Совпалыч

Глава 11 Овсянка. Игра в Хали-Гали. I am ГАД!

— Джентльмен должен питаться главным образом овсяной кашей без молока и соли, чтобы во всех остальных случаях принимать любую гадость без вреда для желудка.

— Как по мне, сложно найти большую гадость, чем овсянка.

Официант снял сверкающую крышку и выложил кашу в глубокие фарфоровые тарелки. Смирившись с неизбежным, я занес сандаловую ложку над вязкой протоплазмой, окруженной облаком пара.

— Не будьте таким категоричным, дорогой. Крайние высказывания хороши для крайних обстоятельств, — Левон поглощал завтрак с нескрываемым удовольствием. — А в этой каше есть и масло, и сахар. В крайнем случае, добавьте сливок. Так вы шли под парусом до самого Арамболя? Очень интересно.

Не посвящая Сурьяниана в детали своей командировки, я компенсировал скудность рассказа тем, что во всех подробностях описал, как добирался в Бомбей. Яхтсмен из меня получился не очень хороший, хотя до последнего момента я об этом не подозревал и, удачно поймав попутный ветер, был горд собой. Пройдя левым галсом вдоль побережья, моя шлюпка развила неплохую скорость и направилась прямо в центр пустынного берега. Береговая линия быстро уточнялась, можно было отчетливо разглядеть листья на верхушках баньяновой рощи, когда я осознал, что тормоза в конструкции шлюпки не предусмотрены. Весом всего тела я навалился на руль, чтобы погасить скорость, но было уже поздно. Шлюпка вошла форштевнем в песок, руль выбило из рук, а я полетел за борт.

Разложив одежду на горячем песке для просушки, я бездумно смотрел, как прилив наполняет шлюпку водой. И чем ниже склонялась мачта над бирюзовой поверхностью, тем сильнее хотелось плакать. Где-то глубоко под водой скрылся «Гаммарус», унося развеселую команду и Любу, которой я больше ничего не смогу объяснить. Теперь я не могу рассчитывать ни на мудрый совет капитана, ни на поддержку Всеволода Абрамовича. Дальше мне одному.

Если долго сидеть на пляже и смотреть на море, ближе к вечеру можно увидеть несуществующие цвета. То есть, конечно, такие цвета существуют, но встретить их вместе можно именно в тот недолгий промежуток времени, когда солнце уже сползает к линии горизонта, но еще не закатывает закатную феерию. Запахи становятся резче, прибой мягче, и вода начинает играть невероятными тонами. Это из тех вещей, которые длятся очень кратко, но потом долго помнятся.

Полупроснувшись (точнее, выйдя из полусна) от первого комариного укуса, я оделся и пошел вдоль берега по направлению к баньяну, где еще днем приметил крыши нескольких бунгало. Примерно на половине пути мне показалось, что камень прямо по курсу движется, пытаясь перегородить мне дорогу. Я хотел было списать все на последствия солнечного удара, но, сделав несколько шагов, заметил еще два таких же перемещающихся камня… Нет, это была не галлюцинация. Теперь в сторону прибоя ползла уже половина пляжа.

— Черепахи? — догадался Левон.

Я нашел одну кладку и взял три яйца, так как сильно проголодался. На вкус они не хуже куриных. Переступая через панцири, создающие видимость игрушечной танковой битвы, я добрался до ближайшего бунгало, где отдыхающее семейство из Ньюкасла оказало мне самый радушный прием. Утром после завтрака глава семьи отвез меня на станцию, где я сел в поезд и без особых приключений доехал до железнодорожного вокзала Виктория в Бомбее. Хотя, конечно, индийский поезд — сам по себе приключение.

— Так что вчерашнее утро не обошлось без овсянки, дорогой Левон, — закончил я свой рассказ. — Но, как по мне, уж лучше сырые черепашьи яйца.

— Что теперь будете делать? — спросил Сурьяниан. — Насколько мне известно, в посольской аптеке новый фармацевт.

— Они даже не знают, что я здесь. И прошу вас никому не говорить. Если можно, я переночую у вас в гостинице, а завтра отправлюсь дальше.

— Без вопросов, Иван, живите сколько нужно. Путешествие продолжается? Полезно в вашем возрасте.

— Левон, мне нужен ваш совет. Вы слышали о горе Кундун?

— Да, — ни один мускул не дрогнул на лице моего друга, но в голосе мелькнул полутон удивления.

— Мне нужно туда попасть. Как это лучше сделать?

— Знаете что? Так как мы долго не виделись, а завтра вы опять уезжаете, предлагаю прогуляться по городу. Заодно и поговорим. Я кое-что знаю о том, что вас интересует.

Через полчаса мы уселись в оклеенную алюминиевой фольгой кабинку рикши.

— Колаба, пожалуйста, — сказал Сурьяниан величавому чернобородому сикху в синем тюрбане. — Предлагаю ограничиться Вратами Индии. Это будет символично: вы только что приехали.

— Я прожил здесь много лет, не забывайте.

— Нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Особенно, если река течет в Индии. Знали бы, как много нового оказывается ежедневно в местных реках? Это — радость микробиолога!

Я редко покидал стены аптеки. Но, конечно же, прекрасно знал расположенный недалеко от порта район Колаба. Кажется, я уже упоминал о местах на планете, у которых есть нечто общее. Впоследствии мне довелось побывать в разных больших и малых городах, и я берусь утверждать, что Тайм Сквер в Нью-Йорке, лондонский Хокстон, цитадель Бала-Хиссар в Кабуле, Тверская в Москве и Сентрал стейшн в Амстердаме, собор Нотр-Дам в Сайгоне и одесский Оперный театр, Александр-Плац и Кристиания, Бульвар Сансет, Шамзэлизэ, Мечи Кадиси, Шенбрунн, Аустурстрайти и Лейгевегур — все это одно и то же место. В известном смысле, разумеется. Ведь при всей идентичности, даже рестораны «ПапаверДак» отличаются друг от друга, и всегда в худшую сторону.

Наш рикшевала жал на газ, напевая под нос замысловатую мелодию. Левон молча курил, а я смотрел на приближающуюся величественную арку, построенную когда-то королем Георгом Пятым и названную «Вратами Индии». Покрытое мусульманской вязью основание было расписано местными радикалами. Я не умею читать ни на хинди, ни на маратхи, однако по внешнему виду лозунгов, написанных на разных индийских и неиндийских языках, догадался, что все они об одном и том же. Английский вариант гласил — Buddha live!

Истинному богу от этого ничего не сделается, в него хоть из пушки стреляй — воскреснет, а самозванцу поделом.

— Вот странно. Почему, когда я вижу надпись на стене, сообщающую, что кто-то жив, мне сразу становится понятно, что этот кто-то мертв?

— Вы в точку попали, — сказал Левон. — Эти надписи — визитная карточка движения «Убить Будду». Знаете, какое множество здесь пророков, всевозможных святых и даже живых богов? Только у меня под гостиницей живут трое. «Убийцы Будды» считают, что для того чтобы отличить настоящего святого от самозванца, его необходимо убить.

— Кого? — не понял я. — Святого или самозванца?

— Любого кто заявит о своей святости. Истинному богу от этого ничего не сделается, в него хоть из пушки стреляй — воскреснет, а самозванцу поделом. Я нахожу это разумным подходом. За последний месяц в городе убили больше двадцати человек, объявивших себя святыми.

— А кто-нибудь воскрес?

— Иван, вы меня удивляете. Конечно, нет.

— Варварский новый обычай. И куда смотрят англичане?

— Обычай отнюдь не новый. Народной традиции убивать своих богов уже не один десяток тысяч лет. Хотя есть исключения. Будда умер своей смертью. Вот красным мундирам и завидно. Скажу по секрету — власти тайно поддерживают движение. Опять же, попрошаек становится меньше. Эти радикалы в последнее время почти не прячутся и даже выделяются из общей массы: носят красные кепки козырьком назад. Якобы, символизирует возврат к истокам.

Я задумался. Нищих в Индии, и в самом деле, много. Они живут в коробках и ящиках, а то и прямо на улице, с утра до вечера выпрашивая у прохожих деньги или еду. Если к их числу прибавить столько же религиозных попрошаек, это становится невыносимым. При возможности я покупаю бродягам еду, но никогда не подам ни копейки тому, кто прыгает вокруг меня с кисточками, свечками, кадилами, книжками и колокольчиками.

— Куда пойдем, Левон? Можно в «Махатму», — спросил я, когда мы вышли из рикши неподалеку от Университета. — Скорее хочется отвлечься от неразрешимых вопросов и поужинать. Или в «Тадж-Махал»?

— И в «Тадж-Махал», и в «Махатму», и в «Пурушу». Предлагаю сыграть в старинную студенческую игру, которая называется «Хали-Гали». Я научился ей в Сорбонне. Надо обойти максимальное количество заведений по кругу, выпить понемногу в каждом и обязательно вернуться в то же место, с которого начали.

Идея показалась заманчивой. Прогулявшись немного по набережной и завернув за угол бесконечного здания музея принца Уэльского, мы выбрали в качестве отправной точки неприметный погребок, расположенный неподалеку от входа в Джахангирскую художественную галерею. Кроме фанерной головы слона со сломанным бивнем, висящей над входом, никакой вывески у заведения не было. Посетители в нём отсутствовали, а внутри было очень жарко.

— По пятьдесят грамм и идем дальше? — спросил Сурьяниан.

Я кивнул и заказал односолодовый «Джон Бетт», который всегда любил за легкий аромат мандарина. Хотя откуда в виски мандарин? Левон сделал то же самое.

— Забыл предупредить, — сказал он после первого глотка, — в игре есть еще одно правило. Мы должны синхронизировать друг с другом вид и количество выпитого алкоголя. То есть пить можем что угодно, но всегда заказываем поровну и одинаковые напитки. Иначе в какой-то момент мы перестанем понимать друг друга. Я такое недавно наблюдал. Кстати, забыл рассказать. Вам просили передавать привет.

— Кто?

— Девушка по имени Кирхен. Помните, такая рыжеволосая, с бородатым спутником?

— Что-то припоминаю, — сказал я как можно более небрежно. — Благодарю, передавайте ей тоже.

— Она уехала позавчера. Куда-то в Гималаи, путешествовать дальше с братом.

— Это ее брат? Непохожи.

— Он какой-то дальний брат, я так и не понял. Презабавнейший малый, доложу я вам. Между прочим, успешный драматург. Его зовут Бари, он специализируется на сценариях триллеров. А в жизни такой комик! — Левон улыбнулся. — Мы поначалу держали дистанцию, но потом сошлись. Скучно, вы понимаете. Вот с ними, кстати, в последний раз здесь и гуляли. Сколько этот Бари знает песен — уму непостижимо. За один вечер он спел их штук двадцать. Все уже и не помню. Точно было — «Так проходит время», «Мисс Отис извиняется», «Люби или вали», «Любимый вернулся» (поет он, кстати, как мужские партии, так и женские), «Снова влюблен», «Сладкий и вкусный» — все мои любимые песни. Не О’Брайен, конечно, но все равно душевно.

— А она?

— Иногда ему подпевает, но чаще слушает. Вообще, разумное существо: когда я предупредил, что следует пить одинаковые напитки, она так и сделала. Зато братец ее — это что-то. Еще по пятьдесят грамм, Ваня? Теперь я заказываю. Так вот, Бари посмеялся, не внял, и все время принципиально заказывал другое. Ну и не дошли мы еще до Хоми Моди, как он уже понес полную околесицу. Сначала мы, по крайней мере, слова разбирали, хотя найти смысл было сложно. Но потом вообще перестали понимать, на каком языке он говорит! Пожалуйста, два «Леприконса», — последние слова были адресованы официанту.

Под красными лучами внутреннего смущения, образ Кирхен медленно проявился в темноте лаборатории моего сердца. Она, без сомнения, постарше Любы. Эта не станет писать открыток с ангелами. А напишет — не отдаст. Кого же из них я люблю? И люблю ли я вообще кого-то? «Леприконс» оказался напитком пожестче предыдущего. Бармен, улыбавшийся во все зубы из-за стойки, не внушал доверия, и я попросил Левона:

— Давайте отправимся в более приличное место. Я голоден, но здесь не рискнул бы ничего заказывать.

— Отлично, пойдемте в «Тадж-Махал». Только подождите минуту, я скажу пару слов бармену.

По легенде, отель «Тадж-Махал» был открыт в 1903 году человеком, которого не пустили в соседний «Уотсон», потому что кожа человека не была белой. Вскоре из-за комплекса неполноценности, или наоборот — из чувства превосходства он построил мраморный дворец с видом на залив.

— Здесь живут махараджи, гангстеры и сотрудники международных гуманитарных организаций, — заметил Левон. — Поэтому накормят неплохо. Только давайте не забывать, что это не последнее заведение на сегодня.

Подсвеченная роскошь отражалась в водах залива. Мы вошли в стеклянную дверь, распахнутую обходительным швейцаром, и оказались на сверкающем мраморном полу, в центре которого была инкрустирована роза ветров. Сопровождаемые служителем, который выглядел как брат-близнец бармена из предыдущего заведения, мы поднялись по лестнице на второй этаж.

— Какую кухню вы сегодня предпочитаете? — поинтересовался Сурьяниан. — Французскую? Японскую? Итальянскую?

— Мне бы быстро перекусить чего-нибудь. И можно отправляться дальше.

— Друг мой, в отеле восемь ресторанов и одиннадцать баров. Даже если мы будем здесь гулять до утра, то сможем нигде не задерживаться дольше ста грамм. Но если хотите быстро покончить с голодом, рекомендую «Афанасия Никитина». Вы как к русской кухне относитесь?

— Деликатесы любой национальной кухни за границей готовят вкуснее, — ответил я. — Непонятно почему так, но факт неоспоримый.

Быстро покончив под звуки балалайки с похлебкой из белых грибов, я наколол на вилку тугой соленый груздь и поднял рюмку.

— Левон, вы обещали рассказать о горе Кундун. Что вы о ней знаете?

— Я там был.

Он залпом выпил рюмку, поморщился, но не закусил. Помолчав некоторое время, продолжил:

— Я был там десять лет назад.

Пока готовились моя котлета по-киевски с ананасом и пряная утка в ежевичном соусе для Левона, мы закусывали померанцевую водку жареными баклажанами с чесноком, зеленью и сыром, домашним салом с горчицей и квашеной капустой с клюквой. По утверждению моего друга, условие одинаковых заказов распространялось только на алкоголь.

Рассказ Левона был кратким, но содержательным.

— Миф о священной горе, от склонов которой начинаются четыре великие реки — чистая реальность. Я бы сказал — хрустальная, алмазная реальность. Кундун имеет четыре грани, точно ориентированные по сторонам света, и является объектом поклонения всех восточных религий. Некоторые считают, что там сгорает вся дурная карма, другие говорят, что никакой кармы нет, а есть только давление и вибрации, но каждый совершивший паломничество к подножию Кундуна, молчит о главном.

— Блинчиков не желаете-с? Есть с белужьей икрой, есть с лососевой — подошедший официант наполнил наши рюмки. — Сельдь свеженькая, семга, мед…

— Пшел вон! — на чистом русском языке тихо сказал Сурьяниан. — Извините, Иван, не сдержался.

И он продолжил рассказ уже своим обычным ироничным тоном.

— Вы когда доберётесь туда — все сами увидите. Десять лет назад я крупно проигрался в карты и после уплаты долга оказался на улице. Тогда и услышал легенду о том, что Кундун как бы ускоряет судьбу. То есть в короткий промежуток времени с человеком случается все, что ему написано на роду. А мне когда-то во Франции одна уважаемая гадалка предсказала две вещи: что я женюсь на королеве и первой красавице, и что, вследствие женитьбы, я стану богатым. Не в моих правилах жениться на деньгах, но мысль о супруге-красотке королевских кровей — отправила меня на Кундун. Добираться пришлось через всю Индию, так что советую сесть в Дели на самолет до Катманду, оттуда доехать до Лхасы, а уж дальше как получится.

Встретив рассвет у подножия горы, я схватил воспаление легких и отправился обратно с высочайшей температурой. Несколько дней я находился в полном забытьи, а когда пришел в себя, то обнаружил на своей шее прочный кожаный ошейник, а вокруг — деревню и неизвестное горное племя.

Мой ошейник не означал, что я был рабом: такие же носили все мужчины племени, начиная с тринадцати лет. Заправляли всем женщины, а нашему брату доставались тяжелая физическая работа и функция осеменения.

Через несколько месяцев началась зима. Работы в это время мало, поэтому зима — сезон свадеб. Женщина выбирает мужа и уводит его к себе в хижину. Если он сопротивляется, его убивают на месте. Если он не справляется с супружескими обязанностями, его убивают через три дня после свадьбы. Если он бесплоден, его убивают через год, долго и мучительно.

Меня выбрала королева, которой по традиции ежегодно становится победительница местного конкурса красоты. Критериев красоты там два: большой вес и количество волос на теле — чем больше, тем лучше. — Наливай, — кивнул Левон официанту. — И материально после свадьбы я тоже выиграл: у всех было по две-три козы, а у моей супруги двадцать. Мне повезло, королевская свадьба — праздник большой и шумный. Когда все напились, я сбежал. В первую брачную ночь, как в дешевом романе. Так что никто не солгал: ни марсельская гадалка, ни тибетская легенда. Эта гора действительно существует.

— И вам никогда не хотелось вернуться, чтобы испытать судьбу еще раз?

— Знаете, друг мой, — Левон отодвинул тарелку с нетронутой уткой, — мне кажется, мы засиделись в одном месте. Вы все еще голодны?

— Нет.

— Тогда — вперед!

Мне сейчас сложно сказать, сколько баров, пабов и ресторанов мы почтили своим появлением в последующие часы. Точно помню пышные интерьеры «Сансары», где мы развлекались составлением коктейлей на основе кокосовой водки «фенни»; чуть дольше мы задержались на набережной Мартина Драйв, посетив там бюджетную «Рамаяну» и закрытый клуб «Сармунг», в котором наплясались до звона в ушах; потом оказались в кабаре «Аштанга», кофейне для интеллектуалов «Махабхарата» и даже попали на вечеринку в бар «Шудра», где, впрочем, пить ничего не стали.

Наконец, под утро мы ввалились в погребок с фанерным слоном, завершив, таким образом, «путешествие по большому мумбайскому кругу», как назвал Сурьяниан нашу прогулку. Следует сказать, что компания наша за это время увеличилась. У меня на руке висела долговязая шотландская дама лет тридцати пяти, ее подруга уныло шла следом, Левона вели две вьетнамские проститутки со смешными именами, а несколько буйных скандинавских туристов уже сдвигали с грохотом столы и будили бармена.

— Больше не пью, — заявил я, отодвигаясь от соседки, в очередной раз по секрету сообщавшей мне, что она является прямой наследницей Марии Стюарт и поэтому никогда не страдает головной болью по утрам. Похоже, наши спутники вошли в тот хрестоматийный режим отдыха, который в психологии носит название «Робин-Бобин», сопровождается чувством редкой безнаказанности и позволяет по засохшему кетчупу на шортах, небритости и барским замашкам легко вычислить гостя из развитой страны на курорте третьего мира. На нас с Левоном они почти не обращали внимания.

— Вот, дорогой, вам наука, — сказал Левон. — Ешьте овсянку — и будете чувствовать себя хорошо, даже если придется пить неделю подряд.

Тем временем стол заполнялся бутылками и закусками.

— Я не хочу пить неделю подряд. Я хочу спать.

— Пожалуй, и в самом деле, пора. Давай! — Сурьяниан кивнул бармену и через минуту тот поставил перед нами два высоких бокала с темно-коричневой жидкостью.

— Это мой фирменный коктейль. Он поможет встать на ноги и добраться домой.

— Надо бы рассчитаться, — вспомнил я не к месту, потому что весь вечер платил Левон.

— Рассчитываться за последний алкоголь следует в самом начале игры, когда с этого места вы начинаете круг. Это третье и последнее правило. Я жду вас на улице.

Левон выпил залпом и через секунду вышел не попрощавшись. Мне же не удалось покинуть стол в английской манере: пришлось объясняться с наследницей Марии Стюарт, заверять огромных скандинавов, что мы с другом скоро вернемся, и пить мескаль на брудершафт с Кики и Мики одновременно.

На улице я с трудом забрался внутрь кабинки, в которой уже сидел Левон. Несмотря на тряску и грохот, я уже почти уснул, когда вдруг почувствовал острое желание, знакомое каждому, кто хоть раз пил крепкий алкоголь в компании с близким другом. Мне захотелось исповедаться.

— Понимаете, — начал я заплетающимся языком, — вот вы со мной едете здесь в одной рикше, а я — нехороший человек. Она меня полюбила, а я ее письмо отдал.

— Инч? — услышал я в ответ.

— И самое страшное, мне кажется, что я поступил правильно. Двоих любить нельзя. Это пошло.

— Ее дзэс чем гасканум. Дук интз твума руссэренэк хосум, — слов я не понимал, но отметил обеспокоенный тон Левона.

— Я не понимаю, — продолжил я, — но это неважно. На каком бы языке мы ни говорили, хоть на ангельском, после всего, что я тогда сделал, цена мне — медный грош в базарный день. Я обычный гад, понимаете?

— Дэзоле, жё нэ парль па рюс.

— Да поймите же, — кроме русских, я не мог найти никаких других слов, чтобы облегчить душу. — Я — гад! Ай эм гад, так понятнее? Ай! Эм! Гад!

Меня начало мутить. Выпрыгнув на ходу, я облегчил желудок под пальмой и еще раз сообщил выглядывающему из кабинки Сурьяниану о том, кем себя в данный момент считаю.

— Ай эм гад! Ай эм гад!

Пьяные слезы застилали глаза. В расплывающемся свете фонарей я видел, как наш толстый рикшевала в красной кепке козырьком назад вдруг выскочил из кабины и посеменил к набережной, что-то выкрикивая и размахивая руками.

— Бежим, — дернул меня за одежду Левон. — Скорее влезайте обратно. И молчите, ради всего святого.

Утираясь платком на ходу, я нырнул в кабинку, мой друг прыгнул на место водителя, и мы покатились вниз по переулкам, ведущим к порту. В последний момент я заметил, что от Ворот Индии к нам быстро приближалась организованная группа человек в двадцать.

— Это «Убийцы Будды», — крикнул Левон и встал на педали, чтобы прибавить ходу. — Я же предупреждал: синхронно пьем одинаковые напитки. Где вы успели сбиться с курса? Вы понимаете, что русский «гад» — это английский «бог»?

О да, теперь я все понимал. Я вспомнил даже, что английский «бог» — это русская «трясина», заворожено наблюдая за тем, как рикшевалы в красных кепках заводят моторы и бросаются в погоню. Их пустые кабинки подпрыгивали на булыжниках мостовой, звенели обильной бижутерией и сверкали в свете луны. Расстояние между нами сокращалось с каждой секундой.