктором философии. В 1933 году он вместе с женой побывал в Москве и в 1934 году выехал в Лондон. Когда он стал советским разведчиком — англичанам не известно, но в Лондон он уехал, имея задание КГБ вступить в контакт с Кимом Филби.

После ознакомления с Музеем внешней разведки России я могу дополнить эти данные следующими достоверными сведениями о нем: А.Г. Дейч впоследствии принял советское гражданство, стал членом ВКП(б). Он выехал на работу в Англию как гражданин СССР.

Стефан Лонг (Арнольд Генрихович Дейч) родился в 1904 году в Вене. В пояснении к Мемориальной доске советских разведчиков говорится, что он был первым советским разведчиком, который делал ставку на вербовку перспективной агентуры. Дейч был вербовщиком и воспитателем знаменитой «большой пятерки», от членов которой длительное время поступала ценнейшая разведывательная информация. Он трагически погиб.

Здесь мне придется несколько отступить и рассказать о советском перебежчике Олеге Гордиевском и его трактовке событий. Тем более что к нему нам еще придется вернуться.

Гордиевский официально числился советником посольства СССР в Лондоне в 1982–1985 годах, а на самом деле был сотрудником резидентуры КГБ. Еще в 1974 году, когда он работал в Дании, его завербовала английская разведка. Опасаясь разоблачения, он в 1985 году, находясь в отпуске в СССР, бежал в Англию и практически стал штатным сотрудником МИ-6, которая, как и раньше, продолжала держать его на своем содержании. В 1993 году он вместе с историком из Кембриджа Кристофером Эндрю написал книгу о КГБ. (Сотрудники Центра зарубежной российской разведки утверждают, что книга в основном написана Кристофером, а Гордиевский «приложил к ней свою руку», и, чтобы показать себя «всезнающим», часто попросту выдумывал те или другие сведения, выдавая их за подлинные.)

Так случилось и с его описанием судьбы Дейча. В книге Гор-диевского мы читаем: в зале Славы… «под портретом Дейча сказано, что он был сброшен на парашюте в свою родную Австрию в 1942 году для ведения разведывательных операций за линией фронта, но был вскоре схвачен и казнен нацистами». Судьба Дейча была действительно трагической, и он погиб в расцвете своих творческих возможностей, но то, что сообщает Гордиевский о его гибели, является вымыслом. На самом деле (и об этом, кстати, свидетельствуют и материалы музея, на которые ссылается перебежчик) Дейч был направлен в 1942 году на работу в США. Пароход «Донбасс», на котором он плыл, торпедировала фашистская подводная лодка, и находившиеся на нем команда и пассажиры погибли¹⁴.

Деятельность Дейча (Лонга), в том числе в отношении «большой пятерки» и лично Бланта, заслуживает того, чтобы сказать о ней несколько подробнее, тем более что многие факты, касающиеся его, до сих пор не известны.

Стефан Лонг завербовал помимо нескольких человек в Кембридже более десятка студентов и сотрудников Оксфорда. Точные имена их пока не известны. Но английский журналист Фримент в книге «КГБ» и британская «Энциклопедия шпионажа» называют несколько имен завербованных Дейчем в Оксфорде. Среди них Том Драйберг (впоследствии лорд Бретвелл). В 1956 году Дейч даже навестил в Москве своего друга Г. Берд-жеса. Другим завербованным Дейчем агентом называют учившегося в Оксфорде Бернарда Флоуда, впоследствии ставшего членом парламента.

В Англии в то время существовала не одна резидентура КГБ, как бывает обычно, а три независимых друг от друга: «резидентура Стефана», «резидентура Ганса» и «резидентура Мили».

В 1931 году в Лондоне была создана специальная резидентура по научно-технической революции, в задачу которой входило получение новейших научно-технических данных. Если учесть, что в то время СССР заканчивал выполнение первого пятилетнего плана и приступал к выполнению второго, целью которых была индустриализация нашей страны, то можно понять, насколько важной была ее деятельность.

«Резидентурой Ганса» были добыты шифры МИД Англии и других западноевропейских государств. Завербованные Стефаном Лонгом и членами «кембриджской группы», в том числе Блантом, агенты не были профессиональными разведчиками. Они учились этому ремеслу на ходу, в процессе своей опасной деятельности. Но их энтузиазм был настолько велик, что работали они умело и с большой отдачей. Об этом свидетельствует, в частности, донесение Лонга на Лубянку. В нем он писал: «Я хотел еще раз указать на особый состав нашего аппарата (резидентуры. — В.П.). Все они верят нам. Они уверены в том, что мы всегда на месте, ничего не боимся, никогда не оставим никого на произвол судьбы, что мы прежде всего аккуратны, точны и надежны. Успех нашей работы основывается до сего времени на том, что мы никогда их не разочаровывали».

С каждым годом они все больше становились профессионалами, мастерами своего дела. Перед резидентурой в Англии (а следовательно, перед Блантом) ставились очень серьезные задачи. Вот, например, только некоторые из них, которые были поставлены Москвой в 1940 году:

— вскрывать планы Англии в отношении СССР (после 1939–1940 гг.) и правительств в изгнании — Польши, Чехословакии, Югославии, Франции (Французского комитета национального освобождения);

— добывать данные по Германии и о деятельности прогерманских элементов в Англии.

Позднее, на пресс-конференции в 1979 году, Блант подчеркнул, что его куратор (контролер) сказал ему: «Центр интересует прежде всего Германия, немецкая разведка». И по его просьбе он давал именно такую информацию.

Как свидетельствуют советские документы, тогда бывшие, конечно, совершенно секретными, резидентуры в Лондоне умело сочетали легальные и нелегальные формы работы. Блант занимался главным образом последней. Кембриджские агенты обеспечивали также, по предписанию Центра, непрерывную передачу документов о внешней и внутренней политике Англии. Были получены доклады имперского Комитета обороны по военно-политическим вопросам, планы Англии и Франции на переговорах с СССР о коллективной безопасности в Европе в 30-е годы, документы и другая информация о деятельности разведки и контрразведки Англии.

В мою задачу не входит подробное изложение деятельности отдельных разведчиков, имена которых стали легендой. Но без рассказа о некоторых участниках «кембриджской группы» в этой книге не обойтись. И, прежде чем ответить на вопрос, как был завербован Блант, надо сказать хоть немного о Киме Филби и Гае Берджесе.

Первый разведчик «кембриджской пятерки»

Одним из первых «кембриджцев», кто стал на путь сотрудничества с советской разведкой, был Ким Филби. Его настоящее имя звучало так — Гарольд Адриан Рассел Филби. «Ким» было скорее его прозвище, которое дали ему родители по имени героя одного из рассказов Киплинга.

Английская «Энциклопедия шпионажа», изданная в 1984 году, когда Филби был еще жив (он скончался в 1988 г.), писала о нем: «В восьмидесятых годах, когда ему было уже за 70, он еще продолжал работать по поручению своих советских друзей. В Москве широко известно, что глава советского государства Ю.В. Андропов, сам бывший руководителем КГБ, полагается на советы Филби…»

Ким Филби родился в Индии, где его отец Джон Филби занимал пост в индийской гражданской администрации. Английские колониальные методы управления вызывали у Джона Филби неприятие. Может быть, с этого и началось у его сына критическое отношение к английским порядкам¹⁵.

В возрасте 11 лет он был направлен на обучение в Вестминстерскую школу, одну из девяти старейших престижных привилегированных частных школ Англии, основанную еще в XVI веке. В 1929 году Ким Филби поступил в Кембриджский университет, который окончил в 1933 году. Именно там он сошелся с остальными членами будущей «кембриджской группы», в том числе с Гаем Берджесом, Дональдом Маклином и Антони Блантом. Там, в Кембридже, он вступил в Британскую компартию.

После окончания университета Филби некоторое время работал журналистом в Лондоне, потом жил в Австрии, где в 1934 году женился на Алисе Колман. Там, в Вене, он встретился с Малым, который дал ему задание внедриться в британскую разведку. Понимая, что это было нелегким делом, Малой сказал Филби: «Не испортите дело поспешностью, неважно, сколько на это потребуется времени». Филби вернулся в Лондон, где вступил в Общество англо-германской дружбы, членами которого были видные реакционные английские политические деятели. Цель общества — способствовать тесному сотрудничеству Англии с фашистской Германией и ее руководителями. При содействии Берджеса его представили члену общества лорду Маунту Темплу, которому он начинает писать речи и статьи. В результате в 1937 году его направляют в Испанию к генералу Франко. Это дало возможность Филби печатать статьи в газетах, явно или скрыто симпатизировавших Франко, и тем самым «закрыть» свое коммунистическое прошлое. Отныне правые консерваторы стали считать его «своим человеком».

У Советского Союза, не признавшего Франко, не было в его лагере своих представителей прессы, и информация Филби, часто посылаемая им в Москву через Париж (нередко через Берджеса), ценилась на вес золота. Небезынтересно отметить, что до мая 1937 года он не был официально аккредитован лондонскими газетами и не получал средств из Англии. Впоследствии Филби признал, что в то время его финансировали только советские спецслужбы. Наконец, газета «Таймс» утвердила его своим официальным корреспондентом.

Работа журналиста всегда очень опасна. На полях сражений в Испании в условиях гражданской войны и царившей там неразберихи она была особенно связана с риском. Беда не заставила себя ждать. Накануне нового, 1937 года в автобус с журналистами, в котором находился и Ким, попал снаряд, выпущенный из советского орудия артиллеристами республиканской армии. Два журналиста были убиты, Филби ранили в голову и ноги. За мужество, проявленное на поле боя, генерал Франко наградил его орденом «Крест за военные заслуги». После госпиталя он на некоторое время выехал «для отдыха» в Париж, где встретился с Гаем Берджесом. В лагере Франко было нелегко получить сведения о Советском Союзе и гораздо труднее, чем в Лондоне, связываться с советской разведкой в Москве. Беседы с Берджесом дали ему возможность передать дополнительную информацию для Москвы и получить необходимые сведения о советской стране.

Берджес передавал информацию об Испании по английскому радио (к слову сказать, устроившийся на эту работу не без помощи Бланта). Она была, конечно, более объективной, чем та, которую английский читатель мог найти в британской консервативной прессе.

В 1936–1939 годах гражданская война в Испании была важнейшим международным событием. И обстоятельства сложились так, что члены «кембриджской группы» были задействованы на «иберийском направлении». О Бланте и Берджесе мы уже говорили. Ким Филби находился по другую сторону фронта и давал информацию о силах мятежников.

Но и остальные члены «кембриджской группы» принимали в этой работе непосредственное участие. Дональд Маклин был прикомандирован к испанскому отделу МИД Англии, и от него Москва получала информацию о позиции Форин оффис в конфликте. Пятый член «кембриджской группы», о котором я скажу позже, к тому времени также стал работать в Форин оффис, и даже некоторое время вместе с Маклином, в отделе, который занимался испанскими делами.

Москва была очень заинтересована в информации из Испании, причем разносторонней — с той и другой стороны фронта. Поэтому она рекомендовала Филби остаться в Испании, и он служил там вплоть до июля 1939 года.

Дружба Бланта с кембриджским разведчиком «номер два»

Наиболее близок к Бланту из всей «кембриджской группы» был Гай Берджес. Когда в 1951 году (после его отъезда в Москву) английские спецслужбы объявили о розыске Берджеса, в особых приметах указывалось: «Берджес родился 16 апреля 1911 г., рост 5 футов 8 дюймов (172,5 см), плотного сложения, слегка лысоватый, с сединой на висках, ноги ставит носками внутрь. Он всегда неряшливо одет. Очень разговорчив и любит обсуждать политические и философские вопросы, а также говорить об искусстве. Свободно владеет французским». Его друг Джон Лемон к этой характеристике добавлял: Берджес умен и наделен неуемным даром озорства — злословия. Другой его знакомый выразился еще более определенно (правда, после его бегства в СССР): «Берджес был сумасшедшим».

Берджес был моложе Бланта на пять лет. Когда Блант окончил университет, тот еще учился в школе. Именно Блант, будучи уже более четырех лет «апостолом», в 1932 году вовлек Берджеса в это общество. Некоторое время Блант выступал по отношению к Берджесу в роли учителя. Вместе с тем он видел, что его ученик ровня ему, и очень уважал его за выдающийся интеллект. Он характеризовал Берджеса как одного из самых замечательных людей, которых когда-либо знал. Впрочем, обо всем по порядку.

Отец Гая был офицером королевского военно-морского флота. Он участвовал в Первой мировой войне, получил звание капитана первого ранга, отличился и за большие заслуги был награжден орденом Нила. Он умер в тот самый год, когда Гай поступил учиться в Итон — самую престижную и привилегированную частную школу Англии, которая расположена рядом с Виндзорским королевским дворцом. Итон оканчивали многие премьер-министры и министры Англии. Через год Берджес покинул Итон.

Само по себе это решение мальчика было необычным. Из Итона добровольно уходили немногие. Но Гай решил избрать военную карьеру и поступил в Дортмутский военноморской колледж. Это учебное заведение оканчивали в свое время английские короли, герцоги. Потом, много лет спустя, в него поступит и наследник престола принц Чарльз. Учился Берджес превосходно, но зарекомендовал себя не только успехами в учебе, но и своей самостоятельностью, решительностью, сразу показав, что он «личность». Несколько лет провел он в Дортмуте, но с годами понял, что военная карьера не для него, и решил вернуться в Итон.

Говорят, что из Итона иногда — правда редко — уходили, но еще никогда не возвращались, и быть вновь принятым в колледж было далеко не легким делом. Помогло ему то, что о нем еще помнили в Итоне и были настолько высокого мнения о его прошлых успехах, что в порядке исключения разрешили вновь поступить в колледж. Директор Итона был в восторге от его знаний и успехов в учебе. Любопытно, что даже много лет спустя, когда Берджес после своего побега в Москву был объявлен «изменником родины» и «предателем», он продолжал хорошо отзываться о Гае, утверждая, что во всей этой истории с его побегом что-то не так.

В Итоне Гай был удостоен одной из самых почетных стипендий — имени выдающегося английского премьера Гладстона и получил право на поступление стипендиатом в Тринити-колледж Кембриджа. В Кембриджском университете в конце первого года обучения, как обычно, были подведены итоги, и по результатам экзаменов он был объявлен одним из первых. Второй год, когда он изучал историю, результат был таким же. Так же блестяще он закончил и следующий год обучения. Где бы он ни учился — в Дортмуте, Итоне или Кембридже, — всегда определение «первый» сопутствовало ему. Биограф Берд-жеса, далеко не склонный преувеличивать его достоинства, вынужден признать: «Все преподаватели (Кембриджа. — В.І7.) стремились «заполучить» Берджеса под свое научное руководство, поскольку в те дни между ними было принято соревноваться в том, кто сможет распознать наиболее способных студентов и выпустить блестящих интеллектуалов будущего. Берджес казался им кладом».

В конце обучения Берджесу за его выдающиеся успехи была предоставлена так называемая «исследовательская стипендия», которая давала не только возможность учиться, но и право заниматься преподавательской и научной деятельностью.

В 1934 году, на год раньше Бланта, Берджес отправился в Советский Союз, а затем в Германию, чтобы своими глазами увидеть разницу двух систем, двух государственных устройств — советского и фашистского. В Москве он встретился с И.А. Пятницким, который с 1921 года бессменно до дня, когда он был репрессирован, заведовал отделом международных сношений Коминтерна, ведавшим нелегальной заграничной агентурой. После пребывания в Москве тон политических выступлений Берджеса значительно изменился. Его доклад об СССР был выдержан в более спокойных тонах, далеких от восторга. За два года до этого, выступая на встрече «апостолов», он открыто изложил свое коммунистическое кредо. Теперь он перестал говорить о своих коммунистических убеждениях и вообще все чаще стал заявлять, что отошел от какой-либо политической деятельности. Биограф Берджеса довольно точно оценил эту метаморфозу: «Открытое дезавуирование Берджесом коммунизма указывает на точную дату его вербовки в качестве советского агента».

В душе Берджес продолжал оставаться коммунистом, но публично чем дальше, тем больше высказывался как правый, как консерватор. Один из хороших знакомых Берджеса Сирил Конноли встретил его, когда тот работал на Би-Би-Си, и так вспоминал об этой встрече: «Случилась ужасная вещь! Берджес стал фашистом!.. Он теперь… восхвалял «реализм современных нацистских лидеров». Он предполагал даже посетить нацистский слет в Нюрнберге.

Небезынтересно отметить, что этот «поворот» в мировоззрении, точнее, очень удачная маскировка, произошла не без ведома Бланта, а может быть, и не без его подсказки.

Эндрю Бойл, написавший книгу «Четвертый» и называвший Бланта «Морисом», отмечал: «Морис был единственным, кто знал действительную причину этого стремительного и рискованного поворота во взглядах своего близкого друга Гая Берд-жеса».

В 1935 году Берджес покинул университет. Москва посчитала, что на академическом поприще он не сможет принести той пользы советской разведке, которой от него ожидали. Он обратился — видимо, не без совета Лубянки — в консервативную партию, сначала в ее исследовательский отдел, затем в штаб партии, предложив свои услуги, но безуспешно. Затем он стал личным советником миссии Виктора Ротшильда (с которым был дружен) по экономическим вопросам. И наконец, приобщился к журналистике. В 1935 году Берджес стал корреспондентом Би-Би-Си.

Его отличали очень ценные для журналиста (и разведчика) качества — коммуникабельность, умение завязывать знакомства и связи в различных кругах общества, в том числе в самых высоких. Работа журналиста давала ему большие возможности и для поддержания контактов со своими связниками из Центра. Издавна считалось, что журналистика сродни разведке и всегда использовалась в качестве прикрытия шпионской работы. Берджес в этом отношении не был исключением.

Многим выдающимся людям — а Гай Берджес, несомненно, был таковым — свойственны отклонения от общепризнанных норм поведения и мышления. Биограф Берджеса по этому поводу довольно резко, но в общем справедливо отметил: «В Гае Берджесе было что-то ненормальное». «В молодости он был вечным непоседой, склонным к озорству, позднее друзья Берджеса отмечали его иногда скороспелые, не всегда продуманные решения». Обычно с возрастом эти качества сглаживаются или исчезают. С Берджесом этого, однако, не случилось. В доказательство этому можно привести немало примеров. Во время поездки в СССР он был задержан московской милицией за не совсем скромное поведение в парке культуры и отдыха. Был он очень навеселе.

Были и другие, более серьезные срывы. Как-то он вдруг решил склонить к разведывательной работе в пользу СССР своего друга Горонви Риса, который был явно не готов к его предложению. На вопрос Риса, а знает ли еще кто-нибудь о его предложении, он не задумываясь ответил: «Немногие». Но при этом назвал имя очень уважаемого им общего друга «Мориса», то есть Бланта, тем самым дав ясно понять, что этот его друг — советский разведчик. Потом, видимо, спохватившись и поняв, что поступил опрометчиво, Берджес стал просить Риса не говорить об этом «упомянутому другу». Рис был озадачен. Его удивило, что Берджес так легко раскрыл имя советского разведчика; он решил, что Берджес либо неосторожен и ненадежен, либо все это неправда.

Между Берджесом и Рисом состоялся такой диалог.

Берджес: Есть кое-что, о чем я должен тебе сказать. Я агент Коминтерна и стал им со времени окончания университета.

Р и с: Я не верю тебе.

Берджес: Но я говорю тебе правду. Я хотел, чтобы ты работал вместе со мной, помоги мне.

Рис: Что ты имеешь в виду? Какого рода помощи ты от меня ожидаешь? Ты действуешь в одиночку? Если нет, то кто твои друзья?

Берджес: Ты задаешь слишком много вопросов.

Рис: Назови хотя бы одно имя.

Ответив отказом на предложение Берджеса, Рис решил все же обезопасить себя и составил о встрече с ним письменный отчет, передав его на хранение своему адвокату. Если бы адвокат вскрыл тогда этот конверт, то, может быть, на этом эпизоде и закончилась бы вся деятельность «кембриджской группы»¹⁶.

Видимо, осторожность и умение хранить тайну не были самыми сильными качествами Гая Берджеса. Ким Филби однажды рассказывал, что Берджес предложил установить связь между всеми членами «кембриджской группы». Они в большинстве своем действовали самостоятельно, и само название «кембриджская группа» было дано им впоследствии английскими исследователями. Предлагаемая Берджесом связь и объединение пятерых «кембриджцев» в единую группу могло бы привести только к тому, что любой «прокол» одного из агентов мог бы отразиться на всей группе.

Срывы Берджеса чуть было не привели к катастрофе в 1951 году, накануне его побега в Москву, о чем я расскажу далее. Но, пожалуй, наибольшей опасностью и для него, и для всей разведывательной деятельности «кембриджцев» было его злоупотребление спиртными напитками, доходившее иногда до крайних пределов.

Вернемся, однако, к Бланту. Английские исследователи утверждают, что вербовку его осуществил Берджес, и, как я говорил, сам Блант придерживался такой же версии. Рассмотрим ее. Она поможет лучше понять, как Блант решился стать советским разведчиком.

«Как Гай Берджес склонил Бланта к разведывательной работе?» Блант так ответил на этот вопрос: «Он убедил меня, что я самым лучшим образом смогу служить делу борьбы с фашизмом, присоединившись к его работе в пользу русских».

Некоторые историки, ссылаясь на это заявление Бланта, стали даже говорить о «руководящей роли Берджеса» в «кембриджской группе». Это, однако, не так. Объясню, почему я так считаю. Мне довелось около года провести в Оксфорде. В Кембриджском, как и Оксфордском университете, существовала строгая иерархия — отдельные столовые, отдельные комнаты отдыха для преподавателей и студентов. Система тьюторства (наставничества) покоилась на безусловном руководстве учителей всей индивидуальной работой студента, уважении студентом своего преподавателя. Тьютор — второй отец или уважаемый старший брат. Эта система подчеркивалась и особой, более парадной, чем у студентов, формой одежды учителей. Многие из преподавателей университета были выдающимися учеными, членами иностранных академий, представителями мировой научной элиты, что, конечно, вызывало у студентов особое уважение к ним.

Университетская система предполагала, что преподаватель и студент стоят на разных ступенях иерархической лестницы. Поэтому студент никак не мог руководить деятельностью преподавателя. Когда Блант уже начал преподавательскую деятельность, Берджес только начинал свою учебу. Об этой университетской системе хорошо знали в Москве и понимали, что вербовка Бланта не по плечу Берджесу, что это должен сделать кто-то другой, кого бы Блант рассматривал как авторитетного представителя советской разведки.

И еще одно обстоятельство, которого мы уже частично касались. У Берджеса был своеобразный характер. Его сильной стороной была самостоятельная работа, но он мало подходил на роль руководителя разведывательной группы, а тем более для вербовки новых агентов, что входило в обязанности руководителя. Американский разведчик, сотрудник Центрального разведывательного управления Роберт Кроули, исследовавший дело «кембриджской группы», пришел к выводу, что «Блант в большей степени, чем Берджес, может считаться “номером один”» группы советских разведчиков в Кембридже.

Итак, какой же ответ может быть дан на вопросы: кем, когда и где был завербован Антони Блант? Именно об этом я спросил руководство Центра зарубежной разведки России. После изучения в штаб-квартире зарубежной разведки досье на Бланта, мною был получен такой письменный ответ:

«Антони Фредерик Блант был привлечен к сотрудничеству в начале 1937 года бывшим сотрудником нелегальной резидентуры в Лондоне Арнольдом Дейчем (известен также как Стефан Лонг)».

Таким образом, это произошло не в Москве, а в Лондоне, и не в 1935 и 1936 годах, а в 1937 году. Ну а какую же роль в этой вербовке играл Берджес или он вообще не знал об этом? В справке Центра зарубежной разведки России указывается, что вербовка Бланта была сделана «по рекомендации и с помощью Берджеса». Иными словами, своими отношениями с Блантом, дружбой с ним, деятельностью в Обществе «апостолов» Берджес подготовил вербовку Бланта, а осуществил ее Арнольд Дейч. Так в 1937 году наступила новая фаза в отношениях Блант — Берджес. Оба они стали работать на советскую разведку.

Блант входит в дело

Блант расширяет уже установившиеся связи, которые могли оказаться полезными для Лубянки, и сразу начинает усиленно устанавливать связи с новыми лицами, представляющими интерес для советских спецслужб, и вербовать тех, кого можно было привлечь к деятельности Лубянки.

Тогда же, в 1937 году, Блант завербовал Майкла Стрейта, который в 1935 году вступил в Британскую компартию. Когда уже после его вербовки с этой кандидатурой возникли некоторые осложнения, он связался с Центром и получил указание, как дальше действовать. Будучи преподавателем университета,

Блант все чаще посещает встречи и собрания студентов. «Он был регулярно в компании с Берджесом», — говорил один из преподавателей Сент-Джонс-колледжа и отмечал, что такое поведение было необычным для его коллеги-преподавателя. За исключением одного колледжа Кембриджа — Кингс-колледжа, такие близкие, даже «панибратские» отношения преподавателей со студентами были в то время не характерны для всех остальных колледжей университета.

Блант, по мнению авторов английской «Дипломатии шпионажа», очень активно работал по вербовке разведчиков для Лубянки, в чем он сам впоследствии признавался.

Английский исследователь Чепмен Пинчер так писал о методах вербовки в 30-е годы: «Во время вербовки в качестве главного козыря использовалась проблема достижения мира во всем мире». Обычно при вербовке задавался вопрос: «Если Вы поддерживаете коммунистов, то Вы должны бороться за мир», и тем, кого вербовали, трудно было от этого отказаться… и только месяцы или годы спустя, когда они уже попали в сеть, они начинали понимать, что работают на КГБ». Автор пишет, что именно так и пытался вербовать его офицер КГБ Анатолий Стрельников, работавший в советском посольстве в Лондоне.

Возможно, этот прием вербовки использовал и А. Блант.

В качестве другого примера вербовки Блантом и его активности приводится обычно история Лео Лонга, информация которого во время войны оказалась очень полезной для Москвы. Лео Лонг был выпускником Тринити-колледжа. В 1937 году Блант привлек его в Общество «апостолов», а затем и к разведывательной работе на Москву. В отличие от Берджеса, который после 1934 года и установления связи с советской разведкой порвал все связи с английскими коммунистами, Блант и после 1935–1937 годов не скрывал своих левых взглядов, в частности марксистских воззрений на искусство и культуру. Он продолжал с марксистских позиций критиковать положение художественной интеллигенции при капитализме. В своей статье «Искусство при капитализме и социализме», опубликованной летом 1937 года, он ссылался на слова Ленина о том, что каждый художник, артист имеет право творить свободно в соответствии со своими идеалами, что социалистическая культура берет все лучшее в буржуазной культуре и использует это в своих интересах.

Возникает, естественно, вопрос: чем объясняется такое поведение Бланта? Почему он не скрывал, как, скажем, Берджес и Филби, своих настоящих взглядов? В этом был, наверное, свой смысл.

Позиции Бланта в отношении искусства были широко известны. Они нашли отражение в ряде опубликованных им ранее статей. Резкое изменение взглядов могло бы вызвать не только удивление, но и подозрение, а «чудачества» ученого, который в своей области исследований (не в политике!) отдавал дань некоторым положениям марксизма, не казались чем-то опасным, а скорее свидетельствовали о неординарности ученого и, возможно, его странностях Они едва ли могли особенно насторожить английскую разведку и контрразведку.

После того как Блант приобщился к разведывательной работе, его отношения с Берджесом стали еще более тесными. Последний не раз репетировал перед Блантом свои радиорепортажи, позднее Блант даже записывал для него радиопередачи. Берд-жесу первому из «кембриджской группы» удалось проникнуть в английскую разведку. В 1938 году он стал сотрудником Секретной разведывательной службы Британии, его зачислили во вновь созданный «отдел Д» МИ-6, который начал заниматься «изучением возможных действий по уничтожению потенциального противника». Первые выступления Берджеса по радио, которым помогал Блант, были организованы как раз с помощью этого «отдела Д».

В числе лиц, которые благодаря Бланту и Берджесу начали сотрудничать с советскими спецслужбами, исследователи называют десятки имен, утверждая, что все они были завербованы советской разведкой. Это, пожалуй, не совсем так. «У страха глаза велики», — говорит русская пословица. На самом деле значительная часть этих лиц не была прямыми советскими агентами, но использовались Блантом в его работе; от них он получал необходимую информацию, часто эти люди и не догадывались, что работают на советскую разведку. Примером этого было сотрудничество Бланта и Берджеса с Виктором Ротшильдом (он скончался в 1990 г.). С ним у Бланта, как и у Берджеса, были самые тесные отношения. Ротшильд впоследствии отмечал, что «апостолы», прежде всего Блант, часто обсуждали с ним проблемы коммунизма¹⁷.

Блант был желанным гостем в имении Ротшильда, в его доме на Пикадили. Он был тем посетителем, который по-настоящему мог оценить коллекцию превосходных картин Виктора. Благодаря щедрости Ротшильда Блант смог приобрести одну из картин любимого им Пуссена «Элизер и Ребекка». Ему не хватало денег на покупку картины, и Ротшильд одолжил ему недостающие 300 долларов¹⁸.

Поскольку мы коснулись финансовых дел, то следует добавить, что, как утверждают английские источники, Блант иногда выступал в отношении тех своих подопечных, от которых он получал информацию, в роли или кредитора, или спонсора. Как считают некоторые его друзья, в этих операциях иногда прямо или косвенно участвовал и Виктор Ротшильд. Невольно получалось так, что в роли спонсора некоторых мероприятий КГБ участвовали Ротшильды, конечно, не догадываясь об этом.

Так ли это на самом деле? С полной уверенностью утверждать нельзя, но я не исключаю справедливости этой версии.

Блант также часто навещал квартиру Берджеса в Белгравии, одном из самых престижных районов Лондона. Там он встречался со многими интересными людьми, которые, несомненно, делились с ним ценной информацией.

Один из таких посетителей квартиры в Белгравии впоследствии высоко отзывался о Бланте. «Я никогда не забуду его доброту и понимание», — писал он. Этим гостем был барон Вольфгант фон унд цу Путлиц, карьерный (профессиональный) дипломат, служивший в германском посольстве в Лондоне. Он был противником нацистского режима и признавался, что начиная с 1937 года передавал важную информацию англичанам, возможно (прямо или косвенно), и Бланту. Недаром существовало подозрение, что Путлиц служил не только Лондону, но и Москве.

Служба внешней разведки России, изучив донесения Бланта, так охарактеризовала его деятельность в первый период работы разведчиком: «Учитывая наличие у Бланта широкого круга знакомств среди профессуры и студенчества Кембриджского университета, он на первом этапе работы с нами использовался для изучения этих кругов». К этой оценке Центр разведки, наверное, мог бы добавить и еще одну фразу: «и для вербовки новых разведчиков для нашей страны».

И еще несколько слов относительно деятельности Бланта в те предвоенные годы. Один из наиболее солидных исследователей деятельности «кембриджской группы» Джон Кастелло в своей книге «Маска предательства» (с которой я знакомился при написании этой работы) выдвинул предположение, что Берджес поставлял Бланту секретную информацию, в частности об Обществе англо-германской дружбы, а тот передавал ее в Москву. Это еще раз подтверждает, что Блант играл далеко не рядовую роль в «кембриджской пятерке».