Совпалыч

Глава 2 Мантра для понедельника. Медитации Романова. Кое-что об африканских слонах

— Волки мешают возводить замок, — помахивая портфелем, альфа-самец «Царь-банка» Алимов высматривал на бульваре свободную скамейку. — Людей жрут. Я поэтому первый уровень не могу пройти.

На Малиновом бульваре сгущался летний вечер. Сквозняки шныряли под скамейками, прогибались остывающие крыши домов, за чугунными звездами и свастиками бульварной решетки урчали в пробке автомобили.

— Ну и на здоровье. Пускай жрут! — Клейн, бета-самец того же банка, переложил из руки в руку пластиковый пакет, в котором глухо брякнуло и стихло содержимое. — Я знаю эту игру, — «Индульгенция» называется. Лишних отправляешь в лес, их волки едят и оставляют строителей в покое… Вот скамейка свободная.

— Людей мне и так не хватает. Работать некому.

— Так ведь рычажок «налоги» надо на минимум поставить, а «развлечения» — на максимум, тогда и народ подвалит. Покопайся в настройках.

— Все-таки неудобно в четверг на скамейке, — Алимов оглянулся по сторонам. — Пятница — другое дело.

— Да хоть понедельник, — Клейн достал из пакета две бутылки темного «Ева Браун». — Знаешь, может быть, это и не мое дело, но ты совсем одичал за игрушками своими.

— При чем здесь игрушки?

— Я разве не вижу, чем ты на работе занимаешься? — Клейн сковырнул зажигалкой колючую пробку и передал бутылку Алимову. — Лично меня от этих стратегий тошнит, — добавил он. — Доставай, что еще у нас там есть.

На скамейке появились большая водка, вакуумная закуска, пластиковые стаканы и минералка.

— Дни недели — это для строителей из твоей игры, — сообщил Клейн, открывая закуску. — Так ими управлять проще: условный рефлекс вырабатывается. Я когда это понял, сразу себе понедельничную мантру придумал: «Послезавтра пятница будет послезавтра». Соответственно, вторничная мантра: «Завтра пятница будет послезавтра», или: «Послезавтра пятница будет завтра».

— Что у вас на прошлой неделе произошло? — подцепив ненадежной вилкой дольку семги, сменил тему Алимов. — Кто-то уснул, я слышал, прямо у компьютера.

— Да уж. Глупо вышло. Ты с Романовым был знаком? С Арсением?

— Это ваш гамма-самец? Так, здоровались. Только почему «был»? Он что, умер?

— Хуже, — Клейн налил по полстаканчика и с треском открыл круглую прозрачную коробку с маринованной спаржей. — Уволили его. За медитацию. Ну, будем здоровы.

— За что? — переспросил Алимов, чувствуя, что от выпитого язык мгновенно стал меньше, но тверже, а голова — наоборот.

— За медитацию, — повторил Клейн и достал из кармана вибрирующий мобильник и несколько секунд не спешил принимать звонок. — Так. Интересное совпадение. — Да, привет. Нет, пятьсот не могу. Триста. Триста рублей, говорю, могу. А ты где? Давай, мы здесь рядом на скамеечке сидим. Угадай — кто звонил?

— Романов? — Алимов сосредоточенно пытался налить поровну и понемногу. Последнее оказалось невозможным: водка глухо ударила в два белых дна, стаканы стали мягкими и тяжелыми.

— Угадал! — Клейн взвесил стакан в руке. — Только заговорили о нем. Ну, давай, за совпадение.

Алимов вылил в себя полный стакан и надолго застыл, плотно сжав губы.

— Не пошло? Ты закусывай, — посоветовал Клейн. Преодолевая спазм, он запил водку колючей минералкой, и не теряя времени на поиски вилки, руками вытащил из целлофана соленый огурец.

Оба закурили и стали смотреть на пустой бульвар. Небо уже затянулось вечерней своей пеленой без луны и звезд, и казалось, было выкрашенным в одинаковый цвет со свинцовыми урнами, фонтанирующими отходами дня.

— С Романовым мы на одном курсе учились, — нарушил тишину Клейн. — Отмороженный тип, на получение диплома пришел в тельняшке. Представляешь? Ректор был в шоке. А в банк его взяли, потому что у него английский в совершенстве. Так бы хрен, — Клейн икнул. — Только зачем ему английский на гамма-уровне? Его, кстати, недавно жена бросила. Уехала в Штаты.

— А что значит — «за медитацию уволили?» — спросил Алимов.

— Говорю тебе, он сонный какой-то. Я еще в университете заметил. Сидит на лекции и вроде бы спит, приглядишься — конспектирует. Когда Вера уехала, совсем потерянным стал. Ну и заходит, значит, в операционный зал наш новый доминирующий.

— Алексей Николаевич?

— Ну да. Наш новый доминирующий самец. И видит такую картину: сидит гамма Романов на рабочем месте, с закрытыми глазами. Он его спрашивает: «Романов, вам плохо?» — А этот, не открывая глаз: «Мне — хорошо». Ну и уволили его через полчаса. Вообще-то, был обеденный перерыв. И если бы Романов открыл глаза, ничего бы не случилось. Но он же не объяснил ничего, доминирующий в шоке был. Я считаю, что если человек отмороженный, то это все, гаси свет, — продолжал Клейн, — никогда не знаешь чего от него ждать. Вот он позвонил только что и попросил пятьсот рублей. Человек без работы, чем отдавать будет? — пьяный Клейн звучал все громче, и Алимов оглянулся по сторонам. Бульвар оставался насквозь пустым.

— Салют, — послышалось из-за спины.

Клейн издал звуки, необходимые для приветствия, и Алимов тоже пожал руку высокому светловолосому субъекту, при ближайшем рассмотрении оказавшемуся уволенным за медитацию Арсением Романовым.

— Вот, держи, — Клейн протянул Арсению три сотенные бумажки и стакан водки. — Извини, никак не получается наливать понемногу. Ты работу нашел?

— Нет еще.

— А ищешь?

— Нет еще, — Романов выпил, взял вилку и стал внимательно выклевывать микроскопические остатки спаржи.

Любой олигарх, жертвуя крупную сумму на благотворительность, не сомневается, что деньги будут украдены.

— Что собираешься делать? — заботливо спросил Алимов.

— Я книгу написал.

— Молодец! — Клейн подмигнул Алимову. — И как будет называться? — Название — это самое главное.

— Пока не знаю. Может быть, «Хакер кармы». Или — «Хакеры Третьего Рейха».

— У нас не издадут с таким названием, — поморщился Клейн. — О чем хоть книга?

— О случайных совпадениях. О том, что некоторые случайности — это знаки, а некоторые — обычное стечение обстоятельств. И как отличить одни от других.

— И как же?

— Там целая система, — неохотно ответил Арсений. — Даже не система, а игра. Долго рассказывать. Четырежды в сутки надо фиксировать самое сильное впечатление и синхронизировать его с данными других людей.

— Ну, ты загнул, — похвалил Клейн. — А дальше?

— Дальше описывается путешествие спецслужб в Гималаи. Неизвестные факты истории, но сюжет основан на реальных событиях — меня один знакомый консультирует. Например, он рассказал такой реальный случай, имевший место в самом начале войны. В Москве уничтожали архивы. Враги на окраинах города, настроение у всех соответствующее. И вот рано утром, как обычно, люди слышат по радиоточке вместо сводки новостей — от первой ноты до последней «Полет Валькирии». Идеологическая диверсия. Первый известный в истории случай взлома сети.

— Это что — реальный факт? — недоверчиво спросил Клейн. — Или это у твоего соседа Вагнер в голове заиграл?

— Слушай, а кому все это нужно? — поинтересовался Алимов. — Ну, в смысле — война. Кто станет это читать? Ветераны? Так их почти и не осталось.

— Зависит от того, как написано, — ответил Романов. — И вообще — есть произведения, которые начинают читать лет через сто.

— Я знаю, что будут читать через сто лет, — объявил Клейн. — Только такие книги, где все происходит зимой. Или в вечной мерзлоте. Короче, где снег описывается, морозы… Из-за глобального потепления станет так жарко, что теплые образы будут вызывать чувство отвращения. Но это еще не скоро, пока можно хоть о чем. Вот вы читали последнего Беляшова?

— Нет, не читал, — Арсений рассеянно смотрел перед собой. — Не купил еще.

— Это который последний? — отозвался Алимов. — «Шантаж»? Я купил. На тумбочке лежит у кровати. Так, пролистал. Может, и читать не стану. Какой-то детектив, даже на Беляшова и не похоже.

— Не детектив. То есть, сюжет там, может, и детективный: журналист шантажирует миллиардера и собирает на него досье, начиная с детского сада. Только не темные факты биографии — компромата и так полный Интернет, а наоборот. Благородные поступки, помощь инвалидам, забота о близких, честная уплата налогов, вообще все. Вплоть до того как миллиардер макулатуру в школе собирал. Сначала он пытается убить журналиста, а когда не получается, выплачивает десять лямов зеленых, потому что воспоминания о собственной человечности мешают ему работать. И вообще — жить.

— Почему? — спросил Алимов.

— Ну, представь себе. У тебя в кармане сто баксов.

— Легко, — сказал Алимов. — Даже и представлять не надо.

— Идешь ты по улице, и видишь, что умирает от голода ребенок. Потратишь пятерку? Купишь ему поесть? Купишь. И не потому, что ты такой хороший, а потому что ты человек. Теперь вообрази, что идешь ты дальше, и видишь бездомную семью. Проявишь человечность? Дашь им пятьдесят тысяч баксов на домик в сельской местности? Не дашь. Почему?

— Потому что у меня стольник в кармане… без пяти.

— А если у тебя в кармане миллион долларов?

— С какой радости я должен им домик покупать? Пусть сами заработают.

— Правильно. Пятеркой из сотни ты легко поделишься, а пятьдесят тысяч из миллиона — зажмешь. Хотя и то, и другое — пять процентов от имеющейся у тебя суммы. Вот и получается — чем больше у тебя денег, тем меньше в тебе человечности.

Смакуя общее внимание, Клейн долго прикуривал сигарету. Выдержав паузу и насладившись растерянным взглядом Алимова, он продолжил:

— Теперь слушаем внимательно. Предположим, что ты мультимиллиардер. У тебя есть доступ к реальной информации.

В том числе ты можешь узнать, сколько детей прямо сейчас умирает от войны, голода и болезней. Но можешь ли ты проявить человечность и помочь им? Нет! Потому что твой ум, привыкший к оперированию большими числами, подскажет тебе, что из сотен миллионов ты способен помочь только малой процентной доле. Незначительной.

— Ну, не знаю, — вздохнул Алимов. — Мне кажется, миллиардерам ничто человеческое не чуждо. Вон, конверты с белым порошком им присылают. И мировые проблемы они пытаются хоть как-то решать. Благотворительность, например…

— Пытаются, — Клейн вдохновлено прикурил одну сигарету от другой. — Сейчас расскажу. Во-первых, эти конверты сейчас всем шлют. Второе. Любой олигарх, жертвуя крупную сумму на благотворительность, не сомневается, что деньги будут украдены. Либо сразу, либо на том этапе, когда за эти деньги начнут что-либо покупать. Потому что он прекрасно знает, что в цене любого товара заложена спекулятивная составляющая.

— Это называется «прибыль». Из нее налоги платятся. И зарплаты учителям.

— Верно. Только прибыль составляет девяносто процентов цены. Долго объяснять не хочу, скучно это все. Главная причина в том, что одна и та же вещь в одном и том же месте одновременно стоит и десятку, и сотню, и миллион. Все зависит от того, сколько за нее готовы платить.

— Какая вещь?

— Да любая, даже никому не нужная, хоть слоновье говно. Казалось бы, в зоопарке оно просто так лежит. Но приди мы завтра и попроси у сторожа — он ответит «без проблем, сейчас соберу, десять рублей кило». Уже не бесплатно.

— Спрос рождает предложение, ничего удивительного, — сказал Алимов.

— Допустим, сторожа мы не нашли и обратились к начальнику сектора млекопитающих, профессору такому-то. По-нашему, это где-то уровень бета-самца. Профессор просит вместо слова «говно» говорить «экскременты». Далее, он объясняет, чем именно африканские слоны отличаются от индийских: они более лопоухие; но самое существенное отличие состоит в том, что африканские слоны не приручаются, а значит — сбор экскрементов затруднен. И решить вопрос он соглашается по цене сто рублей за килограмм.

— Я понимаю, к чему ты клонишь — посредники во всем виноваты.

— Слушай дальше. Представим, что профессора мы тоже не нашли и вышли на директора зоопарка. Так директор объявит нам цену уже по тысяче за килограмм.

— Проще найти сторожа и взять по десятке, — сделал вывод Арсений.

— Ошибаетесь, ребята. Проще как раз будет с директором. Во-первых, можно опять говорить «говно», он поймет. А во-вторых, заключаем с зоопарком ни к чему не обязывающий договор намерения на покупку партии экскрементов по цене тысяча рублей за килограмм с учетом НДС общим весом пять тонн с оплатой равными траншами в течение десяти лет. И берем килограмм двадцать бесплатно. На пробу. Директора это устраивает — он учитывает реализацию пяти тонн в качестве доходов будущих периодов, вписывает пять миллионов себе в баланс, берет под них кредит в банке и покупает в зоопарк еще парочку слонов. На всякий случай. Так вот, в результате нашей операции, двадцать килограмм, которые мы взяли у директора, и есть реальное говно. А пять миллионов — спекулятивная составляющая. Теперь дальше…

— Может быть, закроем тему? — Алимов только сейчас заметил, что на протяжении всего разговора о слонах он не сделал ни глотка.

— Я заканчиваю. Берем двадцать килограмм, красим в цвета флага прогрессивной африканской республики, ведущей борьбу с глобализацией. Рассылаем текст на французском языке, показываем объект в Венеции, и продаем благотворительному фонду миллионов за пять. Заметь, из одного и того же куска говна спекулятивная составляющая возникает как минимум дважды. А в благотворительном фонде…

— Ты, вроде, рассказывал о том, как миллиардеры мировые проблемы решают?

— Так я к этому и веду. По идее, решать проблемы они должны самым логичным способом. Если количество людей сократить раз в сто, то остальных можно вполне обеспеченно трудоустроить. Как в твоей игре. Но сначала всех лишних — в лес.

Потом все смотрели в темное небо. Невероятно желтая луна вышла из-за облаков, высветив спинки дальних скамеек. Промчался шальной троллейбус, пьяный смех донесся на излете, и снова стало тихо. От выпитого на голодный желудок Романова слегка подташнивало.

«Настоящий джентльмен, — думал Арсений, — питается исключительно овсянкой без соли и сахара, чтобы при необходимости принимать любую гадость без последствий».

— Смотри, он опять… — шепнул Алимов. — Медитирует…

Арсений поднялся и, не оглядываясь, медленно побрел вниз по бульвару. Он прошел мимо ресторана «Ханжа» и пересек по диагонали пустую площадь.

— Эй! — крикнул Клейн ему вслед. — Когда деньги отдашь?

— Можешь тише себя вести? — попросил Алимов. — Люди вокруг.

— Не переживай. Это всего лишь слова! — глаза Клейна блеснули под очками. — Только незаписанные и неподписанные. От них ни толку, ни вреда, ни вообще каких-нибудь последствий быть не может. Вот послушай, — и Клейн громко произнес длинную несвязную фразу, состоящую, в основном, из нецензурных синонимов.

— Закурить не найдется?

К скамейке придвинулись две юркие тени. Лица незнакомцев были почти неразличимы в контражуре фонаря. Но вместо того, чтобы взять предложенную сигарету, первая тень сверкнула полуметровым ножом и приказала:

— Быстро деньги все сюда.

Вторая тень коротко и сильно ударила Клейна в живот. Бутылка упала со скамейки и разбилась.

— Тихо стоять, понял? — приказал Алимову крепыш в черной майке и опустил на голову согнувшегося Клейна веснушчатый кулак.

«Скоро это закончится», — думал Алимов, когда существо в бейсболке обыскивало его карманы. И действительно — спустя минуту тени растворились в темноте, напоследок повелев сидеть тихо. Некоторое время все так и сидели — тихо и бездумно.

— Блин… — подал голос Клейн. — Я аж протрезвел. Вот твари. Документы… Телефон… — Клейн то и дело шмыгал носом, подтягивая вишневые сосульки. — Господи, если ты есть! Почему ты такой гад?

Пронзительный свет ослепил Алимова и осветил скамейку.

— Добрый вечер, — сказала тень в камуфляже. — Документы предъявите.

За первой тенью вырисовались еще две с маленькими черными автоматами в руках. Клейн стал хлопать себя по нагрудному карману, размазывая кровь по рубашке. У Алимова задрожали руки.

— Только что были документы, но теперь… — стал оправдываться Клейн.

Проходя мимо магазина дамских аксессуаров, пьяный Романов отметил, что в светящейся зеленым, красным, желтым и голубым неоновой надписи «СУМКИ! ПЕРЧАТКИ И ЗОНТЫ!» перегорела и погасла третья буква в первом слове.