Советские космонавты

БОРТИНЖЕНЕР

Виталий Михайлович Жолобов

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник-инженер Виталий Михайлович Жолобов. Родился в 1937 году в селе Збурьевка Херсонской

области. Член КПСС. Совершил космический полет в 1976 году.

Готовился к старту космический корабль «Союз-21»... Читатель вправе спросить: а где же корабль с номером «20»? Он вышел на орбиту в конце 1975 года. То был беспилотный корабль, который продолжил работы в автономном автоматическом режиме с орбитальной станцией «Салют-4».

...Тот, кому предстояло выполнять обязанности бортинженера на «Союзе-21», был неуловим. В учебном отделе на мой вопрос: «Где сейчас Виталий Жолобов?» — отвечали односложно: «На" тренировках», «Работает с документацией», «Консультируется с учеными», «Уехал в конструкторское бюро», «На тренажере»... И все-таки предстартовая встреча состоялась. Мы беседовали втроем: командир корабля Борис Вольтов, бортинженер Виталий Жолобов и я. На этой встрече я и обратился к Борису:

— Расскажи о своем товарище, о функциях бортинженера, о его роли на борту корабля.

Космонавт ответил не сразу. Сосредоточенно думал, как бы подбирая нужные слова, потом сказал:

— Бортинженер — это правая рука командира. Так обычно говорят. Это справедливо, но... Но не совсем полно. Экипаж — это единое целое. Именно целое, а не две половинки. У этого целого — одна голова, одни глаза, одни руки, одно задание. Одно на экипаж! И это очень важно: уметь видеть одними глазами, чувствовать одними нервами, думать одной головой...

Вот так он ответил на мой вопрос. Тогда я спросил еще:

— Какая главная черта у Виталия Жолобова? Борис посмотрел на соседа:

— Нет, я так не могу. Он зазнается, и как с ним потом работать? Это, конечно, шутка. Если бы мы не подходили друг другу, если бы были даже малейшие антипатии, мы вряд ли закончили бы успешно программу подготовки, которая требует от экипажа добрых человеческих отношений, взаимопонимания, знания до тонкостей друг друга. Виталий грамотный, хорошо подготовленный инженер, вдумчивый, хваткий... О его личных чертах более подробно расскажу после полета.

В ожидании, пока космонавт выполнит свое обещание, я решил сам рассказать о втором члене экипажа «Союз-21».

...Три двора делили между собой сферу влияния на этой улице Баку: «каспаровский» — в нем жили семьи матросов и капитанов Каспийского пароходства; «военный» — здесь жили военнослужащие; дом «специалистов» — инженерно-технических работников. В каждом были слои заводилы, предводители мальчишеских ватаг, в каждом были свои «законы» и «уставы».

Но это была, как говорит он сам, «пора мальчишества», когда просто не знали, куда себя деть. Потом пришло серьезное увлечение волейболом. Посреди двора появилась площадка: столбы, подобие сетки. Строгий управдом гонял мальчишек, но спортивные страсти не утихали, каждый вечер три двора выясняли, кто же сильнейший в волейболе.

Управдом смирился. Более того, во дворе «каспаровцев» появилась настоящая площадка, расчерченная, ухоженная, но в самом неудобном для игры месте. «Официальную» — так ее называли — площадку упрямые мальчишки не признавали: что-то в ней было не то. Играли на старой. В ту пору Виталий и пристрастился к волейболу. Сначала в качестве зрителя — мальчишек 3 — 4 класса «большие» но принимали, потом — подавальщика улетевших в сторону мячей, потом на равных с «большими».

До четвертого класса он был примером в школе: в табеле пятерки по всем предметам, в конце учебного года похвальные грамоты приносил домой. Потом его словно подменили. Все чаще стал тройки хватать, однажды подрался на уроке математики. Учительница отобрала портфель и велела прийти с родителями. Он не пошел. Потихоньку утащил портфель, а дома ничего не сказал. Другой раз поспорил с учителем физики, да так, что дело дошло до педсовета. Наконец, крупный разговор с отцом.

— Не надолго тебя хватило,- сказал Михаил Гаврилович после тяжелого молчания. — Не думал, что такой позор пережить придется. Не думал...

Виталий стоял, опустив голову. Уши горели. Лучше бы отец ругал его, чем вот так спокойно и с горечью говорил. Словно даже не ему, а себе. Отец продолжал:

— Раз полез в гору, надо добираться доверху, такое мое слово. Еще раз споткнешься, пеняй на себя.

Сам Михаил Гаврилович пришел в порт десятилетним мальчишкой. Начинал поваренком на обшарпанном старом суденышке, плавал матросом, механиком, вышел в капитаны. Виталий провожал отца в море, встречал после возвращения. Л однажды танкер «Профинтерн» встречали в порту с оркестром и транспарантами. Судно первым в пароходстве выполнило плац перевозок. Был митинг.

Было награждение экипажа. После этих праздников отец пообещал мальчишкам, что возьмет их с собой в очередной рейс.

... «Профинтерн» шел курсом на Астрахань. С вечера море было спокойным. Отец стоял на мостике, недовольно поглядывал на темную полосу, которая с запада затягивала небо, о чем-то переговаривался со штурманом. К утру разыгрался шторм. Волны доходили до спардека, танкер, загруженный до предела, бросало, словно шлюпку. Гудел металл, скрипели переборки, гулко ударяла вода. Казалось, что судно не выдержит этих терзаний и переломится пополам.

Волна выбила стекла. В каюте было холодно и темно. По селектору доносились команды отца, слышался топот матросов. На «Профинтерне» сыграли штормовую тревогу...

Думалось, что после всего этого Виталий никогда не будет смотреть в сторону моря. Но все обернулось иначе. Схватка людей со стихией, мужество команды, ловкость и бесстрашие матросов оставили след в сердце мальчишки. Не просто память о пережитом, а неудержимое желание быть похожим на этих людей — сильных, стойких, веселых.

Весной 1954-го перед началом экзаменов на аттестат зрелости Виталий принес в военкомат заявление с просьбой направить его в военно-морское училище. Военный комиссар приподнялся из-за стола, оглядел вошедшего:

— Рост какой?

Виталий оторопел. Он ожидал любой вопрос, но только не этот.

— Сто пятьдесят пять,- ответил нерешительно.

— Н-да,- сказал военком. Сказал как-то так, что Виталий не понял, хорошо это пли плохо. Потом так же неопределенно, не то в форме вопроса, но то утверждения, произнес: — Если не в моряки, то куда еще хотел бы пойти?..

Виталий взял назад свое заявление и молча вышел из кабинета.

В «каспаровском» дворе было непривычно тихо. Пустовала игровая площадка. Ветер трепал провисшую сетку. К одному из столбов привязали бельевую веревку. А в дальнем углу двора вчерашние волейболисты решали, куда идти после десятого класса. Одни выбирали институт по предположительному конкурсу, говорили, туда-де легче поступить. Виталия злили эти разговоры. Он нарочно выбрал институт и факультет, куда желающих поступить было очень много. Экзамены сдавал на одни пятерки, «из принципа».

...Прошли годы. Позади учеба в институте, работа испытателем, приход в Звездный, тренировки и подготовка...

— Когда объявили о старте Гагарина, я не мог осознать и почувствовать, что же произошло. Слушал радио, смотрел телевизор... Факт, как говорится, налицо, а поверить трудно. Сознанием трудно. Ведь за осознанием самого факта стояло все, что с ним связано, стояла сложнейшая научно-техническая проблема. И что странно — накануне еще можно было рассуждать о межпланетных перелетах, создании лабораторий на Луне, говорить о человеке и космосе. Но то была абстракция. А тут смотрю телепередачу из Москвы. Идет человек по ковровой дорожке. В шипели, с майорскими погонами.

Обычно идет, чуть торопится. Обычный, казалось бы, человек. А ведь он побывал в космосе. В кос-мо-се!

Подумать о себе: а я, дескать, смог бы? — таких и мыслей не было.

Тогда не было. А сейчас? — спрашиваю его.

Он молчит. О чем может думать человек перед стартом? Наверное, о многом. А быть может, и нет. И все-таки, если сопоставить прошлое и настоящее?

— Сейчас?.. Теперь все воспринимается иначе. Гагаринская формула «полет — это работа» сама собой стала какой-то нормой в отношениях к космосу. — Он помолчал, потом взглянул на часы: — Ты спрашиваешь, как я отношусь к полету, а у меня в голове программа: «Надо не забыть сделать это, повторить то, этот переключатель справа вверху, а этот слева внизу, надо сделать закладку в бортжурнале, надо...» Словом, подход прагматический.

Он весь в этом, бортинженер «Союза-21».

Жарким июлем 1976 года встретил его Байконур. Суровым холодом встретил Б. Вольтова и В. Жолобова космос. Они стартовали 6-го. Спустя сутки космонавты перешли на борт орбитальной станции «Салют-5». В длительном полете выполнялась обширная научная программа, технологические эксперименты, исследования...

— Время на орбите течет медленно,- сказал он после возвращения. — Еще медленнее оно течет на Земле, когда ждешь своего старта. Но я готов ждать... Главное — не обмануться в ожидании.

Писатель Константин Георгиевич Паустовский, размышляя о космических путешествиях, как-то заметил: «А знаете, больше всего человек все-таки будет интересоваться Землей. Земля для человека- самое главное. Мы о Земле не все знаем... И если, даже далеко и надолго человек полетит, вернувшись на Землю, он будет плакать от счастья». Я часто вспоминаю эти слова в дни возвращения космонавтов из полета. Но я знаю, что, любя свою родную планету, они очень любят и космос. Наверное, это особенность их профессии.